"Когда горела Волга" - воспоминания сталинградской медсестры Надежды Васильевны Баранчеевой - Непрошедшее время - 2011-02-06

М. ПЕШКОВА: Как похож на доктора Устименко Владимир Баранчеев, муж моей героини! Сразу мелькнули в памяти кадры из фильма «Дорогой мой человек». Война, хирургия в некогда бывшей канализационной трубе Сталинграда, бессонные ночи и свадьба на войне. Об этом беседа с Надеждой Васильевной Баранчеевой, не только медсестрой в Отечественную, но и участницей Финской войны, дважды попадавшей перед Сталинградом в окружение и выходившей из него.

А потом в Сталинграде где вы работали, где был ваш госпиталь?

Н. БАРАНЧЕЕВА: А в Сталинграде мы в Николаевке оформлялись там, добавляли, прибывали к нам. И уже когда дивизия сформировалась, тут срочно пришел приказ нам ехать в Сталинград. И на ходу прямо выдавали винтовки, еще оружие не успели. И грузили на машины и ехали туда, на Волгу. А передовой пункт наш медицинский вперед должен был поехать. Поехали, на катере переезжали. Но страшно было так: пули везде, все горело, а мы переправлялись через Волгу на ту сторону. А там – ад кромешный. Приехали, там на берегу прямо вырытые землянки. И вот, нам землянку выделили одну, другую, для раненых. А потом труба такая была, арка, ну, диаметром 3 метра вот так примерно, там начали стелить полы из досок, поставили столы медицинские, - с собой это все возили. Чтоб раненых уже принимать и оперировать там. А свет был из гильз. Гильзы оставались вот такие большие, и туда - портянку, мочили бензин и вот фитиль такой зажигали, и это был свет для операции. Санитары все держали вокруг, ну, две-три такие гильзы.

Н. БАХТИНА: У дедушки есть отрывок из его поэмы «Напутствие»: «…Труба, что к Волге выходила, из бань отходы вод несла, пункт медицинский приютила и многих раненых спасла». Труба, представляете, которая просто не работала во время войны, метров 300 от передовой фронта, не больше. Представляете, там круглосуточно делали операции…

Н. БАРАНЧЕЕВА: … от дома Павлова…

Н. БАХТИНА: Да, все рядом было, и дом Павлова, и все. И там круглосуточно делали операции. И вот, дедушка оперировал, бабушка ассистировала ему. И сколько жизней спасали в таких условиях нечеловеческих, казалось бы.

М. ПЕШКОВА: По сколько часов вы работали в этой трубе?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Сколько требовалось, столько и работали. Отдыхали мало очень. Была землянка, где мы отдыхали там на нарах. Была смена, была. Но часов 8-9 не выходишь оттуда. Пока вот раненые есть. А бывает затишье, нет раненых. Потом – опять как навезут, привезут на носилках. Стоят, все кричат, все истекают кровью… И кого брать? Выходишь: у которого кровь течет, того и забираешь скорей. А тот, другой, может подождать еще немножко. Всех обрабатывали. А потом, ночью, было очень много раненых, поэтому надо было их переправлять на тот берег, дальше там в госпиталя их отправляли, переправляли ночью, когда полегче, затишье. Но страшно: ночью – как днем. Волга горела. Почему горела? Были танкеры с нефтью, их разбивали, когда попадет пуля. Разливалась по воде, она загоралась, и вся вода как будто горит. Страшное зрелище! Так и говорят: горит Волга. Действительно, переправляли раненых этих, в лодки их, и на катер, и в этот огонь их отправляешь. Вверху самолеты летят с каким-то тоже освещением и светят, и тут стреляют, обстреливают… Невозможно, что творилось. Так страшно было! Но потом привыкли, так и отправляли все раненых, много отправили. А бои какие были! Дом Павлова – это мы в 300-х метрах стояли от дома Павлова. Нам на носилках приносили раненых. Там дрались за каждую лестницу, за каждую ступеньку.

Н. БАХТИНА: На берегу до сих пор осталась надпись, наверное, со времен войны, да? «Здесь стояли насмерть гвардейцы 13-й гвардейской дивизии».

Н. БАРАНЧЕЕВА: Нет, это уже, наверное, после войны сразу написали, мост и на мосту там: «Здесь стояли Родимцевцы. Выстояли, победили»

М. ПЕШКОВА: Вы, по сути дела, не покидали трубу эту, да?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Да, в этой трубе работали, потому что землянка еще была перевязочная. А в основном, - труба. Она диаметром, ну, три метра, вот так будет. Круглая, здоровая. Пол настелили, там медицинские столы, там все ящики с инструментами, с материалом стерильным, и вот оказывали там помощь. И освещение вот это, гильзы.

М. ПЕШКОВА: А раненых как собирали?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Как мы их собирали? Приносили нам раненых. Солдаты приносили раненых на носилках, там, санитары, да и так, солдаты. Ни машина не проедет, ничего…

М. ПЕШКОВА: Как работал будущий ваш муж? Вы же ему ассистировали как операционная сестра.

Н. БАРАНЧЕЕВА: Он прекрасно работал. Настолько ему верили. Один писал в книге: «Я так верил в Володю, как в себя, - Володей его называли. Руку там одному солдату спас. Ампутировать, ампутировать, - и все…

М. ПЕШКОВА: … так говорили другие врачи?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Да, да. Ампутировать. Там больше ничего не сделаешь. А он посмотрел и говорит: попытаемся. И вот, сохранил ему руку. Потом, когда встречались уже через несколько лет, мы встречались в Сталинграде, и он сам пишет, этот, говорит: «Я вот этой рукой обнял доктора, этой же рукой, которую хотели у меня отнять». Невозможно было, она вся раздроблена была…

М. ПЕШКОВА: Где ваш муж учился?

Н. БАРАНЧЕЕВА: В Москве.

М. ПЕШКОВА: В каком институте?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Второй Медицинский институт.

М. ПЕШКОВА: Он сам москвич был, да?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Нет, он был под Москвой, из Серпухова. Там деревня Калиново. Вот оттуда он.

М. ПЕШКОВА: У него в семье были медики?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Нет.

М. ПЕШКОВА: Вот, дочка ваша стала медиком, детский врач, очень популярный доктор. Кто еще стал врачом в вашей семье?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Да, никто больше. Так хотели, чтобы кто-нибудь еще, думали, Сережа станет. Папа говорил, что Сережа – левша, прекрасный хирург будет. А он не пошел, вот, вначале, вроде, намечалось.

М. ПЕШКОВА: Сережа – это внук, да?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Сын.

Н. БАХТИНА: Внук есть Сережа тоже уже.

Н. БАРАНЧЕЕВА: И внук, и правнук – Сережа.

Н. БАХТИНА: У дедушки в семье было четверо сыновей, в его семье он был самый старший. И вот он стал врачом, потом его брат второй стал художником, довольно-таки известным. Он жил на севере, Михаил Баранчеев, архангельский художник. Потом Анатолий, который погиб на фронте, молодой мальчик, 21 год. Был летчиком, под Смоленском пропал без вести, так и не знаем, где могила его, где он погиб. А младший стал учителем, да, литературы, Евгений. Так что, все были очень интересные люди, образованные. Писали стихи тоже: и дядя Женя стихи писал, и дядя Коля, его двоюродный брат, дедушки, который, кстати, стал врачом. Он был немножко моложе дедушки, и по его стопам он стал врачом замечательным, микропедиатром замечательным. А дедушка же Бакланова оперировал…

М. ПЕШКОВА: Это он спас Бакланову ногу?

Н. БАХТИНА: Да.

Н. БАРАНЧЕЕВА: Мне Бакланов вручал орден Красной Звезды.

М. ПЕШКОВА: Потому и герой генерал Бакланов! Правда, красивый?

Н. БАХТИНА: Очень красивый.

М. ПЕШКОВА: Я влюбилась в фотографию.

Н. БАРАНЧЕЕВА: Очень красивый.

Н. БАХТИНА: А на свадьбе вашей был Бакланов?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Нет. Не свадьбе не был.

Н. БАХТИНА: Родимцев был на вашей свадьбе?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Родимцев.

М. ПЕШКОВА: Как развивался ваш роман с мужем? Вот, вы работали вместе в трубе, оперировали…

Н. БАРАНЧЕЕВА: В трубе, а потом уже работали в помещении, переехали. Все время вместе работали, за одним столом. Я, как сестра подавала ему все, там, инструменты. Он оперировал. Его очень любили, хвалили, он очень многих спас, тысячи раненых. Но потом как-то стали вместе прогуливаться: говорит, давай, прогуляемся, там… Но бывают же такие минуты…

М. ПЕШКОВА: … затишья.

Н. БАРАНЧЕЕВА: … затишья, конечно. Где-нибудь стоим в лесочке.

М. ПЕШКОВА: Это все было на правом берегу Волги?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Да, это уже после Сталинграда, наверное, уже после разгрома немцев под Сталинградом. А у нас же свадьба была на Новый год.

М. ПЕШКОВА: Как вы решили пожениться? Там наверху стреляют, бесконечные операции, а вы решили играть свадьбу. Как это было?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Ну, так, затишье как раз было, не то, что, там убивают, а мы тут женимся. Нет. Во-первых, подал рапорт Родимцеву: разрешите жениться на Корчагиной Надежде.

М. ПЕШКОВА: Это ваш будущий муж подал рапорт?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Да.

М. ПЕШКОВА: Так.

Н. БАРАНЧЕЕВА: Он никому не разрешал, а ему разрешил и приказ №1 по дивизии, представляете? С переводом на его фамилию. Вот так и поженились.

М. ПЕШКОВА: Где была свадьба, в трубе?

Н. БАРАНЧЕЕВА: В землянке на берегу Волги под Новый 43-й год. Собрались… сделали свадьбу какую? Поставили ящики, ящики закрыли простынями, стены, чтобы не сыпались, марлей закрыли, там девочки уж постарались. Ну, в общем, сделали. Был начсандив, были там еще командиры. Кружки такие алюминиевые, разбавили спиртику немножко в кружки. Да, открыли консервы, там, какие были. Вот, такой стол накрыли. Ну, куда там, на белой простыне, как на скатерти.

М. ПЕШКОВА: А вы в чем были? В гимнастерке?

Н. БАРАНЧЕЕВА: В кирзовых сапогах и в гимнастерке.

М. ПЕШКОВА: «Горько» кричали?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Конечно.

М. ПЕШКОВА: Кто были гости?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Ну, были начсандив, начальник санитарного нашего… и еще какие-то командиры, я не помню. Родимцева не было, он отлетал в Москву. Он на следующий день нас позвал в свою землянку, как молодоженов. Позвал нас, мы пришли. «Ну, девочка, замуж вышла?» Я говорю: «Да». «Ну, что ж, поздравляю с законным браком». И подарил мне… говорит: «Ну что, война войной, а жизнь есть жизнь. На тебе вот кусок мыла, вот из Москвы». А мужу сигары такие кубинские, хоть он не курит, раздал ребятам. «Тебе вот это, Володя» - он его звал. И вот вам свадебный подарок. Вот, такую свадьбу сыграли. Потом еще там приходили Бельский… Бельский, такой начальник штаба, все время с Родимцевым. Дарить-то нечего там. Это он в Москве был, Родимцев, и привез мыло, привез… да, еще какую-то такую… духи такие маленькие. Это мыло туалетное на фронте – это лучший подарок. Больше ничего и не надо. Потому что его нигде не было.

М. ПЕШКОВА: И вам дали отпуск? Или вы все врем находились в землянке?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Какой там отпуск! (смеется) Как поженились, так продолжали работать, и все.

Н. БАХТИНА: А когда погнали немцев, ты говорила, пленных…

Н. БАРАНЧЕЕВА: А!

Н. БАХТИНА: До свадьбы или после?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Нет, это до свадьбы, это я ехала… я отъезжала, а потом должна была поехать на ту сторону, а дедушка был на той стороне.

Н. БАХТИНА: На левый берег.

Н. БАРАНЧЕЕВА: Да. И я должна была туда поехать. Мне нужно было воду взять на анализ из Волги и там остаться. Я поехала…

М. ПЕШКОВА: Надежда Васильевна Баранчеева, операционная сестра в годы Великой Отечественной и на Финской войне на радио «Эхо Москвы» в программе «Непрошедшее время».

Н. БАРАНЧЕЕВА: Меня переправляли на лодке в белом маскировочном халате, чтобы немцы не видели, кто там шевелится, и чтоб черное пятно не было. С капюшоном такой комбинезон белый надевали и в лодку садились, ехали сюда с политруком в машине. И смотрим: пленных столько ведут немецких…

М. ПЕШКОВА: Это когда вы снова вернулись на правый берег, да?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Да, а потом опять туда. По улице, помните?

М. ПЕШКОВА: Да, генерал.

Н. БАРАНЧЕЕВА: Генерал. Ну, в плен взяли его всю дивизию.

М. ПЕШКОВА: Фельдмаршалом он был.

Н. БАРАНЧЕЕВА: Да, да, да. Стали они бросать эти парашюты, там еще ж солдаты, с шоколадом, там, подкормить их, и все это на нашу сторону падало. А мы подбирали эти шоколады и парашюты, девочки шили блузки с этих парашютов белые шелковые, розовые шелковые. Ну, и вот, мы едем, смотрим: Волга уже замерзла, и там движется какое-то пятно черное. А это пленных ведут немецких. Ой, страшно смотреть. Вначале, когда война началась, я пошла в разведку – разведка была вначале у меня – я видела этих немцев, когда они наступали, какие они были: красивые, здоровые, шоколад, гармошки губные... И все сидят, все смеются, значит, куда там… И потом увидела, вот, когда пленные: боже мой! Как человек может преобразиться! Тряпками какими-то замотанные, ну, что нашли они там, в Сталинграде, в подвалах. Голову, там, одеяло какое-то, завернул ноги… Они мерзли, они не могли, морозы такие не переносили. И они настолько, жалкий вид у них был. И много-много их, идут и подошли близко. Я помню, политрук говорит: «Встань, Надя, девочка, посмотри, это, – говорит, – история на наших глазах. Это история, вот они, видишь? Будешь потом рассказывать». И так посмотрели. А наши уже, ребята – другое дело: в полушубках в белых, в валенках, с автоматом, шапка-ушанка и собаки с ними. И ведут пленных. Поменялись.

Н. БАХТИНА: А зачем воду на анализ?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Ну, не отравлена ли. Там же сколько нефти, сколько всего, воду надо было исследовать. Брала, в лабораторию отвозили.

М. ПЕШКОВА: А мужа-то, хоть, видели? Вы его видели только за столом, когда работали вместе?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Нет. Мы жили потом на одной квартире с ним. Дали квартиру, сняли. Там стояли наши. А потом работали и не видели друг друга. Ну, мы хоть работали вместе. Но уже не до этого было.

М. ПЕШКОВА: То есть, у него была другая медсестра операционная, а вы у другого врача, или как?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Нет, я была все время с ним. Все время мы вместе работали.

Н. БАХТИНА: Получается, немцев отогнали от Сталинграда, их уже разбомбили, тогда вы сыграли свадьбу, как раз в ночь под 43-й год. Это уже после. И даже, ты говоришь, что была победная какая-то канонада.

Н. БАРАНЧЕЕВА: На Дону соединились наши войска. И такая была эта победа, что просто все так радовались, и тогда пошло дело в наступление и все вот в этот момент перед Новым годом. А потом, уже 2-го февраля, полный разгром был фашистов. Это уже Паулюс этот, взяли пленных этих полно. А начали разгромлять их перед Новым годом. На Дону и отсюда, это была победа большая.

М. ПЕШКОВА: А потом, после Сталинграда, куда вы направились? Вас не разлучали?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Нет. Потом в лабораторию, что-то такое мне дали, чтобы я…

М. ПЕШКОВА: Теперь понятно, почему вас в лабораторию послали работать: вы ждали ребенка.

Н. БАРАНЧЕЕВА: Нет. Работала, потому, что некому было работать. И вот нужно было… а в затишье в хирургию не поступают раненые, а тут нужно исследования делать. И вот, я там и за водой ездила, и в микроскоп смотрела. Знаете, лаборант.

М. ПЕШКОВА: А что было дальше?

Н. БАРАНЧЕЕВА: Ну, а дальше, вот, я уехала, прошло время какое-то…

Н. БАХТИНА: Ты расскажи, как ты ехала: одна, она не знала вообще, куда она едет. Никогда не видела свою свекровь, да? И вот, одна, девочка, уже на сносях…

М. ПЕШКОВА: Итак, вы ждали ребенка.

Н. БАРАНЧЕЕВА: Так, ждала. Но вот так сдала уже, добила, приехала, через 2 недели родила Виту. Приехала, он меня проводил. Его хотели отпустить меня проводить до самого дома, но тут через 2 дня сказали: мы в наступление идем, и не отпустили его. Так он меня проводил: сел в поезд и до следующей остановки. И потом спрыгнул на ходу. Я так пережила за него. Он спрыгнул, а я глаза вытаращила: думала… А он хорошо, он притих, поезд, немножко, и спрыгнул он – там песок был – он туда прыгнул. Потом схватился, и сразу – руки, ноги, потанцевал – что, мол, не волнуйся, все в порядке со мной.

М. ПЕШКОВА: Куда он вас отправил?

Н. БАРАНЧЕЕВА: В Серпухов, в деревню к своей маме в Калиново.

М. ПЕШКОВА: Отправил рожать.

Н. БАРАНЧЕЕВА: Да. Рожать.

М. ПЕШКОВА: И через 2 недели вы родили. Отправил беременную жену, сам остался на войне, а вы уехали рожать своего первенца.

Н. БАРАНЧЕЕВА: Да. Ну, вот, приехала я в Серпухов. Да, еще в Калугу заехала. А там отец, свекор, значит мой. И он меня там встретил. Написал дедушка ему, что Надя будет ехать, встретишь и проводишь до Серпухова, чтобы посадил меня. Он меня встретил. А как встретил: я же его не знаю, он меня не знает. По телефону я звоню ему, что я приехала. «А, Наденька! А как мы встретимся?» Я говорю: «Буду стоять у кассы. Я, значит, в военной форме, в шинели». «Хорошо – он говорит – я сейчас приеду». И вот, приехал: «А я, - говорит, - смотрю – стоит девушка в шинели, думаю: наверное, Наденька. Наверное, она. Подхожу: Надя?» Я говорю: «Да». « Здравствуй, милая дочка!» Он обнял меня, поцеловал, говорит: «Ну, как это, давай, я тебе помогу. Что тут у тебя?» И вот, побыл со мной до следующего поезда, посадил меня туда. Еще чего-то прибавил мне туда: сам не мог поехать, еще передал чего-то: муку какую-то, что ли, не помню. Ну, в общем, поехала я в Серпухов, приехала, а тут мне сказали: просто возьмешь носильщика с коляской, и он довезет тебя до бора. Автобусы не ходили тогда с вокзала, это километра 2, наверное, надо было идти пешком, а возле бора, говорят, постоишь, - там ходят машины военные. Поднимешь руку, и они тебя довезут до деревни Калиново. Там стоят военные. Стоят и в деревне, стоят и в следующей деревне, так что, машины там ездят. Ну, я так и сделала. Он меня подвез к какому-то дереву, я как сейчас еду и всегда это дерево вспоминаю. Оно и сейчас есть, это дерево. Мы туда часто с дедушкой подходили. Такое кудрявое, толстое. И пошел дождик, и это, даже дождь не пробивает, как беседка. И вот, он меня там оставил, вот этот носильщик, я расплатилась с ним, и он уехал. А я стала ждать, вещи оставила возле этого дерева, вышла на дорогу. Смотрю: едет машина. Подняла руку – остановились «Куда?» Я говорю: «Деревня Калиново» «Садись!» Я говорю: «А у меня вещи вон» «Давай!» Побежали, схватили, положили, и меня туда закинули. Приехали в деревню Калиново. Да, я смотрю: Калиново. И только нагнулась к кабине сказать им: Калиново, тут открывают они дверь, говорят: «Калиново», и меня по губе дверью. Ой, думаю, приеду с блямбой! Ну, ничего себе! (смеется) Ну, ладно, высадили меня в Калиново на окраине, трава такая, значит, все мои вещи, все… Ну, спасибо, уехали. И стою, думаю: что же делать дальше? Никого нет, а уже темнеет. Идет какой-то старичок: «Здравствуйте» - «Здравствуйте». «Ты что, дочка, здесь стоишь?» Я говорю: «Да вот, знаете, я приехала к Баранчеевой Ольге Владимировне. А она уже всем раззвонила, что она меня ждет. «А! Ольга Владимировна! Так, она вас уже давно ждет!» Я говорю: «Ждет, а вот, как мне добраться до нее?» «Ой, так это я вам помогу, давай вещи» Забрал вещи мои – а он живет там, прямо домик рядом. Перенес в свой дом, на крыльцо сложил: там чемодан у меня, рюкзак. «А теперь, - говорит, - пусть вещи останутся, а Ольга Владимировна, - говорит, - приедет на телеге и заберет. Только сейчас я пойду ей сообщу». И потом он мне показал, как идти, «Вот – говорит – дом ихний» Я прохожу один дом, другой, – так, как мне рассказывали, - и смотрю: соседи, – а там такая привычка, сидят на лавочках все, - и мне показалось, бабушка сидит. Муж очень похож на нее. Она такая, смотрит на меня, смотрит, а я промолчала, прошла, думаю: чего, эти бабки… здесь будем встречаться. А тут крылечко ее. Я зашла на крыльцо и стала стучаться там. Она: «Господи, это ко мне!» Она такая интересная! Прибежала на крылечко и стоит. Ну, думаю, как ее назвать? Я говорю: «Мама, это Надя». И как она расплакалась! Как она расплакалась: «Наденька, милая, дочка моя, родная моя!» Прямо, как сейчас вспоминаю. Так мы встретились с ней. Она взяла меня: «Ой, пошли, миленькая! Ты посмотри, как устала! Ой, мне Володя писал все. Наденька, пойдем!» У нее дочери не было, только четыре сына.

М. ПЕШКОВА: Надежда Васильевна Баранчеева родилась на Украине задолго до года великого перелома. О чем мы только ни говорили в тот зимний вечер! Когда посыпало снегом ели и дорожки в саду. О голоде на Украине, об учебе в медучилище, о том, как юной медсестре вручал медаль всесоюзный староста Калинин, о первых днях войны и отступлении. О том, как Надежда Васильевна ходила в разведку. Но сегодня смысловой акцент был на времени, проведенном в военном Сталинграде, в 13-й гвардейской дивизии. Там родилась ее семья. У Надежды Васильевны 6 правнуков и 8 внуков, из которых средняя названа в честь бабушки, выпускница Щукинского училища Надя Бахтина, вы видели ее в сериалах «Тяжелый песок», «Кармелита», «Цыганка» и других. Именно Надя помогала мне беседовать с госпожой ветераном, читала стихи деда. Надежда Васильевна, здоровья вам! Звукорежиссер – Александр Смирнов. Я, Майя Пешкова, программа «Непрошедшее время».