Суть событий - 2014-08-15

С. ПАРХОМЕНКО: Добрый вечер. 21 час и 4 с половиной минуты в Москве, это программа «Суть событий», я Сергей Пархоменко. Все в полном порядке, очки только, как видите, у меня поменялись. Те старые, которые были, потерял – очень жалко. В остальном все в порядке. И даже номер для смс-сообщений +7-985-970-45-45, сайт www.echo.msk.ru – на нем тоже все по-прежнему: есть трансляция из прямого эфира, есть возможность отправлять сюда сообщения, я их точно так же, как и смски, увижу на экране. Есть возможность играть в кардиограмму прямого эфира, и можно там же слушать радио – и, в общем, много чего там можно. Вот.

Давайте подцепимся, наверное, сразу к предыдущей программе. Много очень было разговоров, и, не скрою, как-то большим успехом, неожиданным для меня, воспользовалась вся история с подробными моими рассказами о том, что такое на самом деле стоит за продовольственными санкциями, и как на самом деле устроено наше продовольствие. Оказалось, что для многих это было большой неожиданностью, что на самом деле в каждом продукте гораздо больше ингредиентов, чем нам кажется, и происхождение этих ингредиентов бывает самое удивительное, и в самых простых и привычных нам продуктах бывают составные части, которые откуда-то издалека к нам приходят. И история про продовольственные санкции не так проста, как пытаются ее всякие штатные кривляки изобразить, которые там издеваются над словом «пармезан» или над словом, не знаю, «хамон» или какое-нибудь несчастное, какая-нибудь «прошутто».

Вот прошла неделя с того момента, и, в общем, все более-менее выясняется. Значит, прошутто с моцареллой не пострадают, точнее, не пострадают любители этого, потому что, ну, если они могли это позволить себе в России – ну, я имею в виду, не подделки какие-то, а настоящий высококачественный западный товар, то эти очень немногочисленные люди – я, к сожалению, к таким не отношусь – смогут себе это, по всей видимости, позволить и дальше. Потому что когда продукт очень дорогой, он может пережить и еще дальнейшее удорожание. Ну, все вот эти супердорогие, суперэлитные какие-то премиум-класса магазины, они станут совсем невообразимо дорогими. Ну, они и так, в общем, уже иногда просто смешно, когда ты приходишь, там, и смотришь, сколько это стоит на самом деле. Они станут дороже еще. И бог бы с ними, потому что их контингент, он, в общем, видимо, может себе это позволить. Или, ну, какое-то время еще сможет себе это позволить.

Совершенно очевидно, что основной массив пострадавших от продовольственных санкций, которые Россия наложила на самою себя – это потребители дешевых низкокачественных продуктов, основное достоинство которых – это, собственно, их дешевизна. Вот те самые люди, которые покупали до сих пор плохие, жирные, некрасивые и вредные американские куриные окорочка, покупали их не потому, что они лучше российских, а потому, что они дешевле российских.

Российские на самом деле точно такие же: они на тех же стероидах, на тех же каких-то невообразимых комбикормах на основе рыбной муки, они на тех же каких-то искусственных химических витаминах и прочее. Они такие же ровно, только они дороже. Значит, вот сегодня этот дешевый импортный товар вытесняется с рынка и либо замещается аналогичным российским или каким-нибудь дружественным, из какой-нибудь загадочной таинственной страны, потому что эти плохие импортные окорочка, их бог знает откуда можно привезти. Их можно привезти, я не знаю, из Пакистана, их, наверное, можно привезти из какой-нибудь Северной Африки, может быть, их можно привезти из какой-нибудь Южной Америки. Ничего, собственно, я не могу сказать про парагвайскую курицу, никогда в жизни ее не пробовал. Ну, наверное, она там есть, и, наверное, ее производят довольно много, потому что этой дряни можно производить сколько угодно на голом месте, она, в общем, ничего не требует, она требует помещения и химии, и больше ничего. Ну, и некоторой распорядительности.

Так вот, либо это замещается другим импортным товаром, еще более сомнительного качества. И давайте все-таки хотя бы вспомним, что в больших европейских, скажем, странах и в странах Северной Америки очень серьезно налажен санитарный контроль. И все это, конечно, не полезное, но, по меньшей мере, оно не отравленное. И сколько бы про это ни рассказывали здесь в онищенковском ведомстве (оно навсегда останется онищенковским, даже без Онищенко).

Так вот, конечно, стандартизация и контроль поставлены там гораздо лучше, просто потому, что компании там научены своим многолетним горьким опытом проигрышей разнообразных судебных процессов. И именно поэтому, скажем, качество какого-нибудь гамбургера американского, оно по меньшей мере санитарно безупречно. Оно, опять же, не полезное, оно не вкусное, может быть, не такое, не сякое, но эти компании достаточно в своей истории напроигрывали разных процессов от людей, которые обнаружили там что-нибудь не то или которые испытали какие-нибудь неприятные ощущения, переваривая этот гамбургер. И каждый раз это были такие огромные штрафы, что, в общем, уж, за чем за чем, а за качеством там следят.

Так вот, еще раз, пятый раз начинаю ту же самую мысль, что либо этот дешевый продукт заменяется другим дешевым продуктом, но более сомнительного происхождения, либо он вообще исчезает с рынка, и вместо него приходит другой продукт. Предположим, российский, или, может быть, какой-нибудь белорусский или еще какой-нибудь, который заведомо не может быть таким дешевым. Это одна ситуация.

И эта ситуация повторяется снова и снова в самых разных областях, потому что вопрос же не только в этой курице, а вопрос в дешевых овощных консервах, например, которые для значительного количества наших с вами соотечественников представляют из себя серьезную часть рациона. Или, скажем, вопрос в мороженых ягодах и всяких мороженых овощных смесях, которые являются чуть ли не единственным источником витаминов для огромного количества наших соотечественников, живущих во всяких отдаленных районах, куда просто не доезжают свежие фрукты. А вот эта какая-нибудь несчастная польская мороженая клюква доезжает. Или мороженая клубника. А другой клубники они не видят.

И это касается еще всяких дешевых овощей. Ну, вот этих пресловутых польских яблок. Чем хороши польские яблоки, кроме своей цены? Да ничем. Вопрос же не в том, что «Россия может выращивать и получше яблочки, чем польские!» Да конечно. Хотя в прошлый раз мы говорили, на меня многие за это набросились, что вот эти замечательные яблоки, которые мы так любим, они действительно очень вкусные, они прекрасные, когда им хрустишь, прямо вот сорвав его с ветки. Но государства, в которых живут десятки и сотни миллионов людей, такой, я бы сказал, нестандартной сельскохозяйственной продукцией не могут прокормиться.

Потому что выясняется, что есть другие достоинства, кроме хруста, у яблока. Например, оно должно выдерживать долгую транспортировку, оно должно просто очень долго лежать, иначе будет короткий сезон, иначе будем иметь эти яблоки месяц в году. Оно должно легко перерабатываться, оно должно при переработке давать правильное соотношение между отходами, там, и собственно полезной частью, и прочее-прочее-прочее. Выясняется, что, к сожалению, традиционные российские сорта фруктов не всегда этим технологическим качествам соответствуют. То есть, вот в тот один месяц в году из двенадцати, когда сезон этого фрукта, конечно, прекрасно, что он есть, но во все остальные одиннадцать месяцев оказывается, что этого фрукта не напасешься.

Так вот, эти самые польские яблоки, они чем хороши-то были? Да тем, что они дешевые. И чем хороши были всякие ужасные пластмассовые помидоры, которые приходили из Европы, и на которые все так ругались, что они бледные, безвкусные, что они два месяца лежат в холодильнике, им ничего не делается, а потом вдруг почему-то за один день превращаются в какую-то жидкую кашу. И, тем не менее, это были те самые помидоры, которые были единственными помидорами в холодильниках огромного количества наших сограждан. И вот теперь пропадут именно они, а их основное достоинство – это их дешевизна.

Итак, сегодня мы можем прекратить издеваться над пармезаном, и забыть про пармезан, и понять, что санкции не про пармезан, а санкции про дешевые народные продукты, первыми исчезающие с прилавков. Либо физически исчезающие, либо ценники их исчезают – одно из двух. И пусть разные провинциальные кривляки, которые здесь на эту тему кривляются, все-таки отдадут себе в этом отчет, что они кривляются не над теми, над кем им велели, они как-то промахиваются. Им начальство заказывало издеваться над богатыми, а они издеваются над бедными.

Вот, видите, я снова вынужден был вернуться к этой продовольственной теме, потому что я понял по реакции, действительно, на прошлую передачу, что она очень многих волнует и что, наверное, действительно есть нужда здесь в каких-то несколько более углубленных разъяснениях, чем обычно это бывает. Так вышло, что я немножко в этом соображаю, я и писал много обо всяких гастрономических проблемах, и редактировал довольно много книжек в своей жизни на эту тему, так, что, ну, что-то я в этом во всем понимаю. Так что, вы уж извините, что я в какой-то мере повторяюсь с предыдущей программой, но, видимо, здесь нужно эту рубрику что ли продолжать вести.

А вообще я хотел говорить о другом в этой программе. И прежде чем я углублюсь в эти темы, есть какие-то вещи, которые я просто обязан сказать. Мне кажется, что мы не должны с вами забывать о том, что вот сейчас на фоне всех этих громких огромных шумных политических глобальных и так далее событий происходят очень важные для нас конкретные политические события у нас в стране и происходят они в судах.

Я хотел бы вам напомнить, что в ближайшие несколько дней решится судьба последних нескольких осуждаемых – к сожалению, мы не можем сомневаться в том, что приговор будет обвинительным – осуждаемых по так называемому делу 6 мая. Среди них есть несколько человек, которых я знаю. Мы в свое время с вами довольно жарко обсуждали вот начало этого дела, и оно шло при большом общественном внимании, появлялись люди там в зале, и произошла целая большая история в момент объявления приговора, и все радовались амнистии, по меньшей мере частичной, и тому, что хотя бы несколько человек не сидели, в результате, в тюрьме, хотя они провели, опять-таки, некоторые из них провели довольно значительное время в абсолютно бессмысленном, и несправедливом, и без вины доставшемся им предварительном заключении. Вы помните, что в феврале было несколько больших событий вокруг Замоскворецкого районного суда в Москве, было огромное количество там задержаний – в общем, чего там только не было.

А вот этот так называемый второй процесс по делу 6 мая, он остается как бы в тени. И это очень несправедливо, потому что там есть люди, которые, несомненно, не заслуживают того, чтобы понести вот такое бессовестное и беззаконное наказание. Никто не заслуживает беззаконного наказания, но, знаете, когда эти люди тебе еще и знакомы… Там есть, например, Алексей Гаскаров, с которым вместе я провел много часов за обсуждениями разных, скажем, документов, будучи членом Координационного совета российской оппозиции. И так получилось, что мы с ним были там в одних рабочих группах. И я могу свидетельствовать о том, что это очень разумный, очень взвешенный, очень думающий человек, абсолютно не экстремистского склада характера. Человек, довольно далекий от меня по своим политическим убеждениям, он такой скорее левый, скорее с такими какими-то социалистическими что ли какими-то идеями – но ради бога. Он умеет интересно про это говорить и он как-то искренне этому сочувствует и что-то такое в этом понимает.

Ну, вот из него пытаются сделать какого-то бунтовщика, террориста и чуть ли не человека, который, я не знаю, физически угрожал жизням и здоровью москвичей, устроив какой-то видите ли бунт на Болотной площади. Это ложь, этого не было. И обвиняют его не за это на самом деле, а потому, что он один из тех, собственно, немногих людей в этой среде, в среде таких увлеченных левых оппозиционеров, у кого есть будущее. Просто потому, что у него есть мозги, потому что он хорошо соображает, и потому, что он обладает всякими важными человеческими качествами. Например, смелостью. Например, упорством. Например, собственным достоинством. Там таких не много. Ну, вот за это ему и достается.

Я хотел бы, чтобы приговор, который будет вынесен, не остался бы без вашего внимания и без вашей оценки. Смотрите, довольно легко найти в интернете объявление о том, когда именно произойдет приговор, где, собственно, происходит суд. Я не буду здесь сейчас тратить время на все эти объявления, но легко это все найти. И если вы хотите там оказаться в этот момент, будет очень правильно. Если вы хотите рассказать об этом людям, которые вокруг вас, это будет тоже очень правильно и очень нужно. И, в общем, давайте мы будем понимать, что эти люди страдают невинно и что в какой-то мере они страдают за нас. Потому что их сажают для того, чтобы нас устрашить.

Второе такое дело, о котором я хотел сказать – это, конечно же, очередное дело Алексея Навального. Вступило в активную фазу дело Ив Роше, абсолютно развалившееся на этапе следствия. Оно развалилось до такой степени, что даже сама компания Ив Роше, которую, кстати, очень многие обвиняли в том – и я был один из этих людей – что она позволила сделать из себя инструмент для вот этого вот незаконного обвинения против Алексея Навального и его брата. И что явно эта компания под давлением, будучи напугана тем, что в противном случае ее бизнес здесь будет подвергнут какому-то давлению, а надо сказать, что для Ив Роше – ну, такова специфика этого бизнеса – для Ив Роше, это известный факт, Россия – второй рынок после, собственно, Франции. Это крупная французская компания, она специализируется на парфюмерии, довольно дешевой, довольно такой простой, общедоступной. И в России много находится людей, которые к этой продукции относятся внимательно, потому что, с одной стороны, вроде французские духи или, там, французские кремы, а с другой стороны, вроде и стоит очень недорого. В общем, они такая народная марка. Вот.

И для Ив Роше Россия была очень важна. И они, конечно, сильно перепугались, когда встал этот вопрос о том, что вот они должны выступить в качестве обвинителя. И они на это пошли и согласились, и это было свинство. Но они отказались. Надо сказать, что в деле, прямо в деле Алексея Навального и его брата лежат сегодня документы, из которых следует, что у Ив Роше нет никаких претензий к братьям Навальным и к их компании, что Ив Роше получил прибыль ожидаемую, искомую прибыль, выгоду от общения с братьями Навальными и их компанией, что там никто ничего не украл, никто никого не обманул, никто не довыполнил тех обязательств, которые на себя брал, и что все это абсолютно надуманная вещь. Ну, в какой-то мере повторяется история с Кировлесом, когда тоже, собственно, как-то вот не было ни пострадавшего, ни ущерба, ничего не было. А здесь это прямо написано на бумаге, и прямо есть подпись людей, которые руководят Ив Роше, что они не понимают, собственно, в чем здесь дело. И, тем не менее, это дело продолжается. Потому что нет другого, подходящего.

Я думаю, что сейчас происходит судорожный поиск и судорожная разработка других всяких затей следственных, как бы вот продолжить преследование Навального в суде. Ну, ближайшим претендентом, наверное, является история про то, что он расхитил деньги политической партии СПС много лет назад. Правда, опять есть многочисленные заявления СПС о том, что никто ничего не украл, и что все в полном порядке, и что все довольны, и нет абсолютно никаких пострадавших, и нет никакого ущерба – ничего нет, но обвинение есть. Есть еще бесконечно длящаяся история с расхищением средств избирательного фонда Навального на выборах, прошлогодних выборах мэра Москвы. Опять нет ничего, нет ни одного пострадавшего, и нет ни одного ущерба, и нет вообще ничего, кроме обвинения.

Но вот пока Ив Роше. И этот балаган судебный будет продолжаться. И я, в общем, довольно легко могу себе вообразить, как именно это будет. Ну, хотя бы потому, что я знаю судью. Эта судья мне не чужая. Такая судья Корбченко – это тот самый человек, который вынес поразительным образом мне два административных приговора в этом самом суде. Ну, конечно, это несравнимые вещи, потому что в моем случае это речь шла о каких-то там относительно небольших деньгах, вроде ничего страшного, но абсурд ситуации, конечно, он производил сильно впечатление, потому что, если вы помните, два разных полицейских заявили о том, что они меня задержали, в один и тот же момент времени, в одной и той же точке пространства по двум разным поводам. Каждый из них составил рапорт по моему поводу, оба эти дела попали к одной судьей, она их рассмотрела с перерывом в полчаса и по ним по обоим вынесла положительное заключение. И на мои вопросы и вопросы моего адвоката, не кажется ли ей странным, что она меня уже один раз наказала за нарушение, полчаса назад, за нарушение, которое я совершил в это время в этом месте, и это было совсем другое нарушение. Она сказала, что, нет, она не видит ничего странного, потому что это два разных дела и между ними нет никакой связи. Ну вот. Потом, правда, выяснилось, что она еще и по ошибке внесла одну и ту же сумму штрафа в два этих дела, потому что явно писала просто под копирку, распечатала в двух экземплярах на принтере это самое свое судебное решение. Та что, сумма штрафа оказалась и там, и там одинаковой. Причем в одном из двух случаев она оказалась противоречащей закону. Закон не предусматривает штраф в таком размере по этой статье.

Почему я про это про все вспоминаю? Потому что я представляю себе качество этой судьи, этого суда, я представляю себе отношение к этому человеку. Это такой человек-трамвай, это человек, который едет по рельсам, на которые ее поставили, включили – и она едет. Когда ее выключат, она остановится, там, где ее выключат, с тем, с чем ее выключат. Все это решается в другом месте, другими людьми, исходя из других соображений, а она это все исполняет. Я это видел своими глазами на своем собственном деле. И у меня нет никаких других объяснений тому, что со мной произошло. И у меня нет, к сожалению, никаких других оснований думать, что будет это выглядеть как-то иначе в случае с Алексеем Навальным.

Вот мы помним, как это происходило с судом по поводу Кировлеса, когда судья как-то весь трясся и получал эти указания, и, в результате, ему был прислан готовый приговор, и этот приговор буква в букву повторял обвинительное заключение. А потом вдруг выяснилось на следующий день, что там все неправильно, и приговор должен быть другой, и он, как ни в чем не бывало, зачитал другой приговор. Хотелось бы, впрочем, выяснить, а что с этим человеком происходит сейчас, что-то у нас давно нет никаких вестей по его поводу. Он как вообще себя чувствует, как-то, как он бреется по утрам, смотрит на себя в зеркало? У него там все в порядке?

Ну вот. Так что, мы видели, как это бывает с Навальным. И, по всей видимости, нам предстоит это все увидеть здесь еще раз. Но судя по тем первым словам и первым выступлениям, которые прозвучали в этом суде, в том числе выступление от самого Навального – это было как-то очень резко, сильно, откровенно, недвусмысленно. Навальный намерен превратить этот процесс в возможность для публичных высказываний. Он в этом в последнее время, конечно, очень нуждается, потому что вы видите, что его посадили в эту самую стеклянную банку домашнего ареста, продолжается это уже много месяцев. Основной смысл ровно заключается в том, чтобы не дать ему разговаривать.

Забывать про это не нужно. И, вы уж извините, я тут эти ваши 15 минут и свои 15 минут эфира потрачу на то, чтобы напомнить вам, что это все существует. Что Крым Крымом, Украина Украиной, Путин Путиным, вот все вот эти вот странные загадочные выступления, которые не состоялись, они сами по себе, а эта жизнь продолжается, и продолжаются эти судилища, и речь идет о живых людях, об их единственной жизни, другой у них не будет, о годах, которые им, возможно, предстоит провести в тюрьме, и о том, что все это происходит на фоне абсолютного общественного равнодушия. И часть этого равнодушия – каждый из нас. И вот про это хорошо бы помнить, просто держать где-то в уголке памяти все время эту картинку, что вот сейчас это происходит. Давайте как-то хотя бы продолжать этим интересоваться. Эти люди сейчас испытывают очень тяжелый момент своей жизни из-за нас, потому что это делается для того, чтобы нас устрашить. Вот такая история.

А вообще давайте отдадим себе отчет, что вот разница между той атмосферой, в которой происходит, скажем, второе дело Навального, и той атмосферой, в которой происходило первое дело Навального, той общественной атмосферой, я имею в виду – это и разница между теми двумя Россиями, которые мы видим и в которых мы живем. Той, в которой мы жили даже год назад, когда нам казалось, что все развивается как-то очень мрачно, очень тяжело, что постепенно дело идет к свертыванию гражданских свобод и к установлению в России тоталитарного строя – вот он установлен, собственно, это произошло за этот год. И установление его, вот это тоже очень важно, чтобы мы помнили, оно тоже, процесс этого установления, оно имело некоторое свое начало, некоторые какие-то вещи были сразу, сначала сказаны.

Я сегодня не поленился и полез посмотрел один старый документ. А именно стенограмму пресс-конференции президента Путина, которая у него произошла – помните, огромная была такая многочасовая пресс-конференция – 19 декабря 13-го года. Прошло сколько? Январь, февраль, март, апрель, май, июнь, июль, август – 8 месяцев без, там, 4-х дней. С тех пор произошли некоторые события. Вот тогда на этой пресс-конференции Путин заявил о некоторых задачах, которые стоят перед Россией. А сейчас мы с вами получили результат того, как он эти задачи стал решать.

На этом месте сделаем перерыв на новости, а сразу после них поговорим о том, какая была задача, и что получилось из ее решения.

НОВОСТИ

С. ПАРХОМЕНКО: 21 час 35 минут, это вторая половина программы «Суть событий», я Сергей Пархоменко по-прежнему, и по-прежнему номер для смс-сообщений - +7-985-970-45-45.

Вот я, собственно, обычно время новостей трачу на то, чтобы почитать пришедшие от вас смски. Много хороших на этот раз, много вопросов, много каких-то содержательных соображений.

Ну, вот Андрей из Самарской области, например, пишет: «А мне грустно оттого, что во время наводнения на Дальнем Востоке 280 КамАЗов с государственной гуманитарной помощью не нашлось. Палатки, спальники, генераторы возили волонтеры, в том числе для МЧС». О да, это очень верное соображение. Надо будет «Эху Москвы» как-нибудь позвать, например, Митю Алешковского сюда или кого-то из его друзей-соратников по всем этим большим волонтерским проектам и расспросить, как это было, и попросить сравнить с тем, что происходило сейчас.

Еще у меня почему-то очень много народу спрашивают, обжаловал ли я эти свои анекдотические штрафы. Ну, конечно, обжаловал. А как же? Конечно же, я подавал в Московский городской суд, и там тихо, беззвучно, стараясь как-то, чтобы никто не заметил, переправили один из штрафов, вот тот, который нечаянно под копирку был написан примерно в десять раз выше, чем это разрешено законом. Его переправили, а остальное оставили без всяких изменений. Я думаю, что мое дело вместе с несколькими десятками таких же в какой-то момент соберется – и я знаю, что есть группа людей, которые продолжают этим заниматься – соберется в один большой запрос, который будет отправлен сначала в Конституционный суд, а потом, в случае неудачи там, вполне ожидаемой, отправится в Европейский суд. Если Россия к тому моменту еще будет иметь какое-нибудь отношение к европейским правовым институтам, если она будет признавать юрисдикцию европейских судов по правам человека и так далее. В общем, эта история еще...

«Как вы обжаловали свои штрафы?» Да так, Сергей, я обжаловал свои штрафы: написал жалобу в Московский городской суд, ну, и как-то через некоторое время обнаружил, что все в порядке. Надо заметить, кстати, что Московский городской суд приложил колоссальные специальные усилия – у меня есть прямо документы, свидетельствующие об этом – чтобы я не появился вместе со своим адвокатом на рассмотрении этих дел. Они особым образом подгадали это к тому моменту, когда мы отсутствовали, и сначала сообщили о том, что это будет рассматриваться тогда-то, а потом, в результате, рассмотрели гораздо раньше, чем предполагалось. Ну, неважно. В общем, мы прошли и через это, и, разумеется, это совершенно ничего не изменило.

Тут вот мне пишут несколько человек, что Сетевизор не работает. Можем это проверить? Может быть, действительно не работает. Хотя иногда некоторым кажется. Все-таки сейчас проверим, спасибо за сигнал.

Так вот, мы тем временем перешли к каким-то большим политическим соображениям. Действительно я вот почитал сегодня с большим увлечением, что думал об Украине, о перспективах вступления Украины в Евросоюз и о перспективе российско-украинских отношений Владимир Владимирович Путин 19 декабря 2013 года. Он очень подробно и как-то страстно объяснял это собравшимся. И, в общем, было понятно, что нет другой задачи важнее перед Россией, чем заставить Украину с собой дружить. Мы ничего не пожалеем, чтобы Украина дружила с нами, была нашим партнером, это такой важный партнер, это братское государство, мы так взаимозависимы... Вот там Путин рассказывал большую историю про вертолетные двигатели, которые производятся на Украине. И мы так нужны Украине, а Украина так нужна нам, а вступление Украины в Европейский Союз, - говорил он, - ну, или, точнее, ассоциация Украины с Европейским Союзом угрожает России всякими ужасными неприятностями экономическими. Что вот мы никак не можем с этим смириться, потому что возникнут всякие неприятные эффекты, Россия перестанет быть привилегированным как бы партнером Украины, а Украина перестанет пользоваться льготами России. В результате этого будут очень большие неприятности, - говорил президент Путин.

И вот он принялся решать эту задачу. И вот он ее, как видим, решил. Вот все это, что мы видим – это вот результат попыток заставить Украину нас любить. Это все вот как-то для того, чтобы не произошло ужасных последствий от вступления Украины в положение ассоциированного члена Европейского Союза. И чтобы, не дай бог, не произошло того ужасного ущерба российской экономике, который произошел бы, если бы Украина нечаянно все-таки подписала эту ассоциированную интеграцию с Европейским Союзом. И ради этого тогда было предложено 15 миллиардов долларов разместить в украинских бессмысленных бумагах. И Путин тогда говорил: ну что вы, мы очень верим в украинскую экономику, она такая перспективная. И мы там вложим 15 миллиардов – это очень эффективно будет, и это будет как-то очень правильно со всех точек зрения. Вот, значит, как-то решали-решали задачу – решили к нынешнему, сегодняшнему ее состоянию. Вам нравится такое решение задачи?

Вот я все-таки хотел бы, чтобы мы с вами задумались над тем, что, в конце концов, нет ничего важнее в политике, чем два обстоятельства: как принимаются решения и как исполняются решения. Значит, вот так, вот такова эффективность, в целом, российской политической системы, построенной президентом Путиным и группой его друзей по кооперативу «Озеро». Они вот такую создали машину. Какое-то время ее называли вертикалью, потом что-то про вертикаль немножко забыли.

В рамках строительства этой машины отменили много лишнего: выборы объявили ненужными, прессу, свободу слова объявили ненужной, вообще все механизмы обратной связи объявили ненужными. Все это только мешает, мешает простым эффективным решениям. Тут люди серьезные думают и решают, а вы у нас под ногами путаетесь. Вот мы поставили задачу: сделать Украину нашим ближайшим другом, интегрировать украинскую экономику в российскую, повысить товарооборот, насытить наш товарооборот высокотехнологичными товарами, не позволить Украине превратиться в сельскохозяйственный придаток Запада. Вот поставили задачу – и вот мы ее решаем. Мы ее решаем-решаем, решаем-решаем – вот, решили.

Здесь у меня спрашивает… сейчас, я найду даже эту смску, она с номером, если я правильно помню, вот таким. Спрашивает у меня Таня: «А если бы аренда Севастополя закончилась, и флот Украина выгнала бы, то что надо было делать?» Таня, а вам никогда в жизни не доводилось, например, снимать квартиру? Или сдавать квартиру, что, в общем, в данном случае все равно. Вот бывают между людьми такие отношения, когда один другому в аренду чего-нибудь предлагает. А потом эта аренда кончается. И вот представьте себе, что арендатор за некоторое время до окончания аренды подумал бы: а если аренда кончится, и меня отсюда выгонят, то что надо делать? И после этого он бы эту арендованную вещь забирал бы себе. Потому что, ну, это же несправедливо, аренда кончается, меня выгоняют, это неправильно.

Таня, я должен сообщить вам неожиданную вещь: в политике в отношениях между государствами это тоже так. Когда аренда кончается, если не удается ее продлить на новый срок на новых условиях, нужно арендованное отдавать. И нужно в данном случае, например, Черноморский флот перемещать в другое место. Или задумываться о необходимости существования Черноморского флота, что, уверяю вас, с точки зрения современной военной теории и военной науки, вопрос, не имеющий однозначного очевидного решения.

Так, грубо говоря, хрен его знает, нужен России Черноморский флот или нет. В общем, это на самом деле в нынешних условиях не доказано, нужно ли в этой запертой луже под названием Черное море... Россия решает так называемый восточный вопрос, вопрос о проходе через проливы Босфор и Дарданеллы, на протяжении уже многих веков. Ну, по меньшей мере, так на глаз если посмотреть, примерно четырех веков. Она все пытается как-то разобраться с Константинополем (он же Царьград), Босфором, Дарданеллами. Сколько войн по этому поводу было, сколько всего только ни происходило, и с кем только ни воевали на эту тему.

Может, уже хватит? Может быть, в 21-м веке как-то по-другому решить эту проблему? Например, выяснить, что не надо нам ходить через Босфор и Дарданеллы, нужно эти, если уж есть такие военно-стратегические задачи, решать каким-нибудь другим способом. Ну, вот, например, о чем можно было бы задуматься, если бы аренда кончилась. Но решили по-другому, и получилось так, как есть.

В связи с этим у меня есть вопрос, я вот его некоторое время тому назад задавал своим читателям в Фейсбуке, наполучал очень много разных ответов. Но я, пожалуй, его и здесь задам. Скажите, как вы думаете, а что если перед Россией, вот этой, путинской Россией, сегодняшней Россией, которая управляется вот таким образом, что если перед нею встанет какая-нибудь настоящая неотложная драматическая задача? Вот насколько, на ваш взгляд, эта Россия способна решить проблему, которая, ну, вот правда, до зарезу ей сейчас нужна?

Ну, например, мы с вами живем все, все жители планеты Земля живут сейчас на грани большой эпидемии лихорадки Эбола. Лихорадка Эбола отличается от других лихорадок одним интересным обстоятельством: от нее нет лекарства. Все разговоры о том, что ее кто-то может лечить… ну, вот есть несколько человек, которых удалось вылечить. Есть некоторое количество лекарств сегодня, которые не были протестированы на человеке. И были приняты в последнее время несколько специальных решений о том, что, вопреки всем существующим правилам, всем законам, всем практикам, всем тактикам, которые до сих пор были выработаны мировой медициной, в виде исключения давайте мы разрешим применение не протестированных препаратов на людях, которые заболели лихорадкой Эбола, потому что, ну, иначе они умрут, в общем, почти со 100%-ной гарантией, ну, с 90%-ной гарантией, более или менее – ну, а так вроде есть какой-то шанс. Есть эти сыворотки, которые были протестированы, там, в некоторых случаях на собаках, в некоторых случаях на обезьянах. На человеке – нет, не успели их протестировать, давайте будем их пробовать прямо на больных.

Вот мы сейчас все с вами живем, как и все остальное человечество, на пороге того, что эта эпидемия станет всемирной. Разговоры про то, что это касается только Западной Африки – это разговоры в современных условиях такие непозволительно успокоительные. Потому что, ну, люди бесконечно перемешиваются между собой, люди много путешествуют, люди много перемещаются. Эту Западную Африку невозможно окружить забором, не выпускать оттуда ни одной живой души. И даже если вы никогда туда не летаете, но вы, например, рискуете оказаться в каком-нибудь большом аэропорту, куда так же рядом с вами прилетит самолет из какой-нибудь другой страны, оттуда выгрузится какой-то человек.

Во всяком случае в том, что касается российских аэропортов, все разговоры о том, что там существует какой-то контроль, что там измеряют какую-то температуру, стоят какие-то воротца с чем-то или что-то вроде этого – это все, как вы понимаете, полная брехня. Ничего этого нет, никакого контроля не существует, во всяком случае, не существует на поверхности никаких его следов. Люди входят, выходят, никто их не измеряет.

Я как-то вынужден был на своем собственном опыте опять с этим познакомиться. Я тут два дня тому назад прилетел в Москву с температурой 39. Ну, вот я тут в одной командировке подхватил грипп, до сих пор еще не вполне из него вылез. У меня было 39, я вылез из самолета и пришел в аэропорт Шереметьево. Ни одна собака мною не поинтересовалась. Никто меня не измерил, никто меня не выдернул из толпы и не спросил меня: товарищ, а что это у вас? Вы почему такой горячий?

Ну вот. Так что, однажды может оказаться, что перед российским государством просто стоит такая задача – защититься от ужасной эпидемии. И что? Мы получим указ президента Российской Федерации о некоторых мерах по борьбе с распространением лихорадки Эбола на территории Российской Федерации. Потом одноименное постановление правительства Российской Федерации. И дальше чего? Вы как-то верите в то, что это будет эффективно, что ли?

Вот это связанные вещи, понимаете? Давайте все-таки отдадим себе отчет в том, что если это государство продемонстрировало свою невероятную, немыслимую неэффективность в решении одной проблемы, действительно важной… Наличие стратегического партнера рядом, исторического партнера, экономически очень важного партнера, и умение загнать ситуацию вот в такое гнилое положение за полгода – это все-таки некоторый признак того, насколько политическая система эффективна сегодня. Это произойдет и во всех других случаях, когда будут стоять другие важные задачи. Мне кажется, что важно это понимать.

Что в этой ситуации продолжает вырабатывать российская политическая система? Ну, вот я полез сегодня, поразгребал немножко шкатулочку, в которую складывают законодательные инициативы в Государственной Думе. Государственная Дума-то ведь как-то уже фактически приступила к работе. Уже можно сказать, что там как-то все собрались, все как-то в разгаре, все уже подогревается.

Что я обнаружил? Я обнаружил, например, законопроект о том, что Россия наложит на себя не только продовольственные санкции, которые она успешно на себя уже наложила, одно ухо назло маме отстрелила себе – но и экономические, финансовые, точнее. Лежит, как ни в чем не бывало, законопроект, вот российская политическая система так решила на это на все отреагировать. Законопроект, предложенный формально депутатом по имени Олег Нилов. Многие знают это имя, это деятель из партии «Справедливая Россия», довольно известный своими, я бы сказал, законодательными выходками. Значит, он предложил законопроект, который называется «О внесении изменений в бюджетный кодекс Российской Федерации в части уточнения ограничений по размещению средств Резервного фонда и Фонда национального благосостояния».

Значит, что он собирается уточнить в этих ограничениях? Он собирается, как легко догадаться, запретить размещать самое дорогое, что у нас есть в финансовом смысле, Резервный фонд и Фонд национального благосостояния, в надежных и прибыльных ценных бумагах. Потому что, - говорит он, - нужно внести такую норму: не допускается размещение финансовых средств – вот этих самых, вот Резервного фонда и Фонда национального благосостояния – размещение финансовых средств, когда такое размещение осуществляется в страны – в страны – или экономические, политические, военные и иные объединения стран, или международные финансовые и иные организации, вводящие в отношении Российской Федерации, и не только всей Российской Федерации, но и субъектов Российской Федерации, иных государственных образований, юридических лиц и – внимание – граждан Российской Федерации, ограничительные меры.

То есть, короче говоря, если кто на нас «наклал» какие санкции, мы в его ценных бумагах размещать больше наши деньги не можем. Даже если санкции не предусматривают, если не они нам запрещают размещать наши средства в их ценных бумагах. Нет, они как раз не против, несмотря на то, что наложили на нас санкции. А вот мы этого делать ни в коем случае не должны. Причем этого не должны делать не только в ответ на санкции, наложенные против России как государства, но и, как мы видим, и в том случае, когда наложены санкции на конкретное лицо. Вот здесь в этом законопроекте так и написано: ограничительные меры против граждан Российской Федерации. В частности, замораживание активов, эмбарго на поставки определенных товаров, запрет въезда на территорию и иные меры. И так далее.

Это значит, что если вдруг какая страна завтра, я не знаю, Виргинские острова скажут, что они больше тоже не впускают Тимченко – ага, значит, никаких ценных бумаг на Виргинские острова мы больше не пустим. Или, там, куда еще. Я не знаю, там, Ирландия скажет, что вот одного из двух Ротенбергов, пожалуйста, к нам больше не отправляйте, мы его на своей территории не хотим. Ну, я фантазирую. Ну, мало ли что. Отомстим за Ротенберга. Как-то не достанется Фонд национального благосостояния Российской Федерации тому, кто обидел Ротенберга, или Тимченко, или Якунина, или Сечина, или еще кого-нибудь, кого ни в коем случае нельзя обижать, потом что они члены кооператива «Озеро», в прямом или переносном смысле. И вот эти финансовые санкции Россия собирается на себя наложить.

Вторая важная вещь, которой Россия увлечена очень. Она увлечена сплочением своей элиты. Я вообще с большим, надо сказать, интересом отношусь к слову «элита» в этом применении, когда начинают называть словом «элита» вот это, что руководит сегодня российской экономикой и российским государством, как-то губы мои растягиваются в какой-то странной ухмылке. Ну да ладно.

Короче говоря, есть действительно большая проблема. Мы это, например, с вами слышали вот недавно на замечательной стенограмме заседания президиума Российского футбольного союза, когда люди рассказывали о том, как они боятся этих самых санкций. Там прямо вот битым словом они об этом говорили, что вот примем сейчас это решение, а нам потом никуда не ездить, и того не делать, сего не делать, этого не иметь, того, терять деньги, так-сяк, разваливаются наши бизнесы… И все разговоры о том, что санкции не стоят ни копейки и что санкции никого не волнуют, они вот как-то благополучно, когда услышишь такой разговор, они… ну, цена этим заверениям немедленно становиться понятна.

Так вот, проблема, конечно, есть, потому что этим людям надо что-то давать взамен. Ну, понятно, у некоторых из этих людей есть «Русское море», и можно просто наложить на страну продовольственные санкции, а этим людям дать возможность при помощи «Русского моря» заработать больше. У некоторых из этих людей есть строительные мощности, можно им предложить построить за восемь стоимостей или за восемьсот стоимостей, я не знаю, уж насколько там им удастся натянуть, мост через Керченский пролив. Можно еще чего-нибудь предложить стащить.

Но вообще общая тактика, как я понимаю, такая, что, ну, ребята, да, придется вам немножечко пострадать на как бы внешнем рынке, но здесь можете украсть все. Страна ваша, пожалуйста, утащите что хотите, заработайте что хотите, отнимите у кого хотите, ведите себя как хотите. Все ваше, но здесь. Сидите здесь, здесь храните свои деньги, здесь делайте свои дела, и у вас все будет в порядке тут. Ну, а про «там» можно забыть временно. Потому что, вы видите, все время какие-то неприятности: то арестуют чего-нибудь, то какая-нибудь домработница подаст в суд, то вдруг заинтересуются, почему у вас такая дорогая недвижимость и откуда вы ее взяли. Ну, зачем вам это надо? Не надо этого, ну, не суйтесь туда. Так вот, и на эту тему же тоже нужно все время принимать какие-нибудь законы.

Вот замечательный, например, закон, касающийся конкретных людей, которые управляют новым субъектом Российской Федерации, а именно республикой Крым. Тоже обнаружил, буквально пару дней тому назад внесен в Государственную Думу закон о том, что государственным служащим, лицам, которые занимают государственные посты в республике Крым, на них не должна распространяться неприятная очень норма о запрете на владение иностранными банковскими счетами. То есть, ребята, никому нельзя – вам можно.

Я очень надеюсь, что эти законопроекты, они останутся не более чем законопроектами. И я на самом деле не ошибся, не оговорился, я сейчас прочту вам фрагмент вот из последнего. Тут потому что немедленно прилетело некоторое количество смсок, общий смысл которых: что?! Ну, да, так написано: установить, что временно, до устранения обстоятельств, препятствующих закрытию в установленном порядке счетов в иностранных банках, расположенных на территории Украины, на лиц, замещающих или занимающих государственные должности Российской Федерации, должности федеральной государственной службы в республике Крым и должности государственной гражданской службы в республике Крым, не распространяются нормы Федерального закона о запрете отдельным категориям лиц открывать и иметь счета, вклады, хранить наличные денежные средства и ценности в иностранных банках, расположенных за пределами Российской Федерации, владеть или пользоваться иностранными финансовыми инструментами. Не распространяется, понимаете? Мне тут некоторые стали говорить, что, ну, да, есть такая техническая проблема, действительно. Они же не могут поехать на Украину и закрыть там свой счет в банке.

Ну, во-первых, Крым наш уже 5 месяцев. И с тех пор, как этот «Крым наш» продолжается, можно было много раз это сделать, потому что украинские банки работали на территории Крыма на протяжении некоторого времени, они не сразу оттуда исчезли. Так что, можно было успеть.

А кроме того, я вот когда увидел это, то я ради интереса позвонил в свой банк, где мои деньги, здесь, в Москве. Позвонил и говорю: слушайте, мне надо срочно закрыть счет. Вы извините, такие обстоятельства, я вот сейчас за границей, - соврал я, - я вот сейчас за границей, но мне надо вот сейчас же немедленно закрыть счет. Как бы мне это сделать? Мне говорят: ну, очень жаль, что вы хотите закрыть счет, но если вы уж прямо так в этом уверены – ну что, ну, присылайте факс. Мы сверим вашу подпись, потом вам перезвоним, убедимся еще раз, что это действительно вы. Ну, да, ну, и закроем вам счет – что же делать? Присылайте также факс с распоряжением о том, по каким новым банковским реквизитам направлять ваши деньги. Так что, можно это сделать и никуда не ездия, не ездиючи, не разъезжая.

Так вот, а кроме того, это просто неприлично, да? Давайте все-таки отдадим с вами отчет в том, что политику нельзя создавать для самого себя отдельное финансовое законодательство, для того чтобы облегчить свои собственные финансовые страдания. Я думаю, что счета в украинских банках есть у большинства людей, живущих в Крыму, но почему-то эти сложности и неприятности по управлению этими авуарами, они касаются всех, а вот отдельный режим почему-то только для большого начальства.

Я вот что хочу сказать, друзья. История с Украиной и история с Крымом, которую мы рассматриваем как некоторую такую вещь в себе, касающуюся Украины и Крыма, она касается на самом деле прежде всего России. Она касается того, как работает российская политическая система. Она касается того, как Россия ставит и решает поставленные перед собою задачи. К сожалению, мы должны констатировать, что система управления в России фактически разрушена, она производит вот такой ужас, она решает сделать страну своим союзником, а в результате разрушает эту страну.

Все остальное – это попытки это спрятать. Все остальное – это попытки затянуть время до того момента, когда станет понятно, что эту систему нужно заменить другой.

Это была программа «Суть событий», я Сергей Пархоменко. Я надеюсь, до будущей пятницы. Всего хорошего, до свидания.