Галина Хованская: о родителях и немного о себе - Галина Хованская - Непрошедшее время - 2009-09-20

М.ПЕШКОВА: 2010-й не за горами, равно как и 9 мая, когда будут отмечать полукруглую дату окончания Великой Отечественной. Судьбы детей войны, как и рожденных в оны годы, так и тех, кто ее перенес, будучи без родителей и хотя бы оставшиеся без одного – кем стали эти дети? Сегодня беседую с депутатом Государственной Думы Галиной Хованской.

Г.ХОВАНСКАЯ: Родилась я в Москве в августе 43-го года. Это был день освобождения Харькова, был первый салют. Очень символично, и конечно, мама была счастлива, что я появилась на свет, потому что время было крайне тяжелое, питалась она картошкой, как она мне рассказывала, в то время. Даже в Москве, даже в относительно благополучных, по сравнению с другими городами, которые были под оккупацией немецкой. Так вот, бабушка ей сказала: «Будешь рожать» – это первый ребенок. А история взаимоотношений папы и мамы очень интересная, потому что она после окончания школы… она училась очень хорошо и поступила в Московский Государственный Университет на исторический факультет. Вообще-то у меня гуманитарные корни, так что удивительно, что я потом пошла в очень серьезный технический вуз. Старшим преподавателем на ее курсе был мой отец, Самойлов Петр Петрович. Он был очень, как говорят его друзья и родственники – ну, сейчас их все меньше и меньше, но тем не менее – о нем очень тепло отзывались, и половина девчонок на курсе была влюблена в него. Он был старше мамы на 13 лет. Роман начался до войны, а вот прежде чем уйти на фронт – а он ушел добровольцем, как и многие преподаватели Московского Государственного Университета, он ушел добровольцем. Он ушел сразу, потом появился в Москве и настоял на том, чтобы зарегистрировать брак. В 42-м году это было, осенью. Такая вот семья. Они очень мало побыли вместе. Но он меня видел, он меня держал на руках. Более того, у него была контузия, ранение, голова пострадала. Три пальца на правой руке, ну, как бы, обрезаны, да, вот, их не существовало. Но тем не менее, двумя пальцами и обрубком третьего он мог держать пистолет, и поэтому он, имея предложение остаться в Харьковском военном округе и руководить вот этим округом – он тогда уже был высокий офицерский чин, он был подполковником к тому времени – он отказался. И мама мне всегда говорила, он спросил: «Как ты считаешь, как мне поступить? Вот такое предложение». И она тогда сказала: «Решай сам, как считаешь нужным». Вот она говорит: «Я себя потом неоднократно ругала…» На самом деле, за что ругать? Как бы, такая судьба… Ну, короче говоря, он снова ушел на фронт, и писал он маме регулярно. И вот, в апреле месяце 45-го года вдруг прекратились письма. И 9 мая – а мы жили на углу улицы Петровки и Столешникова переулка, раньше там было кафе «Красный мак», если вы знаете эти места московские. Сейчас там отель «Мариотт». Но тем не менее, это вот, мой родной был дом там, и недалеко Большой театр. И когда был салют в честь победы над фашистской Германией, мама пошла со мной к Большому театру, и она смотрела на этот салют – она мне потом рассказывала – и обливалась слезами, потому что чувствовала, что что-то… что-то не так. Короче говоря, наша семья поручила похоронку в середине мая, т.е. уже после того, как все знали, что мы победили, со слезами на глазах. Он был ранен осколком снаряда – это Восточная Пруссия, под Кенигсбергом – и через сутки скончался в госпитале. И вот Вы знаете, я много лет пыталась выяснить, где же эта могила, потому что он был похоронен с воинскими почестями – об этом нам написал генерал Скринников, его непосредственный руководитель, начальник, очень теплые слова, но ничего конкретно не было сказано по поводу места захоронения. Я вот благодарна вашей радиостанции, потому что именно от вас мы в прошлом году узнали о том, что открыты архивы министерства обороны, и мой муж зашел на сайт министерства обороны, и там действительно были открыты вот эти вот адреса захоронения. Совершенно не то место, о котором мы думали – теперь я, вот, его знаю, и как-то хочется очень найти. Но найти пока, без посторонней помощи я не могу. Место называется Манофельд, но это немецкое название, и оно переименовано. Видно, это такое маленькое местечко, что его не было в списках – ни в польских списках, ни в наших российских списках переименований. Я все-таки думаю, что это на нашей территории, и вот я хочу попросить просто коллег и бывших коллег по Калининградской области все-таки выйти на какие-то архивы, и может быть, кто-то из старых жителей этих мест знает это старое название. Потому что, видимо, это очень маленькое местечко. «Фельд» - это «поле», «Манофельд»… я не знаю, я немножко знаю французский, знаю английский, но немецкий я… Знаете, у меня к этому языку – вот сейчас я признаюсь честно – было какое-то отвращение, вот, не могла я его учить, он мне был неприятен, он… и в Германию я не могла поехать, очень-очень долго. Даже были приглашения какие-то. Вот я приехала впервые в Германию, когда мне было уже за 50. Т.е. я уже была депутатом Московской Городской думы, была делегация тогда в Берлин, и я, вот, в составе этой делегации первый раз приехала. Ну, хотя я взрослый человек, и все это понимаю, но на уровне где-то, вот, внутренних каких-то ощущений с детства, ну, я не могла этого… не могла принять, не могла понять. Так что в этом смысле я, конечно, страшно завидовала всем своим подругам и друзьям, у которых отец пришел, пусть без ноги, пусть без руки, сильно раненый и больной, но все-таки он пришел, он вернулся, и мои друзья и подруги, они имели право на вот такое необходимое общение. Вот я этого права была, к сожалению, лишена, это мне было страшно обидно, несправедливо казалось. И я придумала себе детские фантазии о том, что все-таки папа жив.

М.ПЕШКОВА: Ваша матушка ведь больше не вышла замуж?

Г.ХОВАНСКАЯ: Она была очень симпатичная, эффектная даже женщина, очень энергичная. Ухаживало за ней много, много, безусловно, и после войны, хотя был дефицит серьезный среди женихов, вернувшихся с фронта. Ну, в общем, не получилось у нее второй раз создать семью вот так вот. И причина была и во мне, в том числе, потому что я тех, кто появлялся у нас в доме, я их не воспринимала, не могла назвать папой никого больше. Вот я, как бы, это не могла сделать. Вот, так что для меня это, в общем, тяжелый праздник, личный очень, да, такой. И я всегда говорю, что для меня два праздника – вот Новый год я воспринимаю, да, и 9 мая – считаю, что это действительно наш праздник, за который не надо агитировать, не надо объяснять, что это такое. Вот пока мы живы, мы это помним. А ведь отец имел бронь – ну а сейчас есть только запись в Университете на доске среди преподавателей, погибших, не вернувшихся с Великой Отечественной войны. А сейчас моя старшая внучка, она учится в Университете – вот, поступила, да. Потому что, к счастью или к сожалению, но у нас вся семья – и я, и моя дочь, мой супруг – все мы закончили Московский инженерно-физический институт.

М.ПЕШКОВА: Это ведь такой трудный вуз – как Вы учились? Как девочки учатся..?

Г.ХОВАНСКАЯ: Да, МИФИ, МИФИ. И в те времена, действительно, девочке было очень и очень сложно туда поступить. Т.е. для нас были особые правила игры. Потом так случилось, что я заболела, не сдавала экзамены на аттестат зрелости, поэтому моя серебряная медаль, она не состоялась. Меня освободили, мне вывели просто отметки по текущим – ну, я серьезно заболела, попала в больницу. И потом у меня вдруг возникло, вот, время, когда я, вот, могла позволить себе выбирать. Учитель математики рекомендовал мне идти на мехмат, преподаватель истории рекомендовал мне идти на истфак, а преподаватель английского языка рекомендовал мне идти в МГИМО или в Инъяз. И вот, у меня, значит, были такие, разнонаправленные предложения и рекомендации. Ну, я решила, что я ничего не теряю, попробую-ка я в МИФИ поступить. Там экзамены были раньше. Вы знаете, я с легкостью написала экзамен по письменной математике и получила «4». Это практически невероятно, это считайте, уже, вот, проходной балл был для девочки, да, даже для девочки. Потому что для мальчика достаточно было на «тройку» написать письменный, потому что после письменного экзамена уже конкурса практически не было. Это… и я с запасом, в общем-то – у меня английский был очень хорошо, сочинение я тоже написала, т.е. у меня было еще два балла, как бы, запасных. И я помню, как я писала эту письменную математику и еще помогала девочке соседке, которая впоследствии… мы с ней были очень дружны, подсказывала, что там ей нужно сделать для того, чтобы закончить один из примеров. Ну, надо было какое-то количество примеров решить для того, чтобы получить хотя бы «тройку». Ну вот такая вот история. Ну а поступить в МИФИ – это еще очень мало. Надо там еще удержаться. У нас после первой сессии ушло 7 или 8 человек, т.е. они не смогли выдержать этой нагрузки. И конечно, очень тяжелый, и не только потому, что ты должен соображать, но потому что просто объем огромный был, нагрузка была очень серьезная. Первый курс у меня прошел относительно благополучно, а на втором курсе, так как я неплохо пела, меня пригласили во второй состав джаза МИФИ солисткой. И Вы знаете, что такое, когда тебе 18 лет, ты солистка джаза, а вуз мужской… Ну короче говоря, после второго курса я вышла замуж. Меня, как бы, мой муж со сцены снял, но потом всегда мне говорил: «Я из тебя сделал отличницу. Была ты троечница, а сделал я из тебя отличницу». Ну потому что, естественно, дом, семья, уже меньше, как бы, всяких отвлечений, и последний курс у меня, там, «четыре», «пять» - в общем, действительно, такие, достойные отметки. Довольно успешно закончила Московский инженерно-физический институт, и меня распределили, тогда он назывался Отделение прикладной математики, теперь это Институт прикладной математики имени Келдыша, Академии Наук. И попала я в отдел системного программирования, потому что мне очень нравилось программирование, а тем более, слово «системное», это так было интересно. Ну мне действительно очень нравилась вот эта моя специальность. У меня достаточно много было, ну, естественно, совместно, в коллективе, работ. Мы делали первые операционные системы на вычислительных машинах. Это было безумно интересно. У нас там были ночные смены, дежурства, вылавливания ошибок, и т.д. – так все было романтично. Но эта романтика немножко, как бы, исчезла после того, как у меня родился ребенок. У меня дочка родилась, и это, конечно, привело к тому, что возникла пауза в работе, достаточно длительная. А из нашей специальности выпадать нельзя, потому что все время что-то было новое.

М.ПЕШКОВА: Депутат Госдумы Галина Хованская о родных и о себе в программе «Непрошедшее время».

Г.ХОВАНСКАЯ: Тем не менее, я достаточно быстро вышла на работу, а ребенка пришлось отдать в ясли, потому что жить в то время, хотя мой муж подрабатывал – и в журнале переводил статьи, и он уже закончил институт и работал тоже – было тяжело. Что такое тогда были ясли – это понятно. Значит, без конечные больничные листы мамы, когда ты получаешь удовольствие от того, что ты или нашел ошибку, или ты придумал какую-то ветку в алгоритме перестройки дерева двоичного – в общем, интересное, интересное было время. У меня были очень сильные руководители, было чему поучиться.

М.ПЕШКОВА: Защититься Вы не успели, да?

Г.ХОВАНСКАЯ: Постоянно говорил мой руководитель: «Хованская, ну когда ты наконец защитишься?» В нашей группе было много мужчин, а им надо было кормить семьи, а мой муж, уже тогда молодой доктор наук физико-математических, говорил: «Ну зачем тебе нужен этот диплом? Чтобы ты ходила важная такая, солидная». Я говорила: «Ну действительно, зачем? Вот там есть, вот, Саша, Петя, там, еще кто-то – им же надо, им надо семью кормить». Мне в свое время присвоили звание, был такой период, когда без защит присваивали звание старшего научного сотрудника. Так что в этом статусе я побыла. Потом жизнь складывалась очень интересно, потому что началось сотрудничество с Центром ядерных исследований – это центре в Женеве.

М.ПЕШКОВА: Мы все тогда находились под властью фильма «Девять дней одного года».

Г.ХОВАНСКАЯ: Да, да, да. И вот, мой муж как раз был из этой когорты энтузиастов-физиков, которые работали… физика элементарных частиц, да? Физика высоких энергий.

М.ПЕШКОВА: А девчонок и близко ведь не подпускали к этой отрасли знаний.

Г.ХОВАНСКАЯ: Более того, я вот не сказала, но в МИФИ было несколько факультетов – три факультета основных, дневных – так только на один факультет принимали девочек – это факультет электронных и вычислительных машин. Все остальные факультеты другие принимали только мальчиков. Жизнь сложилась, что мне пришлось поехать с ним, потому что он от своего института возглавлял группу по сотрудничеству, международному сотрудничеству. И вот, я посмотрела, как живут там и как живем мы. Знаете, у многих моих знакомых, которые приезжали впервые… а я нигде не была за границей, не ездила даже в Болгарию и т.д. – вот я сразу попала в Женеву, вошла в магазин… Ну вот сейчас нам все это привычно, но вот музыка, свет, полные прилавки. В общем, от этого даже заболела голова сначала, потому что это очень было непривычно, да, после наших спокойных темных полупустых магазинов это было, конечно, нечто. Так как я неплохо знала английский – да, сейчас вот я его уже теряю, потому что нет практики, а тогда, в общем, я за несколько дней уже, как бы, восстанавливали язык – мне предложили работать программистом в этом же центре. И сказали, что они мне будут платить деньги даже большие, чем моему мужу. Но это продолжалось очень недолго, буквально три недели. Потому что Вы помните, тогда был Афганистан, и поступила грозная бумага из министерства соответствующего работу прекратить, деньги сдать. Но я деньги, к счастью, никаких не взяла. И я очень сожалею, хотя я как раз только начала входить, получать удовольствие от этой работы и от общения. Хотя это было непросто – прикладная уже для меня была область. Но тем не менее, мне было достаточно интересно и легко, тем более, что с языком, так, сильных проблем не было. На английском все говорили. Французский я тогда, конечно, совсем не знала – это потом уже, как я говорю, мой рыночный французский – это ну, пришлось его набирать, в городе просто. Иначе нельзя. Потом я вернулась, и Вы знаете, вот я когда вспоминаю себя, я девочкой, вот, где-то второй-третий-четвертый-пятый классы, я была такой активной – я была запредседателя совета дружины пионерской. А потом, когда взрослеешь, начинаешь сравнивать, все это осознавать, полностью прекратила свою активность в общественной жизни. И возникла она снова – вот Вы не поверите, мне уже было не так мало лет, да, я уже была очень-очень взрослым человеком, и дочь у меня уже вышла замуж. И вот это время, Вы помните, вот эти перемены – первые выборы в Верховный совет. Вот когда я почувствовала, что от меня хоть что-то может зависеть, вот здесь я уже пошла в общество избирателей – тогда во Фрунзенском районе у нас было общество избирателей «Демократических выбор». Вот, и я там стала самым активным участником этого процесса. Т.е. мы уже участвовали, поддерживали наших кандидатов в Верховный совет, а потом, когда были назначены выборы во Фрунзенский райсовет, в Моссовет, мы провели всех в Моссовет, всех, кого хотели. Тогда нашим листовочкам, набитым на моем компьютере, с очень таким, грязным шрифтом, доставали из почтовых ящиков – им верили, вот этим нашим бумажкам с рекомендациями, за кого надо голосовать. Ну вот, все-таки хочется вернуться к моей семье, рассказать, откуда папа. Вы знаете, в основном вся информация у меня была от моей двоюродной сестры – дай Бог ей здоровья, она, вот, до сих пор мне звонит. Она дочь младшей сестры моего отца, а в семье родилось 13 детей. Бабушку мою звали Варвара Илларионовна Руднева. А дедушку Петр Алексеевич Самойлов. И выходцы они – это Ливны… Ну, это сейчас Орловщина. Село Введенское. Они говорили, что «мы всегда были вольными, мы никогда не были крепостными». И вот тот дух как-то, видимо, ко всем детям и внукам перешел, эта вольница. Дедушка умер в канун революции, иначе бы его как офицера царской армии не было бы, потому что один из сыновей – по-моему, Николай – вот он как раз погиб в революцию, офицер тоже белой армии был. Ну, 11 детей выжило. Т.е. семья большая была. Но так как они сопровождали, насколько я помню, великого князя, вот, в свете была, то дети рождались везде – кто-то в Петербурге, кто-то в Москве, кавказские минеральные воды, Пятигорск, Грузия – вот отец родился в Тбилиси, хотя он никакого отношения не имеет к Грузии, но вот место рождения – это город Тбилиси у него было написано. И некоторые так и осели там – вот в Пятигорске одна из моих теток жила очень долго. Вообще, ко мне те, кто выжил, относились очень хорошо. Ну, естественно, они меня жалели, потому что папу очень любили, говорили, что «мы не потому, что, вот, он погиб, а потому, что мы его действительно любили», вот он был замечательный, хороший человек. И очень нежно ко мне относились и как-то всегда жалели. Ну вот это вот такая была семья замечательная. Про старшего брата Ивана мне как раз, вот, моя двоюродная сестра говорила, что он большая был умница, и его в какой-то момент послали в Германию, и он оттуда уже не вернулся. Т.е. я не знаю, что с ним произошло. А его дети жили с нами в этой огромной коммунальной квартире на углу Петровки и Столешникова переулка. Вы знаете, у нас была очень хорошая квартира, несмотря на то, что там было очень много комнат – я сейчас даже не знаю, семь или восемь семей жило – но там помимо моих родственников, да, в других комнатах, еще жили семьи актеров. Ну, рядом же этот центр, театры – артисты цирка, режиссеры, артисты драматического театра имени Пушкина… Ну в общем, у нас такие были праздники замечательные, я так все это помню хорошо. Сейчас, конечно, такое встречается редко, но какое-то было, вот, единство. Т.е. не было жутких этих склок коммунальных. Хотя, конечно, конфликты, они всегда бывают – на кухне, где, в общем-то, две плиты, восемь конфорок, все хотят что-то такое приготовить. Потом, когда-то много лет спустя маме дали квартиру, и мы переехали на Волоколамку. Это очень теплые воспоминания – поселок Сокол. Он до сих пор, к счастью, сохранился, и я в свое время, будучи уже депутатом и Городской Думы, избранная от этого же округа, сделала все, чтобы сохранить поселок Сокол.

М.ПЕШКОВА: Это там, где художники жили?

Г.ХОВАНСКАЯ: Совершенно верно. Там до сих пор вот эти деревянные коттеджи. Но это памятник градостроительства. И там местное самоуправление – вот, зародыши первых таких образований были, потому что этот фонд, он никому не был нужен, его просто сбросили жителям, тогда райсовет передал им весь этот фонд. Глава управы говорил: «Была б моя воля, я бы все здесь снес и построил бы нормальные дома, а не эти деревяшки». Но, в общем… Но правда, ему было приятно, когда из Великобритании приезжали делегации, приходили смотреть, как у нас тут с самоуправлением, как жители справляются с этим. Вот я о папе много рассказываю, да, о его семье, а вот о маме ничего не сказала, да? Ну, как Вы знаете, она была студенткой истфака, после войны она все-таки закончила, несмотря на вот эту тяжелейшую ситуацию – одна с ребенком маленьким на руках… Ей помогала моя бабушка. Мама была таким, очень активным партийно-советским работником, свято верившим, также как и отец, что вот, светлое будущее у нас впереди. И она ушла на научную работу в свой университет, в МГУ. Т.е. она до, вот, самой смерти работала… Кстати, она защитила и диссертацию, и работала старшим научным сотрудником на экономическом факультете МГУ. А родом они были, корни откуда – Западная Белоруссия. Бабушку звали Ольга Ивановна. У нее было четверо детей, моя мама старшая была. Ну, они приехали в Москву, когда деда сюда направили на учебу – это где-то, наверное, 20-й год… Если семья отца вообще очень-очень давно в Москве, еще до революции, то это, вот, где-то в 20-м году они приехали в Москву. Но семья развалилась. Вот, четверо детей – один умер мальчик, трое выжило, но дед был страшно недоволен, что бабушка все внимание уделяет только своим детям и совершенно не занимается им. Вот, я его видела один раз в жизни. Он так, ко мне был очень мил, нежен. Когда узнали о том, что он умер, бабушка настояла на том, чтобы поехали и на его могилу, и привели там все в порядок. А мама говорит: «Зачем, он же столько тебе, в общем-то, боли причинил». Она говорит: «Да вот, просто за то, что вот он ваш отец, что вы… благодаря ему вы есть». Я не знаю, кем бы я была, если бы папа был жив, может быть, я бы пошла и по гуманитарной стезе. Но тем не менее, вот, когда меня избрали первый раз депутатом Городской Думы, несмотря на то, что я системный программист, и это очень помогает в законотворческой деятельности, я все-таки закончила Государственный правовой университет. Вы знаете, вот не для диплома, а просто для себя. И я сейчас ни одной секунды не пожалела, что я, в общем-то, в течение двух лет добросовестно штудировала все, что нам предлагалось выучить. Не любила, правда, уголовное право очень – вот как-то его еще до сих пор не люблю. Все меня в гражданское, жилищное, семейное – это сфера меня очень интересует. И я еще раз говорю, что это сделала исключительно для того, чтобы более грамотно работать. Я все свои законопроекты пишу сама. Т.е. я не отдаю заказы куда-то, каким-то юристам. Безусловно, я всегда слушаю все замечания, особенно если они конструктивные. Даже если мне не нравится по каким-то причинам.

М.ПЕШКОВА: А дальше был длинный разговор о законотворчестве и обо всем, что наполняет жизнь депутата. Но увы, это иная программа. Звукорежиссер Алексей Нарышкин, Анастасия Хлопкова, а я Майя Пешкова. Программа «Непрошедшее время».