В гостях у Захарченко: как сидит высокопоставленный офицер МВД - Анна Каретникова, Ева Меркачева - Своими глазами - 2016-09-28
28.09.2016
В гостях у Захарченко: как сидит высокопоставленный офицер МВД - Анна Каретникова, Ева Меркачева - Своими глазами - 2016-09-28
Скачать
А.Нарышкин
―
Программа «Своими глазами» в эфире «Эхо Москвы». Здравствуйте, еще раз. Алексей Нарышкин у микрофона. В гостях у Захарченко: как сидит высокопоставленный офицер МВД – такая тема у нас на ближайший час. Я думаю, другие вопросы, связанные с сидением в столичных изоляторах мы обсудим. Сегодня в гостях у меня Ева Меркачева, журналист «Московского комсомольца»; Анна Каретникова, правозащитник. И обе – члены Общественной наблюдательной комиссии. Здравствуйте.
А.Каретникова
―
Здравствуйте.
Е.Меркачева
―
Здравствуйте.
А.Нарышкин
―
Добрый вечер. Захарченко, я так понимаю, один из последних, интересующих общественность, новых сидельцев в столичных этих вот заведениях. Кто из вас был у него?
А.Каретникова
―
Мы были обе. Я еще была у него в ИВС на Петровке, когда он там находился. И мы как раз пытались мониторить состояние его здоровья, состояние его психического здоровья в первую очередь, начиная с первого момента его задержания.
А.Нарышкин
―
Какого оно?
А.Каретникова
―
Оно как раз вызывает тревогу. То есть, в принципе, это был единственный заключенный, за жизнь которого мы опасались с самого начала. Когда мы приходили к нему – насколько я помню, это было, наверное, недели две назад в ИВС на Петровку – он так рад нас был видеть, вы не представляете. Я не помню, чтобы кто-то из заключенных нас так встречал. Он говорил: «Вот вы пришли – вы, как свет в окне» - потому что якобы он не надеялся вообще на то, что общество его увидит, что он сможет что-то передать обществу, что может что-то донести. У него было ощущение такое, что над ним нависла некая угроза, и он предполагал, что скоро у него всё оборвется – даже так.
А.Нарышкин
―
В смысле – оборвется?
Е.Меркачева
―
Ну вот, всё…
А.Нарышкин
―
С ним там как-то решат вопрос?
Е.Меркачева
―
Видимо, да. И, кстати, его друзья все время пытались провести параллель между его ситуацией и ситуацией с генералом Борисом Колесниковым. Я напомню, что когда он был в «Лефортово», с ним случались всякие неприятные вещи. Он почему-то падал откуда-то. А потом, в итоге он…
А.Нарышкин
―
Выпрыгнул якобы из окна Следственного комитета.
Е.Меркачева
―
Да. В итоге выпал окончательно из окна Следственного комитета, из окна на Техническом переулке.
А.Нарышкин
―
Анна, вы улыбались, когда Ева сказала, что Захарченко встречал как-то очень радостно. Действительно, это такой восторг с его стороны?
Е.Меркачева : Думаю, к нему (Захарченко) обязательно кого-нибудь подсадят
А.Каретникова
―
Это было еще на Петровке. Я пришла к нему уже в «Лефортово». Надо сказать, что он с большой надеждой уже по опыту общения с моими коллегами обращался к ОНК и явно ожидал какой-то поддержки, по крайней мере, в вопросах его быта.
А.Нарышкин
―
Меня всегда интересует вопрос. Тема содержания различных людей в изоляторах, она не первый раз поднимается, в нашем эфире в частности. Для таких фигурантов громких, резонансных дел условия содержания лучше, чем для, скажем, обычных?
Е.Меркачева
―
Ни в коем случае. Более того, я могу сказать, что в частности, у Захарченко они, мне кажется, хуже, чем для других арестантов. Вот приведу вам конкретный пример. Когда мы пришли к нему в «Лефортово», в его камере был жутких холод, хотя, наверное, он был такой же и в других, но у него, например, отобрали сразу лечебный крем, лечебную зубную пасту…
А.Нарышкин
―
Там какие-то обязательные средства выдаются?
Е.Меркачева
―
Да, он говорит, что как раз без них ему очень тяжело, поскольку все это прописал в свое время доктор.
А.Каретникова
―
Они у него с собой были.
Е.Меркачева
―
Да. У него все это дело отобрали. Мы не поняли причину, по которой так сделали.
А.Нарышкин
―
То есть к нему, возможно, к нему предвзятое какое-то отношение.
Е.Меркачева
―
Да. Вот смотрите, первое, на что он пожаловался – на то, что ему воду дают два раза в день. Он говорил: «Хочу воды. Дайте воды». Мне кажется, когда заключенный кричит: «Дайте пить!» - это вообще уже показатель какого-то совсем нехорошего, потому что вода, как и воздух, наверное, те самые категории, которые априори должны быть у человека, не важно, под стражей он или не под стражей. Когда мы уточнили, почему дают два раза в день – а ему сказали, что так якобы полагается, – администрация Лефортово объяснила, что произошла некая ошибка и теперь воду будут давать по первому требованиям.
А.Нарышкин
―
А так, вообще, по правилам – по первому требованию?
Е.Меркачева
―
По первому, конечно же.
А.Каретникова
―
Кипяченая вода согласно правилам внутреннего распорядка по просьбе заявителя выдаются сотрудником. Почему до него не довели эту информацию? Тут я готова согласиться, что, может быть, это к нему какое-то предвзятое отношение, но мне представляется, что «Лефортово» ко всем узникам и к законодательству немного предвзятое отношение, потому что многие остаются без необходимого, не доводятся права. Ну, и вообще, законодательство трактуется немного не так, как во всех других, знакомых мне следственных изоляторах.
А.Нарышкин
―
Кроме этого Захарченко Дмитрий, на что жалуется?
А.Каретникова
―
На холод.
А.Нарышкин
―
Холод, да…
Е.Меркачева
―
Мы, кстати, когда пришли, он был одет в такую фуфайку толстую и сказал, что прямо спит в ней. Вообще, вид у него был достаточно фееричный. Конечно же, когда думаешь о полковнике миллиардере, представляешь его несколько по-другому.
А.Нарышкин
―
Фуфайка от Дольче и Габбано
Е.Меркачева
―
Да, тут фуфайка… Конечно, не от Дольче Габбано. Фуфайка типовая. Более того, в «Лефортово» практикуется такая штука: у всех заключенных, которые только поступают, отнимают одежду на прожарку, якобы на дезинфекцию и дают казенную. Казенная - очень странная. Если бы видели эти штаны и все эти рубашки…
А.Каретникова
―
Она очень страшная. Причем такое впечатление, что специально подбирают не по размеру, и, действительно, мы уже вынуждены были сказать, что поскольку мы не понимаем, чем они регламентируются, - они не могут привести норму, по которой заключенных надо на 10 дней оставлять без их вещей и их одежды, - и мы сказали, что у нас возникло такое ощущение, что как будто они специально хотят их унизить таким образом, чтобы они чувствовали себя некомфортно и неуютно.
А.Нарышкин
―
То есть это распространенная вещь?
Е.Меркачева
―
В других изоляторах нет нигде такого больше.
А.Нарышкин
―
С кем сидит Захарченко?
Е.Меркачева
―
Он один, он сейчас на карантине. Потом, конечно же, я думаю, к нему обязательно кого-нибудь подсадят, потому что он не изъявлял желания находиться на одиночном содержании. Вообще, человек, который хочет общения. Он, мне кажется, очень боится изоляции. Какое-то у него внутреннее чувство, что с ним может что-нибудь случиться. Поэтому мы, конечно, будем настаивать, что бы с ним был вменяемый сокамерник, желательно, чтобы это был какой-то позитивный человек. Но на самом деле, я понимаю, что сейчас Захарченко стал уже неким мемом. Над ним смеются, всячески критикуют. Но, если бы в с ним пообщались хотя бы даже 10 минут, он бы вызывал у вас жалость, наверное, потому что состояние психологическое, действительно, вызывает тревогу. Он очень запуган, он боится. И я думаю, не важно – виноват он, не виноват, его деньги, не его – но в данном случае стоит обратить внимание именно на его психологическое состояние.
А.Нарышкин
―
Анна, вас хочу спросить, по вашим наблюдениям – вот вы видели человека в этих условиях – его что-то роднит с тем богатством, которое ему приписывают. Мы выяснили, что по одежде нельзя ничего сказать. Я не знаю… может быть, у него какой-то очень ухоженный вид, остатки этого ухоженного вида.
А.Каретникова
―
Я не могу ответить на этот вопрос. Какой-то излишней вальяжности я в нем не заметила. В ком-то он есть, в нем – нет. Естественно, это не может являться показателем, совершал он преступные деяния, не совершал.
А.Нарышкин
―
А вот, по поведению, может быть. Ну да, вот какая-то вальяжность, раскрепощенность…
А.Каретникова
―
Нет, он очень встревожен. Ева правильно совершенно сказала – он чувствует себя не в своей тарелке. Он, на мой взгляд, на наш консолидированный взгляд, чего-то опасается. И поэтому искать в нем признаки миллиардерства… я затруднилась.
А.Нарышкин
―
Но в вашей практике наверняка же был случаи, когда даже убийцы, не убийцы, какие-то серьезные преступники, они специально как-то давились на жалость, прикидывались больными. Может быть, этот тот случай?
Е.Меркачева
―
Нет, абсолютно. Он вообще никем не прикидывается…
А.Нарышкин
―
Нет, возможно, он прикидывается таким каким-то запуганным?
А.Каретникова
―
Встревоженным? А зачем?
Е.Меркачева
―
А зачем? Нет…
А.Нарышкин
―
Чтобы вы потом пришли… написали…
А.Каретникова
―
Чтобы мы сказали? Я думаю, это обманная цель. Какая разница людям, встревожен он или нет?
Е.Меркачева
―
Это человек, который очень открытый. На самом деле, он хочет говорить с обществом, ему есть, что сказать. Он считает, что может так изъясниться, чтобы люди поняли.
А.Нарышкин
―
Что он хочет обществу сказать?
Е.Меркачева
―
Он хочет сказать обществу, что он не виновен в первую очередь. И в данном случае речь идет не о миллиардах, а конкретно о том, в чем его обвиняют. Обвиняют его во взятке. Насколько вы знаете, речь идет о том, что он в конце прошлого года якобы взял взятку у некоего предпринимателя. Так вот, он считает, что это все было надуманно, придумано, потому что этот предприниматель его друг, и он якобы дал показания, что никаких взяток не предлагал даже. Вот эту мысль он как раз и довел. Буквально, наверное, вчера или позавчера был суд. Он попытался рассказать об этом обществу.Вторая мысль, которую он хочет донести, как раз та, что деньги не его – вот эти 9 миллиардов. Он, действительно, очень хочет рассказать, чьи это деньги, но ему не дают. Когда он пытался нам как-то прокричать вот эту мысль свою, его всячески останавливали. Более того, сотрудники ИВС на Петровке, в «Лефортово» вели себя очень странно, то есть было явно видно, что они опасались, что он сейчас как раз, что называется…
А.Нарышкин
―
Сболтнет.
Е.Меркачева
―
Сболтнет то, что не нужно. И в «Лефортово», кстати, я давно не помню, чтобы кто-то кричал на сотрудников. А когда Захарченко пытался рассказать, откуда деньги, там прямо кричали сотрудники, пытались его голос заглушить, и вообще, в принципе прервать общение всяческое.
А.Нарышкин
―
Но я правильно понимаю, что члены Общественно-наблюдательной комиссии, они… ну вы – вы не имеете права обсуждать детали дела?
Е.Меркачева
―
Абсолютно нет. Но в данном случае мы не просто даже не спрашивали…
А.Нарышкин
―
У него была потребность.
Е.Меркачева
―
Да, он кричал, выкрикивал. Знаете, это тот случай, когда человеку либо рот надо заклеить, либо что-то делать. Это была как раз та самая ситуация. И я думаю, не случайно, когда был суд – ведь он ждал этого суда, он ждал этого момента, он думал, что сможет все рассказать – когда был суд, выяснилось, что его не привезли в зал суда. И была видеотрансляция. То есть он в «Лефортово», его отвели в специальное помещение, где есть камера, и он так общался. Соответственно, он не смог журналистам сказать то, что он хотел. Вообще, он очень хочет поговорить со СМИ, прямо есть у него большая потребность. Я не понимаю, почему ее нельзя удовлетворить.
А.Нарышкин
―
А этот вопрос, кто должен решать?
Е.Меркачева
―
Следствие не дает.
А.Нарышкин
―
Я просто не знаю. По сложившейся практике журналист пишет какой-то запрос – и потом проходит в изолятор? У меня просто не было такого опыта.
Е.Меркачева
―
Да, но следовательно ни в коем случае, я думаю, не пустит к Захарченко ни одного журналиста. Невыгодно следствию сейчас, чтобы знали люди сейчас происхождение этих миллиардов. Я думаю, здесь есть какая-то игра оперативная. Возможно, нам, действительно, это и не нужно знать. Может быть, в этом случае сорвалась бы какая-то очередная большая операция уже. Но это мы сейчас предполагаем, а уже проводя свое собственное журналистское расследования, я, например, пришла к выводу, что эти деньги были не главная, не основная часть, а скорей всего, сейф, который был в квартире, он делался под гораздо большую сумму…
А.Нарышкин
―
Что ж там за сейф такой?
Е.Меркачева
―
Речь даже идет о 50-ти миллиардах. Я так полагаю, что эти деньги, о чем, собственно, я писала, это деньги некоего такого «бассейна». Есть такое понятие, когда крупные компании и даже госкорпорации считают, что у них должна быть наличность свободная, неучтенная нигде. Это принято. Понятно, что это незаконно.
А.Нарышкин
―
То есть квартира сестры Захарченко – это некое хранилище, не его.
Е.Меркачева
―
Это некое хранилище. Получается, что Захарченко в данном случае он смотрящий за общаком, выражаясь криминальными словами. Но в этом случаю, я должна заметить, что Захарченко очень доверяли. Доверить общак – для этого человек должен быть кристально честным. И, кстати, что-то в его характере – если бы вы пообщались – что-то такое есть. Он в чем-то прямолинейный, в чем-то простой, и, наверное, он поэтому заявляет о своей невиновности, потому что знает, что это за деньги, кому они принадлежат, и понимает, что, собственно, он-то сам вроде как в стороне. Он, действительно, может, координировал что-то, смотрел, чтобы не утащили оттуда какой-нибудь большой кусок. Ну, а за это получал, я так думаю, премиальные, либо зарплату.
А.Нарышкин
―
Тем, кто к нам присоединился, напомню, что вы слушаете «Эхо Москвы», программа «Своими глазами». В гостях у меня и у вас Ева Меркачева, журналист «Московского комсомольца» и Анна Каретникова, правозащитник – члены Общественно-наблюдательной комиссии. Мы сейчас говорим про ваш похода к Дмитрию Захарченко, к тому самому полковнику, которому приписывают много-много миллиардов рублей, миллионы долларов и евро. Как решается вопрос с допуском адвокатов, близких Захарченко, и есть ли какие-то ограничения, жалобы?
Е.Меркачева
―
Вы знаете, в принципе, в «Лефортово» большая проблема с адвокатами. Ситуация такая, что раз в неделю в пятницу адвокаты разыгрывают жребий между собой: кто пойдет. Мне кажется, что совсем уж смешно, согласитесь: 21-й век – они там бросают жребий…
А.Каретникова
―
Кабинетов не хватает.
Е.Меркачева : Человек, который хочет общения. Захарченко, мне кажется, очень боится изоляции
Е.Меркачева
―
Не хватают кабинетов адвокатских.
А.Нарышкин
―
А раньше что было?
Е.Меркачева
―
Они писали на дереве. Был дуб большой, на котором они список составляли, вывешивали его на ночь, но список часто рвали, он пропадал, составлялись новые списки – целые истории. Но в других изоляторах даже доходит до того, что там есть некая дежурная машина, как в «Московской тишине» стоял «Гелендваген», он принадлежал одному богатому заключенному. Внутри «Гелендвагена» сидела накаченные парни, которые хранили этот список. Они сидели день и ночь, они никуда не отъезжали. Их задача была – блюсти порядок.
А.Нарышкин
―
Слушайте, ну простите, Анна, и вы тоже улыбаетесь. Вы же прекрасно про эту историю знаете. Вы куда-то про эту историю жалуетесь?
Е.Меркачева
―
Да, вы знаете, в «Матросской тишине» есть сдвиги позитивные. Там электронная очередь заработал и вроде как стало лучше. И там вроде как «Гелендваген» куда-то отъехал. Последний раз я его не видела.В «Лефортово», мне кажется, там вообще не спешат идти на встречу всем прогрессивным технологиям. Они как-то блюдут, что ли, свои старинные понятия. У них до сих пор же нет горячей воды. У них до сих пор не соблюдена приватность, нет туалетов.
А.Каретникова
―
Это одна из наших основных проблем и претензий к СИЗО «Лефортово», которое ни в чем не хочет пойти навстречу. Как не было горячей воды в начале моей работы (это было 8 лет назад), как нам не говорили каждый год – «в новом году» - никакой горячей воды не появилось.
А.Нарышкин
―
То есть, подождите. Горячая вода должна быть в камерах?
А.Каретникова
―
Горячая вода должна быть в камерах, совершенно верно.
А.Нарышкин
―
Ее нет.
А.Каретникова
―
Нет.
А.Нарышкин
―
А как моются тогда?
А.Каретникова
―
Раз в неделю по не менее 15-ти минут – говорят правила внутреннего распорядка - у нас отводится на эту… санобработка мы это называем.
А.Нарышкин
―
Так это же вши заведутся.
Е.Меркачева
―
Вы знаете, в «Лефортово», к счастью, такие заключенные, у которых вши не заводятся и санобработка им не требуется. Подумайте о том, кто там сидит – это в основном бизнесмены…
А.Каретникова
―
Санобработка – это душ и есть.
Е.Меркачева
―
Тогда это мы не про вшей…
А.Каретникова
―
Нет, это мы про дурацкую прожарку, которая ничем не предусмотрена. А потом, этот ужасный унитаз, который уже стал притчей во языцех. Единственный из изоляторов остался в Москве, который не отделен от камеры практически ничем, кроме низенькой перегородочки. Только чаша, она из земли торчит. Когда кто-то справляет нужду, то половину его в это время отлично видно и дай бог, чтобы половина.
А.Нарышкин
―
Это, видимо, та же история про то, что руководство изолятора, может быть, не сознательно, но унижает…
А.Каретникова
―
Совершенно верно. К этому и подвожу. И отсутствие горячей воды и выдача, например, соли. «Лефортово» - это единственный изолятор, куда запрещено передавать соль. Причем, несмотря на наши неоднократные просьбы…
А.Нарышкин
―
Соль не с которой у нас борются….
А.Каретникова
―
Поваренная соль, которой мы солим свой салат. И добиться того, чтобы ее либо выдавали чуть-чуть… Сотрудники говорят: «Мы не можем растратить соль. У нас ее мало, мы кладем ее в еду». При этом они не принимают не в посылках, ни в передачах, ни каким-либо иным образом.
А.Нарышкин
―
Но это же бредятина.
А.Каретникова
―
Совершенно верно. Понимаете, вот, когда говорят: «А-а, правозащитники! Чем вы заняты? Ищите пытки», - то вот это, на мой взгляд, и есть такая очень странная форма пытки – отобрать у людей самое необходимое. Привезли человека в карантин и не выдать ему шампунь, как было с другим арестантом. Когда он ходит с грязно головой – в душ они его отвели, он говорит: «А выдайте шампунь…». Мы долго с ними рядились, чтобы ему выдали этот шампунь. И они говорят: «Ну, завтра выдадим». А он говорит: «А когда я смогу пойти голову помыть?» Ему говорят: «Через неделю. У нас раз в неделю душ». То есть он должен провести без горячей воды с грязной головой еще неделю.То есть это те самые мелочи… И эта отобранная одежда, и эта безобразная - то, что выдается; и абсолютная эта изоляция – то, что сложно пройти адвокатам для общения со своими подзащитными – всё это складывается в какую-то немного подозрительную картину. Тем более, когда мы видим, что в других учреждениях не так. Там не пытаются ухудшить быт. Другим изоляторам куда тяжелее: там по тысяче сидят – 2 тысячи, 2,5 тысячи человек. А в «Лефортово» их меньше 200, и все равно заявления принимаются с трудом, и вот это все происходит. Что это такое? Наверное это не случайность. Наверное, если сложно провести воду – ну, так соль выдать, какая проблема?
Е.Меркачева
―
У нас еще есть один проломный изолятор – это женский СИЗО №6, потому что количество жалоб не прекращается, что бы мы не делали. И вот последнее: нам говорят, что адвокатам все сложнее и сложнее бывает попасть, потому что теперь новая какая-то практика. Следователи сами формируют список, потом его забирают, и в первую очередь проходят они, а адвокаты не проходят. Соответственно, заключенный может общаться со следователем без адвоката, потому что его адвокат просто не может пройти по этому списку, а следователь проходит.
А.Нарышкин
―
А по процедуре, вообще, заключенного следователь допрашивает только в присутствии адвоката.
Е.Меркачева
―
По идее - да.
А.Нарышкин
―
А если адвоката нет, то никакого допроса нет?
А.Каретникова
―
Да, заключенный может отказаться, но ведь сотрудники все равно его туда приведут, выдернут его из камеры. И то-то может и так согласиться разговаривать, лишь бы… ну, тебя уже притащили туда.
Е.Меркачева
―
А кто-то даже и не знает, что он может отказаться. Огромное количество людей не имеют даже минимального юридического образования, и отсутствие этой грамотности позволяет следователям как-то хитрить. Я знаю огромное количество людей, которые в итоге на следственных действия побывали без адвоката. Когда мы спросили: «Почему вы не позвали, почему не отказались, если адвокат не пришел?» - они сказали: «А разве так можно? Мы думали, что следователь проводит, значит, так надо – мы обязаны говорить НРЗБ делать». Это, конечно, большая проблема.И, мне кажется, на самом деле, если хотя бы остановиться нам, правозащитникам буквально на один день и не ходить по изоляторам, прямо вал будет дополнительно жалоб, и все больше и больше будут наглеть, не побоюсь этого слова, следователи и, в том числе, сотрудники изоляторов, потому что, увы, надеяться, что совесть с обеих сторон каким-то образом будет позволять им соблюдать права человека, не приходится.
А.Нарышкин
―
Здесь спрашивают по SMS: «С Захарченко вы при свидетелях говорили?» Я так понимаю – да.
Е.Меркачева
―
Конечно.
А.Нарышкин
―
У вас же обязательная составляющая…
Е.Меркачева
―
Нужно разговаривать в зоне видимости и слышимости сотрудников. Более того, все равно работают носимые видеорегистраторы.
А.Нарышкин
―
Они у вас или у сотрудников?
А.Каретникова
―
У сотрудников. У нас-то ничего нет, даже диктофоны проносить нам нельзя.
Е.Меркачева
―
Нам ничего нельзя. Мы только глаза и уши…
А.Нарышкин
―
А как вы пишете ваши материалы? У вас помять хорошая или есть какие-то шпионские штучки?
Е.Меркачева
―
Хорошая память. Нет, блокнот и ручки – это обязательные наши атрибуты.
А.Нарышкин
―
А, то есть можно записывать.
Е.Меркачева
―
Конечно.
А.Каретникова
―
Записывать можно. Но вот как я потом пишу 20-странчные отчет о том, что там происходит – страшно очень интересно. Более того, кстати, это с ним же произошло в камере, когда сотрудники «Лефортово», то ли совсем боясь, что он нам какую-то военную тайну выдаст…
А.Нарышкин
―
Захарченко, да?
А.Каретникова
―
Да. …То ли что-то еще – запретили нам садиться на скамейки.
Е.Меркачева
―
Да-да.
А.Каретникова
―
Раз в жизни такое произошло.
А.Нарышкин
―
Зачем? У них паранойя?
А.Каретникова
―
Ева Михайловна присела на скамейку. И они… ну вот не «Встать!», а что-то очень похожее закричали…
Е.Меркачева
―
Да, да. Не разрешили присесть.
А.Каретникова
―
Я, естественно, сразу плюхнулась и сказала, что нет, я работать, наверное сидя буду. И они как бы особо сильно не давили, но в моей практике, честно говорю, это впервые.
Е.Меркачева
―
Да.
А.Каретникова
―
От нас хотели, чтобы мы работали стоя. Я говорю: «Но вы закон-то хоть сначала примите, что члены ОНК должны руки при работе за спиной держать – я буду это делать. Но сначала пролоббируйте этот закон». Я очень надеюсь, что без войны обойдется, но просто очень не хотелось бы, чтобы это стало симптомом общего ужесточения – вот, чего мы бы хотели избежать.
А.Нарышкин
―
Кроме того, что вы конкретно по Захарченко написали в Фейсбуке, написали статьи какие-то, вы какие оформляете документы, куда они направляются? То есть об итога вашего похода в очередной СИЗО?
Е.Меркачева
―
По закону отчеты мы можем писать самой разной формы, в том числе, пост в Фейсбуке – это может быть отчетом перед обществом. Статья в газете – это тот же самый отчет.
А.Нарышкин
―
Вот Анна говорит про 20-страничный некий документ.
А.Каретникова
―
Прямо предусмотрена законом только участие в подготовке отчета уполномоченного по правам человека, но, естественно, если мы сталкиваемся с очевидными нарушениями закона, если руководство или сотрудники не идут нам навстречу в устранении даже мелких каких-то недостатков, то мы садимся и пишем письма в УФСИН России, по Москве, в Генеральную прокуратуру.
А.Нарышкин
―
Но первый ваш адрес – это уполномоченный, получается?
Е.Меркачева
―
Нет, ФСИН
А.Каретникова: Ощущение такое, что над ним (Захарченко) нависла некая угроза
А.Каретникова
―
У нас – нет. Поскольку нас слышат, очень хочется надеяться, особенно в последнее время, то мы обращаемся в Федеральную службу исполнения наказаний.
А.Нарышкин
―
Ева Меркачева, Анна Каретникова. Мы говорим про полковника Дмитрий Захарченко, который был в изоляторе, в целом про ситуацию. Продолжим программу «Своими глазами» через пять минут.НОВОСТИ
А.Нарышкин
―
Продолжаем наш эфир. Меня зовут Алексей Нарышкин. Ева Меркачева, журналист «Московского комсомольца»; Анна Каретникова – обе члены Общественно-наблюдательно комиссии. И отправной точной для сегодняшнего обсуждения мы взяли Дмитрия Захарченко, полковника МВД, который сидит в «Лефортово».Кроме этого желания конкретно вам что-то сказать и, в принципе, обо всем рассказать всему миру, у него были какие-то просьбы что-то передать, какие-то нужны, чтобы что-то, может быть, родственники ему принесли – потребности какие у него?
Е.Меркачева
―
Самые обыкновенные, начиная от шампуня, кремов. Я думаю, сейчас уже эту проблему решили, потому что родные первую передачку ему уже передали.
А.Нарышкин
―
А он с ними виделся?
Е.Меркачева
―
Нет, он не может видится. Свидание разрешает только следователь, кстати, самая большая проблема именно в этом заключается. Мы очень хотим на ближайшую осеннюю сессию перед депутатами поставить задачу разработать и принять законопроект, который бы изменил эту систему. Очень хочется, чтобы от следователя на зависели свидания с самыми близкими людьми.
А.Нарышкин
―
А чем сейчас это регламентируется?
Е.Меркачева
―
Сейчас есть у нас, по-моему, в ОПК - и там сказать, что только с разрешения следователя. У нас, на самом деле, сложилась порочная практика, когда следователь разрешает свидание, - даже если там мама умирает или папа очень болен, или у жены какие-то проблемы серьезные или дети, всё что угодно – только в том случае, если заключенный начинает сотрудничать со следствием.
А.Нарышкин
―
Хорошо себя ведет и…
Е.Меркачева
―
Да, прямо так и говорит: «Если пойдешь на досудебное соглашение – пущу к тебе больную маму, не пойдешь – не увидишь ее, она умрет без тебя.
А.Нарышкин
―
А вот такие вещи как-то, опять же по вашему опыту, можно где-то запротоколировать, потом пожаловаться?
А.Каретникова
―
Да, мы пробовали ̀это делать. Мы пробовали обращаться в Следственный комитет, писать жалобы, говорить, что это недопустимо. Но на самом деле, ничего не изменилось, следователи сами это признают. И, знаете, когда арестовали Никандрова – это зам руководителя Следственного комитета по Москве – первое, что он сказал (мы пришли к нему в «Лефортово), что очень хотел бы увидеть жену. И тут же добавил: «Но я понимаю, что это невозможно, потому что сам был следователем, и я знаю, что мне не дадут разрешение на свидание с ней». Вот то, что он признал эту порочную практику и то, что она ударила в первую очередь по нему самому, это, мне кажется, очень показательно. Такая карма.И, я думаю, в принципе нехорошо, когда следователь регулирует такие вещи, потому что, во-первых, уже начинается давление в любом случае. Во-вторых, можно же в таких случаях даже сомневаться в тех показаниях, которые человек начнет давать. Потому что, правда, ситуации бывают самые разные. Если, грубо говоря, у жены рак и она умирает, может быть, встреча последняя – человек согласиться взять на себя любую вину. Я знала такие ситуации. Следователь, когда отказывает, может оперировать самыми разными понятиями и придумывать всё что угодно. Была история такая, собственно, она и есть и продолжается. Человек находится на «Кремлевском централе». Он проходит по делу губернатора…
А.Нарышкин
―
Это что-такое?
Е.Меркачева
―
Это СИЗО 99/1 федерального подчинения, так называемый «Кремлевский централ». Там есть человек, который проходит по делу губернатора Хорошавина. Так вот, ему отказали в свидании с больной матерью (мать - инвалид), знаете, на каком основании? Следователь написал, что родство не установлено. Хотя мать предъявила свидетельство о рождении и у них одинаковая фамилия: Икрамов у него, Икрамова у нее. При этом на квартиру матери уже наложили арест. То есть, когда накладывали арест, не сомневались, что они родственники. Понимаете, доходит до таких абсурдных вещей. Мне кажется, в первую очередь нужно попытаться это изменить.
А.Нарышкин
―
Про Захарченко еще спрашивают: «Как Захарченко узнает новости? Можно ли ему читать книги, прессу?», - Дмитрий Мезенцев спрашивает.
Е.Меркачева
―
Да, конечно, читать ему можно и читает он много. Я помню, мы зашли в ИВС на Петровку когда, увидели у него две книги, очень знаковые, на мой взгляд. Это «Золотой теленок» и «Двенадцать стульев». Когда мы его спросили – что, он специально подбирал эти книги? – он сказал, что да, попросил их, потому что считает, что ситуация, которая с ним произошла, она абсурдная. И вот как раз ирония, которая есть в книгах Ильфа и Петрова она ему позволяет хоть как-то держаться, поддерживать его дух.
А.Каретникова
―
Кстати, о книгах добавлю, что и книги в «Лефортово» тоже стали выдавать в эти самые карантинные камеры только после нашего вмешательства. То есть то, что происходит в Лефортово в отличие от всех других изоляторов, где людей, наоборот, пытаются по одному держать, тем более, когда они только поступили, и с ними может любая стрессовая ситуация случиться. Это очень сильный удар по психике, когда ты оказался в тюрьме. В «Лефортово», наоборот, человек сажают одного, его сажают без книг…
А.Нарышкин
―
Там рехнуться можно.
А.Каретникова
―
Даже не показывают, где эта кнопка, которая включает радио, что меня особенно поразило. Ему никто не показал, где эта кнопка, хотя в камере по закону должен находиться радиодинамик. Но он не знает, где кнопка, ему никто не показал. Никто не сказал, что он может попросить книги. У него отобрали вещи. Дали ему какую-то хламиду…
А.Нарышкин
―
А должны все это говорить, проговаривать?
А.Каретникова
―
Это естественно. Права доводятся по этому самому 189-му приказу. Сотрудники обязаны сразу при поступлении довести права и далее их доводить по радио, при личном общении, при ежедневном обходе, выдачи необходимых нормативных актов. Но только для того, чтобы что-то попросить, надо сначала знать, что ты имеешь право это попросить.
Е.Меркачева
―
Я думаю, что если бы сейчас вас поместить – не дай бог, я постучу – в изолятор, я думаю, у вас бы даже в голове не было мысли, что где-то есть кнопка, если вы нажмете – зазвучит радиоприемник…
А.Каретникова
―
Надо ползти куда-то на стену для того, чтобы узнать, что вот если тут ткнуть – заработает радио.
Е.Меркачева
―
И, возможно, если бы вам сказали, что вода вам полагается два раза в день, вы бы поверили в это.
А.Каретникова
―
Или, даже если вам ничего на это не сказали. Один раз попросишь воду – тебе не принесут. Больше, наверное, не будешь просить. Они просто не доводят права. Это одна из моих основных претензий к СИЗО «Лефортово». Люди не знают. Они спрашивают нас, что можно, что нельзя. А сотрудники нас еще и перебивают, видимо, чтобы заключенные узнали поменьше о своих правах.
А.Нарышкин
―
Андрей из Москвы пишет. Не понимает, когда вы описываете отсутствие определенных удобств в камерах, он говорит, что в армии служил – тоже никаких перегородок в сортире не было, и баня раз в неделю - норма.
А.Каретникова
―
Я прошу прощения. Но, как я представляю себе армию, в ней не такая большая казарма. Когда ты, прошу прощения, в туалет пошел, другие могут отойти или отвернуться. Надо понимать, что в «Лефортово» очень маленькие камеры. Она, как этот стол: вот тут, значит ты, а вот тут сидит твой сокамерник. А оттуда еще возможно сотрудник смотрит в глазок. Ну, это как-то… Мне было бы крайне некомфортно в таких условиях, безумно. И рядышком эта маленькая раковина. То есть ты даже не можешь никаких гигиенических совершить процедур, потому что она уже за загородкой, за выгородкой: ты тут, а она там. Что это такое?
А.Нарышкин
―
Несколько слов про тех, кто сидит еще в «Лефортово» из известных…
Е.Меркачева
―
Там, мне кажется, каждый персонаж удивительный, знаковый…
А.Нарышкин
―
Последний, кого вы посещали?
Е.Меркачева
―
Последнего мы посещали «Итальянца» - это человек, который проходит…
А.Нарышкин
―
Шакро-молодой.
Е.Меркачева
―
Да-да. Кстати, удивительно обаятельный, харизматичный заключенный. Даже, я бы сказала, на сегодняшний день он один из самых больших наших помощников, потому что он не боится говорить то, что есть – все проблемы озвучивает. Это так и есть, на самом деле.
А.Каретникова
―
Он попал в «Лефортово» впервые, а до этого он находился в других изоляторах. И когда он попал в «Лефортово», он попал абсолютно в какой-то неведомый для себя мир, хотя, я так понимаю, он много времени провел в заключении, но не в таком заключении.
Е.Меркачева
―
Он обозначал те проблемы, о которых мы подозревали, но не знали. Например, мы узнали, что у него отобрали иконки, у него отобрали пояс с молитвой…
Е.Меркачева : Захарченко вообще никем не прикидывается
А.Каретникова
―
«Живая помощь».
Е.Меркачева
―
Да, «Живая помощь». …На том основании, что якобы на нем можно повеситься, хотя он очень короткий.
А.Каретникова
―
Нам сказали замечательно тогда, что это предмет, визуально схожий с веревкой и поэтому он может повеситься на этой «Живой помощи», на этой ленте с молитвой. А когда мы спросили, почему же он не может повеситься вон на той веревке, на которой у вас висят «Правила внутреннего распорядка», нам затруднились ответить на этот вопрос: на ней не повесится, на той веревке он из уважения к Федеральной службе исполнения наказаний.
А.Нарышкин
―
Это на полном серьезе?
А.Каретникова
―
Нет. Наверное, так. Это я так допускаю, потому что какой может быть еще ответ, если ленту с молитвой нельзя, а веревка висит рядом?
А.Нарышкин
―
Кто вас еще обаял, скажем так, из фигурантов. У Никиты Белых вы давно были?
Е.Меркачева
―
Недавно. Мы как раз всех их посещали. По сути, мы, когда идем, мало того, что выборочно, в том числе, и точечно бывает по некоторым людям, которые либо жаловались, либо у них были какие-то проблемы.
А.Нарышкин
―
То есть проверять, изменилась ли ситуация.
Е.Меркачева
―
Да. Вот с Никитой Белых была главная проблема, которую он озвучил – это с телеграммами. Так получается, что письма часто идут по месяцу из Москвы в Москву, поэтому заключенные решили отбивать телеграммы, подразумевая, что это будет происходить быстрее. Сама по себе телеграмма…
А.Нарышкин
―
А это до сих пор существует?
Е.Меркачева
―
Существуют телеграммы. Заключенный может отбить. Так вот, если ты отбиваешь сегодня телеграмму, принесут ее твоим близким в среднем через неделю или две. При этом теряется сама суть…
А.Нарышкин
―
Шел 21-й век.
Е.Меркачева
―
Да-да. И вот он как раз собирал доказательства, что с телеграммами что-то не то. Даже если их читает цензор с лупой и читает два дня, все равно что-то происходит с этими телеграммами. И он даже решил обратиться в «Почту России», и я знаю, что его адвокаты будут инициировать какую-то проверку, связанную с этим, потому что там, возможно, есть даже некоторое мошенничество, связанное именно с телеграммами.
А.Каретникова
―
Причем, я бы обратила тут внимание на то, что из других изоляторов у нас практически никакие телеграммы не отправляют, потому что там давно есть такая услуга, как ФСИН-письмо, электронное письмо, когда ты пишешь своему близкому или другу в изолятор письмо электронное, оно приходит быстрее, чем почтовое. Ты оплачиваешь ему бланк ответа, точно так же цензор все это смотрим и отправляет тебе обратно. И тогда это занимает три дня туда, два – обратно и день у цензора. То есть это быстро и удобно. Но, поскольку это прямо законом не предусмотрено, на все запросы к «Лефортово» «почему у вас такого нет?», они отвечают нам, как обычно: «А мы не обязаны. В законе прямо не прописано». Отсюда рождается это проблема с телеграммами.
Е.Меркачева
―
И тот же «Итальянец», он нам показывал целую подборку телеграмм. И если смотреть по штампам, то, получается, что они идут по 10 дней, по 15 дней. Ну, это, конечно, безобразие. Телеграмма не должна так идти.
А.Нарышкин
―
Никита Белых как вообще, в каком он состоянии? Просто лично я даже по новостям давно о нем ничего не слышал.
Е.Меркачева
―
Вы знаете, он в принципе держится бодрячком, я бы сказала. Он уже если не свыкся со своей долей, то, по крайней мере, привык к тем условиям, в которых находится на сегодняшний день.
А.Нарышкин
―
А он сидит один?
Е.Меркачева
―
Нет, он сидит с другим заключенным. Я помню, как он голосовал. Мы провели весь день выборов в СИЗО «Лефортово», мы наблюдали, как шел там процесс. И это был, кстати, опять-таки единственный изолятор, где нам сначала чинили препятствия. Только после звонков Элле Памфиловой, в ее аппарат, нас все-таки пустили туда, где заключенные голосовали. Это очень странно.
А.Нарышкин
―
Как выглядит процедура голосования в таких заведениях?
Е.Меркачева
―
Есть помещение, специально выделенное для этого. В частности, используется обычно актовый зал. Во всех изоляторах по-разному.
А.Каретникова: Искать в Захарченко признаки миллиардерства… я затруднилась
А.Нарышкин
―
То есть всегда оформляется как участок, это не какая-то переносная урна.
Е.Меркачева
―
Участок, да.
А.Каретникова
―
При больницах создается переносная урна, чтобы можно было прийти, где стационар…
А.Нарышкин
―
Да, и вот надомное голосование тоже.
Е.Меркачева
―
Собственно, все то же самое: стол, за которым сидят члены комиссии; есть эта урнам, в которую бросают заключенные…
А.Нарышкин
―
А заключенные, получается, с паспортом приходят, что ли?
А.Каретникова
―
Нет, не с паспортом. По спискам, которые создаются…
А.Нарышкин
―
А как они проверяют личность?
А.Каретникова
―
У них есть для этого личные дела.
Е.Меркачева
―
У них есть личные дела. Более того, они же вызывают по камерно и говорят, что вот сейчас приведут Никиту Белых. Идут сотрудники и приводят Никиту Белых. Он заходит, ему вручают бюллетень, он расписывается за то, что его получил. Заходит в кабинку, ставит там галочку, после чего бросает. На самом деле, все очень банально и просто. Никита Белых и начальник призывали всех заключенных голосовать, но в «Лефортово», насколько я помню, из 190 человек проголосовало 63. Во многом это связано с тем, что есть огромное количество неграждан Российской Федерации. Это чаще всего шпионы и террористы. У них нет права голоса, поскольку они неграждане. Все остальные – это губернаторы наши известные, чиновники, бывшие следователи…
А.Нарышкин
―
Белых, случайно не знаете, за кого голосовал?
Е.Меркачева
―
Он сказал – за «Яблоко». Говорит, что сам не ожидал, что такой будет поворот.
А.Нарышкин
―
А случайно после выборов не встречались с ним – как его отношение к результатам?
Е.Меркачева
―
Про результаты мы никого не спрашивали. Как-то было, наверное, даже и некорректно. Потому что все понимают… Знаете, что было самое забавное. В принципе в «Лефортово», как я говорю, все персонажи достаточно известные, и в основном это чиновники, и в основном это правоохранители бывшие. Казалось бы, люди системы, и людей эта система обидела, как они считают. Тем не менее, большинство из них проголосовало за партию власти.
А.Каретникова
―
Почти как и всюду.
А.Нарышкин
―
Подождите, а вы судите просто уже по официальным данными ЦИК?
Е.Меркачева
―
Мы судим больше даже по тому, как они нам рассказывали.
А.Нарышкин
―
А кто, например, партию власти поддержал?
Е.Меркачева
―
Вот губернатор Коми Гайзер, Вячеслав Гайзер. Он был в Высшем совете «Единой России». Как только его задержали, первым делом – даже еще обвинений никто ему не предъявил - а уже из партии его выкинули.
А.Нарышкин
―
У нас Неверов в эфире обсуждал, что у них в уставе «Единой России», по-моему, прописано не исключение сначала и партии, а отстранение.
Е.Меркачева
―
Его сразу исключили. И когда он голосовал…
А.Нарышкин
―
То есть он на них даже не обиделся. Он душой, своими убеждениям по-прежнему с этой партией.
Е.Меркачева
―
Не обиделся. Проголосовал за них и сказал, что вроде как «люди – это люди, а идеи – это идеи», - сказал вот так. Очень многие голосовали за «Единую Россию».
А.Нарышкин
―
Ну, кто еще?
А.Каретникова
―
Слушайте, из 6-ти изоляторов 4 проголосовали за «Единую Россию», а 2, кстати, за ЛДПР. Два изолятора – женский и Пресненский – проголосовали за ЛДПР.
А.Нарышкин
―
А «Лефортово» кто еще «Единую Россию» поддержал?
Е.Меркачева
―
В основном, да, была «Единая Россия». Сейчас не вспомню уже, тем более, что еще не все говорили.
А.Нарышкин
―
А кто еще из известных сидельцев «Лефортово» с членами ОНК вообще на контакт не идет?
А.Каретникова
―
Ой, там есть такие. Но мы вообще не знаем, кто это такие. Тут надо понимать, что мы приходим – там какие-то люди. А нам в «Лефортово» даже статью не разрешают спросить. Они сразу кричат: «Вы говорите по уголовным…». Мы вообще не знаем, кто это такие.
А.Нарышкин
―
Вы же знаете, в какую камеру вы заходите и кто там?
А.Каретникова
―
Откуда же мы знаем? Там на двери ничего не написано. Сидят какие-то женщины в паранджах. Вот ты узнай, кто они. Они боятся говорить.
Е.Меркачева
―
Вы думали там таблички, надписи: «Генерал такой-то»? Нет, подобного ничего такого нет. А из тех персонажей, которых мы знаем в лицо, может быть, общались, либо видели по телевизору, в частности, это глава ФСИН России Рейнер. Он не то чтобы не хочет общаться, но просто, когда мы приходим, он улыбается и ничего не говорит.
А.Нарышкин
―
А вы с ним, наверное, по вашей профессиональной деятельности контактировали.
А.Каретникова
―
Нет. Как-то он со мной разговаривал. Я ему сказала, что как есть, я все-таки специалист по условиям содержания – это тем не менее уже было – мне бы хотелось с вами обсудить некие моменты. И он чего-то мялся-мялся, хотя потом обсудил некоторые моменты. Хотя был крайне немногословен. В частности, мы его спрашиваем: «А вам нравится, что здесь нет горячей воды в СИЗО «Лефортово»?» Он говорит: «Ну, это всегда было в списке наших приоритетов». Мы говорим: «А вам нравится, что в отличие от других изоляторов вам тут только одну тарелку дают? Вы должны сначала из нее первое поесть, потом второе». Он говорит: «Это очень хорошо, потому что меньше надо мыть посуду». Я говорю: «У вас и дома, наверное, поэтому была всего одна тарелка». Он тут как-то замялся и пошел немножко на контакт. Но, в принципе, суров и молчалив, да.
Е.Меркачева
―
Да, суров и молчалив. Видимо сказывается то, что ситуация сама по себе: человек, который возглавлял всю эту систему, отвечал за все абсолютно тюрьмы во всей стране, сейчас находится на правах заключенного.
А.Нарышкин
―
А вы думаете, эти локальные истории, они доходят до верхушки хотя бы ФСИНа?
А.Каретникова
―
Какие локальные истории?
А.Нарышкин
―
Ну, какие-то перегибы конкретно в «Лефортово» в руководстве ФСИН знают?
А.Каретникова
―
Мы всеми силами доносим.
Е.Меркачева
―
От сейчас мы говорим с вами, мы не скрываем ни в коей мере.
А.Нарышкин
―
Но через СМИ не через Фейсбук.
А.Каретникова
―
Ну, почему же нет? Естественно, они нас читают. Садятся и читают. Есть, может быть, какое-то специальное управление во ФСИН, которое отслеживает публикации?
Е.Меркачева
―
Есть обязательно.
А.Каретникова
―
Есть пресс-службы. Есть люди, которым это положено по долгу службы. С некоторыми из них мы в контакте. Кто там еще нас читает, мы не знаем. Может быть, нас УСБ читает, но это не по нашей линии. Но, в принципе, конечно, им интересно. И пока есть какие-то контакты на вербальном уровне, когда мы можем без публикаций что-то довести, это очень здорово, и мы надеемся, что такого рода сотрудничество будет продолжено.
А.Нарышкин
―
Сейчас основные проблемы в столичных изоляторах, в которых вы можете находится?
А.Каретникова
―
Осень, осень! Основная наша проблема – это похолодание. Осень. У нас нет стекол, не выдана одежда. Родственники только сейчас сообразили, что надо носки теплые передавать.
А.Нарышкин
―
А как так - нету стекол?
Е.Меркачева
―
Имеются в виду вторые рамы, утепление…
А.Каретникова
―
И первые тоже.
Е.Меркачева
―
Первых тоже нет?
А.Каретникова
―
Вообще нет. Стоят без стекол. На лето из-за духоты снимают стекла, иначе бы там задыхались все. В полтора-два раза там перелимит. Дышать-то надо чем-то?
А.Нарышкин
―
А вентиляция там не предусмотрена?
А.Каретникова
―
Так она, может, и предусмотрена… Там очень смешно, когда приватность в некоторых изоляторах велели, по-моему, в 11-м году согласно исполнения решения Европейского суда до потолка довести, то в некоторых камерах вентиляция оказалась законопачена в санузлах, когда до потолка все достроили, а в некоторых – радио. Поэтому теперь подышать некоторые ходят в туалет, а другие – музыку послушать. На полном серьезе так.
А.Нарышкин
―
Ну, холод – хорошо, рамы, наверное, когда-нибудь поставят.
А.Каретникова
―
Когда-нибудь поставят. Хотелось бы узнать, когда.
Е.Меркачева
―
Мне кажется, проблема номер один и она остается и была… Не знаю, насколько мы можем…
А.Нарышкин
―
Что-что? Я тоже не понял.
Е.Меркачева
―
Перелимит.
А.Нарышкин – А
―
а, перелимит. А я уже думал, какое-то заболевание.
А.Каретникова
―
Ужас, ужас…
А.Нарышкин
―
Тоже для всех изоляторов?
Е.Меркачева
―
Абсолютно для всех изоляторов.
А.Каретникова
―
Кроме вот этих федеральных, 1-го и 2-го федерального подчинения – специзоляторов.
Е.Меркачева
―
Да, у них даже есть свободные места. Мы говорим, слава богу, потому что с учетом того, кто там сидит, это означает, что у нас все-таки не так много террористов, маньяков и прочих опасных персонажей.
Е.Меркачева : Захарченко очень запуган, он боится
А.Каретникова
―
Медицина – жуткая проблема.
А.Нарышкин
―
Слушайте, я про перелимит я еще хочу спросить. В чем это выражается, если вы заходите в камеру? Там спят посменно?
А.Каретникова
―
Спят посменно. Они начинают все отовсюду спрыгивать, чтобы с нами пообщаться – это выглядит просто феерически. Вот заходим в камеру – и вдруг отовсюду начинают появляться люди, вот из всех помещений: из санузла, сверху откуда-то спрыгивают. Вот ты ждешь некоторое время, пока они все спрыгнут.Была смешная ситуация, когда мы пришли с сотрудниками, сотрудники стали ругать заключенных. Они отрыли дверь, а там заключенные стоят. - - - «Что вы стенку поставили, такие-сякие! В карцер захотели? Сейчас телевизор унесем». Они говорят: «Начальник, это не стенка, это мы так стоим всегда. Нам отойти некуда».
Е.Меркачева
―
В проходе между кроватями.
А.Нарышкин
―
Плотно. А медицина, вы говорите?
А.Каретникова
―
Медицина – это самая наша большая проблема.
А.Нарышкин
―
А медицина, я так понимаю, по всем направлениям, то есть, медикаменты, обращение к врачу…
Е.Меркачева
―
Не по всем, и не по всем изоляторам. И здесь, мне кажется, зависит много и от руководства конкретного СИЗО и от конкретных медиков. Потому что в некоторых изоляторах, действительно, люди ответственные, которые понимают, что они дали клятву Гиппократа.
А.Каретникова
―
Это где, например?
А.Нарышкин
―
Да, Анна не согласна.
А.Каретникова
―
У нас был последний доктор в больнице. Мы вот его ругали-ругали, а теперь мы очень жалеем, что он ушел. Самсон Валерьевич с 25-го числа больше не работает.
А.Нарышкин
―
Это какой изолятор?
А.Каретникова
―
«Матросский». Это главврач «матросский». К нему было очень много вопросов, претензий, но только сейчас мы поняли, что другие-то хуже.
Е.Меркачева
―
Вы знаете, последний раз я была на «Кремлевском централе» - это федеральный изолятор – и там Эрик Давидович – известный персонаж, гонщик, он сказал, что он бегал и потерял сознание во время пробежки. К нему врач поднялся на 5-й этаж за пять секунд и быстро провел реанимационные мероприятия, и он смог благодаря этому прийти в себя. Это здорово было.
А.Нарышкин
―
По пять секунд у вас. С Москальковой у вас были какие-то контакты? Что-то уже удалось ей решить?
Е.Меркачева
―
Да, она идет на контакт, она помогает.
А.Каретникова
―
Много сделано в этом направлении и благодаря ей и благодаря ФСИН в 6-м удалось много исправить.
А.Нарышкин
―
Всё, спасибо. Время вышло. Ева Меркачева, журналист «Московского комсомольца». Анна Каретникова, правозащитник – члены Общественно-наблюдательной комиссии были в программе «Своими глазами». Спасибо!
Е.Меркачева
―
Спасибо.