Поисковая операция на месте крушения ТУ-154 - Елена Костюченко, Ирина Боброва - Своими глазами - 2016-12-28
28.12.2016
Поисковая операция на месте крушения ТУ-154 - Елена Костюченко, Ирина Боброва - Своими глазами - 2016-12-28
Скачать
А.Нарышкин
―
Здравствуйте, программа «Своими глазами», меня зовут Алексей Нарышкин. Сегодня будем говорить о поисковой операции в Сочи, которая продолжается в связи с известной трагедией. Будем говорить с моими коллегами, которые побывали в Сочи, или остаются в Сочи. В частности, Елена Костюченко, которая из Сочи вернулась вчера, да?
Е.Костюченко
―
Да, здравствуйте
А.Нарышкин
―
Елена корреспондент «Новой газеты». Скажи, пожалуйста, - может быть, странный вопрос, - но я один раз в такой ситуации оказывался, когда приезжал на место трагедии, - когда была авария в метро несколько лет назад. В Сочи тяжело было работать - в эмоциональном плане и плане журналистском? Насколько я понимаю, сложно взаимодействовать с чиновниками, которые вроде бы должны давать какую-то информацию.
Е.Костюченко
―
Это не первая моя работа на трагедии, поэтому в эмоциональном плане – нет. Потому что если я буду позволять себе горевать во время работы, я ее просто не сделаю. Хотя среди погибших есть моя знакомая – Елизавета Глинка. Мы знали друг друга 10 лет. Сейчас, когда я вернулась, мне тяжелее, чем когда я была там.
А.Нарышкин
―
То есть, это догоняет.
Е.Костюченко
―
Конечно, это догоняет. Когда ты в поле это не чувствуешь, возвращаешься - догоняет все. Было сложно взаимодействовать не столько с чиновниками, сколько с Минобороны, так как борт был военный и Минобороны подмяло под себя все каналы информации. С журналистами было запрещено разговаривать всем – начиная от МЧС, кончая сотрудниками аэропорта.
А.Нарышкин
―
Но это нетипичная ситуация? В принципе, ведомства более контакты?
Е.Костюченко
―
Все кто угодно контактны. Минобороны, которое в какой-то момент начало понимать, что вероятнее всего то, что случилось, лучилось по их вине. И насколько я знаю, даже на каком-то внутреннем совещании было сказана такая фраза Минобороны, что пока мы не скажем, что небо голубое, никто не имеет право этого говорить. То есть, спасателям, чиновникам, следователям было запрещено подтверждать журналистам даже самые очевидные вещи. И это, конечно, было неудобно, но с другой стороны, люди все равно, конечно, говорили, и все получилось.
А.Нарышкин
―
Именно этим объясняет большое количество всевозможных источников и непроверенных данных, которые потом Минобороны опровергает?
Е.Костюченко
―
Ну, как «непроверенных данных»? Это проверенные данные, естественно, каждый журналист, когда пишет «источник, близкий к расследованию», знает и имя его источника, его должность, чем он занимается. Просто мы не можем фамилии их публиковать, чтобы людей не подставлять, потому что действительно Минобороны сейчас фактически рулит расследованием. Мне сегодня было сообщено, что вся техническая часть расследования, включая непосредственно расшифровку черных ящиков, проводит опять же, Минобороны - черные ящики сейчас в институте ВВС в Люберцах. Мне не кажется эта ситуация здоровой, потому что Минобороны в данном случае заинтересованное лицо.
А.Нарышкин
―
Ну да, получается, проверяют сами себя и тут есть возможность для маневра и возможность уйти от ответственности.
Е.Костюченко
―
Да. Я просто не знаю, насколько сейчас автономен Следственный комитет, насколько он большими полномочиями располагает, но если всю техническую информацию собирает и исследует Минобороны, то выводы, соответственно, будет делать тоже Минобороны. Но всей стране интересно и важно, что произошло. И мы не можем отдавать минобороны решение такого важного вопроса. Надеюсь, что это будет как-то изменено, но судя по тому, что происходит, - вряд ли. Действительно, они все контролируют.
А.Нарышкин
―
Но, наверное, они не просто по своей воле расследуют. Наверное, что-то после этой трагедии будет сделано, чтобы полномочия перераспределялись. Можно подойти к берегу, посмотреть вблизи, как происходит поисковая операция, увидеть водолазов, берег, тех, кто работает на месте?
Е.Костюченко
―
Самая ближайшая поисковая точка от берега полтора километра, поэтому особенно с этого расстояния ничего не разглядишь. Знаю, что в первые дни сочинцы, у которых были собственные лодки, катера, они выходили в море для того, чтобы контролировать поверхность на случай, если всплывут тела, или что-то. Но потом все гражданские были ураны.
А.Нарышкин
―
Распоряжением военных?
Е.Костюченко
―
Не знаю. Но сейчас там движение судов, естественно, не свободно, но это нормально. К берегу подойти можно, поговорить со спасателями можно, но сложно. Можно только не в присутствии их начальства.
А.Нарышкин
―
Простые жители Сочи могут каким-то образом помочь, если есть желание? Можно стать волонтером?
Е.Костюченко
―
Там очень много приехало силовиков в самом начале, было командировано людей даже больше, чем нужно. Я знаю, что казаки патрулируют берег, смотрят, не выкинет ли что-нибудь волна. Я знаю, что этой ночью было волнение на море, какие-то фрагменты тел, одежды, самолета могло вынести.
А.Нарышкин
―
Поясним, что казаки на Кубани в отличие от казаков в Москве, там приравнены к полиции, по-моему, со времен губернатора Ткачева у них какой-то статус есть.
Е.Костюченко
―
У них есть свой статус. Конечно, он не равен статусу полицейского. К сожалению, тела, вещи, самолет были сильно повреждены и какие-то фрагменты может выносить волна на берег.
А.Нарышкин
―
Берега видны корабли, которые работают?
Е.Костюченко
―
Да.
А.Нарышкин
―
Работы идут круглые сутки?
Е.Костюченко
―
Говорят, что круглые сутки, хотя при мне ночью работы велись менее интенсивно.
А.Нарышкин
―
Где происходит вся координация?
Е.Костюченко
―
Есть несколько центров координации. Один центр находится в аэропорту, там сидела правительственная комиссия во главе с министром транспорта Соколовым, который занимался так называемой ликвидацией последствий катастрофы – то есть, помощью родственникам, координацией бортов, которые вывозят тела в Москву. СК, насколько мне известно, сидит в морском порту Сочи. Это закрытая территория и туда зайти нельзя. Есть ее база МЧС в Хосте, там непосредственно живут люди, которые занимаются поисками и координация поисков, низовая, осуществляется там.
А.Нарышкин
―
Люди, которые занимаются поисками, их привезли специально, или это местные силы МЧС? Была мобилизация всех для привлечения к поисковым работам?
Е.Костюченко
―
Там очень много людей, там есть местное МЧС, и Краснодарского края, есть Южный региональный центр МЧС России, это флагман поисков. Именно они в основном предоставляют водолазов, спасателей для работы. Людей задействовано очень много – называется цифра в 3,5 тысячи человек и мне кажется, она близка к реальной. Из-за этого случаются нескоординированности – например, я обнаружила сотрудников МЧС, которые жили на береговой линии в палатках, собирали костры из плавника.
А.Нарышкин
―
Это странно.
Е.Костюченко
―
Да. И выяснилось, что про них не то, чтобы забыли, им сказали делать работу, а обеспечения минимального, материального, не нашлось для них. После того, как я об этом написала, началась дикая катавасия, мне начали звонить пресс-секретари МЧС, потом генерал МЧС, потом мэр Сочи, потому что там один из спасателей сказал, что никто к ним не приходил. В итоге этот отряд вроде бы расселили. Но, наверное, какой-то хаос неизбежен при таких поисках. Понятно, что лучше делать больше, чем меньше, но очень много людей туда прислано для работы и конечно, наверное, больше, чем нужно. Но мне сложно тут судить.
А.Нарышкин
―
Тебе приходят вопросы – с родственниками погибших удалось пообщаться?
Е.Костюченко
―
Да, я видела родственников погибших. К сожалению, опять же, так как Минобороны контролирует практически все процессы, в том числе родственников погибших прямо с трапа самолета. Они вывозятся в закрытый военный санаторий, где их убеждали, что здесь тела все равно опознаваться не будут, вам нужно сдать анализ ДНК, а для этого нужно вернуться в Москву и мы вам все это организуем. Собственно, все, кто приезжал, жили в санатории сутки-двое, затем их разворачивали и возвращали в Москву. Фактически они были отделены от журналистов, простых людей. Но мне удалось их увидеть и с ними поговорить.
А.Нарышкин
―
Об этом поговорим подробнее после перерыва.РЕКЛАМА
А.Нарышкин
―
Продолжаем программу. Я спросил тебя про родственников погибших.
Е.Костюченко
―
На самом деле горе оно всегда очень похоже. Просто люди находились в состоянии глубокого горя и шока. Кто-то переживал это физически, кто-то нуждался в психологической защите - расспрашивал о всех подробностях, как будет идти следствие, когда будет допрос в качестве потерпевших, нужно ли покупать еду в санаторий, или там будут кормить. Меня порадовало, что было достаточное количество психологов, чтобы говорить с этими людьми – на самом деле это очень круто.
А.Нарышкин
―
Бывает, что психологов недостаточно?
Е.Костюченко
―
Бывает. Но в последнее время как-то алгоритм этот начал срабатывать. То есть если происходит какая-то беда, на месте быстро оказываются психологи, особенно если это какое-то массовое событие. Условно, 10 лет назад, когда рухнул Басманный рынок в Москве и там погибло несколько десятков человек, тогда на всех родственников, которые стояли вокруг рынка и ждали, когда кого-то достанут из-под завалов, на всех них приходилось три-четыре психолога, которые не могли справиться с этой работой. Сейчас с этим стало лучше, но конечно, никакой психолог, и никакая денежная компенсация для этих людей ничего не изменит.На самом деле я хотела начать с этого эфир, но скажу сейчас - я и наша редакция мы выражаем огромные соболезнования и родственникам пассажиров и родственникам экипажа. Мы понимаем, что это горе невыносимо, но надеемся, что вый найдете силы все это пережить.
А.Нарышкин
―
Жители Сочи как переживают всю эту трагедию? Кроме всего прочего, у них и сезон под вопросом.
Е.Костюченко
―
Ну да, они опасаются. Потому что производства в городе практически нет, все живут с отдыхающих. Буквально 5-6 дней назад открылся зимний горнолыжный сезон. Мне рассказывали, что в Красной Поляне гостиницы заселены на 100% , и что остальной город ждал приезжих, а тут такое. Особенно когда еще официальным расследованием не была исключена версия теракта, конечно, все были расстроены, возмущены и испуганы, что туристы перестанут приезжать. Да, конечно, люди воспринимают это горе и как свое, и как не свое одновременно. Но глубже, чем российский Фейсбук на самом деле. Потому что рядом море, корабли, люди ищут тела. Люди приносят на берег цветы, свечи и это не акция.
А.Нарышкин
―
Это стихийно?
Е.Костюченко
―
Власти назвали какие-то места, куда можно приносить цветы позже. А на самом деле стихийно - я шла вдоль линии побережья вчера и видно. Где-то одна свеча стоит, где-то 2-3, где-то несколько букетов. Люди выходят к морю и кладут туда какие-то цветы, свечи.
А.Нарышкин
―
Людей интересуют причины того, что произошло? У тебя в статье есть сотрудник гостиницы, который рассказывает, что по флайт-радару следил за этим самолетом, хотя вроде бы он летел без транспондера.
Е.Костюченко
―
Я не знаю, летел ли он без транспондера. Этот человек очень достоверно описал, как самолет себя вел, как он пытался вернуться в аэропорт. И он все это писал до того, когда появились хотя бы приблизительные данные по траектории самолета. Поэтому я не знаю, насколько это правда или неправда и кому верить. Собственно, флайт-радары есть у многих сочинских водителей. Это курортный город, они должны встретить какого-то человека с борта. Флайт-радар это такая карта, по которой передвигаются самолеты. Они нажимают конкретный самолет, видно, откуда он вылетел, куда он прилетит и как он двигается.
А.Нарышкин
―
Чтобы не стоять попусту у аэропорта и не терять времени.
Е.Костюченко
―
Да, чтобы вовремя всех привозить. Ну, не знаю, может быть, этот человек что-то придумал. Но сейчас известно, что нашли сотрудника береговой охраны, который вроде как видел, как самолет падал.
А.Нарышкин
―
А пять утра, что тоже странно.
Е.Костюченко
―
Да не странно на самом деле. Удивительно, что нам известно такое маленькое количество свидетелей и что существует всего лишь одна видеозапись – опять же, мы ее не видели, это СК говорит, что есть видеозапись, которая зафиксировала самолет от взлета до его падения. Потому что город большой, не спящий и думаю, что свидетелей больше.
А.Нарышкин
―
То есть, очевидцы могут быть. Вообще много вопросов ко всему этому расследованию. Тебя спрашивают про местных чиновников, мэр и губернатор появляются в связи с этой историей, дают комментарии?
Е.Костюченко
―
О да, они дают много комментариев, выходят перед камерами.
А.Нарышкин
―
Ты говоришь об этом с улыбкой, как будто они это используют в нехороших пиар-целях.
Е.Костюченко
―
Нет, я рада, что они открыты прессе, это здорово. Просто когда была история с сотрудниками МС, которые жили в палатках на берегу, мне звонил мэр города Пахомов и с какой-то странной лексикой, с использованием фразы «что они пищат, они же мужики», пытался объяснить, что раз они пищат, что им холодно, мы готовы их расселить. Я пыталась ему сказать, что это немножко неадекватно с его стороны – такие замечания в адрес спасателей, которые вторые сутки ищут тела. Но мне кажется, он вообще не услышал, ему было важно произнести свой речитатив. Но на самом деле это очень круто, когда мэр и губернатор участвуют в обеспечении расследования. Но у меня с ним сложились не очень хорошее общение.
А.Нарышкин
―
Спрашивают, как местные СМИМ освещали поисковую деятельность и ситуацию. Удалось тебе отследить?
Е.Костюченко
―
Нет, у меня даже не было времени, чтобы поспать. Не знаю, как местные СМИ освещали, извините.
А.Нарышкин
―
Еще вопрос – что было самым трудным и сложным в командировке?
Е.Костюченко
―
Это всегда одно и то же - родственники погибших. Это непредставимо. И, конечно – мне сложно говорить, потому что я не авиационный эксперт, и когда я вернулась уже, зашла в Фейсбук, увидела, как он полон версиями, описаниями, как самолет взлетал, под каким углом падал.
А.Нарышкин
―
Сразу все стали экспертами.
Е.Костюченко
―
Да, такое впечатление, что все разбираются в ситуации. Я в этом ничего не понимаю. Сегодня, вчера и позавчера я долго разговаривала с авиационными экспертами, с летчиками, они мне долго объясняли какие-то вещи, после чего я начала что-то представлять. Про те же самые закрылки - что если они в принципе не закрываются, то это хуже, чем если они закрываются, но не синхронно. Что эту ситуацию можно попробовать разрешить так-то, но экипаж мог не успеть сообразить по такой-то причине. А мог успеть сообразить, но могло вмешаться что-то еще. Вот такие вещи мне даются очень тяжело, но Фейсбуку даются легко.
А.Нарышкин
―
С представителями аэропорта ты говорила?
Е.Костюченко
―
Говорила. Кстати, хотела сказать касательно неадекватности происходящего, что мне показалось очень неадекватным – была объявлена армейская ситуация внутри аэропорта и очень многих сотрудников, в том числе, сотрудников безопасности аэропорта, заставили работать во вторую смену. Мне кажется, что это было максимально неадекватное решение, которое руководство аэропорта могло принять в этой ситуации. Потому что на тот момент официальным расследованием еще не была исключена версия теракта. Не было известно, почему, что и как упало. И люди, работая во вторую смену, не могли быть достаточно внимательными и собранными.
А.Нарышкин
―
Сделаем небольшой перерыв и вернемся в программу.НОВОСТИ
А.Нарышкин
―
Продолжаем программу. Я тебя спросил про аэропорт – ты общалась с сотрудниками, с авиационными экспертами. Есть понимание – к аэропорту могут быть претензии в связи с катастрофой?
Е.Костюченко
―
По той версии, которая сейчас лидирует, нет. То есть аэропорт действительно сложный, взлет возможен только в сторону моря.
А.Нарышкин
―
А это плохо, это особые условия?
Е.Костюченко
―
С другой стороны горы, то есть, меньше пространства для маневра, а над морем иногда бывает другая погода, чем на земле – другие ветра, другие потоки. Но в данном случае погода была очень хорошая, и на самом деле в этот аэропорт регулярно приземляется Путин.
А.Нарышкин
―
Там это один аэропорт?
Е.Костюченко
―
Насколько я знаю, борта правительственные, путина, садятся туда. Поэтому там очень серьезно заморочены и на безопасности и на качестве взлетно-посадочной полосы.
А.Нарышкин
―
И топлива. Вряд ли борт №1 заправляют из отдельной цистерны. В самом городе в понедельник ощущался траур?
Е.Костюченко
―
Если пройтись по улицам и не говорить с людьми, то нет. Город украшен к Новому году, к Рождеству, горнолыжному сезону, и эта бесконечная иллюминация не была ни приглушена, ни потушена. Город выглядит нарядно. Но люди в эти дни, естественно, говорили только о катастрофе. Это потрясло всех.
А.Нарышкин
―
Куда свозят найденные фрагменты?
Е.Костюченко
―
В разные места. Конкретные тела сначала привозят на базу МЧС в Хосте. В первый день их возили на причал Мацесты, это немножко в стороне от центральной части Сочи, а оттуда уже увозили дальше, в холодильники. А потом все тела начали доставляться на базу МЧС в Хосте, у этого посёлка отдельный причал, отдельная, огороженная территория. Подъезды к этой базе МЧС были перегорожены полицейскими машинами, - видимо, как раз от журналистов. В принципе, территория довольно закрытая. Сами обломки выкладывают, точнее, сейчас складывают в морском порту, планируют выкладывать - то есть, сейчас готовится пространство, где из всех этих обломков будут собирать модель самолета. Но поиски еще не закончены. Хотела бы подчеркнуть, что спасатели говорят, что до Нового года они точно не справятся и в новогоднюю ночь все продолжат работать.
А.Нарышкин
―
Когда самолет падает на землю, больше шансов найти все обломки. Как здесь? Мне сложно представить, что можно собрать все обломки.
Е.Костюченко
―
Там не особенно глубоко – от 30 до 70 метров, и как мне объясняли спасатели, это вполне рабочая для них глубина. Им не тяжело там работать Проблема в том, что дно илистое, вода мутная, потому что где-то за пять дней до крушения был шторм. Плюс там сильное подводное течение, по-настоящему сильное. Насколько я слышала, последняя установка. Которая была дана спасателям, что мы не заканчиваем операцию, пока не найдем все.
А.Нарышкин
―
Все, или только погибших?
Е.Костюченко
―
Все. Сейчас, когда найдено два черных ящика, думаю, будет в ближайшее время рабочая версия произошедшего, подтверждённая объективными данными, какие-то планы могут измениться. Но проблема в том, что тела при падении с самолета были существенно повреждены. И я понимаю, что это действительно важная задача – собрать максимальное количество останков для того, чтобы родственники могли спокойно их похоронить. Это достойная задача.
А.Нарышкин
―
Какой объем фрагментов сейчас уже найден, это исчисляется как-то?
Е.Костюченко
―
Это исчисляется квадратными метрами, но я не знаю, сколько квадратных метров покрывает ТУ-154. Знаю, что локализовано, установлена зона поисков сразу и локализована самая большая часть самолета, которая не разрушилась – она была найдена. Не знаю, поднята ли она на данный момент. Скорее всего, нет, потому что ее поднять довольно сложно. Насколько я понимаю, внутри находится много тел и надо технически продумать, как это все достать. Это ершить непросто. Насколько мне известно, эту основную часть пока не поднимали. Может быть, поднимают прямо сейчас.
А.Нарышкин
―
Кто руководит о поисковой операцией, доступен ли этот человек для интервью и комментариев?
Е.Костюченко
―
Нет, по-моему, недоступен. Я даже не знаю, кто руководит, -= это не объявлялось. То есть, всю поисковую операцию координируют МЧС и военные. У МЧС больше прикладная задача, военные контролируют распространение информации и ставят задачи, что, мне кажется, не совсем правильно в конкретном данном случае. Очень много служб работают совместно на этой катастрофе, это и МЧС и военные и местные власти и полиция, следователи.
А.Нарышкин
―
А что делает полиция?
Е.Костюченко
―
Ищет свидетелей. Там доходит до таких вещей, например, что сочинских гаишников обязали останавливать таксисов и спрашивать их, где они находились конкретно в этот момент, переписывая их номера и имена. То есть, может быть нам здесь это может показаться бердом, но на самом деле это крутая оперативная работа.
А.Нарышкин
―
Ну да, лучше так, чем никак.
Е.Костюченко
―
На самом деле это огромная махина – поисково-спасательная операция, поисковая операция, к сожалению. И нельзя сказать, что кто-то один рулит. Как нельзя сказать, что один человек рулит следствием, или один человек рулит там всеми процессами. Которые сейчас предстоят, когда найденные тела доставлены в Москву, у родственников взяты образцы ДНК и сейчас начнется процесс опознания, захоронения.
А.Нарышкин
―
У тебя как у журналиста, какие претензии есть ко всей этой ситуации, что тебя смущает, как журналиста?
Е.Костюченко
―
Как у журналиста у меня нет, и не может быть никаких претензий к ситуации, потому что мы работаем в любых условиях. Я далека от мысли, что авиакатастрофы и их расследование существуют для того, чтобы я заметку написала. Конечно, нет. Как у журналиста у меня нет никаких претензий. Есть какие-то вещи, которые мне, как человеку, который хочет знать правду, кажется неправильными - например, что минобороны контролирует всю техническую часть следствия. Но мне кажется, что это покажется неправильным любому. Могу сказать это как гражданский человек.
А.Нарышкин
―
Удалось пообщаться с таксистами, которых опрашивали?
Е.Костюченко
―
Мне про это рассказали несколько человек, таксисты, которые меня возили и другие люди говорили об этом. Это правда.
А.Нарышкин
―
Кроме сотрудника гостиницы тебе удалось найти очевидца?
Е.Костюченко
―
К сожалению, я не нашла ни одного очевидца. Но у меня не было и особенно много времени на поиск. Хотя жалко, что я никого не нашла из тех, кто видел падение самолета. Но уточню – я общалась с огромным количеством людей, которые находились в тот момент на береговой линии – и те, кто там живет и те, кто там работает. Взрыва слышно не было. Ни один человек не сказал, что слышал что-то подобное.
А.Нарышкин
―
И официально про теракт никто не говорит, это самая маловероятная версия, которая опровергается последними сообщениями. Попробуем связаться сейчас с еще одной журналисткой Ириной Бобровой из «Московского комсомольца» - она до сих пор находится в Сочи. Лена спрашивает, где можно прочитать ваши материалы про Сочи?
Е.Костюченко
―
В «Новой газете» есть репортаж, который дополнялся. И сегодня мы брали комментарий у экспертов и летчиков, которые летали на этой модели самолета, которые пытались моделировать ситуацию катастрофы. Два материала. У нас на связи Ирина Боброва, добрый вечер.
И.Боброва
―
Добрый вечер.
А.Нарышкин
―
Вы по-прежнему в Сочи – что сейчас проихсодит? Может быть какие-то подробности операции, заявления?
И.Боброва
―
На самом деле я сегодня вернулась из Сочи. Все, что было в новостях - я тут ничего нового сказать не могу. Могу сказать, что там происходило все эти дни, как это все выглядело, что говорили люди. Рассказывать?
А.Нарышкин
―
Да, вы в прямом эфире.
И.Боброва
―
Знаете, что меня удивило? Спасатели не общались вообще - ни водолазы, ни сотрудники МЧС – к ним вообще было невозможно подойти, стояла береговая охрана, которая никого не пускала. И в основном я общалась с сотрудниками медслужбы береговой охраны, которые, по всей видимости, общаются с МЧС. Как я поняла из их слов, наверное, достать все тела будет невозможно, потому что особенность Черного моря – сильные подводные течения, причем они настолько мощные, хаотичные, что корабли, которые первое время стояли в районе Хосты, переместились в сторону Адлера. И это говорит о том, что, видимо, останки, и части самолета уносило подводными течениями в разные стороны. И поймать это все вообще нереально, и собрать все не удастся.
А.Нарышкин
―
С очевидцами, с жителями вам удалось пообщаться?
И.Боброва
―
Я очень долго там ходила, искала. Сейчас в Сочи не сезон, зима, и в пять часов утра совершенно вымерший берег моря. Я нашла только одного человека – он работал охранником в гостинице. Как он рассказывал, в эту ночь он не спал, периодически выходил на берег моря покурить и прямо перед ним, перед его носом, он упал. Он говорит: вижу, что что-то случилось. Он не понял, что это самолет, рассказывал, что увидел, что что-то упало, но понять, что это самолет, было невозможно, потому что было очень темно, когда он падал. Но явно там ничего не горело и самолет явно не рассыпался полностью. Когда произошел удар об воду, по его словам, он увидел радугу как бы вокруг. И ему показалось, что как будто эта махина раскололась на две части и образовались рога. Рога и радуга. А потом тишина, сразу затишье. Никаких взрывов даже волны не было оттуда.
А.Нарышкин
―
Его уже допрашивали?
И.Боброва
―
Да, его допросили, он все это рассказал. Он проходит как свидетель.
А.Нарышкин
―
Простые жители, жители Сочи, отходят ли постепенно от того, что произошло?
И.Боброва
―
Мне показалось, что день на третий они уже отошли. Они уже стали думать, как отмечать Новый год, приедут или не приедут туристы. Уже никто не ходил на берег моря, никто не смотрел, как работают спасатели, не оставляли цветы. А в первые два дня они приходили из любопытства, ждали. Я не могу сказать, что они там плакали, переживали - это был человеческий интерес, наверное, любопытство, достанут, или не достанут, как ведутся работы. Они за этим наблюдали, думаю.
Е.Костюченко
―
Как вам показалось, чиновники, и официальные лица насколько хорошо в этой ситуации работали, насколько открыты и готовы сотрудничать с журналистами, честно рассказывать и передавать последнюю информацию?
И.Боброва
―
Ну, вы что? Никто там ни к чему не готов. Никто не готов был особенно делиться информацией. Там в аэропорту находился штаб, были пресс-подходы, как идут спасательные работы. Я очень просилась попасть на базу МЧС, просила просто прийти и поговорить с ними. Но не разрешили. За 400 метров к базе МЧС нельзя было подойти – все было перекрыто. Никто из спасателей с нами не общался. А мне кажется, что это важно – спасатели должны были рассказывать, как ведутся работы, как они все это видят, ест ли шанс достать всех, сколько на это потребуется времени. Эту информацию я получала от полиции. Которая там дежурила – они ходили и спрашивали для меня.И был еще один интересный момент – должен был приехать губернатор Краснодарского края. Кондратьев. Его местные жители в Хосте очень ждали, даже подмели набережную. Ждали, хотели с ним поговорить – видимо, там были и свои проблемы, но губернатор так и не приехал. Они очень переживали по этому поводу.
А.Нарышкин
―
Но в Сочи он побывал.
Е.Костюченко
―
Да, побывал
И.Боброва
―
Но в Хосте они очень его ждали. А это район где все произошло.
А.Нарышкин
―
Какие у вас есть претензии, могут ли они быть к людям, которые там работают? Что вам как журналисту не понравилось?
И.Боброва
―
Я работала по поисковой операции. И конечно, мне хотелось бы, чтобы был хоть какой-то минимальный доступ. Пусть не всех, но хоть кого-то из журналистов они могли пускать на базу МЧС и рассказывать что-то, были более открыты. Думаю, это нужно в этой ситуации. Но с другой стороны, мне рассказывали люди, что есть такая примета у поисковиков, что пустые разговоры ни к чему хорошему не приведут, что нельзя вести в это время разговоры. Иначе уходит поисковый катер и возвращается пустым. Ну, может это байки такие.
А.Нарышкин
―
Это примета спасателей?
И.Боброва
―
Да. Но это мне тоже рассказали люди, которые работали на берегу – полицейские.
А.Нарышкин
―
Темпы работы – как часто возвращаются катера с фрагментами?
Е.Костюченко
―
В какой-то момент – я стояла, смотрела час, мне казалось, что все происходит очень медленно, еле-еле. Вот стоят далеко большие корабли на большом расстоянии от берега, в полутора-двух километрах и маленькие катера. Видимо, когда что-то достают, подходят к кораблям и везут на базу. И это было нечасто, и катеров в первые дни было мало. Я не очень хорошо в этом разбираюсь, может быть так и нужно было. Но со стороны это кажется, что все очень медленно. Тем не менее, местные жители рассказывают, что в первый день они вывезли гигантский КАМАЗ только одних вещей.
А.Нарышкин
―
А это грузят в КАМАЗ?
И.Боброва
―
Да, доставали это крюками - про них все время говорили, но потом стали спускаться водолазы, катер это забирает, привозит, это все заворачивают в черные мешки, грузят в КАМАЗ – это что касается вещей. И куда-то везут, наверное, на экспертизу.
А.Нарышкин
―
К сожалению, наше время подошло к концу. Сегодня с нами была Ирина Боброва и Елена Костюченко. Они наблюдали за поисковой операцией на месте крушения ТУ-154. Спасибо вам.