Штрихи к портрету Бориса Биргера - Владимир Войнович - Непрошедшее время - 2013-09-15

Новогодний маскарад на Садово-Кудринской. На переднем плане А.Сахаров, сзади - М.Левин. 1976

Автопортрет с сигаретой в интерьере мастерской.1979

Красные бокалы

Портрет в.В.Домогацкого.1985

М. ПЕШКОВА: Вечер памяти по случаю 90-летия со дня рождения художника Бориса Биргера. Музей личных коллекций, в четверг, 19 сентября, в 18 часов. Президент государственного музея изобразительных искусств Ирина Антонова считает Бориса Биргера одним из выдающихся представителей русского искусства второй половины 20 века. По мнению Ирины Александровны, Борис Биргер был одним из тех русских искателей правды, неустанных тружеников в искусстве, которыми вправе гордиться наша культура. «Как истинный художник, он жил по своим законам, он сам был своим высшим судом. Друзья его были в этом суде кем-то вроде присяжных, будучи еще и его моделями», - писал о Борисе Георгиевиче его друг – Владимир Войнович, беседу с которым назвала бы - штрихи к портрету большого русского художника.

В. ВОЙНОВИЧ: С Б. Биргером я познакомился где-то в середине или в конце 60-х годов. Как познакомились, уже точно не помню. Помню, что просто познакомился в его мастерской. Его уже многие знали. Меня туда привезли. Я там присутствовал при очередном вернисаже у него. Дело в том, что у Биргера была малюсенькая мастерская. Причем вытянутая в длину, такой вытянутый коридорчик.

М. ПЕШКОВА: Мастерская графика, а не живописца, по размерам.

В. ВОЙНОВИЧ: Да. Небольшая. Я перед этим бывал в других мастерских и видел, какие бывают у настоящих живописцев, это я иронически говорю. Тут такая небольшая, тесная. Был очередной вернисаж. Дело в том, что когда Биргер заканчивал очередную картину, он работал над картиной обычно очень долго. Когда заканчивал, он созывал своих друзей на какой-то Парковой улице. И туда все тащились, кто на метро, у некоторых были свои машины. И там, на чердаке, в этой мастерской происходило такое таинство. Ставился мольберт, на него ставилась картина, она сначала была закрыта или повернута, и все там собирались. Пили чай, уже начинали пить водку. Сидели на чем попало. Были какие-то шаткие приспособления для сидения, что-то вроде столика. На ящиках каких-то. Всегда были какие-то закуски, водка. Делались бутерброды, мы садились. Потом, когда все собирались, сначала говорили, а потом открывалась эта картина. И все смотрели. А потом рядом с ней ставились другие картины. Мастерская маленькая, картины практически не помещались, негде было расставить, развесить. Они у него хранились на антресолях. И с антресолей доставались картины. Насколько было возможно, они расставлялись. Это всегда было во второй половине дня, когда еще был дневной свет. Поскольку мы долго сидели, постепенно свет менялся. Происходило совершенно такое загадочное, волшебное. Казалось, картины вступали друг с другом в какое-то взаимодействие, как-то переглядывались. Как-то менялся свет, менялся взгляд персонажей. Это было как-то долго, это таинство происходило, все говорили, потом замолкали и смотрели опять на картины. Как будто сами вступали в какую-то потаенную область. Кроме того, были общения потом. Мы подружились как-то сразу. Я не помню даже перехода. Потом уже дружили домами. Продолжались вернисажи. И Биргер, надо сказать, художники есть, которые работают очень быстро. Например, импрессионисты работали - раз, два – и написал картину. День, и уже картина готова. А Биргер писал каждую свою картину, каждый портрет он писал недели три, не меньше. Поэтому раз в месяц у нас бывали вернисажи. Кроме того, мы стали общаться. Он приходил ко мне, я приходил к нему. Так и дома. В общем, везде. Особенно наши отношения стали более тесными в то время, мы познакомились, когда он сам был в опале. Потом я попал в опалу, более серьезную, в конце концов. Когда у меня было так, что меня отовсюду исключили. Я был под таким давлением. Все время КГБшники за мной ходили. Друзья мои всегда оставались со мной, никто никуда не делся, какие-то более отдаленные люди предпочитали обходить меня стороной. В это время наши отношения стали более тесными, Биргер приходил очень часто. Биргер был такой очень худощавый человек, он был довольно высокого роста и весил, как он утверждал, 43 килограмма. Этот человек был жутко трудолюбивый, он каждый день ездил на работу. Туда, в мастерскую, ездил на метро. Естественно, с пересадками. Когда назад он ехал, было очень поздно, метро было полупустое, он садился где-нибудь в углу с блокнотом и кого-то из пассажиров метро тайком рисовал. Я его уже знал, когда у него была новая семья. Его жена Наташа. Потом родились девочки. Женя и Маша. И сын его Алеша. Я его хорошо знал. Узнал я его уже в новой семье. Алеша был от первого брака, а новая семья, они жил на Садовом кольце недалеко, мой сын Павел тоже тогда немножко рисовал. Брал у Биргера уроки. Он нарисовал такую картину: кухня городская, московская, сидят Окуджава, поэт Олег Чухонцев, я, тут еще сидят вокруг стола. Окуджава с гитарой, мы просто так сидим. И Биргер одной рукой варит кашу и помешивает в кастрюле, другой рукой пишет картину. На голове у него сидит дочь Женя рыжая, а левой ногой он еще толкает коляску, в которой спит Маша. И собака тут же. Это такая карикатура. Но все считали, что она точно отражает жизнь Биргера. Биргер был человек совершенно неуемной энергии. Он ездил на работу, там работал, потом приходил домой, отстранял Наташу, и что-то там варил, стирал. Никто никогда не знал, когда он спал. Ему позвонишь, были такие случаи, часа в два ночи, он еще не ложился. А если позвонить в шесть утра, то он уже встал. Такой был человек. Как художник он был известен. Он портретист, пейзажист, и натюрморты. Хотя он прошел разные школы. Он же был одно время абстракционистом. Писал какие-то совершенно абстрактные фигуры. Потом какие-то, какие я совершенно не понимал. Пройдя эту школу, вернулся к реализму и ближе из мировых художников ему был Рембрандт. Он даже книгу о Рембрандте написал. Наверно, все-таки он к этой школе приблизился. Его картины, он всегда утверждал, что он любит писать свет. Он постигал тайну света на холсте. Картины его всегда были такие загадочные, мистические, хотя это чистый реализм, но не реализм фотографии. Даже было странно. Он перерисовал всех наших друзей. Кроме меня, между прочим. Я у него есть на нескольких его картинах, но я есть только на общих. И есть рисунки, где он меня рисовал несколько раз. Отдельного портрета он моего не сделал. Однажды он меня попросил, а я сказал, что у меня нет времени. У меня действительно не было времени. Было напряженное время, я не мог. А он требовал, надо было долго позировать. Надо было ездить туда в Парковую улицу. И там сидеть несколько раз. У меня не получилось. Я потом очень пожалел. Он написал мои портреты в общих картинах, вполне удачно. Не знаю, зачем надо было, чтобы я там сидел. Потом уже, когда в Германии встречались, он там тоже нарисовал два моих портрета. Один портрет наш семейный: я, Ира и Оля.

М. ПЕШКОВА: А Биргер с вами когда-нибудь говорил о войне? Он же участник войны.

В. ВОЙНОВИЧ: Много не говорил. Иногда упоминал. Какие-то истории, не связанные прямо с боями, взрывами, ранами. Какие-то забавные случаи, как многие фронтовики. Я вообще многих фронтовиков знал, но никогда от них никаких рассказов не слышал, кроме моего троюродного дяди, который рассказывал о том, как он где-то гранаты бросал, стрелял.

М. ПЕШКОВА: Вы ведь тоже рисуете?

В. ВОЙНОВИЧ: Да, я тоже рисую.

М. ПЕШКОВА: А что от Биргера вы взяли?

В. ВОЙНОВИЧ: Пожалуй, я ничего не взял от Биргера, потому что у Биргера слишком сложная техника. Она мне не по зубам. Я даже и не пытался. Я начал случайно. У меня есть какие-то картины. У меня есть картина: стол, бутылка, свеча, бокалы, что-то там есть. Биргер мне очень нравится. Если бы я чувствовал, что я могу где-то в этом духе, я подражать все равно не стал. Я вообще против всякого подражания. Во-первых, я не так серьезно отношусь к своему этому занятию, во-вторых, я пытаюсь внести туда какой-то юмор. У Биргера там юмора нет, там есть проникновение в суть характера, если это человек, в какую-то суть характера природы тоже. В некоторых случаях даже какая-то трагичность.

М. ПЕШКОВА: Он жил по своим законам. Штрихи к портрету художника Б. Биргера. Рассказывает Владимир Войнович на «Эхо Москвы» в программе « Непрошедшее время». А как вы в Германии встретились?

В. ВОЙНОВИЧ: В Германии мы встретились очень просто. Мы были большими друзьями. Кстати сказать, еще до того, как мы уехали, была охота на диссидентов. В эти тяжелые для меня и сложные для него годы. Биргер был еще таким связующим звеном между нами. Биргер хорошо владел немецким языком с детства. Он дружил со многими журналистами и дипломатами западными, особенно немецкими. Когда у меня еще не было своих контактов, надо было что-то передать, я шел к Биргеру или просил его зайти ко мне. И он это делал. Потом он другим людям в этом смысле очень сильно помогал. Мы дружили. И тогда же подружились с разными немецкими журналистами, дипломатами. Когда я уезжал, мы сохранили какую-то связь через этих людей. Иногда бывало, что я звонил ему открыто по телефону. Но я не злоупотреблял этим. В нашей среде мы это себе позволяли, потому что знали, что все равно за всеми следят. Но все равно. Я уже не злоупотреблял, но через журналистов и дипломатов обменивались какими-то заметками, какими-то короткими письмами. Я был на западе, когда Биргер первый раз приехал, он первый раз приехал не насовсем. Это вообще был его первый выезд за границу. Мы сразу же встретились. Вскоре он приехал насовсем. Сначала была его выставка первая, когда он был здесь. Его не выпустили. На этой выставке был Лев Копелев, я, еще многие. Была такая публика, как министры, премьер-министры из земель. Германия ведь состоит из земель, где везде есть свои правительства и свои премьер-министры. Это была сенсационная выставка. В какой-то степени я и Копелев, мы представляли там Биргера, когда его там еще не было. А потом он приехал. У него там были свои выставки. Каждый раз на выставках я бывал. Мы жили потом в Германии довольно далеко друг от друга. Но мы встречались. Если бывало какое-то событие, то обязательно ехали. Бывало, что встречались и без события.

М. ПЕШКОВА: Вас никогда не удивлял мазок Биргера?

В. ВОЙНОВИЧ: Меня очень удивлял. У него картины многослойные. Особенно, когда долго смотришь, кажется, что эти слои проступают. Видно, что это такая загадка искусства. Именно этого направления. Это Биргеровский способ отображения действительно. Я не понимаю. Если мне нужна красная краска, я возьму красную краску. Если нужна зеленая, я возьму зеленую. А у него эффект достигался сложными сочетаниями.

М. ПЕШКОВА: 62-ой год, выставка в Манеже. Хрущев кричит на Биргера. Биргера неоднократно исключают из Союза художников. Он становится кандидатом, его исключают из партии. Чем объяснить, что сейчас, когда отмечалось 50-летие этого « события», никто об этом не вспоминает. Вернее, никто не вспоминает про Биргера, почему он до сих пор остается художником нон грата?

В. ВОЙНОВИЧ: Я думаю, может быть, потому, что он вдруг уехал, когда здесь была такая бурная, шумная жизнь. Уехал и сам оборвал какие-то связи. Для меня это загадка. Я спрашиваю молодых художников, таких образованных, знающих живопись. Спрашиваю – знаете Биргера? Как правило, не знают. Меня удивляет, потому что он из художников той эпохи. Один из самых видных, производящих, как мне кажется, впечатление. Очень мало владеют этим искусством, как владел им Биргер. Просто я этого не понимаю. По поводу его исключения из партии, у него была такая история, у него была тетя, которая жила где-то в Бразилии, я уже не помню, которой он написал, что его исключили из партии. А она ему написала: « Что ты переживаешь? Вступи в другую партию». Тогда это казалось смешно. Мы даже не представляли, что может быть еще какая-то партия. И анекдот был, что у нас одна партия. Если будет больше, народ не прокормит.

М. ПЕШКОВА: У Биргера было профессиональное образование. Он учился у педагога, который в свою очередь был учеником у Левитана. Насколько классические традиции отечественных живописцев, по-вашему, воплотились в творчестве Биргера?

В. ВОЙНОВИЧ: У него был свой особый путь. Он прошел через абстракцию. Я не так много видел его старых картин, они мне не нравились. Он шел, а потом пришел к этому. Он отстаивал, что именно это направление, в котором он работает, оно и есть самое продуктивное.

М. ПЕШКОВА: Я хочу вас спросить о полотне « Красные бокалы»? Не кажется ли вам, что это полотно отражает в полной мере русскую культуру того времени. То лучшее, что было в русской культуре.

В. ВОЙНОВИЧ: Я бы так не посмел обобщать. Такая загадочная картина. Люди, отделенные от другой жизни. Я вообще не такой большой художественный критик, поэтому я так анализировать очень сильно не умею.

М. ПЕШКОВА: Последняя ваша встреча когда была с Биргером?

В. ВОЙНОВИЧ: Он как-то заболел и умер очень быстро. В это время я был в Америке. Я его не видел во время болезни. Он часто лето проводил в Биарицце. Он туда уезжал с семьей, там снимал домик и работал. Я к нему тоже туда ездил. Мне кажется, может быть, там мы в последний раз встречались. Нет, потом еще встречались. Я знаю, что он был в Биарицце, потом плохо себя почувствовал. Они вернулись домой. И там обнаружилась эта болезнь, которая съела его очень быстро. Биргер был очень популярен в Германии как художник. Просто очень странно, он оказался недостаточно признанным здесь. Но немцы его очень сильно ценили. Он продолжал там работать, немножко у него изменилось настроение картин, и какая-то тональность сменилась. Обычно, когда человек переходит с одной ступени на другую, то возникает сначала настороженность, но потом это было принято. Его картины немецкого периода не совсем похожи на то, что он делал здесь.

М. ПЕШКОВА: Здесь мне хотелось спросить о его общении, о его дружбе с Сахаровым?

В. ВОЙНОВИЧ: Он дружил с Сахаровым и женой его. Общался, иногда исполнял роль такого связного. Известно, когда Сахаров приехал, Биргер был в числе встречающих. Биргер не только встретил Сахарова, а отвез с вокзала домой. Их общение было довольно тесным.

М. ПЕШКОВА: Что вы знаете о дружбе Биргера и Игоря Кваши?

В. ВОЙНОВИЧ: Они дружили. Они устраивали эти спектакли. Потом Кваша приезжал. Это была очень тесная дружба. Она связана еще и творчески, потому что мы все связались, когда ставили в « Современнике» пьесу по моей «Шапке» « Кот домашний средней пушистости». Кваша был режиссером спектакля, Биргер был художником. Мы все в одной работе слились. Кваша тоже рисовал. Кваша, мне кажется, был под сильным влиянием Биргера, если посмотреть его картины, которые, я надеюсь, сейчас у Татьяны висят в квартире. Биргер дружил со многими людьми. С Беллем. В один из приездов Белля в Москву пошли гулять по Садовой улице. За нами шла демонстративно машина КГБ. Мы шли по тротуару, а они так медленно, со скоростью пешехода, тоже за нами шли. Потом мы поехали в гостиницу, где жил Белль. Я помню, когда мы выехали, был я, ( НРЗБЧ), Ю. Даниэль. Мы как-то все в машину впихнулись. Мы ехали, какая-то машина КГБ специально. Они же там не только тайно за нами следили. Иногда еще демонстративно. Они ехали. У них с боку высовывалась какая-то антенна, которая почти прилипала к нашей машине. Я помню, шофер был перепуган ужасно, каких людей он везет. Я могу сказать, что Биргер был замечательный друг. Для Биргера была какая-то поэзия дружбы. Она у него возводилась в ранг чего-то священного. Дружба, совместные застолья, он любил выпить, как все мы. Заводной был очень.

М. ПЕШКОВА: В четверг, на вечере памяти художника Бориса Биргера, вход свободный. Выступят его друзья. И, конечно, Владимир Войнович, Олег Чухонцев, Алла Демидова, Игорь Виноградов. Личная и творческая судьба художника равнодушными никого не оставит. Удивляюсь, почему о Биргере нет монографий. Впрочем, если ответите на СМС на номер 8-495-970-45-45, кого считал своим главным учителем Борис Биргер, вы станете обладателем замечательного каталога художника. Звукорежиссер – Александр Смирнов, я – Майя Пешкова. Программа « Непрошедшее время».