Прощание с иллюзиями продолжается - Непрошедшее время - 2012-03-11

Мой главный учитель русской словесности Самуил Яковлевич Маршак

Мой первый работодатель Маргарита Ивановна Рудомино

М. ПЕШКОВА: Продолжение беседы с Владимиром Познером. Это уже пятая передача о его книги «Прощание с иллюзиями». Я хочу вернуться к тому, как вы поступали в МГУ.

В. ПОЗНЕР: Было пять экзаменов, надо было набрать двадцать четыре балла из двадцати пяти баллов. Был большой конкурс, и я решил, что я наберу эти двадцать четыре, что сочинение я напишу на четыре, для меня это все-таки чужой язык, а всякие другие вещи: русский (устно), физика, английский, литература (устно)- я сдам на пять. Готовился очень серьезно, первый экзамен- сочинение, но ты не узнаешь о результате этого экзамена до самого конца. Только последний экзамен устный - литература и устный русский. Тогда тебе говорят, какая у тебя оценка по сочинению. Получилось, что и тема сочинения и билет, который я вытащил уже на устной литературе, совпали - это был Гоголь «Мертвые души». Из русских писателей Гоголь мой самый любимый писатель. Я млел от восторга, читая его. Второй экзамен- физика, я получил четыре и расстроился, потом английский язык, но тут уж извините, конечно.

М. ПЕШКОВА: Они не пришли в восторг от вашего английского?

В. ПОЗНЕР: Да они просто испугались, и не стали меня спрашивать. Устные всякие, литература, русский и так далее.

М. ПЕШКОВА: Химия, наверное?

В. ПОЗНЕР: Химия была пятерка. Я пришел, тащу билет, и мне профессор говорит: « Вы не будете готовиться».- «Почему?» - «У вас пятерка по сочинению». Чего не ожидал, того не ожидал, что я напишу на пять. Я ему сказал, что точно буду готовиться, тогда уж. Я сдал на пятерку литературу и русский устный, набрал свои двадцать четыре балла. Горд был, как не знаю что, о чем сообщил, придя в гостиницу, где мы жили. Через неделю должны были вывесить списки прошедших, я пришел и не обнаружил своей фамилии, хотя трижды проверил. Пошел в экзаменационную комиссию выяснять и мне говорят: «Понимаете, неожиданно многие сдали на двадцать пять, и поэтому не хватило мест». Я, конечно, огорчился, и уже близко к выходу, а это было все на Большой Никитской, тогда она называлась Герцена, меня догнала женщина одна. Она говорит мне: « Идите со мной». Она вышла на улицу, я за ней, и она мне сказала: « Вы меня не знаете, вы меня не видели, я вас не видела. Я хочу сказать вам, что вы, конечно, прошли, ваши двадцать четыре балла. Вы прошли легко, но у вас фамилия неподходящая и биография плохая. Боритесь, если вы можете». Я вернулся в гостиницу, там папа, я говорю: «Интересно, куда это ты меня привез? Оказывается там, в Америке, меня били за то, что я защищал негров, а здесь меня не принимают, потому что у меня какая-то не та фамилия, и какая-то биография не та». Папа взвился, как не знаю что, и пошел добиваться. Он добился, меня зачислили в середине октября.

М. ПЕШКОВА: И если бы вас отчислили, то вам грозила армия, да?

В. ПОЗНЕР: Меня тут же вызвали в военкомат. Меня принимал такой майор по фамилии Рысь, который был Владимир Владимирович, который все разъяснил необыкновенно вежливо. Я сказал: «Воля Ваша». Правда, к этому времени папа добился и меня зачислили.

М. ПЕШКОВА: А когда вы поняли, что биология- это не ваше?

В. ПОЗНЕР: Примерно к третьему курсу, наверное, тогда, когда я уже понял, что я не ученый. Я обожаю биологию, и, наверное, все, что связано с человеком - это самое интересное и самое таинственное, но просто я понял, что у меня не тот склад ума. Что мне не хватает, то ли усидчивости, то ли что. Хотя я очень хорошо учился и по окончании факультета, даже получил приглашение в аспирантуру. Слава богу, что хватило духу отказаться, и что я смог выстоять против того давления, что было оказано на меня моими родителями, особенно отцом. Они очень хотели, чтобы я был ученым. Не говоря том, что как же так, Советское государство затратило на тебя деньги, а ты?

М. ПЕШКОВА: Зато научным сотрудником стал ваш брат.

В. ПОЗНЕР: Да, он доктор исторических наук. Его специальность- это Древний Вьетнам. Он его прекрасно знает, защитил диссертацию докторскую не где–нибудь, а во Франции, в Сарбоне. Сейчас он книгу пишет о Вьетнаме и все хорошо. Хотя сначала он пытался быть японистом, там не получилось у него.

М. ПЕШКОВА: Тоже фамилия подвела?

В. ПОЗНЕР: Нет. Он отслужил в армии. Он служил, он имел право прийти и без экзаменов, поступить в университет, в Институт восточных языков, который был внутри Московского университета. И он выбрал Японию. Но там было одно условие - довольно хорошее владение английским, а он к этому времени его не восстановил. Его спрашивают: « А какой язык?» А он свободно по-французски. Ему говорят: « Тогда либо арабское направление, либо вьетнамское». Мой брат, наивно полагая, что вьетнамцы тоже желтокожие и чуть-чуть имеют глаза такие скошенные, то он первый год там поучится и перейдет на японский. Вот первый год он проучился, ему очень понравилось, и он просто остался на вьетнамском отделении и очень успешно.

М. ПЕШКОВА: Вы закончили в то время, когда распределение было обязательным?

В. ПОЗНЕР: Действительно, было обязательным распределение, но меня специально распределили, так, чтобы меня не взяли. Я не хотел никуда идти. Был такой институт научной и технической информации.

М. ПЕШКОВА: На Соколе?

В. ПОЗНЕР: И меня туда распределили, зная, что там нет мест. И пришел отказ. И все, я оказался советским безработным.

М. ПЕШКОВА: Как вы могли трудоустроиться? Тогда были проблемы точно такие же, как и сейчас?

В. ПОЗНЕР: Никак я не устраивался. Я, поскольку владел языками, я довольно быстро нашел учреждения, которые нуждались в переводах, и я переводил биологическую и медицинскую литературу с русского на английский, с английского на русский. С французским было то же самое. Вот я так зарабатывал, сидя дома. К этому времени я хотел быть переводчиком, очень увлекался переводами английской литературы, примерно Елизаветинского времени первой четверти семнадцатого века. Переводил своего любимого поэта Джона Донна, многих других. Эпиграммы разные переводил.

М. ПЕШКОВА: До появления Маршака в вашей жизни была Маргарита Ивановна Рудомино?

В. ПОЗНЕР: Да, это была великая совершенно женщина. Я по окончании Московского университета в 58 году, не помню, что меня привело в Библиотеку иностранной литературы. Она тогда была на улице Разина, ныне Ильинка. Старое совсем здание. И кто-то там мне сказал, что знаете, у нас читают новинки немецкой литературы, новинки французской литературы и новинки английской литературы. Но у нас нет никого, кто мог бы читать курс новинки американской литературы. Я все-таки был прилично начитан и получал книжки, даже был членом клуба одного американского, получал книги, правда иногда цензура что-то вынимала. У меня было представление о том, что происходит в Америке в данное время, и я сказал, что согласен, но должен переговорить с директором библиотеки Маргаритой Ивановной Рудомино. Я ей сказал, что я с удовольствием. Но при одном условии: чтобы вы мне не платили.

М. ПЕШКОВА: Почему?

В. ПОЗНЕР: Она говорит: «Почему?». Видите ли, что когда вы мне платите - я должен выполнять какие-то ваши условия. А если вы мне не платите, то я сам по себе и буду говорить, то, что хочу и как хочу. Надо сказать, что она проявила необыкновенную сдержанность и, конечно, мудрость. Она сказала мне: «Ну, пожалуйста». И я стал там читать. Там было много смешного. Я получал за лекцию семь рублей, потому что я не был кандидат. Кандидаты получали 10, я получал семь, я получал удовольствие, я читал книги, и, конечно, на меня ходили как на тенора. Я был внешне довольно красивым молодым человеком.

М. ПЕШКОВА: Да, фотографии это не скрывают.

В. ПОЗНЕР: И потом, я же говорил, как американец, а эти лекции велись на языке. Это был сумасшедший дом. Это как какой-нибудь тенор или Филипп Киркоров, за мной ходили толпами. Но, тем не менее, я ведь занимался этими переводами. Каким-то образом мои черновики попали к Самуилу Яковлевичу Маршаку, и в один прекрасный день, это не фигура речи, а именно, в прекрасный день, раздался звонок, я взял трубку. И скрипучий противный женский голос сказал: «Владимир Владимирович?». Я говорю: «Да». - «Это с Вами говорит Розалия Ивановна». - «Здравствуйте». - «Я работаю у Самуила Яковлевича Маршака. Он хочет с вами увидеться». Я чуть со стула не упал. Представляете, Господь Бог хочет со мной увидеться! В общем, я приехал. Это было около Курского вокзала, называлась улица Чкалова. Меня принял Самуил Яковлевич Маршак. Он вышел, шаркая в домашних туфлях, в сорочке, в такой безрукавке зеленого цвета, шерстяная такая, он всегда ее носил. Невысокого роста совсем, довольно худенький уже в старости.

М. ПЕШКОВА: Это не та громадина, каким он выглядит на фотографиях?

В. ПОЗНЕР: Совсем нет. Небольшой, с совершенно седыми волосами. Лицо в морщинках. Маленькие глаза за толстыми стеклами очков, очень внимательные, и глаза смотрят изучающе.

М. ПЕШКОВА: Буравчики такие?

В. ПОЗНЕР: Да, буравчики. Большие уши, которые казались, наверное, мне мягкими и шершавыми, как у слона. Я помню, даже хотел их потрогать, что никогда бы не сделал. Пригласил к себе в кабинет, и сказал мне: « Владимир Владимирович,- он всегда со мной только Владимир Владимирович, на «Вы», прекрасно понимая, что я не мог ему сказать «Ты»,- у вас есть некоторые способности, но у вас нет никакого умения. Вот я предлагаю вам быть моим литературным секретарем. Я время от времени буду смотреть ваши работы, а вы будете слушать мои. Я буду вам читать». Я, естественно, сказал: « Конечно». И два года проработал с Самуилом Яковлевичем. Это просто такое непонятное везение. Эти два года дали мне столько, что я просто не могу передать. И в смысле знания литературы, и в смысл знания русского языка, и в смысле общения с такими молодыми еще Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, Роберт Рождественский. Присутствовать при чтении Александром Твардовским первый раз «За далью - даль». Слушать рассказы Маршака. Слушать его чтение, он проверял перевод. Слушал, а для этого надо было кому-то читать, он читал мне. Это подарок судьбы. Я продолжал переводить, и, в конце концов, он отобрал некоторые мои переводы, и сказал, что это можно публиковать. Может, конечно, я хочу, чтобы он куда-то позвонил, но я же человек гордый. Я сказал: «Нет, Самуил Яковлевич, я сам». - «Ну, смотрите, Владимир Владимирович». Я, понимая нравы, напечатал на машинке свои четыре перевода и четыре перевода Маршака, но не Бернса, которые мы все знали, а Кипплинга, что-то было Кипплинга, что-то было Блейка, что-то Китса. Одним словом четыре, итого восемь. Отнес в «Новый мир», в отдел поэзии. Такая там была Софья Караганова - заведующая отделом поэзии, это жена Караганова, которая приняла меня очень холодно. Сказала, что их не интересуют какие-то переводы. Но, я ее убедил, она сказала: « Оставьте, приходите через неделю». Я пришел через неделю, она сказала, что все это неинтересно и серо. Я просил: « Все?». Она говорит: « Да, все». Я говорю: « Вам ничего не понравилось?». Она сказала, что ничего. Я сказал: « Огромное спасибо». Она спросила: « За что?». Я сказал, что вот эти четыре перевода мои, а вот эти С. Я. Маршака. То, что вы не разобрались - это для меня огромная честь. Скандал был большой, когда я пришел к Самуилу Яковлевичу, он напустился на меня: « Как вам не стыдно, барчук!» Потом сам начал смеяться, потому что он понял абсурдность этой ситуации, но « Новый мир» моих стихов не напечатал.

М. ПЕШКОВА: Владимир Познер о себе, о времени, с пугающей откровенностью в «Непрошедшем времени». Я читала, Маршак вас очень трепетно и нежно любил.

В. ПОЗНЕР: Вы знаете, он любил меня, да. Он был очень одиноким человеком, у него был старший сын Иммануил, с которым у него не было отношений. Младший, Яша, который умер в 20 лет, многообещающий математик, которого Самуил Яковлевич очень любил. Он еще и дочь потерял маленькую. Жены больше не было, она умерла, Софья. Была женщина, которую он любил, Тамара Габбе. Она писала детские вещи, «Город мастеров». При мне заболела лейкемией и умерла. Он был один, я в какой-то степени кого-то ему заменял. Он очень меня держал при себе, когда болел, а болел он часто, потому что у него были слабые легкие, а курил он 4-5 пачек сигарет в день. Часто у него бывало воспаление легких, он бредил, когда у него была температура. Он всегда требовал, чтоб я сидел у его постели, что я и делал. Я помню, однажды он пришел в себя, посмотрел на меня печально и сказал: « Эх, Владимир Владимирович, поедемте в Англию». Да, я был совершенно невыездным, но я сказал: « Конечно, поедем». - « Купим там конный выезд».- « Конечно, обязательно».- «Вы будете сидеть на козлах, завлекать красивых женщин, но внутри буду сидеть я, потому, что вы не понимаете, как с ними надо обращаться». Это Самуил Яковлевич такой был, светлая память ему, я его никогда не забуду, я ему многим обязан. Я судьбе благодарен, что так она меня туда завлекла.

М. ПЕШКОВА: В вашей книге есть еще ваше письмо. Я понимаю, что это туда, в совершенно другой мир, письмо Самуилу Яковлевичу. Меня потрясло это письмо, которое без слез читать невозможно. « Дорогой Самуил Яковлевич, я все-таки поехал в Англию, как вы наказывали, без вас. Но мне все-время казалось, что вы рядом со мной, что вы рассказываете мне о том времени, когда учились в Лондонском университете. Это было в 79 году. Конный выезд я не купил. С теми жалкими грошами, которые выдали советским загранкомандированным, можно было в лучшем случае приобрести детский самокат. Но я помню ваши слова о красивых женщинах, и вот на второй день своего пребывания спустился из гостиничного номера и обратился к консьержу: « Сэр, не скажите ли, где я могу в Лондоне увидеть красивых женщин?» Вопрос не тривиальный, не из разряда тех, что задают по десяти раз на дню консьержу. Но консьерж, в особенности британский, не тот человек, которого легко смутить или удивить. « Сэр,- ответил он совершенно невозмутимо,- советую вам пойти к дому клуба «PLAYBOY», что стоит напротив Гайд-Парка. Думаю, вы найдете то, что ищете, но не раньше семи вечера, сэр. Это не ранние птички». Поблагодарив Джона, так звали консьержа, я, зажав в кулаке малочисленные фунты стерлингов, отправился гулять по Лондону, городу, по которому гулять сплошное удовольствие. Я так спланировал маршрут, что ровно в семь вечера вышел к дому клуба «PLAYBOY». Я стоял на тротуаре, смотрел на Гайд-Парк и задавался вопросом: «Почему же англичане, как женщины, так и мужчины, такие некрасивые? Почему они так плохо одеваются?» Вдруг неслышно подъехал роскошный кабриолет с открытым верхом, и не менее роскошной женщиной за рулем. Машина была совсем низкой, так что красавица смотрела на меня изумрудными глазами снизу вверх. « Вы свободны?»- спросила она. « Да,- ответил я,- и беден». « Жаль»,- сказала она с очаровательной улыбкой, нажала на газ и была такова. Ж-ж-ж. Вот так, дорогой Самуил Яковлевич, ничего у меня с красивой женщиной не получилось. Вы были правы, Самуил Яковлевич, я видимо не знаю, как с ними нужно обращаться». Ваша студенческая жизнь была бурной не только по тем временам, но и по теперешним. Это агитбригады, это поездки по стране. Это вам доставляло радость?

В. ПОЗНЕР: Да, это было страшно интересно. Я с огромным удовольствием ездил, узнавал страну. Кулунда, весь этот район, это первая поездка. Совершенно другой мир, другие люди, другие обстоятельства. Я, конечно, очень многое получал. Второй раз - Братская ГЭС, Иркутск, потом через тайгу пешком 600 км, но со своими ребятами. Я пел английские и французские песни. Все эти песни, которые были дико популярны, я их пел под аккордеон, на котором играл Мишка Андреев. Он учился в МВТУ, но он к нам пристал, потому что девушки биофака были очень хороши. Он решил, что должен обязательно жениться на одной из них. Было необыкновенно интересно, были драматические вещи, были смешные вещи. Опять-таки, я думаю, вот если бы я не поехал. Да ладно, там агитбригада - сколько бы я потерял. Вот это во мне есть, я очень благодарен кому или чему, но когда что-то предлагается, я почти никогда не отказываюсь. Я пробую, мне интересно. Не получится, так не получится. Я не знал, что такое агитбригада, не понимал, что это будет.

М. ПЕШКОВА: Вы же не были комсомольцем?

В. ПОЗНЕР: Я стал комсомольцем. Когда меня принимали на первом курсе, сначала меня должен был принимать бюро, чтоб рекомендовать меня. Меня принимают бюро, говорят, чтоб я рассказал биографию. Потом меня кто-то спрашивает: « А ты читал газету?» Я честно сказал, что не читал, мы переезжали из « Метрополя» в квартиру. На меня посмотрели, спросили: « Как ты не читал?» Я сказал, что не мог. Мне сказали, что не могут меня рекомендовать, придется повторить. Я пришел, мне сказали: « Ты что охренел?! Ты не мог сказать, что ты читал газеты?» –« Я сказал, что я же их не читал».- « Ты идиот? Не понимаешь?»- « Не понимаю». Второй раз я уже читал газеты. Дальше - общее собрание курса, меня рекомендуют в комсомол. Там девица меня одна спрашивает: « Скажи, Познер, будучи в Америке ты в подполье боролся за права американского пролетариата?» Как я не заржал, но я сказал, что не боролся. Она сказала: « Мой папа- посол наш в Китае, он предупреждал, что с такими надо быть очень осторожным. Не надо принимать меня в комсомол». Все засмеялись, меня приняли, так что комсомольцем я все-таки был.

М. ПЕШКОВА: Вы сказали, что родители приехали из « Метрополя». Вот тут я вспомнила, что среди тех людей, с кем вы общались, дружили, кому вы были преданы, была семья Гордонов.

В ПОЗНЕР: Мой папа, когда он жил в Париже, еще до того, как он узнал маму, он с двумя друзьями, выходцами из России, снимал квартиру. Был Вова Бараш, его близкий друг, был он сам, был Иосиф Гордон. Он у них назывался « папашка», потому что он выглядел старше. Гордон вернулся в Советский Союз, поверивший в эти сказки о том, что здесь справедливость настоящая. Это был 36 год. Нашел время, женился на Нине Павловне, она работала под началом Михаила Кольцова, она знакома с Ильфом и Петровым, со всей талантливейшей бандой, если можно так сказать. Его посадили в 37 году. Ему даль 25 лет как английскому шпиону, хоть он приехал из Франции. Папа потерял след, 52-ой год, мы приезжаем в Советский Союз, потом 54-ый год, начинается реабилитация. Иосиф Гордон, который сначала был в лагере, потом, а в этом лагере была Ариадна, была дочь Цветаевой. Он на поселении и она на поселении. Его жена, Нина Павловна, поехала тоже на поселение к нему. Он приехал в Москву после реабилитации и случайно столкнулся с моим отцом. Он искал работу в кино, папа в кино. Он был монтажером замечательным. В это время папа собирался уехать с мамой в Берлин с младшим братом. Я был бы один в квартире, а Иосифу Давыдовиче с Ниной Павловной негде было жить. Папа им сказал, чтоб они жили у нас, заодно и присмотреть за мной - бандитом. Вот таким образом он переехал. Таких людей, как Иосиф Давыдович- это редчайшее явление по честности, доброте. Мы познакомились, он сказал: « Вы у меня будете Генрихом». Я спросил: « Почему?» - « Когда я жил в Париже, я натолкнулся на учебник русского языка для французов, там есть такой диалог: Один человек говорит: « Здравствуйте, как поживаете?» Ему отвечают: « Благодарю вас, Генрих, я здоров». Так вот, я всегда мечтал, чтоб какой-нибудь Генрих меня спросил о том, как я поживаю, чтоб я мог ему ответить: « Благодарю вас, Генрих, я здоров. Поскольку не случилось, Генрихом будете вы». Он всегда звал меня Генрих, Нина Павловна тоже, я его звал Кузьма, потому, что у него в лагере была именно эта кличка. Он знаток русской литературы, знавший очень многих наизусть, замечательной читавший стихи. Тютчева он любил больше всего. Конечно, всего его друзья были лагерные, поэтому я в этой компании часто бывал и слышал то, что многие не слышали. Более всего, что меня потрясло - у этих людей не было горечи, ненависти. Была жажда жизни.

М. ПЕШКОВА: Неужели они не несли в сердце обиду на эту страну? Приехали сюда, все бросили.

В ПОЗНЕР: Я не помню, чтоб они желчно говорили об этом. Удивительно, чудные люди. Нина Павловна много лет работала у Константина Михайловича Симонова. К сожалению, Кузьма умер очень рано, лагеря сказались, у него был тяжелый инфаркт. Он курил в рукав, чтоб Нина Павловна не видела. Повторный тяжелый инфаркт, он ушел из жизни. Дырка в моем сердце осталась. Он был мой второй отец, а в чем-то даже и первый. Осталась Нина Павлона одна, как она это пережила, я даже не знаю. Для нее он был все. Я знаю, что она писала ему письма, хотя его и не было. Ужасно, как жизнь обошлась с ними. Жизнь вообще не знает что такое справедливость. Люди еще могут быть справедливыми.

М. ПЕШКОВА: Встретимся с Владимиров Познером через неделю. Звукорежиссер А. Нарышкин. Я, Майя Пешкова. Программа « Непрошедшее время».