Беспощадно о родных и о себе - страницы автобиографии - Владимир Познер - Непрошедшее время - 2012-03-04

М. ПЕШКОВА: Известный телеведущий Владимир Познер «расстался с иллюзиями», о чем свидетельствует недавно вышедшая на русском его книга, в которой много личного о себе, о родных, о времени. Очень откровенная книга. Эта четвертая встреча с Владимиром Владимировичем Познером, автором книги, занимающей первые места в рейтинге продаж ведущих книжных магазинов столицы. Мы вновь говорим об Америке. В вашей семье было трудовое воспитание?

В. ПОЗНЕР: В Америке детям просто так карманные деньги не дают. Они должны что-то делать. Что-нибудь по дому там. Накрывать и убирать со стола, мыть посуду, стелить постели, чистить обувь всем, а не только себе, хотя бы раз в неделю. Ну, какие-то такие вещи. И за это получают карманные деньги. И я получал, но я хотел больше, о чем я сказал своему отцу, мне было 9 лет, и он мне сказал: «Хочешь больше, так заработай». На деревьях не растет. И я пошел за угол, там был такой магазинчик, довольно характерный для Америки. Там хозяин торгует игрушками, сладостями, газетами- самими разными вещами. Хозяин был такой: человек по имени Сэм, и я его спросил, нет ли для меня работы. Он сказал: «Есть, вот разносить газеты». Это очень принято в Америке, когда мальчики - разносчики газет. Говорит: «Проходи завтра в полшестого утра, разумеется, и я тебе покажу, как это надо делать». Я пришел, он повел меня по адресам, показывал какую газету кому оставить. Вернулись мы где-то через час, и сказал мне: «Придешь завтра, покажешь, как ты запомнил». В этом возрасте помнить легко. Я пришел на следующий день, сам провел маршрут. И он сказал: «Ну, все работай, но знай, что я тебе платить не буду, но по праздникам ты имеешь право звонить в дверь, а когда откроют, ты скажешь: «Я ваш мальчик-разносчик, поздравляю вас с праздником». Тебе дадут на чай, сколько дадут меня не касается. Это твои деньги». Это было осенью. На рождество я получил 100 долларов. Учитывая, что это 43год, наверное, это надо умножить на 50. Вот и считайте: сто на пятьдесят - это пять тысяч. Понимаете, что такое пять тысяч получить? Я пошел, купил на эти деньги шикарный английский велосипед с тремя скоростями, с корзиной, а дальше я уже развозил газеты, а не разносил.

М. ПЕШКОВА: Было легче?

В. ПОЗНЕР: Было легче. А главное - была гордость страшная, что я сам купил себе велосипед, своим трудом.

М. ПЕШКОВА: А что сказали домашние?

В. ПОЗНЕР: Они очень были довольны. Правда, потом однажды я опоздал к Сэму. У нас были гости допоздна, и я опоздал. Я прибежал, уже было шесть часов, его, конечно, не было уже, когда я пришел. Я его дождался, стал оправдываться: «Сэм, вы знаете, вчера у мамы были гости, я помогал, и я очень поздно лег». Он меня так похлопал по спине и сказал: «Бил, ты не переживай, но знай, что в следующий раз, когда проспишь, ты не приходи вообще, тут есть мальчик другой, который очень хочет твою работу». Это был урок на всю жизнь, он меня не ругал, он мне никаких нотаций не читал, просто элементарно: «В следующий раз можешь не приходить». Все.

М. ПЕШКОВА: Вы долго у него проработали?

В. ПОЗНЕР: Да. Довольно долго. Пока мы не уехали, я у него работал. Я у него работал пять лет и очень прилично зарабатывал.

М. ПЕШКОВА: Здесь я хотела спросить о человеке, кто называл вас именем, вашим именем, но как-то очень сладко и вкусно. Это о Джулии.

В. ПОЗНЕР: А, моя любимая Джулия. Она была у нас домработницей, темнокожая американка, небольшого роста.

М. ПЕШКОВА: Вы пишете в книге, что она была метр пятьдесят три.

В. ПОЗНЕР: Да, совсем маленькая. С огромным, простите, задом, очень полная.

М. ПЕШКОВА: Она нарожала много детей?

В. ПОЗНЕР: Много, у нее семеро сыновей было. И она многому меня научила. Она научила меня танцевать, во-первых, потому что она танцевала, трудно это объяснить, но вот эта очень толстая и грузная женщина, вот когда ты ее брал, обнимал для танца, она превращалась в пушок. Вот просто ничего не весила, двигалась так, как они двигаются – какое-то особое дело. Она называла меня Вларимери, присоединив женское имя Мери к моему мужскому. Это было очень смешно. Поскольку для моих родителей цвет кожи не существовал, как и для меня, они не возражали, чтобы она меня брала на уикенд к себе в свою большущую квартиру, состояние дома было плохим, это была трущоба, но квартира большая. И там было семеро ее сыновей, здоровые такие ребята, почти все музыканты. Она меня водила в церковь в воскресенье, на баптистский хор, это было что-то невероятное. А они меня водили на джаз. На всякий джем - сейшн, в котором выступали люди, выступал там Армстронг, Билли Холидей, играл никому еще тогда неизвестный Чарли Паркер - там были великие все. Это было время великого джаза, сороковые годы, просто это был самый расцвет. И они просто меня приучили, я влюбился в эту музыку совершенно как безумец и стал собирать пластинки. Тогда пластинки как продавались: были магазины для белых и магазины для черных, не сточки зрения дискриминации, что там нельзя было черным, нет, просто вкус был совершенно разным. У белых вкус был такой эстрадный, в какой-то степени слащавой музыки.

М. ПЕШКОВА: «Серенада солнечной долины»?

В. ПОЗНЕР: Ну, в том числе. Ну, скажем там Франк Синатра, который был, конечно, замечательным. Бинг Кросби, белая музыка, одним словом, эстрадная. А у тех был совсем другой вкус и другие исполнители. Конечно, это важная для меня вещь, если еще иметь в виду, что у меня в школе преподавал музыку Пит Сигер – величайший американский народный певец и сочинитель песен, который меня влюбил с другой стороны в эту американскую народную музыку. Надо сказать, что мне сказочно повезло. Так случилось.

М. ПЕШКОВА: Я так поняла, что спиричуэлс ваша любимая музыка и по сей день?

В. ПОЗНЕР: Ну, я очень люблю спиричуэлс, я очень люблю блюз, даже не знаю, что я больше люблю. Знаете, была такая совершенно изумительная певица М. Джексон. Она пела только спиричуэлс, но голосина - не передать, вообще красоты необычайной. Ей, конечно, предлагали большие деньги за то, чтобы она пела блюзы. Она категорически отказывалась, потому что считала, что это греховная музыка. Это музыка, связанная с сексом, с преступностью и т.д. Она не хотела этого, поэтому не пела блюзы. Если бы я был вынужден выбирать блюзы или спиричуэлс, я был бы в тяжелом положении, потому что то и другое я просто обожаю. Это величайшая совершенно музыка, величайшая.

М. ПЕШКОВА: Про Пита Сигера. Вы встречались с ним в Москве, потом в Америке? У вас дружба очень тесная со своим педагогом и любимцем?

В. ПОЗНЕР: Да. Мы очень близкие люди. Я когда бываю в Нью-Йорке и у меня есть время - я еду к нему. Он живет под Нью-Йорком, в маленьком таком городке на Гудзоне. Конечно, я обожаю с ним общаться. Питу сейчас, наверное, 93 года, худой как палка, ест за двоих, вообще какой-то поразительный организм, поглощает такое количество еды и при этом никогда не поправляется. Он уже совершенно не может петь. У него голосовые связки поизносились. Он еще замечательно играет на гитаре, на шестиструнной, на двенадцатиструнной, он очень любит банджо. Еще он играет на других инструментах, на всяких дудках и так далее. Главное для него гитара и банджо. По-прежнему замечательный человек, ужасно смешной, думающий, очень левый, очень левых взглядов. Он не коммунист в таком грубом понимании этого слова, но он, наверное, я всегда говорю, Иисус Христос был коммунист, ну послушайте, что он говорит насчет богатых, насчет бедных и так далее. И вот в этом смысле Пит Сигар, конечно, коммунист. Совершенно, не соглашаясь с какой-то ограниченностью свободы людей, это совсем другое. Но он считает, что строй, капиталистический строй, глубоко несправедлив, в чем-то античеловечен. Власть денег ему не нравится, как и Христу, кстати говоря. И он это не стесняется говорить. Он в одно время, во время маккартизма мог сесть, обстоятельства так сложились, что он не сел, но был абсолютно в черных списках. Его замечательный ансамбль, который они вместе создавали, четыре человека. Они назывались «Ткачи», нигде они не могли выступать, и довольно долго им приходилось трудно. Потом они вернулись и стали любимцами Америки.

М. ПЕШКОВА: Как его принимали в Москве?

В. ПОЗНЕР: Он пел с одной стороны в зале Чайковского, куда билет достать было невозможно, и он дал там два или три концерта. И потом он пел еще в Московском государственном университете, на Ленгорах, как тогда называлось, на Воробьевых горах, в актовом зале, где было тоже битком, и на сцене сидели. Понимаете, он замечательно совершенно пел, вообще от этого человека исходит какая-то особая энергия, которая покоряет людей. Его принимали замечательно.

М. ПЕШКОВА: А потом, когда вы приехали в Америку и участвовали в программе Фила Донахью, вы с ним встретились? Как произошла эта встреча?

В. ПОЗНЕР: Донахью, конечно, знал, кто такой Пит Сигер, но не был с ним знаком, но я столько о нем говорил и говорил, что я его обожаю и так далее, и он, мне ничего не сказав, договорился о приезде в программу Донахью. И вот идет программа, он со мной разговаривает, я имею в виду Донахью. Аудитория там 150-200 человек. Задает мне вопросы и потом говорит: «Ну а теперь, Владимир, небольшой сюрприз. Я еще одного гостя пригласил, который тебя знает очень давно, пожалуйста». И выходит Пит с гитарой. Я просто совершенно, я растерялся, я настолько был ошеломлен и тронут, что, по-моему, я чуть не пустил слезу. Это было настолько неожиданно и настолько приятно.

М. ПЕШКОВА: Беспощадно о родных, о себе, о времени. Страницы автобиографии телеведущего Владимира Познера в «Непрошедшем времени».

М. ПЕШКОВА: И, конечно, мне очень хотелось спросить здесь о расизме? Вы - ребенок, это увидели?

В. ПОЗНЕР: Да, я видел, конечно. Меня воспитывали и дома и в школе, как человека, который не может соглашаться, принять расизм. Я на деле это видел, потому что мои двоюродные братья, то есть дети маминой родной сестры жили в Александрии, это штат на юге, этот штат называется Вирджиния. В Вирджинии есть город Александрия, и они жили в этом городе. Я к ним часто приезжал, прилетал на самолете, меня одного отправляли. Прилетал в город Вашингтон, там никакой сегрегации не было. Это было запрещено законом везде. Все сидели, как хотели. Но как только автобус пересекал границу со штатом, например, Вирджиния, там действовали законы соответствующие. Все черные должны были сидеть сзади, а белые впереди. Я помню, как однажды я прилетел и решил, что я тоже сяду сзади среди черных, которые на меня смотрели без всякого удовольствия. Когда мы пересекли границу штата, водитель, здоровенный верзила, подошел ко мне и сказал: «Мальчик, пересядь». Я сказал: «А почему?» Он так посмотрел на меня и сказал: «Да зачем мне эти неприятности?». Я понял, что это могут быть большие неприятности. Он меня может избить, выкинуть из автобуса, и главное, что на меня очень недружелюбно смотрели и черные, потому что, в общем, я создавал неприятную обстановку. Я пересел, конечно. Были разные встречи, разные моменты, связанные с моим противостоянием расизму. Конечно, Америка очень сильно изменилась. Особенно за шестидесятые годы, когда были эти мощные движения за гражданские права. Сейчас нет никакой сегрегации в автобусах, в общественных туалетах, в ресторанах - нигде больше этого нет. И, конечно, тот факт, что американцы избрали чернокожего президента, о многом говорит. Конечно, есть расизм, есть, никуда он не делся. Это так быстро не уходит, а может и никогда не уходит. Но несомненный прогресс, сдвиг в американском обществе, есть. Я бы сказал, что там меньше расизма на сегодняшний день, чем в российском обществе.

М. ПЕШКОВА: В Германии вы получили аттестат зрелости и уже приехали сюда поступать?

В. ПОЗНЕР: Да, я получил аттестат зрелости. Сдавал экзамены в вечерней школе при полевой почте для офицеров и сержантов, которые не успели закончить школу из-за войны. Да, я получил аттестат зрелости и очень гордился.

М. ПЕШКОВА: У вас были приличные отметки?

В. ПОЗНЕР: Были очень даже приличные отметки. Учитывая то, что когда я приехал в Германию, то вообще не знал русский язык. И мне надо было как-то очень напрячься. Я все-таки сумел это сделать и очень горжусь этим. Мне надо было 14 экзаменов сдать на аттестат зрелости, и я получил семь пятерок и семь четверок. Я очень был собою горд.

М. ПЕШКОВА: То есть получается, что вы приехали прямо перед поступлением в университет сюда?

В. ПОЗНЕР: Я приехал в декабре 52 года, а поступал в июле 53 года. То есть, было полгода.

М. ПЕШКОВА: Между этим была смерть Сталина. И вы его видели, вождя?

В. ПОЗНЕР: Да, в гробу я его видел. Это было 5 марта, буквально через два месяца, как мы приехали, мы приехали в конце декабря. Через два месяца после нашего приезда, было очень непросто, папа не получал никакой работы. Он ездил в Минск, он ездил в Тбилиси в поисках работы. Ничего не получал.

М. ПЕШКОВА: Это что, как мера наказания?

В. ПОЗНЕР: Это было недоверие к реэмигранту вообще. Он не работал в Москве. В общем ситуация была плохой. И я думаю, проживи Сталин чуть больше, его посадили, конечно. Я думаю, его бы посадили, меня бы посади, брата отправили бы в интернат для детей врагов народа.

М. ПЕШКОВА: И маму бы посадили.

В. ПОЗНЕР: И маму бы посадили. Конечно, ее тоже бы посадили. Короче говоря, счастье, что этот диктатор и тиран умер 5 марта. И я хорошо помню, мы жили в гостинице «Метрополь», когда это произошло. В пять часов утра мне позвонила горничная и сказала, что Сталин умер. Я оделся, вышел на улицу. Горничная эта, ее звали Полина, сидела и плакала. Я побежал к родителям, разбудил их, они спали, рассказал им вот так-то и так-то. Они сидели, так молча, подавленные. Потом когда выставили тело Иосифа Виссарионовича в колонном зале дома Союзом и образовались эти гигантские очереди людей, в которых погибли тысячи людей, если не десятки тысяч. Меня взял с собой один человек, который жил в гостинице, он был приезжим и у него был значок лауреата Сталинской премии первой степени. И поэтому он сказал: «Хочешь, я тебя возьму с собой? Пойдем, посмотрим, попрощаемся со Сталиным». И вот мы вышли, а кругом солдаты, цепи, но он предъявил это, и нам сказали: « Хорошо». Мы поднялись по Пушкинской, ныне Большая Дмитриевка, на самом верху встали в очередь и спускались. Шло довольно быстро, потом я понял, когда мы вошли - не давали стоять у гроба вообще. То есть скорей, поэтому довольно быстро я прошел. Ну, лежал Иосиф Виссарионович, гроб был немного наклонен, так чтобы снизу хорошо была видна его голова, его лицо.

М. ПЕШКОВА: Море цветов?

В. ПОЗНЕР: Да. И по бокам члены политбюро. Траурная музыка и все такое. Я помню, что я смотрел на него и самое сильное впечатление, которое я получил, гладя на него снизу вверх, это то, что мне показалось, что у него были огромные ноздри, напоминавшие мне пещеры. И я как-то подумал в тот момент, что все-таки, какой-то я извращенец, потому что все люди плачут и все, а я смотрю на его ноздри. Не знаю, что это было.

М. ПЕШКОВА: А вы же выросли не в этой стране?

В. ПОЗНЕР: Все - равно меня воспитали в любви к Сталину. Великий Сталин и все такое прочее. Короче говоря, я думал, что у меня не все в порядке. То, что я не плачу, видно, какой-то я извращенец. Очень хорошо это помню.

М. ПЕШКОВА: Хотелось мне спросить, почему вы выбрали в качестве своей будущей профессии биологию? Что на вас так сильно повлияло?

В. ПОЗНЕР: Две вещи повлияли. Во-первых, учительница биологии Надежда Исидоровна, которая замечательно преподавала, очень увлекательно. Она преподавала анатомию, правда, но необыкновенно интересно. И второе, что мне попалась книжка статей Ивана Петровича Павлова. И то, что он писал там, меня это абсолютно захватило.

М. ПЕШКОВА: Неужели теория рефлексов могла вас так увлечь?

В. ПОЗНЕР: Да. И не только теория, а подробное изложение, как мы существуем, что такое рефлексы безусловные и рефлексы условные. Что такое боль, что такое смерть, что такое голод. И я решил, что я точно раскрою тайны мозга человеческого, поскольку Павлову не удалось, то удастся мне. Я очень много читал и готовился к поступлению.

М. ПЕШКОВА: Какой целенаправленный ребенок вы были.

В. ПОЗНЕР: Ну, не ребенок.

М. ПЕШКОВА: Не ребенок, а юноша. Вы жили в «Метрополе». Как складывалась жизнь родителей в это время, когда вы готовились к экзаменам? У Вас же не было репетиторов, все вы грызли сами? Учебники, книги, как это происходило, вы ведь были иностранный ребенок.

В. ПОЗНЕР: Сам, конечно. Да, иностранный ребенок. Пошел в магазин, купил учебники, и читал, выучивал и все. Папа мой, в конце концов, ему предложили работу младшего инженера на Мосфильме. Это вообще если понять, кто такой был мой отец, это известный в мире деятель кино, киноиндустрии и вдруг младший инженер. Но мой отец сказал: «Хорошо». И пошел на младшего инженера, продолжая жить в «Метрополе». Мама вскоре познакомилась с некоторыми людьми, которые ее пригласили работать во французскую редакцию в радиовещание и на вещание СССР. Так она вырвалась из этого гостиничного номера, где ей собственно делать было нечего, и стала работать, знакомиться с людьми. Папа тоже.

М. ПЕШКОВА: Очень интересная история, как мама осваивала русские буквы.

В. ПОЗНЕР: Она учила алфавит, а вы знаете, что русский алфавит принципиально отличается от французского. Она должна была выучить эти разные буквы, которые были совсем не похожи. И как-то мы ехали с ней, это был первый год, в троллейбусе, были лютые морозы, и внутренние стекла троллейбуса были покрыты тонким слоем льда. И там люди писали разное, и мама стала читать, потому что она выучила буквы. И она стала читать буквы, которые там были обозначены: «Буква «Х» так, буква «У» так, «Х», «У» - «ХУ», ну и дальше. Короче говоря, автобус грохнул смехом, и мы с моим братом сказали: «Не читай, не читай». Она так и не выучила русский язык, она говорила, но плохо с акцентом, с ошибками, но объяснялась.

М. ПЕШКОВА: Много читала по-русски?

В. ПОЗНЕР: Она? Совсем не читала.

М. ПЕШКОВА: То есть никакой тяги к языку у нее не было?

В. ПОЗНЕР: Знаете, тут сложно. Дело в том, что мой папа очень издевался над ней. Она к языкам не была способна, но нормально. Но у папы была такая манера дать человеку понять, что…

М. ПЕШКОВА: Ты не такой как я?

В. ПОЗНЕР: Да. И он маму настраивал, что она и не хотела учить язык, потому что он издевался, когда она неправильно произносила. Она тогда и решила, что не будет вообще.

М. ПЕШКОВА: Меня потрясла верность вашей мамы вашему отцу.

В. ПОЗНЕР: Меня тоже.

М. ПЕШКОВА: Вы знаете, какая-то нечеловеческая преданность и верность до последней минуты.

В. ПОЗНЕР: Это правда.

М. ПЕШКОВА: Письмо, которое я читала от того приятеля, которое пришло уже после ее смерти. Только если бы осталось это письмо и никаких фотографий, это такой памятник вашей маме. Я таких писем не читала.

В. ПОЗНЕР: Я храню это письмо в оригинале, оно на английском языке. Я каждый раз плачу, когда читаю его. Это удивительное письмо, удивительное ощущение понимания моей мамы. Это была совершенно уникальная личность и ее верность к человеку, который нельзя сказать, что страдал верностью ей, правда, никогда не уходил от нее. Не бросил ее, это надо сказать, хотя и поставил ее в тяжелейшее положение своим приездом в СССР, в чужую для нее страну. Вот такая женщина. Что можно сказать, вот такая была у меня мама.

М. ПЕШКОВА: Фрагменты из письма Джулиана Зимита Владимиру Познеру: «Я был знаком с твоей матерью около пятидесяти лет и прощался с ней не раз, полагая, что больше мы не увидимся никогда. За все это время видел, как она меняется, стареет, слабеет. Ударов было множество, жизненных потрясений больше, чем она могла одолеть и становиться все более и более хрупкой. Я поражаюсь, что она выстояла так долго, я не удивился бы, если бы она сдалась раньше. Это письмо-букет для нее, который я посылаю тебе, думаю, она одобрила бы это». Это фрагмент из письма, которое было опубликовано в книге Владимира Познера «Прощание с иллюзиями». Звукорежиссер Александр Смирнов. Я, Майя Пешкова. Это была четвертая программа «Непрошедшее время» с Владимиром Познером. Продолжение ровно через неделю.