Суть событий - 2019-08-09

С.Пархоменко

Я как-то не устаю это повторять: у «Эха» есть прекраснейший application теперь для мобильных телефонов — хоть для андроидов, для чего угодно, — с помощью которого можно слушать радио где угодно: пожалуйста, хоть в Новой Зеландии, хоть в Канаде, хоть в Нижнекамске, хоть Верхнеачинске. Везде, где существует интернет, вы можете слушать «Эхо Москвы», и это прекрасно.

Кроме того я еще обычно за час до программы выкладываю у себя в Фейсбуке специальный пост для того, чтобы собирать ваши вопросы. Я и в этот раз так сделал и руководствовался вашими вопросами. Большое спасибо, кто в комментариях мне предлагал разные темы и сюжеты для обсуждения.

И, в конце концов, есть еще Телеграм-канал «Пархомбюро», ищите его, ссылка на него, кстати, там же, у меня в Фейсбуке. Ищите его, подписывайтесь. Это хороший способ связи ваш со мной, мой с вами. Я еще норовлю выкладывать там какие-то дополнительные ссылки, материалы, которые иногда бывают любопытные для подготовки к этим программам. Не всегда это случается, не всегда есть, что выложить, но иногда бывает. Так что не пропускайте, пожалуйста, глядите туда.

Ну что же, про что мы с вами будем говорить? Про завтра. Завтра важный день. Завтра, я бы сказал, важный, переломный момент, во многих смыслах переломный. Во многих смыслах завтра разные люди будут принимать решения вольно или невольно о дальнейшей линии поведения.

У нас с вами полноценный политический кризис в России. Он отделился от истории с выборами в Мосгордуму. Вот я закончил программу предыдущую на фразе о том, что российская власть не справилась с выборами в Мосгордуму. В каком смысле не справилась? В двух смыслах.

Во-первых, уже сегодня понятно, что выборы изуродованы, что Мосгордума будет очень сильно дискредитирована этими выборами, даже если предположить, что дальше всё произойдет без сучка и задоринки, не будет украденных голосов, не будет подтасовок, махинаций при подсчете результатов голосования. А всё это, несомненно, будет, мы поговорим об этом чуть позже, как к этому надо готовиться и что в этих обстоятельствах надо делать, о чем нужно думать.

Но в любой случае эта родовая травма Мосгордум. Только пошляки и неучи говорят о том, что она не имеет никакого влияния, не имеет никакого веса. Она не имеет влияния и веса, пока в ней сидят специальные, дрессированные люди, которые обучены специально под то, чтобы не иметь никакого влияния и веса, которые являются такими решалами вопросиков в Москве, бегают такие с портфельчиками по городу, решают вопросики. Часто помногу сроков подряд.

За каждым из этих решателей вопросиков есть лоббистская группировка, которая этого человека содержит, которая этого человека выкормила, выдрессировала, приручила, вложила в него много денег и теперь с его помощью, собственно, решает вопросы. Вот так это устроено сегодня.

Но в целом Мосгордума достаточно серьезный орган для того, чтобы контролировать расходование колоссального московского бюджета, крупнейшего городского бюджета в стране. И сегодня, я бы сказал, это один из богатейших городов мира, не говоря уже о том, что это просто очень большой город, не говоря о том, что это 10% населения Российской Федерации — не устаю повторять эту цифру, на которую почему-то многие не обращают внимания и не отдают себе отчета, что это так.

Так вот в одном смысле власть не справилась с выборами, поскольку эта городская дума родится уродом сразу, родится с травмой этих выборов, без тех людей, которые должны были бы в ней быть, с пониманием того, что огромное количество кандидатов были туда не допущены; с пониманием того, что выборам предшествовал мордобой на улицах и всякое такое прочее.

Второе обстоятельство, почему не справилась — потому что не удалось это политическое противостояние, в общем, естественное, когда выбирается важный городской муниципальный орган, удержать в рамках самого этого субъекта. Всё вылезло наружу.

Сегодня у нас с вами, несомненно, две самостоятельных политических истории, два самостоятельных политических противостояния. Одно, которое по-прежнему связано с выборами и которое естественным образом все-таки пойдет на нет. Вот пройдут выборы, потом будет какой-то период их переваривания, их осмысления. Будут, видимо, какие-то вторичные, третичные толчки, удары, наводнения и землетрясения после этих выборов, но, в общем, естественным образом всё это сойдет на нет.

С.Пархоменко: У нас с вами полноценный политический кризис в России

Но есть у нас второй кризис — кризис гражданского неповиновения, который на наших глазах превращается в поколенческий. Действительно, на улице много молодых людей. на улице следующее поколение людей.

И, предположим, что с этими людьми удастся сейчас, что называется, справиться. Их изобьют, их разгонят, унизят, напугают, кого-то из них посадят, кому-то из них сломают жизнь, кому-то изуродуют судьбу, кого-то из них выбросят из образования, из профессии, превратят в изгоях, превратят в неудачников, так сказать, на старте их жизненного пути.

Это может быть. Но это поколение будет жить дальше с ощущением, что они начали с избиений. И однажды это будет проявляться. Вот поколение 68-го года до сих пор существует в европейской политике и продолжает в нем действовать как поколение 68-го год.

Там другая история. Это одновременно и поколение победы и поколение разочарований, и поколение побитых, и поколение побивших. Всякое можно о них сказать, но только это поколение существует — 68-го года. Это уже очень немолодые сегодня люди, это люди, которым сегодня за 60, вокруг 70. Если они в 68-м году были молодыми людьми, студентами, даже если они 50-го года рождения, так им уже 70.

А здесь другая история. Сегодня люди 20-летние, принимающие участие сейчас в этих протестных акциях в Москве, они 2000 года рождения более-менее. Ну, вот эти люди будут определять собою Россию 2030-х, 2040-х, 2050-х годов. И они будут помнить, с чего они начинали. Они будут помнить, что их молодость была молодостью под дубинками.

Их достаточно много. Это вполне, не побоюсь этого слова, элитарная группа. Это студенты — студенты столичных вузов в значительной степени. Нечто совершенно новое для России. Этот кризис очень важный. Он уже есть. Завтра у него важный, этапный момент.

Совершенно очевидно, что власть и, прежде всего, силовые органы готовятся к тому, чтобы продемонстрировать свою силу и свою решимость. Много доносится всяких оттуда сообщений на эту тему, много каких-то криков, воплей, писем, утечек. Часть эти утечек, несомненно, искусственная.

Мы с вами помним эту грязную историю с искусственно выдуманным письмом, что будто «мы будем ваших детей преследовать» и так далее. Но там есть серьезные вещи.

Вот сегодня, скажем, целый день большим успехом пользовалась шутка — кто-то обнаружил, а потом даже ТАСС опубликовал это, что завтра будет в Москве будто бы соревнование, такой турнир по вождению автозаков с участием нескольких областных управлений ФСИН — ха-ха-ха! — все смеются: надо же, какие они смешные, забавные будут устраивать гонки на автозаках, вы еще устройте гонки на катафалках! Много еще разного юмора вокруг этого.

Вообще, это довольно серьезная история. Она означает, что в Москву стягивают дополнительно усиление вот этой спецтехники. В Москве чертова прорва автозаков. Мы их видим. Они самым разным ведомствам принадлежат. Они принадлежат и ФСИН и Следственному комитету, и Росгвардии, они принадлежат и ФСБ. Бог знает, сколько разных ведомства владеют парком автозаков в Москве. Мало. Надо еще. Собирают с нескольких окрестных областей.

Конечно, в этом есть небольшое ведомственное удовольствие. Если вы работаете в системе исполнения наказаний в какой-нибудь утлой Липецкой области или Вологодской или какой-нибудь еще, вам удовольствия никакого и украсть, в общем, нечего. А тут какая прекрасная история — поездка в Москву! Это же сколько всего можно украсть? Бензин будет, сухпайки будут, командировочные будут. Я не знаю, спирт для протирки контактов. Чего там им еще полагается при этом массовом выезде в соседнюю область. Так что заодно народ и поживится.

А кроме того шутки шутками, турнир турниром, гонки на катафалках и всякое такое, но в Москву собирают дополнительный парк автозаков. Это означает, что завтра может быть, так сказать, большая охота НРЗБ, как в «Сказках тысячи и одной ночи» это сформулировано. И вот эта охота НРЗБ обещает быть с большим урожаем.

Куда этих людей девать — это отдельный вопрос, потому что емкость спецприемников и всяких «обезьянников» в Москве тоже достаточно ограничена. Но предыдущая практика показала, что есть Новая Москва, есть Подмосковье. При желании можно и в соседние области отвезти. А при желании можно никуда не возить. Потому что ведь есть еще одна прогрессивная метода: возить часами по кругу вокруг города — возить, возить, возить много часов — потом выпустить в чистом поле. Можно и так, в крайнем случае. Тоже такой способ издевательства и способ наказания самим фактом этого ареста и транспортировки в варварских условиях.

Завтра важный момент. Огромное количество заметных людей, любимых людей, популярных людей, влиятельных людей — людей, которые особенно не рисковали в последнее время, не то чтобы они так прыгали под дубинки последние месяцы и годы, я не знаю, начиная от Леонида Парфенова и кончая всякими музыкантами, рэперами и кого там только нет, — заявили о том, что да, они тоже присоединяются к этому движению. Уже, заметьте, не к движению выборов в Мосгордуму. Это уже нечто большее, это движение людей за свое гражданское достоинство, за восстановление права, за возвращение права, попранного силовиками.

С.Пархоменко: Кризис гражданского неповиновения, который на наших глазах превращается в поколенческий

Любопытно, что, конечно, то, что произошло, произошло потому, что изменился баланс власти совсем наверху, в администрации президента. Ну, люди, особенно нервные и такие, радикальные говорят, что вот это произошло прямо такой ползучий переворот, силовики взяли власть, они перехватили…

Да нет, ничего особенного они не перехватили. Есть баланс, есть некоторый раздел площадки, есть граница влияний между чистыми администраторами, людьми, которые, в общем, считают, что любой вопрос можно решить с помощью правильной бумаги, с помощью правильного документооборота, с помощью такого, так сказать, разумного, как они считают, распределения (на самом деле чудовищного) построения бюрократической пирамиды и так далее.

Есть другие люди, которые считают, что самый эффективный способ власти — это удар человеку по голове. И всегда можно напугать, всегда можно обвинить, всегда можно посадить, всегда можно издеваться, всегда можно унизить. Всегда можно с человеком сделать что угодно, особенно в прекрасных для любой власти условий отсутствия суда.

Поэтому мы с вами помним, что всё это происходит на фоне того, что в России нет суда, нет арбитра, некуда пожаловаться, негде найти справедливости. Никто никого в конечном итоге не контролирует. И все эти люди — и те, которые с помощью бумажки, и те, которые с помощью дубинки собираются управлять нами, — они знают, что в конечном итоге, нету там этой печки, от которой танцевать, нет этого суда, который, в конечном итоге, им угрожает.

Это то, что, надо сказать, радикально отличает их ситуацию от ситуации их полег в Европе, скажем, в США, даже в Южной Америке и даже во многих странах Африки и Азии, где чиновник и силовик, полицейский и так далее, знает, что где-то там есть суд, и с таким судом шутки плохи и, в конечном итоге надо следить за собой.

Ну вот некоторое время тому назад были разговоры о том, что нужно организовать такую деанонимизацию полиции и Росгвардии в форме хотя бы возвращения этим людям, этим офицерам и этим бойцам индивидуальных номеров.

Вообще, скажу вам по секрету, что у них есть индивидуальные номера. Скажу вам по другому секрету, что они обязаны их носить. По третьему секрету — что они обязаны носить их на видно месте. Но они этого не делают. Они в лучшем случае запрятывают, перепрецепляют эти бейджи, эти знаки свои таким образом, чтобы они были закрыты бронежилетом — это вот у них есть такая мода. А чаще всего они их просто снимают и кладут в карман. И это давно уже происходит.

Я помню, что я чудовищно скандалил с одним омоновцем — тогда еще Росгвардии не было — по поводу того, что он должен мне продемонстрировать свой номер, еще в 14-м году, когда меня как-то задержали возле Замоскворецкого суда, когда было оглашение приговора по делу 6 мая, когда потащили меня в автозак, и я человека, который меня затаскивал, спросил «А где у тебя номер?» — «А нету». — «Ну, вынимай из кармана». И дальше мы как-то долго с ним, я бы сказал, беседовали на эту тему. И кончилось тем, что я подал специальную жалобу в свое время на него, и было там целое расследование, которое, разумеется, ничем не кончилось.

Кстати, эта история до сих пор продолжается, потому что до сих пор это дело в ЕСПЧ, оно, что называется коммуницировано, то есть оно принято к рассмотрению, ожидает своего решения. Уже Европейский суд по этому делу запросил дополнительную информацию у российского правительства, получил информацию от российского правительства, прокомментировал эту информацию, полученную у российского правительства.

В общем, ждем решения. Это дело о 20 задержанных тогда, в 14-м году, один из них — я. Так что нас ждут эти прекрасные деньги, когда мы будем выслушивать эти решения, получать присужденный штраф и всякое такое и испытывать моральное удовлетворение по этому поводу — это всё у нас еще впереди, эта конфета еще нам предстоит.

Так вот в России нет этого суда за исключением Европейского. И надо сказать, что уже сейчас многие адвокаты, которые работают с теми, кто, так или иначе, оказались либо под административными делами, под штрафами, под сроками административных арестов, уже очень часто говорят своим клиентам: «Мы с вами работаем на Европейский суд. Мы с вами сейчас все время думаем о том, как это будет выглядеть в Европейском суде. Мы не забываем с вами получить соответствующий документ, зафиксировать определенные процессуальные действия, которые с нами были сделаны и которых не было с нами сделано. Мы не забываем фиксировать разного рода нарушения. Всё это мы собираем для Европейского суда, который нам предстоит выиграть и с помощью которого нам предстоит наказать этих людей».

Но, конечно, это национального суда не заменяет и, конечно, для обуздания произвола, Европейского суда недостаточно. И вот завтра многое из этого определиться. Завтра будет, конечно, большое противостояние между гражданским обществом и людьми, которые хотят вернуть свое гражданское достоинство и для этого готовы идти на акции гражданского неповиновения.

Что, собственно, происходит в Москве? Акция гражданского неповиновения. Вот так это называется. Чем они отличаются от других видов протестных акций и так далее? Многие сегодня говорят об этом, как о каком-то пороке, каком-то недостатке происходящего: «А где же ваши конкретные требования? А вы чего в точности требуете? Вы кого хотите в отставку? Или вы какой законопроект хотите получить или какой законопроект отменить? Где же ваши конкретные требования?» Наши конкретные требования — наши гражданские права. И это более чем достаточно. Это и есть акция гражданского неповиновения. Она бывает в разных формах. Но вот сейчас она в форме так называемого согласованного митинга.

Надо сказать, что это согласование — тоже отдельная тема для разговора — абсолютно не обязывает власть ни к чему. Во всяком случае власть себя не считает обязанной ни в каком смысле.

С.Пархоменко: Очевидно, что власть и, прежде всего, силовые органы готовятся к тому, чтобы продемонстрировать силу и решимость

Вот мы вчера, например, видели эту абсолютно чудовищную, скандальную историю, которая непонятно еще чем кончилось, скорей всего, ничем. Посмотрим, как это будет выглядеть завтра — с запретом на выступление музыкантов. А, собственно, какое ваше собачье дело, как человек выступает с этой трибуны? Говорит он, поет, танцует, жонглирует, фокусы показывает — это его личное дело, в какой форме он осуществляет свое выступление. Вы хотели согласования? Ну вот нате вам! Вы участвовали в этой операции согласования. Чего вы еще хотите?

Куда вы лезете? — хочется спросить у Василия Васильевича Олейника. Василий Васильевич, куда вы лезете? Вылезьте оттуда! Это не ваше дело! Слышите меня? Это я обращаюсь к заместителю главы Департамента безопасности Московского региона, которые почему-то позволяет себе произносить эту ахинею. Почему? Профессиональный человек. Это означает, что ему начальство велело, что, надо сказать, совершенно не снимает с него вины. Сам поставил себя в такое положение, когда вынужден исполнять идиотские указания начальства, будучи вполне разумным, грамотным человек, как я имел возможность убедиться еще аж в 13-м году. Вряд ли он так сильно поглупел с тех пор. Вряд ли он забыл все то, что он тогда в 12-м году помнил.

И сейчас слушает меня, потеет и думает: «Ну, и как я из всего этого вылезу?» Вылезайте, Василий Васильевич. Как залезли, так и вылезайте. Дальше будет только хуже. Потому что дальше вам будут велеть еще более глупые вещи. И эта дилемма перед вами будет стоять снова: подчиняться или не подчиняться. И пока вы ведете себя так, что вам придется подчиняться, потому что вы отрезаете себе возможность быть нормальным, законопослушным чиновникам, который опирается хотя бы на эти остатки закона. Вы выбрали произвол начальства.

Я думаю, что завтра мы увидим целый ряд нарушений даже этого вот режима согласованного митинга. Увидим разного рода абсурдные ограничения, увидим разного рода абсурдные требования к организаторам, абсурдные претензии к организаторам.

Сегодня, вы знаете, их попытались вытащить на какую-то странную беседу. Абсолютно они правы, что они не пошли. Нечего разговаривать по-приятельски. Кто-то кого-то хочет куда-то взывать — вызывайте повестку. Сформулируйте в этой повестке статус тех людей, который вы вызываете, тему для разговора, смысл этого разговора, задачи, которые есть у этой встречи. Что это за такие посиделки с чаем? Так не бывает.

Так что это будет очень напряженно, и еще посмотрим, чем это кончится завтра, потому что есть достаточно количество организаторов, которые склоняются к тому, что эта завтрашняя акция гражданского неповиновения не должна закончится просто словами «Большое спасибо, до свидания, наша программа исчерпана». Дальше люди собираются идти по города. Огни собираются демонстрировать свое гражданское неповиновение. Они имеют на это право. У них есть в запасе Конституция, которая им даровала эти гарантии, и в соответствии с этими гарантиями они могут таким образом поступить.

Так что мы там нужны. Каждый из нас нужен. И поскольку это теперь… вы же хотели согласованное мероприятие, господа-начальники? — ну, значит, вы мне подарили возможность в этом эфире совершенно спокойно говорить о том, что да, я призываю моих слушателей принять участие в этом согласованном мероприятии вместе со мной. Я сам собираюсь там быть и надеюсь вас там увидеть. Поскольку оно согласованное.

Да, господа-начальники, вы этого добивались? Получайте же. Потому что в случае несогласованного я не имею право это делать, причем не имеют права делать ни по закону в том смысле, что всякий имеет право участвовать в мирной акции, но я не могу его принуждать, я не могу склонять к этому. Это решение каждого отдельного человека. Ну, и морально мне тоже тяжело, потому что я как бы людей толкаю на рискованную ситуацию.

А здесь ситуация ведь не рискованная, правда, господин Олейник? Вы ведь нам гарантируете отсутствие каких-либо рисков, правда, господин Олейник? Господин Горбенко? Господин Собянин, вы еще есть или вас уже нет? Вы вылезли из-под кровати или по-прежнему там?

Давайте продолжим через пару-тройку минут после новостей

НОВОСТИ

С.Пархоменко

Мы говорили с вами о том, что завтра для людей, которые выходят на акцию гражданского неповиновения каждое лишнее плечо, каждая лишняя голова, каждый лишний участник, каждое лишнее имя, каждый лишний голос будет чрезвычайно важен. И ваш голос тоже будет нужен.

Конечно, у этого есть и вторая сторона, у этого процесса. Это, собственно, полиция, условно говоря, полиция: полиция, ОМОН, Росгвардия, ФСБ. Вот эти все люди, закованные в пластмассовые латы, в шлемах, последнее время еще и с масками на лицах, что, конечно, вещь абсолютно противозаконная. Лица должны быть открыты. Бейджи на них должны быть с номерами. Ничего этого нет. Это люди, которые массово, каждую минуту своей службы в таких акциях нарушают закон.

С.Пархоменко: Огромное количество заметных, влиятельных людей заявили о том, они тоже присоединяются к движению

Но я хотел бы напомнить, что эта ситуация не новая в историческом смысле. У нее есть много разных параллельных моментов, которые можно было бы вспомнить. Как в другие времена, в других местах развивались взаимоотношения — именно взаимоотношения, не только противостояние, не только взаимная вражда, но и взаимоотношения — между протестующими и этими силами подавления, этими карателями. Я даже не готов называть их силами правопорядка. Какого правопорядка? То, что они делали на протяжении последних недель в Москве, никакого отношения к правопорядку, конечно, не имеет.

И то, что происходило потом, после задержания и то, что происходило во время задержания — это же по-прежнему конвейер. Мы же с вами помним, что по-прежнему одни люди бьют, другие люди тащат и потом везут; третьи люди оформляют, составляют документы; четвертые — лжесвидетельствуют в суде. И это разные люди. Это конвейер, который был построен еще 10 лет назад более-менее, он существует до сих пор и он только разросся, он только пытается усовершенствоваться.

И из-за этого такого огромное количество всяких нелепостей, из-за этого всякий раз, когда кого-то все-таки заставляют говорить в суде, выясняется, что человек не может связать двух слов и человек абсолютно не понимает, кого он будто бы задержал по документам, за что он будто бы задержал по документам, — ничего этого в голове у него нет.

Вот из исторических параллелей, из тех моментов, которые в этой ситуации стоило бы вспомнить, конечно, вспоминается классический эпизод 68-го года опять-таки в Париже. Надо сказать, о нем вспомнили московские муниципальные депутаты, и большая группа их опубликовала обращение к сотрудникам (они там называют «правоохранительных органов», но на самом деле, конечно, карательных органов). И вспомнили об этом документе, о котором я говорю.

Это письмо очень интересного человека по имени Морис Гримо, который был главой префектуры полиции города Парижа, то есть по-нашему начальником ГУВД Парижа, так скажем. 29 мая — это разгар майских событий 68-го года он обратился персонально направленным письмо к каждому сотруднику парижской полиции.

И о чем он стал говорить? Он стал говорить о чрезвычайно важной вещи. Вот начало этого письма: «Я обращаюсь сегодня ко всем подразделениям, к простым постовым, к военнослужащим, к кадровым офицерам и штатским начальником. И хочу говорить с вами на тему, о которой мы не вправе молчать — об излишнем применении силы». Вот о чем тогда шла речь.

Это был, надо сказать, тяжелый момент, потому что вот эти майские события в Париже были сопряжены с исключительным насилием с обеих сторон. И надо сказать, что протестующих было много и они не стеснялись в средствах и выражениях. Совсем не так, как это выглядит сегодня в Москве, где всё выглядит так мило, так деликатно, так неагрессивно, так, в общем, миролюбиво, послушно и так далее.

Парижские протестующие действительно тогда разобрали брусчатку и швырялись булыжниками, поливали полицию всякими быстровоспламеняющимся жидкостями, всякими едкими жидкостями, раскаленным маслом в некоторых случаях. Чего только тогда не придумывали. А тогда, надо сказать, полиция была существенно хуже защищена. Не было вот этих пластмассовых щитов, их просто тогда еще не изобрели. Не было этих пластмассовых лат, их тоже тогда не изобрели. И эти полицейские были более-менее без защиты. Было много — сотни — реальных ранений и увечий на стороне полицейских.

Совершенно не так, как это происходит сейчас в Москве, где какой-то картонный стаканчик кто-то в кого-то бросил и не попал, где кто-то к кому-то прикоснулся и причинил нестерпимую боль фактом прикосновения и так далее. Вообще, это колоссальных совершенно позор для этих людей, которых воспитывают и обучают симулировать. Ведь весь этот ущерб, нанесенный полиции — это симуляция. И они должны это понимать.

Футболисты себе не позволяют этого последнее время — это считается плохим тоном — кататься в штрафной площадки, как-то держаться за причинное место: «Ой, он мне коленкой наподдал!» А этим, значит, можно испытывать «невыносимые страдания» от попавшего в броню картонного стаканчика, да и то непонятно, попавшего или нет.

Так вот Морис Гримо тогда написал французским полицейским о том, что применение силы возможно, но излишнее применение силы позорно. И он писал о совершенно конкретных вещах. Он писал о том, что «да, я видел наших раненых, я видел наших пострадавших, я был в больницах, я навещал людей, которые там оказались и которые залечивают свои раны, полученные при исполнении службы, но именно им я говорю: прекратите бить человека, которого вы уже повалили, прекратите бить человека, на которого вы уже надели наручники; надели наручники — ведите, но не бейте, повалили — отойдите, но не топчите».

С.Пархоменко: В России нет суда за исключением Европейского

И это очень страстный документ, очень мощный документ. Я его выложу сегодня у себя и в Фейсбуке и в Телеграм-канале. Посмотрите. Это текст, который стоит почитать, который образец такого служебного достоинства и служебной мудрости человека, который призывает своих коллег к сдержанности и говорит очень важную вещь: «Ударить демонстранта, упавшего на землю — значит, нанести удар самому себе, показав себя в образе, который будет распространен на всю полицейскую службу. Еще хуже — избивать демонстрантов после ареста, на пути в полицейский отдел. Я говорю об этом, потому что я солидарен с вами. Я уже говорил и скажу снова: всё, что делает парижская полиция, касается и меня», — говорит начальник этой самой парижской полиции, в отличие, заметим, от начальников Росгвардии и полиции в России, имен которых вы не узнаете, я имею в виду полевых командиров, что называется, которые непосредственно управляют этой операцией и которые никакой ответственности на себе взять не хотят и всячески ее будут избегать. А этот брал на себя эту ответственность.

И он говорит вот о чем: «Скажите это сами себе и повторяйте всем вокруг: Всякий раз, когда против протестующего совершается незаконное насилие, десятки его товарищей, захотят отомстить за него. Эта эскалация не имеет границ. Но признайте и то, что когда вы показываете пример храбрости и хладнокровия — это вызывает уважение тех, кто противостоит вам, даже если они не говорят вам этого вслух».

Это очень мудрые слова, которые совершенно сегодня не имеют отношения к российской полиции, к российскому спецназу, к российской Росгвардии. Эти настроения им абсолютно чужды. Наоборот, мы видим, как этих людей тренируют на ярость и на бешенство. И мы видим, что они, что называется, вкладывают душу. Они не просто выполняют приказ. Вот то, что мы видим на видео — эти чудовищные избиения на московских улицах заведомо беззащитных людей, заведомо людей, понимающих, что любая попытка сопротивляться, не только дать сдачи, а любая попытка просто отдернуть руку, любая попытка просто отвернуться, любая попытка свернуться калачиком, будет завтра трактована как сопротивление работнику полиции и как агрессия, как нападение, как нанесение ему «невыносимых страданий» и всякого такого прочего. Люди, которые бьют, знают об этом. Как они собираются жить с этим дальше? Будут жить с этим дальше, и однажды это им вернется.

Это важный сюжет — всё что связано с завтрашним днем. Но я бы хотел в оставшееся мне время к тому сюжету, который я в начале этой программы объявил менее важным, объявил почти сошедшим на нет, — сюжету московских выборов. Потому что очень много вопросов по этому поводу.

Так что же делать теперь дальше? — спрашивают меня люди, которые пишут в Фейсбуке, которые задают вопросы к этой программе? Какая тактика на следующих выборах, предстоящих нам, вот этих, ближайших выборах? Что в этих обстоятельствах делать? Существует ли план «Б»? — спрашивают у меня. Можно ли поверить в так называемое «умное голосование»?

Вот, что я вам скажу. Я сам считаю общую стратегию «умного голосования» достаточно ущербной. Я считаю, что голосовать за какое-то зверье только потому, что это зверье может выиграть… Я знаю, что среди зарегистрированных кандидатов есть чудовищные, отвратительные люди. О некоторых из них я говорил здесь в эфире. Совершенно невыносимые дремучие идиоты. И что, мне теперь голосовать за них, потому что они имеют шанс выиграть у какого-то единоросса? Нет.

Что я буду делать, и что мне кажется правильным в этой ситуации? Найти среди кандидатов по всем округам Москвы несколько человек, может быть, 4, 5, 6… может быть 3, может быть, 7. Их не будет много, их не будет большая фракция, не будет, к сожалению, в Мосгордуме ситуации, когда при голосованиях возникает какое-то противостояние и кто-то там чего-то кому-то переголосовывает, навязывает волю и так далее.

Важно другое: нужна наблюдательная функция. То самое, например, о чем говорили сотрудники Навального, когда публиковали свое расследование по поводу вице-мэра Сергуниной. Вы помните эту историю с колоссальным объемом собственности, который был передан родственникам, членам семьи Сергуниной. Это несомненное злоупотребление властью, это несомненное использование своего служебного положения в целях личного обогащения. Таким образом, это преступная деятельность.

Так вот такие вещи были бы невозможны… а их много, что, одна Сергунина, что ли? А Ликсутов со всей транспортной инфраструктурой? А Хуснуллин со всей строительной инфраструктурой? А бесчисленные эти бордюростроители и плиткоукладчики бесконечные, задача которых заключается в том, чтобы израсходовать как можно больше московских денег, потому что чем больше вы распыляете, тем проще вам украсть. С больших расходов проще красть. Вот и всё, вот и весь механизм московского бизнеса на власти сегодня.

Так вот, чтобы это остановить, нужен контроль в Мосгордуме. Нужны люди, которые оттуда смотрят, которые могут добраться до документов и передать их дальше, сделать их публичными. Нужны люди, которые будут мешаться под ногами.

Не надо много таких людей. Совершенно достаточно 4–5 человек. Эти 4–5 людей, готовых на это, пригодных к этому, есть среди уже зарегистрированных кандидатов. Это вам не Касамара какая-нибудь. Касамара на это никуда не годится. Она уже всё продемонстрировала. Она уже продемонстрировала своими интервью, где он объясняет, что кто-то в кого-то камни бросал, что кого-то автобусами подвозили и прочее всякое вранье. Во что превратили человека! Это совершенно поразительная история. В какую-то совершенно патологическую лгунью, которой она сегодня выступает. Разумеется, она ни для каких контрольных функций непригодна. Она с потрохами уже продана туда. Она сидит в паху у Собянина и оттуда высовывается.

Так вот, нужно найти несколько человек. Эти несколько человек есть в нескольких разных московских округах. Этих людей нужно провести в Мосгордуму. Для этого нужны две вещи. Для этого нужна мобилизация при голосовании. И совершенно очевидно, что эта мобилизация возможно только тогда, когда в ней участвуют не только те люди, которые живут и голосуют в этом самом округе, но и люди, живущие в других округах, потому что они нужны как агитаторы, они нужны как те, кто направит своих знакомых, своих родственников, своих коллег, случайных людей, с которыми им удастся связаться с помощью социальных сетей, — направят на правильное голосование.

Я живу в Тверском округе и не могу голосовать Дегунино, но я хотел бы вот этого кандидата в Дегунино… я хотел бы, чтобы вот этот человек в Дегунино… Если вы посмотрите на список, вы поймете, про кого я именно говорю, я не хочу вам называть сейчас его фамилию раньше времени. Еще не хватало, чтобы его выкинули из списков. Поглядите, кто есть в Дегунино. Поглядите, поглядите…

Так вот, я, живя в Тверском районе, хочу, чтобы в Дегунино прошел вот он. Мне нужно найти в Дегунино кого-нибудь, мне нужны там знакомые, коллеги, там друзья моих друзей, мне нужны там мои подписчики в Фейсбуке, который я попрошу правильно проголосовать. Это первое.

С.Пархоменко: Что, собственно, происходит в Москве? Акция гражданского неповиновения. Вот так это называется

И второе: нужно сберечь результаты этого голосования. Это означает, что в тех округах, где есть вот эти кандидаты, на которых честные люди смогут поставить на этих выборах, — в этих округах сто процентов избирателей должны быть закрыты наблюдателями. В ста процентах избирательных участков должны быть люди непосредственно в избирательных в комиссиях, на которых можно положиться.

Я был членом участковой избирательной комиссий на протяжении последних нескольких выборов. И я знаю, что нас там из 15 человек, членов этой комиссии был, наверное, трое разумных и честных людей. Я вас уверяю, любого из нас одного было достаточно, чтобы держать эту комиссию под контролем. Любой из нас, будучи достаточно решительным, достаточно эффективным, достаточно знающим человеком, мог эту комиссию заставить не решить по-своему, а просто шаг а шагом идти по закону. Это достижимая, доступная задача.

И это нужно сделать. Вот эти две вещи. Первое: обеспечить голосование на тех участках, где есть, за кого голосовать. Не где зверье, а где разумные, честные, надежные, достойные люди, которые могут быть нашими ушами и глазами в Мосгордуме. Это первое, что нужно обеспечить.

И второе, что нужно обеспечить — это контроль за, собственно, голосованием, и фиксация результатов голосования. Это можно сделать, это можно организовать. Если окажется, что это отнято силой — а противостоять этому можно только силой, только беспределом, только так, как беспределом противостояли регистрации кандидатов, так по беспределу, что называется, силой, агрессией, беззаконием, — можно остановить голосование и остановить контроль за результатами этого голосования.

Только так можно. Тогда протест будет продолжаться. Тогда наступит новая фаза протеста, новый раунд борьбы людей за свое гражданское достоинство уже теперь на этой почве. Да, возможно, что это предстоит.

Мне совершенно, что называется, нечестно… ни в одном слове, которое я сейчас произношу, потому что я его говорю не как какой-то оппозиционер, не как какой-то бузотер или какой-нибудь призывальщик к какому-нибудь протесту. Я говорю как гражданин Российской Федерации, честный гражданин, знающий закон и знающий свои права.

Для меня это важно. И я буду это отстаивать вне зависимости от моих политических убеждений. Я не говорю сейчас ни о коммунистах, ни о националистах, ни о «Яблоке», ни о каких-то правых силах, либералах, еще о ком-нибудь.

Мне важно сейчас отстоять свое гражданское право в общем смысле как гражданина России, как человека, относящегося с глубоким уважением к Конституции, которая у нас есть.

У нас прекрасная Конституция. Она отлично фиксирует мои права. А теперь моя обязанность и ваша обязанность — отстоять эти права, зафиксированные в Конституции вне зависимости от наших с вами политических убеждений. В этом нет ничего постыдного, в этом нет ничего, противоречащего миссии журналиста, например. Нигде не сказано, что журналист не имеет права быть гражданином. Он обязан быть гражданином. И я считаю это своим гражданским долго. Надеюсь, что вместе с вами. Вот вопрос о том, что делать дальше на этих выборах.

Нам с вами предстоит много и подробно говорить о этом. Выборы эти скоро. Собственно, вчера был ровно месяц, который остался до этих выборов. Они 8 сентября. Мы с вами успеем подробно поговорить об этой тактике, успеем проследить за тем, как будет развиваться этот процесс, что будет происходить с теми несколькими кандидатами, которых нам с вами предстоит выбрать вне зависимости от их убеждений, вне зависимости от их партийной принадлежности, но в зависимости от их пригодности к исполнению этой важнейшей надзорной, контрольной функции. Вот на этом нужно сегодня сконцентрироваться.

Важно — этот человек способен контролировать? Что этот человек способен беситься — это неважно. Что этот человек способен биться головой о кого-то и кричать по поводу этого сквера — это ничем делу не поможет. Нужны спокойные, разумные профессиональные, сдержанные, настойчивые, упорные людей, по возможности не истеричные. Вот по этому критерию давайте отберем с вами.

Кстати, по поводу всяких практических обстоятельств есть один вопрос, который меня самого заинтересовал. Знаете, что на этой неделе произошел почти тотальный разгром инфраструктуры «Фонда борьбы с коррупцией». Я думаю, что это ответ на их последнее разоблачение.

Огромное количество людей были задержаны, огромное количество техники было изъято. И была попытка разрушить финансовую инфраструктуру. Там было очень много лжи по поводу миллиарда рублей, который был куда-то выведен, отмыт… Откуда берутся эти деньги? Эти деньги берутся от пожертвований. Это мои деньги. Я жертвователь ФБК. Никакого миллиарда там, к сожалению, нет. Я бы очень хотел, чтобы он там был, но его, увы, пока еще. Надеюсь, что будет рано или поздно.

Но рассказывать мне, что это деньги какие-то преступные, ворованные, наркотические или еще какие-нибудь, которые кто-то отмыл, не надо. Я знаю происхождение этих денег. Они мои. Вот и всё.

И у меня спрашивают, что делать сейчас, когда сложилось такое ощущение, что все их финансовые инструменты приведены в негодность, всё закрыли, конфисковали и так далее? Я поговорил, не скрою, с людьми, которые работают в ФБК и задал вопрос, передал, точнее вопрос, который я получил от своих слушателей, которые спрашивают меня. Я даже зачту сейчас. Это довольно хорошо было сформулировано.

Вот мой читатель в Фейсбуке по имени Александр Смирнов спрашивает: «Не знаю, насколько это для вас приемлемо, но хотелось бы узнать, стоит ли сейчас отправлять донат в ФБК? Сайт приемов донатов работает, — донатов — это значит, пожертвований. — Очень хочется помочь оштрафованным людям оплатить штрафы, но времени разбираться с арестом счетов и его последствиями нет. Прямого указания по этой теме от команды Навального не видел. Если сможете, буду благодарен, если прямо скажете, отправлять сейчас деньги или подождать».

Я задал вопрос тем, кто в ФБК хорошо знаком с этой ситуацией. Получил ответ дословно следующий: «Всё работает. Всё починили. Они арестовали конкретные суммы на конкретных счетах. Мы всё перенастроили и перенаправили». Так что вперед. И я могу, вернувшись с этой программы домой, сделать свое очередной пожертвование в ФБК и вам советую это сделать.

И, конечно, советую вам не забывать, если вы готовы жертвовать, если вы готовы делиться со своими доходами с людьми, которые работают на наши права, на защиту наших прав, не забывайте, пожалуйста, о тех, кто непосредственно обеспечивает инфраструктуру защиты во время этих протестов — ОВД-Инфо, например. Обязательно нужно помогать им деньгами. Адвокатам разного рода — «Агоре», «Общественному вердикту» — обязательно нужно помогать сейчас деньгами.

Вот на этом месте остановлюсь, потому что наше время кончилось. До будущей пятницы. Я Сергей Пархоменко. Всего хорошего! Завтра встретимся на проспекте Сахарова.