Русские эмигранты в послевоенной Европе - Непрошедшее время - 2009-03-01
М. ПЕШКОВА: По паспорту профессор, член Британской Академии Аврил Пайман-Соколов англичанка. Почему русская фамилия? Любовь с русским художником Кириллом Соколовым завершилась браком, но увлечение Россией и русским языком началась значительно раньше. Рассказывает Аврил Пайман.
Каким образом получилось так, что Вы, англичанка, увлеклись русским языком и литературой?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Началось это после войны, когда стало последним писком учиться русскому языку. Мне было 16 лет, мне посоветовал дядя учиться русскому языку вдобавок к немецкому и французскому. Я пробовала через школу Берлиц*, но у меня ничего не получилось, поскольку русскому языку учиться без грамматики совершенно невозможно. Потом у меня была очень хорошая учительница – Марина Исааковна из парижской эмиграции. Она мне порекомендовала поехать в Париж к её друзьям, дочерям Чернова, эсера.
М. ПЕШКОВА: Я хотела узнать, это дочери того эмигранта Чернова, который был депутатом Государственной Думы?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Да. Только его уже не было в семье, потому что он был в разводе с их матерью, с Ольгой Алексеевной Колбасиной. Они жили от него отдельно. Я жила у Натальи Викторовны Резниковой.
М. ПЕШКОВА: Она была литературным секретарём Ремизова**, Резникова?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Да. Она написала замечательные о нём воспоминания, перевела его книгу, очень трудную для перевода «Подстриженными глазами» на французский язык. Она была издана в 1952 году, и имела большой успех у французской интеллигенции.
М. ПЕШКОВА: Вы сказали о Черновых, с Колбасиной-Черновой переписывалась Марина Цветаева.
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Совершенно верно. И не только переписывалась, Марина Цветаева одно время у неё жила. И очень её почитали в семье. Дочь Ариадна, младшая дочь, замужем Сосинская. Она читала без конца все поэмы Цветаевой наизусть, сама Ольга Алексеевна немножко осталась в обиде, потому что Цветаева была, очевидно, резким человеком. И когда приходили к ней гости, она просто говорила: «Это моя хозяйка». И увлечённо начинала говорить со своими гостями. Ольга сама была литературным человеком.
М. ПЕШКОВА: А что они ещё говорили Вам о Цветаевой, какая память жила в их семье о Цветаевой? Что они рассказывали Вам, своим друзьям, знакомым? Тогда же Цветаевой уже не было в живых пять лет.
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Дальше анекдотических рассказов не было. Они любили её, почитали очень, как поэта, как человека. Очевидно, она была для них трудной. Но с другой стороны Резников очень ею в своё время увлекался, был даже в неё влюблён. И она ему посвятила стихи. Хотя стихи довольно обидные.
М. ПЕШКОВА: А какие это стихи?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Ну, в духе того, чтобы он вернулся к своей жене.
М. ПЕШКОВА: Получается так, что муж Резниковой был влюблён в Цветаеву?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Да, в какой-то момент.
М. ПЕШКОВА: А потом, конечно, переписки не было никакой. Они расстались после 1939 года, после отъезда Цветаевой в Россию.
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Если была переписка, я не знаю. Он об этом сам говорил. Он приехал сюда и рассказывал. Читал стихи.
М. ПЕШКОВА: В каком году приезжал Резников в Россию? Это уже после смерти Сталина, наверное?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Думаю, это было в 80-е годы.
М. ПЕШКОВА: Он уже был достаточно пожилым. А он что, приезжал в гости к Сосинскому?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: В гости к Сосинскому. И Наталья Викторовна приехала по своим делам, потому что она осталась с архивом Ремезова. И она приехала договориться с Пушкинским домом о возможной передаче архива. Но они не договорились. И архив-таки остаётся до сих пор в Париже.
М. ПЕШКОВА: В Париже он находится сейчас у кого?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: У сына Натальи Викторовны Егора Резникова.
М. ПЕШКОВА: Они приятельствовали с Резниковыми? Это люди, которые были Вам ближе всего по возрасту и по настроениям?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: По возрасту нет. Их дети мне были близкими по возрасту, я однолетка с их сыном Андреем, который работает врачом в Париже.
М. ПЕШКОВА: Это тот самый господин, у которого хранится архив?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Нет, это Егор, который помоложе, он математик и певец замечательный, он поёт по старому образу, как монахи пели в пещерах, без аккомпанемента, он увлекается старой музыкой. Андрей всё время был занят медициной, и специально не занимался архивом.
М. ПЕШКОВА: Скажите, пожалуйста, а что ещё связывало с семьёй Чириковых, кроме того, что Вы у них гостили?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Я у них гостила два раза. Первый раз в 1948 году, когда я еле лепетала по-русски, и ещё в 1954 году, когда я писала диссертацию о русской литературе, символизме. Я у них жила целый год. Наталья Викторовна была необычайным педагогом. Она меня взяла к сердцу, занималась своим хозяйством, как она должна была делать, готовила, а я сидела на кухне, мы читали вместе «Первую любовь» Тургенева и без конца разговаривали. Она очень много рассказывала, интересно рассказывала о своей юности, о том, как они жили в эмиграции. А они жили на Капри, недалеко от Горького, его знали.
И потом, после революции, когда отец её ушёл в подполье, арестовали мать, и сёстры остались, ходили в тюрьму с передачами, с посещениями. Между собой разговаривали и всё время меняли языки, они бегло говорили по-итальянски, по-французски, по-немецки. Чтобы озадачить стражу, чтобы их не понимали. Вместо того, чтобы шептаться, они просто переходили с языка на язык. И этот опыт им очень пригодился во время войны, когда они жили все вместе на острове, где были русские военнопленные.
М. ПЕШКОВА: Что они рассказывали о своём пребывании на Капри? Они соседствовали с Горьким?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Да. Вспомнилось, что они как-то очень недоверчиво относились к новым приезжим русским, что это мог быть кто-то из охраны. С другой стороны их воспитали очень плохо, мягкотелыми, в том смысле, что их обслуживали, они должны были сами себя обслуживать, стирать своё бельё, делать всё для себя. Это честный долг всякого революционера, какими они себя считали. С другой стороны они были очень культурными, любили книги, искусство. Её отец, первый муж Ольги Алексеевны, был художником. Это было для них что-то вроде религии. Они просто очень чтили всякое творчество человеческое.
М. ПЕШКОВА: То есть, творчество для них эквивалентом было вероисповеданию, религии?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Вероисповеданием назвать нельзя. Это была замена. Правда, Наталья Викторовна к тому времени, когда я с ней познакомилась, была православной. Эмиграция белая, старое дворянство, это были очень культурные люди. Но они были потребителями культуры, они считали, что это для них делается.
М. ПЕШКОВА: Если можно, я бы хотела ещё раз спросить. Чем же занималась Колбасина-Чернова Ольга Алексеевна? Какой был круг её интересов?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Она была очень высоким человеком, оживлённым человеком, замечательной рассказчицей, очень живой. Она всем интересовалась. По-моему, она сама была писательницей, но не беллетристику, а публицистику.
М. ПЕШКОВА: То есть, Цветаева у них жила?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: У них жила. Но почему? Мне кажется, она жила у них, когда они уже были в Париже. Может потому, что у них был просторный дом, и ей с сыном было нужно пожить какое-то время.
М. ПЕШКОВА: Я хотела спросить, это Ариадна Чернова писала о том, как они на крыше были с Цветаевой?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Я думаю, что Ариадна.
М. ПЕШКОВА: Какова судьба Ариадны Черновой?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Она и есть Ариадна Сосинская. Это один и тот же человек.
М. ПЕШКОВА: Понятно.
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Она была замужем за Сосинским, они вернулись в Советский Союз, кажется, в последний год жизни Сталина.
М. ПЕШКОВА: Сохранилось очень много писем Цветаевой к Сосинскому. И Сосинский тоже написал о ней воспоминания.
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Тоже, да.
М. ПЕШКОВА: Сосинский был издательским работником?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Он в России был издательским работником. Когда я с ним познакомилась, он работал в ООН, и записал слово в слово то, что говорилось на дебатах.
М. ПЕШКОВА: То есть, он был стенографистом в ООН?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Он редактировал, он делал то, что Блок делал во время следствия над царём, над царскими советниками.
М. ПЕШКОВА: Это тогда, когда Блок работал в комиссии.
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Да. Он исправлял работу стенографистов. Это то, что делал Сосинский. Он был очень грамотным, он это умел делать. Он был известен, как молодой писатель, он писал рассказы.
М. ПЕШКОВА: Британский славист Аврил Пайман-Соколов о жизни русской эмиграции после Первой мировой у Пешковой в «Непрошедшем времени».
Мне хочется спросить, Вы были знакомы с Ремизовым?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Да.
М. ПЕШКОВА: Расскажите, пожалуйста, какой же он был?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Он был замечательным. Я впервые его увидела на вечере-бенефисе, где он читал. Вот это было как раз в 1948 году, когда я мало понимала по-русски. Я не помню, что он читал своего, но помню, что он читал «Сказку о рыбаке и золотой рыбке» Пушкина, и читал совершенно изумительно, с какой-то ритмикой, очень-очень по-русски. Но без таких глупых оттенков или попыток говорить по-простонародному, но очень чисто, он говорил не как большинство эмигрантов. И был очень странный на вид. Был маленьким-маленьким, коренастым, с лицом кикиморы или какого-то лесного духа, торчащими волосами. И он всегда мёрз, много-много надевал разноцветных кофточек разной длины, и ещё шаль сверху. Так что даже на вечере он произвёл совершенно удивительное впечатление.
А потом мы пошли к нему в гости, позвонили, и вот это шлёпанье, медленно-медленно шаги с другой стороны двери. Дверь открылась, и смотришь не перед собою, а вниз на этого человечка, который смотрит на тебя вверх и говорит: «А я думал домовые». Совершенно сказочную атмосферу вокруг себя создавал всё время. Но зря его боялись другие эмигранты, потому что, когда я уже диссертацию писала, меня познакомили с Александром Бенуа и с Маковским Сергеем. И они оба развели руками, когда узнали, что я знаю Ремизова, и он мне рассказывает о Серебряном веке. «Вы ему не верьте! Он Вам расскажет Бог знает что!» Но это неверно.
Когда он говорил о литературе или о том, что действительно происходило, он говорил абсолютно верно, без преувеличения, без злословия. Он просто любил из ежедневной жизни, из быта создать сказку, любил записывать свои сны. Он жил наполовину в мире воображения. А людей, как таковых, настоящих людей, он скорее любил, он к ним хорошо относился.
М. ПЕШКОВА: Свои работы он показывал? Я имею в виду рисунки.
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Замечательные рисунки. Тогда то, что замечательно делали, это сёстры со своими мужьями – они издавали его. Они создали маленькое издательство «Опричник» специально для Ремизова. Там они издавали его сказки с рисунками. Много книг, много маленьких книг, сказок о снах писателей. Я сейчас не помню, как это называется, замечательная книга о Гоголе и о других писателях, какие сны им снились. «Подстриженными глазами» они издали. И все с его рисунками. Его квартира была расклеена не его рисунками, а коллажами, которые он увидел, когда разбилось стекло в окнах во время бомбёжки Парижа. И это всё были острые треугольники разноцветной бумаги, серебряной бумаги, фольги, золотой бумаги. Все стены были заклеены его работами.
Он меня ещё просил найти скрины, которые он рисовал между войнами и продавал. И говорил, что многие скрины у него купил Михаил Иванович Терещенко, он был то Министром временного правительства издательства «Сирена» и другом Александра Блока, другом Ремизова до революции. А после революции Терещенко попал в Париж и работал служащим в банке. И был в отчаянии. Это был жизнелюб, который привык делать только то, что ему интересно. А здесь он говорил, что не знал, сколько людям приходится скучать и мучится, чтобы выжить на обычной работе. Но потом ему посчастливилось. Он как-то восстановил в какой-то мере, во всяком случае, своё состояние, женился на богатой норвежке, и вот тогда он стал помогать Ремизову чем мог. Но он, кажется, в старости очень не любил говорить о прошлом.
И я знала некоторых его родственников, но они не могли для меня узнать, что стало с этими скринами. Он как-то уходил от разговора. Так что, может они до сих пор где-то в Норвегии или Скандинавии есть. А другие рисунки я уже видела в архиве у Натальи Викторовны после смерти Ремизова. У него была «Золотая книга», куда он просил записывать гостей. Потом он их рисовал, как видел, или просил самим рисовать. Вот эта книга у неё осталась. Я туда попала вместе со шляпой, которую она 20 минут одевала.
М. ПЕШКОВА: Вас там и нарисовал в этой шляпе?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Так и рисовал, в огромной шляпе.
М. ПЕШКОВА: Наверное, шляпа такая, как у Тэфи, с большими полями?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: В очень простой, как блин.
М. ПЕШКОВА: И где этот рисунок теперь?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: В архиве, в Париже. Но у меня переснята вся книга.
М. ПЕШКОВА: Он где-то опубликован? В книге о Ремизове?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Вероятно да. Во всяком случае, сейчас выходит замечательная книга Юлии Фридман, которая узнавала, где хранятся рисунки Ремизова по всей Франции и в Америке. Но многие сохраняются в Америке у американского коллекционера, который одно время жил здесь, в России и сделал большую коллекцию памяти жены, музей. И там каталоги есть, изданные по поводу конференции. Юлия пошла по частным коллекционерам во Франции, будучи ещё молодой девушкой с художественным образованием. Она знала, как составить научный каталог рисунков. И она понравилась довольно неприветливым коллекционерам, которые не любили говорить о том, что у них есть. Но она добилась освещения и сфотографировала и описывала. Через год выходит в американском издательстве опись его рисунков.
М. ПЕШКОВА: Вы общались и с Серафимой Павловной?
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Нет. Она умерла во время войны. И вот это было начало «Опричника», кажется Даниил Георгиевич был у Ремизова ещё во время войны и видел, как он бедствовал. Во-первых, у него средств не было. Во-вторых, он овдовел, он её очень любил. Она была активной женщиной. Но последние месяцы он за ней ходил, она была очень дородная, очень тяжёлая, он маленький был, двигал её по кровати.
М. ПЕШКОВА: Она была ведь парализована несколько лет.
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Да.
М. ПЕШКОВА: И он, как пишут современники, за ней очень трогательно ухаживал.
А. ПАЙМАН-СОКОЛОВ: Очень трогательно ухаживал. И остался в совершенно психологически разбитым, потом полуслепым, он потом ослеп почти совсем, мы ему читали вслух, я ему читала вслух. Он всегда знал точно, какие книги ему нужны, где они есть в квартире. Потом интересовался очень, чтобы достали ему книги, просил меня достать для него о понимании Розанова, которого он не читал. Это диссертация была Розанова. Я достала из чехословацкой библиотеки почему-то, протестантской. Мне дали на руки. Я понесла ему, очень гордая. Он попросил читать. Я начала читать. И я чувствовала, что у меня язык заплетается, там фразы очень тяжёлые, трудные для чтения.
Вижу, Алексей Михайлович тихонько засыпает. Он потом на меня посмотрел, и говорит: «Пусть это будет у чехов». Василий Васильевич ещё, очевидно, не находил [невнятно].
М. ПЕШКОВА: Для любознательных. Аврил Пайман-Соколов завершила биографию завершила биографию отца Павла Флоренского. Книга уже у западного издателя. В 2000 году вышла в России «История русского символизма», написанная нашей гостьей, а в 2005 году издательство «Наука» опубликовала двухтомник г-жи Пайман о Блоке, названный «Ангел и камень». Ранее издания выходили за границей. Продолжение воспоминаний члена Британской Академии, слависта Аврил Пайман-Соколов в следующее воскресенье.
Алексей Нарышкин – звукорежиссёр и я, Майя Пешкова, программа «Непрошедшее время».
* * * * * * * * * * * * *
* Максимиллиан Дельфиниус Берлиц (нем. Maximilian Delphinius Berlitz, 1852 — 6 апреля 1921, Нью-Йорк) — немецкий и американский лингвист и педагог, разработчик популярной методики обучения иностранным языкам и основатель международной системы школ, использующих эту методику.
** Алексе́й Миха́йлович Ре́мизов (24 июня (6 июля н. ст.) 1877, Москва — 26 ноября 1957, Париж) — русский писатель. Один из наиболее уникальных стилистов в русской литературе.