Я вырос под стук двух пишущих машинок - Алексей Макушинский - Непрошедшее время - 2013-01-20

М. ПЕШКОВА: Уже в двадцатый раз праздник журнала « Знамя». Раздача лауреатам прошедшего года наград. Помимо премий, лауреаты получали крошечную собачку – сувенир, которую навешивают на шею за лучшие произведения. Так, назначенную библиотекой иностранной литературы премию « Глобус» получил Алексей Макушинский за роман « Город в долине». Не думайте, что речь идет о Силиконовой долине. Хотелось узнать о лауреате и о его романее подробнее. Но все по порядку. Сначала говорим об авторе романа. Как случилось так, что возник этот роман? Это плод множественных раздумий? Роман – это ведь всегда судьба, правда? Вы стали лауреатом замечательной премии « Глобус». Она всегда вручается очень достойным. Он не утонул в том многочисленном романном составе, который наполняет журнал « Знамя». Они очень строги и требовательны к тому, что они публикуют.

А. МАКУШИНСКИЙ: Его создание, если угодно, достаточно сложное. У меня не получалось лет 15. Я, в сущности, много лет пытался его написать. Это мой второй роман. Первый роман назывался « Макс», я закончил его в 94 году. Почти сразу пытался написать вот этот роман. Действие, которое должно было происходить во время Гражданской войны. У меня никак не получалось, пока этот замысел совсем не переформировался во мне. Пока не возник образ героя, который пишет этот роман и не может его написать. Когда я представил себе этого героя, ввел его в контекст своей собственной жизни. Связал его со своей собственной биографией. Сделал вид, что это мой друг, то все вдруг стало оживать. Получился роман о разных временах. Роман о нашем времени, близком к нам, о советском времени. Получился роман о 20 веке, все-таки. Роман, который уходит в начало 20 века, к главной катастрофе 20 века для России. Для России главная катастрофа – это революция и Гражданская война.

М. ПЕШКОВА: Самые удивительные моменты, которые не давали спать тогда, когда вы писали роман. Согласитесь, так долго писать роман, это значит, человек нес в себе, выстрадал, принес. Я представляю, сколько было вариантов. Вы из писательской семьи. Согласитесь, муки творчества вам знакомы. Вы видели, как страдал и мучился ваш отец, Анатолий Наумович Рыбаков.

А. МАКУШИНСКИЙ: Да, наверно, мне это знакомо. Я думаю, что я пишу совершенно другую прозу, другие стихи. Соответственно, я пишу иначе. Мне трудно сравнивать. Я из писательской семьи. У меня был отец, он известный писатель, Анатолий Рыбаков. Была замечательная мама, она тоже писательница, Наталья Давыдова. Писательница несправедливо забытая, но в свое время очень известная. Ее романы: « Любовь инженера Изотова», «Никто никогда», « Сокровища на земле». Так что можно сказать, что я вырос под стук двух пишущих машинок, но это никак не связано с моим собственным писательством.

М. ПЕШКОВА: Мне хотелось спросить о вашей маме. Вы правильно заметили, очень мало о ней известно. Ее романы сейчас не издаются. Какова ее судьба, из какой она семьи? Мы ведь так мало знаем.

А. МАКУШИНСКИЙ: Это была вторая его жена. У моего отца было три жены. Первая жена, на которой он женился еще в Рязани до войны. Это была мать его старшего сына Александра, моего старшего брата. Потом, в 50-е годы, он женился на моей маме. Они прожили в браке до конца 70-х годов, когда они развелись, и он женился в третий раз. Это брак, который был очень длительным, на самом деле. Моя мама начинала писать, публиковаться в конце 40-х начале 50-х годов. Она родом из Ленинграда. В какой-то момент, это было до моего рождения, она переехала в Москву, вышла замуж за моего отца и родила меня. Когда я родился, у мамы в журнале « Новый мир» публиковался роман « Любовь инженера Изотова». Этот роман вышел в 1,2,3 номере « Нового мира». На третьем номере у нее родился сын. Он сейчас сидит перед вами. У меня есть замечательная переписка родителей из роддома. Мама лежит в роддоме, а папу не пускают внутрь, как в советском роддоме это полагалось. Еще у меня есть поздравительная телеграмма от журнала « Новый мир», где автора поздравляют с рождением сына, т.е. меня. Это очень приятно. Я давно собираюсь сделать копию, послать ее главному редактору « Нового мира», чтобы он знал, что нас связывает.

М. ПЕШКОВА: Как складывалась ваша жизнь? Где тогда жил Рыбаков с вашей мамой?

А. МАКУШИНСКИЙ: Они получили квартиру, мой отец получил квартиру, как лауреат Сталинской премии, в высотном здании гостиницы «Украина». Была дача в Переделкине, где мое детство и прошло. Там они жили все вместе, пока они не разошлись в конце 70-х годов.

М. ПЕШКОВА: Каков был дом, в котором вы выросли? Мне казалось, в общении с А. Рыбаковым, что он весьма строгий человек?

А. МАКУШИНСКИЙ: Гости, конечно, бывали. Бывали какие-то застолья, которые я помню. Человек он был тяжелый, строгий. Была бабушка жива, мамина мама. Была замечательная няня. Бесконечно благодарен судьбе, что она была. Это была женщина, взятая в наш дом, я говорю наш дом, но это материнская линия. Когда она родилась, в 25 году, ее родители в Ленинграде взяли женщину из деревни. Эта женщина прожила всю жизнь у нас в семье. Она еще успела меня воспитать, а потом умерла, когда мне было 14 лет. Это была совершенно замечательная женщина из старообрядческой деревни, не знавшая грамоте, посвятившая свою жизнь другим людям.

М. ПЕШКОВА: У меня сложилось впечатление, что Анатолий Наумович очень любил, когда к нему приходили гости. Однажды он позвонил мне, говорит: « Я пригласил гостей, купил два ящика водки и картошку, и я надеюсь, что среди гостей будешь и ты». Когда я пришла, это был юбилей Анатолия Наумовича, когда открылась дверь, я поняла, здесь вся советская литература. Часто бывали такие моменты, когда собирались гости? Или это уже позднее наслоение жизни?

А. МАКУШИНСКИЙ: Это бывало и раньше. Я хорошо помню 60-летие моего отца. Это 71-ый год. Мне 11 лет. Была советская литература представлена. Я хорошо помню участников.

М. ПЕШКОВА: Виктор Славкин был на этом застолье, где я имела честь быть приглашенной. Я поняла, что их связывают не только родственные корни.

А. МАКУШИНСКИЙ: Да, но это прошло немножко мимо меня. Когда мои родители разошлись, я уже с отцом не жил. Славкин появился в его жизни уже после того, как эта семья распалась. Мне кажется, что я с ним не был знаком.

М. ПЕШКОВА: Вы выросли на « Кортике» и « Бронзовой птице»?

А. МАКУШИНСКИЙ: Совершенно нет.

М. ПЕШКОВА: Что вам читали в детстве? Что читали вы?

А. МАКУШИНСКИЙ: У меня была замечательная бабушка, мамина мама. Елизавета Иродионовна Макушинская. Мой псевдоним в память о ней. Бабушка сидела с внуком, делать ей было нечего. У нее была замечательная педагогическая метода, она читала мне то, что она читала самой себе. За это я ей благодарен, потому что она меня приучила читать не детские книги. Самое главное, что мне было прочитано – это « Война и мир».

М. ПЕШКОВА: Это бабушка вслух вам читала?

А. МАКУШИНСКИЙ: Да. Когда мне было лет 6. Для меня этот роман стал детским воспоминанием. Я бесконечно благодарен за это. Мне кажется, это лучше, чем читать что-то специальное для детей. Еще я помню какие-то советские журналы, это 60-е годы, она читала тот же « Новый мир». Я помню, что она читала Казакевича « Двое в степи».

М. ПЕШКОВА: Из тех литературных разговоров, которые были в семье, наверно, вам мало помнится, потому что вы были ребенком, когда родители расстались. Мама, наверно, не очень рассказывала вам о каких-то проблемах литературных. Это все пришло потом, когда вы стали взрослым?

А. МАКУШИНСКИЙ: Во-первых, я не таким ребенком был. Мне было 17 лет, когда родители разошлись. Конечно, были литературные разговоры. Надо сказать, что детям свойственно становиться в оппозицию к миру взрослых. Я очень рано стал в оппозицию к миру взрослых. Эта оппозиция выразилась в отвержении всего советского, в частности, советской литературы. Я ее не признавал, и знать не хотел. Мне сразу хотелось перебросить какой-то внутренний мостик в Серебряный век, с одной стороны, а с другой стороны, я стал рано учить английский, французский, немецкий. Просто жить в своем мире. Это была реакция здоровая, нормальная. У других детей это выражается в отвержении мира взрослых. Эти взрослые инженеры или архитекторы. В моем случае судьба сложилась, что они были писателями. Я мало, что запомнил. Меня это не очень интересовало.

М. ПЕШКОВА: К тому моменту, когда родители разошлись, вы уже окончили школу?

А. МАКУШИНСКИЙ: Да, я уже окончил школу.

М. ПЕШКОВА: Вы решили, что непременно должны стать филологом?

А. МАКУШИНСКИЙ: Нет, я поступил в Литературный институт, потому что я начал писать стихи. Уже я решил, что я хочу заниматься литературой.

М. ПЕШКОВА: Анатолий Наумович одобрил ваш выбор?

А. МАКУШИНСКИЙ: Да.

М. ПЕШКОВА: Вам помогло поступить то, что вы сын Рыбакова?

А. МАКУШИНСКИЙ: Думаю, что помогло. В каком-то смысле это было решающим фактором. Будем откровенны. Стоял вопрос армии. Он стоял очень страшно. Было важно куда-то поступить. Я потом жалел о Литературном институте, жалел, что я не поступил туда, куда хотел. Хотел я поступить на классическое отделение филфака, но не было уверенности, что я поступлю туда.

М. ПЕШКОВА: Алексей Макушинский, лауреат премии « Глобус» за 2012 год за роман « Город в долине» в «Непрошедшем времени» на « Эхо Москвы». Скажите, пожалуйста, вы ведь показывали свои стихи Анатолию Наумовичу? Что говорил ваш отец по поводу вашего стихосложения?

А. МАКУШИНСКИЙ: Он хорошо к этому относился. Стихи, которые меня стали устраивать, которые я стал публиковать, я начал писать года в 43. К сожалению, он не дожил до этих стихов, до этой прозы, которую я бы с удовольствием показал ему.

М. ПЕШКОВА: Расскажите, пожалуйста, бабушка, дедушка, их судьбы. Может, вы знаете их корни. Их окружение, их общение?

А. МАКУШИНСКИЙ: Я вам очень благодарен за этот вопрос. Тем более что это один из моих замыслов, который я надеюсь начать осуществлять. Дело в том, то от моей мамы остался большой архив, который я весь пересмотрел. Из него я надеюсь сделать книгу. Эта книга будет о семье. Там будут использованы мамины неопубликованные рукописи и заметки. Я понимаю, что она всю жизнь писала эту книгу. Я чувствую, что мой долг эту книгу за нее написать. Я сделаю все, чтобы это сделать. Об этой семье можно говорить очень долго. Мамин отец, Максим Владимирович Давыдов. Инженер-строитель по профессии. Он был в Ленинграде не начальником Лен. строя, но одним из них. Он занимался строительными работами. Был немножко такой начальник. К сожалению, он рано умер, в 61 году в возрасте 60 с небольшим. О его происхождении мне известно очень мало, потому что моя бабушка, его жена, в 37 году, когда должны были арестовать ее брата, сожгла все от страха. Моя мама очень замечательно описывает это. Она помнит, как это все горело, как это все сжигали. Это сжигали тогда много. Весь Ленинград тогда пах бумагами. Это горело прошлое, поэтому о происхождении дедушки мне почти ничего неизвестно. Видимо, он был из богатой и знатной семьи. Это скрывалось. Лучше мне известна семья моей бабушки, Макушинской. Это была семья обрусевших поляков, среди которых были мелкие дворяне, мой прапрадед. Это я разыскал в архивах. Владел в Костромской губернии 31-ой крепостной душой при Николае I . Это мелкопоместный дворянин. 31 душа – это очень бедно. Богатство начиналось от 100 душ. Но какое-то маленькое имение было. До этого, страшно сказать, если я правильно умозаключаю из тех архивных материалов, которые удалось разыскать, он был в Москве полицмейстером. Страшное признание. Он был отмечен Николаем за образцовое проведение каких-то торжеств в Москве. В Москве это происходило. После чего он удалился в Костромскую деревню на покой, где была 31 душа. Дальше мне ничего о нем неизвестно. Дальше его сын, Иродион Игнатьевич, у них семейное имя – Ирдион, польское происхождение. Иродион Игнатьевич – это отец моей бабушки, мой прадед. О нем известно гораздо больше. Он был инженером, работал в конце жизни на железных дорогах в Петербурге. Умер рано, году в 11. Там очень интересная история с двумя его женами. Его первая жена – урожденная Глотова. Отчество ее – Дормидонтовна. Была она дочерью адмирала Дормидонта Глотова. Глотовы – род известный, дворянский, довольно знатный род. У меня есть фотография Д. Глотова. К сожалению, сейчас не помню его отчество. Может быть, не знаю. У него было 4 дочери. Одна - необыкновенная красавица по имени Капиталина Дормидонтовна. Если бы я встретил женщину с таким именем, я бы на ней женился немедленно. Понимаете, женщина с таким именем и отчеством, можно же сойти с ума. Судьба до сих пор не свела меня с такой. Другая сестра вышла замуж за еврейского доктора, что было событием, потому что это чисто русская семья. Она сама была врач по образованию, что тоже было редкостью. Это какие-то 70-80-е годы. Доктор по фамилии Михаил Эйхенбаум. От этого брака произошло двое детей. Один Борис Михайлович Эйхенбаум, известный литературовед, создатель формальной школы. Другой – необыкновенно интересный персонаж, Всеволод Михайлович Эйхенбаум, известный революционер – анархист, взявший себе псевдоним Волин. Всеволод Волин, друг и соратник батьки Махно. Это все будет в моей прозе, которую я обязательно напишу. Я был знаком и с детьми Волина, и с его внуками теперь я знаком. Они чистые французы, потому что Волин долго жил в эмиграции еще до революции, как политический эмигрант. Потом его после разгрома движения Махно большевики посадили в Бутырку, но в какой-то момент Ленин выпустил и позволил в 22 году уехать во Францию. Он жил во Франции до 45 года. Написал там очень интересную книгу о русской революции с точки зрения анархизма - « Неизвестная революция». У него тоже были дети. Очень интересная судьба у детей. Некоторых из них я знал. Один из них – Игорь Всеволодович, он был летчиком. Другой сын, которого я не знал, Лео, участвовал с анархистской бригадой французских анархистов в испанской войне. Потрясающая история. Он принимал участие в создании анархистской бригады, которая перешла границы Франции и Испании. Это французская республика не очень любила. Они участвовали в испанской войне. Тут остались внуки. Теперь уже там некоторые. Это уже французы. Их это не очень интересует. Меня это интересует чрезвычайно. Маму это занимало. Я обязательно по ее следам хочу написать эту книгу обо всем. Это линия первого брака моего прадеда. Потом почему-то он разошелся с первой женой, что для того времени чрезвычайно большой скандал. Вторым браком, видимо, сначала гражданским, женился на моей прабабушке, которую звали Любовь Яковлевна Герчуновская. Тоже дворянского происхождения. От этого брака произошла моя бабушка и ее брат. Соответственно, когда бабушка вышла замуж за дедушку, то родилась моя мама, в 25 году.

М. ПЕШКОВА: Где мама получила образование?

А. МАКУШИНСКИЙ: Мама училась на филологическом факультете. Она германистка по начальному образованию. Эта связь с Германией идет от мамы. Какая-то внутренняя связь с Германией. Она была ученицей Жирмунского, между прочим. Это Ленинградский университет. Она начала образование в Ташкенте в эвакуации, если я правильно понимаю. Поступила, потом окончила в Ленинграде. Ее лучшая книга называется « Никто никогда». Там это описывается. Имена не называются. Там описывается история любви к одному тогда очень известному писателю. Это очень интересный роман.

М. ПЕШКОВА: Как они встретились с Анатолием Наумовичем?

А. МАКУШИНСКИЙ: Вот этого я не знаю. Наверно, это кому-то известно. Они встретились в 50-е годы. Были уже лет пять в браке, прежде чем появился сидящий перед вами. Эта семейная книга, ее условное название « Частный архив», почему? Потому что у мамы есть книга, она называется « Частный архив». Она не опубликована, она, скорее, не совсем удачна, где она пыталась осуществить замысел истории семьи. Я хочу это сделать по-другому. Вы заметили, в « Городе в долине» есть элементы автобиографии. Это прием моей прозы, что я ввожу свою биографию в романное повествование. Я все время играю с реальностью и фикцией.

М. ПЕШКОВА: Вы играете с самим собой.

А. МАКУШИНСКИЙ: Да, в каком-то смысле, ну, с читателем.

М. ПЕШКОВА: Интересом к истории продиктованы многие главы романа. Подробнее о романе и его героях мы поговорим уже в одной из февральских программ. Звукорежиссер – Александр Смирнов. Я – Майя Пешкова. Программа « Непрошедшее время».