Суть событий - 2012-06-22

С.БУНТМАН: Добрый вечер. Сергей Бунтман у микрофона. Сергей Пархоменко у нас сейчас в Германии, я его заменяю. Мы сейчас с ним же, с Сергеем Пархоменко поговорим. Я должен только сказать, что у нас далеко не везде работает пока Сетевизор. Экономический форум, грандиозное событие съел у нас определенную часть аппаратуру. Мы не настолько шикарны и богаты, чтобы у нас хватало и на все студии, и на форум. Так что сегодня обойдемся вечером без Сетевизора, извините. Я думаю, что это в данном случае не большая потеря. В прошлой передаче было, что смотреть, в этой не очень-то. Но зато есть, что слушать.

Вопросы ваши, +7 985 970-45-45. Twitter на аккаунт @vyzvon. И телефон во второй части буду слушать и отвечать на ваши вопросы в меру испорченности. Сергей Пархоменко у нас сейчас на телефонной связи. Сережа, добрый вечер.

С.ПАРХОМЕНКО: Да, добрый вечер. Отлично тебя слышу. Привет.

С.БУНТМАН: Да, очень хорошо. Мы тоже тебя слышим хорошо. И Сереж, ну тут история с твоим вызовом получила некое формальное продолжение, насколько я понимаю?

С.ПАРХОМЕНКО: Да. Сегодня несколько неизвестных мне джентльменов явились к моей квартире. Никого там не было, ни меня не было, ни жены не было, был сын Мотя, которому 9 лет. Они как-то постучали-позвонили, Мотя им не открыл.

С.БУНТМАН: Молодец!

С.ПАРХОМЕНКО: Да, молодец. Расспросил, кто такие. Они ему объяснили, кто такие. Приклеили к двери повестку, буквально прилепили. И ушли.

С.БУНТМАН: Ну что ж, замечательно. Вообще-то ты, ведь, просил от них повестку, какую-нибудь бумагу.

С.ПАРХОМЕНКО: Да-да-да. Ну, в сущности, произошло то самое, что я говорил. Я следователю, который позвонил мне позавчера, сказал: «Пришлите мне, пожалуйста, бумагу, писаную черным по белому, кто меня вызывает, куда меня вызывает, зачем меня вызывает и в каком качестве меня вызывает». Ну вот принесли бумагу. Я совершенно не хочу этого отрицать.

Бумага странная, потому что на часть заданных мною вопросов нет в ней никакого ответа. Ну, например, там сказано, что ведется доследственная проверка. Чего проверка? По какому поводу? Ну вот следователь в телефонном разговоре говорил мне, что они заинтересовались событиями 24 декабря. Помните большой митинг на Проспекте Сахарова?

С.БУНТМАН: Да.

С.ПАРХОМЕНКО: Я там был формальным заявителем этого митинга, тоже там участвовал в переговорах с мэрией по этому поводу. Так что ну да, в организации этого дела сыграл некоторую роль. Значит, вот теперь они заинтересовались этим митингом. Там никаких претензий ни к кому не было, все было совершенно в полном порядке и, на мой взгляд, прошло очень успешно. Было огромное количество народу, и это было прекрасное, величественное зрелище.

Так вот в повестке нет ни слова про 24 декабря. И равно из этой повестки невозможно понять, а, собственно, в качестве кого они меня вызывают? Ну вот этот самый следователь говорил, что в качестве заявителя, что справедливо – заявителем я, действительно, был. Повестка на этот счет умалчивает.

В общем, короче говоря, там есть достаточно оснований, чтобы сказать, что «знаете, эта бумага меня не устраивает – пришлите мне, пожалуйста, другую». Но я этого пока не говорю, потому что я хочу приехать в Москву и утром в понедельник поговорить с адвокатом, с которым вместе я собираюсь туда отправиться. Совершенно очевидно, что я не пойду туда один ни при каких обстоятельствах, пойду только вместе с адвокатом. Я покажу адвокату эту повестку. Собственно, я ему ее уже показал, потому что я ее вывесил в Facebook. Он так же ровно как и вы может пойти и посмотреть ее там. И попрошу его выработать для меня разумную позицию, надо идти, не надо идти, требовать другую повестку, удовлетвориться этой повесткой, просто выкинуть.

Вот, например, Алексей Навальный в своем Twitter’е написал: «Это не повестка, а ерунда какая-то. Выкиньте ее или сожгите, или спустите в унитаз». Можно и так поступить.

С.БУНТМАН: Ну, в общем-то, Алексей Навальный представляет себе, в общем-то, расклад вещей.

С.ПАРХОМЕНКО: Ну, он тоже, между прочим, не последний юрист, да. И в последнее время немало ему пришлось иметь с этим со всем дело. Тоже позиция.

Ну, знаете, когда у человека болит зуб, он идет к зубному врачу. А когда человеку присылают какую-нибудь повестку, он идет к адвокату и с ним советуется, и выполняет его рекомендации. Я намерен выслушать своего адвоката и выполнить его рекомендации. Так что в понедельник поймем, иду я или не иду.

С.БУНТМАН: Ну, совершенно верно. И при этом когда ты говоришь, мне что не нравится? Знаешь, очень много сейчас везде – и в социальных сетях, и вслух, и про себя – рассуждают о том, к чему бы это. Мне кажется, что даже и на вопросы «А вы сами-то думаете, почему?»... Между прочим, следователи иногда задают такие вопросы.

С.ПАРХОМЕНКО: Ну да, ну да.

С.БУНТМАН: Как однажды мне задали.

С.ПАРХОМЕНКО: «Знаете ли вы, за что вы задержаны?» - любимый вопрос следователя.

С.БУНТМАН: Да. А еще, знаешь, когда говорят, например, в эфире что-нибудь. Какой-нибудь строгий гражданин, якобы, написал или, может, на самом деле написал и увидел в каких-то фразах гостя признаки экстремизма. Я очень хорошо помню, когда меня задумчиво спросил следователь: «А скажите, пожалуйста, вы как думаете, в каких фразах мог найти этот товарищ признаки экстремизма?» Хорошо, что я быстро сообразил, что нет, извините, это они написали, вот они пускай и рассуждают.

С.ПАРХОМЕНКО: Ну да. Здесь это, конечно, неблагодарное, неправильное и отчасти смешное занятие раздумывать над тем, а что, собственно, их может заинтересовать. Другое дело, что есть какое-то количество уже, ну, какой-то накопившийся опыт за эти месяцы, потому что мы же видим и слышим, собственно, что происходит на стороне вот этих так называемых правоохранительных органов, которые там допрашивают наших друзей и товарищей, и по поводу чего они сильно нервничают, и по поводу чего они как-то все никак не могут понять, как было дело. И, конечно, я должен констатировать, что ключевая для них тема – это тема денег. И бесконечно возвращаются снова и снова одни и те же разговоры про то, что «вот, не может быть, чтобы все эти митинги финансировались их собственными участниками, финансировались через вот эти открытые источники, через Яндекс Кошелек, главным образом Яндекс Кошелек Ольги Романовой».

С.БУНТМАН: Да, я помню, это была грандиозная кампания. И был отчет, ведь. Кстати, у Ольги был отчет.

С.ПАРХОМЕНКО: Да, Ольга отчитывалась чрезвычайно скрупулезно и совершенно, надо сказать, проела плешь всем, кому она доверяла эти деньги тратить, потому что механизм заключался в том, что она эти деньги... Она, будучи единоличной владелицей этого кошелька, по правилам Яндекса она – единственный человек, который может эти деньги снять. Вот, она их снимала и, собственно, она их вручала тем, кто, как я понимаю, занимались техническим обеспечением этого митинга, арендовали сцену, звуковое оборудование, переносные все те туалеты и так далее, и так далее. Ну, вы знаете, одно и то же каждый раз повторяется. И потом бесконечно мучила их требованиями отчета и говорила им, что «нет, пожалуйста, вы дайте мне, собственно, квитанции, собственно, контракты, потому что я это все вывешиваю, это все делается совершенно кишками наружу.

И надо сказать, что этот механизм сбора денег оказался поразительно эффективным. Никто, ведь, этого не рассчитывал. В этот Яндекс Кошелек деньги собирались со скоростью миллион рублей в день. Вот, в последнее время, перед последним митингом 12 июня, когда снова деньги собирались через этот кошелек, скорость сбора была почти 1,5 миллиона рублей в день. При том, что деньги собираются (что очень хорошо – спасибо Кремлю, несомненно, подсказывают тут мне случайные слушатели нашего разговора)...

С.БУНТМАН: Немецкие прохожие?

С.ПАРХОМЕНКО: Фактически да, немецкие прохожие, говорящие по-русски, поскольку я тут не один сижу на улице за столиком. Ну вот. И, действительно, что очень хорошо, что меня самого всегда очень как-то даже, я бы сказал, восхищало, это то, что деньги эти собираются из огромного количества пожертвований маленькими порциями. Вот, первый момент, собственно, когда шла речь о первых митингах, они собирались там, переводы были главным образом 300, 400, 500 рублей. Вот это был типичный перевод. По-моему, самая распространенная цифра была «400», как я помню. Буквально на все эти несметные миллионы, которые мы собирали, встречалось несколько переводов, где там речь шла о десятках тысяч рублей – там кто-то перевел 30 тысяч рублей, кто-то перевел 20 тысяч рублей. Но, в основном, цифры были вот такие. Это очень хорошо. Это означает, что это, действительно, настоящий такой вот народный сбор. Это, действительно, делают люди, которые хотят помочь этому делу, у них нет никаких совершенно других мотивов.

Вот, мне кажется, что именно этот сюжет является таким, больным. Ну а, впрочем, кто его знает?

С.БУНТМАН: Ну, мне кажется, что, все-таки, Сережа, это часть психической атаки, мне кажется. И многие слушатели об этом говорят.

С.ПАРХОМЕНКО: Ну, конечно. Нет, конечно-конечно, это часть психической атаки. Конечно, надо вывести из себя, надо подавить, поскольку, я не знаю, у каждого есть... Там у кого-то есть жена, у кого-то есть мама, у кого-то есть дети и неизвестно еще, кто как на это реагирует. Не у всех же такая, вот, как у меня, боевой товарищ Валечка, на которую как-то всегда можно положиться и которая, наоборот, только наполняет меня боевым задором. Я подозреваю, что, может быть, кто-то испытывает, наоборот, давление внутри своей семьи в этой ситуации, что, вот, ты нас как-то подставляешь, ты нами рискуешь и так далее, и так далее. Люди, к сожалению, в России не могут относиться спокойно, что называется, к всей этой системе. Они воспринимают это исключительно как угрозу, они воспринимают это как беду и как несчастье. Если тебе принесли бумагу, то это почти похоронка, это вот наш дом посетило несчастье.

С.БУНТМАН: Ну да. Сколько это всегда? Повестки, всякие штуки.

С.ПАРХОМЕНКО: Ну, конечно.

С.БУНТМАН: Сколько этого мы всегда видели.

С.ПАРХОМЕНКО: Так что ясно, что это еще и такой способ испортить жизнь. И надо сказать, что сама манера разговора, когда мне звонил этот следователь... Ну, я, конечно, допускаю, что это человек, который просто плохо воспитан...

С.БУНТМАН: Но он нервничал как-то. Что-то он очень нервничал, по-моему.

С.ПАРХОМЕНКО: Ну да. Но, скорее всего, это некоторая профессиональная манера. Он, что называется, наезжает. Он сразу начинает давить, он сразу пытается создать какой-то там эффект вины. Не надо этого делать. Ну, абсолютно же понятно, кто из нас двоих нарушает закон в этой ситуации. Речь же, все-таки, идет о Следственном комитете. Мы много про него знаем интересного.

Так что вот такая история. А что касается финансовой стороны дела, то это, конечно, очень еще интересно потому, что... Я даже как-то говорил у себя в программе тоже, когда сидел на твоем нынешнем месте.

С.БУНТМАН: Нет, это твое место, Сереж. (все смеются) Нет, дорогой, это твое место.

С.ПАРХОМЕНКО: Да-да. Ну вот. Когда я сидел на своем месте, то я говорил как-то раз, мне кажется, о том, что, действительно, существует вот этот рефлекс, существует эта родовая травма, поскольку эти люди привыкли иметь дело вот с этими самыми искусственными митингами, вот с этими путингами, как их называют, которые каждый раз, действительно, выливаются в несусветные какие-то, немеряные бабки. Там совсем другая смета, там совсем другие статьи расходов, потому что всех этих людей надо вести автобусами, кроме того, их всех снимают с работы, всем нужно платить эти сверхурочные. Дальше их нужно там как-то держать и не дать им разбежаться раньше времени, собирается невероятное количество всякой полиции, всякого прочего. Дальше нужно сделать им... Никто же не пойдет, никто же не будет как дурак сам рисовать этот транспарант для путинга. Значит, нужно им сделать эту наглядную агитацию, нужно им надуть все эти шарики, нужно им выдать всю эту униформу. Вот и это все, что называется, за наш счет. Ну, уже не говоря о том, что еще 2 раза столько денег просто разворовывают, по ходу дела.

С.БУНТМАН: И ты думаешь, они искренне полагают, что «надо же, какие эти скоты, эти госдеповские».

С.ПАРХОМЕНКО: Они не полагают, они просто знают, что митинг на 100 тысяч человек – это колоссальная, невероятная сумма, это целое состояние. А когда мы им говорим, что, в общем, эта вещь, как выяснилось, недорогая, что если люди приходят сами, если люди сами хотят, если люди сами приносят с собой все, что нужно туда принести, если люди не требуют от нас, чтобы мы им выдавали значки и белые ленточки, а как-то их сами добывают, ну так это почти ничего и не стоит, в общем, там статей расходов-то крайне немного. Ну, вечная это одна и та же – ну, сцена, ну, звук, ну, там какие-то рации для связи организаторов (надо их там взять напрокат несколько штук), ну, туалеты эти треклятые, про которые все всегда говорят и которые всегда являются проблемой. Ну, действительно, когда на 100 тысяч человек, то вы же понимаете, надо 100 туалетов – это превращается в очень большую проблему. Ну и так далее, и так далее. В общем-то, и все. И на этом статьи расходов заканчиваются, особенно не на что деньги-то тратить.

С.БУНТМАН: Ну да.

С.ПАРХОМЕНКО: И вот эта вот гигантская легенда о том, что занятие политикой сопряжено с какими-то невероятными деньгами и требует каких-то сногсшибательных каналов финансирования, что обязательно вот это рекой должно откуда-то течь, что там на том конце должен стоять какой-то тайный благодетель, который распахивает мошну и из нее выплескиваются какие-то немыслимые бабки, да нет, это все как-то (НЕРАЗБОРЧИВО).

С.БУНТМАН: Ну да. Сережа, а организаторы и заявители – это не просто те, кто носит бумаги, ведет переговоры и продумывает систему входа, выхода, безопасности...

С.ПАРХОМЕНКО: Ну, юридически это не совсем одни и те же люди. Ну, заявителей обычно меньше, их всего там 3-4 человека, чаще всего это, собственно, те, кто подписывают первоначальное уведомление о проведении массового мероприятия. А дальше там подключаются еще какие-то люди. Но забавно, кстати: речь идет сейчас, вроде бы, кажется (ну, это мы проверим в понедельник), но пока говорят, что речь идет о 24 декабря. Я хочу напомнить, что все заседания тогдашнего оргкомитета, да и, собственно, группы людей, которая практически занималась организацией этого митинга 24 декабря, они все происходили в прямом эфире, в трансляции, которую организовывал тот самый Сетевизор, который обычно работает в качестве партнера «Эха Москвы».

С.БУНТМАН: Да. И который сегодня из этой студии уехал в Питер.

С.ПАРХОМЕНКО: Да, и о недостатке которого ты горюешь.

С.БУНТМАН: Да.

С.ПАРХОМЕНКО: Так вот этот самый Сетевизор организовывал тогда все эти трансляции, и все это было в интернете. И смешным образом эти люди сегодня, какие-нибудь следователи хотят что-нибудь выяснить на эту тему – ну, пусть найдут эту запись.

С.БУНТМАН: Да ради бога, конечно.

С.ПАРХОМЕНКО: Вот и все.

С.БУНТМАН: Последнее, Сереж. Хочу спросить у тебя. Хочу прочесть то, что пишет Дмитрий у меня здесь (смску он прислал). Вот, что он считает. Вот, в заключение просто скажем и потом новости наступят и я тебя отпущу. Вот что пишет Дмитрий: «Тактика власти свелась к схеме (как он считает), замотать лидеров народного протеста в следственных мероприятиях, вынуждая их оправдываться, а, может, даже и уехать из страны. Тактика – внимание, Сережа и все немецкие прохожие, которые там сидят – тактика, надо сказать, действенна», - считает Дмитрий.

С.ПАРХОМЕНКО: Ну, как сказать? В этом много правды. Да, во-первых, люди мерят по себе. Я думаю, что многие из тех, на кого сейчас оказывается это психологическое давление, они на себя это примеряют и понимают, что они сами бы долго этого не выдержали. Да, действительно, хорошо бы напугать, хорошо бы выпихнуть. И немало, конечно, находится людей, которые как-то сразу страшно рады. И я вот за эти 2 дня уже сколько получил каких-то ехидных замечаний в Facebook и еще где-то: «А! Да, не приедешь! А!» Ребята, не надейтесь. В воскресенье днем буду в Домодедове и все будет хорошо. Кстати, очень-очень интересно, я здесь в Германии посмотрел, как работают разные редакции.

С.БУНТМАН: Да, это очень любопытно. Я был на таких вот...

С.ПАРХОМЕНКО: Был в редакции наших журналистов в разных российских изданиях московских и не московских, и нам устроили просто замечательное турне по самым сильным, самым интересным германским изданиям – и Шпигель, и Штерн, и знаменитую газету Бильд я видел, такую, страшную, скандальную.

С.БУНТМАН: Да, и со знаменитым открытым лифтом, да?

С.ПАРХОМЕНКО: Да-да-да. Там, кстати, да, и в этом открытом лифте я покатался.

С.БУНТМАН: Страшненький лифт такой, который все время движется.

С.ПАРХОМЕНКО: Да-да-да. Ну, не это меня поразило там больше всего, а больше всего поразил меня какой-то красный проблесковый маяк, который висит у них под потолком в зале, где сидят все журналисты, и за час до того, как газета подписывается, он начинает молча и так, страшно сверкая красным светом, начинает вращаться все быстрее и быстрее. И вот этот последний час загоняет редакцию в совершенно какой-то безумный ритм тем, что они сидят под этим сверкающим красным маяком, который у них над головой крутится. Это, конечно, такое, специальное издевательство, но создает определенное настроение.

С.БУНТМАН: Мигалка в мирных целях.

С.ПАРХОМЕНКО: Да-да, именно-именно, да.

С.БУНТМАН: Хорошо. Сережа, мы ждем тебя.

С.ПАРХОМЕНКО: Спасибо. Да, я в воскресенье буду в Москве.

С.БУНТМАН: И я надеюсь, гораздо больше, чем следственные органы, мы тебя ждем и с большим удовольствием.

С.ПАРХОМЕНКО: Да. Спасибо большое, Сережа, что ты меня подменил как-то на время этой моей поездки.

С.БУНТМАН: Нет, это тебе спасибо.

С.ПАРХОМЕНКО: Доставил мне этим большое удовольствие.

С.БУНТМАН: Хорошо. Спасибо. Сергей Пархоменко вернется из Германии к понедельнику. Все будет хорошо, я надеюсь, и все расскажет нам в таком же, я думаю, режиме реального времени, как проходили все организационные заседания. Неприятно. Это все удручающе для многих. Мы много об этом говорим. И вот эти вызовы, и допросы, и аресты, и выхватывание не только лидеров, а вот так вот, я бы сказал просто, из массы и разных поколений, разных убеждений людей. Но не надо забывать, что они при этом достаточно смехотворны при всем том неприятном и могущем обернуться страшным, что они делают. Прервемся и с вашими вопросами будем общаться в следующую половину часа.

НОВОСТИ

С.БУНТМАН: Ну вот. Продолжаем. Нет, не работает в этой студии Сетевизор. Я сейчас переместился просто в другую студию в отличие от той, где у Ксении Лариной была в гостях Ирина Прохорова. Говорили и о сегодняшнем событии. Но событием, например, показ фильма «Служу Советскому Союзу» сделал лично министр культуры Владимир Мединский, сделал его событием. Это никакое не событие. Это, я бы сказал... Я посмотрел. Владимир Мединский сделал невозможное – он меня заставил включить НТВ. Просто это... Я не знаю другого такого человека, который бы меня просто заставил это сделать. Я включил и посмотрел. Ну, знаете, ну, не даровито и достаточно все смешано в одну кучу.

Я хочу сказать тем, кто не видел этот фильм или не знает, о чем там. Это событие в одном из лагерей, судя по всему, на северо-западе СССР, где зэки оказывали сопротивление и сражались с немцами в отличие от охранников лагеря. Я посмотрел. Я заглянул еще в письма, на которые ссылается Владимир Мединский. «Добрый день. С ужасом узнал о том, что на канале НТВ (это 14-го июня пишет некто Павел Николаевич Глушко) в день начала Великой Отечественной войны покажут редкостной мерзости фильм «Служу Советскому Союзу». Это же надо так пытаться в очередной раз загадить нашу память». Ну, интересно. «Мой дед воевал и я знаю». Да, мой дед тоже воевал, да.

Дальше. «В сетке вещания НТВ запланирован к показу фильм «Служу Советскому Союзу». Данный фильм является антиисторической фантазией на тему Великой Отечественной войны и имеет целью оболгать подвиг народа и руководства страны в этой войне», - пишет некто Цыбин. Дальше еще. «Прочитал анонс на фильм «Служу Советскому Союзу» и который выставлен заведомым мерзавцем». Очень много мерзостей и мерзавцев, что подрывает мое всякое доверие к подлинности этих писем.

Ну ладно, хорошо письма. Вот, Федор из Петербурга нам пишет, потому что тут сейчас в данную секунду совершенно другое явление выставлено на НТВ. Федор из Петербурга пишет: «Это нормально показывать 22 июня на НТВ фильм, воспевающий Сталина, прохлопавшего войну? Мрак!» - пишет он. Федор, конечно, можно было это не 753 раза повторять, я прочту, я умею читать, спасибо. Совет мой Федору. Это речь идет сначала, а потом совет и даже просьба у меня будет для чистоты эксперимента с Министерством культуры, НТВ и высказыванием рекомендаций, что не надо этот фильм показывать. Фильм «Служу Советскому Союзу» показали, но дальше идет фильм, как сказано в анонсе, «легендарный фильм «Падение Берлина». Вы понимаете, что это («Падение Берлина»)? Это фильм, над которым смеялись все мне известные ветераны. Смеялись тихо до 1953 года и очень громко вспоминая, потому что его так, очень мало показывали. Сейчас только в нашу постмодернистскую эпоху, где, якобы, какие-то мнения и фильм легендарный... Это фильм обхохочешься, где Сталин в белом кителе сходит с борта самолета в Берлине. В Берлине в 1945 году! Я бы, вот, словами собеседника министра культуры, которому пишет... Вот это, действительно, явная ложь по отношению к руководству страны. Фильм, которого стеснялись и замечательно... Ну, как-то так о нем говорили, жалея память Михаила Чиаурели, его замечательные родственники, великие актрисы. И Верико Анджапаридзе, и Софико Чиаурели. Это фильм, ну, на поверку абсолютно позорный фильм-то. И где и замечательные актеры. Во время войны снимались хорошие фильмы, и агитационные тоже, кстати говоря. Какой проникновенный фильм «Жди меня», который бы очень хотелось увидеть с Серовой в этот день. И я знаю людей, которые с необычайным удовольствием и грустью, и печалью смотрят фильм, и где мне всегда казалось, что внезапно появившийся человек, все-таки, выживший, он необычайно похож на фотографии моего деда, который пропал без вести. И вот это всегда, вот, в «Жди меня» когда он, все-таки, появляется... Но не «Падение Берлина».

Мне кажется, это или постмодернистская провокация со стороны НТВ, или вот такой акт: «А вот это посмотрите и то посмотрите, и вот это вот так вот, и можно и так».

Федору и всем остальным. У меня большая просьба. Если вы так пишете... Вы не мне пишите, Федор. Я считаю, что да пусть показывают все, что хотят. Это свидетельствует о политике канала и о состоянии представлений телевизионных о том, что надо показывать 22 июня. А вы напишите в Министерство культуры – там есть. Видите, они воспроизводят и очень аккуратно закрашивают «мэйлы» так, что ваша, я бы сказал, приватность никак не будет нарушена тем, кто напишет. Напишите. А я просто обязуюсь... Вот, вы напишете и я обязуюсь не закрывать этот сайт замечательный, бюрократический сайт, Ну, Министерству культуры можно было как-то сайт сделать не как мыльно-пильного завода какого-нибудь. «Наши мощностя введены» (примерно так). Вот, как заводские сайты делают и то лучше.

Ну так вот. Я его не буду закрывать и буду ждать, когда Владимир Мединский честно опубликует ваши письма, в которых те люди, не только Федор, здесь возмущаются и удивляются, как это можно показывать именно 22-го, кстати, июня, а даже не 9 мая в «Падении Берлина» замечательные батальные сцены и шедевральную музыку Дмитрия Шостаковича. Да, вот она, всеядность.

«Смотрела фильм по НТВ. Гениально восхищаюсь, плакала в конце», - Людмиле понравилось. Это она говорит о «Служу Советскому Союзу». «Ну что говорить о фильме «Падение Берлина»? Фильм – пропаганда, пафос, фильм – фальшивка. Абсолютная фальшивка, омерзительная агитка». Ну вот, видите? Вот, «омерзительно» и у вас тоже. Вот, на ту омерзительность, которую пишут... Абсолютно не смешно. Вы знаете, Федор, это абсолютно не смешно, когда история представляется миф на миф, столкновение мнений, якобы.

Но вы понимаете, вот, назначение Владимира Мединского. Я посмотрел. Я аккуратно смотрю на действия его. Ну вот он посетил чудеснейший Центр современного искусства Винзавод, встретился с Архнадзором. Это все хорошо, да, это все нормально. Но я бы хотел понять, все-таки, каким министром назначен Владимир Мединский? Он назначен министром, который будет... Ну, не буду стравливать регионы с федералами, регионалов с федералами. Но как, например, тот же Сергей Капков, который делает удобный контекст для культуры, для того чтобы наш город (Москва) стал, действительно, удобным для того, чтобы достойно жить и жить рядом с искусством и культурой. С книгами, с картинами, с театрами. Даже с теми местами, где просто приятно провести время. Или же он – министр идеологии, министр истории, министр исторической памяти. Даже так. Если просто даже не глумиться над созданием новых мифов, разоблачая какие-то иные, то, чем, в принципе, и в книгах своих занимался Владимир Мединский. Он – министр истории? Министр патриотизма? Министр чего? Вот, понимает ли это сам Владимир Мединский? Очень хочу на эту тему встретиться.

Дальше. И то, что, например, в Перми, несмотря на все борения и с новым начальством, несмотря на то, что в Перми создают именно контекст существования культуры, и с деньгами от просвещенных, действительно, по-настоящему просвещенных меценатов, которые не претендуют на роль идеологических властителей дум и так далее, а которые любят то, чем они занимаются, они, их семьи.

Там поразительно: Дягилевский фестиваль, и существует не просто «Ах, Дягилев, потому что он наш, потому что он оттуда, из Перми, есть дом, наконец-то восстановленный и открытый». Директор школы, которая была в доме Дягилева, директор школы этим занималась и не дала просто уничтожить это (там школа располагалась). Директор школы, которая собрала все, что могла, о Дягилеве. И люди, которые финансисты, предприниматели, которые знают, чем они занимаются, не претендуя на решающее слово, а помогая. Их семьи, что не всегда бывает, знаете? Там, мы считаем, что там «Ой, жена предпринимателя в культурной сфере – она там просто пофигурирует и так далее». Ничего подобного. Совершенно другие есть вещи. Мне кажется, вот этим созданием... Помочь обществу создать контекст культуры, а не заниматься идеологией.

Ну вот что мне пишут: «Блиндаж» - хороший фильм», «Воевали дед, отец и я. Не пойму, чем этот фильм мог оскорбить ветеранов?», «Кино так себе, - Владимир из Саратова, - согласен. И не понимаю абсолютно». «История с кляузой Мединскому напоминает историю с жалобой фальшивых родителей на пропаганду педофилии и прочего-прочего в «Сон в летнюю ночь». В итоге – аншлаг, абсолютный успех, а на сцене ни тени скандала». Но между прочим, там достаточно твердо сказал Владимир Мединский тот же самый, что он не собирается вмешиваться в это дело. Там абсолютно ясно. А, вот, как, понимаете, наступили на любимую мозоль Владимира Мединского, сработала сигнализация. Вот, интересно, Федор, опять же я к вам возвращаюсь, вы с такой настойчивостью мне здесь писали (Федор и другие). Вот, напишите про «Падение Берлина» на сайт Министерства культуры. Я буду смотреть. Сегодня – день летнего солнцестояния, особенно это весело было 22 июня 1941 года.

Я вам вот что хотел прочесть. Вы знаете, я сегодня смотрел, все-таки, хочется всегда поглядеть, хотя это не так важно... Вы помните дичайшую дискуссию по поводу фильма «Штрафбат»? Там то не это, это не то, не батальоны, а роты и так далее, говорили. Здесь не так говорят, не так одеваются... Фильм про другое был – фильм был про смерть, про безвестность смерти и что человек может оставаться достойным, даже когда никто об этом ничего не знает. Там совершенно другой посыл, про другое был фильм. Но очень хотелось посмотреть. Вот смотрите, было ли нечто подобное в каких-то лагерях, в каких-то тюрьмах, близких к границам Советского Союза, когда 22-го перешли эту границу? Во-первых, была масса всевозможных распоряжений, приказов эвакуировать заключенных. Их эвакуировали, их расстреливали (бывало и так), особенно политических. Расстреливали на переходах. Об этом вспоминают и польские военнопленные (их было гораздо больше, чем тех, которых еще до этого расстреляли в Катыни). Но, вот, а бои-то вели. Формировались ли из заключенных какие-то боевые подразделения и так далее? Формировались, между прочим. Вот, поляки вспоминают, что выводили уголовников, например, и говорили: «Товарищ Сталин вам дал возможность искупить кровью». Это было.

Но вот смотрите. Здесь донесение. Просто мне показалось это чрезвычайно важным сегодня в той псевдодискуссии, которая развернулась вокруг хорошей попытки, но проходного фильма «Служу Советскому Союзу». Смотрите. Это докладывает заместитель начальника Сорокского исправительно-трудового лагеря Покровский начальнику ГУЛАГа о выполнении указа 12-го июля о том, что тех, кого, например, освобождали, их сразу отправляли или в военкоматы, или на сборные пункты и сразу из них формировали некие подразделения.

Смотрите, вот что получилось. «При наступлении немцев эвакуировали лагеря и отходили к Лодейному полю. При марше по болотистой местности, по лежневой дороге был замечен прорыв танковой колонны немцев. Положение становилось критическим. Тогда один из заключенных выскочил на Лежневку, подскочил к стоящей грузовой машине, сел за руль (это опер докладывает, понимаете?) и, развернувшись, с полного хода двинулся в сторону идущего к головному танку (как написано, так я и читаю). Налетев на танк, заключенный геройски погиб вместе с машиной, но танк тоже встал и загорелся. Затор, танки отошли и сумела колонна пройти». Неизвестно, как его звали (заключенного) – об этом пишет опер.

«На Ухтинском направлении в районе Кеми одно из подразделений, сформированное в большинстве из заключенных того же Сорокского лагеря, находилось в обороне. При атаке немцев на это подразделение силами, вдвое превышающими, один из бойцов, не вытерпев нахождения в обороне, выскочил из прикрытия и с криками и руганью, и нецензурными словами по адресу немцев бросился вперед. Его примеру последовали все бойцы. Это было настолько неожиданным и стремительным, что немцы не выдержали и отступили, понеся большие потери». Вот вам 2 факта абсолютно документальных.

Почему мы с Лариной сразу пнули фильм. Посмотрите, дело в том, что фильм, действительно... Никакие хорошие намерения, важные темы не освобождают от того, чтобы... Если хотите подробного разговора, не здесь. Хорошо? Действительно, хотите подробный разговор? Не здесь. Сначала я думал, что вообще позиция, рекомендация, если бы, не дай бог, сняло руководство НТВ, из сетки вынуло бы фильм, то тогда вообще лишили бы права всякого нормального человека этот фильм критиковать по-настоящему, относиться к нему как к произведению искусства, будь то телевизионный фильм, снятый так или иначе. Это все равно произведение искусства. И к нему надо относиться, и в себе это надо воспитывать, никогда не подменять там социальную близкость, то, что ты разделяешь, например, политические взгляды автора, режиссера, постановщика, актеров, оператора, декоратора и так далее, что ты должен заведомо хорошо относиться к тому, что он делает. Этим мы себя развращаем.

Так. Вот так вот. Дальше что-то я... «Посмотрел фильм. Возникла ненависть к власти, так как у меня зарезали сына 5 лет назад». Ну, вот, причем тут это? «Я не забыл. Просили закрыть дело». Вот смотрите. Это, честно говоря, это ваши личные ассоциации и они могут быть вызваны любым фильмом.

Так. «Лучше бы показали «Отец солдата», хотя в контексте нынешней геополитики вряд ли. А жаль». Показывают «Отец солдата». Но не НТВ, а, например, на мой взгляд, замечательный канал «Киносоюз». Показывает массу фильмов, которые были сняты в разных республиках Советского Союза, и фильмы, снятые в так называемых странах социалистического лагеря.

Так. Дальше. Лучше бы показали «Они сражались за Родину». Не лучший на свете фильм, но дело не в этом, понимаете? Дело не в том... Фильмы бывали лучше, хуже, искренние, талантливые, менее талантливые. Бывали замечательные, у одного и того же режиссера бывали фильмы и лучше, и хуже. У того же Столпера были фильмы абсолютно изумительные как «Живые и мертвые». Бывали фильмы хуже. Дело не в этом. Дело в том, как мы воспринимаем этот день. И мне кажется, что заострять внимание на отношении, простите меня уже, мифических ветеранов... И писали письмо – это не ветераны писали письмо. Если даже эти письма подлинные, то они написаны, как бы, со слов и как бы по представлению, вы понимаете? Именно как бы. Мне просто в силу того, что я всегда не то, что этим интересовался, а всегда это очень серьезно переживал. И поэтому я очень много был вместе с ветеранами и моими родственниками, их друзьями, подругами. Всегда была изумительная связка героических абсолютно медиков времен войны, тети Гали и ее подруги тети Муси. Я почему-то всякое 9-е мая, очень часто бывало, что я приезжал в Ленинград и там... И в этом какая-то такая настоящая подлинность. И то, что они выжили, то, что они прошли. Молодые девочки были тогда. То, что они прошли через всю войну, их очень мало вот это интересовало, понимаете? Они все лучше нас с вами и тех, кто претендует на какую-то защиту идеалов, святого и не трогать нетленного. Не видели... Многие уже ребята, которые помоложе, они не видели ветеранов в их, я бы сказал, ветеранском расцвете. Ведь, вы понимаете, что такое люди по 50, 55, 60 лет? Как они были там через 20-30 лет после войны. Это люди, которые пытались осознать вот эту пору своей жизни и осознать тот день.

А что касается лагеря, например, и 22 июня, я вам напоследок расскажу историю подлинную, маленькую историю как моя мама встретила 22 июня 1941 года. Вышел приказ тогда. Я перечитал сейчас все документы, это, действительно, так. Вышел приказ, все контакты, кому разрешено было переписываться или даже свидания, прекратить у заключенных. Ничего не зная о том, естественно, что будет война, моя мама и ее тетя ехали к моей бабушке в лагерь в Потьму. Ехали, и в воскресенье 22 июня должно быть долгожданное свидание. Бабушка уже около 3-х лет сидела тогда. И его отменили. Они приехали, а свидание отменили. И они не одни были такие там. И вы представляете, что это такое? Они приехали, вот это уже середина дня, когда уже и Молотов выступил, и всем всё было понятно, и сказали: «Всё. Отменили».

Но я вам скажу, что в нечеловеческую абсолютно эпоху бывают люди человеческие и которые могут пойти и несколько поперек. И мытьем ли, катаньем ли, но те, кто приехал тогда, 22 июня, может быть, под шумок начала войны им разрешили это свидание. И вот эти женщины, которые там сидели в лагере, они вышли и... Мне мама рассказывала, что бабушка не сказала ни слова за все то время, когда им дали свидеться. Она стояла (мама все время это вспоминала), она стояла просто и не двигалась. И не было никакого осознания, которое можно рассказать вот теми словами, которые пишут в сценариях. Политически ли, бытово, патриотически, антипатриотически, лозунгами... Люди ничего не говорили, они очень мало говорили и в тех же самых лагерях, и в таких обстоятельствах тоже. Вот, в чем еще. Не говорили они на лесоповале друг с другом лозунгами. И при свиданиях с родственниками, и при встречах не говорили они о том, кто чего стоит и как надо себя вести сейчас. И, вот, бабушка стояла так, а потом сказали, что она вернулась. Ее подруга потом рассказывала (и бабушка сама об этом не говорила никогда), она пришла и упала без сознания просто. Это человеческая история того же самого 22 июня 1941 года. И когда мы будем выхватывать именно настоящее, подлинное, не то, был ли Сталин в Берлине и вот эти «ура-ура» или могли ли разбежаться нквдшники, а зэки воевать... А когда мы увидим в этом подлинность, действительно, тех ощущений, которые были и во многих фильмах тоже, которые есть... И когда вот это мы переживем 22 июня, тогда мы научимся понимать (и молодые, и старые). Может быть, научимся понимать и себя, и свою страну. Только через это.

Спасибо. Через несколько минут мы перейдем к гораздо более, мне кажется, каким-то таким, человеческим и приятным разговорам с Антоном Орехом.