Суть событий - 2013-12-20

С. ПАРХОМЕНКО: 21 час и 4 минуты, почти 5 минут в Москве. Это программа «Суть событий», добрый вечер, я Сергей Пархоменко. Нету, к сожалению, никакой Арины Бородиной сегодня. Мне всегда как-то очень горько, когда она не задает тон для моих программ, я очень люблю ее тут поначалу послушать и настроиться. Ну, вот не смогла, что называется, какие-то предновогодние у нее события. Ну, не волнуйтесь, появится в ближайшее время снова. Я же сразу про себя скажу, что это моя последняя программа в этом году, надеюсь, что всего только в этом году. Так получилось, что я вот немножко раньше в этом году отправляюсь во всякие новогодние поездки, и развлекательные, и деловые, и всякие. Ну, вот пропущу несколько следующих программ, если не получится мне в соответствующую пятницу оказаться где-то при хорошем Wi-Fi. Вы знаете, что я последнее время всегда норовлю даже и не из Москвы выйти сюда в эфир, тем более что техника позволяет. Ну, посмотрим. На всякий случай скажу, что, наверное, в этом году меня больше не будет. Не огорчайтесь, появлюсь скоро опять, если вдруг кого это огорчает, что меня тут нет. Некоторые, я знаю, радуются.

Да. Нету Бородиной, но зато я очень рад, что моими непосредственными предшественниками в этом эфире оказались гости из программы Ксении Лариной, которые говорили о результатах международного экспертного расследования по делу 6 мая. Я за этим делом слежу, не только за делом 6 мая, но и за вот этим международным расследованием слежу давно, и так получилось, что я, собственно, имел некоторое отношение к самому старту его и обсуждал это с теми, кто первоначально собирал в эту группу экспертов, и очень рад, что из этого все получилось.

Начиналась эта история давно, она начиналась еще, если я правильно помню, таким поздним летом, ранней осенью. Вот. Ну, видите, вот, наконец, работа пришла к завершению, образовался, в результате, очень большой доклад, чрезвычайно содержательный, чрезвычайно основательный. Важнейшей частью его являются вот эти самые вопросы, которые у экспертов появились и которые остались без ответов, которые были заданы представителям российской власти, на которые российская власть не нашлась что ответить.

Любопытно, что не нашелся что ответить также и Владимир Владимирович Путин, президент Российской Федерации. И вопрос об этом расследовании был одним из тех вопросов, с которыми вчера на пресс-конференции Путин не справился, он, что называется, на этом вопросе засыпался. Если помните, вопрос ему был задан о том, что вот вам передал недавно результаты этого расследования Владимир Рыжков. Речь шла и об этом тексте, и о, так сказать, родственном тексте, большом общественном расследовании, в котором принимало участие огромное количество тоже и свидетелей, и экспертов и так далее. Все это такой один получился конгломерат вот из того, что организовывала в частности партия «РПР-ПАРНАС», если помните презентацию огромную этого доклада тоже еще осенью, и вот нынешний доклад этих самых международных экспертов – все это некоторая такая цепочка событий, все это результат большого экспертного усилия, которое было сделано, для того чтобы организовать параллельное общественное расследование по делу 6 мая.

И вот Путин не знал, что ответить на этот вопрос, он сказал глупость. Он сказал, что это личное мнение Рыжкова. Ну, понятно же, что дело не в этом, что там нет никакого личного мнения Рыжкова. Точнее, личное мнение Владимира Рыжкова существует, но оно существует рядом с этим докладом, а доклад сам по себе, который он передал ему, и он не состоит из личного мнения Рыжкова. И рассказывать старый анекдот про трех американских негров, которые встретились на платформе Бологое и решили, что в этом городе живут одни негры – не надо было рассказывать ему этот анекдот, а надо было отвечать по существу.

А по существу ответить ему было нечего, потому что, в отличие от того, что происходит на этом позорном суде, в этих двух докладах содержится действительно колоссальный объем собранной информации, и эта информация прошла такую очень детальную проверку и сравнение ее, собственно, с международной практикой, международными стандартами. Причем, не просто какими-то стандартами, которые кто-то там считает правильными, а стандартами, которые зафиксированы в разного рода международных документах и признаны правильным подходом к делу, правильной практикой, там есть очень много всяких серьезных деталей. И в разговорах о том, что, а вот у них зато негров линчуют, а также у них любой полицейский сейчас же начинает стрелять, как только к нему кто-нибудь приближается на расстояние 100 метров… вот вместо этих разговоров есть серьезный обстоятельный разбор, который содержится в этих докладах.

Путин не знал что ответить. И вообще по этому делу ответить людям более-менее нечего. И, в общем, они должны быть готовы к тому, что отвечать они будут позже, и отвечать они будут по закону: и за то, что они содержат невинных людей многими месяцами, кого в тюрьме, кого под домашним арестом, кого под подпиской о невыезде, и за то, что они лицемерно их выпускают по амнистии без извинений, и продолжая вслед им говорить о массовых беспорядках и об их участии в массовых беспорядках или о том, что они организовывали эти массовые беспорядки. Вот за это за все, конечно, придется отвечать.

Вообще последнее время стало модно говорить про разного рода люстрации, то есть запреты на профессии, для тех, кто вот совершает должностные преступления в эпоху тоталитарного режима. Потом тоталитарный режим кончается, и эти люди оказываются выброшенными из своей профессии. Так вот, ну, знаете, люстрация – не люстрация, а вот отвечать придется. И, конечно, придется отвечать и тем судьям, которые ведут дело 6 мая, и тем судьям, которые, кстати, тоже упоминались сегодня в эфире «Эха», которые приняли два абсолютно анекдотических решения по делу «Новой газеты» и журнала «New Times» в связи с иском двух судей, которые попросили своих коллег как-нибудь защитить их от обвинений в плагиате и воровстве. Вы понимаете, что я имею в виду судью Гордеюка и судью Беспалова, которые вот таким образом пытались защититься от обвинений со стороны «Диссернета», которые были, собственно, изложены в статьях «Новой газеты» и «New Times». Ну, вот вся вот эта, так сказать, судейская, прокурорская, следственная каста, конечно, должна постепенно как-то собираться с духом и понимать, что отвечать придется однажды.

И, собственно, следующий большой сюжет, о котором, конечно же, мы с вами должны поговорить сегодня – сюжет о Ходорковском. Я, несомненно, не пройду мимо него. И это тоже сюжет о добросовестности следственной, прокурорской, судебной системы, о соблюдении закона и о том, что бывает, когда закон не соблюден, когда беззаконным, бесчеловечным и бессовестным образом люди осуждены за преступления, которых они не совершали, причем неоднократно осуждены. И именно так выглядит дело «ЮКОСа», первое судилище над «ЮКОСом», второе судилище над «ЮКОСом». Огромная группа людей, которая оказалась наказана за преступления, которых она не совершала. И потом оказывается, что из этого дела надо как-то выбираться, нужно как-то вытаскивать ноги, нужно как-то уходить живым от этой истории, которая вот висит, с ней надо что-то делать, годы идут, выхода никакого не появляется, и приходится изобретать то, что мы, собственно, с вами видим на протяжении последних двух суток.

Я здесь все-таки отдам долг некоторым техническим обстоятельствам, скажу, что у нас с вами, да, действительно, есть номер для смс-сообщений +7-985-970-45-45, +7-985-970-45-45. Есть еще сайт www.echo.msk.ru, на котором, как обычно, работает множество прекрасных, как это теперь принято называть, прибамбасов. А именно возможность участвовать в голосовании в такой игрушке под названием «Кардиограмма прямого эфира», можно оттуда отправлять сообщения сюда ко мне, так же ровно, как и смски, можно там смотреть за видеотрансляцией. Много чего можно делать на нашем сайте, а радио все-таки лучше слушать по радио. Ну, вот про смски не забывайте: +7-985-970-45-45.

Так вот, про Ходорковского. Конечно, обращает внимание сам антураж, в котором произошла эта мировая сенсация. Вчерашнее объявление, удивительным, совершенно кривым образом сделанное уже по окончании многочасовой пресс-конференции, в ходе которой фамилия Ходорковского звучала, и слово «ЮКОС» звучало, и ничто не мешало заговорить об этом президенту… ну, вот он предпочел дождаться момента, когда вокруг него собралась небольшая кучка избранных журналистов, окруженная в свою очередь кордоном из сотрудников службы охраны, которые не подпускали никаких посторонних, и вот там, где почти никто этого не слышал, как бы прошептать эту историю, которая, конечно, немедленно стала главной новостью дня и совершенно раздавила собою эту пресс-конференцию.

Я вчера по горячим следам написал о том, что Путин, который, конечно, давно как-то… это решение совершенно не было спонтанным, само решение выпустить Ходорковского из тюрьмы. Сейчас мы с вами поговорим, в чем, собственно, заключается это решение. Но само по себе это решение, конечно, ни в коем случае не было никаким экспромтом, оно оказалось результатом, так сказать, серьезной работы и больших переговоров, и это, собственно, большая сложная история, о которой можно было говорить. Но решение объявить об этом вот так, вот в этот день, в этот час, в этом месте и вот таким образом, на мой взгляд, было экспромтом, и оно сложилось оттого, появилось оттого, что у президента Путина возникло совершенно справедливое, надо сказать, ощущение, что он провалил эту пресс-конференцию, что пресс-конференция оказалась слабой, пустой, беспомощной, бездумной, бессюжетной.

Вообще за много лет выслушивания вот этих вот огромных всяких речей, выступлений и пресс-конференций, многочасовых ответов на вопросы и многочасовых общений с народом президента Путина мы с вами могли уже выработать определенные такие навыки для понимания и расшифровки того, собственно, что происходит. И иногда даже вот наблюдение за интонацией, за такой мелодикой речи, оно дает совершенно ясное представление о том, как, собственно, обстоят дела. Есть такая, очень характерная для Путина, такая манера постепенно соскучиваться по ходу своей собственной речи. Вот он начинает отвечать на какой-то вопрос, вот он говорит-говорит-говорит, ему становится все скучнее и скучнее, все тоскливее, и он все меньше и меньше понимает, зачем он это все говорит, кому он это все говорит, что это все… И вот все это как-то спускается интонационно все куда-то вниз, все куда-то дальше, и как-то бу-бу-бу, и бу-бу-бу, и бу-бу-бу… как будто постепенно замедляется пленка. Вот это хороший признак того, что президент понимает, что он несет чушь. Это с ним случается последнее время все чаще. Вот несколько таких вопросов, собственно, были. Один из этих вопросов, я вам уже говорил – это был вопрос о 6 мая. Удивительно, что он обязан был быть к нему готовым, совершенно понятно, что эти разговоры будут и что их будет много, но вот оказалось это вот так.

И, ну, вот ощущение того, что какая-то лажа получилась с этой пресс-конференцией и что, в общем, как-то, что называется, людям писать не про что и они будут тогда хором удивляться тому, что это все приобрело образ какой-то религиозной службы, какой-то такой странной языческой мессы, когда люди собираются для того, чтобы прошептать, или выплакать, или выкрикнуть, или пропеть какому-то вот такому священному образу свое отношение к нему. Причем, надо сказать, очень разное отношение. Какие-то приходят люди, которые зачем-то называют себя журналистами, но они приходят не для того, чтобы задать вопрос, получить ответ, узнать что-то и что-то такое выяснить, они приходят для того, чтобы передать этой иконе весь тот восторг и всю ту любовь, которую, по их мнению, несут к этой иконе их читатели, или зрители, или слушатели. Вот они вот выступают такими медиумами, они как-то обращаются к Путину с любовью от своих зрителей и слушателей. Другие, наоборот, они туда же бросают ненависть и презрение своих слушателей. Таких, конечно, гораздо меньше, потому что, ну, прежде всего, их там тщательно стараются отсеивать от этой пресс-конференции, но некоторые все-таки просачиваются каким-то образом и даже получают слово. Ну, видимо, для того, чтобы создать какую-то видимость баланса, этим всем там искусно манипулирует пресс-секретарь Песков. Но вот они, значит, наоборот, докладывают Путину о том, как наш читатель вас ненавидит и презирает, и вот я задаю вам сейчас вредный, злой, жестокий вопрос, на который вы, конечно, сейчас будете мне в ответ что-нибудь врать. Вот так примерно это выглядит.

Тоже, надо сказать, не имеет большого отношения к журналистскому мастерству, потому что вообще пресс-конференции нужны для того, чтобы журналисты задавали знающему человеку какие-то важные вопросы, для того чтобы понять, что этот человек знает по этому поводу, для того чтобы получить его мнение, получить его, там, сведения о чем-то, получить его точку зрения, получить информацию, а потом донести ее читателям. Ну, согласитесь, что такие задачи не ставятся огромным большинством людей, которые приходят в качестве журналистов, неся удостоверения журналистов, на эту пресс-конференцию. Некоторые из них превращают это уже совсем в «Поле чудес», и здесь действительно Путин становится близок, уже как-то постепенно приближается в своем величии аж даже к самому Якубовичу, и вот ему, почти как Якубовичу, несут каких-то плюшевых мишек, кто-то сварил варенье, кто-то хочет рассказать стишок, кто-то просит его передать привет своей дочке. Ну, вы помните, всякое бывало на протяжении этого всего.

И вот очередная такая пресс-конференция, ее нужно чем-то украсить. Вот решил он ее украсить вот этим. Заметим, что человек, которому было велено задавать вопрос, корреспондент из «Life News» – а совершенно очевидно, что этот вопрос ему было задавать велено либо самим Песковым, либо кем-то из его подчиненных – имел возможность задать этот вопрос в ходе пресс-конференции, но не задал, из чего мы заключаем, что в тот момент ему еще этого велено не было, ему это велели в самую последнюю минуту, как-то оттащили его за локоток и сказали, что давай, парень, вперед, вот задай вопрос про Ходорковского, сейчас будет интересно.

И вот смотрите, вот давайте представим себе, что Путин… у него была, наверное, такая возможность, существует же у него какая-то система коммуникации с Песковым, да он и сам время от времени берет в руки инициативу и сам как-то начинает управлять этой пресс-конференцией. У него была возможность даже и самому так или иначе инициировать, спровоцировать этот вопрос о Ходорковском в ходе пресс-конференции, но он этого не сделал. Почему? Потому что это раздавило бы пресс-конференцию, и он это понимал. В какой-то момент стало ясно, что если сейчас эта новость произойдет, то никакой больше пресс-конференции уже не станет, потому что никакая другая тема, никакой другой сюжет никого уже не заинтересует.

Так ровно это, собственно, и произошло, потому что когда известие о прошении или, там, ходатайстве – кстати, это тоже отдельный вопрос, сейчас поговорим про это – о ходатайстве Ходорковского, наконец, это известие было произнесено вслух, выяснилось, что все предыдущее не интересно, и люди как-то перестали это обсуждать, перестали этим заниматься, перестали этим интересоваться, побросали это все, и дальше остался один Ходорковский, вот все, что осталось от этой пресс-конференции. Если бы этот вопрос был задан раньше, если бы он был задан, там, на первом, втором, третьем часу этой пресс-конференции, он убил бы все остальное, раздавил бы собою.

Что это означает? Вот это первая очень важная вещь. Это означает, сразу можем это констатировать, что идея, такой замысел, который Путин лелеял 10 лет и который заключался в том, что нужно, грубо говоря, в политическом смысле, уж по меньшей мере, если не в физическом, сгноить Ходорковского в тюрьме, то есть, додержать его до такого времени, до такого момента, до такого состояния додержать его в тюрьме, в котором его выход на свободу не представлял бы из себя ничего интересного и значительного. Вот такой был замысел, он был с первого дня посадки Ходорковского, потому что иначе непонятно, зачем его сажать. Это был единственный смысл этой посадки, изолировать его, убрать. Вот именно поэтому его загнали то в Краснокаменск, куда-то черт знает куда в Читинскую область, то потом перевезли его тоже в несусветную глушь в Карелию, вот лишь бы не было бы там ничего. И вот эти бесконечные истории про то, что там какие-то вторичные, третичные последующие суды, которые происходили в отсутствие Ходорковского, или они происходили там далеко, или они происходили с появлением Ходорковского по видеотрансляции – только лишь бы загасить интерес к этим событиям и к этой прессе. Единственное, когда не удалось обойтись без Ходорковского – это, собственно, второе дело, которое опять происходило в Москве, и пришлось уж Ходорковского на него вывезти. Но идея была ровно такая: вот как-то избавиться от Ходорковского как от информационного повода, как от сюжета, чтобы никому не было интересно.

Ничего не получилось. Прошло 10 лет, и выход Ходорковского на свободу является суперновостью, разнесшей все вокруг себя, сделавшейся, несомненно, новостью года, раздавившей абсолютно весь информационный поток. Это означает, что Ходорковский, спустя эти 10 лет, в политическом смысле сильно изменился, приобрел совершенно другой цвет, вид, оттенок и консистенцию, с точки зрения его, как общественного и политического деятеля, это несомненно так, но мощь его никуда не делась и, может быть, даже в какой-то мере выросла. Ну, я думаю, что вот так выходил на свободу Нельсон Мандела, вот так выходил на свободу Гавел. И те, кто говорят, что из Ходорковского не получилось и не получится ни Гавела, ни Нельсона Манделы, ну, мы не знаем сейчас, что из него получится, но мы знаем, что выход его на свободу, он выглядит так вот ровно, как с Нельсоном Менделой и с Гавелом, вот ровно он в одну цену, что называется, с ними.

Обратите внимание еще вот на какую небольшую деталь, прежде чем мы, наконец, займемся сутью дела. Как Путиным это было сформулировано? Очень интересно. Путин по ходу дела в очень важном месте сбился и поправился. Он сказал: Михаил Борисович обратился ко мне с ходатайством… с прошением. Вот эта замена «ходатайства» на «прошение», она очень характерна, потому что она выдала, собственно, задачу, которую решал Путин в момент, когда он объявлял об этой новости. Его задача заключалась в том, чтобы изобразить это дело не как акт милосердия, а как акт унижения, ему нужно было подобрать возможно более унизительную формулировку. Ему показалось, что «прошение» более унизительно, чем «ходатайство», хотя, с юридической точки зрения, правильно «ходатайство». Вообще вот эта вещь, которую написал ему Ходорковский – он сегодня подтвердил, что он действительно писал такую вещь – эта вещь называется ходатайство. И так это и следовало бы называть юристу Путину. Мы все-таки помним, что он время от времени очень любит делать вид, что он юрист, и он, и Медведев. Вот это первая история.

Вторая история, чрезвычайно важная, что касается формы, что касается самой процедуры этого объявления – это моментальный комментарий… первым, по-моему, начал Крашенинников, председатель соответствующего комитета в Госдуме, потом еще несколько таких, так сказать, приправительственных юристов, которые немедленно стали говорить: признание вины не требуется, не требуется признание вины, признание вины не требуется, нет-нет-нет, что вы. Ну, вы же понимаете, что признание вины – это такая вещь, которая совершенно условна, и она, собственно, при ходатайстве о помиловании, она, в общем, не обязательна, да, не обязательна. Притом, что нам 10 лет говорили, что она обязательна. Говорил это и Путин много раз, говорил это и Медведев, и в ту пору, когда он был премьер-министром, и в ту пору, когда он был президентом. Они при это надувались, как лягушки, объясняли, что они юристы, и что они не могут без этого обойтись, и что вот с юридической точки зрения… Всем было абсолютно ясно, что это полная чушь, и огромное количество правоведов и адвокатов говорили о том, что это является предметом свободной воли главы государства, который хочет – милует, хочет – не милует, есть прошение, нет прошения, есть признание вины, нет признания вины – это абсолютно не имеет никакого значения, и все это полная чушь. Но нет, они много лет это говорили. Значит, здесь они сразу поспешили подложить небольшой клочочек соломки, что нет-нет-нет, ничего не требуется.

В связи с освобождением Ходорковского возникает… вот теперь уже давайте от формы отойдем, а начнем говорить про суть, потому что сути там много, в этой истории, гораздо больше, чем кажется. В связи с освобождением Ходорковского возникает три сразу вопроса совершенно очевидных. И, по-моему, они возникают вот в том порядке, в котором я их прочту. Первый вопрос: что происходит с Лебедевым и другими заложниками? Вот постановка вопроса именно такая.

Платон Лебедев по-прежнему в тюрьме, от Платона Лебедева сегодня донеслось, что он не будет писать ходатайства о помиловании такого же. И хотел бы я знать, его ли это решение или это решение, например, Ходорковского, с которым есть договоренность об этом. Хотя мне кажется, так, как-то насмотревшись, так сказать, на характер Платона Лебедева, мне кажется, что это должно было быть решение его, это должно было быть решение человека, который как-то твердо решил без этого обойтись. И в этом смысле это очень напоминает знаменитую историю про Синявского и Даниэля, когда один написал прошение, а другой не написал прошение и отбыл свой срок до конца. И, собственно, это важная очень история. Мне кажется, что Лебедев, которому по закону осталось сидеть достаточно недолго, хотя можно себе представить, как мучительно протекает каждый его день в ожидании этого освобождения и каким длинным кажется ему каждый этот день, но вот этот человек как-то собрался и решил, что он не сделает этого подарка. Тем не менее, вот это очень важная вещь, что об этих людях не просто нужно помнить, а нужно теперь сильно о них беспокоиться. Они остались в заложниках.

Второй вопрос, может быть, покажется вам парадоксальным, но я его сейчас объясню. В обмен на что Ходорковский согласился принять помилование от президента Путина? Вот я именно так поставил бы этот вопрос. И третий вопрос, назову его сразу, хотя отвечать на него буду в самом конце, это вопрос: и что дальше? И что теперь? И какую роль, и какую нишу, и какое место займет теперь Ходорковский в российской политике? Потому что мы с вами твердо понимаем, и мы с вами про это уже поговорили, что речь о том, что Ходорковский займет никакое место, речь о том, что Ходорковского удалось додержать в тюрьме до того момента, когда от него в политическом смысле ничего не осталось, эта речь уже не идет, и мы с вами за последние сутки твердо могли в этом убедиться.

Перерыв на новости, через 3-4 минуты продолжим этот разговор в программе «Суть событий» со мною, с Сергеем Пархоменко.

НОВОСТИ

С. ПАРХОМЕНКО: 21 час и 35 минут, это вторая половина программы «Суть событий», я Сергей Пархоменко. Номер для смс-сообщений - +7-985-970-45-45, +7-985-970-45-45. Еще можно отправлять сообщения, уже не смс-сообщения, а электронные сообщения, можно отправлять через наш сайт www.echo.msk.ru. Там же кардиограмма прямого эфира, там же прямые трансляции.

Есть только одно очень важное обстоятельство. Я прошу тех, кто отправляет сюда смски, а также тех, кто отправляет сообщения через интернет, помнить вот о чем. Если вы отправляете смску, я вижу ваш телефонный номер. Поэтому, если вы отправляете за, там, 4 минуты 8 смсок разного рода ругательного содержания с одного и того же номера, вы отдайте себе отчет, что я понимаю, что это все отправляет один и тот же человек. Или вот, например, человек с IP-адресом 109188124123, отправивший за последние 8 минут 6 разных ругательных сообщений через интернет, вы отдайте себе отчет, что я вижу ваш IP-адрес, и поэтому я вижу, что все это отправляет один человек, на разные лады который там пытается по-разному интонировать, по-разному формулировать, чтобы сделать вид, что как-то это вот такое большое народное мнение. Я же вижу, что вы один такой человек. Не делайте этого больше, я вас просто заблокирую, на этом все кончится.

Да, а говорили мы с вами про Ходорковского. И говорили мы с вами про то, что не удалось додержать Ходорковского в тюрьме до того момента, когда его выход на свободу оказался политически бессмысленным и не представляющим из себя никакого существенного события.

Что касается существа дела. Смотрите, мы видим и по тому, как, собственно, это было организовано, и по множеству разных привходящих обстоятельств, о которых нам теперь известно, что речь не идет о помиловании. Сколько бы ни говорил Путин и сколько бы ни говорили люди, возле него находящиеся, что речь идет только и исключительно о гуманитарном акте, мы с вами отчетливо представляем себе, что гуманитарные акты так не выглядят, гуманитарные акты не похожи на высылку бывают. Вот, собственно, очень много вопросов я сейчас получаю разными способами сюда на экран про всякие технические обстоятельства. А откуда он взял загранпаспорт? А как так получилось, что ему заказали самолет? А шенгенская виза на год, она же оформляется столько времени, и так далее.

Дорогие друзья, мы с вами имеем дело не с выездом свободного гражданина за границу по своим делам, например, в то место, где лечится или собирается лечиться его пожилая и, к сожалению, имеющая серьезные проблемы со здоровьем мать. Мы с вами имеем дело с операцией спецслужб по выдворению из страны человека. В этой ситуации правила в некотором роде меняются. Например, не нужно этому человеку добывать визу в ту страну, куда он едет, до того, как он сел в самолет. Это можно сделать позже. Вот виза Ходорковского, как теперь понятно, была ему выдана уже в берлинском аэропорту. Я, конечно, не знаю всех тонкостей этой операции, но совершенно очевидно, что если вот это заявление было написано 12 ноября, как сообщил сегодня об этом сам Ходорковский, а стало о нем известно вчера, то есть, прошло больше месяца, за это время, если бы речь шла о гуманитарной операции, можно было бы спокойно, разумно, с соблюдением нормальных человеческих процедур организовать этот выход из мест заключения и, если нужно, отъезд человека туда, куда ему заблагорассудится отъехать.

Вот я, например, представляю себе, что германское посольство, если бы оно, там, несколько недель тому назад, германское посольство в Москве и консульство германское, получило бы документы о том, что необходимо оформить въездную визу для гражданина такого-то, который, по гуманитарным соображениям, будет в скором времени выпущен из заключения и предполагает поехать в Германию, для того чтобы там присутствовать при лечении своей матери, я совершенно не понимаю, почему германское посольство должно было бы держать это в секрете. Ну, вот у них нет ни одного резона для этого, вот никакого повода. Если это заключенный, его законным образом освобождают в результате акта помилования, он совершенно свободен, у него нет никакой подписки о невыезде, он может делать совершенно все что угодно, он решает по своим делам поехать в Германию – в чем дело? Почему про это молчать? Почему это скрывать? Что, собственно, там происходит?

Значит, мы с вами хорошо понимаем, что вот ровно так, как в 1974-м году был выдворен Солженицын, выдворен в течение нескольких часов, когда он сам понял, что его выдворяют, только в тот момент, когда он оказался в самолете, и он сам понял, куда его выдворяют, только в тот момент, когда он вылез из этого самолета или, во всяком случае, когда он увидел в иллюминаторе… кстати, тоже, название германского города Франкфурт-на-Майне. Или так, как в 1976-м году был выдворен Владимир Буковский в обмен на Луиса Корвалана, который тоже до того момента, как самолет приземлился в Швейцарии, не представлял себе, куда его везут, он даже не знал, что его везут заграницу, до того момента, как уже в воздухе, высоко над облаками, сопровождавший его офицер не сказал ему: я должен официально сообщить вам, что мы только что пересекли границу Союза Советских Социалистических Республик. Вот ровно так, как были организованы эти депортации, вот ровно так, в этой самой традиции, по этому самому методу, была организована депортация Ходорковского. С организацией моментально, в один день, и самолета, и паспорта. Ну, понятно, что как-то если из президентской администрации приказывают, то паспорт можно оформить за полчаса: взять бланк, налепить на него фотографию, напечатать на нем фамилию, залить первую страницу в пластик, как это теперь делается – и вот оно и готово. А визу, как мы знаем, можно было получить уже в полете.

Даже то, что первым лицом, которое мы с вами обнаружили на первой же фотографии Ходорковского, оказался Александр Рар, уже это на самом деле свидетельствует о многом. Не знаю в точности, какую роль он сыграл, но только я знаю, что Александр Рар – это человек, который много лет хвастается своей укорененностью в российских спецслужбах. Человек, который много написал об этом, много рассказал об этом, много, надо сказать, приврал об этом. И хорошо известен и в германских журналистских, и правозащитных, и политологических кругах как человек, который много фантазирует по поводу того, какие у него разветвленные связи были сначала в КГБ, потом в ФСБ. И человек, который на этом, собственно, написал свою довольно одиозную книжку про Владимира Путина. Совершенно очевидно, что вот в этой ситуации российские спецслужбы воспользовались давно известным им каналом. Не знаю уж, каков род этого канала, не стану здесь произносить лишних слов, но скажу вам, что контакт этот им привычен. А, собственно, Александр Рар – человек, как-то очень давно существующий во всей этой истории, и появление ветерана германской политики Ганса-Дитриха Геншера, человека, который был министром иностранных дел Германии в эпоху Коля, и, кстати, уже тогда очень смешным образом противопоставлялся Колю как человек хитрый, сообразительный, во многом такой изворотливый. И очень часто даже рассказывали такие анекдоты по поводу Коля и Геншера, где Коль выступал таким деревенским увальнем, который очень медленно соображает, а Геншер, значит, вот такой, наоборот, современный, городской и как-то гораздо более развитый деятель.

Вот. Так что, то, что обошли нормальную процедуру, посольскую процедуру обошли вот таким вот способом через старые гэбэшные каналы, это как раз очень многое демонстрирует.

Но важно вот что. Очень много сейчас всяких разговоров о том, как происходили переговоры, кто, собственно, переговаривался с Ходорковским, как это все было устроено, что именно стояло на кону и так далее. Давайте мы с вами присмотримся к этой ситуации, ну, вот как-то отодвинемся от нее чуть-чуть на расстояние вытянутой руки и посмотрим, кто, собственно, с кем переговаривался-то и о чем. Кто в этой ситуации был стороной, которая просит, а кто в этой ситуации был стороной, которая соглашается. И мы с вами убедимся… я вот даже написал об этом уже сегодня, и там эта моя маленькая заметочка висела некоторое время, и, может быть, до сих пор висит на сайте «Эха», но я вам скажу это еще раз. Мы увидим, что Путину и всей его королевской рати пришлось во всю свою мощь, во всю свою огромную пропагандистскую трубу дуть, устраивать историю с третьим делом, заряжать Следственный комитет и Прокуратуру, делать заявления по поводу того, что завтра будет происходить с этим третьим делом, всячески демонстрировать всякие свои сложные серьезные намерения, для того чтобы на веревке тащить Ходорковского к этому помилованию, для того чтобы заставить его путем угроз, шантажа, давления и уговоров согласиться на это помилование. Ведь так же дело обстояло, мы же с вами это видим. На самом деле ситуация выглядит абсолютно вывернутой. Прошение о помиловании, вот то самое, о котором мечтал Путин – это когда человек просит, а тот соглашается. В этой-то ситуации произошло ровно наоборот.

О чем просили? Ну, вот по сведениям, которые у меня есть, речь идет о многочисленных судебных делах, сугубо экономического характера. Это вам не ЕСПЧ, с этими, что называется, не забалуешь. Тут речь идет не о каких-то гуманитарных проблемах, а о сухих бабках, о большой серии дел, которые шли, идут сейчас и завтра будут идти по поводу отъема у «Роснефти» и других государственных компаний имущества, которое и было ими приобретено в результате разграбления «ЮКОСа». Давайте отдавать себе отчет в том, что «ЮКОС» был огромной международной компанией с большим количеством акционеров, в том числе акционеров очень влиятельных. Эти акционеры живы и хорошо себя чувствуют, и они продолжают переживать по поводу утраченных тогда денег. И вот, собственно, сейчас наступил этот сбор урожая. На протяжении последних нескольких месяцев последовательно Российская Федерация целиком или отдельные ее компании, вроде, например, «Роснефти», последовательно проигрывает эти дела и приближается к самому страшному, приближается к делу о так называемой Энергетической хартии. Это крупнейший такой специализированный экономический трибунал, который размещается в Голландии, и там предстоит чрезвычайно серьезное судилище. То есть, собственно, процесс там, насколько я понимаю, уже закончился, сейчас наступил этап выработки решения, подготовки мотивированного решения. Оно должно было быть объявлено еще до Нового года, но, вот по последним сведениям, кажется, оно перенесено на весну. Так вот, это вещь, которая должна, ну, поставить «Роснефть» просто на грань разорения, потому что суммы и объемы, о которых там идет речь, суммы денег и имущества, которое должно быть возвращено законным владельцам, вопреки знаменитым историям про рюмочную в Твери… помните, рюмочную «Лондон», и какой-то там «БайкалФинансГрупп», и всякое такое прочее, и вот это вот разграбление «ЮКОСа»? Все это сегодня возвращается назад и все это совершенно неотвратимо надвигается и на крупнейшие российские компании, типа «Роснефти», и на важных российских деятелей, и на Российскую Федерацию в целом, и на Путина лично.

Если вы помните, несколько месяцев тому назад, дело было весной и в начале лета, мы с вами говорили о совершенно потрясающем законопроекте, о котором с тех пор как-то ни слуху, ни духу. Но я думаю, что он никуда не делся, однажды мы услышим о нем снова, законопроекте о том, что российские граждане и российские компании, потерпевшие поражение, прежде всего поражение, так сказать, в финансовом смысле, в имущественном смысле, в иностранных судах, могут потребовать компенсации от российского государства. То есть, если вдруг кто проиграл где-нибудь в Лондоне, или вот в Гааге, или в Нью-Йорке, или в Мадриде, или еще где-нибудь, проиграл и лишился какого-нибудь имущества или каких-нибудь денег, он может обратиться в российский суд. Российский суд вам вернет эти деньги, а потом, может быть, когда-нибудь станет отсуживать это у той страны, где вы это все потеряли. Вот это на самом деле история про то же самое. Это в точности эта же история, только с другого конца. Это история про то, что надвигается вот это страшное цунами этих бесконечно проигрываемых дел по старым делам «ЮКОСа». Причем, дел не о нарушении чьих-нибудь прав, дел не о том, что неправильное было правосудие, не о том, что кого-то держали в наручниках, или кого-то не так задержали, или еще о чем-нибудь, о чем вот можно судиться в Европейском суде по правам человека, а дел о том, что для этих ребят вокруг Путина и собственно для самого Путина представляет собой смысл жизни – а именно о деньгах. И это уже серьезно.

И мы можем предположить, что на протяжении длительного времени происходили переговоры через голову не только семьи Ходорковского, не только адвокатов Ходорковского, но, что чрезвычайно важно, и соратников Ходорковского.

Вот мне доводилось за эти годы, ну, не скажу, что очень много, но, в общем, изрядно общаться с людьми, которые по всему миру сегодня живут и работают – это бывшие сотрудники Ходорковского и «ЮКОСа», в том числе очень высокопоставленные. Есть группа людей, которая живет в Израиле. Вы знаете, что там и Леонид Невзлин, и Владимир Дубов, и Брудно. И есть, скажем, Василий Шахновский, который живет, так, между Швейцарией и Францией, вот примерно в этих краях. Есть люди, которые живут в Нью-Йорке, есть люди, которые живут в Лондоне, есть люди, которые живут во Франции. Ну, мне доводилось по разным поводам… Это активные современные люди, они много в чем участвуют: бизнесмены занимаются бизнесом, юристы продолжают заниматься юридическими делами, кто-то завел какой-то новый бизнес.

Мне доводилось с ними общаться, и, конечно, я некоторое количество своих контактов вот в течение последних суток оживил, не скрою. И попытался связаться с этими людьми, и переговорил со многими из них, и все они сказали мне, что, нет, мы ничего про это не знаем, мы не понимаем, какие шли переговоры. Это очень важно. Но мы твердо знаем, что эти переговоры шли, потому что ничем другим мы не можем объяснить эту историю.

И, по всей видимости, происходили переговоры напрямую с Ходорковским, в ходе которых, собственно, торг шел вот об этом. Торг шел о том, что речь идет о том, что он должен принять эту амнистию, это помилование, а за это, там, не будет третьего дела, не будет давления на других людей, которые остаются в тюрьме, прежде всего. Вот, собственно, я думаю, это главная история. Не будет разворачиваться преследование людей, которые так или иначе помогали Ходорковскому и которые по-прежнему остаются в тюрьме. Речь идет, кстати, и об экспертах.

Ну, представьте себе, например, я не знаю, всеми нами уважаемую и любимую Тамару Георгиевну Морщакову, которая в этой ситуации могла оказаться под ударом. Ну, у них же хватит, так сказать, совести, чтобы и ее заставить здесь заплатить, что называется, и ее поставить в положение заложника. И, собственно, давление выглядело вот так: мы это разрешаем, то прекращаем, сё отпускаем, и это не будем делать, и за то не возьмемся и… а ты только согласись на это помилование. Только выходи из тюрьмы.

Это интересный на самом деле поворот сюжета и довольно неожиданный. И совершенно очевидно в этой ситуации, что частью этих договоренностей должна быть и, по меньшей мере, временная изоляция Ходорковского от людей, которые его ждут. Я говорю совершенно не только… почему-то все вцепились, там, я не знаю, в российскую оппозицию, там, в какие-то либеральные круги, там, еще чего-то. А как Прохоров будет общаться теперь с Ходорковским? Или там: а вот Навальный, когда же, наконец, он встретится с Ходорковским? Да вопрос не в этом, вопрос не в Навальном и не в Прохорове, а вопрос во мне и в вас, вопрос в огромном количестве людей, которые 10 лет помнили о Ходорковском, говорили о Ходорковском, переживали за Ходорковского, как-то ненавидели Путина за Ходорковского и ждали Ходорковского. И сегодня для этих людей этот человек чрезвычайно важен, и он остается знаковой фигурой, и он остается во многом какой-то надеждой, от него ждут каких-то правильных слов, нужных мыслей.

Ну, конечно, бывали всякие разочарования. Давайте вспомним, в каком виде приехал в Россию и что тут стало с Солженицыным. Какую он нес ужасную ахинею в телевизоре, и какие он писал смехотворные здесь тексты, и как он удивительным образом тут подружился с Путиным. И, в общем, все это продолжалось до самой его смерти, и зрелище было, конечно, ужасно жалкое. Так что, ну, бывает по-всякому, но, знаете, этот опыт нас ничему не научит, я надеюсь.

Я думаю, что все равно огромное количество людей ждут Ходорковского и надеются на Ходорковского, и он не может этого не понимать. Другое дело, что требовать от него каких-то усилий сейчас, немедленно, после того, как он после 10-летнего не просто сидения в изоляции, а давайте вспомним, что над ним и издевались, и ему угрожали, и он подвергался прямому давлению, и были какие-то там чрезвычайно страшные истории про то, что и пытались убить его, и унижали его вот этим бессмысленным трудом, какими-то кошмарными рукавицами, и склеиванием папок, и подметанием пола, и еще чем-то, что для человека, так сказать, этого уровня, который, несомненно, мог приносить совсем… как-то, ну, заниматься совсем другого типа трудом, в любой обстановке, в любых обстоятельствах, в том числе и в тюрьме.

Так вот, чрезвычайно важно, что мы не можем ждать от человека, который вот этому всему подвергался в течение 10-ти лет, сегодня, завтра, на днях, в ближайшее время, немедленно, так, как нам хотелось бы, каких-то слов, или каких-то действий, или каких-то движений, но все равно мы понимаем, что роль его остается чрезвычайно велика. И для того, чтобы эту роль хоть как-нибудь снизить, частью этой договоренности, несомненно, было удаление его из страны.

Это интересная история. Это история про то, что человек, 10 лет остававшийся в тюрьме, все равно вышел из нее победителем. Он несомненный победитель, и мы можем это констатировать. Все остальное… конечно, будет сейчас очень много разговоров про то, что «на самом деле самим фактом подписания этой бумаги он согласился с тем, что…» Ну, вот мы, собственно, с вами вчера это уже слышали. Мы слышали, там, какого-нибудь, я не знаю, Максима Шевченко или еще каких-то балбесов, в частности, здесь в эфире, они… ну, как-то наступил их час, им нужно сейчас скорей-скорей-скорей что-то такое придумывать, для того чтобы из этой ситуации выскочить и вытащить своего патрона. Ну, вот они придумывают, как-то, ну, вертятся, крутятся, прыгают, но суть-то от этого не меняется: он несомненный победитель. И переговоры происходили именно в этом ключе: мы тебе дадим это, это, это и вон то, а ты нам за это согласись на помилование и выходи по помилованию, пожалуйста, нам очень надо.

Многие связывают эту историю – вот это, может быть, последний сюжет в этой программе – многие связывают эту историю с Олимпиадой. Я бы не стал преувеличивать влияние вот этого вот страха за провальную Олимпиаду. Мне кажется, что – это, в частности, тоже было видно вчера по этой пресс-конференции и по каким-то последним выступлениям не только самого Путина, но и целого ряда других людей – что, в общем, они смирились с этой ситуацией. Ну, чего, дело сделано. Олимпиада была затеяна для того, чтобы украсть денег. Это был такой огромный насос для перекачки бюджетных денег в частные карманы. Перекачали. Перекачали изрядно. Теоретически могло еще получиться и весело, еще сверху можно было получить еще немножко и престижа. Приехали бы какие-то большие начальники, стояли бы тут, эти бы были на равных с этими начальниками. Ну, не получилось. Ну, хорошо, начальники не приедут. Ну, в конце концов, не больно и хотелось.

Там есть другая история, чрезвычайно важная – что из этой Олимпиады не получается Олимпиады. Вот что важно. Не в том смысле, что там на ней кто-то не будет быстро бегать на лыжах или метко стрелять в биатлоне, а что все-таки Олимпиада – это нечто большее, чем спортивные соревнования. Олимпиада – это огромное гуманитарное событие, это такой вот уж действительно по-настоящему элемент народной дипломатии. Давайте с вами вспомним, как это выглядело, скажем, в Ванкувере на прошлой Олимпиаде, или, скажем, в Турине на позапрошлой Олимпиаде. И что это за города. Это города, о которых говорят как о самых удобных городах в мире для человеческой жизни. Ну, вот, в частности, Ванкувер – несомненно. Есть даже такой термин «ванкуверизм», который означает вот некоторую такую специальную философию. Ну, грубо говоря: все для блага человека. Когда создается идеальная для жизни человека психологически, физиологически, морально, духовно идеальная среда. И вот в таком городе происходит Олимпиада.

Но сейчас речь идет о том, можно ли провести Олимпиаду за колючей проволокой. Не в политическом смысле, а в прямом, физическом смысле, Олимпиаду, которая изолирована от окружающей среды, человеческой среды, я имею в виду, не от природы. Олимпиаду, которая изолирована от людей. Олимпиаду, вся подготовка к которой происходила в условиях ненависти и презрения со стороны местного населения, которое подвергалось давлению, подвергалось ограблению, подвергалось разного рода дискриминации. Их там вытесняли из этой зоны, отнимали у них собственность и так далее и так далее. Что они могут чувствовать в отношении этой Олимпиады, кроме ненависти к ней?

И вот, в результате, получилось то, что вышло: что, ну, да, есть один лагерь прибрежный, другой лагерь горный. Ну, между двумя лагерями будут возить в автобусах спортсменов, в автобусах с зашторенными окнами, рассказывая им, что ни в коем случае нельзя выйти на улицу, потому что очень опасно. Рядом вражеская Грузия, и как-то кругом тут бог знает что происходит, поэтому, пожалуйста, как-то соблюдайте меры безопасности. Мы вас сейчас довезем до старта и увезем после финиша.

Но вокруг же люди должны быть. Должно быть огромное количество веселых, счастливых людей, которые приехали туда, потому что на эти несколько дней это место становится центром мира, центром какого-то веселья, радости, счастья, удовольствия, легкости, человеческого общения и всякого такого прочего. Ничего этого, как мы с вами видим, в Сочи нет и близко и не будет. В этом смысле Олимпиада уже провалилась, и в этом смысле Путин и его компания с этим совершенно смирились. И я бы сказал, что не это они спасали с помощью освобождения Ходорковского. Они спасали другое – свои деньги. Посмотрим, как им это удастся.

Это была программа «Суть событий», я Сергей Пархоменко. На всякий случай, всех с Новым годом, хотя я очень надеюсь, что, может быть, мы с вами все-таки еще услышим друг друга и в этом году. А так – до января.

Счастливо, всего хорошего!