Непрошедшее время - 2008-10-12

М. ПЕШКОВА: Историк литературы, скандинавист и переводчик Ольга Мяэотс всегда удивляет. К чему бы не прикасалась её рука: к текстам ли скандинавских писателей или поэтов или скромной должности зав. отделом библиотеки иностранной литературы, всё начинает светиться под её читательско-писательским взглядом. Именно Ольга открыла новое имя в литературе – Парланд. Знали ли вы о нём? Рассказ Ольги Мяэотс.

Мне хотелось узнать, как Вы открыли этого писателя? Как случилось так, что финский писатель, писавший по-шведски, буквально захватил Вас, закрутил, закружил? Как это всё было?

О. МЯЭОТС: Самое неожиданное в жизни и самое важное случается случайно. Я была на семинаре переводческом в Финляндии, для переводчиков со шведского языка, и нам показывали какие-то книжные новинки. Это было летом, я была в этот момент достаточно подуставшая. Я помню, что нам показывали какую-то книгу и о ней лектор заинтересованно рассказывал. Я из него запомнила только то, что там была, я понимаю, что это старая книга, там были фотографии в предисловии. Там была фотография – группа молодых людей на берегу.

Но в ней было столько молодого счастья, какой-то беспричинной радости и лёгкости, что я её запомнила. А потом совершенно случайно финский институт мне эту книгу прислал. Я очень удивилась, потому, что эта книга взрослым, и я не собиралась её переводить. Но бывает так, что иногда книга лежит дома. Нужно взять что-то почитать. Я ее взяла почитать. И я почувствовала удивительную мелодию текста. И она меня сразу затянула. Я стала читать и поняла, что это очень хорошая литература, я встретилась с чем-то необычным. Потом я стала раскручивать всю историю жизни этого человека.

Но сначала я написала своей подруге, с которой познакомилась на этом семинаре, Лене Бальзамо, которая мне сказала: «А я уже перевожу эту книгу на французский язык. Это замечательная вещь». И тогда я решила, что это очень интересно. Стала пробовать переводить и одновременно стала читать историю этого молодого человека. Она сама по себе удивительная. Там были ещё фотографии. Они все были какие-то проникнутые временем, духом эпохи. Как и текст, так и весь изобразительный ряд, и всё, что вокруг происходило. И чем дальше я переводила, тем было интереснее.

Чем больше я узнавала про автора, семью и историю, мне открывались новые и новые… как будто ты расчищаешь старое зеркало, открывается больше и больше узоров. И это продолжается до сих пор. Я поняла, что я вступила на очень близкую мне почву, на которую я вступила первая. Что делает человека переводчиком? Желание поделиться чем-то хорошим с другими, потому, что невозможно держать в себе.

М. ПЕШКОВА: Какова судьба Парланда?

О. МЯЭОТС: Когда мне надо было написать вступление к этой книге. Я пишу, что судьба удивительная у книги. Это книга, которая появилась в 1930 году впервые, и дальше издавалась несколько раз в течение 20-го века и всякий раз вызвала сенсацию. Всякий раз критики говорили, что это удивительное литературное открытие. А наша книга вышла спустя 80 лет. Если говорить об истории автора, то нужно начинать с того, что Генри Парланд – это писатель, который родился в городе Выборге, под Петербургом, в русской семье. То, что меня в этой истории все время привлекало. Хотя его отец корнями восходил к каким-то английским родственникам, а мама была прибалтийской немкой.

Для Петербурга это было совершенно классической русской интеллигенцией. И они воспринимали русскую культуру настолько сильно, настолько были увлечены литературой, искусством, хотя отец Генри Парланда был инженером, строил мосты, но при этом в семье были литературные читки. Дядя был архитектором, который построил Храм Спаса на Крови в Петербурге. Это один из тех кусочков, которые всплыли. Когда книжка уже вышла. К стыду моему я это узнала чуть позже.

1908 год, он родился. И когда ему было 10 лет Финляндия получила независимость, один из первых декретов советской власти. Семья оказалась в одночасье в другом государстве, что отчасти было для них благодеянием и их спасло, а с другом стороны это означало, что семья, где 4 сына уже, они оказываются в другой стране, которая совершенно не расположена их принимать, и надо всё начинать заново. История Генри Парланда ограничивается тем, что этот мальчик оказался в чужой стране, они решили. Что он будет продолжать учиться по-шведски, хотя в семье говорили по-русски и по-немецки.

Они пытались изучать финский язык, но Генри первый принял удар на себя, в финской школе его дразнили, это был период национализма, это тоже сыграло роль. Чем ярка эта семья? Они абсолютно толерантны и любой национализм автоматически не принимался. Его переводят в шведскую школу, шведское образование тогда было лучше, потому, что языком науки и культуры тогда был шведский язык в Финляндии.

М. ПЕШКОВА: И по сей день 6% населения.

О. МЯЭОТС: Уже 4%, но они определяют лицо страны и пользуются большим уважением.

М. ПЕШКОВА: Дальнейшая судьба какая?

О. МЯЭОТС: Естественно, он самый яркий ребенок в семье, любимец, с художественными талантами. Он с детства коллекционировал марки, прекрасно был технически образованным, умел систематизировать, собирал бабочек, занимался фотографией. Но надо зарабатывать на хлеб и семья выбирает, что первый сын пойдет по юридической стезе. Он поступает в Хельсинский университет и параллельно он уже писал стихи, писал прозу. И если сначала они жили под Хельсинки, то в это время он перебирается в столицу. А там всегда соблазны. Это культурный центр и центр богемный.

Он относит свои первые произведения финским модернистам, шведским поэтам и они сразу говорят, что вот она, наша надежда на будущее. Мы о финском модернизме знаем по стихам, он был явно инициирован русским соседом. Он оказывается совершенно в другой среде, увлекается, ему 18 лет. И богемная жизнь на молодой организм всегда оказывает двоякое действие, стимулируя творческий процесс и это первое столкновение с пороками общества.

Генри себя не очень красиво вел, поздно возвращался домой, выпивал, гулял, наделал долгов. Семья очень испугалась, потому, что три маленьких сына, отправляют его на перевоспитание к дяде, известному философу, Василию Сеземану*, в Каунас, столицу Литвы. Когда я дошла до этой стадии изучения семейной истории, я вдруг поняла, как мало мы знаем, потому, что Василий Сеземан – известный философ, о которых мы ничего не знаем. Он отмечен в каких-то энциклопедиях, и всё. Сразу меня поразила семья.

Когда я начала переводить, я поехала в Финляндию поработать в архиве финском. И это удивительно, что семья сохранила и передала в шведский литературный архив 9 толстенных папок. Все письма Генри Парланда, вырезки из газет, которые он читал, вырезки со статьями, которые он написал, с черновиками его текстов, с записными книжечками, которых у него было очень много.

Меня поразило отношение внутри семьи. Я все время открывала для себя, какими были русские, какими мы должны быть. Вот эта забота о семье, уважение, сбережение, пройдя через лишения все это сохранить, сберечь и обработать – это показывает те человеческие отношения. Которые были нормальными, не исключительными, у предыдущих поколений русской интеллигенции.

М. ПЕШКОВА: Открывая неизвестные имена. Литературовед Ольга Мяэотс в «Непрошедшем времени» на «Эхо Москвы».

О. МЯЭОТС: Генри оказывается в Каунасе. Эта ситуация мне была интересна, потому, что мы теперь уже прошли не одно поколение эмиграции. Мы всякий раз знаем, что каждый человек, уезжающей из страны, он со своим культурным багажом поступает соответственно ситуации. Мне было интересно, что я впервые встретилась с тем, что Парланды, несмотря на своё сложное национальное происхождение, они явно поставили на сохранение русской культуры в этой среде.

Как им это удавалось, меня тоже интересовало. Всё время сохранялось. Они долгое время старались находиться в курсе литературных новинок, их интересовало русское искусство. Когда Генри приезжает в Каунас, там тоже центр русской эмиграции, там в это время преподает наравне с Василием Сеземаном, в университете Карсавин**. Там в это время живет Добужинский***, там есть целый пласт людей, которых мы не знаем так, как звёздные имена, но которые сулят большие открытия.

Я бы соврала. Если бы сказала, что приехавший 20-летний мальчик сразу оказывается в центре всего этого. Конечно, он явно ищет корни, потому, что уже в Финляндии человек эмиграции все время говорит, что обречен быть везде чужаком. С другой стороны, в одном из писем другу он пишет, что европеец должен быть человеком Европы. Фразы, которые разбросаны по его переписке, удивительно современные. Эта идея единой Европы, ощущение себя человеком мира, делает Парланда современным сейчас.

В Каунасе он поступает на работу в шведское консульство, потому, тчо нужно зарабатывать деньги. Он должен одуматься и выбрать дальнейший путь. И эта ситуация достаточно тяжелая, потому, что это безденежье, денег он получает мало. И здесь интересна вся переписка с родителями. Трогательно, когда он пишет родителям, что пришлите мне деньги на пальто. Он был очень больной, была начальная стадия ревматизма, он часто простужался, поэтому его особенно берегли в семье. И папа отвечает, что не может выслать столько денег, но ты сходи к евреям, у них наверняка можно купить это подешевле, этот плащ.

Опять удивительно, как в этой ситуации поступает человек русской культуры. Ему всё интересно, если в Финляндии он вышел на самые сливки интеллектуального общества шведского, то в Литве он знакомится и с литовскими поэтами. Конечно, он знакомится с русской эмиграцией, у него появляются друзья, подруга, бывшая балерина Вера Сотникова. Она старше его и родители очень одобряют это знакомство, потому, что она его опекает, она знакомит его с русской культурой, и он пишет, что говорит по-русски теперь, почти как на родном языке. Этот русский у него становится основным.

Я перечитывала его статьи и видно, как он исправляет свой шведский, потому, что есть в некоторых местах русский строй фразы, и он его исправляет на шведский. Он начинает учить французский язык. Он читает и немецкую литературу, он это всё перемешивает. И удивительно, что меня сразу задело, царапнуло приятно. Это то, что я вдруг поняла, что мои ожидания того, что я ждала от семьи и человека в такой ситуации, что будут какие-то трения между Россией, которую мы потеряли и нашей современной жизнью. Всё, что осталось после семьи сейчас, оно начисто лишено политической ангажированности.

И даже когда он пришёл к финским модернистам, там есть воспоминания поэта Бьёрлинга, который пишет, что познакомился с замечательным, очень талантливым юношей русского происхождения, но абсолютно не красногвардейца.

Наверное то, что важно для молодого человека – это то, что его интересует все современное и яркое, что происходит в искусстве. Это умение не сползать в рутину, умение ставить самые главные человеческие ценности, самые главные ценности искусства, выше той шелухи, раздоров, еще чего-то, умение ценить именно личность. Это было то, что определяло человека, который за 22 года составил огромное литературное наследие и который шагнул настолько вперёд, что сейчас его книги переводятся, вышел перевод на французский язык два года назад, только что вышел перевод на немецких язык.

В германии эта книга пользуется шумным успехом, это беспрецедентный факт по рейтингу. В 2007 году книга, написанная 80 лет назад вышла в пятерку лучших немецких книг года, куда попадают только современные книги. Таких случаев просто больше нет. Его интересовало всё, он не был небожителем, затворником. Он писал про моду, это был еще и литературный заработок. И автомобили его очень интересовали. Когда он уехал в Каунас, когда ему надо было решать, чем зарабатывать на жизнь, он вдруг решил, что станет лётчиком. Это приятно потому, что это модно, интересно. Но почему?

Я прочла его рецензию, которую он написал на книгу Ремарка «На западном фронте без перемен». Если будут какие-то публикации на русском языке… его основная идея, что эта книга, которая показывает людей, которые прошли через Первую мировую войну, потерявших своё лицо, переставших быть индивидуальностями. И вот этот неизвестный солдат там неизвестно кто. До этого памятник солдату был образом, портретом, мы могли представить кто он. Во время Первой мировой войны эта солдатская масса. В лучшем случае мы вспоминаем танки, технику, яркие вспышки массового действа. Человек теряется полностью.

И как уже противовес, он говорил, что единственные люди, котоыре остаются со своими лицами, это летчики, которые летают над этим и поэтому они совсем другой породы людей. И здесь есть доля истины, потому, что это увлечение авиацией связано с тем временем. Что важно во всех текстах Генрих, что они насыщены молодой радостью жизни, вопреки всем трудностям, как он описывает Каунас, в который он попал. Что это дыра, которая вдруг становится столицей, и как ему там плохо и одиноко. Этого не видно.

И вообще, у него был удивительный талант преображать жизнь в литературу и искусство. Делать то, что важно для художника, когда он не только на бумаге художник. Его друг, самый близкий, с которым он дружил с детства, он написал, когда вышла первая книга, написал к ней предисловие, где большая часть статьи посвящена их детским воспоминаниям. Он рассказывает, когда они жили на Карельском перешейке, особенно летом, на даче, Генри придумывал игры, придумывал специальный язык, и они все погружались в какую-то игру, из которой невозможно было потом выйти. И это было счастливое время игры, что было видно, что ему уже 30 лет, а самая большая тоска по тому, что нельзя туда вернуться.

Со смертью друга ушло умение преображать. И письма, которые Генри пишет ему, тоже про Каунас. Он пишет всё честно, что и денег нет, и сложности, и работа. Но при этом там полу-приключенческий, полу-авантюрный стиль, очень интересно, как он это рассказывает. И с вкраплениями неожиданных штрихов, которые волновали меня. Он описывает, как он пошел на концерт Вертинского, который тогда был ему не так известен. Или он пишет: «Ты знаешь, на шведский перевели Бабеля». Если он умер в 1930 году, то это 1929 год. «Постарайся найти эту книгу, потому, что Бабель, несмотря на его чрезмерный еврейский энтузиазм, но это удивительная литература».

У него сохранились списки книг, которые он просит найти. Там указан Шкловский, Бабель, Олеша, видно, что его интересует разное. Очень увлекался он Маяковским. Это повлияло на его поэзию. Такого заинтересованного взгляда со стороны на русскую культуру я ни у кого не найду. Не омраченного, абсолютно искусство для искусства, искусство выше всего, как отражение каких-то лучших качеств в человеке. То есть, то, что он находит в советском искусстве. В Каунасе он увлекается русским кино, которое он раньше не видел. Он делает это серьезно.

Он маме пишет, что взял книги в библиотеке, смотрит русские фильмы. Он пишет статьи. Это удивительно! А маме пишет, что просто поразительно, насколько мало знают финны о русском кинематографе. Скажи папе, я знаю, он не любит кино, но там идёт фильм Пудовкина, пусть он сходит. Потому, что русский фильм – это совсем другое. И в какой-то из своих статей он сравнивает немецкий кинематограф с советским и русским кинематографом. И сравнивает американский. Он пишет, мальчик, которому 20 лет, пишет о том, что все говорят об идеологизированности советского киноискусства, но американское намного более идеологизировано.

И эта идеология намного хуже, потому, что она пролегает ниже, она обращается к более низменным интересам, чем та, которая идеализм, революционный или какой угодно, русского кино. Поэтому это разные вещи, - говорит он. Не оправдывая, не восхваляя, а находя какие-то такие варианты.

Он умер скоропостижно, заболев скарлатиной. Видимо, сказалось то, что он вообще был болезненным человеком. До этого у него сохранилась интенсивная переписка с отцом, который пишет, что он должен исправиться, что они очень волнуются за него. «Ты позор нашей семьи» - пишет отец. Но пишет не уничижительно, они сохранились по-русски, эти письма. Умение общаться в семье, умение так тревожиться и отчитать, не унижая. А в какой-то момент поддерживая. И вдруг сын умирает.

Сохранилось письмо, когда отец ездит на его похороны, это фактически литературный текст, это такая непосредственная горечь, яркие детали описания, как он прощается с сыном, с которым не успел наладить отношения до конца. После Парланда осталось очень интересное наследие. Он выпустил сборник стихов, он писал их на протяжении лет 10 своей короткой жизни. И они звучат необыкновенно современно. Они более емкие, они очень метафоричные. И когда их читаешь, невозможно поверить… Они не похожи, на мой взгляд, на ту литературу, которую мы представляем в 30-е годы, поэзию. Они ближе к нам сейчас. И это удивительная загадка текста, когда он движется, движется, движется…

Когда просто даёшь читать и дальше, на ярмарке «Нон фикшн» была презентация, пришел актер читать эти стихи и он сказал, что никогда бы не подумал, что это старая поэзия, поэзия с такой историей. И этот роман, есть еще эссе, так что я очень надеюсь, что здесь только начало истории, что здесь открыта первая страница. И мне очень бы хотелось, чтобы кто-то этим занимался серьёзно, потому, что это работа очень радостная и очень достойная для исследователя. Уже не для переводчика.

М. ПЕШКОВА: Поздравим Ольгу. Не столь давно ей присуждён диплом Андерсена за переводы детской литературы скандинавских авторов. Звукорежиссер Алексей Нарышкин и я, Майя Пешкова. Программа «Непрошедшее время».

* * * * * * * * *

* Сеземан Василий Эмильевич (1884–1963) — рус. философ. Род. в семье врача (отец — финн, мать — русская). Учился в Военно-медицинской академии, но в 1903 со второго курса перешел на классическое отделение историко-филологического факультета Петербургского ун-та, где усиленно занимался антич. и новой философией. В 1909 оставлен при кафедре философии для получения профессорского звания и командирован в ун-ты Марбурга и Берлина. По возвращении преподавал философию в ун-тах и гимназиях Петербурга, Вятки, Берлина и Каунаса, проф. ун-та которого стал по рекомендации Н. Гартмана, Н. Лосского и С. Франка. В 1950 арестован и отправлен в ГУЛАГ, в 1958 реабилитирован и до конца жизни — проф. логики Вильнюсского ун-та.

** Лев Плато́нович Карса́вин (1 (13) декабря 1882, Санкт-Петербург, Российская империя — 12 июля 1952, Абезь, Коми АССР, СССР) — русский религиозный философ, историк-медиевист, поэт.

*** Мстисла́в Валериа́нович Добужи́нский (1875—1957) — русский художник, мастер городского пейзажа, участник творческого объединения «Мир искусства», художественный критик, мемуарист.