Константин Ваншенкин. Не окончив школу, сразу на войну - Константин Ваншенкин - Непрошедшее время - 2009-06-21

М. ПЕШКОВА: Пришла в гости к поэту Константину Яковлевичу Ваншенкину, шагнувшему в 1942 году из юности во взрослость ещё десятиклассником. Накануне дня памяти и скорби говорили в основном о войне.

Как Вы узнали о том, что началась война?

К. ВАНШЕНКИН: Я сам слышал. Так просто случилось. Слышал выступление по радио Молотова. Я был дома, это был прекрасный день тёплый, летний, я очень хорошо помню. Я договорился вечером с девочкой встретиться, на танцы пойти. И радио тогда не было, приёмников, почти ни у кого, а была т.н. тарелка, которая всем транслировала. И я слышу, что там говорят, что через несколько минут выступление председателя Совнаркома Вячеслава Михайловича Молотова. Потом опять повторяют. У меня совершенно никаких подозрений не было, что это что-то серьёзное или страшное. Мало ли что там может быть!

И вдруг появляется Молотов, который говорит все эти слова о вероломном нападении, наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами. Сообщил про бомбёжки городов. И после этого началось по радио – марши всевозможные воинственные, выступали разные известные люди, в частности, были из Чкаловского экипажа Байдуков* или Беляков**, один из них, он сказал такое словосочетание «фашистская сволочь». Меня это поразило, что по радио такие грубые слова. А вечером я пошёл, я договорился около парка встретиться с этой девушкой своей.

А там стояла толпа и из репродуктора перечислялись области, объявленные на военном положении. Это были области в основном Белоруссии, Прибалтики и частично Украины. А так же сообщались годы мобилизации, кого мобилизуют, начиная с 1895 года, ещё XIX века, самые старшие, им было 46 лет. И такая фраза запомнилась – первым днём мобилизации считать 23 июня 1941 года. И раздались женские рыдания. Но мы как-то были достаточно воспитаны так, что это будет война на чужой территории, малой кровью – такие были формулировки. И многие отнеслись к этому, как к недолговременному событию.

Но известно, что произошло, во что это вылилось. Конечно, люди, которые не жили в это время и не пережили этого, они понять этого не могут по-настоящему. Что это было, какое это было потрясение, эти сообщения о беспрерывной сдаче городов, и вообще, то, что происходило, через какое-то время ввели карточки, длиннейшие очереди, голод практически, эвакуация, беженцы, эвакуированные, вся эта промышленность, которую везли на восток. Такое ощущение беды…

М. ПЕШКОВА: Семья Ваша, родители, уехали из Москвы или оставались в Москве?

К. ВАНШЕНКИН: Нет, не уехали, отец под Москвой работал на заводе, он был инженер. Разговоры были, он думал, что может будут эвакуировать завод, но потом этого не произошло. То, что немцы так быстро продвигаются… Я должен сказать, когда началась война, мне не было ещё 16 лет, я сразу не попал туда, я был мобилизован, когда мне только-только исполнилось 17 лет, из 10-го класса.

М. ПЕШКОВА: Как Вас вызвали в военкомат? Как Вы узнали, что Вы мобилизованы?

К. ВАНШЕНКИН: Это был общий порядок. Люди были заранее поставлены на учёт, медкомиссия, военкоматы трещали от огромных наплывов призывов. И нужно подчеркнуть, что интервалы между призывами с каждым годом сокращались, т.е. были не то чтобы как в мирное время – через год следующий возраст, а это всё меньше, всё моложе и моложе были эти призывники.

М. ПЕШКОВА: Вам даже не дали закончить десятилетку?

К. ВАНШЕНКИН: Как раз после второй четверти, если по школьному сказать. Нет, а кто будет давать! Но нужно подчеркнуть, что потом, когда кончилась война, я с удивлением узнал, можно сказать, с удовольствием, что люди, которые были призваны из 10-го класса, было специальное постановление Совнаркома, считать их окончившими и выдать аттестаты. Если бы не это, я бы ни за что… это же доучиваться полгода, всё ведь забыто во время войны. И многие люди точно так же. Это было единственное послабление или льгота, потому что в основном ощущение у всех было тогда, что мы никому совершенно не нужны, и совершенно лишние люди, что называется. Именно то, что Гертруда Стайн назвала «потерянным поколением».

Поколение, которое было молодое достаточно, ещё не было у него семьи, детей, работы, какого-то места, к которому можно было вернуться, нужно было начинать всё с нуля. Такая была ситуация и расположенность к этому.

М. ПЕШКОВА: Как проходила учёба? Что Вы знали, откуда Вы черпали информацию, какие разговоры были, что в семье говорили?

К. ВАНШЕНКИН: Москву сильно бомбили, Москва и под Москвой. Мы в это время жили под Москвой, потому что отец на заводе там работал. Во-первых, Москва была затемнена совершенно, в течение всей войны. И это поразительная, звериная умелость приспособиться к этому. Вы представляете, сейчас тёмной осенней ночью выключить всё без исключения освещение в Москве, закрытые шторами светозащитными окна. Всё остановится! А тогда люди очень быстро приспособились. Видели и ориентировались, передвигались с исключительной естественностью.

И когда в электрички набивались битком, а всё не отправляли, не отправляли, видимо где-то воздушная тревога, или на подступах к Москве, а потом или идёт электричка, а там людей, как сельдей в бочке. А потом останавливается в поле и только слышна стрельба зениток или отблески в небе. Но к этому тоже все привыкли быстро.

М. ПЕШКОВА: А как Вы привыкли к голоду? А Вы были мальчишкой, Вы росли. Наверное, Вам всё время хотелось есть?

К. ВАНШЕНКИН: Это было абсолютно везде, кроме тех каких-то незначительных людей, которых или незаконно, или благодаря своему положению это не коснулось, а так это было в армии, это первая, главная, основная потребность, ощущение голода ежесекундно. Так и жили. Страшно подумать, сколько я мог съесть! Сейчас если об этом сказать, то никто не поверит, это не может влезть в человека. Человек остаётся таким же худым, но, тем не менее, как-то люди ко всему этому привыкли. И слава богу, что касается меня, ведь очень многие вообще попали, я не говорю про количество погибших, количество попавших в плен в первые годы – больше 3 млн. попало в плен, в оккупации оказавшихся.

А мы оказались среди своих, что называется. И это, конечно, было удачей, огромные пространства, даже очень близкие к Москве, были захвачены. Сейчас, говоря про это сражение длительное подо Ржевом, но Ржев всего в 120 км от Москвы. Это просто совсем рядом! Именно это во многом определило то, что была песенка известная, пела Шульженко «Синенький скромный платочек», сразу же были придуманы народом «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, что началася война».

М. ПЕШКОВА: Поэт, прозаик и мемуарист Константин Ваншенкин, сержант-десантник Великой Отечественной на «Эхо Москвы» в программе «Непрошедшее время».

К. ВАНШЕНКИН: Я хочу Вам рассказать историю, совершенно потрясающую. Как раз из училища я попал в десантную бригаду, формировавшуюся, она в скором времени стала Гвардейской, Четвёртая десантная бригада, в лесу, под Москвой, сосновый лес, исключительная подготовка, кроссы, стрельбы, прыжки парашютные, на палках голых спали, землянки рушились. И вдруг я смотрю – какие-то женщины ходят, девушки. Каким образом они здесь? Кто это такие? – спрашиваю. А это, - говорят, - жёны к офицерам приезжают, девушки к солдатикам. А как же они узнали? А есть у тебя кто-нибудь в Москве? Ты пиши. И я написал – по Казанской дороге, платформа 42-ой км, сойдите направо в сторону, углубитесь в лес. Там лес и дачи были брошенные. Люди или эвакуировались или бросили это. Направо, и потом забирайте влево, в лес, выйдите к землянкам. Спросите первый батальон.

Через неделю ко мне приехала мать. И вот подумать, что была вся почта, ходившая в стране, проверялась военной цензурой, и стоял штемпель «Проверено военной цензурой», на этих треугольничках. Вымарывалось такой пастой, люди, которые это проверяли, не вымарали этого грубейшего нарушения о дислокации секретной части воздушно-десантной. Вы представляете себе? Это просто под трибунал! А почему? А потому что они понимали, что если они это вычеркнут, то этим солдатикам никогда со своими близкими не встретиться.

Вот это чувство всенародного единства здесь и присутствовало.

М. ПЕШКОВА: А как Вы попали в училище?

К. ВАНШЕНКИН: Никто не спрашивал. Фамилию называют, люди становятся, отправляются у грузовик или вагон. Никто не знал, куда.

М. ПЕШКОВА: Военное училище – это обычно два года. А сколько учились Вы?

К. ВАНШЕНКИН: Я его не окончил, я учился меньше полугода. У меня это описано. Мы учились, потом строили оборону, нас отправили на земляные работы. Тогда были укороченные, восемь месяцев и выпускали лейтенантов.

М. ПЕШКОВА: Как Вы попали на Второй и Третий Украинский фронт?

К. ВАНШЕНКИН: Я был в десантных войсках, туда направлялись. Я был в Белоруссии, потом прошёл Венгрию, Австрию, Чехословакию, десантные войска были целиком Девятая Гвардейская армия Третьего Украинского, потом Второго Украинского фронта. И было сражение грандиозное, о котором почти никто не знает, под Балатоном, в районе Будапешта, когда немцы делали ставку на войну на юге, и даже был отброшен наш фронт на 40-60 км. Тогда при таком наступлении даже Сталин разрешил перейти Дунай, одиннадцать бронетанковых дивизий немецких было брошено.

Закончил в Чехословакии, встретившись с американцами. Все знают про встречу с американцами на Эльбе, а то на знаменитом мосту, говорят, что это самый высокий в Европе виадук с горы на гору. Там мы встретились с американцами, отборные такие техасцы, под два метра все, на «Виллисах», с закатанными рукавами, абсолютно карикатурные такие, все с браслетами многочисленными, часами, исключительно тёплая и сердечная была встреча. И недели две мы стояли, и они, несмотря на свой внушительный вид, совершенно были не в состоянии соответствовать как застольные партнёры. На самом деле не застольные, а просто на травке. Но они не могли выпить кружку спирта.

Один попробовал, и тут же пластом, его унесли просто. Вот что значит наша армия!

М. ПЕШКОВА: Первые стихи появились под Будапештом?

К. ВАНШЕНКИН: Да, как раз под Балатоном. Совершенно неожиданно для себя, написал, без какого-то влияния извне, потому что я ничего не читал совершенно. И стихов, и вообще, газет. Те писатели, которые рассказывают и знают, те, которые работали в газетах, в армейских и фронтовых газетах, обменивались в редакциях, они друг друга знали и читали друг друга. И потом, вернувшись, они все знали, кто что делал. А я никогда и думать не думал, что я буду этим заниматься, я ничего не читал. Просто сам сочинил стихотворение, которым потом, через много лет, открыл первый том своего собрания сочинений.

М. ПЕШКОВА: Вы имеете в виду трёхтомник Ваш, в зелёной обложке, Худлит который выпустил?

К. ВАНШЕНКИН: Да, да, да. «Будапешт взят» - называется стихотворение. Причём, написано как будто умелым человеком, профессиональным. Так бывает, что иногда у многих, у некоторых читаешь стихи, и кажется, что попали в хронологическом порядке, кажется что попало случайно, по ошибке, из более позднего периода. А это проявляется как-то неожиданно раньше.

М. ПЕШКОВА: После войны поступили отнюдь не в литературный институт.

К. ВАНШЕНКИН: Я не знал, куда. Я вообще считал, что выбор института, высшего образования – это настолько случайная вещь для каждого человека, как и женитьба. Я даже написал где-то, что геологоразведочный – очень хороший институт. Меня вторая составляющая привлекла этого названия – разведка. Там я начал, вместо того, чтобы учиться, что было очень сложно, все эти математика, физика. Я стал писать стихи и стал печататься. И когда я через год бросил это и подал в Литературный институт, у меня уже было шесть публикаций, что было редкостью для поступающих и даже для многих учившихся в институте.

М. ПЕШКОВА: Первые свои стихи Вы показали Михаилу Исаковскому***?

К. ВАНШЕНКИН: Да, это был первый поэт, с которым я познакомился. Я куда-то посылал или приходил, меня хвалили в редакции, но чтобы печатать – не могло быть и речи. И я решил выяснить, когда учился в геологоразведочном, бросать мне это или нет. Единственный случай в моей жизни, когда я нахально ввалился в квартиру поэта, которого я просто слышал по песням, а на самом деле он ещё был известен тем, что очень много отвечал и читал, несмотря на очень слабое зрение, молодых поэтов, и солдат из армии, очень многих. У него было такое ощущение, что он должен этим заниматься. И он меня очень поддержал и написал даже записочку в журнал «Советский воин» с рекомендациями меня там напечатать.

А потом принёс «Комсомолку», она имела тогда репутацию хорошей газеты, и большинство фронтовых поэтов и послевоенных прошли через «Комсомолку». А курировал их там неофициально Павел Григорьевич Антокольский****. И вот они меня тоже напечатали дважды и сказали, что меня нужно показать Антокольскому. И я пришёл по их наводке к Антокольскому. И что интересно, что Антокольский с этой же тетрадочкой тоже меня очень сердечно поддержал. Однажды меня Инна ругала, что я дарю книги только тем нахалам, которые у меня просят. А я не посылал никому, со всеми, с кем я был знаком, из всяких мэтров, только по их инициативе или только случайно.

М. ПЕШКОВА: В стихотворении Исаковского «Враги сожгли родную хату» есть строки «И на груди его светилась медаль за город Будапешт». Не является ли это перекличкой с Вашим стихотворением о взятии Будапешта?

К. ВАНШЕНКИН: Ну что Вы! Он это написал в 1945 году, но этого знать не мог, нет, что Вы! Рифма «надежд и Будапешт».

М. ПЕШКОВА: В 1960 году Вы вновь обращаетесь к военной теме, и появляется Ваша проза о том, как Вы из детства перешли в юность, где Вы пишете очень подробно о Вашем училище. Как рождалась эта повесть и почему вдруг появилась проза?

К. ВАНШЕНКИН: Да, действительно. Какая-то потребность была у меня написать, но прежде я написал большую статью в печатный лист, больше 20 страниц в машинке «Перечитывая Твардовского». И она была напечатана в «Новом мире», когда редактором был Симонов. Ему очень понравилось, как я написал, и он сказал мне: «Какой я внимательный читатель», с разборами всякими. И он мне посоветовал написать прозу, именно так, как я написал эту статью. То есть, написал про что-то. Прозаики, - сказал он, - между эпизодами выстраивают мостики такие. А Вы написали, отбив, и дальше совсем о другом. И я как-то подумал, что действительно, попробую написать.

И написать «Армейскую юность», три листа, буквально за две недели, Комарово зимой. И принёс в «Новый мир» днём, уже смеркалось, часа четыре. А его не было. И сказала секретарша, что может зайдёт сегодня, а может и нет, скорее всего нет. Половина восьмого утра он мне позвонил, прочитав эту вещь, и она была напечатана в «Новом мире». А потом стал писать прозу. У меня такие есть отзывы, таких людей профессиональных, очень одобряющие, как Трифонов, Гладков Александр Константинович и многие другие. Много я написал прозы.

М. ПЕШКОВА: Я хочу вернуться к Вашей книге «Писательский клуб». Какое место в этой книге занимает война? К Вашим мемуарам, которые вышли в «Вагриусе» в серии «Мой ХХ век».

К. ВАНШЕНКИН: Не то, чтобы у меня была задача писать о войне, там тоже не только о войне. Просто так получалось. И мне было безразлично, о войне или не о войне. Это была моя жизнь. Я вообще считал уже давно, что война – это большой пласт нашей жизни. А со временем, относительно недавно, я понял, что те, кто был на войне, все эти люди погибли. Все, без исключения. А потом некоторые из них воскресли как бы, ожили. И стали жить с нуля, совершенно по-другому. Во-первых, очень многие умерли через два-три года, очень многие, благополучно окончившие войну, комбаты, умерли просто по непонятным причинам.

Были те, кто спились явно, а это просто не нашли себя, они как бы исчерпали свой жизненный заряд и то, для чего они были очень нужны, они настоящие вояки, те, кто уцепился как-то, они начали жизнь другую. Интересно, что целый ряд поэтов, можно просто назвать, как бы рождённых войной, они где-то в 1947 году уже прекратили писать. И дальше жили, уже не имея к этому отношения. Они исчерпали себя, даже оставаясь формально живыми. Это можно сказать почти обо всех.

М. ПЕШКОВА: Завтра, в день памяти и скорби, в полдень, Константин Ваншенкин выступит в музее на Поклонной горе. А за рамками сегодняшнего разговора осталась беседа с Константином Ваншенкиным о Евгении Винокурове, Марке Бернесе, Яне Френкеле. Но об этом в иное воскресное утро.

Звукорежиссёр Наталья Квасова и я, Майя Пешкова. Программа «Непрошедшее время».

* * * * * * * * * * * * * * * * * *

* Гео́ргий Фили́ппович Байдуко́в (1907—1994) советский лётчик-испытатель, генерал-полковник авиации, Герой Советского Союза, автор беллетристической и мемуарной литературы.

** Беляков, Александр Васильевич (1897—1982) — советский лётчик, Герой Советского Союза.

*** Михаи́л Васи́льевич Исако́вский (19 января 1900, Смоленская губерния, Российская империя — 20 июля 1973, Москва, СССР) — русский советский поэт.

**** Антокольский Павел Григорьевич (1896–1978), русский поэт, переводчик, эссеист.