Через всю Россию на поезде - Сергей Бунтман, Евгения Тен - Своими глазами - 2006-11-14

14 ноября 2006 года

22.11 - 23.00

Передача «Своими глазами»

В эфире радиостанции "Эхо Москвы" – Евгения Тен, корреспондент р/с «Эхо Москвы»; Сергей Бунтман, журналист, ведущий р/с «Эхо Москвы».

Эфир ведет Сергей Бунтман

С. БУНТМАН: Мы начинаем. Сергей Бунтман, Евгения Тен. Женя, добрый вечер.

Е. ТЕН: Добрый вечер.

С. БУНТМАН: Добрый вечер. Мы можем с уверенностью сказать, что это добрый вечер, потому что когда мы были там, все время нужно было как-то соизмерять – вот когда нам звонят или мы звоним в редакцию или родственникам, знакомым друзьям и так далее – это что? Или когда нам присылают валом СМС под утро.

Е. ТЕН: Да, да, никогда еще ответ на вопрос «сколько сейчас времени?» не занимал по промежутку того, чтобы определить, сколько времени, то есть посмотреть на московские часы, потом вспомнить, сколько нужно прибавить, потом произвести это арифметическое действие и, наконец, ответить.

С. БУНТМАН: Спрашивает Диана из Саратова, я напоминаю пейджер 725-66-33 и СМС +7 985 970-45-45: «От Калининграда до Владивостока – 2 на предвидится, что-нибудь в стиле от Владикавказа до Диксона?». Есть кое-какие планы, Диана, но мы только что этот наш совместный проект с «Российскими железными дорогами» завершили. И какое все-таки дивное место, где земля закругляется, где уже больше суши в этой стороне… можно говорить, что там еще один пояс, там, Камчатка есть, еще прибавляется час, но именно в этом она закругляется, и суда к Китаю и к Корее, и закругляется просто сама по себе…

Е. ТЕН: Вы про тот край света, где мы узнали, что земля немножко плоская и с края закругляется, мы так немножко перегнулись через край, посмотрели вниз, в космос.

С. БУНТМАН: Да, и увидели там замечательные ракушки, увидели там прекрасный маяк. Немножко, конечно, как нам пришлось говорить, была у нас такая «прямая линия» со зрителями на владивостокском телевидении, жалко, что мы очень часто себя не любим и начинаем бросать все, что осталось от того, что мы выпили, бутылки, банки и всякие прочие, даже там были кроссовки какие-то реликтовые, в таком дивном месте.

Е. ТЕН: Чего только не было там.

С. БУНТМАН: Вот так жалко. Дивное место, уходит мыс, потом еще какая-то маленькая насыпь, а там маяк…

Е. ТЕН: Там не маленькая, там огромная полоса…

С. БУНТМАН: Она узенькая, она все уже и уже.

Е. ТЕН: Длинная, долгая.

С. БУНТМАН: Да, и небольшой маяк.

Е. ТЕН: Но все равно запоминается-то не мусор, все-таки все равно это только такие маленькие «но», а впечатление такое огромное от всего увиденного, от этого моря, от бухт, заливов, что, в принципе, ну, мусор, конечно, невозможно не запомнить, потому что если бы там была одна бутылка или две, мы бы, наверное, их и не заметили…

С. БУНТМАН: Да, мы просто взяли бы их и унесли куда-нибудь к помойке. Ну, не в помойках дело. У тебя какое самое главное впечатление? Где ты начала свое путешествие? Ты же ведь раньше начала.

Е. ТЕН: Да. Я начала путешествие в Красноярске…

С. БУНТМАН: Вот про него как раз просит рассказать София прежде всего.

Е. ТЕН: Собственно, там мы пробыли совсем недолго и я про него не делала для «Эха» материал, я просто для себя посмотрела, пофотографировала, получила первые впечатления. Для того, чтобы войти в этот ритм поездки в поезде, каждому новому вступившему участнику требовалось некоторое время. И вот даже когда Сергей Александрович приехал… В каком городе вы присоединились?

С. БУНТМАН: Я – в Благовещенске.

Е. ТЕН: Вот все равно в первый день было очень заметно, что вы еще не здесь, не с нами, вы еще там где-то, в Москве, небо, самолет, и вы еще не вошли в это путешествие. Вот точно так же для меня Красноярск был городом, на котором я входила в этот процесс, на котором я пыталась как-то примериваться, то есть я очень напрягалась, а мне говорили «ну что ты, здесь все происходит как-то само, есть некое свое течение», то есть этот поезд, он как такая временная река, не только в пространстве, но и во времени так несет, есть какие-то свои станции. Красноярск на самом деле на меня уже сходу произвел, естественно, большое впечатление, потому что несмотря на серую, промозглую погоду, которая там была…

С. БУНТМАН: А было холодно в Красноярске? Потому что дальше все было теплее и теплее.

Е. ТЕН: Было ветрено, на самом деле началась поездка с такой прохладной погоды, но потом это все превратилось в сплошное какое-то солнце. Слава Богу, солнечная погода прямо следовала за нашим поездом.

С. БУНТМАН: Да, мы говорили вообще, что эта, судя по всему, затея «Российских железных дорог», которые к разным поездам цепляли наши два вагона, у нас был один желтенький вагон «Янтарь», который везде вызывал, он уже, думаю, в Красноярске вызывал большое удивление…

Е. ТЕН: Да, на нем было написано Калининград-Москва.

С. БУНТМАН: Да, и вот проходят люди, я это видел в Благовещенске, проходят люди: «Откуда? Это он как?». Желтенький такой вагончик с синим. А другой был такой салон-вагон товарища Сталина совершенно, чудесный просто.

Е. ТЕН: Ну вот, наверное, те, кто спрашивает про Красноярск, они хотят услышать про какие-то социальные аспекты, политические, еще какие-то, но вот у меня самое яркое осталось впечатление от Красноярска – это там на набережной есть такая стена и, как мне объяснили, там место молодежной тусовки, и там какой-то местный художник эту стену разрисовал, она такая довольно высокая, допустим, она высотой, может быть, в два-три человеческих роста, и на ней в натуральную величину черным, красным нарисованы человеческие фигуры, то есть как будто кто-то висит, зацепившись руками за верх этой стены, как будто там кто-то просто стоит, кто-то пинает мяч, то есть полное впечатление, что там стоят какие-то молодые люди, они развлекаются. Один нарисован заглядывающим за угол. И прямая сразу ассоциация с Лондоном, я видела фотографии в Интернете про то, что есть в Британии сейчас знаменитый и неуловимый художник-граффити, который стены разрисовывает совершенно умопомрачительными какими-то, жизненными, очень интересными рисунками, и вот в Красноярске было очень неожиданно именно такую вещь встретить.

С. БУНТМАН: Юлия: «Почему не поехали по городам Поволжья? Вы же тоже вещаете на эти города и нам интересно, как проходит жизнь в этих городах». Ну, это уже давно пройденный этап, какие-то города Поволжья были, но дело в том, что маршрут у нас, вот если мы сделаем, как Диана предлагает, такой меридианальный маршрут, у нас есть другие планы, на мой взгляд, еще более интересные, тоже с железной дорогой. Все города нельзя проехать, Юлия, как вы считаете? Мы сначала нарисовали маршрут, потом его сверили с российской железной дорогой, проверили возможность, где можно проехать для того, чтобы уехать дальше на Дальний Восток, не теряя неделями. Так можно и всю жизнь… Знаете, страна у нас такая большая, и так здорово, если это рационально использовать, она такая разная, она такая интересная. Вот я только застал треугольник Благовещенск-Хабаровск-Владивосток. Абсолютно три разных мира.

Е. ТЕН: Абсолютно три разных мира совершенно. Но и задумка-то этого проекта была именно в таком масштабном, так сказать, именно махнуть из одного конца в другой, то есть не то что одни города лучше, другие хуже, вот мы выбирали, а именно в длину, то есть взяли самую большую длину, какую только было можно.

С. БУНТМАН: Так, широтно мы взяли, с запада на восток. Борис спрашивает: «Какие регионы из числа посещенных вами производят наиболее удручающее впечатление?». Вот у меня такое ощущение, что Евгения Тен в одном из удручающих регионов заработала кашель от угольной пыли или что-нибудь такое. Какое на тебя произвело, потому что на меня ни один из трех этих мест, где мы были, не произвел удручающего впечатления, но это другая история. На тебя что-нибудь произвело удручающее именно впечатление в том смысле, в котором мы это понимаем?

Е. ТЕН: На самом деле, наверное, у меня был настрой для этого неподходящий, потому что я ехала, изначально я старалась настраиваться на самое худшее, то есть я готовила себя к тому, что не удивляться, даже если я проеду по всем городам и везде будет пустошь, разорение, разруха, не знаю, черный мор, и я готовилась вообще к самому худшему для того, чтобы не разочаровываться. И поэтому наоборот, каждый город удивлял чем-то хорошим. Было, допустим, какое-то предубеждение против города, а выяснялось, что на самом деле совсем не так.

С. БУНТМАН: Ну, например? Против какого города у тебя было предубеждение?

Е. ТЕН: Когда мы ехали, то представители «Российских железных дорогах» мне, ну, не мне лично, а вообще нам, «Эху Москвы» сказали, что вы знаете, Чита, это самый такой производящий печальное впечатление город России, потому что даже если вы хотите там искать, мы вам сразу скажем, что хуже всего Чита. Мы спросили, почему. Ну, вот, он мрачный, огромный, мрачный.

С. БУНТМАН: Все там огромное и мрачное. А на поверку-то что оказалось?

Е. ТЕН: А на поверку оказалось, что, в принципе, я понимаю, о чем они говорили, но на меня Чита произвела впечатление города, который выходит из депрессии.

С. БУНТМАН: Еще все-таки там, в какой-то такой…

Е. ТЕН: Ну, скорее, видно, что они были в глубокой депрессии и, видимо, вот это настроение города и передалось тем, кто там побывал в свое время, у кого осталось такое впечатление, но выходит, выходит город из депрессии, там большие очень планы и все прочее. Там такое наложение советской ностальгии на современные реалии, потому что очень многие тоскуют по тому времени, по совсем другому времени, когда Чита – это было множество и разработок полезных ископаемых, и заводов…

С. БУНТМАН: А тогда он жил. Вот они помнят, что тогда он жил.

Е. ТЕН: Тогда он жил, жизнь кипела и, потом, там было множество военных, военных гарнизонов…

С. БУНТМАН: Ну да, это же центр военный большой.

Е. ТЕН: …и огромное количество населения именно жило там, была их работа, жизнь связана именно с военными. А сейчас там подъезжаешь к Чите и очень тяжелое впечатление производит череда либо брошенных, либо таких запущенных очень деревень, домов, то есть проезжаешь…

С. БУНТМАН: Пустые, что ли, совсем?

Е. ТЕН: Либо совсем пустые, либо там живут, допустим, полтора человека, и вот эти покосившиеся, сгнившие, черные развалины, какая-то совершенно безнадега, то есть как здесь люди, жили ли они когда-то, живут ли сейчас, вот прямо такое, тяжелое действительно впечатление. И, видимо, по тем временам, когда все это еще было живо, еще очень-очень многие тоскуют, скучают, но уже очень многие переориентировались на современный лад.

С. БУНТМАН: А что такое современная жизнь? Насколько вы все мне рассказывали, вы мне все уши прожужжали, что вот там-то как раз, вот не в каком не в Благовещенске, не в Хабаровске, не во Владивостоке, вот там-то как раз тот самый китайский миф и процветает, о котором столько говорят представители разнообразных партий.

Е. ТЕН: На самом деле – да, китайцы в Чите – это такая отдельная, очень интересная тема. Но когда я говорила про современный мир, я говорила в первую очередь про какие-то разработки, спутниковые, Интернеты, которые прокладывают или собираются провести его в отдаленные населенные пункты…

С. БУНТМАН: А, в нормальном понимании? То есть в самом остром понимании – современный.

Е. ТЕН: А что касается китайцев, то на самом деле все настолько иллюстративно, что ли, то есть я просто ходила и фотографировала там объявления какие-то на столбах или какие-то картинки, потому что первое, что там бросалось в глаза, что там начинаются с этого города объявления, висят у МТС, тариф «Дружба народов» и на одной стороне славянская девочка и по-русски весь текст, а на второй половинке девочка китайская и иероглифами сообщение про эти удивительные тарифы, по которым можно позвонить в Китай, все будет недорого и прочее. Рядом с этими же объявлениями наклеено объявление о «Русском марше», что собираемся, выходим, братья, и поверх всего этого, там что-то содрано, просто где-то в сторону сбито, зачеркнуто, и поверх такое здоровенное объявление: «Каратэ». Причем вверху написано «каратэ», а внизу такой текст, подчеркивается, что это не спортивное каратэ, и такой лиричный, немного героический текст про то, что уличный бой – он вот не красив, а главное в нем выжить, и мы научим вас такому каратэ, которое не просто кирпичики для красоты ломать, а вот такие суровые…

С. БУНТМАН: Какое-то ты такое рассказываешь, как после конца света немножко, другая цивилизация, какая-то антиутопия. Неужели все так мрачно совсем?

Е. ТЕН: Ну, скорее, так сурово, без шуток. Здесь на самом деле Чита и другие дальневосточные города, такие как Благовещенск, Владивосток, разница в чем здесь – что есть города, в которых китайцы были изначально, то есть они буквально там с основания города…

С. БУНТМАН: Периодически – то бывали, то не бывали. Ну да, как Владивосток, там одновременно все приехали туда.

Е. ТЕН: Да. И город такой, как Чита, куда китайцы приехали в последнее время, то есть разница в отношении местного населения просто поразительная. На контрасте для меня это было очень ярко, очевидно, где население уже веками живет с китайцами бок о бок, а где они приехали только что. Отношение, конечно, совсем другое.

С. БУНТМАН: Потому что в том же Благовещенске – мы попали, с одной стороны, ближе к Китаю, когда мы вышли в этот, когда я еще был такой свежий, ненадеванный, то есть такой утомленный перелетом, и я бы никогда этого не понял, если бы вежливый таксист мне не сказал – с другой стороны, пожалуйста, когда я хотел сесть, как пассажир, на его водительское место. И потом мы пришли на вот эту огромную площадь, где, судя по всему, демонстрации местные были трудящихся в Благовещенске и посмотрели на другую сторону Амура и мы – это что? Сначала мы не поняли, хотя на карте это обозначено как Хайхэ, и все понятно абсолютно, что это Китай, но настолько не верилось, что вот это здесь как раз Китай и есть. Помнишь, там вышечка такая, дома современные?

Е. ТЕН: Да, такая довольно красивая набережная у них…

С. БУНТМАН: Там, на той стороне.

Е. ТЕН: На той стороне, на китайской. Причем говорили местные жители, что, вот, знаете, буквально десять лет назад там вообще глушь такая была, две заводских трубы, лес и все, а теперь там вон какие небоскребы и прочее, что теперь-то вот наша набережная взяла и померкла на фоне китайской стороны. По две стороны реки такая конкуренция идет, соревнование.

С. БУНТМАН: Да. Одиннадцать лет уже существует проект моста и, надеемся, что он когда-нибудь будет. Мы продолжим.

НОВОСТИ

С. БУНТМАН: Мы продолжаем программу «Своими глазами». Саша, мы не говорили, что Чита – это Дальний Восток, конечно, это Забайкалье, но мы, по-моему, и не говорили.

Е. ТЕН: Не просто Забайкалье, столица Забайкалья.

С. БУНТМАН: Да, вот так вот. «Мой муж –полковник, и мы жили там, там очень вежливые люди – с этого надо начинать. В сравнении с москвичами – как небо и земля. И природа, горы, сопки, минеральные воды, природа прекрасная. Вот об этом говорите. И люди – чудо по сравнению с москвичами». Знаете, по сравнению с москвичами, все наши коллеги говорят только одно, вот про уличное движение, замечательное совершенно говорят, про переходы. Помнишь, ребята все время говорили, сделали такое умозаключение, что, оказывается, вот наши эти стоны и вопли о том, что нас не пропускают на переходах, что это справедливо, в основном, для двух городов, я уже на «Парковке» об этом говорил, Москва и Санкт-Петербург. А, как правило, улицы-то ого-го, помнишь, на проспект тянут, вот в Хабаровске мы переходили через какую улицу-то.

Е. ТЕН: Конечно, конечно, да и не просто тянут, а магистрали.

С. БУНТМАН: Вот эти основные параллели. Слушайте, какой Хабаровск, какой-то такой, вот не видите, как я показываю, богатый, вот богатый.

Е. ТЕН: Да что Хабаровск, в той же Чите, про которую мне столько говорили ужасного, пропускали и нас, и вообще пешеходов. Европа, Европа.

С. БУНТМАН: Просто разные истории у городов, разные ситуации. А взаимоотношения совершенно от этого не зависят. Движение самое такое безумное – это, конечно, Владивосток.

Е. ТЕН: Да, такое, хаотическое.

С. БУНТМАН: Сверху, снизу, сбоку едут машины.

Е. ТЕН: Хотя, может быть, только нам так на первый взгляд казалось, может быть, просто потому что непривычны еще с этим правым рулем и так далее?

С. БУНТМАН: Нет, все равно, там очень много машин.

Е. ТЕН: Много.

С. БУНТМАН: Уже номеров не хватает. Помнишь, мы видели этот «Хаммер» кошмарных размеров

Е. ТЕН: Да.

С. БУНТМАН: Номер уже не «25», а «125». Вот, мы видели. «Проезжали ли вы такой городок Даури». Ну, проезжали, но именно…

Е. ТЕН: Именно что проезжали.

С. БУНТМАН: Проезжали, как и многое другое. Просвистывали.

Е. ТЕН: Как и многое другое, на что мы смотрели просто из окна поезда.

С. БУНТМАН: Если в это время не было совсем темно. «Вы рассказываете о городах Восточной Сибири, - говорит Андрей, - расскажите, как живут простые люди в этих городах? Очень интересно, а то мы, москвичи, не знаем». Ну, про Восточную Сибирь вам уже рассказывали наши коллеги, мы же таким бригадным методом. Кто у нас проехал от начала до конца?

Е. ТЕН: От начала до конца от «Эха Москвы» не проехал никто, проехал от RTVI корреспондент Саша Уржанов, полностью весь маршрут, это героический человек абсолютно. Говорят, что сейчас он просто-таки, вернувшись в Москву, недоступен вообще для какого-то общения, то есть он наверстывает то, что за эти три недели без него случилось, что он упустил. А что касается жизни простых людей…

С. БУНТМАН: А коллеги наши из газеты «Гудок» не проехали они все?

Е. ТЕН: Проехали, да.

С. БУНТМАН: Потому что у нас же не только радио, телевидение ездили, но ездили и агентства, фотографировали, там безумно много профессионально фотографировали наши коллеги.

Е. ТЕН: Да, к счастью, к счастью. Потому что, конечно, там много того, что просто надо видеть, и совершенно, абсолютно оправдалась моя мысль о том, что обязательно нужно путешествовать по России, потому что ведь есть люди, которые считают, что путешествие – это когда поехал за границу, вот тогда увидел что-то. Чтобы увидеть что-то необычное, интересное – вот, поехать нужно куда-то на другой край света, за границу.

С. БУНТМАН: А мы и поехали на другой край света, только не за границу. И увидели много всего. Главное – поехать. Спрашивают, почему мы не говорим о городе Иркутске. Надежда, мы восточнее, мы все восточнее.

Е. ТЕН: Нет, в Иркутске почему, вполне прекрасно.

С. БУНТМАН: Ну, ты была, ты только была, а я восточнее гораздо.

Е. ТЕН: Да, я была в городе Иркутске.

С. БУНТМАН: Иркутск, знаешь, что меня насторожило в том, что говорил тогда, что мне всю жизнь хотелось посмотреть старый Иркутск, начинает казаться, что он исчезает потихоньку. Мне рассказывали мои друзья-ученые, которые на Байкале работают, что надо смотреть старый Иркутск.

Е. ТЕН: Ну, старый Иркутск, вы знаете, я посмотрела, надо сказать, меня больше насторожило, что я, собственно, видела только старый Иркутск, потому что меня, как, понимаете, у меня было одно из самых сильных впечатлений вообще, если обобщать, я-то выросла в городе Волгограде, в котором старого-то ничего и не осталось, как в войну разбомбили, там все было отстроено новое, поэтому для меня было вообще открытие, искреннее удивление узнать, что до сих пор где-то в центре города целые районы могут быть деревянные, с резными ставнями, палисадами и прочее.

С. БУНТМАН: Так это здорово.

Е. ТЕН: Это, конечно, здорово, но…

С. БУНТМАН: Это как раз и ядро-то историческое. Если где-нибудь в европейских городах это каменные дома, узкие улицы, то здесь как раз вот эти деревянные, замечательные дома.

Е. ТЕН: Прекрасно, когда остается несколько таких райончиков, а в целом город современный. А если как бы люди только гордятся тем, что у них есть такая старина, но при этом нового не строится… я не говорю, что в Иркутске не строится, в Иркутске идет бурное строительство, есть все…

С. БУНТМАН: Но тебе показалось так, что…

Е. ТЕН: А просто, знаете, тот же исторический центр Иркутска, который вам хотелось посмотреть и который я посмотрела, он не в том, наверное, состоянии, в котором мне бы, может быть, хотелось его увидеть, потому что вот в том же Благовещенске мы видели с вами те же деревянные дома, но как тщательно, с какой любовью они там все были как-то залатаны, подчищены, еще что-то.

С. БУНТМАН: Но там по-разному. Но они все живые, вот в чем дело. Они там есть и заброшенные, есть и хорошо поддерживаемые, есть чудесные вещи.

Е. ТЕН: Да, вот в Иркутске мне показались все эти деревянные дома, хотя они, конечно, прекрасные, очень много красивых, потрясающих совершенно, но мне показалось, что уход, что ли, за ними недостаточный, или как-то они должны были быть подновлены, отреставрированы немножко.

С. БУНТМАН: Но жить, во всяком случае, жить.

Е. ТЕН: Да. Да.

С. БУНТМАН: Но вот когда мы видели, кстати, дома в запустении, вот самый, скажем, город, который у нас переживает эллинику такую, может быть, историческую эллинику, меняет, с него старая сущность такая исчезает и все время что-то новое появляется из этого или вопреки, это Владивосток. И все, что мы ехали – помнишь, из одного дома буквально, старый дом не дорушен, тут уже вырастает что-то новое, по дороге в Артем, в аэропорт, там одна какая-то избушка заброшенная есть, рядом уже растет какой-то новый дом, вот все такое вот, там виден процесс.

Е. ТЕН: Да, да, но на самом деле да, этот процесс, я тоже обратила внимание, в Чите мы были, я там видела такие дома, где, например, первый этаж кирпично-каменный какой-то, второй этаж надстроенный деревянный…

С. БУНТМАН: Ну, это такое у меня сразу, когда я это вижу, это же Москва, половина такой Москвы было. Женя, это же так здорово, это теплые очень дома, вот эти наполовину. «Скажите, как выглядит сейчас Благовещенск», - спрашивает Полина. Я очень хочу ответить на все вопросы. «Я работала с китайцами, - пишет Полина, - знаю, что Хайхэ вырос во времена бартера за счет России, китайцы меняли дешевые товары на стройматериалы и КамАЗы». Наверное, эти времена прошли, мне кажется. Вот такого вот безудержного бартера, который вот такой первой бури и натиска всех вот этих взаимоотношений, у меня такое ощущение, что прошли.

Е. ТЕН: Вообще ничего безудержного мы не увидели, в принципе, в Благовещенске. Это такой очень уравновешенный город, подчеркнуто все так под контролем. Мне вообще, я и в материале своем, называла его «подчеркнуто русским городом», потому что нет ни одной вывески иероглифами…

С. БУНТМАН: При этом там замечательно существуют, спокойно существуют китайцы, я специально пошел в китайскую забегаловку. Помнишь, я рассказывал?

Е. ТЕН: Да, просто они проводят для себя эту границу, они как бы стараются, чтобы эта диффузия не была, как вы говорите, безудержна.

С. БУНТМАН: Да дело в том, диффузия-то как раз есть. Понимаете, прихожу в заведение в пятиэтажке из силикатного кирпича. Вывеска такая, ну, «китайская кухня» написано, абсолютно советская обстановка. Между прочим, и в самом Китае этого есть полно. Абсолютно советская обстановка, даже вилки, ножи, никто даже не думает, что ты будешь есть, то есть это не экзотика. Китаец-повар готовит замечательную китайскую еду. Китайскую, обильную, вкусную, простую, хорошую. Девушки-официантки русские. Больше всего меня поразило – пришел какой-то человек с седым ежиком европейского вида, пришел на кухню и стал выговаривать что-то китайцу по-китайски. Вот явный совершенно благовещенский, абсолютный такого славянского вида человек. Дальше выходит китаец и начинает кокетничать с девушкой-официанткой по-русски совершенно. Так что вот это как раз, вот такая нормальная диффузия. И вот это «ботина хосис?» постоянно, то что на рынке.

Е. ТЕН: Вообще вот эти какие-то штришки, например, как раз это было в Благовещенске, там огромный рынок, вообще довольно торговый город, там на этом рынке…

С. БУНТМАН: Причем бурно растущий…

Е. ТЕН: Да, там есть такой сектор, называется «микрорынок «Россиянин». Почему-то, не знаю, почему он так называется, но это как раз тот сектор, где исключительно китайцы, то есть там вообще одни только китайцы, они торгуют там обувью. Я вхожу, смотрю это все, там тесновато, душновато, толкотня, я думаю «ну, ладно, пойду отсюда», выхожу – и где-то у входа, в закутке, такое не очень людное место, видимо, туда людской поток не затекает, и сидит этот китайский торговец, что-то пригорюнился, и тихонечко про себя напевает китайскую песню, какую-то свою такую мелодичную и очень, видимо, старинную, потому что ее как такие народные колыбельные, очень трогательно было. А что касается языков, кстати – мне, правда, это уже во Владивостоке говорили – что вообще китайцев гораздо больше учат и знают русский там, на том берегу. И в Благовещенске говорили, что Хайхэ говорит по-русски, и больше, чем Благовещенск говорит по-китайски. И во Владивостоке говорили о том, что в Суфуйхэ гораздо больше русскоговорящих, чем учат этот язык у нас. Я не знаю, может быть, дело в том, что русский проще, а, может быть, дело в отношении?

С. БУНТМАН: Нет, дело в том, что, наверное, это им нужнее. Мне кажется, что это им нужнее. И в этом для меня очень правильная ситуация. Они, китайцы, совершенно спокойно едут торговать, налаживать свою жизнь, бизнес, дело какое-то, приезжают на ту сторону, приезжают в Россию, им нужно быть успешными в этом бизнесе, для этого им надо учить русский. И их не так катастрофически, как иногда говорят «компактно много», чтобы они могли просто там сесть, заниматься своими делами между собой. Бывали такие вещи, помнишь, нам рассказывали…

Е. ТЕН: Ну, хорошо, а разве россияне не ведут бизнес в Китае? Ведут, еще как.

С. БУНТМАН: Наверное. Ну, наверное. Что «какая ботина хосис», Диана? Это «ботинки хочешь», вот что это.

Е. ТЕН: Да, это про тот самый обувной рынок.

С. БУНТМАН: Понимаете, в чем дело. Вот была такая ситуация, нам о ней рассказывали достаточно много, когда китайцы себя чувствовали в своей и то, что совершенно «на голубом глазу» что можно сказать о китайцах, говорили, что если было какое-то преступление и их арестовывала милиция, они удивлялись, что их арестовывают: мы же вам не трогаем, это наши дела, между нами-китайцами. Мне кажется, что это в наиболее успешных, вот этот показатель успешности города, что это уходит, это уходит.

Е. ТЕН: Да, такого все меньше.

С. БУНТМАН: То есть это вот город такой-то, в котором живут и китайцы тоже, во всяком случае работают. Спрашивают: «Какой город вам понравился больше всего из всех, что вы видели?».

Е. ТЕН: Ну, это вопрос такой…

С. БУНТМАН: Кого ты больше любишь – маму или папу?

Е. ТЕН: Да. Но я могу сказать – конечно, Владивосток. Конечно, Владивосток – это просто любовь какая-то.

С. БУНТМАН: Владивосток – это да.

Е. ТЕН: Потому что если бы спросили, какой город самый интересный, тут мне ответить было бы трудно, потому что действительно – очень жаль, вот я смотрю на часы, остается очень мало времени – а какие-то безумно интересные вещи хочется рассказать про совершенно разные эти города, и про Нерюнгри, и про Хабаровск.

С. БУНТМАН: Ну, про Нерюнгри, скажи, потому что почти ничего не говорила. О Хабаровске, Владивостоке мы хотя бы точечно говорили, они гораздо больше, чем любой наш рассказ. А вот про Нерюнгри расскажи, потому что это особая вещь.

Е. ТЕН: Да, мы заехали, наш поезд по БАМу проехал и приехал в Нерюнгри и, конечно, это был такой город-сюрприз для меня, потому что я-то вообще совершенно не знаю, как живут подобные города, я никогда не была в городах, где есть градообразующее предприятие и город был основан и существует ради этого предприятия. И я ожидала, что вот там как раз глушь, перекати-поле…

С. БУНТМАН: Вот там-то весь ужас и будет?

Е. ТЕН: Да. Я ожидала, что там будет как раз Бог весть что, не знаю, землянки или что я там ожидала увидеть, но совершенно удивительный город, по своей природе, вообще не похожий ни на что другое, ему тридцать лет, то есть там основатели, все, кто строили город, они, собственно, живы. Вот можно себе представить, что можно было за руку поздороваться с теми, кто строил Москву или Петербург? Нет, они уже где-то в учебниках истории пыльных эти люди. А здесь – пожалуйста, городу тридцать лет, они слегка поседевшие, эти бывшие комсомольцы, прекрасно еще строю, и работают, и все с тем же комсомольским задором продолжают выполнять и перевыполнять. И с первых же вопросов и ответов, когда спрашиваешь, например, а строится ли у вас новое жилье? Они говорят – нет, город построен один раз, вот его построили и все, и больше не нужно, потому что те, кто не работают, те, кто не занят именно на производстве, они уезжают. Уезжает молодежь учиться, уезжают старики к своим каким-то родственникам, от которых тридцать лет назад уехали, а живут те, кто работает. И, кстати, очень жалеют там местные жители, что нет государственной какой-то программы эффективной по переселению стариков, пенсионеров оттуда, потому что родня, которая готова принять с распростертыми объятиями, осталась далеко не у всех, а старикам уже в таком климате, очень суровом, там очень суровые морозы, в Якутии, там жить им тяжело.

С. БУНТМАН: Ну, примерно то, что на Чукотке стали делать, да?

Е. ТЕН: Да.

С. БУНТМАН: Насколько нам рассказывали они, мы этого не видели.

Е. ТЕН: В Якутии нет такого, в Нерюнгри нет такого, и вот кто-то выезжает своими силами, а кто-то и не выезжает и там остается и как-то борется за жизнь. И там какие-то такие вещи, например, весь город пользуется пластиковыми картами, причем, видимо, начал пользоваться чуть ли не раньше Москвы, я имею в виду в широких слоях населения, как говорится, потому что и пенсионеры получают пенсии на карточки, в любом магазине расплачиваются карточками.

С. БУНТМАН: Жизнь заставила, так удобнее оказалось?

Е. ТЕН: Просто в какой-то момент там местный банк, основной и единственный, сказал «ну, давайте мы всех оснастим карточками». Ну а что, вот есть девяносто тысяч населения, вручим по карточке и всем будет удобно и хорошо. И стало удобно и хорошо. Поразило меня, что там, ну, там вообще все привозное, продукты и прочее, но привозное не откуда-нибудь, а, опять же, из Китая. При том, что китайцев там практически нет, там зарегистрировано было при переписи три китайца на весь город, но там реально нет китайцев, а при этом все продукты – овощи, фрукты, мясо, еще что-то – китайское, то есть привозят и торгуют. И, конечно, сам разрез поразил, потому что угольного разреза такого масштаба, ну, я не знаю, доведется ли когда-нибудь мне еще увидеть.

С. БУНТМАН: Мне рассказывали про БелАЗы, которые, как букашки, видны. БелАЗы!

Е. ТЕН: Да, да, то есть те самые БелАЗы, у которых колесо в два моих роста.

С. БУНТМАН: Да, это серьезные такие ребята, эти БелАЗы.

Е. ТЕН: Да, очень серьезные машины, и они там просто где-то на горизонте, как черные точки, и там такие марсианские пейзажи абсолютно. И так они там и живут. При этом там как-то очень смешно, ну, не сказать смешно, конечно, над такими вещами не смеются, национальный вопрос там на очень таком детско-первобытном уровне, что ли, я бы сказала.

С. БУНТМАН: На каком это?

Е. ТЕН: Ну, когда мы стали спрашивать про это, сказали, что есть какие-то этнические, конечно же, группы, и там группы тех же подростков, вот они часто так делятся по этническому признаку, то есть мне рассказали немедленно, что якуты (ударение на «ы»), а они именно так там ставят ударение, вот исторически сложилось, что они не любят эвенков, поэтому обычно это все происходит в некие праздники, то есть, грубо говоря, вот День шахтера празднуется три дня там, в этом Нерюнгри, День шахтера вообще самый большой праздник, лучше дня рождения, Нового года и Дня города вместе взятых, и вот когда все выпьют, начинается, что компания якутов бежит за компанией эвенков, чтобы побить, потом назад бежит компания эвенков, чтобы побить якутов, потом все они вместе гонятся за русскими, потом русские за ними, а потом якуты, эвенки и русские объединившись, стенкой идут на кавказцев.

С. БУНТМАН: Вот так вот.

Е. ТЕН: Да, там как-то все такое…

С. БУНТМАН: А вот теперь все подумайте, что кто-нибудь еще смотрит на нас извне и видит вот эти «великие национальные идеи» и борения вот таким же примерно взглядом. Вот вы знаете, точно так же это выглядит.

Е. ТЕН: Это смешно и грустно, войнушка.

С. БУНТМАН: Вот, вот. На самом деле это ничуть не лучше всех этих масштабных…

Е. ТЕН: А как тяжело приходится бурятам, которые не говорят на якутском, в итоге их тоже своими не считают, тоже бьют…

С. БУНТМАН: Все остальные.

Е. ТЕН: В общем, такая вот катавасия.

С. БУНТМАН: Ну, здесь еще такая вот вещь, конечно, смысл этого путешествия изумительного. Когда, я не знаю, Женя, но когда мы доехали до Владивостока, сначала ничего не поняли, увидели этот дивный восстановленный вокзал, той же фирме заказывали ту же плитку, которая была уложена в 90-х годах XIX века…

Е. ТЕН: Да, и плитка точно такая же практически, только не потемневшая, а так ничем не отличается.

С. БУНТМАН: Там показывали, вот здесь в сеточку идет. Нас чудесные люди принимали. В Хабаровске, во Владивостоке замечательные какие-то люди из «Российских железных дорог» нам все в Хабаровске показали с такой подробностью. Ну и потом, когда во Владивосток, так поэтапно, когда мы приехали, увидели этот паровоз ленд-лизовский, который стоит на последнем участке дороге, увидели этот обелиск с орлом – но это официальный конец, потом мы поехали, увидели этот маяк на косе, где дальше уже остров Русский и больше ничего, суши нет, уже выходим в залив Петра Великого и Японское море, океан, до свидания, все уже, и потом мы встретили, вот когда мы встретили твоих знакомых по «Живому журналу», вот Лору и Пашу, это замечательные совершенно люди, которые показали нам весело, прекрасно, без всякого кокетничания, с одной стороны, ничего не скрывая, ничего не зачерняя, но в милой такой дружеской компании мы прошли по Владивостоку и погрустили на заходящее солнце с Владивостоком вместе, уходящее в море солнце, и как-то стало… там действительно, вы понимаете, это не фантазия, когда себя по-настоящему чувствуешь на краю огромной страны, на краю континента, и вот это все уходит в это море или оттуда приходит, как смотреть, наверное, все-таки с восходом приходит. Все-таки действительно это поразительное ощущение.

Е. ТЕН: Поразительное ощущение вообще во всем Владивостоке, потому что, как сказала та же Лора, по энергетике вообще этот город не похож ни на что другое. И я-то воспринимала еще очень, особенно на контрасте, вот мы с вами, сначала мы были в Хабаровске, а потом во Владивостоке, два города, которые, в общем-то, как мне кажется, как я поняла, они постоянно в чем-то друг с другом соперничают, за статус столицы.

С. БУНТМАН: Во всем, всего этого места, всего этого огромного края.

Е. ТЕН: Да. Насколько разные эти два города…

С. БУНТМАН: Они абсолютно разные, они замечательные, и вот когда мы смотрели на эти огромные хабаровские, уже все более и более ухоженные их террасы, их холмы, их проспекты, их набережные реки Амура, набережные вот эти, когда ты с высокого берега смотришь, это все впечатляет. Но вот я прочитал у тебя в Интернете, что такой действительно безалаберный еще Владивосток, который, мне показалось, все время в линьке находится, в нем что-то есть такое чудесное…

Е. ТЕН: Да он не безалаберный, он просто как-то не суетится, не надевает этот тугой галстук на себя, фрак. Все время сравнение было в уме именно по стилю одежды – мне казалось, что Хабаровск, он такой в костюме с иголочки…

С. БУНТМАН: Такое все глаженое?

Е. ТЕН: Да, глаженое, в галстуке под горло, со стоячим воротничком, белоснежное, крахмальное, с уложенными волосами, абсолютно такой метросексуально вылизанный, вычищенный, грандиозный. А Владивосток, он больше такой, не то что в тельняшке, а в каких-то таких просто…

С. БУНТМАН: Нет, он в свитере, в удобных мягких брюках, в удобной обуви, ну, чуть-чуть клокасто причесанный или не причесан. Ты знаешь, он у меня очень сросся с ребятами, с которыми ты меня познакомила, он очень сросся в моем восприятии. Я, наверное, по-другому принять не смогу. Мы будем об этом писать, будем и рассказывать. Быстренько появилась эта идея как-то, даже, может быть, внезапно с «Российскими железными дорогами», но я знаю, что все абсолютно люди, отовсюду, которые участвовали в этом проекте, они как-то под очень большим впечатлением находятся. Все по-разному, но под очень большим. Вот как бы они ни воспринимали, чем бы они не занимались, каким бы уголком глаза они ни смотрели…

Е. ТЕН: Да, причем каждый получил что-то свое и втайне немножко завидует тем, кто побывал в тех городах, где он не побывал и увидел то, что другому не удалось ухватить.

С. БУНТМАН: Но в целом, я думаю, спасибо жизни за такой эксперимент.

Е. ТЕН: Спасибо, конечно.

С. БУНТМАН: Да. Евгения Тен, Сергей Бунтман. Это программа «Своими глазами». Вот на этом оканчивается наш проект, надеюсь, первый и не последний с «Российскими железными дорогами». Мы проехали по стране, мы в целом проехали по стране с запада на восток.