Суть событий - 2014-05-23

С. ПАРХОМЕНКО: 21 час и 10 минут в Москве, это программа «Суть событий», добрый вечер, я Сергей Пархоменко. Как обычно, у нас есть с вами номер для смс-сообщений +7-985-970-45-45, и все уже работает. Я тут расчихался перед началом программы, и те, кто это видели с помощью Сетевизора – да, кстати, можно на сайте смотреть Сетевизор – успели мне написать тут «Будьте здоровы». Причем один человек написал из Санкт-Петербурга, другой человек – из Киева, а третий – из Челябинской области. Как приятно, большое всем спасибо. Кроме того, я знаю, что система работает. Да, сайт www.echo.msk.ru, заходите, там много всяких возможностей: смотреть трансляцию, писать сюда сообщения с помощью специального шлюза и играть в кардиограмму прямого эфира и всякое такое прочее. Вот.

Давайте начнем программу. Ну, подцеплюсь я к Арине Бородиной, которая долго ужасалась, так сказать, тому стилю и тем словам, которые употребляли руководители канала «Life News» по отношению к «Эху», там как-то она обиделась и так далее. Ну, а что тут обижаться? Работа у них такая собачья. Ну, им велели давить – они давят. Им велели искать повод – они нашли повод. Это поразительно на самом деле, что люди… вот действительно, все на продажу, они готовы торговать даже своими собственными вот этим попавшими в беду коллегами и пользоваться этой ситуацией, для того чтобы исполнять начальственные всякие указания. Ну, вот в какой-то момент надо было прицепиться к «Дождю» - ну, вот прицепились за вопрос по поводу, если помните, блокады Ленинграда. А сейчас надо цепляться к «Эху Москвы» - ну, вот прицепились за это, будто бы «Эхо» заняло какую-то неправильную позицию в отношении этих людей.

Давайте я займу позицию, не «Эхо», а я сам вот от своего собственного имени. Что я могу сказать по этому поводу? Я могу сказать, что главные свои слова по этому поводу я произнес в, кажется, феврале 1994-го года. То есть, уже сколько? 20 лет тому назад, ровно 20 лет было в этом году, когда я подписывал, более того, я и был одним из составителей документа под названием Московская хартия журналистов. В этом документе есть статья, которая звучит следующим образом: журналист осознает, что его миссия прекращается в тот момент, когда он берет в руки оружие.

На тот момент в 94-м году это была очень важная статья, и мы не могли тогда подумать, что она так долго будет важной. Тогда вот шли бесконечные конфликты на Кавказе и вблизи Кавказа, и много было всяких проблем в Средней Азии, всяких межэтнических столкновений, и журналистам часто приходилось работать в зонах конфликтов. И на Балканах как-то было тоже очень неспокойно, более чем даже неспокойно. И тогда это было очень важное такое дело, как вести себя человеку в тот момент, как вести себя профессионалу, журналисту в тот момент, когда он становится фронтовым корреспондентом.

И, кстати, организация, которая называлась Московская хартия журналистов, одной из самых первых своих таких программ выбрала простейшее совершенно действие. Я помню, что мы тогда добыли у одного толстосума немножко денег и на эти деньги купили довольно значительную партию бронежилетов. И раздавали эти бронежилеты фотографам, главным образом фотографам, надо сказать, тогда было понятно, что они рискуют больше всего. Ну, и пишущим журналистам тоже, и видеооператорам и прочее. Так что, вот этот вот сюжет «журналист на войне», он существует очень давно, и очень давно мне, например, приходилось с ним иметь дело.

Что я могу сказать по этому конкретному случаю? Не доказано сегодня, давайте это с вами констатировать, не доказано, что два сотрудника «Life News» действительно принимали участие в каких-то военных действиях не в качестве журналистов, а в каких-то других качествах. Действительно, похоже, что из багажника машины, в которой они ехали, вытащили какое-то оружие, в том числе даже, кажется, ПЗРК. Но не доказано, что они знали об этом, не доказано, что они имели возможность как-то воспрепятствовать тому, чтобы этот ПЗРК там перевозили. Не доказано, что у них была возможность выбрать себе какую-нибудь другую машину и ехать на этой машине. Вообще не доказано, что они имеют какое-нибудь отношение к этому ПЗРК. Поэтому любые сомнения должны трактоваться в их пользу. Поскольку это не доказано, кто бы чего ни подозревал, кто бы чего ни говорил и кто бы ни был от чего в каком бешенстве, эти люди по-прежнему имеют право пользоваться журналистским статусом. Тот факт, что они въехали через границу и признались теперь в этом, что они въехали через границу, заявив о том, что они не журналисты, а кто-то там еще, на самом деле ничего не означает. Тот факт, что у них не было аккредитации, на самом деле ничего не означает. Люди ехали выполнять свой журналистский долг так, как они его понимают.

Отдельно от этого я могу сказать, что то, как они понимают свой журналистский долг, лично мне представляется отвратительным, мне кажется, что люди, которые работают на «Life News», делают работу довольно гнусную, лживую, пропагандистскую. Они верно служат начальству, а начальство их верно служит власти. Они продали за эту свою верность свою журналистскую совесть, по большей части. Лично я, например, давно уже, много месяцев, ну, собственно, с того момента, как «Life News» существует, всячески избегаю контакта с ними, и в тех случаях, когда они обращаются ко мне за каким-нибудь комментарием, я на это просто отвечаю: я с гестапо не сотрудничаю. Вот, собственно, и все. Есть еще пара редакций, которым я отвечаю то же самое: «Известиям», «Комсомольской правде». И этим тоже.

Так вот, это ничего в данном случае не означает и не имеет никакого отношения к делу. Люди, несомненно, должны быть выпущены, люди, несомненно, должны быть в безопасности, никто не смеет угрожать их жизни. А потом мы как-нибудь уж сами их упрекнем в том, как они понимают свою профессию, как они делают свое дело, как они относятся к информации, как они относятся к пропаганде. Это все будет потом, сначала они должны оказаться вне опасности. Вот моя позиция. Хотите – считайте ее позицией «Эхо», хотите – не считайте. На самом деле никакое «Эхо» меня не уполномочивало это говорить, я это говорю исключительно от своего собственного имени, но я говорю это на волнах «Эхо». И я думаю, что это что-нибудь да означает. Вот что я могу и хочу сказать по этому поводу.

А то, как ведет себя начальство «Life News», еще раз повторю, и то, как оно и за что именно оно продает эту историю и продает сейчас своих людей – это пусть останется на их совести, и это будет предметом отдельного разговора и отдельного отношения к ним и к их хозяевам. Вот что я хотел бы сказать по этому поводу.

Ну, раз я уже коснулся украинского сюжета, давайте пойдем дальше. Мне здесь задают очень забавный вопрос, я даже его найду, вот. Да, это задают мне его на сайте. Вы знаете, что есть возможность примерно за сутки до начала программы задавать разные вопросы, и я обычно эти вопросы читаю перед началом программы, чтобы скорректировать как-то ход передачи.

Так вот, некто наш слушатель, который подписывается Хериф (не Шериф, а Хериф), этот Хериф пишет: «Уважаемый Сергей Борисович, на предстоящие выборы президента Украины вы едете в Одессу наблюдателем за счет совместного фонда Коломойского – Ходорковского? Задаю вопрос не случайно: украинские СМИ утверждают, что под это дело ваши вышеназванные олигархи выделили 250 тысяч американских долларов. Наблюдатели приглашаются выборочно, для них, в том числе для вас, заказаны пятизвездочные гостиницы, проживание, питание плюс командировочные расходы за счет приглашающей стороны. Ответьте, пожалуйста, насколько информация соответствует действительности? И второе. В близких мне кругах сообщили, что в сентябре вы будете баллотироваться в Мосгордуму. Это на самом деле так?»

Уважаемый Хериф, у вас очень плохие источники. По поводу Мосгордумы могу просто сказать: нет, я не буду баллотироваться в Мосгордуму. Когда-нибудь отдельно мы с вами поговорим здесь, в эфире «Эхо Москвы», почему я не буду баллотироваться.

Что касается Украины. К сожалению, нет. Не к сожалению мне никто не предлагал пятизвездочного отеля и оплаченного пропитания, но к сожалению другое. Я, к сожалению, не еду на Украину, хотя собирался, действительно, поехать очень рано утром завтра, провести там два дня на выборах. Я, в общем, довольно опытный наблюдатель за выборами, я несколько раз был и наблюдателем, я и успел поработать в статусе члена участковой избирательной комиссии с правом решающего голоса в России. Я некоторое время тому назад озаботился тем, чтобы, ну, насколько это возможно, изучить украинское избирательное законодательство, почитал тут всяких законов, и мне кажется, что я как-то примерно представляю себе, как устроена на Украине избирательная процедура.

Да и вообще, скажу вам откровенно, я очень хотел поехать в Одессу. Поэтому я был очень рад, когда европейская организация под названием «Европейская платформа за демократические выборы» предложила мне стать таким экспертом-наблюдателем, даже больше, чем наблюдателем, а там принять участие потом в итоговом докладе, который составляется и должен был оглашаться в Киеве. Я с удовольствием согласился, мне показалось, что это хорошая возможность поехать посмотреть своими глазами, как эти выборы будут происходить, поехать в Одессу, которую я знаю, люблю, откуда происходят некоторые из моих родственников. Моя мама, в частности, там родилась в 41-м году еще. Вот. И я сам там успел, ну, немного за свою жизнь, в общей сложности несколько месяцев прожить, даже успел поработать там на телевидении, поэтому мне кажется, что я не просто турист в этом городе, а немножко понимаю.

Так вот, ничего не получилось. Не получилось потому, что совершенно неожиданно Центризбирком украинский отказал этой самой «Европейской платформе» в аккредитации для всех ее наблюдателей, а наблюдателей этих, между прочим, там набралось несколько сот человек, и они по всей Украине должны были работать. И в том числе, соответственно, и мне отказал, потому что я тоже был в этих списках. Ну, там, специально никто мною не занимался, но вот отказали всем, и я получил сообщение от вот организаторов этой миссии, что, извините, но ничего не получилось. Более того, они пытались судиться с Центризбиркомом, вчера даже выиграли этот суд, удивительным образом суд там принял сторону вот «Европейской платформы» и указал Центризбиркому, что это был неправильный отказ и что это неправильные мотивировки и так далее. Но, в общем, организовать в последнюю минуту это все не удалось, и, в результате, я туда на выборы не поеду.

Мне кажется, что это неверное решение украинского Центризбиркома, такое, я бы сказал, рефлекторное и в какой-то мере истерическое. Оттого, что среди этих нескольких сотен наблюдателей, было значительное количество среди них граждан России, из этого совершенно не следовало, что это было бы какое-нибудь пристрастное наблюдение или что это, там, наносило какой-нибудь ущерб престижу и суверенитету Украины. Я уж не знаю, чем они, там, мотивировали и чем они в точности руководствовались при принятии этого решения, но, в любом случае, это решение кажется мне неправильным. Мне очень обидно, мне очень жаль, но я надеюсь, что, может быть, они как-то опомнятся. Скорее всего там будет еще второй тур, может быть, на второй тур поеду через вот несколько недель вместе с коллегами. Здесь в России за подбор этих кандидатов, я знаю, в значительной мере отвечали очень авторитетные организации: «Голос», «Сонар» – я их знаю, я с ними давно имел дело, и мне кажется, что они справляются со своей работой хорошо, особенно «Голос».

Кстати… ну да, вот с Украиной давайте на этом закончим. Так у меня как-то получилось, что темы разные, ну, вот цепочками как-то соединяются, одна за другую цепляются. Может быть, это даже и к лучшему, такая немножко своеобразная сегодня получается программа. Следующее звено в этой цепочке – «Голос». Раз я уже произнес, давайте перейду к следующей теме. Вот так несколько галопом по Европам.

Сегодня состоялся суд по нескольким организациям, которые прокуратура потребовала признать иностранными агентами. Я несколько раз писал об этом в своих блогах в Фейсбуке, и вы могли это прочесть. Да, в общем, я думаю, что вы и сами знаете, что эта проблема существует, действует этот кошмарный и последовательно усложняемый… к нему там было уже даже несколько поправок с тех пор, и сейчас очередной рассматривается пакет поправок по инициативе поразительным образом депутата Лугового. Так вот, действует закон об НКО, который, по существу, направлен на то, чтобы исключить существование реально не зависимых от государства некоммерческих и неправительственных организаций в России, которые ведут какую-то важную общественную работу.

Некоторое время тому назад Конституционный суд принял решение, совершенно, на мой взгляд, абсурдное и безобразное, которое, в сущности, означает, что политическая деятельность… а вы помните, да, что проблема заключается в том, что некоммерческие организации, которые получают какое бы то ни было финансирование из-за рубежа, и в то же время ведут деятельность, которая признается политической, должны на себя навешивать такой специальный ярлык иностранного агента, который означает для этих организаций, в частности, то, что они полностью лишаются возможности работать за пределами Москвы. Потому что, ну, мы знаем, что люди на местах в России, они очень болезненно реагируют на вот такие словосочетания, типа «иностранный агент». И это означает, что местные власти категорически отказываются создавать хоть какие-нибудь возможности для работы этих организаций на территории российских регионов.

При этом законодатели ссылались на зарубежный опыт, ссылались лживо на этот опыт, говоря о том, что вот в разных странах тоже есть такие законы. Да, но эти законы применяются, если применяются, чаще всего они являются просто спящими, это такое наследие холодной войны, даже, я бы сказал, наследие Второй Мировой войны, оставшееся с тех времен. Но даже если они применяются, они применяются совсем в других и совершенно не политических случаях. Ну, например, известно, что статусом иностранных агентов иногда пользуются, скажем, туристические ассоциации, которые… ну, вот, скажем, я не знаю, в Соединенных Штатах есть туристическая ассоциация Швейцарии, организация, которая занимается пропагандой туризма в Швейцарии для американских граждан. Или, по-моему, есть там еще туристическая ассоциация Голландии, ну, Нидерландов, которая занимается пропагандой туризма в Нидерландах. Вот такие организации объявляются иностранными агентами, потому что они совершенно отчетливо и реально занимаются тем, что действительно отстаивают какие-то интересы, ну, в данном случае коммерческие интересы иностранного государства, именно государства. А вот того политического контекста, который этому всему придается российским законом, его в помине нигде нет, и это все просто откровенное вранье, когда говорят о том, что вот взяты за образцы какие-то западные законы.

Так вот, есть два обстоятельства. Одно обстоятельство: российское государство последовательно создает ситуацию, которая исключала бы возможность для некоммерческих организаций нормальным человеческим образом, так, как это делается во всем мире, добыть себе средства к существованию, средства на выполнение своих программ. Это делается и потому, что российское законодательство совершенно не стимулирует бизнес, абсолютно, наоборот, очень усложняет работу всякого бизнеса, который хотел бы тратить какие-то деньги на благотворительные цели. И, кроме того, это является, вот помощь некоммерческим организациям является деятельностью, опасной для любого бизнеса, порицаемой для любого бизнеса. Любой бизнесмен, который кому-то помогает, знает, что он очень рискует, что завтра на него наедет налоговая, завтра на него наедут, там, я не знаю, пожарные, санитарные, полиция, Прокуратура, Следственный комитет и бог знает кто еще, потому что вот это очень подозрительно, что это он помогает. Это делается осознанно, российское государство хочет быть единственным донором, хочет быть единственным источником денег для некоммерческих организаций. Я уже говорил об этом. Это вот первая сторона дела.

Я вторая сторона дела заключается в понимании того, что такое политическая деятельность. И вот тут я возвращаюсь к решению Конституционного суда, которое я уже упомянул. Несколько недель тому назад Конституционный суд принял поразительное решение и подтвердил, что политической деятельностью признается, грубо говоря, любая деятельность, которая имеет значение, любая деятельность, которая влияет на формирование общественного мнения и так далее. То есть, если о вас никто не знает, если на вас всем наплевать, и если ваша работа никого не интересует, тогда да, это деятельность не политическая. А если хоть кто-нибудь проникся тем, что вы делаете, если вы повлияли на чье-нибудь мировоззрение, тогда эта деятельность признается политической.

Так вот, на основании вот этой пары обстоятельств, с одной стороны, не существует никаких, кроме государственных, сегодня источников в России, источников финансирования, и поэтому многие организации действительно должны просить финансирование у крупных международных организаций, занятых разного рода правозащитной общественной деятельностью, там, поддержкой правового просвещения населения и так далее и так далее. Или, скажем, наблюдением за выборами, соблюдением гражданских прав и так далее. А с другой стороны, их деятельность немедленно признается политической.

И вот в эту мясорубку попали 4 организации на сегодня. Прежде всего, это организация под названием «Мемориал». Да-да, тот самый «Мемориал», который занимается увековечением жертв репрессий в России, который проделал невероятную по объему работу по созданию архива этих репрессий, и не только репрессий, скажем, сталинского или еще более раннего послереволюционного времени, но они же занимались и людьми, пострадавшими во время конфликтов в Чечне и так далее и так далее. Вот правозащитный центр «Мемориал», вы знаете эти имена – это, прежде всего, Орлов, Черкасов, люди, о которых вы очень наслышаны, которые очень много сделали для защиты людей вот в этих конфликтах. Это одна из организаций, которая оказалась сейчас обвиняемой.

Вторая – это тот самый «Голос», который я упоминал, который занимается наблюдением на выборах. Две других – это две крупные юридические организации, одна называется «Юристы за конституционные права», а другая называется «Общественный вердикт», помогает всяким арестованным, задержанным, умученным, пытаемым полицией и тем, чьи права нарушаются правоохранительными органами. Вот слушались их 4 дела. Как было дело дальше – расскажу после новостей. А сейчас перерыв, 3-4 минуты. Пожалуйста, не уходите далеко, продолжим ровно с этого же самого слова в программе «Суть событий» со мною, с Сергеем Пархоменко.

НОВОСТИ

С. ПАРХОМЕНКО: 21 час 35 минут, это программа «Суть событий», вторая половина этой программы. Я Сергей Пархоменко. Номер для смс-сообщений - +7-985-970-45-45. Очень бурно происходит такая, я бы сказал, внутренняя дискуссия в этих смсках, люди высказываются и за, и против того, что я говорю. А можно еще это сделать при помощи такой игрушки, которая называется кардиограмма прямого эфира. Это у нас на сайте www.echo.msk.ru. Заходите и там играйте в эту штуку, там смотрите трансляцию из студии прямого эфира, там посылайте оттуда мне сообщения сюда в студию.

Про НКО я говорил, это довольно частая у меня в программе тема, но я действительно считаю, что это чрезвычайно важная вещь, и мне на это как-то не жалко времени. Вот один из наших слушателей из Смоленской области справедливо говорит, что, вот, а Сахаров сейчас бы сильно удивился, что через 20 с лишним лет есть слова «иностранный агент». Александр его зовут. А Дмитрий из Санкт-Петербурга спрашивает: «А в чем, собственно, проблема называться иностранным агентом? Ведь цель-то помочь людям, для благих целей-то не страшно. Спрашиваю, так как все отказываются так называться. Спасибо. Дмитрий».

Дмитрий, два обстоятельства. Одно, я бы сказал, такое морально-пропагандистское. Люди, которые составляли этот закон, они знали, что они делали. Они могли бы, если бы захотели, эти организации назвать как-нибудь нейтрально. Ну, например, там, не знаю: это организация категории А. Или категории У. Или еще как-нибудь. Они предпочли заставить эти организации навешивать на себя вот такой ярлык. Я уже говорил, зачем, вы просто невнимательно слушали. Затем, чтобы это звучало как можно более пугающе для разного рода лиц и организаций, прежде всего провинциальных. Они знают, что люди, ну, у них есть этот рефлекс, они, когда вот это слышат, «иностранный агент», они пугаются, они рефлекторно на это реагируют. Вот вы, может быть, такой продвинутый, может быть, вы такой какой-то современный, вы умеете от этого абстрагироваться. К сожалению, не все такие, как вы, Дмитрий, и огромное количество людей считают, что это что-то плохое, это вот заведомо что-то такое вот связанное с чем-то таким ужасным вражеским. И это приводит к огромным сложностям для этих организаций, для работы где бы то ни было, кроме больших городов, там, Москвы и Питера, где все-таки есть надежда людям как-то втолковать, что, ну, послушайте, это как-то ничего такого за этими словами не стоит, кроме глупости, злобности, мстительности и в значительной мере подлости законодателей, которые это сделали. Это одна история.

И вторая – что ведь одним названием дело не ограничивается. Вопрос ведь не только в том, чтобы назваться, а вопрос в том, что организация, которая признает себя вот таким вот иностранным агентом, она попадает в очень специальный режим функционирования, она начинает бесконечно подвергаться бессмысленному количеству изматывающих проверок, смысл которых ровно заключается в изматывании, а не в том, чтобы что-нибудь проверить. Ведь люди, которые говорят: а что они стесняются? Раз они берут деньги… Вот Путин, между прочим, говорил это пару раз в разных обстоятельствах. Раз люди берут деньги из-за границы, ну, пускай они как-то признаются в этом и отчитаются в этом. Что стесняться-то? Что они это скрывают?

Это ложь, потому что сегодня и на протяжении уже многих лет любое вот такое финансирование из-за границы сопровождается очень сложной, очень серьезной, очень многоэтажной системой отчетности и проверок, все это очень прозрачно, за всем за этим следят самые разные государственные органы: и службы, там, финансового надзора, и налогового надзора, и таможня, и бог знает кто только этими деньгами… Или, скажем, если речь идет не о деньгах, а, скажем, о каком-то оборудовании, каких-то материалах, я не знаю, это могут быть медикаменты, это может быть какая-то литература, это может быть… бог знает что это только не может быть.

Так вот, всегда, всегда отчетность за это была чрезвычайно строгая. Но все-таки она была, я бы сказал, на грани разумности. Это была отчетность ради того, чтобы отчитаться, а не отчетность ради того, чтобы этим заблокировать деятельность организации, чтобы все ее сотрудники бесконечно занимались общением со всякими проверяющими органами, как это немедленно происходит сейчас в тех случаях, когда вот еще не случилось этого обозначения иностранными агентами, а уже появляется огромное количество всяких проверяющих инстанций и, ну, действительно количество страниц отчетности, которое требуется, измеряется тысячами, десятками тысяч.

Вот я знаю эпопею, которая была ровно с этим же самым «Мемориалом». Ну, это просто невообразимое что-то, это, там, стопки бумаги в рост человека они должны были сдавать. Или, скажем, я знаю один относительно небольшой фонд, который много лет работает в России, и работает очень плодотворно, он такой сугубо научный, это фонд, в котором работают юристы, которые занимаются проблемами восточно-европейского конституционализма. Вот сравнивают конституции, как устроены в разных странах Восточной Европы, как действуют конституции, как применяются конституции, как меняются конституции и так далее и так далее. Ну, вот я знаю, что люди, которые руководят этим фондом, они просто, что называется, на последнем издыхании уже сейчас, потому что они бесконечно, бесконечно изводимы всеми этими проверками, ревизиями, отчетностями, подозрениями, какими-то обысками, выемками и какими-то конфискациями каких-то документов и так далее и так далее. И это превратится в рутину тогда, когда это наименование там появится.

Так вот, суд рассматривал сегодня 4 организации, которые я перечислил: правозащитный центр «Мемориал», «Голос» и две юридических организации, «Юристы за конституционные права» и «Общественный вердикт». Я сам, например, с «Общественным вердиктом» хорошо знаком, потому что они вот, предположим, лично мне помогали, я знаю, как еще сотням, тысячам людей, которые были задержаны, скажем, в Москве в конце февраля, когда была эта массовая волна задержаний, тогда я с ними познакомился. Но я знаю, что они занимаются совсем не только этим, они очень много работают в регионах, в провинции. В частности, они очень много работают, помогая людям, которые пострадали от правоохранительных органов в момент задержания, были избиты или подвергнуты пыткам, иногда пыткам совершенно средневековым, каким-то изощренным. Вот они пытаются как-то восстановить здесь справедливость, наказать виновных, оградить людей от такого рода преследований.

И суд только в одном случае сегодня, в случае с «Голосом», который занимается наблюдением за нарушениями на выборах, отложил решение. Во всех остальных случаях принято решение, что, да, поддержано на сегодня решение, требование прокуратуры о принудительном обзывании этих организаций иностранными агентами. Они, конечно, будут это еще обжаловать, я думаю, что обжаловать будут подряд во многие инстанции, это все будет еще довольно долго тянуться. Но, тем не менее, все это чрезвычайно печально. Это часть очень тяжелого процесса, я бы сказал, такого «одремучивания» российской правовой системы.

Надо сказать, что вот как-то у нас нынешняя наша власть во главе с президентом Путиным завела такую моду проклинать 90-е годы и проклинать ельцинское время, им это было очень важно, для того чтобы свои собственные грехи и свою собственную политическую несостоятельность списать на это. Но, между прочим, есть кое-какое наследие, это наследие заключается в довольно демократичной и довольно, я бы сказал, человеколюбивой правовой системе. И для того, чтобы давить, душить, мучить и насиловать, как это происходит сейчас со стороны государства, приходится все время закон нарушать.

Ведь хохма же заключается в том, и трагедия российских правоохранительных органов сегодня заключается в том, что они все время вынуждены действовать беззаконно. Потому что законы в значительной мере стоят на страже граждан. Есть законы, описывающие, скажем, процедуру судебных заседаний и как бы регламентирующие систему правосудия. Это неплохие законы на самом деле. Но суды, действуя так, как они действуют, абсолютно бессмысленно, бездушно, инквизиционно, как все чаще и чаще стали применять такое слово российские юристы сегодня, вот такое инквизиционное правосудие, то есть, поточно-конвейерное правосудие, не обращающее внимание на реальные обстоятельства дела, а занятое только массовым наказанием, массовыми репрессиями в отношении людей. Так вот, суды должны это делать против закона, в нарушение закона. Мы сейчас как-то очень хорошо это видим, когда происходят, скажем, вот эти массовые задержания. Или, скажем, дело 6 мая, оно было вот таким вот примером абсолютного беззакония, когда целый процесс был построен на лжесвидетельствах, когда он был построен на отказе суда заслушать существенные свидетельские показания и так далее.

И правовая система в России, она, в принципе, предназначена для защиты людей. Мне в свое время пришлось, например, столкнуться с тем, что, да, российские законы предусматривают возможность граждан защищать свои избирательные права в суде и оспаривать выборы в тех случаях, когда обнаружены нарушения и когда их избирательные права были нарушены. И вот вопреки этому закону действовал и Центризбирком, и многие суды, и даже Верховный суд, который раздавал указания, теперь это отчетливо известно, раздавал указания всей пирамиде российских судов, указания с требованием нарушать закон, не принимать к рассмотрению эти дела, связанные с выборами и так далее и так далее.

Так вот, складывается такое впечатление, что сейчас есть замысел привести правовую систему России в соответствие с новой реальностью. И очень показательным в этом смысле явилась статья, я очень советую ее найти в интернете и почитать, статья председателя Конституционного суда России Валерия Зорькина. Она была опубликована в «Российской газете» примерно три дня тому назад, не помню точно число. Найдете, наберите «Зорькин, Российская газета», и первое, что вам выпадет, будет ровно эта статья.

Две вещи там, которые обращают на себя внимание. В Россию возвращается понятие объективной истины в судопроизводстве. Вот суд должен сам исходить не из обстоятельств дела, не из выяснения того, как было дело на самом деле, а из какого-то своего отдельного представления о том, что правильно, а что не правильно, что важно, а что не важно, что честно, а что не честно, что преступно, что разумно. И вот это как раз совершенно такое инквизиционное понимание дела.

Вот как-то говорят, что вот занесли нам такую европейскую либеральную заразу, что, видите ли, существует какая-то состязательность в суде. Что вот есть одна сторона, которая обвиняет, а другая сторона, которая защищает. И они равны. И эти две стороны, собственно, они вот борются перед лицом суда, а суд, который находится над этим, не участвует в их схватке, он и должен определить, кто в этой ситуации был прав, кто виноват. Еще и иногда присяжных к этому привлекают, которые наблюдают это и со своей стороны выносят свой вердикт: да, виновен; нет, не виновен.

Так вот, речь идет о том, чтобы сделать, так сказать, повесить на суд этот груз собственно участия в этом состязании. Так это происходит на самом деле в, скажем, административном судопроизводстве сегодня, где нет никакой состязательности. Где на одной стороне человек, которого обвиняют, вместе со своим адвокатом, а на другой стороне фактически суд. Сам суд, сам судья. Вот я это почувствовал в свое время на себе. Судья работает обвинителем. Заведомо, значит, он как-то сам является одной из сторон в этом споре, а потом он же и решает, кто в этом споре был прав, кто виноват.

Вот в этом направлении движется, судя по этой статье в «Российской газете», мысль российского Конституционного суда. Вот, что, дескать, давайте изживем эту заразу состязательности, давайте вот как-то все эти либеральные глупости бросим, что кто-то у нас там прав, кто-то у нас виноват. Неважно. Мы лучше знаем, кто у нас прав, кто виноват. У нас суд будет собственно… Давайте переубедите суд. Суд будет знать некоторую истину, а вы будете суд переубеждать в том, что он, суд, ошибается. Это первое обстоятельство.

И второе, которое заключается в том, что мы, видимо, последовательно, действительно, идем к отказу от уважения Россией разного рода решений международных судов и обязательств России перед международными организациями в том, что касается уважения прав человека. В Конституции России сегодня черным по белому написано, что международные правовые акты, подписанные Россией, те, к которым присоединилась Россия, сильнее, чем внутреннее законодательство. И тогда, когда существует конфликт между внутренним законом и международным законом, к которому присоединилась Россия, международный закон важнее, и этим должны руководствоваться и суды, и разного рода административные органы, органы власти и так далее, и так далее.

И вот в частности тогда, когда речь идет, скажем, об участии людей в массовых мероприятиях уличных, выясняется, что то, что вытворяют российские суды, совершенно не соответствует тем решениям, которые принимают суды международные, в частности Европейский суд по правам человека. Европейский суд по правам человека много раз высказывался на тему о том, что сам, скажем, тот факт, что человек принимает участие мирно, никому не угрожая, не осуществляя никакого насилия и никаким образом не нарушая ни чьих прав, принимает участие в мероприятии, на которое не получено разрешение… вообще сама постановка вопроса о разрешении, она достаточно странная, речь должна идти об уведомлении. Так вот, сам этот факт, что человек принимает участие в таком мероприятии, не является достаточным поводом для того, чтобы подвергнуть этого человека какому-то насилию и каким-то ограничениям в правах, чтобы его хватать, куда-то тащить, судить, штрафовать, наказывать и так далее. Он не сделал ничего плохого.

Более того, человек не обязан знать, является ли это уличное массовое мероприятие, является оно разрешенным или неразрешенным, есть у кого-то бумага на него или нет. Он отвечает за себя, за свои поступки, он никого не бил, он не колотил никаких витрин, не поджигал никаких автомобилей – ну, и не приставайте к нему, дайте ему высказать свое мнение.

И, наконец, в ряде случаев возникает ситуация, когда человек должен срочно высказать свое мнение, когда требуется немедленная реакция граждан на какие-то события, и в этой ситуации тоже, - говорит Европейский суд, - невозможно настаивать на том, чтобы происходили какие-то административные оформления чего бы то ни было, и власть обязана смотреть с пониманием на такие случаи, должна уважать права граждан на выражение их мнения.

Вот так высказывается Европейский суд. Это просто пример, который я привожу. Не говоря уже о том, что решает Европейский суд по бесчисленному множеству вот этих дел о пытках, о нарушениях прав граждан, о бесчеловечном отношении, о том, что содержание в местах предварительного заключения или в местах лишения свободы, по существу, в России являются пыточными и так далее.

Так вот, в статье главы Конституционного суда мы обнаруживаем, в общем, ясное указание на то, что Россия движется в направлении того, чтобы, скажем, решения того же самого Конституционного суда ставились бы выше, чем решения международных европейских судов. То есть, Россия постепенно выходит из этого режима, в котором международное законодательство является более сильным, чем законодательство внутреннее.

Что это означает? Это означает, что мы с вами идем к ситуации, когда права человека будут объявлены внутренним делом государства. Не лезьте. Ну, вот так, собственно, это было при Советском Союзе. Это был тот разговор, который вели при Брежневе и при Хрущеве при всех разговорах о судьбе российских диссидентов, того же самого академика Сахарова, или, не знаю, генерала Григоренко, или кого-то еще: это не ваше собачье дело, права человека являются внутренним делом Советского Союза.

Вот это, похоже, нам с вами предстоит услышать и увидеть еще раз, и видеть на протяжении теперь уже многих десятилетий или многих лет, не знаю. А, может быть, многих месяцев. Посмотрим, с какой скоростью это будет развиваться, и как быстро это все развалится, и как долго это все просуществует.

Так вот, вот эта вот ситуация, права человека – внутреннее дело государства. И статья Зорькина ясно на это указывает, что именно в этом направлении и движется российская, что называется, законодательная мысль. Вот еще одно важное событие этой недели. К сожалению, мало у меня хороших новостей, как видите.

Впрочем, одна есть, и я давайте последние несколько минут этому посвящу. У меня тут бесконечно уже задают мне вопросы: а где же Мединский? А что же Мединский? А почему же вы ничего не говорите о Мединском? Скажу о Мединском. Да, сегодня сообщество «Диссернет», к которому я имею некоторое отношение, как вы знаете, опубликовало довольно большой материал о, так сказать, диссертационном наследии министра культуры Российской Федерации.

На протяжении нескольких последних дней, вы знаете, развивался бурный скандал. Мединскому один хороший итальянский университет, университет в Венеции под названием Ка'ФоскАри, или Ка'ФОскари, там, по-разному его называют, решил выдать мантию почетного доктора. Много было всяких рассуждений о том, почему это произошло, потому что сам университет был против, но зато при университете есть фонд, и похоже, что этот фонд, - говорили тогда, - финансируется в значительной мере из денег российского государственного бюджета. В Италии разразился скандал по этому поводу, там были всякие протесты и студентов, и профессуры этого университета. Это хороший, между прочим, уважаемый университет. Не самый старый в Италии, но тем не менее. И Мединский побоялся туда ехать, и ему, как сказал один острый на язык итальянский репортер, привезли эту мантию, как пиццу, на дом. И сюда одна из проректоров этого университета явилась, для того чтобы в тиши министерского кабинета накинуть на плечи Мединского эту мантию и вручить ему этот диплом.

Дальше разгорелся еще больший скандал, проректоршу эту немедленно уволили. И вот сегодня, уникальный случай, состоялось заседание ученого совета этого университета, закрытое заседание, на котором решалось, отобрать ли у него обратно это звание. Решено было: нет, не отбирать. Хотя было заявлено, это формальное решение этого ученого совета, что это была грубая ошибка, и что в дальнейшем такого рода звания в университете будет вручать специально созданный такой независимый орган, и что в данном случае профессура и те, кто принимали участие, выносили это решение, были, в общем, по большей части не в курсе того, кому в точности они вручают эти регалии.

Ну и, кроме того, между прочим, было подтверждено, что, да, при университете есть фонд, и этот фонд финансируется российским Министерством культуры, финансируется из российского бюджета, нами с вами финансируется. То есть, вот это, собственно, то, на что обменял, за что, точнее, купил себе вот эту вот мантию почетного доктора российский министр культуры Мединский – вот за это самое финансирование. Хотя он публично клялся в том, что этого не будет.

Параллельно активизировалось расследование всякого диссертационного наследия Мединского. И здесь надо рассказать небольшую историю, она заключается в том, что у Мединского-то на самом деле есть три диссертации, не одна, а три. Относительно недавно, в 2011 году он защитил докторскую диссертацию по истории, но у него есть их еще две. В 1997 году он защитил кандидатскую диссертацию по политологии, он является кандидатом, тогда сделался, политических наук, а потом и доктором политических наук, защитив докторскую диссертацию в 2000 году.

И вот когда обсуждались эти диссертации Мединского, речь шла только о последней, о вот этой вот диссертации по истории. Она чудовищна. Она была многократно осмеяна и разобрана по косточкам российским сообществом профессиональных историков-медиевистов, специалистов по Средним векам. Она посвящена временам Ивана Грозного и тому, что писали о России в те времена всякие иностранные гости.

И, конечно, эта диссертация представляет из себя такой поразительный совершенно образец чудовищной безграмотной графомании. И там колоссальное количество каких-то трагикомических проколов и нелепостей, и собрана какое-то совершеннейшее… безумная какая-то ахинея в этом тексте. И надо заметить, что источниками этой диссертации были самые удивительные вещи. Ну, например, сайт школьных рефератов, на который там Мединский, ничтоже сумняшеся, ссылался. В общем, диссертацию эту совершенно вымазали в дегте и вываляли в перьях, и было несколько абсолютно уничтожающих статей по этому поводу.

Но в некотором роде для «Диссернета» это ничего не означает. Это не его дело, не дело «Диссернета» этим заниматься. «Диссернет» никогда не пытается различить хорошие и плохие диссертации. Никогда не отличает диссертации умные, глупые, тонкие, грубые и так далее и так далее. Этим должно заниматься научно-экспертное сообщество. Оно и занялось этим в данном случае. А «Диссернет» по этому поводу молчал, потому что с точки зрения формальной, с точки зрения заимствований, с точки зрения корректности, с точки зрения происхождения текста – ну, этой диссертации мало что можно предъявить. Да, там есть несколько чужих фраз, но, в общем, это так, более или менее по мелочи. Ну, действительно, Мединский достаточный графоман, чтобы награфоманить эти 200 страниц текста или, там, не знаю, может, заказать кому-нибудь. Это уже неважно, кто в реальности там пальцами ходил по клавишам клавиатуры. Ну, как-то он раздобыл себе этот текст.

И Мединский очень этим гордился. Мединский много раз говорил о том, что вот, 50 человек скачали эту диссертацию из библиотеки, заказали экспертизу, ничего не нашли. И вот он как-то бесконечно этим бахвалился и говорил о том, что вот отвратительная эта возня вокруг этой диссертации.

Но у него есть две других диссертации. И вот «Диссернет» занялся ими. Это было непросто, потому что они достаточно старые, 1997 год, 2000 год, это уже более-менее давно было. Добыли мы, эксперты «Диссернета» добыли два текста этих диссертаций и обнаружили там вполне чудовищные вещи.

В его докторской диссертации 2000 года есть не менее 20-ти страниц, просто утащенных, чужого текста, просто целиком скопипащенных дословно из двух других источников, на это нет никаких ссылок, и, в общем, это, несомненно, некорректное заимствование, достаточное для того, чтобы, по всем регламентам и правилам ВАКа, лишить человека возможности защищаться.

А с его кандидатской диссертацией 1997 года просто катастрофа. Я сегодня написал об этом подробно, смотрите, этот текст есть и на сайте «Эха Москвы», есть он и у меня в Живом Журнале, и есть ссылка на него из Фейсбука и так далее. Дело в том, что в кандидатской диссертации Мединского 87 страниц из примерно 120-ти полностью, дословно, добуквенно повторяют текст его собственного научного руководителя. То есть, по существу, он и его научный руководитель, они защитили на двоих одну диссертацию. Вдвоем один и тот же текст, с разницей в 2 недели они защищались в 1997 году, и это, несомненно, могло произойти только по сговору.

Мединский, конечно, сейчас будет говорить, что его ограбили, что он честный человек, что его собственный научный руководитель его обворовал, там, и так далее. Не получается. Потому что спустя некоторое время он у этого же самого человека защищал свою докторскую диссертацию. Если бы кто-то его обворовывал, то это их долгосрочное сотрудничество бы не произошло. Налицо сговор. Налицо совершенно отчетливая комбинация, которую они разыграли, для того чтобы вот таким образом фальсифицировать защиту, фальсифицировать ученую степень.

И эта история совершенно выбивает табуретку из-под всей истории с научным наследием Мединского, потому что это ведь основа, эта кандидатская диссертация, без которой не было бы ни одной докторской, ни другой, он просто не мог бы их защищать.

И сегодня мы можем сказать, что вот эти научные звания Мединского получены незаконно. Они получены в результате вот этого сговора, в результате того, что он защитил текст, который, по существу, является предметом вот такого вот торга с его собственным научным руководителем, и ничем это объяснить невозможно. Там нет ссылок, там нет объяснений, там нет никакого реального сотрудничества, это, в конце концов, не биология и не физика, где один проводит эксперименты, а другой за них отчитывается. Это всего-навсего политология, это просто текст и больше ничего. И этот текст был у них один на двоих.

Вот такая история. Я думаю, что продолжение следует. И в этом смысле я совершенно согласен с Владимиром Ростиславовичем Мединским, который говорит о том, что возня вокруг диссертаций отвратительна. Да, она особенно отвратительна в тех случаях, когда возится лично Мединский. Его возня отвратительна вдвойне.

Это была программа «Суть событий», я Сергей Пархоменко, всего хорошего, до свидания, до будущей пятницы, я очень надеюсь.