Письма Ольги Толстой-Воейковой как летопись жизни большой ленинградской семьи - Вероника Жобер - Непрошедшее время - 2012-09-30

М.ПЕШКОВА: Наш почерк интернет и смски не передадут. Какой нынче архив оставляем правнукам? Не оставлять же электронные письма в качестве эпистол. Чем больше я озабочена проблемой, тем ярче становится то, что делают в питерском издательстве «Нестор-история». Так, полгода назад звучал рассказ экс-директора Нобелевского фонда, известного шведского экономиста Микаэля Сульмана о книге писем и воспоминаний его родных. Книга называлась «Русская семья на фоне эпохи». Три года назад читала о семье Воейковых. И тоже письма, написанные Ольгой Александровной Толстой-Воейковой. Её книга «Русская семья в бушующем водовороте», письма всей симбирской дворянки детям и внукам, находящимся в эмиграции − это были письма лет великого перелома с 1927 по 1929. Встретиться с их публикатором и комментатором, профессором Сорбонны, известным историком литературы и культурологом, госпожой Вероникой Жобер, мечтала с той поры. А тут и повод появился: недавно в институте Всеобщей истории, международная научная конференция, тема которой «Французы в научной и интеллектуальной жизни СССР в 20 веке», где выступала Вероника Петровна. Начала разговор с Вероникой Петровной Жобер о недавно переизданной ею книге Натальи Ильиной «Дороги и судьбы».

В.ЖОБЕР: Но мы туда добавили еще два рассказа. Один, который вышел посмертно в «Вопросах литературы». Это «Тихий океан», это её раздумья, размышления, когда она попала, наконец, в Америку, уже в перестройку её пригласили туда профессора из Аризоны. И она оказалась на берегу Тихого океана. Но с той стороны, а она вспоминала, что она когда-то, когда собиралась обратно в Советский Союз репатрианткой, тоже стояла на берегу того же тихого океана. Вот, это её размышления по этому поводу. И, к сожалению, эта вещь вышла буквально в январе 1994 года, но уже после её смерти.

М.ПЕШКОВА: Были в том издании, которое я читала, я даже помню это. Такая бардовая обложка. Там были замечательные воспоминания, разумеется, о Реформатском. И замечательные воспоминания об Анне Ахматовой.

В.ЖОБЕР: Точно.

М.ПЕШКОВА: Их дружба, какой она была? Если это можно назвать дружбой, их встречи?

В.ЖОБЕР: Мне очень трудно все-таки на это точно ответить, поскольку я была еще очень молодой. Когда я встречалась с моей тетушкой и в те годы, когда она общалась с Ахматовой, я помню, что я ездила в Комарово навестить Ахматову вместе с Натальей Ильиной. Какой-то 1964 год или 1963, я уже сама не помню. Но просто Наталья Иосифовна, которая всегда имела своеобразную и своевольную натуру, воспринимала Анну Ахматову хотя и с пиететом, но со взглядом человека, воспитанного и выросшего за границей. И поэтому это, вероятно, отличалось от того взгляда, который характеризовал советских людей здесь.

М.ПЕШКОВА: А каким был Реформатский? Простите, что я спрашиваю, но очень много страниц в этой книге отдано мужу Натальи Ильиной, профессору Александру Реформатскому. Ведь после этого я как-то очень мало о нем читала.

В.ЖОБЕР: Ну, я не знаю, кто еще о нем написал, но просто он был очень крупным ученым - лингвистом, поэтому эта фигура не такая, как скажем, писатель или артист, художник, о котором потом пишут воспоминания в обычном тоне. Я его очень хорошо помню, потому что он был всегда ко мне очень расположен. Он щеголял своими знаниями французского языка и называл меня «La petite» - «маленькая», и какие-то там мне назидания делал. И о том, что мне не надо выходить замуж, а надо сразу взяться за учебу и стать кем-то в жизни, прежде чем выходить замуж. И вообще, он был своеобразным человеком, который любил шутить, играть какие-то сценки. Я помню, как когда-то мы вернулись домой и мы в очередной раз с тетушкой куда-то были приглашены вечером, а он оставался дома, потому что он был мизантропом, он выбирал свою компанию. А так, выходить, и быть куда-то приглашенным, он этого особо не хотел. Но он, конечно, ревновал, что мы куда-то уходим, оставляем его, бросаем его. И тут он решил разыграть нам сценку, я это помню до сих пор, как мы выходим из лифта, подходим к двери квартиры, а там всегда было довольно темновато, но это лестничные площадки советских времен. И вдруг, я вижу, как моя тетушка, которая уже с ключом в руке подходила к двери, вдруг кричит в испуге: «Что это? Что это?» И мы видим, что на полу лежит что-то, вроде трупа, скажем. Потому что там какая-то фигура, какое-то пальто, шапка набекрень и так далее. А это, на самом деле, он разыграл комедию. Какой-то газетой начинил свой пиджак, кепку подложил, чтобы нас напугать. Такие он выкидывал довольно забавные штучки. Он был очень хитрым, наблюдательным, человек очень запоминающийся.

М.ПЕШКОВА: Да, почему-то именно эти главы мне запомнились более всего. Память все другое, не то, что не удержала. Конечно, там очень много говорится о Харбине, где Наталья жила до репатриации. А каким образом она вам приходится тетушкой?

В.ЖОБЕР: Это родная сестра моей мамы.

М.ПЕШКОВА: А судьба вашей мамы, какова она?

В.ЖОБЕР: Моя мама жила и живет в Париже.

М.ПЕШКОВА: И она, конечно, хранитель семейных историй, я правильно понимаю?

В.ЖОБЕР: Да, в какой-то мере. Но меньше, я думаю, чем моя тетушка была.

М.ПЕШКОВА: Мама тоже писала?

В.ЖОБЕР: Да, она тоже что-то выпустила.

М.ПЕШКОВА: Кто она по роду своих занятий?

В.ЖОБЕР: Она никогда не работала.

М.ПЕШКОВА: Как она попала в Париж?

В.ЖОБЕР: Она была приглашена одним французом в Индокитай, а француз был другом моей бабушки в французском клубе в Пекине и в Шанхае. И она в 1942 году, уже была там война, но она сумела на пароходе до Индокитая добраться, а там она вышла замуж за моего отца, офицера французского.

М.ПЕШКОВА: И вы родились в Индокитае?

В.ЖОБЕР: Да, точно.

М.ПЕШКОВА: Скажите, пожалуйста, а Жобер − это фамилия вашего отца?

В.ЖОБЕР: Моего мужа. У нас обычно всегда носится фамилия мужа.

М.ПЕШКОВА: Я так понимаю, что это правило во Франции?

В.ЖОБЕР: Это правило, да. Но сейчас изменились порядки, сейчас имеешь право хранить только свою девичью и так далее. Но, в общем-то, обычно, все-таки женщины, выйдя замуж, берут фамилию мужа.

М.ПЕШКОВА: А фамилию Жобер я встречала по разным поводам.

В.ЖОБЕР: По разным поводам.

М.ПЕШКОВА: Это популярная фамилия во Франции?

В.ЖОБЕР: Нет, не популярная. Не как Иванов или Петров, но типичная французская фамилия. Но я бы не сказала, что их тысячи.

М.ПЕШКОВА: Ваш муж тоже гуманитарий?

В.ЖОБЕР: Нет, абсолютно нет. Он инженер. Он окончил институт по аэронавтики, но на самом деле он никогда не работал в этой сфере, а работал в банках и в страховых обществах.

М.ПЕШКОВА: Могу ли я вернуться к вашей бабушке?

В.ЖОБЕР: Да.

М.ПЕШКОВА: Еще раньше, до бабушки.

В.ЖОБЕР: Была прабабушка.

М.ПЕШКОВА: Прабабушка, а каковы её корни были?

В.ЖОБЕР: Моя прабабушка, Ольга Александровна, урожденная Толстая, по замужеству Воейкова. Родилась в 1858 году. Она симбирская дворянка. Она вышла замуж очень рано за дворянина, соседа по имению. Это все находится в бывшей Симбирской губернии. Сейчас это Ульяновская область. Но тогда это был Сызранский уезд Симбирской губернии, а сейчас, к сожалению, Сызрань относится к Самарской области, потому что Сталин в свое время там переменил границы эти. И Ольга Александровна Толстая-Воейкова очень рано овдовела, в 96 году. Младшему из её детей было 2 годика, или что-то в этом роде. Она сама родила семерых детей и после смерти мужа она поехала в Питер и обосновалась там с помощью брата мужа, известного гематолога, географа, Александра Ивановича Воейкова, который снял для неё квартиру на Лиговке и они обосновались там и, в общем-то, в Самайкино, в свое имение, возвращались только летом. Все дети получили прекрасное образование. И в 1916 году скончался Александр Иванович. А из её детей только двое иммигрировали. Старший сын, Александр, Шура, в семье. И старшая дочь, Катя, моя родная бабушка. Они оба оказались в Маньчжурии. После этого они только переписывались.

М.ПЕШКОВА: Вы сейчас издаете, я так понимаю, переписку ваших родных?

В.ЖОБЕР: Да, точно.

М.ПЕШКОВА: Как к вам в руки попала эта переписка? Вам пришлось её как-то восстанавливать или все было собрано? То, что называется, в домашнем сундучке хранилось?

В.ЖОБЕР: Именно в домашнем сундучке, но было собрано и разобрано. Все-таки, очень много работы пришлось проделать мне над этим, но все это хранилось в личном архиве Натальи Иосифовной. И она сама обращалась к этим письмам, она сама об этом говорит в своей автобиографической прозе. Она ведь после смерти матери, моей бабушки, в 1965 году, в декабре, Наталья Иосифовна, унаследовав архив матери, очень долгое время не могла как-то собраться, взять в руки этот архив и его просмотреть. Через какие-то там годы она стала копаться в архиве, читать, смотреть. Тут это обогатило ее автобиографическую прозу. Она именно тогда перешла от фельетонов к автобиографической прозе. Эту автобиографическую прозу ей помогли создать письма, исходя из этих писем, она объясняла свой путь. Она стала понимать как, почему она вернулась, что у нее там связано с Россией.

М. ПЕШКОВА: Мне хотелось вернуться к судьбам тех семерых детей, которые были детьми вашей прабабушки. Кто и кем стал, каковы их корни, каковы их потомки? То, что меня всегда волнует, это потомки эмигрантов. Каковы их судьбы, людей, которые выросли в иной среде, в иной свободе?

В. ЖОБЕР Насчет эмигрантов, это касается только потомков Александра, старшего сына. Тут печальная судьба. Старший сын Александр Александрович Воейков, который жил с матерью. Он не попал в эмиграцию. Он жил с матерью в Ленинграде, потому что мать развелась с отцом. Алик последовал за своей матерью, которая была арестована, как дворянка, после убийства Кирова, когда были повальные аресты дворян в Ленинграде. Она был сослана в Астрахань, а он добровольно за ней поехал. Там потом он был арестован и по слухам, дошедшим до нас, он, кажется, покончил с собой в тюрьме, бросившись в лестничный пролет. Этого я не смогла узнать по-настоящему, у меня следов настоящих от этого нет. Это просто такие ходили слухи в семье. Насчет его матери, Надежды Александровны Башмаковой, когда-то Воейковой, когда она была замужем, она была расстреляна в 38 году. Тут благодаря Елене Цезаревне Чуковской я получила возможность из « Книги памяти» астраханской получить выписку о том, как она была приговорена к расстрелу и на следующий день расстреляна. У Александра Александрович Воейкова, старшего сына, отца Алика, была еще внебрачная дочь Муся, Мария. В 25 году моя прабабушка Ольга Александровна Толская- Воейкова, воспользовавшись тем, что тогда были более мягкие времена, это был НЭП, она поехала навестить своих родных. Она поехала туда с Аликом и Мусей. Мусю она оставила отцу там, поскольку это было целесообразнее, она была одна, бедная девочка, а тут она осталась с отцом. Муся потом вышла замуж очень молодой за аптекаря из Циндао, такого русского Киселева. Она умерла в 34 году от чахотки, у нее был такой наследственный туберкулез, мать ее сама умерла от чахотки. Так и от старшего сына потомков нет. От старшей дочери Екатерины Дмитриевны, моей бабушки, были две дочери, Наталья Иосифовна Ильина, моя мать Ольга Иосифовна, а у Ольги Иосифовны двое детей. Две девочки, я - старшая Вероника, и моя сестра от другого отца Екатерина. Тут довольно мало потомков. А со стороны остальных детей второй сын Павел остался бездетным. Он никогда не женился, еще был сын, который умер довольно молодым, он был больным ребенком. Но четвертый сын – это очень важная веха в нашей семейной истории, на нем все сконцентрировано. Дмитрий Дмитриевич был горным инженером, он учился в горном институте в Питере, но именно тогда, когда разразилась революция пятого года. Когда были стачки, забастовки. Мать решила его отправить в Германию, чтоб он не потерял время, он успел окончить горный институт в Германии, в Фрайберге. Его аттестат даже хранится в семейном архиве, диплом на очень красивой бумаге. Огромный такой лист, я его, кажется, где-то воспроизвела.

М. ПЕШКОВА: Историк литературы, профессор Сорбонны Вероника Жобер, подготовившая книгу писем своей прабабушки с 31 по 33 год, Ольги Толстой- Войековой, названной « Когда жизнь так дешево стоит». Рассказывает о судьбах родных в программе « Непрошедшее время» на « Эхо Москвы».

В. ЖОБЕР: Дима женился на Александре Владимировне Жуковской. Она ему родила трое детей. Один умер совсем молодым, а двое остальных, а это был сын Дмитрий Дмитриевич, младший, который родился в 28 году. Как раз в письмах прабабушки о нем много идет речь, старшая дочь была Екатерина Дмитриевна Воейкова, теска моей бабушки, на долю которой выпала очень трудное время. Она осталась с очень испорченной биографией, будучи дочерью расстрелянного врага народа, потому что ее отец Дмитрий Дмитриевич был арестован в 37, тоже расстрелян в 38. Сама Екатерина Дмитриевна Воейкова, которая закончила образование только после войны, она блокадница. Пережила всю войну в блокадном Ленинграде. Никогда не вышла замуж. Это такая типичная судьба определенного поколения. Она мне оказала бесценную помощь тем, что помогла разобрать все эти письма. Дело было не столько в почерке, прабабушка довольно хорошо пишет, внятно. Там было очень много инициалов. Какие-то иногда клички домашние, которые я не могла знать. А тут самое забавное и трогательное было то, что, читая эти письма, моя тетушка Екатерина Дмитриевна Воейкова переживала заново свою собственную жизнь, потому что она провела с бабушкой всю жизнь в одной квартире, в Ленинграде. Ежедневная жизнь, которую описывает Ольга Александровна – это то, что пережила в детстве эта маленькая Катя. Она снова переживала свою жизнь, как в фильме. Она мне очень помогла, потому что она помогла мне расшифровать огромное количество инициалов. Многое до самого последнего издания «Когда жизнь так дешево стоит», было еще несколько таких фамилий, которые мне были не очень понятны. Фамилия -то фамилией, а тут с интернетом, с тем, что происходит вокруг, вдруг я докопалась до очень интересных новых сведений, которые сейчас появились в последнем томе, в именном указателе. Я приведу такой пример. Есть такая Вера Карловна Б. Она встречается не постоянно, но очень часто. В письмах прабабушка пишет своей подруге, Вере Карловне Б. Помню, что Екатерина Дмитриевна мне говорила: « Я ее не знаю. Она жила далеко от Москвы, где-то в провинции, это был близкий друг бабушки моей. Но Б – это Боянус. Она не указала фамилию. Я четко записала - Боянус. На этом я остановилась, потому что ничего не нашла особенного, специально ничего не искала. Вдруг оказывается, что в прошлом году была какая-то конференция в Париже, о вкладе французов интеллектуальную и культурную жизнь России в 19 веке. Там был один доклад о семье Боянусов. Тут оказывается, что боянусы – это эльзасцы, которые когда-то эмигрировали в Россию и там обосновались и стали россиянами. Дальше я нахожу, захожу в интернет и понимаю, что эта Вера Карловна – дочь очень богатой помещицы, а отец был крупным врачом. В Самарской губернии у них было огромное поместье, конный завод. Они были англофилами. Сама Вера Карловна Боянус, я уже забыла ее года рождения, но все это происходит до революции. Она окончила философский факультет в Лондоне и говорила абсолютно безупречно на английском языке. Вернувшись в Россию, еще до революции она стала монашенкой и обосновала какую-то общину, потом обосновала монастырь. А монастырь Полоцкий, монастырь в Белоруссии. Этот Полоцкий монастырь был восстановлен после распада СССР. Там монашенки стали копаться в истории своего монастыря. Докопались до игумена Нины, та же самая Вера Карловна Боянус, которая была настоятельницей и основательницей этого монастыря. Они очень многое там нашли. Они организовали экспедицию на какую-то годовщину в 2003 или 2004 году в Самарскую область. Там нашли дом, в котором она жила, когда она получает письма, нашли живых свидетелей, которые ее помнили. Записали по интернету их рассказ. Это потрясающая история. Вера Карловна Боянус абсолютно забытая осталась за пределами истории. Я забыла сказать, что после революции она быстро вернулась в Самарскую область. Там ее сразу схватили. Это были еще не большевики, но какие-то банды местной власти. Они хотели ее вместе с тем, кто заведовал имением, расстрелять на следующий день. Но там заступились за них какие-то люди, крестьяне. Она была после этого спасена. После этого она растворилась в воздухе. Она стала жить такой жизнью, стала врачом, очень много рассказов, как она умела лечить людей. Никто не знал, что она монашенка. Она отключилась от всего, благодаря чему она осталась живой. Она скончалась после Сталина, где-то 54год.

М. ПЕШКОВА: Историк литературы, профессор-русист Сорбонны Вероника Жобер на « Эхо Москвы». Мы представляем подготовленную и прокомментированную ею книгу писем своей прабабушки, Ольги Толстой -Воейковой, названной « Когда жизнь так дешево стоит». Продолжение будет, но сначала про иную эмигрантку, Цветаеву, ведь ее 120- летие вскоре. Я – Майя Пешкова. Программа « Непрошедшее время».