Константин Рокоссовский - Непрошедшее время - 2015-03-01
01.03.2015
Майя Пешкова
―
Один из самых талантливых и одаренных полководцев Великой Отечественной войны, так пишут некоторые. Один из наиболее выдающихся полководцев мировой истории, пишут другие. Книг о маршале написано много. Хотелось узнать о Рокоссовском не из книг, а от родных. Единственной дочери Константина Константиновича давно уже нет. Вот и встретилась с его внуком полковником запаса тоже Константином Рокоссовским.Где война застала вашего деда?
Константин Рокоссовский
―
Война его застала на Украине, городок такой Новоград-Волынский. Он там командовал корпусом 9-м механизированным. Вот оттуда он начал свой путь.
М. Пешкова
―
А что было с бабушкой и с Вашей мамой?
К. Рокоссовский
―
Бабушка с мамой, они тоже жили в Новограде-Волынском с ним вместе. Ну, и когда началась война… Там тоже такая интересная была история довольно, как они оказались в эвакуации. Где-то через несколько дней, когда уже стало ясно, что немцы наступают, и что, видимо, они захватят и Новоград-Волынский и, может быть, дальше даже пойдут. Дед прислал адъютанта своего с линии фронта, прислал, чтобы он организовал эвакуацию семей генерала, там офицеров штаба, всех. Ну, и действительно их посадили сначала в машины, отвезли в Киев. Они сели в Киеве на поезд и хотели ехать в Москву. А в Москве жила бабушкина сестра. Муж ее был офицер. Значит, он учился в это время в академии, ну, готовился к выпуску. Ну, они сказали, что мы поедем в Москву к Анне Петровне, значит, там у нее пока поживем, пока не станет ясно, что и как. В общем, они поехали в Москву, въехали в Москву. Но поскольку замужем уже… А на фронт гнали эшелоны со всяким оборудованием, там солдатами. Этот вот эвакуационный поезд он ехал там, по-моему, неделю от Киева до Москвы. Все время останавливали, на запасные пути. А когда они подъехали, уже в Москву был въезд запрещен. И на подступах к Москве, значит, их ссадили всех с поезда и, значит, в эшелоны, и отправили в Казахстан на эвакопункт, значит, там. И вот получилось так, что на какое-то время бабушка с мамой, пропали вообще, потому что они ехали в Москву, а Москву не приехали. Оказались в Казахстане в этой Федоровке. Там они прожили месяц. Потом бабушка пошла к начальнику этого эвакопункта и сказала, что у меня вот в Новосибирске живет брат. Действительно так и было. У нее много родных в Сибири. А там недалеко, так сказать, от Новосибирска до северного Казахстана. Она его упросила, он ее отпустил. Они с мамой сели вот в поезд, поехали к этому брату, значит. там жили в Новосибирске у брата, ютились тоже в одной комнате, там несколько их семей приехало.
М. Пешкова
―
Почти вся родня собралась тогда в одной…
К. Рокоссовский
―
Ну, практически да, да. Они все там были. И вот Анна Петровна, которая тоже из Москвы уже вынуждена была уехать. Там еще одна сестра. И только когда уже прогремело имя деда в битве под Москвой в битве, тогда новосибирские власти из военкомата выделили им квартиру небольшую как семье орденоносца, там, в общем, нашли в промежутке такие… Вот они там какое-то время провели в Новосибирске.
М. Пешкова
―
А потом, когда они вернулись в Москву, какое это было время?
К. Рокоссовский
―
Это был 42-й год. Весна. Вот как раз после ранения деда, когда он попал в госпиталь с тяжелым ранением.
М. Пешкова
―
Это когда его в спину ранило?
К. Рокоссовский
―
Да, да. Осколком в спину под Сухиничами вот во время артобстрела. Тоже такое дурацкое ранение было совершенно. Человек пришел подписать приказы, взрывается снаряд, вылетает один осколок, попадает в командующего. Никто не пострадал вообще. Люди, которые там были, мне рассказывали те, кто там был, там шофер его, адъютанты, говорят: «Мы вообще не поняли, что такое. Стоял-стоял, вдруг раз! И упал. Потом а! Ну, вот только что снаряд-то взорвался». И действительно, этот осколок единственный попал ему в спину, такой, снайперский осколок.
М. Пешкова
―
И там, в Сухиничах, дед и лечился, или нет?
К. Рокоссовский
―
Его сразу сначала в Козельск в госпиталь армейский отправили, а из Козельска уже на самолете в Москву, потому что ранение было очень тяжелое, и этим уже распоряжалось верховное командование. Генштаб распорядился, чтобы прислали самолет из Москвы специальный санитарный, и перевезли его в госпиталь. Вот теперешняя Тимирязевская академия располагается вон.
М. Пешкова
―
Я знаю, что дед, только встав на ноги, сразу стал рваться на фронт, да?
К. Рокоссовский
―
Да, да. Практически буквально только несколько дней прошло, как его выписали, и он сразу поехал на фронт. Ну, правда, к этому времени хорошо уже квартиру дали ему в Москве, тоже стараниями его сослуживца бывшего по Забайкалью, который был в то время начальником милиции в Москве, и вот он ходил, просил московские власти, там упросил их, чтобы ему дали первую квартиру в Москве, на улице Горького, дом 15.
М. Пешкова
―
А дальше что было с дедом?
К. Рокоссовский
―
Дальше он продолжал командовать. Сначала армией командовал, потом его назначили командующим Брянским фронтом, короткое время он покомандовал им, и такой был к этому моменту уже довольно тихий участок фронта, значит, спокойно там все было. События главные разворачивались в это время на юге, как раз там на ростовском, сталинградском направлении, на Кавказе. Ну и его перевели туда, командовать Донским фронтом под Сталинград. Дальше уже весь его боевой путь довольно известен. Сталинградская битва, потом под Курск перебазировался, Курская битва, потом Белоруссия, Померания, Восточная Пруссия.
М. Пешкова
―
Сталин называл Вашего деда «мой Багратион». Почему?
К. Рокоссовский
―
Честно говоря, даже не знаю, как ответить на этот вопрос…
М. Пешкова
―
Я не так поставлю вопрос. Взаимоотношения Сталина и Рокоссовского. Мне очень хочется из ваших уст услышать.
К. Рокоссовский
―
Ну, это тема очень огромная действительно. И, главное, она особенно в последнее время обросла массой анекдотов всяких. В общем говоря, всякий такой налет мифологичности. Рокоссовский был там сталинистом таким самым крутым, что он за Сталина готов был пасть в борьбе, пасть за Сталина. На самом деле, я думаю, это было не так все, конечно же. То есть отношение его к Сталину было отношением, скажем так, младшего командира к старшему командиру.
М. Пешкова
―
Главнокомандующий.
К. Рокоссовский
―
Да, да. Дело в том, что дед был военный до мозга костей, что называется, так сказать. И он вот эту всю субординацию, все эти отношения военные между подчиненными и начальниками, между равными друг другу военачальниками, все это для него было очень таким важным.
М. Пешкова
―
Это уставные отношения. Он обязан это выполнять.
К. Рокоссовский
―
Да, кроме того, у него было свое понимание воинской этики их отношений. И Сталин из тех начальников, которые были над Рокоссовским, он был наиболее, я так думаю, подходящим, с этой его точки зрения его понятий о военных взаимоотношениях. Он был грозный, справедливый начальник для него, помогал, когда нужно. Ну, это даже написано у него в мемуарах. Дополненный вариант, что мы с братом в свое время вычеркнутые оттуда купюры вставили обратно. Он там рассуждает о том, что Сталин действительно был человек, который мог… Именно вот образец начальника. Он тебя поддержит, он тебя, так сказать, подбодрит, выслушает тебя, не орет, там не грубит, не грозит расстрелами всякими. Я думаю, что и Сталин где-то тоже относился с уважением, потому что именно у него был такой характер, у деда – он был спокойный, ну, и главное, что он был надежный человек. Я так понимаю, что для Сталина было одним из важных качеств начальника – это то, что можно было на него всегда положиться. А он знал, что если Рокоссовский командует фронтом, значит, там все будет в порядке. Если даже не будет какого-то наступления прорывного, но уж по крайней мере там фронт не сдадут и не побегут, и не попадут в окружение как-то там. Ну, и вот отсюда и было у них такое взаимоуважение. Наверное, не без того, что, конечно, Сталин где-то и чувствовал себя немножко виноватым, поскольку он знал, что откуда дед пришел обратно в 40-м году.
М. Пешкова
―
То, что Рокоссовский был в тюрьме, то, что он подвергся репрессиям – это каким-то образом повлияло на его военную судьбу?
К. Рокоссовский
―
Это тоже такой вопрос, знаете… Я об этом думал уже, так сказать, сам рассуждая так. Я думаю, повлияло. Я даже думаю, может быть, выскажу парадоксальную мысль: может быть, что он и состоялся как маршал Победы, один из маршалов Победы во многом благодаря тому, что попал в эту мясорубку, но там уцелел, слава богу, потому что если бы он туда не попал, он мог бы попасть на фронт в лице командующего, скажем, Западным фронтом, например. Да? А был момент, когда, я считаю, что в первые дни войны, там кто бы ни командовал этим Западным фронтом… Ну, сейчас говорят, там Тухачевского не было, там Уборевича не было. Немцы были настолько сильны и настолько играючи, что называется, разделывались со всеми, что, я думаю, было бы все равно, что там был бы Тухачевский… Ну, может, Тухачевский там бы не так далеко отступил, как это сделал Павлов, просто бежал. Ну, вот он бы, наверное, как-то собрался, может, до Минска дошел бы, а там уже не знаю, как. Военачальники, которые были в первый период войны на высших постах, они все в основном потом были задвинуты и окончили свою карьеру где-то на внутренних округах. Ну, там дали им покомандовать несколько раз и после этого тоже упрятали в ставку, и он там до конца войны пробыл. А дел попал… Ну, он пошел с низов как бы. То есть он… Когда начался этот погром в 41-м году, он был всего лишь командир корпуса. И при этом он успешно командовал этим корпусом. Он был замечен высшим командованием, его выдвинули сначала на армию, потом на фронт. Вообще-то, знаете, такая вот, не знаю, может, эта моя мысль такая парадоксальная, но я считаю, что лучше деду бы не было, если он вот был бы уже с начала войны уже генералом армии и командовал фронтом. Он бы все равно ничего не сделал там.
М. Пешкова
―
Как же получилось так, что, хорошо относясь к Рокоссовскому, Сталин славу Победы, апофеоз Победы, взятие Берлина, дал не ему, а Жукову? Отчего задвинули Рокоссовского?
К. Рокоссовский
―
Я думаю, что уже, так сказать, историки современные дают ответ. И, мне кажется, правильный. Это было, видимо, решение политическое. Потому что, вы же помните тост Сталина «За великий русский народ». И действительно, это русский народ на своем хребте вынес эту победу. Ну и соответственно, наверное, считали так, что эту победную точку, так сказать, должен поставить русский человек. Ну, вот им оказался Жуков. Мог быть Конев, там скажем. Вот из этих двух я бы, может быть, даже выбрал Конева. Он был более близок к Берлину. Там уже какие-то играют роли, видимо, придворные… и внутри ставки. Кого-то придержали, кого-то… Ну, в общем, говорят так, что Конева придержали, Жукову, так сказать, дали дорогу. Но я думаю, что Рокоссовский ни в коем случае не мог взять Берлин. По его стилю, он бы там стал бы какую-нибудь операцию глубокую изобретать там, чтобы выиграть время и сберечь солдат, а там уже, как я понимаю, речь уже шла о том, чтобы взять его и все, этот Берлин и, так сказать, раздавить и поставить там советский флаг и чтобы все… Ну, то есть быстро и не считаясь с потерями.
М. Пешкова
―
То, что называется «штурм и натиск»?
К. Рокоссовский
―
Да, да. Видимо, так. Да. Там уже было не до красивых и всяких глубоких операций. Там просто надо было разгромить, так сказать, этих немцев у них в логове. И все. Ну, что и было сделано.
М. Пешкова
―
Ставится Рокоссовскому в вину то, что он не пошел… не поддержал восстание в Варшаве, да?
К. Рокоссовский
―
Ну, это, Вы знаете, как? Сложно ставить ему в вину такую… Опять-таки ведь это же армия, а он был всего лишь командующим фронтом. И, скажем, отдать приказ своему фронту форсировать Вислу… Ну, он мог это сделать. Но я думаю, что он через полчаса уже летел бы в самолете на ту самую Колыму, на которую в свое время не попал.
М. Пешкова
―
Его ведь вызывал Сталин, и между ними был диалог по этому поводу, да?
К. Рокоссовский
―
Я точно не знаю об этом. Это, видимо, профессиональные историки должны об этом рассуждать. Но я думаю, что, конечно, вопрос ими обсуждался. Я думаю, что если бы было принято политическое решение, то, конечно, пусть ценой повышенных потерь, может быть, но они бы форсировали Вислу и, конечно, бы они, наверное, взяли Варшаву. Но вот этот политический клинч, который происходил между Сталиным с одной стороны и этим лондонским правительством с другой стороны, ну, он, я думаю, не позволил… То есть это как в шахматах положение цугцвангом, то есть уже хочешь – не хочешь, а делаешь ход такой, который ведет к ухудшению позиции. Никаких, так сказать, выводов там уже не было. Рокоссовскому оставалось только посылать эти грузы, через Вислу перебрасывать. И он тогда послал дивизию в Бирмингем… Да, дивизия «Катюш» тогда штурмовала. Она же переправилась в Варшаву и закрепилась. Но это был, конечно, такой, чисто символический жест. Но и дело все в том, что ведь и с той стороны не было, и это уже доказано исторически, что со стороны армии Крайовы и ее командования, они могли бы гораздо активнее искать контакт, они так себя вели… Вот я даже сейчас с поляками разговаривал, был из Польши. Ну, говорят: они вели себя очень так, типа «Вы там стоите? Ну, помогайте нам. Не помогаете? Ну, вот, значит, вы гады». Ну, вот и все. А мы что? Что тут можно сделать? Они ни время не согласовали, ни, так сказать, ничего. Тут я думаю, что это все-таки была авантюра со стороны поляков лондонских, а Сталин этой авантюрой воспользовался. В конечном итоге, Сталину это и пошло на руку, что называется. Те были ослаблены совсем уже, а эти поляки, которые были, набрали силу естественно, так сказать, и дальше уже распределялись там. Не знаю, мне трудно судить об этом. Это, конечно, больной вопрос. И я думаю, что… Ну, тоже, знаете, пишут так, что вот он там стоял, типа Рокоссовский, стоял на берегу и, мол, посмеивался: «Ага! Горит моя Варшава. Ха-ха!». Ну конечно, такого не было, не могло такого быть. Человеку, так сказать, родной город и…
М. Пешкова
―
«Победа: одна на всех», маршал Рокоссовский. Рассказывает внук полководца Константин Рокоссовский на «Эхо Москвы» в программе «Непрошедшее время».*****
М. Пешкова
―
Я знаю, что ваша мама рвалась на фронт.
К. Рокоссовский
―
Да, было такое.
М. Пешкова
―
Что же генеральской дочери так не сиделось?
К. Рокоссовский
―
Ну, она вообще была такая, знаете, она была боевая девушка очень. В детстве она играла с мальчиками, там по заборами лазила. Она сама рассказывала об этом. Вот такая она, так сказать, была. Вот она и на охоту дедушкой, с моим дедушкой, с отцом, значит, своим, и на охоту, и на рыбалку ездила, на лошади он ее научил, значит, она ездила. В общем, она была такая боевая. Но вообще-то да.
М. Пешкова
―
Такая красивая!
К. Рокоссовский
―
Ну, да. Но, вы знаете, тогда порыв был такой среди молодежи – все хотели на фронт, и в том числе и она была такая же, как все остальные. В нашей семье было такой культ, что никогда нельзя было отличаться от других, и она была воспитана так, как вот все ее сверстники. Ну, сам у нее отец был генералом, а у других отцы были лейтенанты там или полковники. Отношение было одинаковое совершенно. Она и нас потом воспитывала в таком же духе, ну, и сама была воспитана. Ну, как советская молодежь, так сказать, все рвались на фронт. Она тоже хотела. Нашла свой экзотический способ, пошла в школу партизан-радистов.
М. Пешкова
―
А окончила ее?
К. Рокоссовский
―
Она окончила школу, да, так сказать. Но, правда, ее так и не послали в тыл врага. Вот я думаю, что это было тоже политическое решение, скорее всего, потому что радист с такой фамилией, если бы она попалась немцам, то, так сказать, это был бы второй вариант Якова Джугашвили. Наверняка, обязательно так и было бы.
М. Пешкова
―
И где же она служила?
К. Рокоссовский
―
Служила на узле связи партизанского движения центрального. Сначала в Белоруссии, а потом здесь, в Москве, был узел связи, пока партизанское движение существовало. А потом, в 44-м году, когда освободили уже, так сказать, все, демобилизовали ее. И ее военная карьера закончилась в звании сержанта.
М. Пешкова
―
Но я знаю, что однажды отец спас жизнь своей дочери на войне.
К. Рокоссовский
―
Это был – да – такой случай действительно, когда она к нему приезжала на фронт, она очень просилась побывать у него, и он ее взял с собой, так сказать, они там где-то ехали и попали под обстрел. Действительно, все, так сказать, залегли, а он прикрыл ее своим телом, сверху на нее прямо упал и прикрыл. Но, слава богу, никто не пострадал. Был такой…
М. Пешкова
―
А что говорили солдаты по этому поводу?
К. Рокоссовский
―
Окружающие осуждали очень ее за это, потому что она, конечно, не такая опытная, как они все. Они-то знают, что делать. Типа зазевалась, что куда – он на нее раз. Она подставила командующего под пули, под осколки снарядов.
М. Пешкова
―
Где Победа застала деда?
К. Рокоссовский
―
Победа застала его на его фронте, на 2-м фронте Белорусском. В Висмаре, по-моему, у него стоял штаб. Он там этот день встретил. На следующий день встречался с маршалом Монтгомери, у них там были взаимные визиты. А так он был там при своих войсках. Где он уже, правда, у него довольно там уже спокойно было, потому что эта операция закончилась раньше, в которой он участвовал, Западную Померанию он освобождал. Но все равно, там надо было наводить порядки.
М. Пешкова
―
А потом был Парад Победы.
К. Рокоссовский
―
Да.
М. Пешкова
―
Что дома говорили о Параде Победы?
К. Рокоссовский
―
Вы знаете, ну, вот конкретно так я ничего такого не могу рассказать интересного. Не знаю, почему, но почему-то в те годы, когда дед был жив, об этом параде он очень говорили даже. Вот 24 июня был обычный день. У меня и у мамы дни рождения накануне были, потом у отца. Совершенно обыденный был такой день. Никаких даже и не проводилось торжественных мероприятий в этот день. Ну, был парад, и был парад. Ну, кроме того, что там дождь был, и мундир пришлось разрезать. Это я слышал тоже от мамы. Мундиры вообще такие тогда шли…
М. Пешкова
―
На вате.
К. Рокоссовский
―
Да, да. В обтяжку он был, чтобы сидел хорошо. Ну, и он промок за весь день так, что потом не могли снять, пришлось его там разрезать где-то. Ну, был случай, когда потерялся орден Победы у деда. Да? Когда его наградили, он с приема в Кремле ехал, а там, видно, крепление было плохое…
М. Пешкова
―
А что было после войны с маршалом?
К. Рокоссовский
―
После войны он был назначен главнокомандующим Северной группой войск, значит, в Польше располагавшейся. Вот он четыре года там отдал восстановлению этой группы войск. Там было очень много работы. И, кстати, поляки вспоминают сейчас очень хорошо именно о том периоде действий Северной группы войск, потому что это была восточная часть Германии, которая отошла к Польше, там надо было все обустраивать. Немцы, уходя, там поломали, что-то увезли. Поляки тоже приезжали из восточных земель и там расселялись, у них ничего не было. Сами обустраивали войска, помогали этим полякам там, как могли. Машины выделяли. Топливо выделяли. Горюче-смазочный материал выделяли, чтобы они могли там пахать или что-то делать, там восстанавливать. Вот, ну, такая работа была такая созидательная. Плюс учения. Боеготовность должна была быть. Учения, там маневры постоянные, всякие сборы. Ну, четыре года прошло в этой работе.
М. Пешкова
―
Потом ваш дед был министром обороны Польши.
К. Рокоссовский
―
Да, потом его попросили переехать в Варшаву, что он и сделал как солдат. Ну, он, конечно, не хотел ехать туда, это мне уже мама рассказывала, потому что он прекрасно понимал, что его там ждет нелегкая судьба, что потом и выяснилось. Польские товарищи попросили. Сейчас тоже ерунду говорят, что якобы его туда Сталин сослал. Знаете как? Пришел Сталин, сказал: «Так, Рокоссовский, будешь министром обороны Польши». Нет, конечно. Такого быть не могло. Это польские товарищи, так сказать, сами вот Берман, Домбровский, они, чтобы свой авторитет повысить, потому что дед тогда, на самом деле, в Польше пользовался большой популярностью как маршал Советского Союза поляк. Личные качества все знали, какой он человек. То есть был очень популярен. Они попросили Сталина, что вот, давайте вы нам пришлете. Поскольку у них в то время как раз произошел раскол с Гомулкой, там свои внутренние сложности происходили. И я так понимаю, и вот поляки, с которыми я общался, говорят, что они таким образом решили свои, в общем-то, вопросы. Ну, а Сталин решил попутно свой вопрос на польскую армию, на которую он действительно рассчитывал, если была бы война, то там ей отводилась довольно-таки важная роль. Он поставил человека, который был, так сказать, проверен и как организатор, и как полководец. Семь лет дед там занимался созданием этого войска польского. Теперь там разделились на две половины: одни говорят, что это было ужасно, что он там был этим министром, потому что он там народное хозяйство разорял, потому что, ну, действительно вот как сейчас у нас лоббированием занимаются наши правящие круги, то же самое и ему приходилось, чтобы было побольше денег на армию, а их же откуда-то надо было взять. Соответственно, из других отраслей забирали. Те были недовольны министры, у которых отняли деньги и отдали военным. Военные, наоборот, говорят, что оставил хорошую о себе память там и как министр, и как человек вообще. Большой такой, так сказать, кусок своей души, он, скажем так, вложил в это войско польское.
М. Пешкова
―
Но вот уезжая оттуда, дед сказал: «Я сюда больше ни ногой». Почему так?
К. Рокоссовский
―
Ну, Вы знаете, эта вот политическая вся возня, которая там происходила, началось в 55-м, потом 56-й год весь, в общем, естественно, конечно, для него это все было… он был абсолютно не политиком. Он был солдат, ну, генерал. Военный. И для него было, так сказать, единственное, что делало его жизнь – это армия. Вот ему приказали: «Командуешь войском польским. Сделай из него конфетку». Он из него и делал. А все эти перипетии, кто возьмет верх, там натолинцы или другие… вторая группа, для него это было совершенно… Они его пытались все время втянуть в это дело. На одной стороне, на другой стороне. Пользовались тем, что он же все-таки был из Советского Союза, там разжигали эти страсти. Поляки же вообще, так сказать, очень к российскому влиянию очень ревниво относятся. И вторая группа, вот Гомулка начал это дело раскручивать как бы, что советское влияние, русские тут, затеял. Тоже, конечно, я считаю, ошибка была большая, что этих русских офицеров уж очень много было туда переведено, в войско польское. Это, конечно, не могло не сказаться. Не знаю, почему это было так. Я это объясняю только тем, что, ну, просто уже, видимо, решили, что соцлагерь постепенно сливается, сливается в одно, так сказать, большое, могучее и единое целое, и уже все равно, кто ты там, поляк командующий, или… Может поляк, а можно было взять советскую армию, чтобы он там кем-нибудь покомандовал. Но вот это вот, конечно, ему бросалось в глаза – то, что очень много русских фамилий, и полякам это не нравилось. Ну, вот эта вся политическая вся возня, конечно, для него была очень… Ему приглашали остаться. И Гомулка ему сказал: «Оставайтесь в Польше, мы вам пенсию назначим, будем вас на приемы приглашать, так сказать, там в форме будете ходить». Он сказал: «Нет, спасибо». И уехал в Москву.
М. Пешкова
―
А что в Москве его ждало?
К. Рокоссовский
―
В Москве его назначили… сначала замминистра обороны был, покомандовал какое-то время Северокавказским военным округом. Значит, говорят, что это было связано с событиями на Ближнем Востоке, там в 57-м году была, значит, эта самая 2-я арабо-израильская война. Ну, не знаю, мне кажется, что это все-таки больше было связано с тем, что в Москве перестановки в Минобороны намечались, и, видимо, кто-то решил, что Рокоссовский – это как бы человек, близкий к Жукову, где-то они служили вместе, там туда-сюда. Да? Но семья…
М. Пешкова
―
Они еще со времени конного училища.
К. Рокоссовский
―
Да, с Ленинграда, с курсов.
М. Пешкова
―
Да, да.
К. Рокоссовский
―
Вот они были знакомы. Ну, вот его послали туда командовать. Дед был солдатом: ему приказали командовать округом – значит, будет командовать округом. Значит, так надо. Там год покомандовал, потом его отозвали в Москву. И назначили его главным инспектором Министерства обороны. Вот он в этой должности пять последних лет и прослужил. Ну, в смысле, до того, как его, так сказать, уже отправили в отставку фактически.
М. Пешкова
―
Сколько лет он в отставке побыл?
К. Рокоссовский
―
«Генеральская группа», это так называлось. Группа генеральных инспекторов. Ну, где-то с 63-го, по-моему, по 68-й год. Пять лет он где-то был.
М. Пешкова
―
Как он писал мемуары?
К. Рокоссовский
―
Мемуары он писал сам.
М. Пешкова
―
Вы ведь свидетель.
К. Рокоссовский
―
Да, да. Я видел, как все это происходило. На моих глазах. В основном на даче. У него кабинет, значит, там он сидел, писал карандашом всегда. Он практически все время писал карандашом. Сам все правил. Потом все отправлялось то, что он написал, в Минобороны машинистке. Это дело печатали. Потом привозили. Опять он правил. Причем у нас несколько вариантов этой рукописи, начиная от рукописной, кончая уже окончательным вариантом, который был уже без его правок, когда он сказал, что вроде все, нормально, я написал. Ну, потом, правда, ее тоже еще поправили там другие люди.
М. Пешкова
―
Сигнальный экземпляр Ваш дед подписал буквально на смертном одре, через день его не стало, да?
К. Рокоссовский
―
Да, да. Он уже… Ну, практически да, где-то вот там. То есть он ее не увидел, эту книгу фактически. И, может, и хорошо, что не увидел.
М. Пешкова
―
Это была последняя подпись Рокоссовского на титульном листе.
К. Рокоссовский
―
Да.
М. Пешкова
―
А почему хорошо, что не увидел?
К. Рокоссовский
―
Ну, потому что ее так обкорнали, скажем так, там уже эти военные центры. Знаете? Работал ГлавПУР. Это можно видеть по последним изданиям – то, что мы с братом восстановили ее. То есть оттуда убрали все мысли, которые могли бы быть…
М. Пешкова
―
Действительно были крамольные для того времени мысли?
К. Рокоссовский
―
Ну, по тем временам, конечно, да. Потому, что он там рассуждал о том, почему происходили эти провалы первого года войны, и он там и об ошибках ставки писал, и о персональных ошибках там командующих тогдашних Генерального штаба, так сказать, и округов. И такие довольно нелицеприятные оценки личные давал, ну, в частности, Павлову, Кирпоносу. По тем временам это было очень неподцензурно, скажем так, это было.
М. Пешкова
―
У деда ведь была дача. Ее спалили, да?
К. Рокоссовский
―
Ну, мы так думаем, что спалили.
М. Пешкова
―
Я почему спросила о даче – дед ведь очень любил дачу, у него там даже был свой огородик.
К. Рокоссовский
―
Да.
М. Пешкова
―
Каким дачником был маршал Рокоссовский?
К. Рокоссовский
―
Он действительно был дачником таким, заядлым. Когда у него было свободное время, он участвовал во всех дачных мероприятиях вплоть до того, что, скажем, если забор надо было починить, а у нас был такой деревянный забор, поставили в 45-м году этот забор, а уже где-то в 60-е годы естественно где-то столбы там подгнили, значит, там что-то доски надо было менять. Он всегда участвовал в этих мероприятиях. Сам с лопатой и копал, и утрамбовкой… Там целая бригада работала над этими столбами. Любил косить траву. Там лужайки у нас, дорожки были – он сам все косил. Ну, конечно, не все, потому что ему не под силу было все скосить. Утром выходит в воскресенье, утром возьмет косу – у меня, кстати, коса до сих пор сохранилась, – и этой косой он, значит, жух-жух там все косит. Огородик был действительно, там выделилось ему несколько грядок, значит, и он там сажал. Мы с братом помогали ему поливать там лучок, ну, в общем, такая вот всякая…
М. Пешкова
―
На каждый день, да?
К. Рокоссовский
―
Да, да.
М.Пешкова
―
Ну, и были яблони.
К. Рокоссовский
―
Яблони да, яблони были. И яблони мы вот тоже была проблема с ними, когда большой урожай, ветки начинали ломаться. Был такой случай, уже мне было лет 15, наверное, когда дед заработал гипертонический криз с этими яблоками, потому что… Это был 67-й год, очень большой урожай, ну и стали ломаться эти ветки. Он мне и говорит: «Давай пойдем и там подопрем их чем-нибудь». Мы вырубали с ним в лесу стволик тонкий, делали развилочку, туда подставляли. Целый день там провели на солнцепеке, а потом, значит, ему стало плохо. Вызвали «скорую». Меня родители очень упрекали: «Что ж ты? – говорят. – Зачем ты? Лучше б сам. Деду…» Я говорю: «А что я могу сделать? Он же сам давай, давай. Я ему что? Скажу: все, дед, прекращай?».
М. Пешкова
―
Каким внук запомнил деда, каким полководец был среди близких. Семейные истории. Непременно будет продолжение программы с внуком маршала Рокоссовского тоже Константином Рокоссовским. Алексей Нарышкин – звукорежиссер. Я Майя Пешкова. Цикл «Победа одна на всех», программа «Непрошедшее время».