Суть событий - 2016-10-14
14 октября 2016 года
В эфире радиостанции «Эхо Москвы» - программа «Суть событий».
Эфир ведут Сергей Пархоменко, Ольга Бычкова.
О. Бычкова
―
21 час в Москве и 4 минуты. Добрый вечер, у микрофона Ольга Бычкова. И это программа «Суть событий». И на самом деле добрый вечер Сергею Пархоменко. Алло, привет тебе, ку-ку.
С. Пархоменко
―
Привет-привет!
О. Бычкова
―
Ну, что, давай мы прямо сейчас немедленно к «Сути событий» и перейдем.
С. Пархоменко
―
Подожди, скажи хоть про то, куда люди могут звонить, писать смски и прочее. Это же все полезные вещи.
О. Бычкова
―
Ну, хорошо, так и быть, только ради тебя расскажу, конечно.Смс-портал +7-985-970-45-45, в Твиттере аккаунт @vyzvon, для этих же целей. И все это для того чтобы писать свои вопросы, мнения, суждения в адрес Сергея Пархоменко, который хоть и находится в Вашингтоне, но при этом тоже все это может видеть так же, как и я.
Давай мы начнем с этого законопроекта о краткосрочных контрактах для военнослужащих. Это что такое – все для фронта, все для победы?
С. Пархоменко
―
Да, это очень-очень важная штука. Мне, конечно, что называется, везет как утопленнику с этими новостями в тот день, когда вот программа, вечно мне что-нибудь такое подбросят.Действительно только что внесен этот законопроект, я вот последние пару часов посвятил внимательному чтению и его самого, и того самого закона, к которому эти поправки. Эти поправки к закону о воинской обязанности и воинской службе.
С.Пархоменко: За месяц с человеком можно бог знает что сделать в армии
Немедленно все отреагировали одним простым способом: это вот чтобы люди могли ездить в Сирию. Ну, дорогие друзья, там нет слова «Сирия», и это не первый такой случай. Однажды уже была такая прекрасная история, она была, по-моему, в сентябре 2015 года, ровно год тому назад, Совет Федерации дал формальное разрешение – вы помните, что это было сделано за 10 минут единогласным голосованием и так далее – дал формальное разрешение на использование российских вооруженных сил за границей. Там не было слова «Сирия». Хотя все сказали, и во всех новостях было сказано, что Совет Федерации согласился на использование российской армии в Сирии.
Нет, он согласился на использование российской армии за границей, вообще за пределами Российской Федерации. И ровно здесь тоже в этом законопроекте, вот который лежит передо мной, речь идет о том, что предлагается заключать контракты и отправляться служить за пределами территории Российской Федерации либо для участия в походах кораблей – вот это то, что добавилось. Потому что на самом деле в российском законе о воинской обязанности и военной службе были эти статьи, и о том, что люди, находящиеся в запасе, могут заключать краткосрочные контракты, и о том, что люди, находящиеся даже на срочной службе, могут заключать контракты. Но и в одном, и в другом случае, там не было ни слова о службе за границей. Это добавилось.
И еще добавилась одна маленькая деталь, о которой скажу чуть ниже. Значит, прежде всего, прежде чем я к этому перейду, я скажу вот что. Что, конечно, самая тревожная и неприятная здесь вещь, это срочники. Потому что разговор о том, что, ну, это, в общем, человек, которому осталось всего месяц служить – послушайте, у нас вообще срок службы срочной в вооруженных силах Российской Федерации 12 месяцев, то есть, 1 год. И призывной возраст у нас наступает в 18 лет. То есть, человек, которому остался месяц до дембеля, что называется, вполне запросто может оказаться человеком, которому нет 19-ти еще, и уж гарантированно ему нет еще 20-ти, ну, или, там, в огромном-огромном большинстве случаев, потому что не так много людей оказывается в армии, скажем, после окончания высшего учебного заведения, и так далее, это более люди зрелые. Но большинство в армию попадают в течение своего 18-го года. Это означает, что либо до достижения 19-ти, либо до достижения 20-ти они уходят на дембель. За месяц до этого – ну, представьте себе, что можно сделать с человеком, который служит где-то в Чите, я не знаю, или в Сыктывкаре, вызвать его к командиру части и сказать: значит, так, парень, расписываешься вот тут и едешь… и дальше ему то ли сообщают, куда он едет, то ли не сообщают, куда он едет, то ли просто грузят его в вагон и везут куда-то, как скот. А он подписывает. А куда ему деваться? Ему еще месяц служить, а это значит, что месяц зависеть от этих людей. За месяц с человеком можно бог знает что сделать в армии, где у человека нет никаких прав, где он не докричится, не достучится, не доорется – попробуй докажи потом, какой зубной щеткой он какие гальюны там чистил.
И есть еще вторая добавка в этом законопроекте, чтобы уже с ним закончить, чрезвычайно мелкая, но интересная. Значит, убрали в обоих случаях, или, вернее, собираются убрать, поскольку это все-таки еще законопроект, он еще не принят. Собираются в обоих случаях – и в случае с отставниками, или, точнее, людьми в запасе, которые заключают краткосрочный контракт, чтобы служить за границей, и в случае со срочниками, которые заключают короткий контракт, чтобы служить за границей, убрали нижнюю границу срока.
Раньше было так: от полугода до года, а сейчас просто: до года. Что это означает? Это означает, что можно заключить контракт на конкретную операцию, например, диверсионную, что можно человека забросить на 3 дня, подписав с ним контракт на 3 дня, на то время, когда он реально будет в этой командировке.
Вот условно говоря, с людьми, которые сидели за рычагами вот того Бука, и за кнопками, и за радаром, и за пусковым устройством того Бука, с помощью которого был сбит, как мы теперь знаем, МН17 малазийский Боинг, вот сколько длилась их командировка? Несколько дней. Может быть, три дня. Пока они доехали от российской границы до этого Снежного, выстрелили и уехали обратно. Вот на это время можно было заключить с ними контракт.
То есть, это вещь чрезвычайная, это вещь, которая нужна в тех случаях, когда мы, Россия, находится в состоянии каких-то боевых действий, когда каждую секунду что-то может поменяться: сегодня нужен, завтра не нужен и так далее.
Я не знаю, совпало ли это случайно – в политике вообще не так много бывает случайных совпадений – но вчера или позавчера Путин внезапно во время инвестиционного форума под названием «Россия зовет» - не очень понятно, почему он об этом заговорил во время инвестиционного форума, причем здесь инвестиции? А, впрочем, несомненно причем – заговорил фактически о том, что, да, Россия готова признать свое присутствие, присутствие своих военных в Украине. Ну, понятно, что все это делается, как говорит один мой старый знакомый, говорит: это делается обинЯками. Вот обинЯки выглядели следующим образом. Мы вынуждены, - сказал Путин, - цитирую его дословно: мы вынуждены — я хочу подчеркнуть это, вынуждены были защищать русскоязычное население на Донбассе.
Ну, это старая песня, как известно, Россия и Крым аннексировала потому, что если бы она этого не сделала, то через 5 минут там была бы база НАТО, как мы знаем. Мы вынуждены были, мы были совершенно вынуждены – вот как-то невозможно было без этого никаким способом обойтись. И без участия в Восточной Украине тоже, как выясняется, обойтись невозможно.
Это первый шаг. Мы уже привыкли к тому, что такого рода заявления делаются методом отрезания коту хвоста в 10 приемов. Это первый шаг, потом будет второй. В конце концов, будет сказано: а мы же ведь, собственно, никогда и не отрицали, да, мы давно как-то про это разговариваем.
Действительно, Путин некоторое время тому назад уже говорил о том, что там присутствуют граждане России, которые решают некоторые вопросы, в том числе и военные. Ну, все-таки это не было такое отчетливое заявление.
И вот одновременно с этим появление этого законопроекта, причем, ну, это во многом символические вещи, потому что это первые законопроекты, которые отправляются новой Думе. Вот мы помним, что самый первый законопроект, который она получила, был по существу законопроект о том, что Америка виновата во всем, это был законопроект об отмене вот этой совместной деятельности, направленной на уничтожение оружейного плутония, и он сопровождался тем, что теперь в мире называется «ультиматум Путина». Только так это и формулируется, потому что это более важная вещь, не сама отмена этого уничтожения плутония, а то, вот как бы чем это объясняется и чем это сопровождается.
Ну, это было дней 10 уже тому назад, по-моему, все уже как-то с этим смирились, свыклись. И уже, кстати говоря, понятно, какая была реакция на этот ультиматум Путина, вот уже теперь можно про это говорить. Ответ никакой. Такая, я бы сказал, демонстративно-недоуменная, демонстративно-игнорирующая…
О. Бычкова
―
Ну, то есть, реакция была, но как-то она сразу вспыхнула и быстро закончилась, в информационном поле, по крайней мере.
С.Пархоменко: Какая была реакция на этот ультиматум Путина. Ответ никакой
С. Пархоменко
―
Была реакция самая нежелательная, я бы сказал, для Путина, самая нежелательная для авторов этого законопроекта – это была реакция по существу. Никто не стал обсуждать вот эти дополнительные обстоятельства, которые на самом деле не дополнительные, а гораздо более важные для авторов этого законопроекта. Ответ последовал по поводу плутония, и он заключался в следующем – ну, о’кей. Точка. Ну, о’кей – не хотите уничтожать плутоний? Ну, не будем уничтожать плутоний.А ультиматум остался без ответа.
Впрочем, он не только остался без ответа, но еще остался некоторый осадочек. Осадочек заключается в том, что к России прилипло слово «агрессор». Вот это образовалось, собственно, в течение последних двух недель, это стало таким обычным словосочетанием.
О. Бычкова
―
Это Алеппо в первую очередь.
С. Пархоменко
―
Да, я бы даже сказал, да, что в некоторых случаях, на мой взгляд, это слово употребляется не вполне уместно, чтобы не сказать, вообще неуместно. Потому что агрессор Россия в Украине, это правда, и вот, собственно, мы это видим, и Путин это подтверждает. И сейчас, если позволите, я поговорю про это еще немножко в некоторых подробностях.А что касается Сирии, то там, в том, что касается тех частей страны, которые сейчас подвергаются этим варварским бомбардировкам, там агрессор скорее – сирийское правительство. А Россия – страна, которая делает эту агрессию возможной. Но все-таки аккуратнее надо со словами. Я, например, когда сидел в зале, где происходили дебаты – так получилось, что я там оказался, в городе Сент-Луисе…
О. Бычкова
―
Ты потом еще расскажешь, да. Давай во второй половине программы расскажешь подробно.
С. Пархоменко
―
Я сейчас скажу только одну вещь, что когда я сидел там и слышал, как Хиллари говорит о России, что Россия – агрессор в Сирии, я, честно говоря, вздрогнул. Мне показалось, что это некоторый too much. Но это сегодня становится такими слипшимися понятиями. Вот это становится частью репутации России сегодня. И Россия зарабатывает эту репутацию не только в Сирии, которая сейчас очень в мире на виду, но зарабатывает ее, несомненно, в мире тоже.Я хочу напомнить, что в связи с этим еще одно произошло событие буквально на этих днях, пару дней тому назад. В ПАСЕ был формально утвержден – там есть такая процедура, утверждение доклада, в котором, в этом докладе, самое интересное – это его заголовок. Он называется: политические последствия российской агрессии в Украине.
То есть, это пробрасывается, пробалтывается уже как нечто совершенно само собой разумеющееся. Да, есть российская агрессия в Украине, не сепаратисты в Украине, не бандиты в Украине, не какие-то там повстанцы, я не знаю, борцы за свободу, защитники русского языка. Не это в Украине. А российская агрессия в Украине. Это сегодня стандартная мировая формулировка, которой Путин добился. И это его большая заслуга.
Я понимаю, конечно, что мне сейчас скажут, что, из этих, видите ли, докладов ПАСЕ ничего, собственно, не происходит. Ну, знаете, у нас есть много больших любителей коллекционировать всякие удивительные резолюции во всяких удивительных парламентских институтах европейских. Ну, там, я помню, что было, когда Сенат Франции, например, принял резолюцию, которая никого ни к чему не обязывала, а тоже была такой декларацией, обращением к правительству Франции, что, вот, давайте как-нибудь санкции смягчим или отменим, а то они наносят большой ущерб нашим сельскохозяйственным производителям.
Или, там, была смешная история, когда депутатский совет провинции Венето в Италии озаботился внезапно не тем, что у них там Венеция погружается в воды Венецианского залива со скоростью 2 сантиметра в год, или сколько там, а тем, что вот как-то тоже давайте как-нибудь санкции отменим.
Нашлось же огромное количество людей, которые прилежно как-то собрали этих, поймали, так сказать, этих тараканов, накололи их на булавочку и воткнули в свою коллекцию: вот у нас теперь есть вот эти две важнейшие резолюции.
Ребята, у вас еще есть вот что, у вас еще есть ПАСЕ, а раз ПАСЕ, два ПАСЕ, три ПАСЕ, восемь ПАСЕ, а потом продление санкций на год, которое мы видели только что. Ну, вот из этого оно и растет. Вот оно так и получается. Сначала европейские институты обсуждают и выдают какие-то то, что называется, «бессмысленные декларации», а потом принимают решение. Опираясь на что? На эти «бессмысленные декларации», собственно, и опираясь. А на что же еще-то? А зачем еще нужны эти доклады? Чтобы решения принимали те инстанции Европы, которые уполномочены принимать решения.
Я хочу вернуться к Восточной Украине, точнее, к ее окрестностям. Знаете, вспомнить свои собственные впечатления от поездок в те края, в частности, в Ростовскую область и так далее. Ну, послушайте, все-таки… или, скажем, Богородская область, которая тоже как-то недалеко от украинской границы находится. Ну, люди там живут, зная каждый день, как это происходит. Каждый день.
Я приехал в Ростов, или, там, в Таганрог. Мне говорят: а вот у нас здесь есть гипермаркет «Лента». А мы из гипермаркета «Лента» всегда знаем, когда приходит очередная бригада – уходит воевать в Украину и возвращается из Украины. Я говорю: а как вы знаете? – А очень просто: по очередям. Потому что когда они уходят, стоит огромная очередь людей в форме в кассу. Потому что они закупаются в дорогу: печенье какое-то, какие-то там леденцы – ну, что долго хранится, и чего охота как-то в пути погрызть. Ну, вот, значит они всякую ерунду – чипсы какие-то – вот они стоят огромной толпой и закупаются. Куда они закупаются? Да в поход они в Украину закупаются.
А когда они возвращаются – очередь стоит в банкомат, потому что им выдают эти вот командировочные по возвращении, тем, кто вернулся сам на своих ногах, не кого привезли в ящике, а кто вернулся своими ногами, тому полагаются деньги. И они быстро – почему-то у них такая манера, они на карточке их хранить не хотят, а им на карточку это складывают. А они, значит, их скорее обналичивают. И стоит огромная очередь в этом самом гипермаркете «Лента», стоит огромная очередь из людей, которые только что приехали. Поэтому мы всегда знаем, когда увезли туда, когда привезли обратно. Загляни, куда очередь стоит, и сразу поймешь.
Точно так же как регулярно происходят инструктажи со всякими колхозниками и фермерами тоже вот там по границам: значит, так, вы не видели на ваших полях никакой техники. Ну, да, ну, проехала, ну, колея осталась, ну, подавили вам всю капусту на этом поле – вы ее не видели. Ясно? Те кивают головами: ясно. Это происходит регулярно.
Или какое-нибудь северное городское кладбище возле Ростова, которое все утыкано последние два года какими-то странными холмиками с табличкой «НМ» - «НМ», «НМ», «НМ»…
Знаете, что такое «НМ»? Это «неизвестный мужчина». Откуда эти все неизвестные мужчины, которые появляются там снова и снова? В общем, люди же это видят, люди это знают, и эта ситуация хорошо на самом деле известна, и известен механизм этого.
С.Пархоменко: К России прилипло слово «агрессор»
Мне пришлось разговаривать с одним офицером некоторое время тому назад, одним довольно молодым парнем, который рассказывал мне, почему он хочет ехать в Сирию, а не хочет ехать в Украину. Вот ровно поэтому – потому что бумаг не дают. Потому что в Украину, - говорит он, - едут так: тебя переводят, ты соглашаешься на словах. Ты на словах соглашаешься. После чего ты получаешь приказ о переводе в одну из частей в городе Новочеркасске. В Новочеркасске и его окрестностях стоит несколько воинских частей. Тебя переводят туда – нормально, официально, по приказу. Ты прибываешь по новому месту службы – город Новочеркасск. И исчезаешь, проваливаешься сквозь землю, потому что дальше никаких бумаг. Дальше все на словах – тебе меняют форму, снимают с тебя погоны, нашивки, шевроны, знаки различия, отбирают у тебя документы, выдают тебе другие – все это на словах, никто с тобой не подписывает ни одной бумажки.
После этого тебе привозят твоих партизан, с которыми ты будешь воевать – я напомню, я говорил все-таки с офицером, который там должен командовать некоторым отрядом. Тебе привозят твоих партизан, ты с ними знакомишься, несколько дней проходишь с ними быстренько-быстренько какую-нибудь подготовочку и едешь воевать. И у тебя нет в руках ничего.
О. Бычкова
―
И ты превращаешься в «неизвестного мужчину» потом.
С. Пархоменко
―
И ты превращаешься в тень. А в конечном итоге у тебя есть шанс оказаться «неизвестным мужчиной», потому что у тебя нет ничего.В Сирии все не так. В Сирии ты нормально подписываешь контракт, бумагу, все на свете. Ну, вот тут кому-то пришло в голову – я думаю, кому-то из армейских юристов – что это все не очень законно в тех случаях, когда в Сирию отправляется не действующий контрактник, у которого уже есть контракт, а когда для этого специально заключается контракт либо с призывником, с человеком, который срочник, либо – ну, не призывником, а срочником именно, с тем, который находится на действительной военной службе призывной, или тем, кто находится в запасе.
Вот до сих пор это было незаконно, вот те бумаги, которые они подписывали. Особенно в тех случаях, когда это совсем короткая командировка в Сирию. Что, между прочим, работает в ряде случаев в том, что касается, во-первых, служащих, которые на кораблях, потому что они буквально на несколько недель уходят и возвращаются, там не проходит никакого полгода, они меньше полугода там оказываются. Ну, и летчиков это касается тоже, могут полететь и на несколько дней, как я понимаю.
Вот, так что все это приноровление к тому порядку, который есть сегодня, и к которому многие на самом деле уже привыкли, который есть фактическое обстоятельство нашей жизни.
И от этой истории я знаете, к чему бы перешел? К тому, что этот привычный военный вывих, который вот как-то постепенно, к нему все привыкают, постепенно он становится частью нашей жизни. Привычность его и рутинность его, она на самом деле очень обманчивая.
Вот последние несколько дней бесконечно, конечно, идет речь о каких-то таких истерических заявлениях то по поводу блокадной пайки хлеба, которая почему-то должна выдаваться в случае войны. Кстати, я тут читал несколько прекрасных текстов от людей, которые живут в Петербурге сегодня, которые читают эти распоряжения Полтавченко, петербургского градоначальника, и задаются вопросом: а почему Полтавченко считает, что во время войны обязательно будет блокада? Обязательно будет вот это сожжение складов с продовольствием, вот этот искусственный голод, вот это перекрытие Дороги жизни? Это обязательно? А нельзя войну вести в современных условиях без этого? Чтобы не оказывалось, что город оказывается в таком катастрофическом состоянии, когда надо выдавать какие-то граммы хлеба и пытаться на этом выжить. По-моему, замечательный писатель и сценарист Вадим Жук написал об этом такой очень впечатляющий текст. А, впрочем, может быть не он… Ну, кто-то из Петербурга – мне показалось, что он.
О. Бычкова
―
Они уже на самом деле сделали заявления какие-то, что это просто расчеты для чрезвычайных ситуаций и так далее. Стратегические запасы, всякое разное.
С. Пархоменко
―
Хорошо. Они не это имели в виду. Люди, которые устраивали учения с этими системами оповещения, сиренами и бомбоубежищами, они тоже не это имели в виду…
О. Бычкова
―
В Питере каждый год такое проходит, как я обнаружила в прошлом году, проводя время в Питере.
С. Пархоменко
―
Но это же происходило не только в Питере. В этот-то раз это происходило не только в Питере, но и в других городах, как я понимаю. Но точно это имеют в виду те, кто заняты организацией не вот этого вот, а те, кто заняты организацией реальных армейских операций. Даже в микроминиатюре, вот такой армейской операции, которая состоит из одного самолета, который пролетает в трех метрах над палубой какого-нибудь корабля, там, в водах возле Норвегии или Швеции. Или истребителя, который подлетает на несколько метров к американскому штурмовику в Сирии.Вот люди, которые планируют это, вот сказать, что это может быть самодеятельностью конкретного офицера, который: а, я немножечко похулиганю тут, покуражусь, тут покувыркаюсь у них над палубой. Вот в это я не поверю ни за что. Прежде всего потому, что, как это ни парадоксально звучит, люди, которые служат в армии – у меня много таких знакомых – это люди очень отважные, но в административном смысле очень трусливые. И в них годами воспитывают это – ты можешь все что угодно делать, ты можешь прыгнуть из окна третьего этажа на спор и не побояться этого, но не дай тебе бог что-нибудь передвинуть с места на место без спросу – двадцать раз спроси…
С.Пархоменко: Почему Полтавченко считает, что во время войны обязательно будет блокада?
О. Бычкова
―
Это армейская дисциплина, понятно. А если это вот такое не ухарство, тогда это что, собственно говоря, и для чего?
С. Пархоменко
―
Это называется операция устрашения. Во всех учебниках военного дела это называется психологическое давление. Это называется эскалация международной напряженности. Знаете, вот есть такой термин из брежневских времен, кто тогда успел хоть немножечко пожить – я был школьником в то время, и то у меня где-то глубоко-глубоко в башке сидит эта формулировка: эскалация международной напряженности.
О. Бычкова
―
Да-да.
С. Пархоменко
―
Но только одна маленькая деталь: в этой формулировке сегодня есть одно лишнее слово, это слово «международной». Это эскалация напряженности. Точка. Это эскалация, если хотите, внутренней напряженности, потому что все это устроено для внутреннего потребления. Вот этот самолет, который кувыркается над палубой какого-нибудь натовского эсминца или фрегата, он не на них пытается произвести впечатление. Он на нас с вами пытается произвести впечатление. Это все устроено для программы «Время».
О. Бычкова
―
Чтобы что?
С. Пархоменко
―
Чтобы продемонстрировать, что мы на переднем краю, что мы уже на фронте, что мы уже в кольце врагов. Что мы уже в состоянии прямого столкновения. Что враг уже у ворот, он уже подступил, он уже здесь. И чтобы вы поверили, дорогие друзья, в то, что если Крым не занять, то через 5 минут будет натовская база.Я хорошо помню, какие происходили чудовищные скандалы внутри структур НАТО, когда к ним подключали новые восточно-европейские государства, как НАТО, большая его часть, не хотел это, потому что это адская головная боль. Потому что не подходят пистолеты на заправочных станциях к горловинам натовских баков, их надо менять по всей стране. По всей Румынии, там, грубо говоря, или по всей Эстонии. Огромное количество какой-то мелкой технической кошмарной дребедени…
О. Бычкова
―
Давай на слове «дребедень» мы сделаем сейчас паузу, новости, небольшая реклама и после про дребедень же и продолжим.Это программа «Суть событий» с Сергеем Пархоменко.
НОВОСТИ
О. Бычкова: 21
―
35 в Москве, мы продолжаем программу «Суть событий» с Сергеем Пархоменко.
С. Пархоменко
―
Я по-прежнему тут, никуда не девался за это время.
О. Бычкова
―
Да, ну что, мы остановились, собственно, на дребедени, пропаганде и международной обстановке.
С. Пархоменко
―
Да, что пропаганда пропагандой, а есть какие-то реальные обстоятельства, которые хорошо бы иметь в виду.Вот некоторое время тому назад я читал чудесную книжку такого профессора, он вообще первоначально украинец, но много лет уже живет в Соединенных Штатах, его зовут Сергей Плохий. Он написал замечательную книжку под названием «Последняя империя», по-русски она называется. На мой взгляд, не самое удачное название, потому что это не последняя империя, а конец империи.
Это последние несколько месяцев жизни Советского Союза. Он подробнейшим образом описывает историю вот того, что принято в пропагандистских целях называть распадом Советского Союза. И он описывает, до какой степени Буш-старший, например, и вся американская администрация, и все НАТО, и все их европейские союзники не хотели никакого распада Советского Союза.
Как они этого боялись, как они пытались помочь Горбачеву что-нибудь удержать. Как они надеялись, что с помощью союзного договора что-нибудь все-таки получится. Как они ездили в Киев и умоляли тогдашнее украинское руководство как-то утихомириться, и не лезть, и не торопить события, и договориться с Горбачевым и так далее и так далее. Как они, в общем, довольно неприязненно относились к Ельцину, от которого в этом смысле все зло, как они считали, поскольку он противостоит Горбачеву и так далее.
О. Бычкова
―
А чего это они такие добренькие-то были?
С. Пархоменко
―
А они не добренькие. Они хотели иметь перед собой одного собеседника, одного конкретного человека, а не банду каких-то сумасшедших, как они тогда говорили. Они не хотели вот этих разговоров за коллективными круглыми столами. Они хотели иметь одного, кого хотите – партнера, противника, оппонента, союзника…
О. Бычкова
―
Как привыкли.
С. Пархоменко
―
Да. Потому что так удобнее, так естественнее, так понятно, как-нибудь всегда можно договориться о чем угодно.Ровно это же самое происходит с расширением НАТО. Давайте все-таки отдавать себе отчет в этом, что, да, несомненно, НАТО – агрессивный военный блок, но НАТО не хочет никуда продвигаться, потому что это ему очень сложно, потому что это не нужно в современных условиях, имея современное оружие, не важно, будут они стрелять, поставив это на чешской границе или еще на немецкой границе – разница в несколько сот километров не имеет значения. И не имеет значения, сколько оттуда ехать. И не имеет значения, сколько оттуда плыть. Все равно долетишь за несколько минут. Если это делается, то это делается с какими-то другими целями, как в свое время они подвигали какие-то пусковые установки, потому что там на Среднем Востоке все очень возбухало – всякий Иран и всякое такое, понятно было, что удобнее каким-то образом оттуда перехватывать.
Так что, на самом деле надо понимать, что помимо всего этого мелкого дребезга, который мы видим сейчас, есть еще какие-то более общие обстоятельства. И одно общее обстоятельство, про которое хорошо бы помнить, это есть такой закон, так сказать, усложнения системы – чем система сложнее, тем больше она предрасположена к разного рода сбоям. Чем больше этих контактов, так называемых, не боевых еще, слава богу, а вот этих пока визуальных, так скажем, чем ближе подлетает одно к другому, чем ближе подвозят одно к другому, чем чаще кто-то высовывается из окопа и показывает язык – вот чем больше этого всего происходит, тем больше шансов, что однажды что-нибудь за что-нибудь зацепится, щелкнет и отвалится. И будет чрезвычайно нехорошо.
С.Пархоменко: НАТО – агрессивный военный блок, но НАТО не хочет никуда продвигаться
Вот я вспоминаю одну из самых ярких историй, которую мне когда-либо рассказывали всякие мои коллеги, которые занимаются международной дипломатией и так далее, прекрасную историю, которую описал Строуб Толботт в своей книжке воспоминаний. Был такой – многие, наверное, его уже забыли – был такой замечательный персонаж, замечательный своей известностью, он был заместитель государственного секретаря при Клинтоне, он был его ближайший приятель и школьный друг, и вот он был заместителем госсекретаря, грубо говоря, заместителем министра иностранных дел американского, ответственным ровно вот за советское и российское направление. Все знал про Советский Союз, Россию, свободно говорил по-русски и так далее.
Он написал книжку, когда ушел – он не на пенсии еще – на научную работу, вот он сейчас руководит одним из крупных исследовательских фондов в Соединенных Штатах. И он описал случай 2001 года, очень поздний.
История про то, как уже во времена Путина – уже 2001 год, Путин уже президент, Сергей Иванов уже министр обороны. И вот однажды он, Строуб Толботт, приходит домой после тяжелого рабочего дня, и тем не менее, включает свой домашний компьютер, для того чтобы там посмотреть какую-то почту и сделать какие-то последние дела или там какую-то личную переписку, потому что, ну, по большей части, конечно, нельзя с домашнего компьютера переписываться.
И он открывает почту, и он видит письмо, заголовок письма, и он видит, что это письмо от Сергея Иванова. На домашнюю почту. И он пишет: это был самый страшный момент в моей жизни, потому что я не мог себя заставить открыть это письмо. Потому что я понимал, что в этом письме. В этом письме написано: извините, мы нечаянно выстрелили. Ну, что еще может на домашнюю почту мне писать министр обороны России? Только это – что, извините, мы бросили валенок на пульт, и вот, извините, оно уже летит к вам. Пожалуйста, мы не хотели, мы нечаянно! Вот что будет написано в этом письме.
И вот он сидел, положив руки по две стороны от клавиатуры, и не мог открыть это письмо, потому что он понимал, что конец света наступил. Потом он открыл это письмо, и выяснилось, то это одна его приятельница и коллега, которая замужем за человеком по имени Сергей Иванов – это совершенно другой Сергей Иванов – пишет ему: дорогой Строуб, извините, у меня сломался компьютер, поэтому я вам пишу с почты своего мужа. И дальше там какая-то обычная дружеская переписка.
Вот жизнь в этих обстоятельствах, она всему миру очень надоела. По всей видимости, к этому пытается совершенно осознанно вернуться сегодня президент Путин и Россия в целом. Поэтому когда говорят о том, что Путину не дают покоя лавры Сталина, я в это не очень верю. Мне кажется, что ему не дают покоя лавры Брежнева. Потому что ему хочется сделаться отцом новой разрядки. Вот он хочет сначала придушить, а потом приотпустить. Мне кажется, что он видит свой триумф – вот что-нибудь такое в духе мая 1972 года, когда Брежнев – не помню с кем, кажется, с Картером, подписывал ОСВ-1. Вот что-нибудь такое ему хочется, потому что в этот момент все встают, все рукоплещут и говорят: нет, ну, он все-таки хороший! Ну, все-таки он… ну, все-таки мы должны отдать ему должное. Ну, все-таки это человек, который сделал большой шаг вперед…
Как говорили про презренного и ненавистного всем Брежнева, про которого сколько уже, невозможно больше его видеть к тому моменту. Хотя впереди было еще много лет, это был всего только 72-й год, то есть, прошло всего 8 лет с того момента, как Брежнев сел на этот стул. Уже как-то было всем его достаточно.
По-моему, Путин хочет этого. Он близок ведь к тому, чтобы победить Брежнева во всех отношениях. Ему год всего остался, для того чтобы побить его рекорд правления. Вот Брежнев сидел 18 лет во главе Советского Союза, а Путин – 17 лет, сейчас вот кончается, 1 января 2017 года будет 17 лет, как он сидит на этом стуле. И у него есть, конечно, большие шансы просидеть еще один год и сказать: ну, Брежнев, я тебя пересидел. По-моему, это вот часть того же. А тактике придушить-отпустить, придушить-отпустить, придушить-отпустить, потому что когда отпускаешь – сразу облегчение, его известно, кто научил, называлось наезд – откат, наезд – откат. Помните чье это?
О. Бычкова
―
Чье это?
С. Пархоменко
―
Березовского. Его любимая тактика. Он много раз про это говорил, очень всем хвалился, что это вещь, которая очень хорошо работает, что если хочешь сделать человеку что-нибудь хорошее, сначала сделай ему что-нибудь плохое. Ну, это в конце концов старинный еврейский анекдот про «купи козу». Сначала купи козу, потому продай козу и поймешь, что жизнь прекрасна. После того, как ты ее продал и освободился от нее.Ну, это такое политическое «купи козу», которое происходит сегодня, и мы своими глазами это наблюдаем. Ну, старается человек. Вот история с не поездкой во Францию. Как она смотрится отсюда, как она воспринимается. Вот я разговаривал здесь с кадровыми дипломатами, совершенно по другому поводу с ними встретившись, как раз это было в тот день, когда эта вся история с отказом поездки во Францию. Что они про это говорят? Говорят: позор. – Почему позор, кому позор? Путину позор? – Да нет, не Путину позор – дипломатам вашим позор. Ну, как так можно? Это все на уровне третьего секретаря посольства решается, – говорят они, не отдавая себе отчет в том, что, собственно, как это выглядит в России. Они говорят: ну, как так можно не договориться на сто процентов, будешь ты открывать культурный центр или не будешь открывать культурный центр, приедет туда президент принимающей стороны или не приедет с тобой вместе открывать… Ну, это же маленькие посольские чиновнички этим занимаются и договариваются об этом. – Говорят мне эти дипломаты.
Им в голову не приходит, что так бывает, что мимо МИДа, мимо посольства, мимо всех этих чиновников и в конечном итоге мимо министра иностранных дел президент может вот такое проделать, а министр иностранных дел после этого не уходит в отставку.
Ну, в эту секунду, когда это произошло, Лавров должен был встать и сказать: извините, ребята, я пошел. Ну, так нельзя, вы меня тут во что превратили? Я спланировал государственный визит, вы его в последний момент отменили, потому что кто-то не придет открывать вместе с вами культурный центр. Я пошел.
Ну, это то, что называется, порча кадров, то, что происходит в России уже достаточно давно. Когда значительное количество хороших профессионалов превращаются в результате службы вот в таких обстоятельствах на этих людей и с этими задачами превращаются в абсолютную такую профессиональную жижу.
То, что произошло с Лавровым, потому что в сущности он работает сегодня заместителем Марии Захаровой. Вот есть яркий персонаж Мария Захарова, которая, несомненно, является руководителем российского МИДа сегодня и делает самые важные и самые нужные для страны вещи. Вот, столько, сколько она как-то полезного делает для сегодняшней путинской России в мире, никто больше не делает, она там самая главная. У нее есть заместитель, называется Сергей Лавров.
О. Бычкова
―
Нет, но Сергей Лавров тут отжег в интервью Кристиан Аманпур.
С. Пархоменко
―
Да, вот именно.
О. Бычкова
―
Про выборы.
С. Пархоменко
―
Посмотрев немножко, как устроен Твиттер Захаровой и послушав ее и как-то потренировавшись перед зеркалом, начинает рассказывать про то, что, очень много в вашей избирательной кампании пиписек - говорит он. Министр иностранных дел России. И что остается Аманпур? Аманпур начинает ржать. Она над чем ржет в эту минуту? Над словом «пиписька», которое она услышала? Или над тем, что она своими глазами увидела ситуацию, когда перед ней вот в луже собственного этого лежит министр иностранных дел России? Она не ожидала этого увидеть никогда, этого зрелища вблизи себя.Кто это сделал? Это сделали люди, которые вот ставят на нажал-отпустил, нажал-отпустил, нажал-отпустил, и у которых мечта – оказаться снова в 72-м году, подписывающими ОСВ-1.
Это приводит, несомненно… мы живем в сложную технологическую эпоху, это, несомненно, приводит к эксцессам техники, и мы это увидим своими глазами, абсолютно точно, вот нет никаких сомнений, что кто-нибудь куда-нибудь выстрелит, кто-нибудь куда-нибудь не туда упадет, кто-нибудь за что-нибудь зацепится и кто-нибудь что-нибудь где-нибудь ляпнет такого, от чего оно там взорвется.
О. Бычкова
―
Прямо не накаркай, вот…
С. Пархоменко
―
А тут каркай – не каркай, а что тут каркать или не каркать? А как это может быть иначе? В тот момент, когда Буки начали ездить в Украину… мы же знаем и понимаем теперь, что это не первый и, возможно, даже не последний Бук, который туда съездил. И начали там ездить, и начали там стоять, и начали оттуда стрелять – ну, с этого момента было понятно, что рано или поздно они выстрелят не туда, как они и выстрелили. И нам останется только говорить: они специально сбили гражданский самолет, или они нечаянно сбили гражданский самолет, или они просто дебилы, что ракета летела несколько минут, и они видели, куда она летит, и они ее не взорвали в пути. Это что было? А это было раньше предопределено, когда они начали туда гонять эти Буки.И то же самое, между прочим, происходит не только с техникой, но и происходит с людьми.
Вот на этой неделе произошла омерзительная совершенно история, которая, конечно, все-таки… просто так забыть ее неправильно, нельзя сделать вид, что этого не было. Когда вот устроили эту провокацию у дверей Музея ГУЛАГа.
О. Бычкова
―
С Солженицыным, ты имеешь в виду?
С. Пархоменко
―
Да. С Солженицыным, с этим плакатом, этим, так сказать, висельником, которого они изобразили и так далее.Ну, история Солженицына – сложная история, и особенно то, что он там делал в последние годы своей жизни, и вот эти поцелуи взасос с Путиным, которые у него происходили, и вот это бесконечное принятие разного рода почестей, которые он здесь получил – ну, не очень хочется это вспоминать. Но тем не менее. Хорошо, о’кей – Солженицын – великий человек. Несомненно. Солженицын написал «Архипелаг ГУЛАГ». И вот это изображение его в виде висельника – не за то, что он принимал от Путина государственные награды, земельные участки и всякое такое прочее, а за то, что он написал «Архипелаг ГУЛАГ». Это вот что ему вспомнили.
И люди, которые это сделали, они что, имели в виду Музей ГУЛАГа? Да нет, они «Мемориал» имели в виду, но они не в курсе, что Музей ГУЛАГа к «Мемориалу» не имеет отношения. Они слышали звон, но они не знают, что Музей ГУЛАГа – это государственное учреждение, которое все от начала до конца сделано московской мэрией главным образом, и что оно чрезвычайно лояльно и аккуратно, и, что называется, ни в чем не замечено.
Но им показалось, что это какой-то кусок «Мемориала». И ровно так же, как они сегодня каждый день стоят у дверей офиса «Мемориала» и что-нибудь отвратительное там демонстрируют, ровно так же они решили как-то сказать свое веское слово здесь, потому что им показалось, что это тоже «Мемориал».
О. Бычкова
―
А почему им показалось, что это «Мемориал»? Ну, понятно, что как бы тематически, там, люди так думают, да.
С. Пархоменко
―
Потому что слышали звон, да не знают, где он. Потому что это все одна сатана для них. Потому что это все для них вот одна компания. Вот сейчас мы им покажем. Они же не разбирают этих оттенков. И они бесконечно что-то там, непрерывно что-то снимают, непрерывно куда-то вламываются вместе с НТВ, и бесконечно генерируют какие-то чудовищные слухи: сейчас «Мемориал» в полном составе весь уедет в Прагу. Я уже такое слышал. Кто, куда уедет, что вы выдумываете? Там архивы, коллекции, работа, все это продолжается здесь, все это…Ну да, у них наступила новая ужасная жизнь, потому что они вынуждены половину своего времени употреблять на участие в разного рода следственных действиях, потому что их бесконечно таскают теперь и бесконечно сейчас будут штрафовать, и это будет кошмар-кошмар. Но они работают, люди заняты там делом. А эти придумали вот такую вот историю. Им заказывал кто-нибудь? Нет. Им кто-нибудь приказывал? Нет. Кто-нибудь их специально как-то науськивал? Нет, они сами.
О. Бычкова
―
Но мы не знаем тоже этого.
С. Пархоменко
―
Да нет. А зачем? А кому это надо? Это та же история, что с Чечней. Вот это вот бешеное вращение глазами каждый раз, когда кто-нибудь что-нибудь позволит себе сказать не вполне восторженное по поводу вот нашего прекрасного вождя. Кто-нибудь эти вращающиеся глаза заказывает? Нет. Это называется эксцесс исполнителя. А потом приходится как-то в общем от этого отгребать, потому что дело зашло слишком глубоко. Так это, в сущности, и происходит.И вот эти эксцессы, они бывают на очень разных уровнях. Они бывают на человеческом уровне, на техническом уровне, на политическом уровне.
О. Бычкова
―
У нас осталось меньше пяти минут, давай все-таки успеем про Трампа, дебаты и американские выборы.
С. Пархоменко
―
Да. Я пережил сильные чувства, потому что так получилось, что мои друзья раздобыли мне возможность поехать в город Сент-Луис, сам по себе прекрасный, тот самый, где всякий блюз, джаз и прочее, рождался. Но он теперь знаменит тем, что в нем произошли дебаты между Трампом и Хиллари.И я был там в зале, это был спортзал тамошнего университета, надо сказать, очень скромное помещение, которое как-то переоборудовали под эту самую съемку. Сидело примерно две с половиной тысячи человек в невероятном напряжении, в невероятном молчании, потому что, конечно, это – ну, я просто такого никогда не видел напряжения в зале. Вот чтобы до такой степени люди были сосредоточены на том, что происходит, на понимании важности того, что происходит.
Хотя уровень разговора, который был там, просто чудовищный. И я потом много разговаривал с разными своими знакомыми здесь – самое часто встречающееся слово – стыд. Стыд за то, что на этом уровне происходит, как они говорят, борьба за самый главный офис в мире. Ну, да, они так к этому относятся. Они считают, что это самый высоко расположенный кабинет на свете, и, наверное, это действительно так и есть. И вот борются с ним вот таким вот способом – с помощью слов на букву «п» и всякого прочего.
Там, кстати, Трамп попытался взорвать большую бомбу, привести туда, прямо на сцену вывести людей, точнее, женщин четырех, которые говорят, что они подверглись насилию со стороны Клинтона.
И вот ровно как в рассказе Марка Твена «Как меня выбирали в губернаторы», они с криками «папа, папа!» должны были там на сцене броситься к Клинтону, Клинтон должен был от них убегать, вероятно, должна была произойти какая-то драка… В общем, расчет происходил в этом. Это ровно за 3 минуты до начала сумели предотвратить, женщин этих туда не пустить, посадить их на трибуну. Но все знали, что это должно было сейчас произойти, и, конечно, напряжение было совершенно чудовищное.
И было много неточных слов, сказал бы я. И значительное количество неточных слов было сказано про Россию, вот там Россию назвали агрессором, Россию назвали врагом. Россией кидаются сегодня, как комком грязи один в другого. И самое ужасное обвинение, это: вы хвалили Путина. Это когда накал достигает максимума, то начинается: я хвалил Путина?! Нет, это ты хвалил…
О. Бычкова
―
Он уже отмазывается от этого всего.
С. Пархоменко
―
Отмазывается, отмазывается.
О. Бычкова
―
Со страшной силой.
С. Пархоменко
―
Конечно. Я? Нет, нет, никогда! Ни за что! Я не хвалил Путина, нет, только не это, пожалуйста!Между тем вышло уже теперь официальное заявление министерства национальной безопасности – так по-русски это переводится – это большая самая мощная американская спецслужба, которая заявила: да, у нас есть доказательства, что взломы вот этого Национального центра демократов были осуществлены, как они говорят, по прямому указанию российской власти, - говорят они.
С.Пархоменко: Уровень разговора (дебаты в США), который был там, просто чудовищный. Стыд
И интересно, что они дифференцируют, они говорят, что это по указанию, а вот, например, попытки взломов системы учета избирателей, которые тоже происходили с территории России – нет, не по указанию российской власти. Так что, есть какие-то тонкие детали, но, в общем, сегодня они прямо говорят: Россия пытается быть участником американских выборов, Россия пытается влезть. Пока ни к чему хорошему для того, за кого, как это теперь принято говорить, «топит» Россия, то есть, за кого она болеет и кого она пытается протолкнуть в американские президенты, то есть, за Трампа, это абсолютно очевидно. Можно послушать, там, любых официальных лиц российских, они, в общем, этого не скрывают, что фаворитом Москвы сегодня является Трамп. Значит, у него осталось примерно 15% вероятности успеха. Вот, 85%...
О. Бычкова
―
А у тебя осталось примерно 16 секунд.
С. Пархоменко
―
Да, у меня осталось 16 секунд, чтобы сказать, что на этом фронте единственное, что существенное за это время произошло, что Хиллари получила еще один штат, штат Аризону перетащила на свою сторону, и вот у нее стало 85% - не голосов, а 85% вероятности здесь выиграть. И мы в очередной раз видим, что российская попытка куда-то влезть и в чем-то вот таким способом поучаствовать, осуществить это, как кто-то сказал, родовспоможение с помощью телеграфного столба.
О. Бычкова
―
Ну, да, пока получается наоборот.
С. Пархоменко
―
Да, пока получается ровно наоборот.
О. Бычкова
―
Все, через неделю еще расскажешь, может быть, нам об этом. Это была программа «Суть событий»…
С. Пархоменко
―
Спасибо, счастливо.
О. Бычкова
―
… с Сергеем Пархоменко.
С. Пархоменко
―
Через неделю – осталось совсем чуть-чуть. Счастливо.
О. Бычкова
―
Пока-пока.
С. Пархоменко
―
Пока!