Победа. Одна на всех. Маршал Рокоссовский - Константин Рокоссовский - Непрошедшее время - 2010-08-22
М.ПЕШКОВА: «Один из самых талантливых и одаренных полководцев Великой Отечественной войны», - так пишут некоторые. «Один из наиболее выдающихся полководцев мировой истории», - пишут другие. Книг о маршале написано много. Хотелось узнать о Рокоссовском не из книг, а от родных. Единственной дочери Константина Константиновича давно уже нет. Вот и встретилась с его внуком, полковником запаса, тоже Константином Рокоссовским.
Где война застала вашего деда?
К.РОКОССОВСКИЙ: Война его застала на Украине, городок такой – Новоград-Волынский. Он там командовал корпусом 9-м механизированным. Вот оттуда он начал свой путь.
М.ПЕШКОВА: А что было с бабушкой и с вашей мамой?
К.РОКОССОВСКИЙ: Бабушка с мамой тоже жили в Новоград-Волынском с ним вместе, и когда началась война, тоже была довольно интересная история, как они оказались в эвакуации. Где-то через несколько дней, когда уже стало ясно, что немцы наступают и что, видимо, они захватят Новоград-Волынский, а может, и дальше даже пойдут, дед прислал адъютанта своего с линии фронта, чтобы организовал эвакуацию семей генералов, офицеров штаба, всех. Ну и действительно, их посадили в машину, сначала всех отвезли в Киев. Они сели в Киев на поезд и хотели ехать в Москву, а в Москве жила бабушкина сестра. Муж ее был офицер, он учился в это время в академии, готовился к выпуску. Они сказали, что мы поедем к Анне Петровне, там у нее пока поживем, пока не станет ясно, что и как. В общем, они поехали в Москву. Но поскольку там уже на фронт гнали эшелоны со всяким оборудованием, солдатами, этот эвакуационный поезд ехал неделю, по-моему, от Киева до Москвы. Все время его останавливали и на запасные пути. А когда они подъехали, то уже в Москву был въезд запрещен. На подступах к Москве ссадили всех с поезда и эшелон отправили в Казахстан. И вот получилось так, что на какое-то время бабушка с мамой пропали вообще из виду. Потому что они ехали в Москву, а в Москву не приехали. Оказались в Казахстане, в Федоровке. Там они прожили месяц, потом бабушка пошла к начальнику и сказала, что вот у меня в Новосибирске живет брат (действительно, так и было, у нее много родни в Сибири). Ну а там недалеко от Новосибирска до Северного Казахстана. И она упросила, он ее отпустил. Они с самой сели в этот поезд, поехали к этому брату, там жили у брата в Новосибирске, ютились тоже в одной комнате, несколько семей приехало.
М.ПЕШКОВА: Почти вся родня собралась тогда в одной комнате.
К.РОКОССОВСКИЙ: Практически да-да, вот и Анна Петровна, которая тоже из Москвы уже вынуждена была уехать, еще одна сестра. И только когда уже прогремело имя деда в битве под Москвой, новосибирские власти военкомата выделили им квартиру небольшую как семье орденоносца. В общем, нашли формулировки такие. Они там какое-то время провели в Новосибирске.
М.ПЕШКОВА: А потом когда они вернулись в Москву, какое это было время?
К.РОКОССОВСКИЙ: Это был 42-й год, весна, как раз после ранения деда, когда он попал в госпиталь с тяжелым ранением.
М.ПЕШКОВА: Это когда его в спину ранило?
К.РОКОССОВСКИЙ: Да, осколком в спину под Сухиничами по время артобстрела. Тоже такое дурацкое ранение было: пришел подписать приказы, взрывается снаряд, вылетает один осколок, попадает в командующего. Никто не пострадал вообще. Люди, которые там были, шоферы его, адъютанты, рассказывают – вообще не поняли, что такое – стоял-стоял и упал. Потом – а, ну вот только что снаряд-то взорвался. И действительно, этот осколок единственный попал ему в спину, такой, снайперский осколок.
М.ПЕШКОВА: И там, в Сухиничах, дед и лечился, или нет?
К.РОКОССОВСКИЙ: Его сразу сначала в Козельск в госпиталь армейский отправили, а из Козельска уже на самолете в Москву, потому что ранение было очень тяжелое, и этим распоряжалось уже верховное командование, Генштаб распорядился, чтобы прислали самолет из Москвы санитарный, и перевезли его в госпиталь.
М.ПЕШКОВА: Я знаю, что дед, только встав на ноги, сразу стал рваться на фронт, да?
К.РОКОССОВСКИЙ: Да. Практически буквально только несколько дней прошло, как его выписали, и он сразу поехал на фронт. Ну, правда, хорошо – к тому времени уже квартиру дали ему в Москве, тоже стараниями его бывшего сослуживца по Забайкалью, который был в то время начальником милиции в Москве, и вот он ходил просил московские власти и упросил их, чтобы ему дали первую квартиру в Москве, на улице Горького, дом 15.
М.ПЕШКОВА: А дальше что было с дедом?
К.РОКОССОВСКИЙ: Дальше он продолжал командовать. Сначала армией командовал, потом его назначили командующим Брянским фронтом, короткое время он покомандовал им, к этому моменту это уже был довольно тихий участок фронта, спокойно там все было. События главные разворачивались на юге – на ростовском, сталинградском направлении, на Кавказе. Ну и его перевели туда, командовать Донским фронтом, под Сталинград. Дальше уже весь его боевой путь довольно известен. Сталинградская битва, потом под Курск перебазировался, Курская битва, потом Белоруссия, Померания, Восточная Пруссия.
М.ПЕШКОВА: Сталин называл вашего деда «мой Багратион». Почему?
К.РОКОССОВСКИЙ: Честно говоря, даже не знаю, как ответить на этот вопрос…
М.ПЕШКОВА: Я не так поставлю вопрос. Взаимоотношения Сталина и Рокоссовского. Мне очень хочется из ваших уст услышать.
К.РОКОССОВСКИЙ: Ну, это тема очень огромная. И, главное, она особенно в последнее время обросла массой анекдотов всяких. И налет мифологичности прибрела. Что Рокоссовский был сталинистом таким крутым, что он за Сталина готов был пасть в борьбе. На самом деле, я думаю, все это было не так, конечно же. То есть отношение его к Сталину было отношением, скажем так, младшего командира к старшему командиру. Дело в том, что дед был военный до мозга костей, и он вот эту субординацию, все эти отношения военные между подчиненными и начальниками, между равными друг другу военачальниками, все это для него было таким важным.
М.ПЕШКОВА: Это уставные отношения. Он обязан это выполнять.
К.РОКОССОВСКИЙ: Да, кроме того, у него было свое понимание воинской этики их соотношений. И Сталин из тех начальников, которые были над Рокоссовским, был наиболее, я так думаю, подходящим, с этой его точки зрения понятий военных взаимоотношений. Он был грозный и справедливый начальник для него, помогал, когда нужно. Ну, это даже написано у него в мемуарах, полный вариант, потому что мы с братом в свое время вычеркнутые оттуда купюры вставили обратно. Он там рассуждает о том, что Сталин действительно был образец начальника. Он тебя поддержит, он тебя подбодрит, выслушает тебя, не орет, не грубит, не грозит расстрелами всякими. Я думаю, что и Сталин к нему относился с уважением, потому что у деда был такой характер – он был спокойный и главное, надежный, человек. Я так понимаю, что для Сталина было одним из важных качеств начальника – это то, что можно было на него всегда положиться. А он знал, что если Рокоссовский командует фронтом, значит, там все будет в порядке. Если даже не будет какого-то наступления прорывного, но уж по крайней мере там фронт не сдадут и не побегут и не попадут в окружение. Ну и вот отсюда и было у них такое взаимоуважение. Наверное, не без того, что Сталин и чувствовал себя немножко виноватым, поскольку он знал, откуда дед пришел обратно в 40-м году.
М.ПЕШКОВА: То, что Рокоссовский был в тюрьме, то, что он подвергся репрессиям, это каким-то образом повлияло на его военную судьбу?
К.РОКОССОВСКИЙ: Это тоже такой вопрос, знаете… Я об этом сам уже думал, рассуждая. Я думаю, повлияло . Я выскажу парадоксальную мысль – думаю, что, может быть, он и состоялся как один из маршалов Победы, один из маршалов Победы, во многом благодаря тому, что попал в эту мясорубку, но там уцелел, слава богу, потому что если бы он туда не попал, он мог бы попасть на фронт в лице командующего, скажем, Западным фронтом, например, а был момент, когда, я считаю, в первые дни войны, кто бы там ни командовал этим Западным фронтом, немцы были настолько сильны и настолько играючи разделывались со всеми, что, я думаю, было бы все равно, что там был бы Тухачевский… Ну, может, Тухачевский там бы не так далеко отступил, как это сделал Павлов, который просто бежал. Ну, тот бы, наверное, как-то собрался, может, до Минска дошел бы, а там уже не знаю, как. Начальники, которые были в первый период войны на высших постах, в основном потом все были задвинуты и окончили свою карьеру на внутренних округах. Ну, дали им там покомандовать несколько раз и после этого тоже упрятали в ставку, и они там до конца войны пробыли. А дел пошел с низов как бы. Когда начался этот погром в 41-м году, он был всего лишь командир корпуса. И при этом он успешно командовал этим корпусом. Он был замечен высшим командованием, его выдвинули сначала на армию, потом на фронт. Вообще, знаете, может, эта моя мысль парадоксальная, но я считаю, что лучше деду не было бы, если бы он уже с начала войны был генералом армии и командовал фронтом. Он бы все равно ничего не сделал там.
М.ПЕШКОВА: Как же получилось так, что, хорошо относясь к Рокоссовскому, Сталин славу Победы, апофеоз Победы, взятие Берлина, дал не ему, а Жукову? Отчего «задвинули» Рокоссовского?
К.РОКОССОВСКИЙ: Я думаю, что историки современные тоже дают ответ и, мне кажется, правильный. Это было решение, видимо, политическое. Потому что, вы же помните тост Сталина «За великий русский народ» - и действительно, это русский народ на своем хребте вынес эту победу, ну и, соответственно, наверное, считали так, что эту победную точку должен поставить русский человек. Ну вот им оказался Жуков. Мог быть Конев, скажем. Вот из этих двух я бы, может, даже выбрал Конева бы. Он был более близок к Берлину. Там уже, видимо, играли роль какие-то придворные внутри ставки. Говорят так, что Конева придержали, Жукову дали дорогу. Но я думаю, что Рокоссовский ни в коем случае не мог бы взять Берлин. По его стилю, он стал бы там какую-нибудь операцию глубокую изобретать, чтобы выиграть время и сберечь солдат, а там, как я понимаю, речь уже шла о том, чтобы взять его и все, этот Берлин, раздавить и поставить там советский флаг, быстро и не считаясь с потерями.
М.ПЕШКОВА: То, что называется «штурм и натиск»?
К.РОКОССОВСКИЙ: Да-да. Видимо, так. Там уже было не до красивых и всяких глубоких операций. Там просто надо было разгромить немцев, и все. Что и было сделано.
М.ПЕШКОВА: Ставится Рокоссовскому в вину то, что он не поддержал восстание в Варшаве, да?
К.РОКОССОВСКИЙ: Знаете, как, сложно ставить ему в вину это. Опять-таки, это же армия, а он был всего лишь командующим фронтом. И, скажем, отдать приказ своему фронту форсировать Вислу… он мог это сделать, но я думаю, что через полчаса он уже летел бы в самолете на ту самую Колыму, на которую в свое время не попал.
М.ПЕШКОВА: Его ведь вызывал Сталин, и между ними был диалог по этому поводу, да?
К.РОКОССОВСКИЙ: Я точно не знаю. Это, видимо, профессиональные историки должны об этом рассуждать. Но я думаю, что, конечно, вопрос ими обсуждался. Я думаю, что если бы было принято политическое решение, то, конечно, пусть и ценой повышенных потерь, может быть, но они форсировали Вислу и, конечно, взяли бы Варшаву. Но вот этот политический клинч, который происходил между Сталиным с одной стороны и этим лондонским правительством с другой стороны, я думаю, не позволил… Это как в шахматах положение цугцвангом, то есть уже, хочешь не хочешь, а делаешь ход такой, который ведет к ухудшению позиции. Рокоссовскому оставалось только посылать эти грузы, через Вислу перебрасывать. И он тогда послал дивизию, она переправилась в Варшаву и закрепилась, но это был, конечно, такой, чисто символический жест. Но дело все в том, что и с той стороны не было, и это уже доказано исторически, что со стороны армии Крайовы и его командования, они могли бы гораздо активнее искать контакт, а они так себя вели… Вот я даже сейчас с поляками разговаривал, они говорят – они вели себя очень так, типа «вы там стоите – ну помогайте нам; не помогаете? Значит, вы гады». Ну и все. О чем тут можно говорить? Они ни время не согласовали, ничего. Я думаю, это все-таки была авантюра со стороны поляков лондонских, а Сталин этой авантюрой воспользовался. В конечном итоге, Сталину это и пошло на руку, что называется. Те были ослаблены совсем уже, а эти поляки, которые были, набрали силу, естественно, и дальше уже распределялись там. Не знаю, мне трудно судить об этом. Это, конечно, больной вопрос. Тоже пишут так, что вот, он там стоял, Рокоссовский, на берегу и, мол, посмеивался – «ха-ха, горит моя Варшава». Ну конечно, такого не было, не могло такого быть.
М.ПЕШКОВА: «Победа, одна на всех», маршал Рокоссовский. Рассказывает внук полководца, Константин Рокоссовский, на «Эхо Москвы» в программе «Непрошедшее время».
М.ПЕШКОВА: Я знаю, что ваша мама рвалась на фронт. Что же генеральской дочери не сиделось?
К.РОКОССОВСКИЙ: Ну, она вообще была такая, знаете, боевая девушка. В детстве она играла с мальчиками, по заборами лазила. Она и с отцом, с моим дедушкой, и на охоту, и на рыбалку ездила, на лошади он ее научил, она ездила, боевая была.
М.ПЕШКОВА: Такая красивая!
К.РОКОССОВСКИЙ: Ну да. Но, вы знаете, тогда такой порыв был среди молодежи – все хотели на фронт, в том числе и она была такая же, как все остальные. В нашей семье было такой культ, что никогда нельзя было отличаться от других, и она была воспитана, как все ее сверстники. Ее отец был генерал, а у других отцы были лейтенанты или полковники. Отношение было одинаковое совершенно. Она и нас потом воспитывала в таком же духе. Как советская молодежь. Все рвались на фронт, она тоже хотела . Нашла свой экзотический способ, пошла в школу партизан-радистов.
М.ПЕШКОВА: А окончила ее?
К.РОКОССОВСКИЙ: Она окончила школу, да. Правда, ее так и не послали в тыл врага. Я думаю, что это тоже было политическое решение, скорее всего, потому что радист с такой фамилией, если бы она попалась немцам, это был бы второй вариант Якова Джугашвили. Наверняка, обязательно так и было бы.
М.ПЕШКОВА: И где же она служила?
К.РОКОССОВСКИЙ: Служила на узле связи партизанского движения центрального. Сначала в Белоруссии, а потом здесь, в Москве, был узел связи, пока партизанское движение существовало. А потом, в 44-м году, когда освободили уже, все, демобилизовали, и на этом ее военная карьера закончилась, в звании сержанта.
М.ПЕШКОВА: Но я знаю, что однажды отец спас жизнь своей дочери на войне.
К.РОКОССОВСКИЙ: Это был такой случай, да, действительно, когда она к нему приезжала на фронте, очень просилась побывать у него, и он ее взял с собой, они там где-то ехали и попали под обстрел. Действительно, все залегли и он прикрыл ее своим телом, сверху на нее прямо упал и прикрыл. Но, слава богу, никто не пострадал.
М.ПЕШКОВА: А что говорили солдаты по этому поводу?
К.РОКОССОВСКИЙ: Окружающие очень осуждали ее по этому поводу, потому что она, конечно, не такая опытная, как они все. Они-то знают, что делать. Типа зазевалась, что куда – он на нее раз. Подставила командующего под пули, под осколки снарядов.
М.ПЕШКОВА: Где Победа застала деда?
К.РОКОССОВСКИЙ: Победа застала его на его 2-м фронте Белорусском. В Висмаре, по-моему, у него стоял штаб. Он там этот день встретил. На следующий день встречался с маршалом Монтгомери, у них там были взаимные визиты. А так он там, при своих войсках. Правда, у него уже довольно спокойно было, потому что эта операция закончилась раньше, в которой он участвовал, Западную Померанию освобождал. Но все равно, там надо было наводить порядки.
М.ПЕШКОВА: А потом был Парад Победы.
К.РОКОССОВСКИЙ: Да.
М.ПЕШКОВА: Что дома говорили о Параде Победы?
К.РОКОССОВСКИЙ: Вы знаете, конкретно я так ничего не могу рассказать интересного. Не знаю, почему, но почему-то в те годы, когда дед был жив, об этом параде он очень говорили. 24 июня был обычный день. У меня и у мамы дни рождения накануне были, потом у отца. Совершенно обыденный был день. Даже никаких и не проводилось торжественных мероприятий в этот день. Ну, был парад, и был парад. Ну, кроме того, что дождь был и мундир пришлось разрезать. Это я слышал тоже от мамы. Мундиры вообще такие тогда шли…
М.ПЕШКОВА: На вате.
К.РОКОССОВСКИЙ: Да-да, в обтяжку он был, чтобы сидел хорошо. Ну и он промок за весь день так, что потом не могли снять – пришлось разрезать где-то. Ну был случай, когда потерялся орден Победы у деда. Когда его наградили, он с приема в Кремле ехал, а там, видно, крепление было плохое.
М.ПЕШКОВА: А что было после войны с маршалом?
К.РОКОССОВСКИЙ: После войны он был назначен главнокомандующим Северной группой войск, в Польше располагавшейся. Вот он четыре года там отдал восстановлению этой группы войск. Там было очень много работы. Кстати, поляки сейчас вспоминают очень хорошо именно о том периоде действий Северной группы войск, потому что это была восточная часть Германии, которая отошла к Польше, там надо было все обустраивать. Немцы, уходя, там что-то поломали, что-то увезли. Поляки тоже приезжали из восточных земель и там расселялись, у них ничего не было. Сами обустраивали войска, помогали этим полякам, как могли, машины выделяли, топливо выделяли, горюче-смазочный материал выделяли, чтобы они могли там пахать или что-то делать. В общем, работа была такая созидательная. Боеготовность должна была быть – учения, маневры постоянные, всякие сборы. Вот четыре года прошло в этой работе.
М.ПЕШКОВА: А потом ваш дед был министром обороны Польши.
К.РОКОССОВСКИЙ: Да, потом его попросили переехать в Варшаву, что он и сделал. Ну, он, конечно, не хотел ехать туда, это мне уже мама рассказывала, потому что он прекрасно понимал, что его там ждет нелегкая судьба, что потом и выяснилось. Польские товарищи попросили. Сейчас тоже ерунду говорят, что якобы его туда Сталин сослал. Знаете, пришел Сталин и сказал: «Так, Рокоссовский, будешь министр обороны Польши». Нет, конечно, такого быть не могло. Это польские товарищи – Берман, Домбровский, чтобы свой авторитет повысить, потому что дед тогда, на самом деле, в Польше пользовался большой популярностью как марша Советского Союза поляк, личные качества все знали, какой он человек. То есть был очень популярен. Они попросили Сталина, что вот, давайте вы нам пришлете. Поскольку у них в то время как раз произошел раскол с Гомулкой, там свои внутренние сложности происходили. И я так понимаю, и поляки, с которыми я общался, говорят, что они таким образом решили свои вопросы, ну а Сталин решил попутно свой вопрос. На польскую армию, а он на нее действительно рассчитывал, если бы была война, то у нее была бы важная роль, он поставил человека, который был проверен и как организатор, и как полководец. Семь лет дед там занимался созданием этого войска польского. Теперь там разделились на две половины: одни говорят, что это было ужасно, что он там был этим министром, потому что он там народное хозяйство разорял. Как сейчас у нас лоббированием занимаются наши правящие круги – то же самое и ему приходилось, чтобы было побольше денег на армию, а их же откуда-то надо было взять. Соответственно, из других отраслей забирали. И были недовольны министры, у которых отняли деньги и отдали военным. Военные, наоборот, говорят, что дел хорошую о себе память там оставил – и как министр, и как человек вообще. Большой кусок своей души он вложил в это войско польское.
М.ПЕШКОВА: Ну, уезжая оттуда, дед сказал: «Я сюда больше ни ногой». Почему так?
К.РОКОССОВСКИЙ: Ну, вы знаете, эта вся политическая возня, которая там происходила, началось в 55-м, потом 56-й год весь – естественно, для него это все было… он был абсолютно не политиком. Он был солдат, генерал, военный. И для него единственным делом его жизни была армия. Вот ему приказали: «Командуешь войском польским. Сделай из него конфетку». Он из него и делал. А все эти перипетии, кто возьмет верх, наталинцы или вторая группа, для него это было совершенно… А они его пытались все время втянуть в это дело. На одной стороне, на другой стороне. Пользовались тем, что он же все-таки был из Советского Союза, там разжигали эти страсти. Поляки же вообще к российскому влиянию очень ревниво относятся. И вторая группа, Гомулка, начала это дело раскручивать как бы, что советское влияние, русские тут. Тоже, конечно, я считаю, ошибка была большая, что этих русских офицеров уж очень много было туда переведено, в войско польское. Это, конечно, не могло не сказаться. Не знаю, почему это было так. Я это объясняю только тем, что, видимо, уже решили, что соцлагерь постепенно сливается, сливается в одно большое, могучее и единое целое, и уже все равно, кто ты там, поляк командующий, можно было взять советскую армию, чтобы он там кем-нибудь покомандовал. Но вот это вот, конечно, ему бросалось в глаза, что очень много русских фамилий, и полякам это не нравилось. И вот эта вся политическая возня, конечно, для него была очень… И его приглашали остаться. Гомулка ему сказал: «Оставайтесь в Польше, мы вам пенсию назначим, будем вас на приемы приглашать, в форме будете ходить». Он сказал: «Нет, спасибо». И уехал в Москву.
М.ПЕШКОВА: А что в Москве его ждало?
К.РОКОССОВСКИЙ: В Москве его назначили сначала зам министра обороны, покомандовал какое-то время Северокавказским военным округом. Говорят, что это было связано с событиями на Ближнем Востоке, там в 57-м году была 2-я арабо-израильская война. Но не знаю, мне кажется, что это все-таки больше было связано с тем, что в Москве перестановки в Минобороны намечались, и, видимо, кто-то решил, что Рокоссовский, а это человек, близкий к Жукову, где-то они служили вместе, туда-сюда…
М.ПЕШКОВА: Они еще со времени конного училища.
К.РОКОССОВСКИЙ: Да, с Ленинграда, с курсов они были знакомы. Вот его послали туда командовать. Дед был солдатом: ему приказали командовать – значит, будет командовать. Значит, так надо. Год покомандовал, потом его отозвали в Москву. И назначили его главным инспектором Минобороны. Вот он в этой должности пять последних лет и прослужил. В смысле, до того, как его отправили в отставку фактически.
М.ПЕШКОВА: Сколько лет он в отставке побыл?
К.РОКОССОВСКИЙ: «Генеральская группа», это так называлось. Где-то с 63-го по 68-й год, пять лет он был.
М.ПЕШКОВА: Как он писал мемуары? Вы ведь свидетель.
К.РОКОССОВСКИЙ: Мемуары он писал сам, да, я видел, все это происходило на моих глазах. В основном на даче. У него кабинет, он там сидел и писал карандашом всегда, практически все время. Сам все правил. Потом отправляли то, что он написал, в Минобороны машинистке, это дело печатали, привозили, опять он правил. Причем у нас несколько вариантов этой рукописи, начиная от рукописной, кончая уже окончательным вариантом, который был уже без его правок, когда он сказал, что вроде все, нормально, написал. Потом, правда, тоже еще поправили другие люди.
М.ПЕШКОВА: Сигнальный экземпляр ваш дед подписал буквально на смертном одре, через день его не стало, да?
К.РОКОССОВСКИЙ: Практически да. То есть он ее не увидел, эту книгу, фактически. И, может, и хорошо, что не увидел.
М.ПЕШКОВА: Это была последняя подпись Рокоссовского на титульном листе.
К.РОКОССОВСКИЙ: Да.
М.ПЕШКОВА: А почему хорошо, что не увидел?
К.РОКОССОВСКИЙ: Ну, потому что ее так обкорнали, скажем так, там эти военные центры, работал ГлавПУР. Это можно видеть по последним изданиям – то, что мы с братом восстановили. Оттуда убрали все мысли, которые могли бы быть…
М.ПЕШКОВА: Действительно крамольные для того времени?
К.РОКОССОВСКИЙ: Ну, по тем временам, конечно, да. Потому что он там рассуждал о том, почему происходили эти провалы первого года войны, и он там об ошибках ставки писал, и о персональных ошибках тогдашних командующих Генштаба, и округов, и довольно нелицеприятные оценки личные давал – в частности, Павлову, Кирпоносу. По тем временам это было очень неподцензурно, скажем так.
М.ПЕШКОВА: У деда ведь была дача. Ее спалили, да?
К.РОКОССОВСКИЙ: Ну, мы так думаем, что спалили.
М.ПЕШКОВА: Я почему спросила о даче – дед ведь очень любил дачу, у него даже там был свой огородик.
К.РОКОССОВСКИЙ: Да.
М.ПЕШКОВА: Каким дачником был маршал Рокоссовский?
К.РОКОССОВСКИЙ: Он действительно был дачником таким, заядлым. Когда у него было свободное время, он участвовал во всех дачных мероприятиях вплоть до того, что, скажем, если забор надо было починить, а у нас был такой деревянный забор, поставили в 45-м году этот забор, а уже где-то в 60-е годы, естественно, столбы там подгнили, доски надо было менять. Он всегда участвовал в этих мероприятиях – сам, с лопатой, и копал, и утрамбовкой занимался, там целая бригада работала над этими столбами. Любил косить траву. Там лужайки у нас, дорожки были – он сам все косил. Ну, конечно, не все, потому что ему не под силу было. Утром в воскресенье выходит, возьмет косу – у меня, кстати, коса до сих пор сохранилась, и этой косой – жух-жух, все скосит. Огородик, действительно, был. Выделилось ему несколько грядок, и он там сажал. Мы с братом помогали ему поливать – лучок, всякая…
М.ПЕШКОВА: На каждый день, да?
К.РОКОССОВСКИЙ: Да-да.
М.ПЕШКОВА: Ну и были яблони.
К.РОКОССОВСКИЙ: Да, яблони были. И тоже была проблема с ними – когда большой урожай, ветки начинали ломаться. Был такой случай – мне было лет 15, наверное, когда дед заработал гипертонический криз с этими яблоками. Это был 67-й год, очень большой урожай, ну и стали ломаться эти ветки. Он мне и говорит: «ну давай пойдем, подопрем их чем-нибудь». Мы вырубали с ним в лесу стволик тонкий, делали развилочку, туда подставляли. Целый день там провели на солнцепеке, а потом ему стало плохо. Вызвали «скорую». Меня родители очень упрекали. Я говорю: «А что я могу сделать? Он же сам – давай, давай. Я ему что, скажу – все, дед, прекращай?»
М.ПЕШКОВА: Каким внук запомнил деда, каким полководец был среди близких. Семейные истории. Непременно будет продолжение программы с внуком маршала Рокоссовского, тоже Константином Рокоссовским. Алексей Нарышкин – звукорежиссер. Я – Майя Пешкова. Цикл «Победа одна на всех», программа «Непрошедшее время».