Суть событий - 2014-11-21

С. Пархоменко

Ну что, конечно, и в вопросах, которые я тут получал заранее, и вот сейчас в смсках меня просят вернуться к тому большому, я бы сказал, разбирательству и большим спорам и дискуссиям, которые развернулись вокруг собственно радиостанции «Эхо Москвы» на прошлой неделе и вокруг всяких драматических перипетий, встреч с представителями акционеров и так далее и так далее. Не буду этого делать, подробно не буду к этому возвращаться, ну, хотя бы потому, что я уже убил на это одну целую программу свою предыдущую, мне ужасно жалко. На той неделе, когда это произошло, было множество всяких событий, я собирался о них говорить, и я думаю, что и вам интересно было бы их все вспомнить, но нет, вот тогда как-то казалось, что ничего важнее этого нету.

Я и сейчас думаю, что это важно. Так что, нет, не буду я погружаться снова в эти перипетии, скажу только самое общее свое мнение, которое заключается в том, что все-таки я призываю вас не относиться к этим разбирательствам слишком буквально. То, что происходит на ваших глазах, происходит не потому, что кто-то имеет претензии к какой-то фразе, сказанной кем-то, к какому-то, не знаю, посту в социальной сети или к какому-то конкретному журналисту, или к какому-то сюжету, который обсуждался на «Эхе Москвы». И не тем это даже объясняется, что есть какой-то администратор или акционер, который обладает какими-то специальными человеческими качествами и специальным отношением к «Вокруг света». Нет, то, что вы видите… «Вокруг света» - хорошая оговорка. Я все продолжаю числить себя человеком из «Вокруг света». «Эхо Москвы», конечно.

Так вот, то, что вы видите – это просто отражение большого серьезного противостояния, противостояния между теми, кто считает, что свобода слова важна, кто считает, что пресса должна быть независима, что люди должны говорить свободно, и теми, кто говорит, что это все нам не свойственно, это все лишнее, это все людям не нужно. Надо сказать, что в этих словах много правды. Вот, может быть, вы удивитесь тому, что я сейчас скажу, но действительно в конечном итоге все объясняется не только тем, что есть какие-то плохие мальчики, которые как-то хотят кого-то обидеть или которые хотят расправиться с журналистами и с прессой, потому что они считают, что это прямая угроза их власти, а еще и потому, что люди в России, население России, народ в России, не побоюсь этого слова, в свое время и на протяжении достаточно долгого времени и до сих пор не считает свободу слова предметом первой необходимости.

Я много раз здесь про это говорил по разным поводам. Люди в свое время легко отдали эту свободу, люди в свое время, наши с вами соотечественники здесь, в России, хладнокровно отнеслись к тому, то у них прессу, свободное слово, свободно циркулирующую информацию отбирают. Они посмотрели на это на все, пожали плечами и сказали: да, в общем, не больно и хотелось.

И сегодня мы видим, как только тогда, когда человек просто лбом ударяется о какие-то вот такие проблемы, когда у него что-нибудь отнимают, когда его откуда-нибудь выгоняют, когда его лишают его прав, когда его дискриминируют, когда он видит, что к нему относятся как к обслуживающему власть персоналу, вот тогда человек вскакивает и с криками «а где же, а где же здесь журналисты, где же здесь газеты, телекомпании, радиостанции, где же это все, что про меня напишет, скажет, снимет и покажет – где вот это все?» Человек начинает бегать в отчаянии и не понимает, что ничего этого уже нет.

Вот, знаете, достаточно провести полчаса в любом российском суде, для того чтобы увидеть эти сцены, как человек выбегает из зала суда, держась за голову и с криками: это невообразимо, это невозможно, в это нельзя поверить, это не суд, это какое-то безумие, здесь вообще не обращают внимания ни на какие аргументы, здесь судят непонятно по каким законам, здесь плюют на закон – скорее кто-нибудь напишите об этом! Где тот человек, которому я могу про это рассказать, и который донесет это до всех, и вот тогда народ вокруг поднимется и защитит меня? Нет такого человека, вы в свое время от него отказались. Вы его прогнали, вы его не защитили тогда, когда он нуждался в вашей защите, вы его не поддержали тогда, когда он хотел, чтобы вы его поддерживали. А теперь вы ищите его помощи – ее нет.

Вот я сегодня разговаривал с одной своей старой знакомой по поводу, ну, такому, конечно, гораздо более мягкому, чем многое, что нас окружает – вроде никого не убивают, не режут, не насилуют, нет никакой, так сказать, кровь не льется никуда и кости не хрустят, но вот, скажем, огромное количество московских художников сейчас, сегодня на глазах у нас лишаются своих мастерских.

Вот люди там много лет занимали какие-то помещения, чаще всего очень скромные, чаще всего совершенно не пригодные ни для чего больше: ни для жизни, ни для коммерции. Бросовые, прямо скажем: подвалы, чердаки какие-то, мансарды и так далее. Сегодня это все кому-то понадобилось, сегодня это все товар. И вот их просто хладнокровно выкидывают на улицу. И вот они ходят как-то по городу и спрашивают: а где здесь пресса? А где здесь люди, которые напишут об этом? А где здесь люди, которым мы можем объяснить, как нам это важно и как вообще для вас важно, чтобы в городе были художники, чтобы у них было какое-то творческое пространство, чтобы им было, где расставить свои мольберты и там хранить свою глину для скульптуры, я не знаю, или ткани для вышивки аппликаций. Нету, некуда им пойти и не о чем им разговаривать.

И то же самое происходит с врачами, которые выходят на улицу в отчаянии, когда вдруг выясняется, что есть какие-то совершено безумные идеи выполнения этих самых знаменитых путинских приказов. А где вот это, где вся вот эта пресса, - спрашивают они, - которая вот сейчас соберется и сейчас начнет здесь с нами разговаривать? Да вы же сами ее, что называется, распустили. Распустили не в том смысле, что дали ей волю, а распустили – дескать, идите, не нужны, обойдемся без вас, не нуждаемся. Вот нуждаетесь теперь.

Если прокурор хочет продвигаться по службе, то должен защищать диссертации: сначала кандидатскую, потом докторскую

Вот часть этой истории – это все, что происходит вокруг «Эха Москвы» в целом. И поэтому, кстати, это важно, и поэтому стоит про это разговаривать. Не потому, что это кусок хлеба и работа для, не знаю, там, ста человек, не потому, что это целая институция внутри российской прессы, не потому, что какие-то сентиментальные чувства и так далее, а потому, что это один из последних оставшихся в России действующих, эффективно работающих элементов разрушенной вами, дорогие радиослушатели, в том числе, прислушайтесь к этому и вспомните, как это было.

Конечно, раз вы слушаете «Эхо Москвы», значит, вы в этом смысле как-то понадежнее, я понимаю, да, конечно, вы попонятливее и к вам, наверное, этот упрек относится в меньшей степени, чем ко многим нашим с вами соотечественникам и ко многим московским горожанам, скажем, и так далее. Но, тем не менее, если бы российское население таким образом к этому не относилось, наверное, сегодня этих проблем бы не было. И не у нас не было бы этих проблем, не у журналистов не было бы этих проблем, а не было бы вот этого отчаяния у всех тех, кто рано или поздно обнаруживает, что чего-то очень важного рядом не хватает, куда-то оно делось.

Вот. Я на этом эту тему завершу, ни в какие подробности я влезать не буду и перейду к теме близкой, тем более что она мне как-то очень дорога, я сам к этому имею непосредственное отношение.

Вот один из наших слушателей здесь в вопросах, которые я получил по интернету, подписывается он Имо, этот человек, спрашивает: «Что-то ничего давно от вас не слышно о деятельности «Диссернета». Уделите, пожалуйста, немного времени этой теме». Ну, вот сегодня, конечно, самый день для того, чтобы уделить немного времени этой теме. Сегодня действительно, так сказать, стало публично известным, стало таким официально подтвержденным очень важное событие.

Вы, может быть, читали или слышали уже в новостях «Эха Москвы», что Министерство образования и науки объявило о том, что происходит довольно серьезная то, что они назвали ротацией. Ну, хорошо, назовем это тоже ротацией – я бы назвал это чисткой, если честно, ну, это мое субъективное мнение – в очень важном таком институте всей нашей научной системы. Имеются в виду экспертные советы при ВАК, при Высшей аттестационной комиссии. Что такое эти экспертные советы? Это такая высшая арбитражная аттестационная инстанция в каждой отдельной науке. Вот у биологов есть свой экспертный совет, у филологов – свой, у психологов – свой, у историков – свой. В каждой науке есть вот такой экспертный совет, и предполагается, что это самые авторитетные, самые ответственные люди, которые работают в этой науке, вот им доверили в каких-то конфликтных ситуациях решать, кто прав, кто виноват, и присуждать разного рода, так сказать, ученые степени и, ну, вообще как-то служить каким-то важным таким верховным органом в этой науке. Ну, в том, что касается администрации.

Понятно, что научная истина не устанавливается в экспертном совете, понятно, что, собственно, науку двигают не экспертные советы, а исследовательские организации. Но и без этого, наверное, тоже не обойдешься.

И вот сегодня Министерство образования и науки объявило о том, что из этих экспертных советов, пока экспертных советов по экономике, их вообще два, ну, там, по таким отраслям экономики и сяким, два есть экономических экспертных совета, в особо таких важных обширных науках их больше, чем один. Вот по праву и юриспруденции, например, тоже не один экспертный совет, а два или даже три, я уж не помню. Так вот, оттуда удаляются люди, которые способствовали своей работой, а точнее, своим бездействием тому, что защищались диссертации, которые вот сообщество «Диссернет» называет фальшивыми, то есть, грубо говоря, просто списанными. Это не те люди, которые сами свою диссертацию стащили, это те, кто помогли стащить другим.

Вот очень часто, когда публикуется какая-нибудь экспертиза, когда вот разоблачается какой-нибудь очередной диссертационный вор, то читатели или слушатели спрашивают: а что же вы говорите про него, а не говорите про того, при помощи кого он это сделал? Ведь для того, чтобы что-то украсть, для того, чтобы совершить вот такую коррупционную сделку в области науки, нужен кто-то, кто покупает, и кто-то, кто продает. Должен быть кто-то, кто помог эту диссертацию защитить: кто был научным руководителем, кто был оппонентом и так далее.

Вот, собственно, об этих людях сейчас и речь, вот о тех самых, про кого «Диссернет» знает, что они много раз, систематически, не один раз, не два, а много и долго занимались тем, что помогали проходить через защиту вот таким вот фальсифицированным диссертантам. Мы давно таких людей нашли. Мы – это вот сообщество «Диссернет», я тоже имею к этому некоторое отношение, много в последнее время пишу про это.

И вот эти диссертации в массовом порядке либо просто списывают друг у друга, либо покупают за деньги

И еще весной был большой-пребольшой, не побоюсь этого слова, скандал, когда министр науки и образования дал интервью газете «Коммерсантъ», в котором сказал о том, что вот «Диссернет» - вещь ненужная и вредная. Это цитата: вредная и ненужная. Сказал, что как-то ничего такого «Диссернет» никому не открывает, а, в общем, кому надо, все и так все знают. В общем, не одобрил, что называется.

Ну, и вместо того, чтобы отвечать ему что-то такое встречное, что, типа, «сам ты…» и так далее, вместо этого «Диссернет» тогда принял решение просто опубликовать большой пакет материалов, касающихся экспертных советов. Они незадолго до того были, собственно, назначены. Я говорил в эфире «Эха Москвы» однажды об этой истории. Очень большой пакет вот этих вот имен людей, которые, по нашему мнению, просто занимались тем много лет, что торговали диссертациями, в большей или меньшей степени.

Хотя, конечно, доказать в этом смысле умысел мы не беремся. Мало ли, может, это нечаянно, может, человек просто спит на этих защитах, может, ему лень читать, может, ему просто неохота, может быть, ему наплевать и так далее. Всяко бывает. Вы знаете, если лень, неохота и наплевать, то, наверное, тоже не нужно там находиться.

Ну вот. И тогда мы опубликовали эти большие списки, и научный совет при Министерстве образования и науки обратился к министру со словами, что нельзя это пропускать мимо ушей, нельзя оставлять это без последствий, нужно этим заниматься. И вот в одной науке, а именно в экономике, нашлось несколько человек, очень энергичных, в разных вузах: и в Московском университете, и, скажем, в Высшей школе экономики, и среди них я бы отметил декана экономического факультета Московского университета господина Аузана, или, например, есть такой проректор Высшей школы экономики, которого вы прекрасно знаете, Константин Сонин – вот они и еще много их коллег настояли на том, чтобы была создана комиссия, которая занялась вот этими людьми, вот теми, кто помогал защищать эти фальсифицированные диссертации в сфере экономики.

Если люди не должны находиться в экспертных советах, это значит, что эти диссертации были списаны

И сегодня было объявлено о том, что этих людей из этих экспертных советов удаляют. Это большой важный результат, это начало очень большого важного процесса. Надо сказать, что он шел в это время не только в экономике, просто здесь он принял такие формальные… был, так сказать, структурно оформлен, так скажем, образовалась там комиссия.

А в других науках, ну, вот было несколько случаев, когда председатели этих экспертных советов просто тихо обратились к нам с просьбой передать им эти материалы, передать им эти экспертизы, для того чтобы они своими глазами могли это все увидеть. На слово тут никто никому не верит, конечно. И дальше они тихо, беззвучно, что называется, без скандала этих людей повыгоняли из своих экспертных советов. Так что, это много где происходило. Кое-где не происходило. Вот самая ужасная ситуация – это в экспертных советах по праву и юриспруденции, там просто полный ад происходит.

Почему мы с вами так подробно про это говорим? Разве так важны эти диссертации? Нет, много раз я здесь говорил о том, что мы не занимаемся проблемами диссертаций, мы занимаемся проблемами лжи. Вот где больше всего лжи, знаете, в России? В юридической сфере. Больше всего лжи там, где действуют судьи, прокуроры, полицейские, судебные приставы и так далее и так далее. И мы это видим по их диссертациям. Вот столько, сколько они врут, столько никто больше не врет. Там это просто поставлено на поток.

Там есть такие квалификационные требования: если судья хочет продвигаться по службе, если прокурор хочет продвигаться по службе, если вы хотите переходить с районного уровня на городской, с городского на областной, на республиканский и так далее, и на федеральный тем более, то вы должны защищать диссертации: сначала кандидатскую, потом докторскую. И вот эти диссертации в массовом порядке либо просто списывают друг у друга (есть профессора, которые этому способствуют), либо покупают за деньги специально написанные (есть тоже профессора, которые этому способствуют).

И вот к этим не подойдешь близко. Вот в экспертных советах по праву, где ужас, и где у «Диссернета» больше всего материала, готовых экспертиз вот на тех людей, которые систематически занимались этим диссертационным бизнесом, а теперь сидят в этих самых экспертных советах – вот там не происходит ничего. Там нет никакой комиссии, там нет никакого встречного движения, там никто ничем этим не занят. Там держат круговую оборону, локоть к локтю, и к ним не подступишься.

Но, тем не менее, процесс начался. Ну, конечно, никто ни о каком «Диссернете» в этой ситуации не упоминает на официальном уровне. Вы не найдете в этих отчетах, не найдете в этих публикациях, не найдете в заявлениях официальных лиц слово «Диссернет». Ну, понятно же, ну, так, собственно, оно и устроено. Ну, хорошо, ничего страшного. Ну, значит, давайте мы будем по-прежнему оставаться этими бойцами невидимого фронта и мы будем знать, что, собственно, все началось с того, что вот мы опубликовали этот материал.

И, собственно, ведь смотрите, какая интересная история. Если сегодня Министерство образования и науки признает, что вот эти люди не должны находиться в экспертных советах, потому что они способствовали защите диссертаций, которые были списаны, это значит, что они признают, что эти диссертации были списаны. Это значит, что вот те самые экспертизы «Диссернета», которые бесконечно бывали опровергнуты, о которых бесконечно говорят, что срок давности вышел, что никто не знает, что это все у вас какая-то глупая машина этим занимается, что вы в этом ничего не понимаете, что нужно быть экспертом и специалистом, а вы совершенно не таковы, вообще мы вам не верим, и вообще экспертизы ваши ни черта не стоят – значит, они все это сегодня подтверждают. Значит, они сегодня признают, что все это действительно так, раз на основании этих, собственно, исследований и опираясь на эти обвинения, которые появились из этих самых экспертиз, они сегодня людей удаляют из этого самого экспертного совета. Понимаете, как это работает? И назад, так сказать, тоже. В одну и в другую сторону. Очень интересно.

Так что, мне кажется, что вот это та часть, где постепенно просыпается какое-то общественное мнение, что ли, если хотите, просыпается какое-то коллективное действие. Вот научная среда постепенно нащупывает какие-то возможности самоанализа и, если хотите, самоочищения. Это важная очень вещь. Этого не происходит почти ни в каких других сферах российского общества.

Вот ученые, они как-то так устроены: они сидели тихо, никуда, что называется, не высовывались, никак ни в чем не участвовали, их много упрекали в этом. А в какой-то момент вдруг выяснилось, что именно они способны к тому, чтобы вот каким-то таким образом взглянуть на себя, на свою деятельность и своих коллег, и постепенно создать внутри себя какую-то вот такую структуру самоорганизации, одной из которых является, собственно, «Диссернет». Я-то здесь только хроникер, что называется, я только наблюдаю за этим вблизи.

Давайте на этом месте остановлюсь, через 3-4 минуты вернусь, после новостей, во вторую половину программы «Суть событий» со мною, Сергеем Пархоменко.

НОВОСТИ

С. Пархоменко

Я вот весь этот перерыв не мог оторваться, смотрел, тут передо мной висит экран Euronews, а на нем репортаж из Киева. Сегодня годовщина начала Майдана. Я очень хорошо помню, как я в первых числах декабря, чуть-чуть попозже, чем сегодняшние дни, отправился туда, просто для того чтобы посмотреть своими глазами, что же, собственно, там происходит, что это за люди, чего они хотят, что они говорят, как они выглядят и чем они там дышат.

И ходил там среди них, и привез целую пачку, просто кто-то подошел и вручил мне (раздавал в толпе), и я тоже взял, засунул в карман, а вот теперь только обнаружил, целую пачку таких самоклеющихся бумажек. Можно такую этикетку было прилепить на любую одежду, и, собственно, люди и ходили, все, кто на Майдане тогда на этой площади находился, ходили с этими бумажками, было написано «Я тут не за гроші».

Да, действительно, они были там не за гроші. И вот это бесконечное вранье по поводу того, что все это было куплено, все это было инспирировано, это вранье продолжается и сегодня. Вот, собственно, мы наблюдали с вами только что это самое заседание Совета Безопасности, которое, в сущности, является такой несколько политически причесанной, несколько такой скругленной и обрамленной в какие-то важные слова государственного деятеля, но, в сущности, это то же самое вранье. Вот ровно такое же, ровно об этом же.

Все это принесено откуда-то, все это навязано, инспирировано и так далее. Вот человек, который скажет, что то, что произошло на Украине, вот это восстание против совершенно обезумевшей компании Януковича и свержение Януковича, что все это было откуда-то принесено, что все это откуда-то было навязано – ну, это человек, который либо совсем ничего ни в чем не понимает, либо это человек из окружения президента Путина. Потому что в этом окружении действительно, действительно верят в то, что продается и покупается абсолютно все, и что деньги являются единственным мотивом, единственной формой существования вещества как-то, единственным, что вообще движет Вселенной.

И надо сказать, что жизнь им много раз доказывала их правоту. Они вот за деньги покупали олимпиады, чемпионаты мира по футболу, канцлеров Германии – чего только они не делали за деньги. Поэтому они абсолютно убеждены, что если кто-то написал какую-то строчку, в какой-то газете мира появилась какая-то статья, она могла появиться только в связи с одним обстоятельством – кто-то за это заплатил. Если люди где-то за что-то высказались – значит, им кто-то заплатил за это. Если люди вышли на улицу, если люди чего-то потребовали, если люди сказали «хватит» - значит, нашелся кто-то, кто что-нибудь им за этого заплатил. Никакого другого объяснения для людей, которые управляют сегодня Россией, не существует. Потому что для них действительно не существует ничего важнее денег. И мы же в самых неожиданных обстоятельствах это видим.

Вот я тут обратил внимание на одну забавную деталь из наших сегодняшних дней. Вот есть история про то, как новая Россия поднимается с колен, как вот она обрела долгожданный Крым, и как это, так сказать, совершенно естественно, как это важно, как это исторично, как это эпохально. И вот никто не посмеет, и вот, собственно, мы в своем праве и так далее и так далее.

Но вот посмотрите на одно простое обстоятельство. Есть три крупнейших банка России: Сбербанк, известный вам, ВТБ, известный вам, и Газпромбанк, известный вам. Собственно, это основа, основа финансово-кредитной российской политики, это вот главное обиталище денег в России. Поразительным образом этих трех банков нет в Крыму и в Севастополе, они там не работают.

Ну, понятно, почему администрация этих банков, вот господин Греф, который руководит Сбербанком, или господин Миллер, который руководит Газпромбанком, или Костин, который руководит ВТБ, почему они туда не лезут, в Крым? Они понимают, что это будет иметь ужасные последствия. Будут какие-то совсем уже кошмарные санкции, отовсюду выгонят, все запретят, все заблокируют, там, не знаю, карточки перестанут работать за границей уже окончательно. Они и так более или менее под санкциями, но это уж будет совсем кошмар-кошмар, ужас-ужас, катастрофа-катастрофа.

Они туда не лезут, они это знают. Потому что они берегут интересы своего акционера, как они считают, они не могут допустить того, чтобы банки понесли ущерб. Они точно понесут ущерб, если сунутся в Крым. Но вот интересно, а кто основной акционер в этих трех банках? Государство. И в этой ситуации именно государство должно было бы высунуться и сказать: подождите, минуточку, нас это не волнует, нас это не интересует. Подумаешь, санкции! Вот есть субъект федерации республика Крым, есть субъект федерации город Севастополь. Они такие же субъекты, как все остальные, крупнейшие российские банки должны там работать. А больше нас ничего не волнует.

Почему-то ведь этого не происходит, правда? Потому что все вот это вот безумие, оно такое очень избирательное, оно очень аккуратное. Оно ровно до тех пор, пока оно не вредит их деньгам, до тех пор, пока вот не покажется, что можно, конечно, долго кричать, что я Наполеон, и я Тиберий, и биться головой там об стенку или об оконную решетку, но так вот аккуратненько, чтобы, не дай бог, что-нибудь не раскровавить своего. Когда этим занимается кто-то другой – это пожалуйста.

Вот это интересная очень вещь. Это значит, что все-таки они соблюдают здесь некоторый свой отдельный интерес. Потому что все равно важнее денег ничего нет. Потому что суверенитет суверенитетом, восстановление державы восстановлением державы, это все, конечно, очень важно, очень мило, очень хорошо, вот эти вот все национально-патриотические истории. Но деньги-то важнее, - считают они. Это ведь они считают, а не мы. Это удивительная на самом деле история и удивительное такое сочетание этих жизненных, я бы сказал, принципов.

Я когда написал про эту историю в Фейсбуке сегодня, у меня там нашелся один комментатор, который очень остроумно, по-моему, это прокомментировал. Он сказал: да-да, вот у меня есть один приятель-психиатр, так он всегда говорит, что ни один истерик никогда на пол головой не падает, всегда падает на диван на всякий случай.

Вот примерно это же самое с ними происходит: можно биться сколько угодно в этой патриотической истерике, но на диване, так, чтобы как-то денег это по возможности не коснулось. И именно поэтому я продолжаю считать, что чрезвычайно важно и чрезвычайно эффективно то, что делают авторы вот этих самых западных санкций в отношении конкретных персонажей в окружении президента Путина.

Вот очень много я слышу упреков в том, что люди каких-то там либеральных, скажем, убеждений… я человек либеральных убеждений, несомненно, потому что я считаю, что свобода – это очень важно, свобода – это, может быть, самое главное, что есть у человека. Поэтому я человек либеральных убеждений, от слова «свобода». Так вот, я часто слышу обвинения, что вот они хотят санкций для России. Я не хочу санкций для России, я хочу санкций для этих конкретных людей. Вот для тех, которые закатывают нам с вами эти истерики, но падают, тем не менее, на диван, чтобы не удариться головой.

Вот появился один из них передо мной сейчас на экране – господин Якунин, который прославился на этой неделе замечательным объяснением про то, что у него нет никакого шубохранилища. Вот я хотел бы, чтобы этот человек нес ответственность за то, что он делает с Россией, во всем. Он взял на себя много прав, и я хотел бы, чтобы у него было много обязанностей, много ответственности передо мной. И одна из ответственностей была вот такая, такая, которая интересует его больше всего – денежная. Поскольку для этих людей важней денег ничего нет, пусть кто-нибудь ударит его по деньгам. Это будет важно, кажется мне.

Его и огромное количество других людей, которые, несомненно, ответственны за принятие вот этих вот глобальных решений, которые привели Россию туда, куда она пришла в австралийском городе Брисбене. Это тоже вот относительно свежая ведь новость, правда? Прошло уже несколько дней, а как-то не забывается вот вся эта история.

Я говорил несколько недель тому назад о том, что ключевым словом для российской политики в последнее время становится слово «изоляция». Пожалуй, пора перейти к какому-то следующему этапу, теперь этим ключевым словом становится «мобилизация». Вот то, что мы видели в Брисбене – это начало, такая точка отсечения, когда Россия переходит к мобилизационной политике. И то, что последовало за этим: вот эта вот бесконечная многочасовая речь Путина перед Народным фронтом, и недавнее его выступление по поводу вот этих всех бесконечных угроз экстремизма, которые со всех сторон нам угрожают, потому что что-то такое ужасное к нам непрерывно завозят, на Совете безопасности – это и есть мобилизация. Мобилизуйтесь, граждане, мобилизуйся, страна! – говорит он.

И, по существу, вот этой самой мобилизацией мы с вами будем объяснять очень большое количество событий, которые происходят и в российской экономике, и в российской политике, и в российских кадрах, несомненно. Я думаю, что это станет очень важной частью для назначений. Люди, которые способны служить этой мобилизации, и нет – каждый должен будет сделать здесь какой-то свой важный выбор.

Но, по всей видимости, то, что мы видим, вот это вот единое общее неприятие того, что происходит во встречах мировых лидеров сегодня с Путиным – ведь, ну, просто в нем, в его фигуре персонализируется отношение к сегодняшней России. Это очень справедливо. Действительно, очень многое зависит от него. И это конец некоторой важной эпохи, эпохи важного контракта, который был заключен Россией со всем окружающим ее миром.

Это важная на самом деле мысль. Мне пришлось говорить об этом несколько дней тому назад, я был на одной интересной конференции за границей.

Давайте я сейчас прервусь, после коротеньких рекламных сообщений мы вернемся к этому, я вам расскажу про то, перед кем и как я выступал. Я вернусь вот к этой идее контракта, не потеряйте ее за эти 2 минуты.

РЕКЛАМА

С. Пархоменко

Судя по смс-сообщениям, что-то все как-то очень возбудились этому сообщению про банки. Можно подумать, что вы не представляли себе ничего подобного, и можно подумать, что это для вас какая-то большая неожиданность. Тут мне насыпали целую кучу разных названий: а как же банк такой, а как же банк такой? А он там работает? А он там работает?.. Друзья, известные вам крупные российские банки – нет, не работают, никакие не работают в Крыму. Там работают маленькие, специально созданные такие «банчики», которые, что называется, не жалко. Вот они такие одноразовые. Их образовали специально для того, чтобы они там поработали в Крыму, и больше никто никогда про них не слышал, потому что понятно, что нигде больше жить им не дадут, они работают на той территории, которая Россией захвачена, аннексирована. Мир этого не признает и участия в этом не прощает.

Да, так вот, давайте вернемся к идее контракта. Я произнес слово, по-моему, очень важное для описания того, что происходит вокруг России сегодня. Мне пришлось некоторое время тому назад, вот я пропустил тут одну программу, может быть, вы помните, 2 недели тому назад – это я ездил во Францию в город Бордо выступать на одну очень интересную конференцию.

В Бордо есть университет, а в университете есть факультет журналистики, и этот факультет журналистики уже 30 лет ежегодно организует конференцию, посвященную развитию мировых медиа и каких-то важных тенденций в них. Называется она Tribune de la presse. И там собираются люди и обсуждают то, что связано со свободой слова и с информацией в самых разных частях мира по самым разным поводам.

Например, в этот раз очень много обсуждались всякие африканские проблемы и, скажем, проблемы, связанные с эмиграцией из третьего мира, главным образом из Африки в Европу. И был большой кусок, который был посвящен России. Вот, собственно, я участвовал в нем, это была большая дискуссия. Огромный зал, больше тысячи человек сидит в зрительном зале, такой высокий амфитеатр. Это, надо сказать, величественное и удивительное зрелище, что люди приходят просто послушать разговоры, послушать чьи-то споры. А на сцене сидит несколько человек, вот я сидел среди них, и мы обсуждали то, что происходит в России, то, что будет происходить в России, и то, как следует к этому относиться.

И, в частности, я в какой-то момент заговорил там о том, и мне кажется, что мне правильно эта мысль в голову пришла, я этим очень доволен, что вот, ну, есть такая общая банальность, что в России на протяжении многих лет существовал этакий негласный контракт между властью и населением, и людьми, это была такая сытость в обмен на безответственность. Вот мы вас кормим, - говорит власть, - мы вам даем новую машину каждые 3-4 года, а не один раз в жизни, как это с вами раньше случалось, мы вам как-то можем предложить отпуск в Турции или в Испании, может быть, в конце жизни ипотеку, и вы как-то улучшите свои жилищные условия. Но, в общем, постепенно ваше потребление увеличивается, вот у вас уже посудомоечная машина появилась, вот вы уже воду из-под крана перестали пить, а пьете только из бутылок. Вот вы как-то лучше оделись. Вот вы лучше стали пахнуть. И всякое такое. Вот у вас все стало улучшаться. Но знаете что? Вы в обмен, в ответ на это не лезьте, а? Вот просто не лезьте, вот не суйтесь. Вот оставьте нас в покое. Мы будем управлять, как нам кажется правильным, мы будем зарабатывать, как нам кажется правильным, мы будем делить то, что нам кажется важным поделить, а вы сидите себе и потребляйте помаленьку, мы будем ваше потребление немножко увеличивать.

Вот много есть разных поводов, когда люди возвращаются и вспоминают об этом контракте, бесконечно об этом говорят, что он существовал, этот контракт, потом он как-то внезапно кончился в 11-м году, вдруг стало понятно, что люди немножко наелись, и им стало хотеться чего-то другого, и стало их обижать что-то другое. Ну, например, их стали обижать украденные выборы. И вот в результате получилась та волна народного недовольства, которая в 11-12-м году так ярко себя проявила.

И, по всей видимости, именно это навело на мысль и Путина, и людей, которые его окружают, что нужно придумать какой-то другой контракт. Вот не в том дело, что они там испугались демонстрантов – ничего они там не испугались, но им стало казаться, что, пожалуй, как-то вот эта система перестала быть такой надежной, надо придумывать какую-то другую.

Ну, и постепенно это привело к тому, что мы имеем сегодня, когда нам, собственно, предлагается другой контракт: безопасность в обмен на безответственность и безразличие. Не то, что мы вас кормим, а вы не вмешиваетесь, нет, не так. Мы вас охраняем, а вы не вмешиваетесь. Вот Россия окружена врагами, она окружена сплошным злом, она окружена теми, кто пытается ее разрушить, сплошные фашисты, сплошные нацисты, сплошные убийцы, сплошные насильники – вот они на вас нападают, а мы вас защищаем. А вы, пожалуйста, не лезьте. Вот, собственно, это и есть та самая мобилизация, о которой мы только что говорили.

Так вот, почему я заговорил про это так далеко от России, в Бордо? Потому что действительно с тех пор, как вот люди стали разговаривать про этот контракт, стало модно говорить о том, что, ну, вот вы, русские – такая какая-то… Ну, русские – вы понимаете, что кем бы мы ни были, мы можем быть здесь белорусами, мы можем быть здесь киргизами, татарами, евреями, кем угодно – мы все равно для них русские. Да, так вот: вы, русские, такие дешевые. Ну, собственно, вас купили за еду. Ну, видите, вы вот отдали все ваши свободы, все ваши привилегии, все ваши права – вы все вот отдали. Скажите, что это, между прочим, слегка перекликается с тем, что я говорил в начале этой программы. Правда? Это неудивительно.

Так вот, дело в том, что такой же точно контракт, вот ровно этот же, почти этими же словами сформулированный – а точнее, не сформулированный, потому что никто этого не произносит вслух, все это и так понимают – был предложен Европе. Ребята, давайте, зарабатывайте. Приезжайте, расставляйте здесь ваши бензоколонки, продавайте здесь вашу минеральную воду, бурите здесь на нефть, как-то одевайте нас, кормите нас, стройте здесь – зарабатывайте, обогащайтесь. Но не мешайте. Не мешайте нам здесь воровать, не мешайте нам здесь делить, не мешайте нам здесь давить. Не мешайте. Мы вам даем заработать? Ну, и скажите спасибо.

Это этот же самый контракт. Вот в точности он же. И, собственно, сегодня, когда речь идет о том, должна ли Европа каким-то образом заплатить тоже за эти санкции, что вот, это все очень вредно для европейской экономики, для европейских рабочих мест, для всего остального – ответ очень простой: ну, да, конечно, должна, конечно, потому что контракт этот рушится, потому что вот эта история, когда можно было, зажмурившись или, там, прижмурившись, зарабатывать в России, не обращая внимания на то, что здесь происходит – вот это поразительно. Ведь, с одной стороны, Путин пугает нас с вами тем, что вот как-то бесконечно лезут, бесконечно вмешиваются, бесконечно им что-то надо. А на самом-то деле ведь вся тактика, вся политика в эти годы строилась прямо противоположным образом: не лезут, не вмешиваются, не интересуются – просто тихо зарабатывают и закрывают глаза.

Вот это начало разваливаться сегодня. Это начало разваливаться и окончательно развалилось, по всей видимости, именно на этой встрече Двадцатки в Брисбене. И историческое ее значение ровно вот это, что период вот этого странного молчаливого соглашения, заработок в России в обмен на полное безразличие к тому, что происходит в России с правами человека, со свободой, с какими-то важными вещами, с человеческими жизнями, с взаимоотношением между властью и обществом...

Просто почитайте, просто почитайте то, что происходит и вылезает наружу в последние дни в связи вот, скажем, с показаниями Хасис в суде, когда она начала рассказывать о том, как Администрация президента в виде тех или иных своих сотрудников создавала в России террористические организации. Террористические организации в прямом смысле этого слова, занятые убийствами на политической почве.

Вот о чем, собственно, идет речь. Вот на это мир смотрел, точнее, не смотрел, на это мир жмурился на протяжении многих лет. Сейчас с этим, по всей видимости, покончено, этот контракт разрушен. Реакция на него такая, как мы видим: они начинают вмешиваться. Ну да, они просто начинают нас видеть.

Это была программа «Суть событий», я Сергей Пархоменко. Я надеюсь, мы встретимся с вами через неделю, всего хорошего, до свидания.