Андрей Платонов - Непрошедшее время - 2009-08-23

М.ПЕШКОВА: «С фотографии на нас смотрит худощавое лицо, простое, как сельская местность, смотрит терпеливо и как будто с готовностью принять и преодолеть всё, что выпадет», - вспомнила слова Бродского о Платонове из эссе «Катастрофы в воздухе», памятуя, что скоро 28 августа, 110 лет со дня рождения Андрея Платонова, и что по случаю такого скромного юбилея увидит свет собрание сочинений прозаика. Вообще-то, отмечали всегда день рождения автора «Реки Потудань», «Чевенгура», «Ювенильного моря» и «Сокровенного человека» 1 сентября. Казалось, так много знаем уже о Платонове. А после беседы с профессором МГУ и Литинститута Алексеем Варламовым поняла, что столько еще неизведанного в биографии писателя, что дай бог, не остаться бы нынешнему поколению у него в долгу.

М.ПЕШКОВА: В контексте той книги, которая готовится в издательстве «Молодая Гвардия» в серии ЖЗЛ, почему вы решили написать книгу о Платонове? Что вас побудило?

А.ВАРЛАМОВ: Я скажу так. Я очень долгое время не решался писать книгу о Платонове, потому что слишком уж люблю этого писателя. Я как-то для себя решил, что писать книги лучше о тех, к кому относишься с уважением, с интересом, но при этом можешь оставаться по-своему беспристрастным и, в равной степени видя положительные и отрицательные стороны своего героя, а известно, что писателя без скелета в шкафу не бывает, и этот скелет необходим для понимания духовного облика любого писателя, так вот, на эти вещи надо уметь смотреть спокойными глазами. Я не настаиваю, что любая книга должна так писаться, но, скажем, моя творческая манера – мне так писать лучше. И поэтому я интуитивно старался о Платонове не писать, хотя мне очень хотелось узнать про его жизнь как можно больше. Про него больше, чем про кого бы то ни было из других русских писателей 20-го века. Потому что мне он представляется, с одной стороны, самым загадочным, самым непонятным и таинственным из русских авторов, с другой стороны, самым важным для понимания того, что вообще является стержнем всех моих поисков, а именно – что, как и почему произошло с Россией в 20-м веке. Что это было, советский опыт? И вот как мне представляется, Платонов глубже всего эти вещи понял. С одной стороны, Платонов – очень исследованная фигура. В мире существует огромная армия платоноведов, людей, влюбленных в своего героя, людей, очень дружных между собой. Меня это поражает – насколько раздражены против друг друга, насколько разрознены булгаковеды, и какие распри кипят в этом стане, настолько, как мне кажется, объединены личностью Платонова люди, которые занимаются его творчеством. Но здесь, конечно, хочется сказать огромные слова благодарности, уважения, признательности Наталье Васильевне Корниенко, которая, как мне представляется, возглавляет этот орден платоноведов, человек очень глубокий, очень умный и в то же время достаточно широкий, чтобы принимать различные точки зрения и взгляды, которые на Платонова существуют, очень тактичный человек, очень хороший стратег, и под ее руководством выходило масса исследований о Платонове, и выходит научное собрание сочинений в ИМЛИ. Но биографии Платонова, тем не менее, как таковой, биографии, рассчитанной не на специалиста, а на широкого читателя, у нас, в общем-то, не написано. Есть несколько книжек, но, как мне представляется, их трудно назвать биографиями. Они явно книжки неполные. Я в конце концов решил, написав несколько других писательских биографий, о платоновских современниках или чуть более старших по возрасту, что, может быть, теперь я готов взяться за эту книгу. Хотя, наверное, это самая сложная для меня работа. Но, в конце концов, решил попробовать.

М.ПЕШКОВА: И как идет работа? Вернее, когда мы, читатели, уже сможем прочитать эту книгу?

А.ВАРЛАМОВ: О конкретных сроках мне говорить трудно. Работа, в общем, приближается к концу. Она была очень трудная, она была очень интересная. Ну, может быть, на какие-то вещи, которые меня самого очень волновали, те вопросы, на которые я не находил ответа, если я не нашел совсем уж точно ответ, все-таки что-то мне сделалось немножко более ясным. Может быть, Платонов как-то больше приблизился ко мне. Может, обрисовались какие-то его контуры. Может быть, как-то удалось запеленговать какие-то координаты, траекторию, по которой движется это земное небесное тело. Но оценивать, естественно, работу не я же должен.

М.ПЕШКОВА: Что вам удалось открыть для себя в Платонове, работая над книгой? Ведь наверняка были какие-то личные открытия.

А.ВАРЛАМОВ: Мне довольно часто приходилось рассказывать о своих других книжках, написанных в жанре ЖЗЛ, и как-то я никогда не смущался этими рассказами, как-то достаточно легко находил верный, как мне представляется, тон, ну или, по крайней мере, тон, в котором я себя чувствовал уверенно, говоря о Толстом, о Булгакове, Грине или Пришвине. А с Платоновым некоторая робость у меня все-таки остается. Но, скажем так, из личных открытий или не открытий – для платоноведов никакого открытия в этом нет, но некоторые предубеждения, которые относительно Платонова у меня в голове существовали, не только у меня… например, существует такое мнение, что Платонов был некий самородок, некий такой необразованный человек, который просто силою своего природного таланта, некоей невероятной мощью ворвался в литературу и вот написал те книги, которые вызывают сегодня столько споров, столько размышлений, столько мнений и суждений различных. На самом деле, он был очень образованным человеком. Просто элементарно книжно образованным. Очень начитанным. Молодость не прошла для него зря с этой точки зрения. Он много читал. Это был человек, который идеально совпал со своим веком. Он родился в 1899 году, как всем известно. В этом же году родились Набоков, Хемингуэй, который так любил Платонова, как мы знаем, Леонид Леонов. Но говоря о Платонове, важно подчеркнуть, что это был человек, чья молодость идеально совпала с революцией. Если другие герои моих книг – а, в общем, понятно, что какой-то зуд сравнения всегда у исследователя присутствует, и Пришвин, и Алексей Толстой, и Михаил Булгаков – резко отрицательно отнеслись к октябрьскому перевороту, то у Платонова было скорее блоковское отношение к революции – всем сердцем, всем телом, всем сознанием слушайте революцию. Он ее слушал. Он ее и полюбил. И он отдался революции, пошел навстречу революции, поверил в ее энергию, в этот красный взрыв, который действительно произошел в России в начале 20-го века, он поверил так, как только может поверить русский человек. В то же время, Платонов – это такой чан бродильный. Вот у Пришвина был такой образ исторического чана, исторического котла, к краю которого он, Пришвин, подходит, видит, что в этом котле, в этом чану происходит, как бы внимательно, честно описывает, что там происходит, но туда не бросается. Потому что, как полагал Пришвин, не дело писателя – бросаться в этот чан. Дело писателя – такой верстовой столб, мимо которого все ездят, а он все точно фиксирует. Вот платоновское отношение к жизни, к литературе, к ценностям духовным было прямо противоположным. Он не то чтобы даже бросился в этот чан, а он просто в этом чану родился и никогда из него не выходил. И поэтому его опыт, то, через что он прошел, это действительно абсолютно уникальный опыт. Если коротко говорить о его молодости… О Платонове коротко говорить, на самом деле, очень трудно, но все-таки уж совсем коротко. В 20-м году это один из самых блистательных воронежских журналистов. Это действительно такая восходящая звезда. Такого успеха, такого признания, такого внимания к себе в хорошем смысле этого слова, как в 20-21гг. в Воронеже, у Платонова больше никогда не будет. И вдруг этот человек уходит из литературы на несколько лет. Уходит по причине, которая его современникам казалась даже несколько смешной, даже несколько нарочитой, хотя в этом не было никакой нарочитости. Причина была такая. В 1921 году в Поволжье случился голод, и этот голод для Платонова был страшным ударом. Ударом, потому что, как мне представляется, это был человек, который все-таки жил с уверенностью, что после революции ничего дурного с Россией, вот такого дурного в таком глобальном масштабе, произойти уже не может. Что революция действительно призвана нести людям счастье, освобождение, избавление от тех ужасов, которыми изобиловала дореволюционная жизнь. А Платонов действительно считал, что Россия до революции жила ужасно. По-разному к этому можно относиться с нашей некоторой, как говорят, ностальгией по дореволюционным временам. Но вот к Платонову это вообще никоим образом не относиться. Он считал, что до революции Россия жила ужасно, и практически ничего просветляющего в этой дореволюционной жизни он не находил. И вдруг оказалось, что стало еще хуже, что случилась страшная катастрофа. И вот в этих условиях он счел для себя невозможным заниматься литературным трудом. Он счел, что дело честного русского человека, честного коммуниста, если угодно, честного большевика, заключается в том, чтобы заниматься практическим земледелием, практической мелиорацией. При том, что Платонов даже из партии вышел в это время, поругавшись с коммунистами – у него вообще был строптивый характер, но плюс, в каком-то смысле это были и идейные разногласия. Он считал, что партия оказалась не на высоте момента, что она не переживала так трагически то, что с Россией происходит. Вот этот градус сочувствия, градус сострадания в Платонове огромен. И вот здесь опять, поскольку всегда есть желание смотреть, что происходило с крупными русскими писателями в одно и то же время и как они реагировали на одни и те же события, в тот самый период, в августе 21-го года, когда Платонов пишет яростные, гневные статьи в воронежской прессе о том, что необходимо бороться против голода, что главным врагом советской России является природа, которая устроила голод, Бунин в это время пишет в своем дневнике, что как надоела эта сволочь Русь своими воплями, своими вот этими вот бедствиями. И я привел в своей книге эту цитату не для того, чтобы Бунина лягнуть – я Бунина очень люблю, - а для того, чтобы показать, насколько вообще расходились русские писатели в оценках происходящего и как потом в конечном итоге сходились, потому что какие-то точки пересечения у Бунина и Платонова все равно окажутся, если не в 20-е, то в 30-е годы, в теме любви, например. Итак, Платонов уходит из литературы или, точнее, пытается уйти из литературы и занимается практическим земледелием. Четыре года он пашет. Четыре он строит, проектирует, проводит изыскательские работы, роет котлованы, строит плотины, гидроэлектростанции. То есть занимается таким вот советским жизнетворческим жизнестроительством, какое и не снилось символистам, чье жизнетворчество преимущественно заключалось в том, что они уводили друг у друга женщин, стрелялись на дуэлях или еще какие-то вещи такие выделывали. А тут дело практическое – построить станцию, преодолев идиотские советские преграды и увлеча мужиков на это дело, потом потерять эту гидроэлектростанцию в результате кулацкого поджога. Действительно, были кулаки, действительно, поджигали электростанции. Потом написать об этом рассказ. Потом этот рассказ будет обруган в советской печати. А ты будешь этот рассказ защищать. Вот счастье, вот права. Вот такая бурная платоновская жизнь в 20-е годы. Потом еще одна очень важная вещь, которая мне в Платонове открылась, это его болезненное восприятие темы пола. Платонов вообще очень эротический писатель. Об этом как-то мало говорилось. И для меня это тоже было очень неожиданно. Но это, несомненно, так. Вся ранняя платоновская публицистика направлена на отрицание пола и половой энергии. Платонов считал, что физическая любовь – есть главный враг человечества, потому что она отвлекает силы, она отвлекает энергию от свершения более высоких целей. И он в каком-то смысле следовал за своим учителем, философом Николаем Федоровым, но был гораздо более радикальным в своих устремлениях. Он считал, что пол – это такие все буржуазные штучки. Это для буржуазии. Пролетариат должен жить сознанием. Пролетариат должен быть выше пола. И всю свою энергию он должен тратить для свершения неких великих целей. Он искренне в это верил. Это не было эпатажем, это не было никакой хохмой. Это было его святое убеждение, которое достаточно долго в нем присутствовало. Тем более поразительно, что в 1921 году вот этот человек, про которого все его окружение было уверено, что он никогда не женится и что сам он будет таким вот советским монахом, чуть ли не красным скопцом, если не буквально, то метафорически, во имя неких более высоких целей, этот человек женится на красивейшей девушке, Марии Александровне Кашинцевой, рождает сына. Но, тем не менее, размышления над природой физической любви и ее соотношения с духовной любовью, размышления над огромной энергией и усилиями, которую тратят люди на любовь, вот это Платонова очень сильно волновало, и мы это увидим дальше и в рассказе «Река Потудань», и в рассказе «Фро» в 30-е годы. Вообще, очень интересно смотреть, как те зерна, которые были в Платонове в начале его пути, прорастали и видоизменялись в его литературе 30-х годов. Это, скажем, тоже такой очень важный пункт моего исследования. Что еще мне очень важно? Любая книга всегда пишется в некотором диалоге с другими исследованиями. Я уже говорил, что, на мой взгляд, о Платонове написано довольно мало. Но если все-таки говорить о тех книгах, которые написаны, то, пожалуй, самое яркое и заметное монографическое исследование о Платонове принадлежит перу замечательного, очень интересного писателя-эмигранта Михаиле Геллера. Это его книга «Андрей Платонов в поисках счастья», которая вышла в Париже в начале 80-х годов. А до этого Геллер еще известен тем, что он был первым публикатором романа «Чевенгур». «Котлован», по-моему, не он опубликовал, но уж «Чевенгур» точно совершенно опубликовал Геллер. И геллеровская книга интересна тем, что он описывает эти произведения, он описывает духовный путь Платонова. И все-таки у Геллера получается что-то вроде гибели и сдачи советского интеллигента, то есть у Геллера получается так: Платонов был, несомненно, независимый, свободомыслящий, глубокий русский писатель, ну, скажем так, до середины 30-х годов, а дальше – то ли он был сломлен, то ли он выдохся, то ли он устал, но, в общем, Платонов после второй половины 30-х – писатель, который прогнулся под системой и который по этой причине, в общем, неинтересен. И если взять книгу Геллера, то оказывается, что в ней девять десятых объема посвящено Платонову до 35-го, условно говоря, года, а одна десятая – Платонову после 35-го года. А меж тем, 35-й год – это всего-навсего середина его творческого пути, если учесть, что он начал печататься в 18-19гг., умер он в начале 51-го года, это ровно середина. Ну, ладно, Геллер. Геллер – антисоветчик, эмигрант, либерал и так далее. Более почвенные писатели и исследователи творчества Платонова – Виктор Чалмаев и Владимир Васильев – в их книгах о Платонове мы видим точно такое же соотношение. И вот это, мне кажется, не очень справедливо по отношению к позднему Платонову. Поэтому тоже такой очень важный факт – вот для меня было важно в книге показать именно духовный путь моего героя не только как автора блистательного «Котлована» и блистательного «Чевенгура», ну и ряда нескольких рассказов, а именно показать его путь, показать Платонова литературного критика. Причем Платонов литературный критик писал рецензии, от которых сегодня у либерального читателя волосы могут встать дыбом. Там очень много про Сталина написано, Сталин очень важная фигура в творчестве Платонова в середине 30-х годов в повести «Джан», в его пьесе «Голос отца», в киносценарии «Отец-мать», это несколько меньше известно широкому читателю, но, тем не менее, все это присутствует. Сталинистский дискурс, сталинистская тема, тема Платонов и Сталин чрезвычайно для меня важна. У каждого из крупных русских писателей был свой диалог со Сталиным. Известно – Пастернак и Сталин, Булгаков и Сталин, Алексей Толстой и Сталин. Вот Платонов и Сталин – это очень для меня важный момент, я действительно об этом много пишу. Потом – вообще, как относиться к Платонову? Это писатель советский или антисоветский? Это писатель красный или белый? Вообще, за кого он? Вот в чем его общественная позиция? Если с раним Платоновым более или менее понятно, за кого он, то с Платоновым 30-40-х годов вопрос гораздо более сложный. Я пытаюсь найти на него ответ, я привожу факты, документы, я анализирую произведения. Очень важным для меня является анализ романа «Счастливая Москва», романа чрезвычайно загадочного, романа, который очень диаметрально оценен современными исследователями и современными читателями. Я предлагаю свое прочтение и свою версию этого романа. Очень важна для меня послевоенная судьба Платонова, о которой просто очень мало пишут, просто очень мало исследовано. А вместе с тем, почему травили Платонова за рассказ «Семья Иванова»? как складывались отношения Платонова и Шолохова? Платонов и Фадеева? Платонова и Ермилова? Платонова и Твардовского? Все эти темы так или иначе в моей книге присутствуют. И в этом смысле, показать литературные связи Платонова, человека, в общем-то нелитературного, человека, который дистанцировался от литературной среды, который вообще считал, что быть профессиональным писателем стыдно, нельзя быть профессиональным писателем, писатель должен быть на производстве, писатель должен быть инженером, писатель должен быть рабочим. Платонов был убежден в этом по крайней мере до середины 30-х годов. Платонов литературный критик – крайне любопытная тема. Потому что к Платонову литературному критику часто относятся снисходительно, его как бы прощают за некоторые его рецензии, его некоторые статьи, за, может, несколько резкие оценки Хемингуэя или Олдингтона или других западных писателей. Вот простим Платонова за то, что он написал «Котлован» и «Чевенгур». Вот это несколько снисходительное отношение к Платонову в совокупности меня не устраивает. Как бы высшая идея моей книги заключается в том, что я хочу показать – Платонов един во всем своем творчестве. Платонов-драматург, Платонов-публицист, Платонов-критик, Платонов автор «Чевенгура» и «Джана», Платонов автор военных рассказов и автор сатиры 20-х годов. Это человек, в произведениях которого присутствует одна ДНК. Вот это вот наличие одной-единственной ДНК во всех произведениях – это и есть отличительная черта его творчества. Задача заключается в том, чтобы попытаться эту ДНК описать. И здесь вот можно сказать такую вещь. В одной из рецензий на книгу о Сталине в 30-е годы Платонов несколько иронически, а в чем-то и не иронически писал, что написать биографию Сталина, написать жизнеописание Сталина возможно только человеку, чей гений будет пусть не подобен сталинскому гению, но хотя бы в какой-то степени соразмерен ему. Поскольку такого человека в современной русской литературе нет, то, следовательно, написать о Сталине можно только какими-то коллективными усилиями. Так вот, говоря о Платонове, как бы это сравнение ни звучало немножко, может, пародийно и, может, немножко иронически, но Платонов был хулиганом, на самом деле, и я думаю, он не обиделся бы на такое сравнение. Так вот, мне представляется, о Платонове тоже одному человеку написать невозможно, и в конечном итоге о Платонове можно сделать некое такое коллективное исследование с разными усилиями и позициями разных ученых, и вот моя книжка не претендует ни на какую «всеобъемлющность», ни на какую целостность. Это мой некий вклад, моя версия, мой взгляд и мое обращение все-таки не к платоноведам, которые вряд ли найдут что-то новое для себя в этой книге – я не профессиональный платоновед, и я пользуюсь теми документальными разработками, которые были этими учеными сделаны, и я всем приношу огромную благодарность. Естественно, я все имена, фамилии, все работы в своей книге называю. Но книга все-таки обращена к широкому читателю. И Платонов очень любил широкого читателя. И он считал, что писатель должен для читателя, в первую очередь, работать. Не случайно его книга критических статей называлась «Размышления читателя». Именно к читателю, который хочет понять, что же такое Андрей Платонов, и обращена моя книга.

М.ПЕШКОВА: Платонов умер в 51-и от туберкулеза, заразившись, ухаживая за сыном, на 8 лет пережив своего ребенка. Писателю бы хорошо питаться. Да на что? Лишенный возможности публиковать свои произведения, он работал дворником. Книги, как цыплят, считают по осени. На Московской Международной Книжной ярмарке ЖЗЛовской книги еще не будет. Алексей Варламов еще работает с рукописью. А вот три тома из восьмитомного собрания Платонов будут представлены в первый же ярмарочный день, 2-го числа. Да и на «Эхо» вы их сможете выиграть, если в воскресенье, 30-го, ответите на вопросы в программе «Книжное казино». Наталья Селиванова – звукорежиссер передачи. Я – Майя Пешкова. Программа «Непрошедшее время».