Анна Ахматова и наше время (вторая передача) - Роман Тименчик - Непрошедшее время - 2014-09-07

МАЙЯ ПЕШКОВА: Об Анне Ахматовой, о готовящихся книгах про судьбу поэта в год ее 125-летия, встреча на научной конференции в музее поэта в Фонтанном доме, собеседник - профессор Роман Тименчик на «Эхе Москвы» у Пешковой в «Непрошедшем времени» воскресным утром, в 8:35.

М. ПЕШКОВА: Искала на прошедшей неделе на книжной ярмарке на ВДНХ книгу почетного профессора Иерусалиского университета Романа Тименчика. Ее название: «Анна Ахматова. 60-е годы. Последний поэт». Книгу не нашла, видимо, еще не вышла или очень плохо искала, тем не менее, хотелось продолжить интервью с профессором Тименчиком об Ахматовой, о книгах, о попытках ее биографии. Продолжение записи на конференции в музее Ахматовой в Фонтанном доме нынешнем летом в год 125-летия поэта.

Мне хотелось спросить о серии «С горы Скопус», что она включает в себя? Почему она так названа?

РОМАН ТИМЕНЧИК: Она выходит в замечательном нашем издательстве «Мосты культуры» или «Гешарим» – мосты на иврите, которое расположено и юридически, и фактически в двух городах одновременно. Есть московская головная, так сказать, редакция и есть какой-то ресурс авторов и консультантов, которые живут в Израиле. Гора Скопус – это гора, на которой находится один из двух кампусов нашего университета. Университет был основан на этой горе в 1925 году по инициативе ряда выдающихся, живших в Германии в основном ученых, вроде Эйнштейна, Мартина Бубера и так далее. И гора эта, ее называют Дозорной горой в старых русских травелогах, считалось, что придя в Иерусалим, надо вначале взойти на эту гору Скопус, значит «обзор», на эту дозорную гору, оглядеть во всей широте Святую землю и уже потом спускаться вниз к цели паломнического путешествия. Для этой серии было выбрано такое романтическое название. Предполагалось, что там будут печататься работы израильских ученых, сначала и в первую очередь работников еврейского университета, самых разных ученых, занимающихся не только еврейской историей, но и мировой историей, географией и литературами разных народов, те работы, которые представляют интерес для читающего по-русски гуманитария. В этой серии, например, вышла очень интересная работа, она, конечно, имеет такой русский аспект и этим интересна. Это о русских связях типологических и биографических еврейского поэта, одного из создателей новой еврейской поэзии Хаима Нахмана Бялика с русской литературой и персонально с русскими писателями и вообще с русской поэзией, с поэзией эпохи символизма и так далее. В этой серии не только печатаются и будут, ну, я надеюсь, печататься труды профессоров иерусалимского нашего университета, но и наших коллег из Тель-Авива, Беэр-Шевы, Хайфы и других израильских университетов. И я говорю так, буду надеяться, потому что, так получилось, что моя книга была первой в этой серии, как бы она основала эту серию, более того, это был планируемый заголовок сборника моих статей «Вид с горы Скопус». Книга потом стала называться другим названием, названием «Что вдруг?». Издатель Михаил Львович Гринберг попросил уступить ему это название для всей серии, и я с радостью ему уступил, исповедуя тот принцип, который исповедовала Ахматова: «Что отдал, то твое».

М. ПЕШКОВА: Хочу вернуться на несколько лет назад к пятитомнику, который увидел свет в России, пятитомник Ахматовой. Как он создавался? Эти книги стали библиографической редкостью.

Р. ТИМЕНЧИК: Ну, Майя, это не на несколько лет назад, это ровно на четверть века.

М. ПЕШКОВА: Да, тогда, когда мы отмечали 100-летие.

Р. ТИМЕНЧИК: Да, это было к 100-летию Ахматовой. Это было немножко такое лихорадочное время основания кооперативных издательств. На базе Московского полиграфического института основалось издательство, которое толком не знало, что бы ему такого издать, а тут они посмотрели в календаре, и оказалось, что Ахматовой исполнится 100 лет. И они стали искать таких безумцев, которые были бы готовы им за месяц подготовить, какую-то такую вавилонскую башню построить. И перебирая разные кандидатуры, они обратились ко мне и к моим соавторам, моим замечательным соавторам. И мы пошли на встречу их требованиям, и к сроку, кажется, впервые в жизни я сдал работу в обещанный срок, благодаря, в основном, энергии моих четырех соавторов мы сделали этот пятитомник. Это было условием издательства, что книги должны быть определенного формата, потому что озабоченные финансовым успехом предприятия они решили сэкономить на бумаге. Бумага была определенного формата, я не помню, как-то называется она технически «обрезки» или что-то... Как-то это называется пренебрежительно. Какие-то остатки, которые возникают после того, как нормальные книги сделаны. На этих остаточках, соответственно, маленькие, не миниатюрные, но все-таки достаточно маленькие пять томов было сделано. Состав уже определяли мы сами с соавторами, туда вошли все сборники Ахматовой, их можно было существенно в том виде, как они выходили при жизни Ахматовой. Скажем не по хронологическому принципу, не по принципу «лучшие стихи Ахматовой», а просто вот то как выходила «Белая стая», как выходил «Подорожник» и так далее. Нет, никакой игры со старой орфографией не было, я вообще не очень увлекаюсь этой идеей вот такой стилизованной архаики, я не вижу в ней необходимости в такого рода изданиях — издания начала ХХ века, четыре томика. И пятый том был такой фотобиографией Ахматовой, куда мы включили какие-то, может быть, и известные фотографии, хотя, тогда они были еще не очень известные, а какие-то были и архивные находки, портреты современников Ахматовой, какие-то документы, которые тогда еще не воспроизводились, вот такая была простая история этой затеи. Если бы срок был не месяц, а два или три, или как обычно, особенно в те времена, какой-нибудь год, никогда бы этого не получилось.

М. ПЕШКОВА: А что было дальше? Вы приехали, Вы стали работать, потом у Вас, наверное, появились аспиранты, да?

Р. ТИМЕНЧИК: Сразу же появились аспиранты, пришли ученики, которым надо было по делу иметь консультанта по русской поэзии. Я имею ввиду люди, которые занимались историей ивритской поэзии, которая испытала, естественно, это были выходцы из России, из Украины, люди, читавшие русских поэтов и ориентировавшиеся кто на Ахматову, кто на Пастернака, кто на Маяковского, которые создавали новую ивритскую поэзию, новую. Я все время говорю новая ивритская поэзия, это не та, которая идет от традиции переложения библии или от традиции, знаете, есть такой… был такой жанр «сиониды» стихи с мечтой о путешествии на восток, как у Иехуда бен Галеви, а такие стихи, которые описывают жизнь человека, живущего в Палистине ХХ века уже в городах, ну, в кибуцах, в городах и так далее, в точном смысле этого слова — поэзия современного израильтянина, и, конечно, она должна была ориентироваться на какие-то образцы иноязычной поэзии. Кто-то ориентировался на немецкую поэзию экспрессионистскую, кто-то, впоследствии на англоязычную, а кто-то и на русскую поэзию. И вот те люди, которые занимались, специалисты по ивритской литературе, которые недостаточно знали русскую поэзию в оригинале, и которые не могли своим ученикам сказать, на что им обращать внимание, потому что они знали только в переводе, отправляли их к специалистам по русской литературе, так ко мне пришло несколько человек, которых интересовало, скажем, влияние имажинистов русских, не только Есенина, но и как раз и Шершеневича, и Мариенгофа, на молодых израильских поэтов двадцатых годов прошлого века. А потом приходили люди с самыми разными, как принято сейчас говорить, бэкграундами, предысториями, кто-то был из Тбилиси, поэтому их интересовала тема «Пастернак и грузинская поэзия», переводы. Кто-то приходил из смежных профессий, из театра и кино, и их интересовали, соответственно, такие темы. В общем, была, ну, не то что бы такая обширная научная школа, но постоянно был такой диалог преподавателей с учениками разных уровней: студентов, аспирантов, докторантов, постдокторантов.

М. ПЕШКОВА: Сейчас я хочу Вас попросить хвастаться. Что Вам удалось сделать? До сих пор ведь нет научной биографии Ахматовой.

Р. ТИМЕНЧИК: Нет, научной биографии нет. Полной тоже нет. Хотя были некоторые опыты такого упорядочивания того, что мы знаем об ахматовской биографии, но биографии нет. Есть очень полезная книга Вадима Алексеевича Черных «Летопись жизни и творчества Ахматовой», которая в своем электронном виде постоянно дополняется, усовершенствуется, уточняется. Но, собственно биографии научной нет, хотя есть такая отличная книга, она передана на русский язык «Поэтическое странствие». Ее написала Аманда Хейт, отчасти руководствуясь какими-то прямыми указаниями, намеками и предоставленными материалами Ахматовой, отчасти по разговорам с ближайшим житейским и литературным окружением Ахматовой в последние годы. Ну, конечно, за это время мы много нового узнали: и биографического об Ахматовой, и, не то что бы очень много нового осмыслили, но очень много нового узнали, появились большие массивы документальные, проливающие свет на разные эпизоды ахматовской биографии. И это два тома записей Павла Лукницкого, два тома, плюс ряд дополнительных публикаций извлеченных из его архива. Это очень любопытная книга, к сожалению, еще мало читаемая, записи бесед Георгия Васильевича Глёкина с Ахматовой на протяжении нескольких последних лет ее жизни, точно записанных и по-настоящему вносящих дополнения к тому, что мы знаем из классической книги Лидии Корнеевны Чуковской. И еще появились какие-то источники, наконец, довольно много добавляет понимания именно ахматовской биографии, публикация материала вокруг «Поэмы без героя», которая содержится в такой выдающейся книге Натальи Ивановны Крайневой, которая называется «Я не такой тебя когда-то знала». Это свод разных редакций «Поэмы без героя», разных редакций и вариантов этих редакций, и черновиков самой «Поэмы без героя», прозы о «Поэме без героя», либретто к воображаемому балету по «Поэме без героя». А Ахматова ведь говорила, что: «Поэма грозит перерасти в мою биографию». Там очень много моментов вот в этой прозе о поэме, да и в самой поэме, которые проливают свет на неизвестные иногда тайные, я бы сказал, эпизоды ее биографии. Поэтому сейчас биографию надо писать заново.

М. ПЕШКОВА: Почетный профессор Иерусалимского университета Роман Тименчик о готовящихся книгах, об Ахматовой в «Непрошедшем времени» на «Эхо Москвы».

Р. ТИМЕНЧИК: Не все материалы для биографии Ахматовой из тех, что можно было собрать, собраны. Вот мне приходится... Или я имею удовольствие и счастье заниматься подготовкой комментирования к записным книжкам Ахматовой, которые пока, на этом этапе сводятся к тому, что каждому из упоминаемых имен, в этих записных книжках ко всем именам рукой Ахматовой занесен в записные книжки. Иногда это не имена, иногда это какой-то перифраз, иногда она имя забыла или не хочет предавать бумаге, иногда этот человек называется «некто», или «икс», или «кто-то», но за этим всегда стоят конкретные люди, так или иначе связанные с Ахматовой, житейски или духовно, авторы книжек, которых она читала и так далее. Вот я пытаюсь рассказать об этих людях подробнее, что их связывало с Ахматовой и как они к этому пришли, иногда, что было с ними потом, как встреча с Ахматовой изменила их жизнь.

Так вот в процессе поисков материала обнаруживается, что довольно много Ахматовой есть в разных воспоминаниях напечатанных в разных странах. Дело в том, что и вот на прошедшей ахматовской конференции сейчас об этом в очередной раз напомнил Вадим Алексеевич Черных, что нет полной ахматовской библиографии, а вообще говоря это то, с чего надо начинать работу. У Ахматовой же все не так как у людей, как она сказала в стихах. Поэтому и в ахматоведении так называемом тоже все началось с некоторого конца, и это ей очень подходит, и я думаю, что ей бы это понравилось, хотя над такой автобиблиографией она работала все годы, сохранились такие в ее архиве листы, где она по памяти пыталась вспомнить, что она когда-то читала, что кто ей говорил. И по этим подсказкам кое-что нашлось, например, нашлась очень хорошая публикация в Дублине в 33-м году об этом есть в воспоминаниях Исайи Берлина, что когда он пришел в гости к Ахматовой и представился, что он из Англии, она ему сказала с гордостью, что обо мне в Дублине была статья. Это ирландская поэтесса, но статья по-английски. Бланаи Соукилд, которая написала очень восторженную статью об Ахматовой и часто предсказывала, что «Этой сорока четырехлетней женщине, - это написано в 33 году, - когда-нибудь предстоит мировая слава». Вернее так, ей хочется пожелать, чтобы этой женщине когда-нибудь выпала мировая слава. Ну, мировая слава, безусловно, явно выпала, судя по той конференции, на которой мы присутствовали и выслушали представителей всех уголков мира, которые рассказали об этом триумфальном шествии Ахматовой по миру. Так вот, у Ахматовой была такая скупая пометка, что где-то в Ирландии, в начале тридцатых годов... Ну, вот удалось найти эту публикацию. И много других, в том числе, скажем, воспоминания нашлись о ее пребывании в Ташкенте в 43-м году у одного словацкого поэта...., которого Ахматова и переводила, и который вспомнил их разговоры сорок третьего года, в частности о Верлене и так далее. Я это все говорю к тому, что все многообразие печатных источников до сих пор не выявлено и не введено в оборот, а какая же научная биография без того, чтобы учесть все печатные и не только печатные высказывания. Надо сказать, что вот здесь, где мы беседуем в недрах Фонтанного дома есть замечательные магнитофонные записи рассказов, припоминаний, воспоминаний и современников Анны Андреевны, ну, как правило, более молодых, чем она, принадлежащих другому поколению, а сейчас уже не таких молодых, которые все еще ждут своей публикации, и ждут своего места в научной, как Вы сказали, биографии Ахматовой.

М. ПЕШКОВА: И вопрос, конечно, я хочу задать по поводу того двухтомника, который выйдет скоро в Москве, можно Вас попросить представить его? Что там собрано? Какие главы? Немного рассказать о каждой главе, ведь мне очень хочется именно в год 125-летия, когда наша пресса, когда наши журналы оказались не столь щедрыми на публикации об Ахматовой, на те скромные публикации, которые можно было найти каких-то неизданных ее произведений. Я не вправе сравнивать 100-летний юбилей и 125-летний, я Вас помню по 100-летнему юбилею.

Р. ТИМЕНЧИК: Книга это сверхзадача, как принято говорить этой книги, это объяснить контекст, в котором возникали записи в записных книжках Ахматовой. Дело в том, что Ахматова большую часть своей жизни, по ряду причин, не вела никаких регулярных записных книжек, на протяжении нескольких десятилетий, по причине, главным образом, политической обстановки в стране, когда каждое слово могло быть обернуто против нее. И несколько раз она заводила такие записные книжки, которые были дневниковые записи. У нас есть свидетельства разных мемуаристов о том, что она сказала: «Я записала в дневник... Я запишу в дневник...» и так далее. Потом все это погибло при очередных ее чистках, выжиганиях своего архива, самое радикальное из которых, самое непоправимое произошло в конце 49-го года, после третьего ареста Льва Николаевича Гумилева. А в 58-м году воздух стал меняться, общественная атмосфера стала меняться, и она снова стала записывать имена визитеров, телефоны друзей, адреса друзей, адреса людей, которые присылали ей письма и просили или ответить на какие-то вопросы, или прислать автограф и так далее. А также свои замыслы, наброски, планы книг, а также стихотворения, возникающие и вспоминаемые из тех, что много лет не придавались бумаге, ну как это было с «Реквиемом», как мы знаем, ну и со многими другими ее стихами 30-40-х годов, даже конца 20-х, которые существовали и были ею, вот это немножко таинственно в ее биографии, но это факт, и были забыты, начисто забыты, иногда она смутно вспоминала какую-то первую строчку этих стихотворений, а иногда и того не вспоминала. И вот, стала появляться какая-то, как принято говорить, творческая лаборатория поэта, застенографированная на бумаге. Но я исходил из такой, немножко утрированной рабочей установки, что за каждой записью стоит какое-то событие из окружающей ее действительности конца 50-х начала – 60-х годов.

Это же было время, как мы сейчас узнаем неимоверных, фантастических слухов. Буквально после смерти Сталина началась эпоха расцвета этого вида городского фольклора, который можно назвать сплетнями, но речь идет не только о рассказах о чьей-то личной жизни, о том, что кого-то из репрессированных видели живым и так далее, что нашелся неизвестный какой-нибудь роман убитого писателя и так далее. Самые разные слухи. А Ахматова всегда, это мы знаем по свидетельствам 20-х годов, всегда интересовалась к тому, о чем говорят. Вот у нее есть такая строчка: «Как тогда народ говорил». Ее всегда интересовало, как тогда народ говорил, и что тогда народ говорил. Кроме того приходили люди, что-то рассказывали о своей судьбе. У нее же очень много стихов вызванных рассказами, свидетельствами людей о своей судьбе. Какая это судьба, в основном трагические судьбы середины двадцатого века. И я пытался восстановить путем сличения дат этих записей с тем, о чем тогда говорили, но, прежде всего, о чем тогда писали, о чем писали Анне Андреевне, потому что часть ее почты, не вся, к сожалению, не вся, но значительная часть ее почты за эти годы сохранилась и находится сейчас ее архиве в Российской национальной библиотеке. Поэтому книга строится как некоторое такое, постепенное, шаг за шагом продвижение по времени от 5 марта 53-го года — дня смерти Сталина, до 5 марта 66-го года, до дня смерти самой Ахматовой. Когда в основном, в сюжетной части, это история более или менее неудавшихся, я бы так сказал, ее попыток публиковать свои тексты. Это постоянная история возникающего энтузиазма, каких-то молодых в основном издательских работников, редакционных работников, тогда молодых, именно они тогда дерзали печатать Ахматову, несмотря на висевшее над ней клеймо после ждановского доклада. Это и Владимир Корнилов, и Галина Корнилова, и вот недавно ушедший из жизни Бенедикт Сарнов, который рассказал в своих воспоминаниях об одном эпизоде как они напечатали Ахматову в «Литературной газете», и многие другие. А с другой стороны им противостояли люди служивого звания, как говорит Некрасов, которые боялись за свои места, за свою карьеру и противодействовали правдами и неправдами в публикациях Ахматовой. А кроме того на этом пути продвижения замыслов в печать вмешивалась цензура, вмешивалась автоцензура, вмешивались страхи, опасения и пожелания редакционных работников самые разные: от устранения намеков на скандал 46-го года до неупотребления иностранных слов, которые широкому нашему читателю непонятны. Там самые разные были претензии, чтоб было меньше любовных элементов, потому что неудобно печатать стихи немолодого человека с такой интимной любовной лирикой. Придирки были самые разные, в ряде случаев, между прочем, я думаю, что это были так сказать, придуманные поводы, а за этим стоял, нам же сейчас уже очень трудно представить себе, какой большой страх висел над литературой в эти годы, и мы знаем по случаю Ахматовой, как она по-настоящему пугалась возврата прошлого. Такое было несколько раз. И в дни судилища над Пастернаком, и во время процесса Иосифа Бродского, и после смены идеологического руководства в 65-м году со всем незадолго перед ее концом, и, наконец, после ареста и суда над Синявским и Даниэлем она вполне, как и многие люди ее поколения, я это помню еще разговоры с ними, многие люди этого поколения, они боялись, что вот это снова вернется. Между прочим, есть ведь рассказ дочери Владимира Луговского, который умер вскоре после очередной встречи Хрущева с писателями, работниками культуры, когда он накричал на Маргариту Алигер. И по свидетельству близких Луговской, который вообще страдал сердцем, сказал что: «Я подумал, что это опять вернется», - и через несколько дней умер. Так что, в основном, книга написана, я не могу сказать о борьбе советской власти с Ахматовой, потому что иногда это была не власть, а все общество, по многим причинам от политических, от карьерных, до эстетических, потому что всегда существовала такая фракция, значительная часть русских читателей, которая просто относилась пренебрежительно, ну, как бы к дамской поэзии, камерной поэзии, причем эта часть русских читателей украшена такими выдающимися именами как, скажем, Николай Алексеевич Заболоцкий, который вообще считал, что это не очень женское дело — высокая поэзия, но в частности не мог терпеть стихов Ахматовой, но, как впрочем и ряда других поэтов мужчин. Так что в книге довольно силен этот акцент противостояния общества, не только власти, а общества и неподходящего ему, по разным эстетически, политическим, психологическим параметрам поэта. Потому, что многих отталкивало высокомерие, как им казалось, Ахматовой и вообще, что она многое из себя понимает. Да, я говорю об этом потому, что когда было первое издание этой книги, пилотное, я бы еще сказал, там и по соображениям объема очень многого нельзя было включить, некоторые замечания читатели говорили что: не надо возвращаться к советской власти, все это напоминает жалобы, - это довольно точный и смешной образ, - все это напоминает жалобы разведенной жены на своего бывшего мужа, которые уже никто не помнит. Но это и есть профессия историка.

М. ПЕШКОВА: Два слова о конференции.

Р. ТИМЕНЧИК: Конференция была очень замечательная, мне кажется, очень правильная эта идея отойти от обычных стандартов такой персонологической конференции: жизнь и творчество такого, а посмотреть, что происходит с Ахматовой в современном большом мире, что происходит с ней в литературах разных стран, в театре, в кино.

М. ПЕШКОВА: Жду новой встречи с автором книги об Анне Ахматовой в 60-е годы: последний поэт. Это будет, мне кажется, захватывающее чтение.

Звукорежиссер и команда «Эха Москвы» - Марина Лилякова, Наталья Квасова и Александр Смирнов. Я Майя Пешкова. Программа «Непрошедшее время».