Суть событий - 2014-02-28

С. ПАРХОМЕНКО: 21 час и 10 минут почти в Москве, это программа «Суть событий, добрый вечер, я Сергей Пархоменко. Ну, вот еле-еле опять прибежал вовремя в эфир. Что-то у меня в последнее время все какие-то события, то туда, то сюда, все время на грани опоздания, даже не успеваю выключить всякие девайсы. Сейчас я это сделаю, чтобы оно мне здесь не бибикало больше. Это же ужас какой-то! Все бибикает и бибикает. Выключаем, выключаем, выключаем, выключаем.

Да, так вот, на этот раз у меня хорошая новость. Это в прошлый раз я из суда пришел, а теперь мне вручали премию, между прочим, очень почетную, премию Союза журналистов, членом которого я никогда не был, хотя я вот 30 лет уже работаю в разных редакциях и пишу разные тексты. Ну, в общем, так получилось, что я не член Союза журналистов. Вот вручили мне премию под названием очень громким «Золотое перо» за 13-й год, за всю историю, связанную с «Диссернетом». Ну, вы понимаете, что это в некотором роде не мне, а это сети «Диссернет», это сообществу «Диссернет». Потому что, конечно, то, что я пишу – это результат работы огромного количества людей, которые сидят по всему миру, теперь уже даже не только по всей России, и работают фактически круглосуточно. Знаете, вот можно сказать, что над «Диссернетом» никогда не заходит солнце. Теперь это чистая правда, если иметь в виду количество людей, которые участвуют в этой сети, и тот объем работы, который они проделывают. Но я, знаете, вот при вручении этой премии буквально полчаса тому назад произнес речь перед большим залом, перед большим стечением народу.

Да, я совсем забыл сказать, что смс - +7-985-970-45-45, +7-985-970-45-45, и сайт www.echo.msk.ru. Там все работает в наилучшем виде, все голосовалки и кардиограммы прямого эфира, можно отправлять сообщения сюда на экран, можно смотреть видеотрансляцию из студии «Эхо Москвы». В общем, везде все в порядке, только пользуйтесь, да. Смски работают, я уже вижу, уже кто-то тут какие-то стихи написал про то, что вот опять пришел в наш дом какой-то там Пархом.

Вот, да. Так вот, я произнес речь перед залом, где меня награждали. Вы знаете, что когда получаешь какую-то премию, полагается произносить речь, плакать, благодарить маму и папу. Ну, я поблагодарил, разумеется, в данном случае не маму и папу, а «Диссернет», которым я действительно искренне восхищен. Но сказал я вот что. Позвольте, я вам это повторю. Все-таки мне хочется, чтобы мою речь слышало как можно больше людей, а я вас всех очень ценю как слушателей.

Так вот, я сказал, что, в сущности, сообщество «Диссернет» - это такая журналистика, конечно же, это вот то, что сегодня называют гражданской журналистикой, или дата-журналистикой, построенной на сведениях, которые добываются электронным путем, добываются из открытых источников. Мы знаем еще другие прекрасные примеры развития такой дата-журналистики в России. Самый известный и самый хорошо заметный – это, конечно, то, что делает «Фонд борьбы с коррупцией» Алексея Навального. Это тоже такая же точно журналистика. И, в сущности, их работа очень мало от журналистской отличается. Мне, например, очень жалко, что эту работу делают они одни, а огромное количество разных редакций вокруг не хотят делать такую работу, не хотят, боятся, сомневаются, что получится, и так далее. Я вот недавно был в «Фонде борьбы с коррупцией» у Алексея Навального, его коллеги, надо сказать, не сам Навальный, а вот его молодые сотрудники меня позвали для какого-то дележа опытом, мы там обсуждали разные варианты публикаций их прекрасного материала, которого у них очень много. И они мне говорили: вы знаете, мы с ужасом понимаем, что мы постепенно превращаемся в редакцию. А я их утешал и говорил, что ничего страшного. Да, этого я не говорил в своей речи.

Так вот, что я в своей речи говорил? Я сказал, что вот эта гражданская журналистика, она приходит на помощь, ну, не на смену именно, а на помощь журналистике традиционной. Потому что традиционной журналистике у нас в России очень трудно живется в последнее время, много чего просто приватизировано, а точнее, деприватизировано, а на самом деле национализировано государством и, прежде всего, крупные телеканалы. Но совсем не обязательно это делать, можно, например, разорить. А приблизив какую-нибудь компанию к разорению, можно ее выкупить руками какого-нибудь лояльного капиталиста – таких случаев полно. Мы знаем, вон целая Национальная Медиа Группа, которая ровно так вот собралась, которая скупает, скупает, скупает, скупает, скупает. А зачем скупает? Ну, знаете, как с собаками бывает – на передержку. Вот.

И таких случаев немало. Можно вот поставить на грань разорения, можно заставить партнеров отказаться, рекламодателей, или распространителей, или типографию, или еще что-нибудь. Можно взять за глотку и сказать: не печатайте их, не распространяйте их, не давайте им рекламы, не давайте им бумаги, не давайте им волны, не давайте им частоты, не давайте им передатчика, не давайте им кабельного сигнала. Не давайте им, пускай это будет конфликт хозяйствующих субъектов. Так только что произошло с, произошло с … добавим в черный список тут одного урода. Вот. Произошло с «Дождем».

Есть еще множество разных других способов. Вы знаете, что как-то ручонки тянутся и к «Эху Москвы» разных высокопоставленных чиновников. Причем они ручонки эти будут прятать, потому что они понимают, что на самом деле им нельзя продемонстрировать, что это тянутся они, будут использовать разные другие способы. Будут внедрять разных чиновников сюда в радиостанцию, будут стараться как-то отравить работу и редактора, и журналистской команды эховской. Ну, в общем, все это в ближайшее время мы будем здесь наблюдать. Но этого всего я тоже не говорил в своей речи, а говорил более общие вещи.

Вот я говорил, что, да, традиционной журналистике приходится в России худо, все хуже и хуже. А гражданская журналистика постепенно ей помогает. Ну, а поскольку она начинает ей помогать все больше и больше, то люди, которые пытаются разрушить журналистику как таковую, они начинают посягать и на гражданскую журналистику тоже.

Вот сегодня мы наблюдали такой случай. Алексей Навальный – один из крупнейших в России гражданских журналистов и блогеров, каждый его пост в социальных сетях, в общей сложности, читает, я думаю, существенно больше миллиона человек. У него только подписчиков в Живом Журнале там больше 75 тысяч, полмиллиона в Твиттере и много-много где еще. Вы знаете, что его тексты публикуются и здесь, на «Эхе Москвы», достаточно часто, публикуются и в Фейсбуке, их с удовольствием перепечатывают разные другие издания. Так что, аудитория у него большая.

Так вот, суд специальным решением запретил ему писать. Понятно абсолютно, что это не имеет никакого отношения ни к какому «Ив Роше». Я думаю, что компания «Ив Роше», которая как-то оказалась инструментом вот в этом давлении, компания «Ив Роше», торгующая недорогой косметикой, ей более или менее все равно, пишет Навальный или не пишет Навальный. Компания «Ив Роше» не просила запретить ему писать в интернете. А вот государство просило. И руками своего суда запретило ему пользоваться интернетом, запретило ему писать, то есть, искусственно заткнуло ему глотку.

Но гражданская журналистика так устроена, что это не работает. Вот когда Ходорковский сидел в тюрьме и, там, в лагере, он же писал оттуда: писал статьи, давал интервью, какие-то у него были даже такие почти философские тексты. И, в общем, ну, хотя тюремное начальство время от времени как-то пыталось его за это наказывать, но, в общем, было понятно, что придраться здесь не к чему. Так же ровно будет и с Навальным. Ему запрещено пользоваться интернетом, но я думаю, что ему не запрещено писать карандашом на бумаге. Я думаю, что ему и печатать на клавиатуре компьютера тоже не запрещено и распечатывать. Значит, будет писать. Значит, будет передавать эти тексты. Это тоже, как я понимаю, суд его в этом не ограничил, в общении с друзьями и с родственниками. Будет передавать эти тексты.

И вот я уже сегодня разговаривал с Дмитрием Муратовым, главным редактором «Новой газеты», и спросил у него: а что будет, если ему в руки систематически будут попадать тексты Алексея Навального? Он сказал: что будет, что будет? Считай, что мы уже договорились, мы, собственно, это уже решили, эти тексты будут все опубликованы в «Новой газете». Я, в общем, нисколько не сомневаюсь, что, может быть, найдутся и еще издания, которые готовы будут тоже эти тексты опубликовать.

А дальше, ну, я думаю, опять-таки, что не придется даже собирать никакую команду, не придется даже кидать никакой клич, все это произойдет абсолютно само собой. Но я хорошо себе представляю, как ведущие блогеры страны – и любой из вас может их перечень найти очень легко в интернете, они всегда в верхней части всех рейтингов – люди с самой большой аудиторией, люди с самым большим рейтингом доверия, люди с самым большим количеством поклонников, люди с самым большим количеством лайков, кликов, этих самых репостов и, в общем, других знаков интернетовского внимания, будут раз за разом воспроизводить эти тексты. Я думаю, что мы общими усилиями умножим тиражи текстов Навального в десятки раз. И выяснится, что эта штука не работает, выяснится, что это довольно бессмысленное занятие, пытаться кому-то заткнуть глотку вот в таких вот обстоятельствах XXI века.

Так что, мы с Алексеем Навальным солидарны. У нас есть с ним множество разнообразных разногласий, и у нас с ним шли очень живые и острые, яркие и иногда злые споры, но для нас совершенно очевидно, что этот человек оказался под давлением государства, и для нас совершенно очевидно, что мы все должны ему помочь. Потому что мы помогаем не только ему, а потому что мы помогаем и себе самим, мы помогаем нашей общей аудитории. Одни и те же люди читают его и нас, одни и те же люди интересуются тем, о чем пишет, в частности «Фонд защиты гласности»... что я говорю? «Фонд борьбы с коррупцией»! «Фонд защиты гласности» – это вот большой привет Алексею Симонову, которого я сегодня видел на этом самом награждении. Да, «Фонд борьбы с коррупцией».

Так вот, я, например, знаю значительное количество людей, которые работают и на «Фонд борьбы с коррупцией», и, например, на «Диссернет», это одни и те же люди. И мне всегда бывает очень смешно слышать про то, что вот то, о чем пишет Навальный – это все какие-то сливы, это все какие-то удивительные какие-то сбросы, это вот кто-то ему несет, это вот на него работает ФСБ. Ну, послушайте, ну, это же не Хинштейн, в самом деле, ну, как-то все-таки надо же различать разные вещи. И я прекрасно знаю тех людей, которые и есть в данном случае это самое таинственное ФСБ, которое добывает для «Фонда борьбы с коррупцией» и для Алексея Навального материалы – это прекрасные люди. Вот. Интеллигентные, образованные, иногда прямо вот ученые, прямо можно так сказать, которые с удовольствием добывают разную информацию.

Недавно звонит мне один мой хороший знакомый по «Диссернету», живущий за границей, потому что он работает в одном из крупнейших европейских научно-исследовательских институтов, пишет мне: вот, освоил тут одну прекрасную израильскую базу данных. Открытая база данных, в ней столько всякого!.. В ней столько недвижимости, в ней столько всяких сведений о банковских счетах, в ней столько всякого замечательного! Прямо вот лежит и ждет, что мы ее все прочтем и начнем публиковать. Эх, жалко, у меня тут в моей загранице нету клавиатуры с израильскими буквами, ужасно неудобно вслепую пальцем тыкать в клавиатуру, я все время промахиваюсь мимо нужных клавиш и все время попадаю не туда. Кто бы мне подарил бы израильскую клавиатуру, как было бы здорово! Я ему пишу: что значит клавиатуру? Подождите, а язык? Ведь вопрос же не только в том, чтобы вот этими вот буковками, надо же еще и на этом языке. А он мне отвечает: да ладно, язык я выучил, чего там. Понимаете, когда у людей внутри головы мозги, они вот это все могут. Они могут и язык, если надо, выучить, какой хочешь, включая и иврит, и спокойненько добывать ту информацию, которая нас с вами интересует.

Вот. Вот такая история, обязательно я должен был сказать о Навальном. А второй сюжет, о котором я хочу поговорить сегодня подробно, он тоже тесно со всем этим связан. Ну, если отталкиваться ровно от того же Алексея Навального, вы, я думаю, многие видели эти удивительные кадры, как его задерживали на Манежной площади, когда он как-то поднимал ладошки вверх и говорил задерживающим его полицейским: видите, вот я стою, ничего не выкрикиваю, у меня нет никаких плакатов, транспарантов и бандеролей. Так мы и напишем в протоколе, правда? – говорил он им таким утешительным, таким трогательным, ласковым таким, влажным и округлым голосом, каким обычно говорят врачи с сумасшедшими. Но нет, в этот раз как-то не удалось ему исполнить роль санитара в этом сумасшедшем доме, потому что все-таки начали они буйствовать, начали его тащить, потом написали, что он упирался, что он выкрикивал, что он то, что он се, хотя все это, конечно, происходило при большом стечении разнообразных видеокамер, и все это как-то прекрасно было видно и совершенно отчетливо.

Так вот, вы знаете, я неделю уже, неделю с тех пор, как вот я тоже был задержан, и потом мне было предъявлено аж сразу два обвинения… ну, я тут подробно про это про все рассказывал, важно сейчас не это. Важно то, что я как-то погрузился в эту среду, знаете, в этот океан вранья. Вот я написал несколько юридических документов, я вместе с очень хорошим адвокатом, который мне помогает, из фонда «Общественный вердикт»… кстати, обратите внимание, есть такая замечательная общественная организация, которая помогает людям в тяжелых юридических ситуациях. Ну, многие знают «Агору», я с «Агорой» тоже много имел дело и знаю Павла Чикова, отношусь к нему с большим уважением, и к его сотрудникам тоже. Но вот есть и вторая. Тут это очень хорошо, что появляется, так сказать, какая-то конкуренция и между ними появляются такие здоровые сопернические отношения, это меня очень радует, потому что таких специалистов должно быть как можно больше.

Так вот, фонд «Общественный вердикт» мне очень здорово помогал в этой ситуации и, я надеюсь, будет помогать дальше. И мне пришлось одновременно, так сказать, на нескольких направлениях здесь работать, потому что, во-первых, я разыскиваю – вы, может быть, помните, я об этом говорил – прапорщика с номерным знаком 008982, человека, который вел себя противозаконно, недостойно, человека, который нарушал многочисленные пункты закона о полиции, человека, который применял ко мне грубую физическую силу, человека, который мне врал, человека, который от меня скрывался. И это человек, которого я хочу наказать, я хочу наказать его как можно строже. Я этого человека, несомненно, найду, я продвигаюсь в этом направлении. Я направил специальный запрос в Замоскворецкое ОВД, я там был, я давал там дополнительные специальные пояснения. Заполнено много разных документов, все это теперь отправится в срок, я надеюсь, что офицеры из Замоскворецкого ОВД меня не подведут и выполнят свою работу вовремя и отправят это все в Следственный Комитет. И там дальше в Следственном Комитете мы будем постепенно, шаг за шагом, подвигаться к прапорщику с номером 008982, до тех пор, пока, наконец, я не увижу его сидящим передо мною на стуле и объясняющим, кто он, зачем он, что он от меня хотел и почему он вел себя так, как он себя вел. Это вот одна из историй.

Вторая чрезвычайно важная история, о которой я хотел бы сказать – это выворачивание, так сказать, не наизнанку, а, наоборот, с изнанки на лицо, той ситуации, в которой оказались люди 21 февраля, а потом в понедельник 24 февраля, возле здания Замоскворецкого суда. Давайте мы все-таки отдадим себе отчет, что вот эта ситуация, в результате которой около 800 человек за несколько дней было задержано в Москве, она была создана властями намеренно. И, в частности, в этом намеренном создании этой ситуации принял активное участие собственно суд.

Как известно, как следует из Конституции Российской Федерации, как следует из множества разнообразных законов, из процессуального кодекса, например, граждане имеют право присутствовать на открытых судебных заседаниях, а суды обязаны им обеспечивать реализацию этого права. И вот большое количество людей 21-го числа и 24-го числа являлись к Замоскворецкому суду, для того чтобы реализовать это свое законное конституционное право присутствовать на открытом заседании. И я тоже явился. А суд нам воспрепятствовал. И в своем воспрепятствовании он еще и воспользовался услугами неизвестных нам лиц в камуфляжной форме, напоминающей полицейскую.

Мы не знаем, кто это. Нам говорят, что это ОМОН. Ну, я про это ничего не знаю, потому что эти люди, вопреки своим обязанностям, не показали мне своих удостоверений, не назвали своих имен, не показали мне своих номерных знаков. Более того, они эти номерные знаки спрятали в карман. Поэтому я не знаю, кто это, это неизвестные мне люди в форме, напоминающей полицейскую. И вот они все вместе нарушили мое конституционное право.

Я, что называется, знаете, как в литературе про это говорилось, этого так не оставлю. Я бы очень хотел, чтобы еще большое количество людей этого так не оставили. Вот я некоторое время тому назад вместе с моими друзьями и коллегами создал сайт, который называется «Все в суд!», и мы с помощью этого сайта собирали людей, которые стали, так или иначе, свидетелями нарушений во время избирательной кампании (избирательной кампании по выборам в Государственную Думу 11-го года, президентской избирательной кампании 12-го года) и, собственно, на выборах, на голосовании, при подсчете голосов. Мы тогда собрали огромное количество их исков и судебных жалоб, заявлений, которые с помощью этого сайта были поданы.

Я думаю, что пришла пора реанимировать этот сайт. И мы сделаем из него вот что: мы будем собирать людей, которые хотели бы добиться своего законного права, в данном случае присутствовать на открытых судебных заседаниях и наказывать, которые хотели бы наказывать, тех, кто им в этом мешает.

Поэтому я в оставшиеся мне секунды до новостей скажу: пожалуйста, люди, которые пользуются Фейсбуком, найдите, пожалуйста, меня в Фейсбуке, я там есть, любой желающий может мне написать. Напишите мне те, кто хотел бы принимать участие в этой работе, кто хотел бы вместе со мной помогать мне реанимировать этот сайт, мне очень нужны рабочие руки. Не только мне, но и целой компании людей, которая этим занимается.

Перерыв, через 3-4 минуты вернемся, после новостей, во вторую половину программы «Суть событий».

НОВОСТИ

С. ПАРХОМЕНКО: 21 час и 35 минут, это вторая половина программы «Суть событий». Номер для смс-сообщений - +7-985-970-45-45, +7-985-970-45-45. Сайт www.echo.msk.ru, на нем по-прежнему все работает, в том числе кардиограмма прямого эфира, в том числе трансляция отсюда, из студии «Эхо Москвы», в том числе возможность отправлять сообщения сюда вот ко мне на экран. Я их все прекрасно вижу и даже умею различать, которые пришли с помощью смс, а которые пришли непосредственно из Сети, и отношусь к ним одинаково хорошо.

Вот Людмила Крайнева пишет мне: «Уважаемый Сергей, не пересекались ли мы с вами в Госдуме в 96 – 97-м году? Я была помощником Починка А. П, - большой привет Починку А. П., - а вы, или не вы, но тоже Сергей Пархоменко, были корреспондентом «Коммерсанта». Людмила, все правда, кроме «Коммерсанта». Корреспондентом «Коммерсанта» я точно быть не мог, а вот корреспондентом разных… точнее, не корреспондентом, а журналистом разных других изданий мог быть. Правда, в 96 – 97-м году я уже был главным редактором журнала «Итоги» и, к сожалению, появлялся в Думе довольно редко, только когда происходили там какие-то особенно интересные события и принимались какие-нибудь уж совсем судьбоносные законы или что-нибудь такое было веселое, цирковое и клоунское, что в Думе тех времен встречалось достаточно часто.

Так вот, мы говорили про то, что необходимо возобновление сайта «Все в суд!». Я буду стараться вместе с друзьями и коллегами этим заниматься. Нам очень нужна помощь. Пожалуйста, люди, которые готовы заниматься администрированием и, так сказать, развитием сайта, напишите мне в Фейсбуке, я буду очень рад с вами иметь дело, очень нужны рабочие руки, потому что работы будет много. Мы будем собирать свидетельства тех, кто пытался реализовать разного рода свои гражданские права, связанные с судом. Вот, например, как я: у меня было право посетить суд и присутствовать на открытом судебном заседании, таким образом выражая солидарность людям, которые были осуждены по делу 6 мая. Я уже не буду говорить подробно об их приговоре, вы прекрасно знаете, и знаете этот приговор, знаете и это дело, знаете и то, как это дело развивалось, и то, чего стоит на самом деле этот приговор.

Так вот, я подал специальную жалобу, жалобу, прежде всего, председателю этого суда Замоскворецкого. Удивительным образом – сюрпрайз-сюрпрайз, совпадение-совпадение – председателем этого суда оказалась та самая судья, которая судила людей по делу 6 мая. Я подал такую же точно жалобу в Судебный департамент Москвы. И я буду добиваться наказания людей, или, во всяком случае, выявления людей, которые не позволили мне реализовать мое конституционное право присутствовать в суде.

Небольшая вещь, правда? Некоторые скажут: да ладно, чего вы прицепились? Лучше б вы суды выигрывали, что уж там при них присутствовать. Знаете, все начинается с малого, все начинается с того, что суд должен происходить гласно. Есть такой принцип открытости, публичности, гласности судопроизводства в Российской Федерации. Когда судьи будут знать, что за их позором наблюдает большое количество людей, некоторые из них, во всяком случае, начнут этого позора стесняться.

Знаете, я на примере «Диссернета» это вижу. Тоже все говорили: никому не надо, никому не интересно, никому не важно, никто не боится. А сегодня вон какой ужас происходит, как и наш лозунг знаменитый «Ужас будет продолжаться», он благополучно реализовался. Люди смертельно боятся оказаться в этих таблицах, и мы видим, что бесконечно идут разговоры и в вузах, и в академических институтах, и на заседаниях экспертных советов, и в Министерстве науки и образования без конца обсуждают вот этот ужас и позор, который от «Диссернета» им происходит. Так же ровно будет и с этими открытыми судами, когда они будут открытыми.

Следующая история, чрезвычайно важная, может быть, еще более важная, чем с судами – это борьба с анонимностью полиции, именно борьба. Дело в том, что у нас есть очень неплохой закон о полиции. И этот закон о полиции говорит о том, что полицейский должен работать открыто, потому что полицейский должен работать под контролем общества. Поэтому на груди у него должна висеть бляха с номером, и эта бляха предназначена ровно для того, чтобы можно было идентифицировать его личность. И этот полицейский при каждом своем действии должен демонстрировать свои документы. В тех случаях, когда он, так сказать, ограничивает права граждан и осуществляет, так сказать, над ними какое-то служебное насилие, он должен демонстрировать свои документы, он должен называться и представляться, он должен объяснять причины своих действий. Не по возможности, не если ему больше нечем заняться в этот момент, а вот в ту секунду, когда его обязывает это делать закон.

Я много раз это обсуждал в том числе и со всякими полицейскими офицерами, они очень любят врать на эту тему. Вот на днях один полковник мне врал. На нем, к сожалению, тоже бляхи с номером не было, поэтому я даже не знаю фамилии этого полковник. Ну, полковник, крепеньки такой, в лицо, при случае, узнаю. Так вот, полковник мне врал, что, оказывается, по закону, - говорит он; и здесь он прав, действительно, это так и написано, - этот самый номерной знак должен находиться на форменном обмундировании. А бронежилет – это не обмундирование, а это средство защиты. Поэтому на нем никакого номерного знака быть не должно. Смешно, правда? Вот он, тем не менее, говорил про это вполне всерьез и думал, что он звучит убедительно.

Почему я к этому так прицепился и зачем, собственно, мне нужны эти номерные бляхи, зачем нужны эти имена и вообще что тут такого и почему я занимаюсь такой мелочью? А потому, что с анонимности и начинается насилие, и анонимностью оно и продолжается.

Мы сегодня видим… я написал большой текст об этом и приглашаю всех, у кого есть доступ к интернету, почитать, на сайте «Эхо Москвы» этот текст висит, он же висит у меня в Живом Журнале. Ну, я думаю, что, в общем, найдете его без проблем. Так вот, я написал большой текст о том, что на наших глазах был построен конвейер насилия правоохранительными органами так называемыми. А проблема как раз заключается в том, что смысл этого конвейера заключается не в охране права. Сама природа этого конвейера, сама его конструкция, сам замысел этого конвейера свидетельствует о том, что эти люди в форме, напоминающей форму полиции, они преследуют какие-то совсем другие цели, не те, которые написаны в законе, в частности, в законе о полиции, не те, на которые мы с вами платим наши налоговые денежки. У них есть какие-то свои отдельные задачи, которые, по всей видимости, вручили им какие-то люди, которые считают себя их начальством. Это не защита охраны правопорядка, это не защита пресечения правонарушений, это не защита охраны общественного спокойствия, а это перемалывание, устрашение, осуществление насилия над как можно большим количеством людей.

И вот они построили конвейер, в котором очень интересным образом распределены обязанности. Это вообще классический то, что называется краудсорсинг. Знаете, что такое краудсорсинг? Это такое модное словечко, которое означает, что вот когда какому-то человеку или какой-то компании, предположим, предстоит какая-то огромная большая работа, такая огромная, что страшно к ней подступиться, тогда эту работу можно попытаться разделить на множество маленьких кусочков и раздать большому количеству людей. И интернет очень этому способствует: там можно найти этих людей, можно раздать им маленькие кусочки, и они будут эту работу делать.

Ну, вот классический случай, опять возвращаюсь – это, собственно, «Диссернет». Огромное количество людей, каждый делает свою маленькую работку. Вот есть у него свободное время – он взял, там, чей-то текст, чью-то, там, диссертацию, и ее пропустил через, там, всякие поисковые программные механизмы, посмотрел глазами, что-то почитал, что-то изучил, что-то с чем-то сравнил, что-то где-то раздобыл, где-то чего-то выяснил – и сложил результаты этой своей работы. Может, он 15 минут работал. Вот было у него свободных 15 минут – он поработал. А у кого есть два часа – тот два часа. Сделал маленький кусочек работы – сложил в общую копилочку, и вот он там лежит. И потом можно вот так, знаете, как в муравейнике: каждый муравей несет свою маленькую какую-то крошечную щепочку или, я не знаю, хвойную иголочку. А все вместе они натаскивают огромный муравьиный холм, и потом все вместе в нем живут и отлично себя чувствуют. Вот так устроен краудсорсинг.

Так вот, то, что проделывает полиция – это тоже такой краудсорсинг, когда каждый делает свой маленький кусочек работы, а вместе они складываются в одно огромное насилие. Полицейские, с которыми мы сталкиваемся вот на всех вот этих вот массовых задержаниях – еще раз скажу, порядка 800 человек были задержаны в Москве вот за несколько дней в течение последней недели – мы сталкиваемся с четырьмя сортами разных полицейских. Выглядят они все одинаково, они все на одно лицо, но на самом деле это четыре типа разных полицейские.

Те полицейские, которые умеют бить, выкручивать руки, хватать и тащить – это первый сорт. Второй сорт – это те, которые умеют держать в автозаках и возить по городу. Кстати, делают они это очень плохо, потому что они города не знают, бесконечно им приходится дорогу подсказывать. Было очень смешно, когда меня везли, например, из отделения полиции в суд, мне пришлось подробно объяснять шоферу, как, собственно, добираться до этого суда, потому что он не мог разобраться между Татарской улицей, Большой Татарской улицей и Татарскими переулками, которых тоже несколько, совершенно запутался.

Ну так вот, второй сорт – это люди, которые возят. Третий сорт – это которые фальсифицируют отчетность, те, которые сочиняют всякие сногсшибательные протоколы, какие-то удивительные рапорты, какие-то грандиозные отчеты о задержаниях и всякое такое прочее. Они как-то владеют ручками (в смысле, авторучками, пишущими ручками), а также умеют пользоваться программой Word – тоже очень плохо, но кое-как умеют. И, наконец, есть четвертые, которые умеют лжесвидетельствовать в суде. Они вот потом приходят и разгребают работу всех остальных.

И вот смотрите, эта самая анонимность этих полицейских, она ровно за этим и нужна, для того, чтобы они не мешали следующим, чтобы они не путались у них под ногами. Поэтому они все на одно лицо, поэтому они никогда не покажут вам документов, никогда не скажут вам своих номеров, никогда не признаются, зачем и как.

Так вот, видите, из этой маленькой штучечки, из анонимности полиции, возникает одно огромное беззаконие и возникает колоссальное искажение самого смысла деятельности полиции как правоохранительного органа. Они, почувствовав свою безнаказанность, движутся в направлении беззакония.

Что с этим будет дальше? А мы это очень хорошо видим. Выясняется, что вот у этого вот конвейера, вот у этого вот чудища, которое они построили из четырех отдельных кусков, совершенно разная мощность. Знаете, как вот бывает в фильмах про Тома и Джерри, когда так быстро… кто там? Кот у нас кто? Том, да? Вот он так быстро бежит, что глаза как-то бегут… выпрыгивают у него из орбит и бегут как-то впереди. Или как во всяких смешных автогонках бывает: такой мощный мотор, что мотор прямо вырывается из машины вместе с передними колесами и улетает куда-то вперед, а жестянка, собственно, кузов остается валяться на трассе.

Вот примерно это же самое происходит с этим полицейским конвейером. Две первые его… два первых участка, два первых звена этого конвейера, они оказываются особенно мощными. Ну, прежде всего, вот самый первый, который, собственно, бьет и выкручивает руки. Они могут пропускать через себя, они могут обработать огромное количество людей. Им же все равно. Ну, как-то схватил, ударил, как-то приложил, двинул, лягнул, потащил, бросил. Следующего схватил, ударил, приложил, двинул, лягнул, потащил, бросил. Следующего схватил, ударил, лягнул, потащил, бросил. И так сколько хочешь раз. А вот этим вот задним, им же потом отдуваться, им потом обрабатывать, писать какие-то бумаги, собирать какие-то свидетельства, что-то такое выверять, требовать каких-то подписей, искать каких-то понятых, все это упаковывать, сшивать, переплетать, тащить в суд, в суде регистрировать, нумеровать, раздавать судьям и так далее до бесконечности.

Знаете, к чему это приведет? К тому, что первые оторвутся от вот этого вот ненужного хвоста, и, в конечном итоге, мы с вами получим полицию, которая только бьет, и больше ничем не интересуется. Последний как бы вот этот флер невинности, вот эти последние ощущения, что, вообще-то, это делается для того, чтобы кого-то куда-то потом оформить, чего-то там наказать, добыть какой-то протокол, устроить какой-то приговор, получить какой-то штраф и вообще подвергнуть кого-то законному наказанию, все это постепенно уйдет куда-то далеко. Выяснится, что а вот теперь они просто бьют и калечат, и больше ничего. И мы с вами увидим – собственно, мы это видели уже на вот этих больших акциях – как сначала бьют, потом запихивают в эти автозаки, потом завозят просто за угол, вытряхивают из этого автозака и едут за следующей порцией. Этого уже было сколько угодно раз. И я думаю, что среди моих слушателей есть многие десятки людей, которые отлично помнят, как они попадали в эти трагикомические ситуации, когда его сначала хватали, тащили, волокли, головой прикладывали об борт этого автобуса, затаскивали спиной по ступенькам этой лестницы, потом увозили, там, куда-нибудь. Иногда увозят черт знает куда, иногда увозят за Кольцевую и там высаживают, иногда – просто за угол в какой-нибудь переулок, и едут благополучно обратно.

Так вот, постепенно полиция от безнаказанности, от анонимности будет звереть и будет отрываться от приказа, и будет уходить из-под контроля. И здесь я хочу напомнить о том, что на наших всехних глазах произошло совсем недавно в Киеве. Тоже, я совершенно уверен, вот хоть убейте меня, хоть режьте меня, я совершенно уверен, что никто никогда не приказывал этому самому Беркуту действовать так, как он действовал. Им сказали: ну, ребята, вот вы там это, по обстановке, в общем. Ну, в общем, что ж делать? Надо как-то защищаться. Ну, в общем, сказали им какие-то опять такие мутные, такие какие-то неясные, какие-то вот такие вот неочевидные такие слова. Что, дескать, ну, вы, это… ну, вы же профессионалы – действуйте как-то, как подсказывает вам как-то ваш долг. А долг им подсказывал, что на нем маска и что его никто не узнает и можно гулять по буфету более или менее.

Я тоже был в Киеве (ну, правда, не в эти дни, а существенно раньше), смотрел на этих ребят и как-то видел, что момент анонимности для них очень важен. Им очень важно, что никто не знает, кто они, откуда они. Вот сегодня это все повторяется в Крыму. Вот эти вот люди, которые приехали и которые держат там здания правительства, аэропорт и всякое такое, знаете, что для них важно? А то, что у него морда завязана, и то, что никто, как он считает, никогда не узнает, откуда он здесь взялся, что он себе думает, как его зовут, зачем он сюда приехал и по чьему приказу. И начальник его думает, что он никогда не узнает.

От анонимности и берется безнаказанность, от безнаказанности появляется жестокость. Вот простейший, короткий-прекороткий вот этот вот путь, который они проходят, а вместе с ними проходим мы, их, так сказать, жертвы.

Поэтому я думаю, что нам предстоит очень большой такой проект, я бы сказал… ну, я не очень люблю слово «проект», потому что в нем есть что-то такое залихватское, что-то такое механическое. Назовем это «затея», назовем это «дело». Вот нам предстоит такое большое важное дело. Оно называется организация гражданского сопротивления беззаконию в полиции. И давайте вы не будете пугаться слова «сопротивление», давайте вы не будете сразу думать, что я сейчас призвал кого-то залезать на какую-нибудь баррикаду, жечь какую-нибудь покрышку, собирать какую-нибудь жесть, не дай бог, я не знаю, городить какую-нибудь самодельную стрелялку или что-нибудь вроде этого. Сопротивление, прежде всего, заключается в знании. Вот это тот самый случай, когда «знание – сила» следует понимать буквально. Прежде всего, нам нужна информация, нам нужно собирать наше общее понимание того, что вокруг нас происходит.

Вот, помните, была такая прекрасная идея, когда-то она даже была реализована, была даже такая программка для мобильных телефонов. Вот ты едешь, а впереди тебя едет какой-то хам с правительственным номером. Ну, есть несколько правительственных серий, например, знаменитая серия АМР – ну, там едут такие особо матерые жлобы в этих автомобилях из кремлевского гаража.

Так вот, едет какой-то жлоб на большой тачке, и ты, значит, вынимаешь мобильный телефон, заходишь в эту маленькую программку и набираешь там номер этого жлоба. И сразу видишь, как жлоба зовут. Ну, видимо, не того, который сидит за рулем, а того, который на заднем сиденье, который хозяин того, который за рулем. Как жлоба зовут, на какой жлоб должности и даже как жлоб выглядит, потому что имеется его фотография. И вот была составлена такая база данных, такой определитель вот этих жлобских автомобилей и жлобских пассажиров.

В сущности, я думаю, нам с вами предстоит устроить что-то подобное, например, с полицией. Нам нужно собирать эту информацию: как выглядит такой человек, сякой человек, как его зовут, если удалось выяснить, как его зовут, какой у него номер, если удалось выяснить, какой у него номер. Все это нужно собирать вместе, все это нужно складывать, во исполнение закона о полиции, который, закон о полиции, гласит, что деятельность полиции должна быть открытой и гласной, что, например, эти самые номера нужны для идентификации военнослужащего. А лживые полковники, они договорились уже до того, что у нас, оказывается, есть закон об охране персональных данных, и вот эта охрана персональных данных заключается не в том, что они, полицейские, не должны продавать на каждом углу диски с нашими паспортными данными… вон встаньте на любом большом перекрестке – обнаружите человека, который эти базы данных там продает. Не в этом, оказывается, закон о защите персональных данных, а в том, что мы с вами не имеем права знать, кто скрывается за этим номером. А почему мы не имеем права знать? Потому что ему тогда неудобно будет нас с вами по голове дубиной бить, он тогда будет опасаться.

Так вот, давайте мы этим займемся. Это только один из вариантов. Я про это говорю для примера, я говорю о том, что есть множество разных возможностей совершенно мирным, совершенно законным, совершенно разумным, совершенно деловым способом продвигать защиту закона у нас тут в России. Такое впечатление, что, кроме нас, никто больше этим не заинтересуется, никому больше, кроме нас, это не нужно.

Давайте собирать, давайте собирать эту информацию, давайте складывать ее в кучку, давайте ее обнародовать, давайте вот эти... я хочу знать, вот эти 800 человек, которые были задержаны в течение последних нескольких дней, они собрались где-нибудь в каком-нибудь одном месте? Не физически, не надо снимать для них большой спортзал и всех их туда собирать и там произносить перед ними речь, совершенно не нужно. Достаточно, чтобы они собрались в каком-то одном месте, ну, например, в интернете, виртуальным образом собрались, и там просто зарегистрировались. И каждый из них рассказал бы свою историю, и каждый из них, например, показал бы протокол, который содержится в его деле.

Потому что я, например, в своем протоколе обнаружил – я это тоже сегодня опубликовал, вот посмотрите, повеселитесь – обнаружил распечатанный на принтере готовый бланк, в котором оставлены дырочки, в эти дырочки была вписана моя фамилия и мой почтовый адрес. Так вот, этот готовый бланк содержал в себе все необходимое. Он содержал в себе сведения о том, где меня задержали, когда меня задержали, за что меня задержали, какие ко мне претензии, чего противозаконного я делал, например. Например, там было написано, что я держал в руках плакат, точнее, по всей видимости, два плаката. Ну, совершенно неважно, что кругом был миллион телекамер и со всех этих телекамер прекрасно видно, что никакого плаката у меня не было.

Так вот, я держал в руках, будто бы, согласно этому документу, держал в руках плакат. Плакат я держал – держитесь крепче за стул – религиозного содержания. На этом плакате было написано что-то такое «перед лицом Господа», что-то такое «осуждающий невинного…» Ну, в общем, черт знает что такое было там написано. Что называется, креста на них нет, вот на людях, которые сочиняют вот эти бредовые плакаты.

То есть, какой-то балбес выдумал этот идиотизм, распечатал его в миллионе экземпляров и заполнил эти дырочки, вписал туда огромное количество разных людей. То есть, мы все держали один и тот же этот общий плакат, мы все были задержаны в одну и ту же минуту на одном и том же месте, мы все выкрикивали одни и те же лозунги, мы все совершили одно и то же. Вот это все – одна большая общая краудсорсинговая ложь, вот такая вот, создаваемая по кусочкам, а вместе из нее собирается огромный такой лживый муравейник. Я бы хотел собрать это все, я бы хотел посмотреть на масштаб этого всего, я хотел бы обнародовать масштаб этого всего, я хотел бы призвать к ответу людей, которые это организовали. Это моя журналистская обязанность.

И не нужно мне рассказывать, что я здесь как-то выпрыгиваю из своих журналистских штанов и занимаюсь чем-то, что мне по профессии не свойственно. Свойственно. Потому что работа журналиста – это работа с информацией. Я хочу собирать эту информацию, я хочу собирать ее современным гражданским способом, методами, что называется, дата-журналистики из открытых источников. И хочу использовать ее в своих журналистских целях, а именно для снабжения общества важной и полезной для этого общества информацией. Вот, собственно, моя журналистская затея.

Я думаю, что люди, которые поощрили меня сегодня прекрасным и очень почетным знаком под названием «Золотое перо России», они что-то такое примерно и имели в виду. Ну, если не совсем имели в виду, то пусть имеют в виду дальше. Вот я чрезвычайно им благодарен и намерен именно на это употребить их высокое доверие, а вас призываю мне в этом помочь. И вот, как видите, использую эту передачу в своих, так сказать, фактически личных, хотя на самом деле профессиональных целях, призывая вас этим заниматься.

Я думаю, что, оглянувшись вокруг, вы можете обнаружить огромное количество вещей, которые вот таким образом устроены. Я думаю, что это не зависит от того, где вы живете. Я думаю, что сведения, информация, знание о том, что делает с вами сегодня власть, что делают с вами органы насилия… я намеренно теперь стал избегать употребления слов «правоохранительные органы», назовем это органами насилия. Органы насилия над вами, прежде всего, боятся вашей информированности.

К сожалению, там, где должна была бы быть пресса, там, где должны были бы быть свободные средства массовой информации, вы видите средства массовой информации несвободные, они превращаются, прежде всего, в средства массовой пропаганды. Вы посмотрите, что происходит с Украиной. Это единственный кусочек, когда я коснусь Украины, мне осталась всего одна минута. О событиях не буду там говорить, а буду говорить о реакции.

Вот последите за тем, как ведут себя сегодня штатные пропагандисты: Алексей Пушков, Сергей Марков, который скандировал «Янук молоток, Янук молоток, Янук молоток». Я хотел бы, чтобы Сергей Марков еще поскандировал, сейчас, «Янук молоток». Вот чтобы он смотрел эту позорную, глупую, смешную пресс-конференцию из Ростова-на-Дону и про себя шептал: Янук молоток, Янук молоток, Янук молоток. А, Сережа? Давай! Мы же с тобой знакомы. Я знаю, я даже голос твой слышу, примерно представляю себе, как ты будешь это делать. И как Пушков будет это делать, и как Владимир Соловьев будет это делать.

Все эти люди сейчас оказались, в ситуации молчания Кремля, они оказались в положении, знаете, человека, который вот, не глядя, пытается присесть за чужой стол. Он как бы задницей так немножко елозит и ищет стул. Вот они сейчас своими задницами ищут стул. Давайте посмотрим, как они будут делать это дальше, вот те самые люди, которые отняли у нас возможность знать, которые узурпировали у нас прессу. Но нам есть чем ее заменить.

Это была программа «Суть событий» со мною, Сергеем Пархоменко. Всего хорошего, до свидания, до будущей пятницы.