Президентское помилование - как это было на самом деле - Сергей Мохнаткин , Павел Каныгин - Своими глазами - 2012-05-01
О.БЫЧКОВА: Это программа «Своими глазами», у микрофона Ольга Бычкова, сегодня наш очень специальный гость – Сергей Мохнаткин и Павел Каныгин специальный корреспондент «Новой газеты». Все знают, кто такой Сергей Мохнаткин – это человек, который вышел в Москве на улицу, оказался рядом с акцией «Стратегия-31» и, в конце концов, был обвинен в избиении сотрудника милиции, приговорен к 2,5 годам лишения свободы в колонии общего режима и неделю назад только оттуда вернулся. История с одной стороны, простая, с другой - сложная. Вы неделю на свободе, вышли благодаря помилованию президента Медведева, что за эту неделю успели сделать? Купили костюм - это вы уже рассказали.
С.МОХНАТКИН: Прихожу в себя. С тем, с кем немножко был знаком, и кто мне помогал, постарался встретиться, поблагодарить, хотя до сих пор не успел сказать большое спасибо Московской Хельсинкской группе. Если бы изначально они не принялись бы мне помогать так серьезно, мои дела могли бы закончиться хуже, чем то, что было до помилования. А в дальнейшем надо потихонечку привыкать к этой жизни, заниматься теми делами, которые меня всегда интересовали.
О.БЫЧКОВА: Вы где живете?
С.МОХНАТКИН: По-прежнему в Новозавидово, в Тверской области.
О.БЫЧКОВА: Чем будете заниматься?
С.МОХНАТКИН: В 90-е годы я занимался бизнесом, стой поры меня интересует эффективное и выгодное «ноу-хау» и «хайтек». Я как экономист всегда хорошо знал, что самые большие деньги дают великие открытия, но они не являются короткими.
О.БЫЧКОВА: У вас действительно два высших образования - математическое и экономическое?
С.МОХНАТКИН: У меня инженерно-экономическое, я изучал машинную обработку экономической информации, которая во всех словарях называлась «кибернетикой», - именно так тогда подавалось. Но в дальнейшем я закончил вечерний университет, мечтал кончить МГИМО на международного журналиста – не кончил, но получил какие-то сведения в том числе, по международной жизни. А с 5 курса потом уволился с заочного инженера-нефтяника, посчитал, что с нефтяной специальностью мне не будет смысла ближе знакомиться.
О.БЫЧКОВА: Хочу вам пожелать, чтобы дальше все было только хорошо и не сомневаюсь, что так оно и будет. Павел, вы были около колонии, откуда выходил Сергей, что там происходило, много народа собралось?
П.КАНЫГИН: Наверное, я был там раньше всех правозащитников и журналистов, в день, когда был подписан указ о помиловании, сначала был адвокат Шухардин, днем, он уехал в 6 часов вечера, и я сменил вахту. Зашел в административное здание колонии – туда зайти мог любой, я даже удивился, - как правило, режим в колониях жесткий, тебя на входе в населенный пункт начинают давать знаки, что тебе здесь не место. А здесь было все очень либерально, я зашел в административное здание, посмотрел, там все было закрыто, я постоял там полчаса и уехал.
О.БЫЧКОВА: Либерально, тем не менее, человека сколько времени не отпускали. Вам действительно никто кроме адвоката не сказал, что вышел указ?
С.МОХНАТКИН: Вообще говоря, да. Сама администрация не торопилась. Но знаете, она принципиально по любым вопросам не считает нужным, видимо, унизительным для себя, о чем-то информировать осужденных. В том числе по тем требованиям, которые она накладывает – ты не знаешь, что им надо.
О.БЫЧКОВА: Вы знали, что вас встречать будут?
С.МОХНАТКИН: Мне после указа даже послабления не дали - я сидел в ПКТ по-прежнему один, не выпустили в отряд. Когда выходил, мне даже не дали в отряд зайти – у меня там остались записки. Я может быть вообще не узнал об указе, потому что адвокат приехал не в связи с указом, а ему надо было встретиться в связи с последними инцидентами/, а по дороге он узнал об указе - причем, из СМИ.
О.БЫЧКОВА: Когда вышли, вы удивились, что там стоят люди?
С.МОХНАТКИН: Конечно. Я даже не припомню, чтобы я был с кем-то знаком. С журналистами я не очень много общался - с 17 лет, когда был нештатником комсомольской областной газеты, с той поры не сталкивался. Я и не знал о масштабах той поддержки, которая мне оказывается СМИ, правозащитниками.
О.БЫЧКОВА: А что вы знали о том, что происходит, и откуда?
С.МОХНАТКИН: Многое случайно узнал от самой администрации. Потому что когда поступил в колонию, как-то один из зам.начальников мне сказал – знаешь, что ты есть в интернете и даже в «Википедии»? Но для меня это не было существенным и важным, я не просил особой огласки. В том плане, что не считал, что заслуживаю такого большого объема информации. Я привык больше быть незаметным.
О.БЫЧКОВА: Откуда новости получали? Из телевизора, интернета?
С.МОХНАТКИН: Какие новости могут быть по телевизору в захолустной, депрессивной области? Тверская область одна из худших, и УФСИН небогат, и порядки там жестокие во всех отношениях, в том числе, информационных. Там только федеральные каналы, а по федеральным каналам много что узнаешь? Там можно догадаться о чем-то только по той тупости, извините, которая там проглядывает.
О.БЫЧКОВА: Интернета там нет?
С.МОХНАТКИН: Мы не в Америке, там нужно специальное решение суда, чтобы лишить заключенного на доступ к интернету, ау нас изначально к интернету нет доступа, он запрещен.
П.КАНЫГИН: Я разговаривал с правозащитниками из «Мемориала», у них была связь с заключенными из этой колонии, которые им звонил, проверяли электронную почту, получали наши письма. То есть, у некоторых там все в порядке и с интернетом и с мобильной связью.
С.МОХНАТКИН: Можно я поправлю? У нас запрещен не только интернет, но и мобильные телефоны. Но, тем не менее, осужденные стараются передать информацию, и иногда у них получается, в том числе, через телефоны, и в интернет. И по той причине, что они не могут официально позвонить по телефону. Поэтому это информация из подземелья.
О.БЫЧКОВА: Ваше последнее наказание было как раз за мобильный телефон?
С.МОХНАТКИН: Да, мне его подсунули, в открытую, в наглую, - для меня это тоже была неожиданность. И все это было хорошо подтасовано. Дело в том, что там работают люди гласно, или негласно, из основной нашей специальной службы.
О.БЫЧКОВА: В каких условиях вы там находились?
С.МОХНАТКИН: Наравне со всеми. И тогда, когда меня дополнительно наказывали – наравне с теми, кого дополнительно. Хотя для меня делали некоторые исключения в сторону усиления режима.
О.БЫЧКОВА: Усиления?
С.МОХНАТКИН: Конечно. Потому что через несколько месяцев после того, как я оказался в колонии, стало ясно, что мы действительно не просто расходимся во взглядах или в положении, но действительно, в нашей стране идеологическая вражда – это вражда на всю жизнь.
О.БЫЧКОВА: Вы расходитесь с заключенными?
С.МОХНАТКИН: Не с заключенными – с начальством.
О.БЫЧКОВА: Вы вступали с ними в споры?
С.МОХНАТКИН: Не вступал, но меня провоцировали на эти споры, на политические разговоры.
О.БЫЧКОВА: Например?
С.МОХНАТКИН: Допустим, по какому-то делу я вызван к начальнику колонии, или по бытовому вопросу, а он меня начинает убеждать относительно Немцова или правозащитников Я об этом не говорю никому – зачем мне это нужно? - нет, он со мной говорит. То есть, меня априори воспринимали как политического заключенного, как врага существующей власти.
П.КАНЫГИН: Особого заключения.
С.МОХНАТКИН: Хотите – особого, пожалуйста.
О.БЫЧКОВА: Сколько людей было в камерах?
С.МОХНАТКИН: В колониях размещают в отрядах, там блоки, ограниченная территория с собаками и полосой, а внутри блоки. Любая колония делится на жилую и промышленную зоны, между ними малое КПП. Я работал на промышленной, а потом, по моей просьбой, освобождалась вакансия – перешел завхозом. И из-за этих идеологических расхождений на такой должности, которая считается для осужденных хорошей, блатной.
О.БЫЧКОВА: Завхозом?
С.МОХНАТКИН: Да. Мы так и не смогли найти общий язык с администрацией.
П.КАНЫГИН: Но вам жилось лучше, когда вы были завхозом?
С.МОХНАТКИН: Лучше мне не жилось, но должность завхоза, грубо говоря, блатная. Я не могу выйти за стены колонии и закупить товары. Но в рамках зоны я делал то, что нужно делать завхозу для любого учреждения, - где-то там подшаманить.
О.БЫЧКОВА: А что там люди делают? Я читала, что когда вы вышли, вам вручили деньги, которые вы заработали?
С.МОХНАТКИН: Нет, это не заработанные деньги. В колонии могут быть несколько человек, которые получают тысячу в месяц.
П.КАНЫГИН: Со всей страны люди перечисляли Сергею деньги на его лицевой счет.
С.МОХНАТКИН: А так средний заработок там 100-150 рублей в месяц, при 6-часовой рабочей неделе и полностью выполнения норм. Есть швейное производство, как в большинстве колоний, какое-то время гробы делали. Поначалу я был слесарем – меня отправили в слесари-ремонтники. Оборудования я не знал, предупредил, и таки не успел обучиться этой новой для себя специальности. Люди там бахилы для медицины шьют, лаврушку пакуют – что возможно.
П.КАНЫГИН: Можно и ничего не делать?
С.МОХНАТКИН: Нет, такое невозможно. По закону осужденный не имеет права не работать. Там труд не добровольный ни в коем случае. Кто там отказывается от работы, это обычно опытные в деле отсидки люди, ионии наказываются – может быть, не все, но это нарушение режима.
П.КАНЫГИН: Труд полезный, или вы как Ходорковский, перешивали одну варежку несколько раз?
С.МОХНАТКИН: Я считаю, что на должности завхоза я пытался седлать что-то полезное - ну, там табуретки доставала - за полгода до меня их забрали и не вернули, стенды какие-то делать.
П.КАНЫГИН: То есть, для администрации неважно, что делают, лишь бы что-то делали.
С.МОХНАТКИН: Я бы так не сказал. С точки зрения декриминализации, конечно, труд должен исправлять не только человека, но и любую обезьяну, - по мнению сэра Дарвина. Но идея заложена в закон - у осужденного повинность. И это, кстати, делает его настоящим рабом, потому что ни о каких трудовых правах осужденного, который хоть и является наемным работником, правда, насильно, речи быть не может.
О.БЫЧКОВА: Люди отсиживают такие сроки – в вашем случае два года из двух с половиной вам назначенных – но надо же все равно чем-то заниматься?
С.МОХНАТКИН: 6-дневная рабочая неделя. Выходной один. Люди работают по 8 часов 6дней в неделю, выполняют иногда одну, а иногда две нормы на производстве. Просто получают за это 150 рублей. На свободе он бы за это получил 5-10 тысяч. Это слишком дешевый труд, видимо, соблазн велик – и не только в этой колонии, так повсеместно. Редкие колонии имеют нормальную загрузку от каких-то заказчиков. Хотя в законе это тоже ест - в колонии должен быть обязательно какой-то госзаказ, они не должны оставаться без работы. Но заказы эти бывают не самые лучшие, может быть, колонии выгоднее иметь дело с частными лицами.
О.БЫЧКОВА: А люди какие?
С.МОХНАТКИН: Осужденные?
О.БЫЧКОВА: Все.
С.МОХНАТКИН: Разные люди. Кто-то однозначно уважительно какую-то этику соблюдает между осужденными. От людей постарше я не слышал оскорблений, но кое-кто из молодежи может кого-то подколоть. В какой-то степени это так же, как и в жизни.
О.БЫЧКОВА: А кто там сидит и за что?
С.МОХНАТКИН: Кстати, много по 159-й статье – это известная статья, по которой у нас отжимают бизнес, - как тот же самый Козлов. Единственное, я там не видел людей более высокого уровня. Предпринимателей в этой колонии было мало, из политических я вообще один.
О.БЫЧКОВА: А кто там был?
С.МОХНАТКИН: Ну, может быть, парень молодой мобильник украл, получил 4 года. Меня судьба с таким парнем свела – видно, что он деревенский, - украл у соседа 4 бензопилы. Получил 4 года, даже больше. А до этого у него даже приводов не было. Сельской милиции надо было поставить галочку, ему насчитали ущерб 13,5 тысяч, хотя все было возвращено, он не успел ими воспользоваться. Он украл, его быстро нашли, он не отпирался, все отдал. НО цена его преступления - 13,5 тысяч, и возвращенная потерпевшему. Кроме морального ущерба потерпевший получил все обратно. Ему дали 4,5 года.
П.КАНЫГИН: Это колония общего режима, там больше первоходов, тех, кто первый раз, очень молодые. За день до того, как отпустили Сергея, мы встретили там шестерых выпущенных, спрашивали у них про Сергея, и видно было, что люди подготовлены администрацией - никто не стал говорить ни слова, только один парень сказал – как мы выяснили, он отсидел весь свой срок, а остальные вышли по УДО, потому и молчали. Он сказал, что Сергей хороший мужик. И он, кстати, вывез кота из колонии.
О.БЫЧКОВА: Делаем перерыв и затем продолжим.
НОВОСТИ
О.БЫЧКОВА: Продолжаем программу. Прочитаю, что вам люди пишут. Таня из Екатеринбурга: «Вы очень важный для меня человек, спасибо». Тарас Титарчук: «Какая там библиотека? Что собрать в узелок, если возьмут?» - есть там библиотека?
С.МОХНАТКИН: Есть, конечно, очень занюханная, полно советской пропаганды, религиозной литературы. Очень сложно получить на руки литературу, от которой ты зависишь - Уголовный кодекс или правила внутреннего распорядка, которые очень нужны, потому что нужно быть подкованным, а когда не готов, с тобой много что могут сделать. Я нашел там воспоминания Деникина – бывают золотые зерна в любых отвалах. Не надо думать, что осужденные это отморозки, которые ничем не интересуются - там 30% могли бы и не сидеть.
О.БЫЧКОВА: Кстати, об этом вас спрашивают: «Вы побывали по ту сторону Забора – много ли там сидит людей, которым правильно было бы находиться на свободе?»
С.МОХНАТКИН: Процентов 30. Как сами осужденные говорят – это очень точная оценка – это люди, которые сидят не по делу. Там сидят не только отморозки и дураки. Но я интересовался этим вопросом – порядка 10% там люди, относительно которых даже не должно было бы быть уголовного дела. От 30 до 70% могли сидеть в два-три-пять раз меньше. То есть, адекватные сроки наказания порядка у 10, максимум 30% осужденных – не больше.
О.БЫЧКОВА: Это вы на основании опыта говорите?
С.МОХНАТКИН: Не только собственного. Я еще и читаю. То есть, те, кто профессионально занимаются правозащитной заключенных, думаю, со мной согласятся со мной. Точно тут нельзя сказать, никто эту статистику не ведет, но поверьте, это минимальные значения процентов.
О.БЫЧКОВА: Люди вас спрашивают, если бы вернуть то 31-е декабря, жалеете вы о том, что так получилось?
С.МОХНАТКИН: Человек вообще не должен жалеть о своих поступках, он все равно должен знать, на что идет. Конечно, я ни в коем случае не жалею. А вообще есть такая фраза – в драку влезают не для того, чтобы проиграть. Если я не выиграл на этапе следствия, то просто я был не готов к тому, что будет возбуждено уголовное дело – я сам требовал его возбудить относительно тех милиционеров. Но оказался не готов к этому. В другой ситуации я бы хорошо посражался на этапе следствия.
О.БЫЧКОВА: Вы думаете, у вас был шанс отбиться от обвинения?
С.МОХНАТКИН: Может быть, времена изменились, но 15 лет назад КГБ возбуждало против меня уголовное дело. Причем, там было побольше оснований, - меня пытались привлечь и даже было возбуждение по контрабанде в 90-е годы. Но тогда у меня была боевая ничья, я разрушил это дело. Я был на родине, нашел себе поддержку – не блатную, а юридическую и справился с этим, морально я тогда был вообще на 100% прав. А нынче мне смогли сфабриковать. И в колонии точно так же - мне подбросили телефон, - на тебе. Пусть не уголовное дело, но нарушил режим – все это делается запросто.
О.БЫЧКОВА: Спрашивают, что за история с вашим прошением и с помилованием. Признавали вы свою вину, или не признавали? Тамира: «В связи с заявлением Медведева, о косвенном признании вины идут кривотолки» - проясните, как вас освободили.
С.МОХНАТКИН: Эта ситуация абсолютно удивительная для меня, потому что я совершенно не ожидал. А начальник колонии тем более, что будет такой акт. Насколько я знаю, это вообще редчайший случай – даже не в современной действительности, - чтобы был акт о помиловании со стороны президента. Я такого не слышал за всю жизнь. Это было абсолютно удивительно и видимо я обязан тут сложившейся политической конъюнктуре – в связи со сменой президентов. Это было абсолютно неожиданно, и тем более не ожидал, потому что я ни в коем случае не признавал свою вину – это было известно руководству колонии, всем известно, адвокату. Наоборот. Я готовился дальше к защите своей чести и достоинства в надзорные инстанции, и это я буду все равно продолжать. Ведь если нет просьбы о помиловании, в нашей действительности не должно быть такого акта – вернее, признания вины. Я действительно этого не писал, было написано, что я считаю себя социально неопасным для общества, что я могу быть полезен для общества и обычная просьба – прошу помиловать, потому что президент имеет права помиловать и без просьбы и признания вины.
О.БЫЧКОВА: Президент считает по-другому, но многие считают, что он имеет такое право. Вернемся к вашей жизни в колонии. Как выглядит это место, что это такое?
П.КАНЫГИН: Колония находится в городе Торжок. Город старше Москвы.
С.МОХНАТКИН: И даже старше Твери.
П.КАНЫГИН: И по дорогам видно, что дороги там строили раньше, чем появилась Москва – по ним невозможно ездить, это перфорированный асфальт, по которым могут ездить только трактора, дорога через весь город ведет на окраину Торжка, где находится колония. Депрессивный райончик – с одной стороны, там какие-то производства, ездят экскаваторы за колючей проволокой, и на территории колонии стоит 3-х-этажный серый штаб, позади него развалины цеха – как в фильмах апокалептического будущего.
С.МОХНАТКИН: Промзона точно так выглядит - здания с выбитыми стеклами.
П.КАНЫГИН: Рабочие цеха без окон, без кусков стен.
С.МОХНАТКИН: Как после бомбежки.
О.БЫЧКОВА: И в этом месте вы работали?
С.МОХНАТКИН: Да. Но у них действительно денег нет.
О.БЫЧКОВА: А как там можно работать в нашем климате, если там нет окон?
П.КАНЫГИН: Это рабочее пространство. Спят заключенные в жилых блоках.
О.БЫЧКОВА: Это я поняла. Но как можно что-то заготавливать и ли запаковывать зимой в таком месте?
С.МОХНАТКИН: В зимней одежде.
О.БЫЧКОВА: То есть, практически на улице работают.
С.МОХНАТКИН: Фактически под крышей, но как после бомбежки.
П.КАНЫГИН: Сама колония считается образцово-показательной, как мне объяснили местные представители УФСИНа, что это одна из самых лучших колоний в центральном округе, там везде видеонаблюдение, сотрудники материально обеспечены, все в полном порядке, стоит банкомат «Россельхозбанка», сильно жужжащий. И на двери объявление: «Требование всем сотрудникам младшего начальствующего и старшего начальствующего состава сдать 57 рублей на второй полугодие на подписку журнала «Преступление и наказание», - ведомственный журнал такой. Требование всем немедленно сдать.
С.МОХНАТКИН: Она даже не по материальному уровню, а по уровню постановки отчетности и достижения тех целей – отнюдь не тех, которые поставлены законодательством - она, конечно, одна из лучших. Там руководство умеет себя представить, что-то в материальном плане относительно других колоний сделать, но с другой стороны, там пищать и разевать рот, - осужденный там не может ничего сказать, выразить симпатии к тому, у кого с начальством нехорошие отношения. И когда человек выходит по УДО – то же самое – если он ляпнет что-то хорошее о том, кого начальство ненавидит, - в данном случае относительно меня – у него это УДО может скоро закончиться – он же находится под контролем милиции. А подбросить у нас наркотики, мобильный телефон – не проблема.
О.БЫЧКОВА: Не было у вас депрессии или отчаяния, когда вас осудили?:
С.МОХНАТКИН: Во-первых, я понимал, с кем имею дело и был полностью уверен в своей правоте, поэтому депрессии у меня не было, ничего близкого. Хотя когда я там был, один заключенный повесился – там бывают такие вещи. Ну, посадили, сидел, вспомнил Армстронга, Гершвина - я их люблю, стал там петь, - там никто тебя не слышит, никто не мешает, акустика там неплохая - вот так себя поддерживал. Потом я знал, что меня поддерживают люди, я не одинок, я получал много писем - это невозможно переоценить никакими деньгами это очень серьезно и нужно.
П.КАНЫГИН: Но при этом вас психологически прессовали, насколько я знаю, до последней минуты.
С.МОХНАТКИН: Конечно. Меня не выпустили из этого ПКТ. А ПКТ, «помещение камерного типа», это тюрьма в тюрьме, тот же карцер. Только в карцере даже курить нельзя, а в ПКТ разрешают. Карцер на 15 суток, а ПКТ - на 4 месяца. Камера была физически одна и та же. Меня после того, как я опять встал на дыбы и объявил голодовку, мне сфабриковали дело и посадили вначале в карцер, а до этого успели сфабриковать еще одно, с телефоном, и после карцера - я не ожидал, не предупредили – посадили сразу в ПКТ, после 15 суток еще на 4 месяца. Я думал, что так до звонка там и буду.
П.КАНЫГИН: Просто удивительно, насколько упряма система.
С.МОХНАТКИН: И мне там установили камеру. Обычно в одиночных камерах нет камеры видеонаблюдения. Казалось бы, за чем там наблюдать?
О.БЫЧКОВА: Как выглядит одиночная камера?
С.МОХНАТКИН: Это четыре каменных стены, никаких кроватей, так называемые «шконки» из металла, которые пристегиваются с 6 до 22.00 к стене – на них ни в коем случае не ляжешь. Ляжешь на пол - окрик. Если что – акт, новое наказание в личное дело.
О.БЫЧКОВА: А что нужно там делать? Стоять все время?
С.МОХНАТКИН: Стоять. И нельзя закрывать глаза.
О.БЫЧКОВА: А стул там есть?
С.МОХНАТКИН: Там есть стульчаки на металлических швеллерах.
О.БЫЧКОВА: Сесть можно?
С.МОХНАТКИН: Можно. Правда, зимой холодно, если у тебя нехорошо с теплым бельем. Это тюремная камера, есть «очко», умывальник.
О.БЫЧКОВА: А что можно делать в течение дня в этой камере?
С.МОХНАТКИН: Ходить, сидеть.
О.БЫЧКОВА: Оттуда выводят на работу?
С.МОХНАТКИН: Нет. Дают прогулки. Но хотя каждый день они положены, бывало, что про меня либо забывали, либо, может, специально не выводили. А когда я голодал - вообще это редкий случай, - я на жаргоне скажу, «по ментовскому беспределу» - чтобы еще и держали в одиночной камере и не всегда давали прогулку, и видеокамера – это редкий случай, чтобы осужденного наказали за голодовку – редкий случай.
О.БЫЧКОВА: В связи с чем вы голодали?
С.МОХНАТКИН: В связи с нарушением закона. Причем, вначале я терпел, но потом стало уже невозможно, - это было уже последнее средства защиты. А тебя за это тем более трамбуют.
О.БЫЧКОВА: И сколько вы голодали?
С.МОХНАТКИН: Один раз 22 дня, другой раз 20.
О.БЫЧКОВА: И чем это заканчивалось?
С.МОХНАТКИН: Один раз небольшим компромиссом, и то потому, что надо было освободить камеру – я один четырехместный карцер занимал. А на Новый год у них список заранее, очередь в карцер.
О.БЫЧКОВА: Почему?
С.МОХНАТКИН: Потому что администрация так считает нужным. У нее есть определенный контингент, с которым они работают. У них заранее списки неблагонадежных, которых надо на Новый год посадить. А повод они всегда найдут. Бумажку написать - 30 секунд, все равно ничего доказать невозможно. Свидетели – только сами сотрудники, никакие свидетельства заключенных не принимаются по определению – они же преступники.
П.КАНЫГИН: Странно, что все руководство колонии знало об указе о помиловании. Это было на наших глазах – мы заходили к начальнику колонии Васильеву по несколько раз в день, пока ждали Сергея.
О.БЫЧКОВА: Сколько вы ждали?
П.КАНЫГИН: Три дня.
С.МОХНАТКИН: Вообще больше - 21 числа был подписан указ, 22 с утра было известно всем СМИ, 24 поздно вечером, после 22.00 меня отпустили, то есть, имели возможность сделать это в понедельник, но отпустили в среду вечером.
П.КАНЫГИН: По крайней мере, могли ему ослабить условия содержания, выпустить его из ПКТ.
С.МОХНАТКИН: Чтобы я хоть подготовился как-то, вещи собрал.
П.КАНЫГИН: Но они продемонстрировали удивительное упрямство и твердость, может быть, даже тупость.
С.МОХНАТКИН: Не тупость. Это сопротивление системы, это намеренно сделано. Там же не дураки сидят.
О.БЫЧКОВА: А зачем это было сделано?
С.МОХНАТКИН: Если люди по каким-то глубоким основам являются врагами, то это на всю жизнь, - здесь компромисс невозможен.
О.БЫЧКОВА: Так всегда поступают с заключенными?
С.МОХНАТКИН: Преступник, который украл мобильник, не является настоящим врагом начальника колонии. Грубо говоря, если бы была гражданская война, мы бы убивали друг друга по разные стороны баррикад.
О.БЫЧКОВА: Ой. То есть, они нашли вас в качестве такого объекта?
С.МОХНАТКИН: Поймите, - люди ненавидят мою позицию. Я ненавижу власть, в данном случае начальники представляли власть, они ее защищают, причем искренне, а не просто по службе.
О.БЫЧКОВА: Вас спрашивают, изменились ли ваши политические взгляды после ареста?
С.МОХНАТКИН: Они укрепились. Я не анархист, но против всегда шел против конкретной власти. Другое дело, что я публично этого не делаю, или не был известнее, но я надеюсь, что всегда могу виртуально стать рядом с той же Новодворской, со многими другими – нам не по пути с этой властью.
О.БЫЧКОВА: Много вопросов про кошку Цыгу, про которую уже много написано в интернете. Извлекли кошку из тюрьмы?
С.МОХНАТКИН: Ну, это немножко разговор не по существу дела. Просто хочу заметить, что там не только людям, но даже кошам лапы ломают.
О.БЫЧКОВА: А как это у вас была кошка в тюрьме?
С.МОХНАТКИН: В тюрьме не положено, но там несколько кошек бегают, но они, по крайней мере, дело делают - крыс и мышей ловят.
О.БЫЧКОВА: Вы хотите кошку оттуда забрать?
С.МОХНАТКИН: Я был бы не против. Я считаю, что она работяга, мужественная – на трех ногах ловила мышей.
О.БЫЧКОВА: А как ее забрать оттуда?
С.МОХНАТКИН: Не знаю, будем спрашивать.
О.БЫЧКОВА: Многие вас спрашивают про дальнейшие планы. Буквально на днях намечаются различные события, говорят, что вас будут приглашать выступать на митинги - а вам надо это?
С.МОХНАТКИН: Во-первых, меня не надо приглашать – я сам обязательно зайду, это просто долг перед теми, кто мне помогал - я знаю очень многих людей, которые мне помогали. Поэтому если я улизну даже по больничному, это будет просто подло с моей стороны. А во-вторых, не надо меня приглашать по той причине, что я и без приглашения согласен с оппозицией. И может быть, являюсь большим оппозиционером в душе, чем известные люди.
О.БЫЧКОВА: По крайней мере, имеете на это большее право. Пермский Коля: «Мужик, ты герой». Алла: «Счастья, удачи, желаем обрести кошку Цыгу», Светлана: «Огромное вам уважение – вы настоящий мужчина в отличие от злобных тварей, которые идут в силовые структуры самоутверждаться».
С.МОХНАТКИН: Кстати, точно написано.
О.БЫЧКОВА: Есть такое дело?
С.МОХНАТКИН: Конечно. Это чувствуется по поведению.
О.БЫЧКОВА: Очень много вам разных пожеланий. Дыбенко: «лучше бы раньше, но хоть так», желают вам здоровья, счастья, спрашивают, зачем было миловать за два месяца до законного освобождения. Получается не за два, а больше?
С.МОХНАТКИН: Я не досидел чуть больше 20% своего срока. А вообще говоря, с учетом того, другого, что достаточно для того, чтобы получить УДО, я давно пересидел. Потому что вообще-то я не тот человек, который станет не по делу разводить пальцы. Люди удивляются – что же ты с двумя образованиями мобильники воровал? Оказывается, очень просто - мобильники это еще ничего, в отличие от убеждений, которые я не смог скрыть.
О.БЫЧКОВА: Поддерживали ли вас воры в законе, - Павел спрашивает.
С.МОХНАТКИН: В какой-то степени да, но не напрямую. Я попал в ПКТ, а я страшный куряка, и если бы не правила зоны, у меня не было бы сигарет, а для меня это тяжело, я законченный человек в этом плане. Еще Петр Первый сказал, что это обостряет.
О.БЫЧКОВА: А где брали сигареты?
С.МОХНАТКИН: Помогали другие осужденные.
О.БЫЧКОВА: А если не помогали, где брали? Купить можно было?
С.МОХНАТКИН: Нет, что вы. В карцере вообще невозможно курить. А в ПКТ 500 рублей в месяц, даже если дешевые с фильтром – не хватает. Поэтому если бы по зэковским законам не подбрасывали бы сигареты, - как каждому это делается, независимо от политических убеждений, попавшему в ПКТ, мне по-человечески было бы очень плохо. Я могу долго не есть, но не могу долго не курить. Это родовая черта.
П.КАНЫГИН: Администрация колонии до последнего пыталась противопоставить Сергея всем остальным заключенным, туда заводили журналистов внутрь колонии, показывали, как сидят заключенные, - и выводили определенных заключенных для комментариев. И все как один про Сергея говорил жуткие вещи, на тюремном жаргоне, неприятные и отвратительные. То есть, колония хотела выставить Сергея как непорядочного человека, и нечего за него требовать под дверью и требовать его освобождения. Хотя уже был указ о помиловании, но они жали и жали, непонятно, зачем.
С.МОХНАТКИН: У меня были персональные сексоты, не только видеокамеры - это совершенно точно. Когда я подал информацию о совершенно безобразном отношении УФСИНа к школе, к образованию, - тут же притянули местных журналистов, очевидно, своих, и у меня было такое интервью, что я даже не сразу очухался - меня конкретно гнобили как человека, который во всех отношениях непорядочный, хоть по зэковским хоть не по зэковским. Поверьте, многим политтехнологам и журналистам они дадут сто очков вперед. Не забывайте, что российские спецслужбы всегда, даже по признанию запада, были лучшими дезинформаторами, они умеют опрокидывать то, что есть и создавать впечатление совсем не то, что есть в натуре. То есть, они знали, что пригласили своих телевизионщиков, и спрашивали – ты за Мохнаткина, или нет? – За Мохнаткина. А если не очень – тогда можно дать интервью. Было такое.
П.КАНЫГИН: Но вас встретили хорошие люди.
С.МОХНАТКИН: Это правда.
О.БЫЧКОВА: Спасибо вам большое.