Суть событий - 2014-06-27

С. ПАРХОМЕНКО: 21 час и 4 минуты в Москве, это программа «Суть событий». Нету Арины Бородиной, как видите – ну, ничего, мне достанется несколько минут лишних, она, небось, на следующей неделе возьмет свое.

Да, это программа «Суть событии», я Сергей Пархоменко. Номер для смс-сообщений - +7-985-970-45-45, +7-985-970-45-45. Скажу вам честно, что я сейчас не вижу этих смсок, но я надеюсь, что пока я тут разговариваю, ко мне подойдет один из наших техников и поправит, и я тогда смогу их видеть. Ну, я надеюсь, что сама-то система работает – так что, вы пока начинайте, я их потом все прочту.

Вот. Еще есть сайт www.echo.msk.ru, и там, как обычно, масса всяких прекрасных вещей: можно смотреть кардиограмму, то есть, даже играть в кардиограмму прямого эфира, можно смотреть трансляцию из студии прямого эфира, можно прямо оттуда отправлять эти самые сообщения сюда ко мне, и когда мне их починят, я, наконец, стану их видеть. Вот. Так что, прекрасная вещь этот сайт.

Ну что, давайте по событиям недели. Я думаю, что, конечно, главным событием недели – я даже написал это в одном из своих блогов, и я действительно в этом убежден – событием недели является даже не вылет российской сборной из Чемпионата мира, потому что это вещь такая мимолетная, ничего страшного: ну, погорюем немножко и дальше будем надеяться на то, что наша команда в следующем чемпионате выиграет лучше. А вот фраза Антона Силуанова, министра финансов Российской Федерации, она, конечно, останется с нами если не в веках, то, во всяком случае, она останется с нами надолго.

Вы, наверное, слышали и, наверное, помните уже эту историю, что Антон Силуанов сказал, что никто не собирается возвращать замороженную часть пенсионных накоплений, все это ушло на Крым и на преодоление кризиса. Это поразительное на самом деле в своей откровенности и прямоте заявление. С одной стороны, я даже, пожалуй, благодарен министру Антону Силуанову за то, что он не морочит никому голову и как-то не пудрит никому мозги, а откровенно объясняет, что и как, объясняет, что, собственно, эти самые деньги туда и отправились.

Я говорил несколько раз здесь в этой программе – не я один, это вообще не большая мысль, не большое открытие – что, собственно, в этом заключается основной мотив того, что проделывает Россия с Украиной. Это совершенно внутриполитическое такое дело и внутриполитическое явление, украинский кризис. Внутриполитическое для России, разумеется. И замысел заключается в том, что нужно получить тему для разговора и нужно получить, ну, не знаю, люди маловоспитанные сказали бы, отмазку, а серьезные какие-нибудь аналитики сказали бы, что нужно получить систему аргументов для того драматического момента, который наступит, когда российское население – а рано или поздно это произойдет – захочет спросить с российского же руководства, собственно, куда все девалось, куда девались результаты вот этого вот сверкающего золотого дождя, который проливался на страну на протяжении почти двух десятилетий. Я имею в виду нефтяную конъюнктуру и совершенно грандиозные цены на нефть, иногда в 10 раз, иногда больше, чем в 10 раз большие, чем те, с которыми жило, скажем, правительство Гайдара и вот первые правительства России после развала Советского Союза. И вот куда делись все эти деньги, как они были похоронены и на что они были, собственно, погублены. Куда делись реформы, которые можно было бы на эти деньги реализовать, куда делись социальные программы, пенсии, здравоохранение, образование – где это все?

Вот людям, которые это спросят, условно говоря, у Путина, им будет отвечено: послушайте, ну, о чем вы, собственно? Ну, как вам не стыдно? Какие еще тут пенсии? О чем вообще, как вы можете про это разговаривать? Мы сейчас такое важное дело делаем: мы восстанавливаем нашу державу, мы поднимаем ее с колен, мы создаем ситуацию, в которой все нас боятся – то есть, уважают. Эти люди ставят знак равенства между страхом и уважением. И вот, пожалуйста, не мешайте нам тут, как-то не суйтесь нам под локоть, потому что мы сейчас очень заняты, мы сейчас как-то чрезвычайно заняты важным политическим делом, нам не до ваших пенсий, мы вот, там, Крым присоединяем, восстанавливаем Советский Союз, великую Россию, славянские ценности, православие и всякое такое прочее.

Вот оно началось, первую фразу из этого разговора сказал Антон Силуанов, сказал совершенно ясно и битым словом. И я думаю, что мы можем на этом констатировать, что, собственно, вторая часть этого плана, она, собственно, уже стартовала. Вот первая – это создание вот этой вот кризисной ситуации возле России, а вторая – это вот это.

Отсюда, кстати, вытекает и прогноз на то, что будет дальше. Вот, собственно, есть, казалось бы, несколько разных вероятностей, несколько разных вариантов в отношении того, как будет вести себя Россия вот в этом вот малороссийском вопросе. С одной стороны, малороссийском, с другой стороны, новороссийском, в том, что касается Восточной Украины. И моя точка зрения заключается в том, что России выгодно ровно то самое, что происходит сейчас. Что называется, сейчас хорошо – вот давай так дальше. Когда происходит кровавый конфликт, он происходит на чужой территории, он происходит чужими руками, страдают люди, судьба которых этих людей на самом деле не интересует, тех, кто руководит сегодня Россией, тех, кто высказывается от имени России, они легко этими людьми жертвуют. И их волне устраивает ситуация вот этого постоянного подогрева, которая там происходит. И лучше бы так оно и оставалось. Украина дестабилизирована, понятно, что невозможно видеть в ней никакого конкурента, и уж тем более какого-то равноправного партнера.

Давайте спросим у кого-то из наших техников – может быть, кто-то подойдет, кто реально в этом разбирается. Это я к тому, что никак не наладят мне смски, без них как-то мне неуютно, я привык их читать, пока идет программа, и они мне помогают сориентироваться в вашей реакции. Ну, надеюсь, что наладят мне через некоторое время.

Так вот, я думаю, что та ситуация, которая происходит на Украине сейчас, вот этот вот… ну, я чуть не сказал, тлеющий. Ничего себе тлеющий – полыхающий конфликт в юго-восточном углу Украины. Это как раз то самое, что устраивает российское руководство. Потому что это самый эффективный способ вот для этого ровно разговора, вот для того, с которого мы начали, когда, ну, понимаете, вот нам сейчас трудно, мы окружены врагами, у нас тут вот рядом имеется какая-то вот ужасная такая язва пылающая. И нам сейчас не до вас, и нам не до ваших проблем, и, пожалуйста, не надо с нас спрашивать.

Я должен сказать, что немало было в истории случаев, когда политики принимали такую позицию. Ну, вот говорят, люди, которые понимают, скажем, в новейшей американской истории, говорят, что так попытался вести себя Буш после трагедии 11 сентября 2001 года. И будто бы вот он в какой-то момент попытался сесть на эту лошадь, что, да, вот все проблемы можно списать под борьбу с терроризмом, можно списать под то, что вот мы должны сейчас сплотиться, соединиться. Но достаточно быстро понял, что это опасная для него игра, потому что впереди настоящие реальные выборы и просто он не удержится, если он будет вот играть в такую демагогическую штуку. И от этой теории отошел. Ну, Путин исходит из того, что никакие реальные выборы ему не предстоят, исходит из того, что вообще все происходит в телевизоре и все происходит виртуально, и как он скажет, как он распорядится, так, собственно, и будет, и будут его выбирать столько раз, сколько нужно – поэтому он может так попробовать.

Вообще это поразительная история. Тут, что касается всяких вот этих виртуальных обстоятельств, поразительная история, конечно, до какого уровня и до какого градуса, что ли, было разогрето вот это искусство создания виртуальной реальности. Я пропустил предыдущую программу, большое спасибо, кстати, Сергею Бунтману, который меня здесь замечательно замещал на этом месте. Так вот, я пропустил предыдущую программу – тоже писал об этом в интернете – потому что не смог удержаться и отказаться от приглашения на очень интересный такой семинар, на который меня позвали, на круглый стол, который происходил в Вене, с участием довольно большого количества представителей разной российской прессы, но не только. Кстати, я был там вместе вот с моим коллегой и другом Виталием Дымарским, которого вы прекрасно знаете, и еще несколькими людьми, которые вполне известны. Например, Людмила Телень была там, которая тоже достаточно частый гость программ «Эха». И еще несколько человек.

Так вот, были там и представители политических и политологических сообществ из разных стран Европы: были англичане, поляки, голландцы, немцы, австрийцы – дело происходило в Вене – французы. И люди, которые действительно владеют искусством анализа на достаточно высоком уровне. И речь шла там, в значительной мере, собственно, о том, как на фоне той ужасной политической реальности, которая сегодня наблюдается на Востоке Европы, вот во взаимоотношениях между Россией и Украиной в частности, как на этом фоне формируется общественное мнение и как работают средства массовой информации.

И там зашла речь о том, и я в частности тоже говорил там об этом, что мы сталкиваемся здесь действительно с совершенно уникальным опытом, когда дело не идет о том, что кто-то, ну, скажем, что-нибудь искажает, или кто-нибудь что-нибудь подтасовывает, или что-нибудь, там, перекашивает, или меняет какие-то акценты, или смещает какие-то балансы, и в чем там еще обычно упрекают прессу и упрекают журналистов, что они вот там недостаточно объективны и что-то такое как-то позволяют себе чуть-чуть сдвинуться относительно середины – это нехорошо. Нет, здесь речь совершенно не об этом.

Здесь речь о том, что создается вообще некоторая искусственная реальность. Вот создается некоторая страна Украина, некая вот волшебная, воображаемая, фантастическая страна, ей дается название настоящей страны, ну, и некоторые дополнительные атрибуты (там, фамилии людей и так далее). И дальше российской аудитории, российскому телезрителю, например, предлагается иметь дело с этой страной. И там происходит какая-то удивительная жизнь, там, например, на выборах побеждает Правый сектор. Вот вы помните эту историю, что на протяжении почти целого дня во время последних президентских выборов, прямо вот в день голосования по российским федеральным телеканалам обсуждалась информация о том, что вот побеждает Ярош, причем с большим отрывом, все там как-то очень серьезно. Между тем, этот человек получил там совсем ничтожную некоторую долю.

Ну, скажем, известно – к вопросу о том, что вот какие-то невероятные фашисты и бесчеловечные антисемиты завладели Украиной – ну, известно, например, что президент украинского еврейского конгресса, человек, который, в общем, почти в виде анекдота выдвинул свою кандидатуру на последних украинских президентских выборах, получил больше голосов, чем два самых злобных националистических экстремиста, которые тоже на этих выборах баллотировались, вот чем они в общей сложности. А на российском телевидении была какая-то своя отдельная виртуальная реальность.

Ну, мы помним тоже виртуальный референдум в Луганске и Донецке, которого на самом деле просто не было. Ну, вот не было в том смысле, что никто не пытался даже подсчитать эти голоса, подсчитать этих людей, никто даже не взял себе в голову этот труд – просто выкинули эти бумажки, а цифры написали такие, которые заранее придумали и посчитали достаточными, вот эти пресловутые 97%.

Или прекрасная и в то же время трагическая, по-настоящему трагическая история со сбором гуманитарной помощи для страдающих жителей Крыма, когда в стране вот собирали лекарства, еду, одеяла, палатки, для того чтобы отправить их в Крым, потом все это было благополучно разворовано. Но тоже это такая воображаемая вещь, некоторое воображаемое бедствие, которого на самом деле не происходило, но, тем не менее, вот можно, оказывается, создать в людях эту ситуацию.

Вот это обсуждалось, обсуждалось как некая новая ситуация, вполне такая неизведанная для современных медиа. Никому не удавалось… ну, был, конечно, фильм «Хвост виляет собакой», который все вспоминают, когда складывается некоторая воображаемая фантастическая реальность, и дальше целые страны в этой реальности живут. Но всем казалось, что это сказка, что это некоторое преувеличение, такой гротеск. А здесь мы действительно это видим. И, скажем, все, что связано с бесконечными подтасовками, которые обнаруживаются. Ежедневно, ежедневно можно обнаружить эти фотографии, которые на самом деле были сняты бог знает где: в Пакистане, в Сирии, в Индии, в Сербии в свое время – где только не снимали эти картинки, которые теперь выдаются за украинские. И все это очень легко теперь найти в современных условиях интернет-поисковиков. Тем не менее, это непрерывно происходит.

Это некоторое новое слово, это некоторое такое обстоятельство, с которым мировая политика, а вслед за ней и мировая политология, а вслед за ней и мировая журналистика не сталкивались. Никто не понимает, как себя вести, когда вот целая государственная империя этим занимается.

И, конечно, люди, которые это создают и этим управляют, они должны за это понести какую-то отдельную ответственность. Хорошо, конечно, что, там, Пушков уже сидит в том дерьме, в котором он сидит. Ну, в некотором роде это какая-то справедливая вещь, о которой многие думают как о событии, которого как-то давно ждали. Ну, этот человек должен был заплатить за все то вранье, которое он много лет нес разными способами, еще будучи журналистом, будучи телеведущим, потом сделавшись парламентарием. Ну, как-то все-таки это не должно было остаться безнаказанным. Но в какой-то мере это ничто, в сравнении с тем, что делают ежедневно люди, которые управляют, собственно, этими телеканалами.

Вот я получил еще перед этой программой, вообще в течение последних дней несколько вопросов, разными способами, в том числе вот и в Фейсбуке у себя, и в Живом Журнале – люди у меня спрашивали, как я отношусь к гибели двух журналистов. И вот, там, скажем, буквально вчера, кажется, были похороны видеоинженера Волошина, который тоже вот был один из тех двоих, которые погибли в последней вот этой паре журналистов, погибших на войне на Юго-Востоке Украины. И что вот, дескать, пойду ли я на эти похороны, и как я отношусь к этой гибели, и что я вообще по этому поводу думаю, идентифицирую ли я себя с этими людьми и так далее.

Ну, я, конечно, не пошел на эти похороны, у меня, знаете, нет привычки быть зевакой. Мне кажется, что похороны – это не то место, где следует присутствовать посторонним, где следует присутствовать людям, которые никогда не были знакомы, никогда этого человека не видели и никогда никаким образом с ним не пересекались. Конечно, смерть – это ужасно, поэтому в этой ситуации ничего не скажешь, кроме слов какого-то сочувствия и соболезнования родным этого человека, друзьям этого человека, коллегам этого человека. В чисто человеческом плане, но не в профессиональном, конечно.

И здесь я хотел бы сказать, что я, конечно, надеюсь очень на то, что однажды мы с вами увидим своими глазами, нескоро, наверное, это произойдет, но однажды увидим, как люди, которые реально несут ответственность за эту гибель, люди, которые цинично и хладнокровно отправили этих людей на смерть, а потом спекулировали этой смертью… Я имею в виду руководителей телеканала, я имею в виду руководителей информационных служб, я имею в виду конструкторов всей этой пропагандистской индустрии. Они, конечно, должны нести ответственность за эту смерть, за эти смерти – это уже не первые. И за страдания тех, кто попадает в плен, и кто действительно там натерпелся всякого ужасного страху, но, к счастью, остался жив.

Так вот, эти люди, ну, хотя бы потому, что они не посчитали нужным позаботиться о том, чтобы люди, которых они отправляют в зону военных действий, были достаточно защищены какими-то элементарными средствами защиты и средствами оповещения окружающих, и они не позаботились, конечно, о том, чтобы хотя бы проинструктировать этих людей о тех простейших правилах, и, более того, настаивать на этом, это обязанность руководителя, настаивать на том, чтобы подчиненные исполняли вот эти непреложные правила поведения журналиста на войне. Как сказано было одним знаменитым фотографом, главная защита журналиста на войне – это мозги и совесть. Совесть – потому что человек не должен принимать участие или, там, принимать одну из сторон этого конфликта. А мозги – потому что он должен понимать, что это настоящая война, и на ней правит настоящая ненависть, и ненависть эта слепа, и здесь люди убивают друг друга. И задача журналиста не умереть вместе с ними, а сообщить окружающему миру, как здесь и что происходит. И поэтому идти по дороге в толпе вооруженных людей журналисту нельзя. И смешиваться с вооруженным отрядом, не имея ясных опознавательных знаков, было там сказано, что вот у этих людей был в руках микрофон, а на нем был такой поролоновый чехол, на котором было написано, что они принадлежат к такому-то российскому телеканалу – вот это был их опознавательный знак. Так вот, этого делать нельзя. А ответственность за это несут люди, которые их туда отправили.

И я, между прочим, хорошо помню ситуацию еще во время чеченских войн, и первой, и второй. И той, которая происходила в конце 90-х годов, и той, которая происходила в начале 2000-х годов, когда главные редакторы, разумные, достойные и профессиональные – например, Муратов, например, Венедиктов – отдавали себе отчет в том, что они несут ответственность за людей, которых они отправляют в зону боевых действий.

Я был тогда главным редактором журнала «Итоги» и я знал, что журналисты журнала «Итоги» туда ехать не могут, ну, например, потому что у журнала нет денег их застраховать. Конечно, это большая доблесть для любого журнала, для любого издания, иметь сообщения с места событий, но репортеры «Итогов» на чеченской войне не работали, потому что я им запрещал. И был целый ряд редакций, которые, ну, как-то определяли свою позицию в отношении этого. А в начале первой чеченской войны в, там, 94-м – 95-м году тоже это было предметом очень большого обсуждения и очень серьезных всяких разговоров.

Все это нынешние руководители федеральных телеканалов совершенно выкинули из головы. У них есть вещи поважнее: они строят вот эту виртуальную реальность, они должны эту печку топить какими-то дровами и в качестве дров они готовы кидать туда что угодно, начиная от фальшивых фотографий и фальшивых видеосъемок, которые они выдергивают из интернета, и кончая своими собственными сотрудниками, которых они хладнокровно туда отправляют. Вот это важная вещь, о которой, мне кажется, хорошо бы думать и хорошо бы помнить.

И я думаю, что разговор вот об этом фантастическом мире, который создает сегодня российская пропаганда – это разговор, который должен быть продолжен, и это одно из тех преступлений, которые должны быть наказаны в первую очередь, тогда, когда дело дойдет до наказания. А я, в общем, совершенно не сомневаюсь, что однажды это произойдет, потому что, ну, какую-то общую тенденцию мы все-таки видим.

Есть еще один сюжет, я начну его в те несколько минут, которые у меня остались до перерыва, после перерыва продолжу.

Эта неделя оказалась очень богата на, казалось бы, такие почти анекдотичные, почти смешные законопроекты. Такие, которые, ну, с разной степенью горечи в этой ухмылке, но, в общем, вызывают прежде всего какой-то смех. Некоторые говорят, что это нервный смех, некоторые говорят, что это смех саркастический, но тем не менее.

Ну, вот, например, законопроект о том, что дети, родившиеся вне медицинских учреждений, не должны быть зарегистрированы. Ну, это совершенно поразительного идиотизма вещь, потому что, ну, она немедленно разбивается о простой вопрос: а, собственно, что будет с детьми, которые, тем не менее, будут рождены вне медицинских учреждений? Ну, жизнь богата и разнообразна, жизнь нам предлагает разные обстоятельства, и эти обстоятельства носят не только криминальный характер. Дело не только в том, что кто-то кого-то хочет обмануть, у кого-то вымочь материнский капитал или еще устроить какое-нибудь жульничество, но еще и, ну, всякое бывает.

Ну, как-то откройте годовую подшивку за любой год любой газеты и найдете там не одну историю о том, в каких удивительных обстоятельствах происходят роды: они происходят в самолете, они происходят в машине, они происходят по пути в роддом, они происходят тогда, когда люди вообще даже и думать об этом не думают. В конце концов, бывают и преждевременные роды, бывают роды в результате какой-то травмы, которые случаются в результате несчастного случая. Кого-то там неудачно толкнули, кто-то споткнулся и упал, или у кого-то случилось какое-то недомогание, и в результате этого ребенок родился раньше времени, когда никто еще не собирался бежать ни в какой роддом. Ну, в общем, бывают всякие обстоятельства.

Эти дети, что, их сжигать? Их, собственно, вот разнимать на органы? Или, как замечательно тут пошутил Антон Орех, их обращать в доход государства? Что, собственно, с ними делать, с этими детьми? Ну, идиотизм этого законопроекта так велик, что, по всей видимости, даже нынешняя Государственная Дума его не примет. И уже сейчас есть кое-какие комментарии от самых разных депутатов, включая Мизулину и Баталину, например, которые говорят о том, что, в общем, это какая-то выдающаяся ахинея.

Или, например, история про учителей, которые должны быть защищены отдельным уголовным законом. Отдельная должна быть норма, которая карает за оскорбление учителя. Казалось бы, кто может что-нибудь этому противопоставить? Учитель – да, это очень уважаемая фигура, это совершенно отдельная профессия, это совершенно отдельная социальная роль. И, наверное, надо об этом как-нибудь отдельно позаботиться, - думает человек, прежде чем он вник в суть дела. И вот люди всерьез это обсуждают, надо, не надо и так далее. Но, между тем, это сущий идиотизм, потому что это закон, который создает разные законодательные ситуации, разные законодательные статусы для разных людей, находящихся в разном социальном положении и занимающихся разными профессиями.

Давайте на этом месте я остановлюсь, ровно с этой точки начнем через 3-4 минуты, после новостей, во второй половине программы «Суть событий», со мною, с Сергеем Пархоменко.

НОВОСТИ

С. ПАРХОМЕНКО: 21 час и 35 минут в Москве, это вторая половина программы «Суть событий», я, Сергей Пархоменко, ее ведущий. Ура, заработала тут у меня система приема смс-сообщений. То есть, она и так работала, я вот сейчас их все вижу, но просто экран был так устроен, что я его не видел. Теперь вижу все. Так что, пишите с удвоенной силой на 985-970-45-45, +7-985-970-45-45.

Тут как-то все интересуются: а что, собственно, не так с Пушковым? Ну, что с Пушковым? Сидит под санкциями, как сыч, не смеет никуда высунуться. Ну, просто надо себе представлять, до какой степени этот человек был подвинут всю свою жизнь вот на всей этой такой международной роскоши: на дорогих отелях, перелетах первым классом, всей этой какой-то роскошной жратве и всем остальном. Ну, я думаю, что некоторый конец света в одной отдельно взятой карьере наступил, и, в общем, смотреть на это без радости невозможно, опять же, помня, что этот человек за свою жизнь наделал, какое количество гадостей и подлостей он совершил в своей профессиональной жизни. Ну да бог с ним.

Да, мы говорили о чем? Мы говорили об удивительной коллекции сногсшибательно идиотских законопроектов, которые предлагает Государственная Дума. Вот одна история – это про детей, которых совершенно непонятно, куда девать, которые все равно будут рождаться в самых разных жизненных обстоятельствах. Но, оказывается, появляются такие дети, которых нельзя регистрировать. Ну, как человек будет жить незарегистрированным? Или он жить не будет, мы сразу его как-то вкладываем в целлофановый пакет и отправляем его в мусорный бак что ли, они так себе это представляют?

Вторая история – это вот учителя. Казалось бы, кто может быть против того, чтобы вот учителей защитить отдельным указом, отдельной, скажем, статьей Уголовного кодекса? Но штука заключается в том, что когда кого-то начинают защищать отдельно, в этот момент лишаются защиты все, потому что стройная система, оказывается, превращена в лохмотья. По существу, все, чего нельзя делать с учителем, все, от чего мы хотим защитить учителя, вообще-то, ничего этого нельзя делать ни с каким нормальным человеком. Никого нельзя оскорблять, никому нельзя угрожать, ни к кому нельзя применять насилие, никого нельзя дискриминировать и так далее. Для этого есть система из Уголовного, Гражданского, Административного кодекса. И все люди рождены одинаковыми и должны быть защищены одинаково. Как только мы выделяем какую-то отдельную категорию, мы немедленно порождаем с этим хаос.

Вот именно поэтому, кстати, я всегда, несмотря ни на что, был категорическим противником того, чтобы, скажем, журналисты пользовались какой-то там специальной защитой, каким-то особым статусом где-нибудь. Совершенно достаточно, чтобы журналисты не были бы дискриминированы по отношению ко всем остальным гражданам, чтобы они были не хуже остальных – этого вполне хватит. Если государство озаботится сохранением и соблюдением закона в отношении вообще граждан, то журналисты тоже будут защищены вместе со всеми. И учителя тоже будут защищены вместе со всеми. И врачи будут защищены, и чиновники будут защищены, я не знаю, и театральные артисты будут защищены, и мамы, и бабушки – все будут защищены. Потому что они, прежде всего – это их главная, так сказать, родовая социальная черта – они являются гражданами, они находятся под защитой закона. Поскольку мы нашему закону не доверяем, - говорит Государственная Дума, в сущности, точнее, вот инициаторы этого закона, - поскольку мы закону не доверяем, поэтому мы создаем отдельный пятачок, огораживаем отдельно учителей отдельным заборчиком и начинаем их отдельно защищать. В результате, мы, конечно, не сможем реализовать этого отдельного закона, а всем остальным, тем временем, никакой защиты не будет и полагаться.

Ну, и, например, третья история, которая связана с правами полиции. Довольно много было разговоров в последние 2 или 3 дня о том, что в Думе образовался пакет поправок к закону о полиции, инициаторами которого являются такие депутаты, например, как Хинштейн, или та же самая Яровая всем известная. Так вот, будто бы этими поправками устанавливается какой-то фантастический объем полномочий и фантастическая свобода от ответственности для полицейских при исполнении ими всяких оперативных обязанностей. Например, они не несут никакой ответственности за ущерб, который они наносят в ходе проведения мероприятий оперативных. Ну, например, они приходят с обыском и могут, там, сжечь дом – и не несут за это никакой ответственности. Могут разломать абсолютно все что угодно, разорвать, растоптать, раздавить и развеять по ветру все, что им заблагорассудится, и никто никаким образом не будет нести за это ответственности.

Ну, и вторая норма тоже вполне выдающаяся: что они не несут ответственности за ущерб, повреждения, увечья, которые они наносят людям тоже в ходе мероприятий. В сущности, это разрешенные пытки. По существу, это возможность применять любую силу, скажем, при задержаниях. Ну, а в условиях, о которых мы с вами не раз здесь говорили, когда у нас постепенно складывается система так называемого инквизиционного правосудия, которая заботится прежде всего об объеме, о количестве пропускаемых через эту карательную машину, это становится особенно изящно. Когда есть отдельные люди, которые арестовывают и бьют, отдельные люди, которые допрашивают и пишут протоколы, отдельные люди, которые потом свидетельствуют в суде, и отдельные люди, которые, собственно, судят – и это разные люди. И, скажем, люди, которые вас задержали, и люди, которые составили на вас материал в суде – это вовсе не один и тот же полицейский, а это люди абсолютно разные, каждый из них действует по-своему, и, главное, им не мешать друг другу. Я, собственно, вот сам лично столкнулся с этой поразительной ситуацией.

И еще и освободить их при этом от ответственности – это совершенно поразительная, я бы сказал, законодательная наглость, которую демонстрирует сегодня российская Государственная Дума. И объяснить это можно только одним: эти люди не могут себе вообразить, что им когда-нибудь предстоит нести какую-нибудь ответственность перед избирателями, вообще перед кем-нибудь, кроме их собственного непосредственного начальства, кого они осознают своим начальством. А начальством они осознают Администрацию президента Российской Федерации, вполне конкретных чиновников. Есть там, например, такой человек под названием Радий Хабиров, который вот, собственно, отвечает за всю эту историю, за управление этой вот марионеточной Государственной Думой.

Что эти законы объединяет? Объединяет ощущение, ну, во-первых, вот этой совершеннейшей безответственности. А во-вторых, совершеннейшего такого всевластия над жизнью. Вот люди, которые садятся и пишут закон вот этот самый, например, о детях, родившихся вне роддома. Ну, вот есть же прямо какой-то конкретный человек, да? Вот он садится за стол, открывает компьютер, включает, или кладет перед собой лист бумаги и берет в руки авторучку. И пишет, вот прямо пишет эти буквы. И в этот момент ему кажется, что природа склоняется над ним. В этот момент ему кажется, что вот как-то перед ним все законы мироздания прекращают свое действие, потому что как он скажет, так и будет. Если он скажет, чтоб дети не рождались вне роддомов – они перестанут там рождаться. Достаточно просто запретить. Если он скажет, что полицейские не должны нести ответственность за побои – ну, они сразу перестанут нести ответственность. И ничего никому никогда за это не будет, никто никогда за это не ответит, никто никогда не будет поставлен перед необходимостью объясниться с обществом, которому он это сделал.

Вот это поразительная совершенно вещь полного отрыва власти от реальности и от людей, из которых эта реальность состоит. Действительно, эти люди начинают сами верить в силу той пропаганды, которой они владеют. Им кажется, что, поскольку в телевизоре им сообщают о том, что их поддерживают все вокруг, и что им можно абсолютно все, и что как-то их политика совершенно победоносна, в этой ситуации они могут ее развивать как угодно. Это очень опасная, конечно, вещь, очень такая тяжелая.

Вот мы видим, как, казалось бы, в ситуации, которая происходит даже и вне России территориально… вот эта украинская история, которая развивается ведь очень недавно. Давайте отдадим себе отчет, что та эпопея, которая в некотором роде закончилась сегодня, вот сегодня Украина таки подписала тот самый договор об ассоциированном союзе с Европой, с отказа подписывать который начались события на киевском Майдане. Вот вы помните, да? Вот круг замкнулся сегодня. Все это происходит очень недавно. Все это началось прошлой осенью. И вот этот взрыв, который произошел там, он совершенно снес, окончательно снес систему российского правосудия, систему российского законодательства. Он превратил это в абсолютный такой околополитический мусор, когда все подчинено некоторой воле, некоторой идее, лишено совершенно внутренней логики, лишено совершенно внутренней ответственности, лишено представлений о том, что вообще как-то в политике возможно, а что является нарушением каких-то базовых политических законов. А закон заключается просто в том, что всякое решение, всякое действие влечет за собой ответственность лица, которое его совершило. В конечном итоге это происходит: раньше, позже – когда-то это происходит.

Вот украинский этот взрыв, он снес, в сущности, уже сейчас, сегодня, снес российскую политическую систему. Ее нет. Есть воля верховного начальника, который что-то такое себе думает (все остальные пытаются представить себе и как-то расшифровать его мысли), который время от времени отдает какие-то отрывистые команды: дайте мне разрешение действовать с армией за границей – отнимите у меня разрешение действовать с армией за границей; хочу поддерживать – не хочу поддерживать; буду подписывать – не буду подписывать. Вот все это исходит из какого-то одного человека, все остальные просто ждут команды.

В редчайших случаях мы видим проявление, ну, какой-то воли, какой-то мысли. Ну, я не знаю, не могу здесь не выделить очень близкую мне тему и важную для меня. Буквально 2 дня тому назад депутат Дмитрий Гудков (ну, в сущности, последний человек в Государственной Думе, который продолжает как-то, мне кажется, раздумывать над тем, что происходит вокруг и пытаться нести какую-то ответственность за происходящее), предложил очень важный закон об отмене срока давности по всяким интеллектуальным мошенничествам. В частности, мошенничествам, связанным с диссертациями, с получением научных степеней. Вы знаете, что я довольно подробно этим занимаюсь вместе с группой своих друзей и коллег. И это действительно очень небольшая, очень локальная проблема, которая, тем не менее, отражает степень безнравственности и в некотором роде безумия, которая существует в российских властных кругах.

Вот человек предложил это, давайте отменим хотя бы вот сам этот писаный принцип безнаказанности. Вот у нас есть такое место в нашей законодательной системе, в которое мы прямо написали буквами, что человек не несет ответственности за преступление. Причем не то, что мы спустя какое-то время освобождаем его от наказания, нет, мы спустя какое-то время (очень небольшое, надо сказать, всего 3 года), мы освобождаем его от самого как бы факта совершения этого преступления, преступление перестает существовать. Краденое выздоравливает, перестает быть ворованным. Мошенничество перестает быть предосудительным, как бы человек опять начинает считаться честным человеком, потому что вот через 3 года ему полагается такая амнистия.

Да, конечно, это очень локальная вещь. Это вот на этом конкретном небольшом, казалось бы, неважном, казалось бы, периферийном, на этом участке человеческих отношений. Но вот этот гниющий прыщик, он разлагает все, что вокруг него, он создает систему вот этих репутаций, построенных на безнаказанности. Важная вещь очень.

Вот Гудков все-таки решился за это взяться, все-таки он этот законопроект выдвинул. Мы все прекрасно понимаем, как мало у него шансов быть хотя бы членораздельно обсужденным, хотя бы прозвучать на каком-нибудь думском заседании, хотя бы по этому поводу, хотя бы это было бы уже успехом. И, тем не менее, вот мне как-то важно это отметить как удивительное и редкое исключение из того, что делается вокруг. Во всем остальном система продолжает, последовательно продолжает сходить с ума. И система последовательно отпускает сама себя, как бы вот распускает свои вожжи и позволяет себе то, в чем еще вчера она не смела признаться.

Ну, например, тоже вот вам свежая последняя новость, оставшаяся почти незамеченной на этой неделе. Министерство культуры, ну, или, во всяком случае, вот учреждение, которое по-прежнему имеет наглость так называться, во главе с человеком, который как-то достаточно бессовестен, чтобы продолжать называться министром культуры после всего того, что мы о нем знаем, там, про его диссертации, про происхождение его ученых степеней и его каких-то важных званий и так далее. Так вот, это министерство заявило, что оно не будет реализовывать и не будет финансировать государственную программу увековечения жертв политических репрессий в России.

Я, кстати, прошу обратить внимание на название того, что я сейчас сказал, вот этой самой программы. Я не сказал «сталинских репрессий», я сказал «политических репрессий». И это очень большая разница. Потому что вот закон о реабилитации жертв политических репрессий, принятый в 1991 году, он определяет, что политические репрессии – это все, что произошло с 25 октября 1917 года. И там есть все: там есть и коллективизация, там есть и уничтожение творческой интеллигенции, и уничтожение профессуры в начале 20-х годов, там есть зверства времен Гражданской войны (причем с обеих сторон). Там есть, да, там есть и классический вот этот сталинский период с 1934 по 1954 год, когда уничтожались миллионы людей. Там есть и хрущевское время, там есть и брежневское время, там есть и андроповское время. Все там учтено, в этом законе.

И вот случилось не чудо, конечно, а случился некоторый успех, потому что некоторому числу российских правозащитников удалось довести все-таки несколько месяцев тому назад или, скажем, уже больше года тому назад, довести до сведения российского руководства, что вообще-то государство находится перед этими людьми, которые были в разные времена в разные десятилетия по разным поводам подвергнуты давлению, а в ряде случаев невинно уничтожены, так вот, государство в долгу перед ними, государство должно ответить за содеянное им, государством. И должна быть федеральная программа увековечения памяти этих людей. И было поручение президента на эту тему, вот этого самого президента, Путина Владимира Владимировича. И Совет по правам человека при президенте, тот, который во главе с Михаилом Федотовым, занялся организацией этой программы. А, так сказать, ключевым министерством, таким профильным министерством, профильным учреждением государственным, которое должно было этим заниматься, было назначено Министерство культуры.

И Министерство культуры уныло влекло эту лямку, потому что, ну, ему велели. Потому что, ну, невозможно от этого отказаться, неприлично даже дать понять, что ты относишься к этим жертвам без уважения и ты не понимаешь, что государство обязано искупить эту вину. Ну, нельзя. Ну, все-таки есть какие-то современные правила цивилизации, от которых чиновник не может отступить.

Может, как выяснилось. Приходит время, происходит «Крым наш», вот этот универсальный, полный и подлый «Крым наш», который накрыл собою российскую правовую систему и систему российской власти – и оказывается, что можно, и можно совершенно хладнокровно, теперь не страшно. Можно совершенно хладнокровно сказать: а мы не будем это финансировать; а мы не хотим этого делать; а мы никому ничего не должны. Конечно, люди, которые занимаются этим вплотную, они говорят, что, ну, мало ли что министерство там заявило. Оно исполнитель, оно не имеет права, оно здесь ничего не решает, ему велели исполнять – будет исполнять, никуда не денутся и так далее.

Я, откровенно говоря, в это не верю, потому что я знаю, как устроена административная система в России, и я знаю, что вот это вот самое министерство-исполнитель – это и есть то самое министерство, которое готовит решения. И для того чтобы кто-то этому министерству приказал, кто-то спустил на него эту бумагу, само это министерство должно эту бумагу сначала написать, передать ее наверх, ее там одобрят, и тогда она вернется вниз в качестве директивы. Ну, во всяком случае, чаще всего это так происходит. Поэтому вероятность велика.

И, в любом случае, вот то, что делает сейчас Министерство культуры вот таким образом, оно находится как бы в рамках, в русле, по моде того, что происходит после вот этого околоукраинского взрыва, который действительно снес всю политическую логику России, даже вот ту, которая существовала, даже ту, которая включала в себя и фальсифицированные выборы, и действительно абсолютно безумные законопроекты. Но все-таки существовало некоторое представление о том, что есть вещи, которые недопустимы. Ну, невозможно просто так выключить какой-то сайт, потому что он вам не нравится. Невозможно просто так разгромить редакцию. Ну, нужно хотя бы иметь какой-то повод. Ну, нужно придумать хотя бы конфликт хозяйствующих субъектов. Нужно что-то, нужно какое-то объяснение перед самими собой и окружающей действительностью. Нельзя просто щелчком пальцев. Теперь можно.

Эта ситуация очень тяжелая для тех, в отношении кого это происходит, но эта ситуация, в некотором роде полная оптимизма, потому что, ну, это знак близкого конца. Собственно, поскольку это не может продолжаться долго, эта система живет, поедая сама себя и разрушая сама себя. И мы, собственно, это уже видим, мы видим там все ускоряющуюся вот эту вот машину поедания начальниками друг друга. Только что запрос о лишении неприкосновенности одного из сенаторов, запрос о лишении неприкосновенности депутата Хинштейна, страшная вот эта грызня между спецслужбами, между ФСБ и Следственным комитетом. Ну, собственно, история с Хинштейном – как я понимаю, это часть этой войны спецслужб. Так что, это будет ускоряться. Ну, а перед этим, мы помним историю с депутатом Митрофановым, который, как я понимаю, благополучно сбежал из России, потому что, собственно, он был лишен неприкосновенности. Совершенно очевидно, что его в России будут судить и сажать. Это человек, хорошо известный и в политических, и в журналистских кругах, и фигура такая, даже я не скажу, одиозная, а такая вполне анекдотическая, и, конечно, смешно, что с него это все началось.

Все разговоры про то, что, вот, это там какая-то последняя стадия загнивания этого строя и что тоталитаризм – это действительно, что называется, четвертая степень этой онкологии. Ну, по всей видимости, это действительно так, и мы это видим, потому что система начинает жрать сама себя. Она начинает создавать вот эти вот безумные законопроекты, вообще не встраивающиеся ни в какую систему внутри себя, и когда каждый следующий законопроект еще больше разрушает общую систему, общую схему и какие-то взаимодействия между законодательными актами, между кодексами, между правовыми системами и так далее. И становится можно то, что еще вчера казалось, в общем, неприличным.

Сегодня, пожалуйста вам, сегодняшняя новость – это решение Замоскворецкого суда, все-таки состоявшееся, о том, что еще одна очень заметная, очень крупная, очень эффективная и очень полезная НКО, неправительственная организация, а именно фонд «Общественный вердикт», фонд, который занимался защитой людей, разным образом пострадавших от правоохранительных органов, защитой прав тех, кто был подвергнут пыткам, кто был подвергнут неправомерным задержаниям, кто сидел без суда и следствия месяцами и годами в предварительном заключении, кто был бессмысленно и заведомо неправосудно осужден, кто остался без адвокатской помощи и так далее. Вот фонд, который занимался всем вот этим комплексом проблем, сегодня судом признан иностранным агентом.

То есть, это они не граждан России защищали от бессовестности и бесчеловечности российской карательной системы и системы, которая продолжает в России называться правосудием. Это не защита нас с вами, нет, оказывается, это какие-то были посторонние интересы. Это, оказывается, какие-то иностранные силы были заинтересованы в том, чтобы людей в Перми, в Новочеркасске, где-то ближе к Северному Кавказу, или в Москве, не пытали, не мучили, не обвиняли абсурдно и бессмысленно, не лишали права на справедливый суд. Оказывается, это интересы какой-то другой страны, оказывается, это не наши с вами интересы.

Вот что такое иностранный агент? Иностранный агент – это тот, кто действует в интересах чего-то иностранного. Значит, где-то есть какая-то сила, – предполагает Замоскворецкий суд, – которая заинтересована в том, чтобы в Новочеркасске никого не пытали, или в Перми, или еще где-нибудь. Это где-то далеко, здесь нет такой силы, здесь никто в этом не заинтересован, – считает Замоскворецкий суд. И сегодня вот он, собственно, это постановил.

Замоскворецкому суду невозможно было в этом признаться еще несколько месяцев тому назад. Замоскворецкий суд бы не посмел этого сделать. Сегодня он считает, что это в русле, потому что есть общая тенденция, общее направление – уничтожение НКО. Ну, и это вот еще один шаг.

Вот еще одна, я бы сказал, история, еще несколько иллюстраций к той общей тенденции, о которой я говорю здесь уже несколько программ подряд и буду несомненно говорить дальше. Мы переживаем очень трудный момент нашей истории, и нас с вами немного, тех, кто это понимает и кто продолжает об этом говорить. Давайте дорожить этим. Слушайте «Эхо Москвы».

Это была программа «Суть событий», я Сергей Пархоменко. До будущей пятницы, я надеюсь. Всего хорошего, до свидания.