Суть событий - 2010-11-12

С. ПАРХОМЕНКО: 21 час и 9 минут в Москве, пятница. Как обычно, программа «Суть событий», я, Сергей Пархоменко, на своем месте. Большое спасибо тем, кто заменял меня на прошлой неделе. Изредка случается, бывают дела, связанные с моими другими занятостями, в данном случае с журналом «Вокруг света», которым я имею честь и удовольствие руководить. Пришлось на некоторое время уехать. Спасибо радио «Эхо Москвы», что отнеслось с пониманием к этой моей служебной нужде.

Продолжим с того же места. Хотя нет, не с того же. Как раз когда я возвращался обратно в Россию из своей командировки 6 числа, меня по дороге нагнало известие об избиении Олега Кашина. Вспоминаются здесь прецеденты, которые я много раз видел на всяких западных телекомпаниях, в частности на французских. В настоящий момент, например, идет 350 какой-то день, на протяжении этого времени двух французских журналистов удерживают в Афганистане. И каждый день их коллеги на всех французских телеканалах во всех новостях заканчивают свой выпуск новостей вот таким коротким сообщением: «Сегодня такой-то день, как наши коллеги находятся в плену».

Интересно, что отмечают не только судьбу журналистов, но и нескольких человек, которые их сопровождали, местных проводников, водителей, носильщиков. Это тоже люди, их тоже жалко, и они тоже находятся в плену, и их жизнь тоже в опасности. Каждый день, уже 350 с чем-то дней все телеканалы, не обращая внимания на то, чьи именно журналисты.

Мне кажется, это один из тех примеров, которым должны бы последовать и российские журналисты. Вы видите, уже сегодня, хотя известия о состоянии здоровья Олега Кашина по-прежнему звучат в новостях достаточно часто, эта новость перестала быть первой, она постепенно уходит вниз в иерархии новостей. Это, к сожалению, совершенно естественно.

Но это абсолютно не повод для того, чтобы постепенно забыть об этом деле и позволить забыть о нем тем, кто должен раскрыть это преступление, кто должен найти и наказать виновных, и кто фактом этого расследования и этого наказания должен, может быть, спасти кого-то следующего, кто будет избит, покалечен, а, может быть, и убит от сознания безнаказанности, которое до сих пор царит в России после того, как столько аналогичных дел остались нераскрытыми и столько ситуаций остались вот такими подвешенными, да еще иногда и осмеянными нашими политиками.

Я говорю «осмеянными», хотя чаще всего они не смеялись на эту тему, а скорее ерничали, демонстрировали свое пренебрежение и свой унизительный сарказм. Прежде всего, я вспоминаю реакцию на гибель Анны Политковской.

У нас с вами работают смс +7-985-970-4545. Прошу вас, пишите к нам в студию, это очень просто – с любого мобильного телефона по вашему обычному тарифу, на сайт www.echo.msk.ru, вы найдете специальный портал тоже для отправки сообщений к нам в студию. Там же видеотрансляция, которая уже сейчас работает. Почти 200 человек нас смотрят.

Я возвращаюсь к той теме, с которой начал. Я думаю, что мы с вами должны придерживаться того же самого принципа, что и наши французские коллеги, и продолжать напоминать тем, кто норовит об этом забыть, кто норовит каким-то образом спустить на тормозах – и непременно сделает это, чуть только мы зазеваемся – расследование преступления в отношении нашего коллеги.

Сегодня у нас 12 ноября. Пошел седьмой день с момента покушения на жизнь нашего коллеги Олега Кашина. Преступление до сих пор не раскрыто. Давайте будем продолжать напоминать об этом столько времени, сколько потребуется. Я думаю, что мы имеем право каждый день задавать вопрос людям, которые занимаются этим расследованием, тем, кто контролирует это расследование, и тем, кто громогласно заявлял, что он берет под контроль это расследование, каждый день задавать простой, ясный и прямой вопрос: «Ну так что, вы уже знаете, кто напал на Олега Кашина? Вы уже знаете, кто пытался его убить и почему? Вы уже знаете, кто заказал это нападение? Не знаете? Почему? Почему вы этого не знаете до сих пор». Мы вправе задавать этот вопрос день за днем, если потребуется – неделя за неделе, месяц за месяцем.

Очень правы были комментаторы, которые вскоре после этого нападения комментировали это таким образом: это расследование взято под президентский контроль, им специально занимается генеральный прокурор, это значит, что несколько дней не удастся спустить его на тормозах. Это очень правильная, хотя и очень горькая формулировка. Вот эти несколько дней истекают. Вы увидите, как сейчас постепенно это дело начнет сдуваться. Это произойдет, потому что никому не выгодно продолжать демонстрировать свое бессилие.

Честно говоря, я оцениваю перспективы этого дела довольно пессимистически. Я очень надеюсь, что найдут, по меньшей мере, исполнителей. Очень немного шансов, что найдут и накажут заказчика. Кое-какие шансы есть на исполнителей. Насколько я понимаю, основные надежды следствия связаны с тем, что удается разглядеть на видеозаписи, это главное. Говорят о том, что внимательно разглядывают букет, в котором преступники прятали свое оружие, нападая на журналиста Кашина, пытаются разобрать, что там за бантик из ленточки на этом букете завязан, найти продавца цветов, который ровно так же завязывает эти самые ленточки, пытаются разглядеть что-то на лицах. Разглядеть ничего не могут.

Вся история – повод вспомнить об огромной «панаме», о колоссальной афере, которая на протяжении нескольких лет развивалась в Москве. Это была история с установлением автоматизированной системы, управляющей сетью видеокамер, которые будто должны были покрывать всю московскую территорию, так, чтобы каждый человек многократно в течение дня так или иначе попадал в поле зрения множества видеокамер. Под это дело было пущено и под этим соусом было украдено колоссальное, совершенно несусветное количество денег.

Многие из нас впервые узнали об этом в начале нынешнего года. Если помните, разгорелось тогда скандальное дело компании под названием «Строймонтажсервис», когда выяснилось, что огромное количество камер, которые были ею установлены, либо просто не работают, либо работают, но передают сигнал таким образом, что на нем ничего нельзя разобрать.

Ведь надо же понимать, что видеокамера сама по себе – это просто объектив, больше ничего. Она должна куда-то передавать изображение, которое она снимает, и это изображение должно где-то записываться. Таким образом, должна быть комплексная система, должны быть каналы связи, всё это должно быть разумно устроено, сбалансировано, всё это должно хорошо работать, всё это должно быть достаточно мощным.

И в процессе этого самого дела о «Строймонтажсервисе» и его руководителях оказалось, что значительное количество камер, которые расставлены по Москве, это просто муляжи. А те, которые не муляжи, вроде чего-то снимают, но никуда не передают. И даже использовалось специальное обманное программное обеспечение, которое подавало ложный сигнал о том, что камера работает, поскольку в рамках этой системы была предусмотрена такая схема, что камеры время от времени должны были подавать сигнал о своей исправности. Оказалось, что и это можно фальсифицировать, и картинку, которую они будто бы передают, можно фальсифицировать. Под это дело можно украсть совершенно колоссальное количество денег.

В настоящий момент мы с вами – я обращаюсь к москвичам – живем в городе, где действует КАСОБН, такая специальная программа, она называется Комплексная автоматизированная система обеспечения безопасности населения. Это всё было подписано мэром Москвы Юрием Лужковым еще в то время, как он был мэром, летом этого года. Суммы огромные. Только до конца этого года – я вот здесь выписал кое-что – миллиард рублей полагалось на нее потратить. Притом что огромные деньги были уже влиты в эту самую систему расстановки видеокамер по московским улицам, по подъездам, в метро, на разного рода объектах.

Известно, что в 2007 году было потрачено 5 млрд. рублей. А на то, чтобы объединить эти камеры в предыдущую систему (она называлась СОБГ – Система обеспечения безопасности города), было потрачено дополнительно 2 млрд. рублей. Можете себе представить, что это за суммы. Я разговаривал с людьми, которые как-то понимают в этом во всем. Они говорят, что не известно ни одного (ни одного, ни единого!) уголовного дела, которое бы удалось раскрыть благодаря вот этой самой уличной системе видеонаблюдения.

Есть успешные случаи, когда речь идет о ведомственных камерах. Ювелирные магазины, например, монтируют эту систему достаточно качественно. Прежде всего, потому что они следят за своими собственными сотрудниками, чтобы они как-нибудь там не мухлевали с ювелирными изделиями, которые продают. На некоторых торговых предприятиях тоже бывают эти системы наблюдения, и достаточно качественные, главным образом потому, что там следят не за преступниками, а следят за мелким воровством сотрудников или же за мелким воровством посетителей, которые в карман положат какую-нибудь пачку жвачки или что-нибудь вроде этого, чтобы можно было поймать на выходе, или за мелкими воришками, которые таскают кошельки.

Мы помним, что в деле Евсюкова видеонаблюдение сыграло значительную роль, потому что там всё можно было разглядеть, качество видеозаписи было достаточно неплохим. А вот камеры, которые работают на улицах, камеры, которые установлены городом, а не конкретными коммерческими предприятиями, они чрезвычайно низкого качества, каналы связи крайне низкой пропускной способности.

И чаще всего мы видим абсолютно бессмысленные, бесформенные блины вместо лиц. Те, кто пытался смотреть на те съемки – иногда можно было видеть отдельные кадры в Интернете, их показывали, – связанные, скажем, с делом Анны Политковской, там абсолютно ничего невозможно было разглядеть. Вот вам пример того, как эти камеры не играют совершенно никакой роли. И в этом случае, в случае с Кашиным тоже.

Это пример того, как рутинное, повседневное, очень обыкновенное воровство в Москве, которое процветало на протяжении десятилетий – и нет никаких сомнений, процветает до сего дня, – как это отражается на нашей жизни. Казалось бы, они там наверху чего-то такое, вор у вора дубинку украл, один начальник у другого бизнесмена, они там чего-то договорились, какие-то тендеры, откаты, это их какая-то жизнь, с нами не связанная. А вот что получается в результате – в результате мы с вами живем в городе, в котором расследовать такого рода преступления крайне трудно.

Потому что расчет строится на эти самые камеры наблюдения, в частности (это просто один маленький пример), а на самом деле вся эта штуковина не работает, ее просто разворовали, деньги украдены, пущены на ветер – и вместо реально работающей программы вы видите пшик, вы видите муляж, один большой муляж системы безопасности города, в котором участвуют муляжи камер, муляжи компьютеров, муляжи проводов, разные другие муляжи. Настоящие только деньги, которые в этой ситуации воруются. И власть настоящая, которая на этих деньгах зиждется.

Посмотрим, что изменится сегодня, после того как в Москве меняется власть. Пока меры мэра носят очень демонстративный, очень картинный, очень витринный характер. Первый же вопрос, который я получил на наш номер +7-985-970-4545, был такой: «Раздражает ли вас снос киосков?» – спросила у меня Ольга из Перми. Меня раздражает не снос киосков, меня раздражает его бессмысленность.

Меня раздражает то, что сносят киоски, абсолютно не задумываясь о том, почему они там появились, и как так случилось, что их сносили уже десяток раз, потому что мэр Лужков и его чиновники сняли много урожая с этой делянки. Мы с вами хорошо помним, как снова и снова – особенно в середине 90-х годов это происходило несколько раз – менялись стандарты этих самых московских киосков: старые сносились, новые строились. Каждый раз собирались взятки с их владельцев, каждый раз собирались взятки с тех компаний, которые выигрывали конкурс на производство этих киосков. Они же не зря такие одинаковые, они же производятся где-то централизованно. Значит, кто-то выиграл тендер. Значит, кто-то заплатил за этот заказ и за то, чтобы получить этот рынок сбыта. Мы наблюдали это несколько раз. Это был просто способ обогащения. Вот сейчас еще один урожай с этой же истории.

Между тем, давайте отдадим себе отчет, что эти киоски появляются, потому что они нужны. Раз они там стоят, раз снова и снова коммерсанты их возводят – значит, городу не хватает какой-то формы торговали. Может быть, не хватает дешевых маленьких магазинчиков, не хватает дешевых торговых точек, не хватает торговых площадей с мелкокустарными коммерсантами, торговцами и перепродавцами, которые нужны городу, потому что они обеспечивают циркуляцию товаров в нем, такую капиллярную систему.

Большая компания может привезти в город огромную партию товара. А кто распределит ее между покупателями, между районами, между кварталами? Только вот такой мелкий торговец. Значит, не хватает для них нормальных торговых площадей при всей этой гигантской лужковской стройке огромных торговых центров. Сейчас вот спорят – с паркингами, без паркингов. Вопрос не только в этом, вопрос в том, для кого они были построены и удовлетворяют ли они нужды города.

Если опять вернуться к какой-то западной модели… Вот Париж, например, огромный город, очень тесный, в нем нет ни одного лишнего квадратного метра. Тем не менее, он как-то снабжает сам себя без этих киосков. Есть такое понятие L'Arabe du coin – пусть никто на меня не обижается, – переводится это как араб на углу. Чаще всего, кстати, в последнее время это никакой не араб, а скорее всего выходец из Юго-Восточной Азии: вьетнамец, довольно много в последнее время там индусов на этой работе.

Это маленькие магазинчики, действительно, просто на углу двух улиц. Работают они обычно очень поздно, имеют очень небольшой набор продуктов, но зато всё необходимое, всё, что может быстренько потребоваться где-то среди ночи. Отработанная система, облегченная схема налогообложения, очень простая схема доставки, льготная аренда, как я понимаю, именно для таких магазинов. Потому что попробуй вот там, на углу, построить что-нибудь другое – тебя замучает город арендной платой. А вот для таких магазинов шаговой доступности это возможно. Там же немножко фруктов и овощей, там же иногда какие-то спиртные напитки, во всяком случае, вино там можно купить. Как-то это сбалансировалось, устоялось, особенного уродства в этом нет.

Я вас уверяю, что эти снесенные киоски возродятся снова, и опять кто-то их построит, по одной простой причине – деньги, которые в этом бизнесе есть, кто-то должен будет заработать, они бесхозными не останутся. Так же точно, как заработали деньги на видеокамерах. Кто-то их заработал и унес – и мы остались без этих видеокамер, а дело Кашина осталось без важнейших улик и без лишней надежды на его раскрытие и на наказание преступников. Вот так коррумпированность власти где-то там наверху начинает касаться нас с вами.

Есть еще один сюжет, который мы с вами обязательно должны затронуть, тоже в связи с делом Кашина он возник. Это история о дополнительных мерах, которые будто бы должен предусмотреть закон для наказания тех, кто нападает на журналистов. Я еще не встречал ни единого журналиста среди своих коллег – уж поверьте, переговорил со многими своими коллегами за эти дни, – кто выступал бы за эти меры. Это совершенно поразительная история.

Наш журналистский цех, находящийся в ужасном состоянии, очень разобщенный, очень разложившийся, очень замусоренный случайными, посторонними и часто бесчестными людьми, так вот наш журналистский цех, тем не менее существующий, часто в последнее время обвиняют в том, что мы требуем к себе какого-то специального отношения и так далее. Это ложь. На самом деле именно журналисты первые, кто протестуют против этого. Потому что есть разница между двумя опасностями, разница между двумя преступлениями – между опасностью нападения на журналиста и опасностью воспрепятствования законной журналистской деятельности. Второе – это, действительно, важно.

Кстати, Михаил Федотов, юрист и человек чрезвычайно грамотный, автор первого российского закона о печати, он как раз говорил об ужесточении наказания за воспрепятствование законной деятельности журналиста. Это совершенно другая история по одной простой причине. Эта деятельность может осуществляться совсем не обязательно журналистом со справкой, что называется. Вы тоже можете осуществлять сегодня эту деятельность, Интернет вам это позволяет. Вообще, человеческие отношения последнего времени очень располагают к этому.

Давайте я прервусь на этой парадоксальной мысли и вернусь к ней после новостей. Мне кажется, это очень важная тема, я бы потратил на нее еще несколько минут. Сейчас я должен уступить время новостям. Я – Сергей Пархоменко, это программа «Суть событий». Пожалуйста, не отходите от радиоприемников.

НОВОСТИ

С. ПАРХОМЕНКО: 21-35 в Москве. Это вторая половина программы «Суть событий». До перерыва, до новостей мы говорили с вами о том, какая странная сложилась ситуация, что некоторое количество политиков, а также чиновников, которые делают вид, что они имеют отношение к журналистике, в том числе этот странный Союз журналистов, который продолжает себя называть таким образом – не имеет, по-моему, к действующей журналистике никакого отношения, – так вот некоторое количество людей, паразитирующих на журналистском сообществе в той или иной форме, выступили со странным заявлением, со странной законодательной инициативой об усилении ответственности за нападение на журналистов.

А журналисты поразительным образом, все как один, выступают против этого. В чем дело? А вот в чем. В том, что сегодня всякий человек, который имеет хоть малейшее отношение к тому, что называется журналистикой, что называется издательским процессом, информационным процессом, работает с информацией, работает с новостями, или, может быть, с анализом, или, может быть, с живым журналистским потоком, так вот всякий человек понимает, что довольно трудно отличить журналиста от не журналиста.

Я, например, главный редактор большого журнала. Я ничего не пишу. Я в журнале, которым руковожу, не написал ни одной строчки на протяжении уже многих месяцев и, наверное, в ближайшее время не буду, это не входит в мои обязанности. Я журналист или не журналист? Я отношусь к этому или нет? Ну хорошо, предположим, журналисты, а также те, кто пишут, а также те, кто снимают, и редакторы – это всё журналисты. И начальники. Понятно. А просто редакторы? Не главные редакторы, а просто редакторы, тоже или нет? А корректоры? А на телевидении операторы, а на радио звукорежиссеры и звукооператоры? А ассистенты? А дизайнеры? А вот все те, кто сегодня работают в редакциях и без кого не выйдет ни одна газета, ни один журнал, не выйдет в эфир ни одна телепрограмма, вы не услышите ни одной радиопередачи.

Ведь это огромная история. Радио «Эхо Москвы», его деятельность в значительной мере, я уверяю вас, зависит от деятельности группы референтов, которая сидит у нас недалеко от входа в редакцию. Если они встанут и уйдут, прекратят работать однажды, я думаю, что радиостанция остановится. Может, не сразу, но в ближайшее время. Они для нас для всех очень важны. Они журналисты или нет? На них можно нападать или нельзя? За них полагается обычное наказание или усиленное? Их должны расследовать с удвоенной энергией или с обыкновенной, если, не дай бог, с ними, с этими девочками что-нибудь случится? Как это будет происходить? Как мы отделим одних от других? Кого мы припишем к журналистам, а кого нет?

Знаете, чем это кончится? Конечно, отлично знаете, не хуже меня. Это кончится тем, что появится инстанция, которая выдает пропуск в журналистику, которая выдает удостоверение, номерок, который можно повесить на шею, и вот тогда ты журналист, тогда к тебе это имеет отношение, тогда на тебя эта дополнительная охрана распространяется. Немедленно образуется компания людей, которая будет регистрировать журналистов, лицензировать журналистов, принимать их в какие-то специальные организации, записывать их в какие-то списки. А кого-то откажется записывать, а кому-то не даст этой лицензии, а кого-то лишит этой лицензии, уже выдав ее однажды. И пошло-поехало.

Не успеем мы оглянуться, как появится человек, который скажет или, во всяком случае, даст понять кому надо, что он продает это место, и появится другой человек, который согласится купить это место. Потому что это отличное место – где выдают такого рода удостоверения. И немедленно появятся люди, которые готовы эти удостоверения купить и которые с большим удовольствием будут их пришпиливать себе на лоб, или на ветровое стекло автомобиля, или еще куда.

Вот мы и образовали в стране некоторую касту, которая не имеет никакого отношения к делу, никаким образом не связана с тем, что в реальности является сегодня журналистикой и что реально необходимо для тог, чтобы информация свободно циркулировала у нас в стране. Но за то мы имеем некоторое количество таких вот особо защищенных, которые равнее всех остальных. Вот к чему приведет вся эта история.

Люди, которые это предлагают, совершенно об этом не задумываются, потому что их это абсолютно не волнует, потому что их интересует их собственный вид – вот им нужно в этой ситуации покрасоваться перед… чуть не сказал перед избирателями. Им наплевать на избирателей. Перед начальством на самом деле. Да, я вот первый прибежал. Сейчас такая мода, сейчас такой тренд, сейчас надо бороться за защиту журналистов. Поскольку главный начальник сердито сдвинул брови, то сейчас надо продемонстрировать рвение. Вот они демонстрируют свое рвение.

И люди, которые у меня спрашивают, зачем я говорю про эти киоски: подумаешь, ерунда какая-то. И разве это важно для всей страны? Отвечаю – да, это чрезвычайно важно для всей страны, потому что это яркий, очень наглядный и очень понятный пример того, как демонстрируется рвение. История с киосками – это история про рвение. История с этим законодательным актом в дополнительную защиту журналистов – это демонстрация рвения. Ни то, ни другое не имеет никакого отношения к решению действительных проблем.

Ни те, ни другие люди никаким образом не заинтересованы в том, чтобы проблема была решена, чтобы был достигнут реальных прогресс. По одной простой причине. Тут опять вы спросите, почему, собственно, не заинтересованы. Да потому что это сложно. Потому что это сложные, тонкие, кропотливые решения, это длинная работа, на которой быстро не заработаешь. Вот вам и вся история. Хочется сейчас. Хочется одобрения начальства сию минуту, а не в результате долгой, подробной, серьезной работы, которая, может быть, еще и кончится неудачей.

Потому что, как известно, кто чего-нибудь делает, тот иногда и ошибается, иногда оказывается неправ, иногда вдруг выясняется, что взялся не с того конца или поторопился. А вдруг начальство накажет? А вдруг начальство насупится теперь в другую сторону? И рвение надо будет проявлять на другом конце, а я не успел, я занят еще предыдущей работой. Я же работой занят – вот и не получилось. Вот карьеры и не сделаешь. Вот такая история, вот такая связь между московскими киосками, журналистом Кашиным, коррупцией и деньгами, которые у нас с вами украли.

21 час 42 минуты в Москве. У нас с вами осталось некоторое время на то, чтобы поговорить по телефону. 363-36-59 – телефон прямого эфира «Эхо Москвы». Вот, например, какой-то питерский телефон. Попробую включить его. Я слушаю вас.

СЛУШАТЕЛЬ1: Здравствуйте, Сергей Борисович уважаемый. Это Федор, Петербург. Печальное впечатление вчера произвела на меня программа «Поединок» Владимира Соловьева.

С. ПАРХОМЕНКО: Я не смотрю эту программу, она мне не очень интересна.

СЛУШАТЕЛЬ1: Хорошо, бог с ней, с этой программой. Очень странно, почему, действительно, наша Общественная палата не понимает, как можно вообще сравнивать убийство журналистов, которые на переднем краю отстаивают интересы общества, и приравнивать это к другим тяжким событиям. Ведь если журналиста можно убрать, то каждый в обществе уязвим. Мне вот это не понятно. Как-то это очень странная позиция – оправдывать власть или как-то отмазывать ее в этой ситуации.

С. ПАРХОМЕНКО: Знаете, Федор, давайте мы с вами вспомним, откуда вообще взялась Общественная палата как институт. Я нахожусь сейчас в довольно трудном положении, потому что в последнее время некоторое количество очень достойных, очень серьезных, очень уважаемых людей как-то дрогнули и согласились в этой Общественной палате участвовать, чем, признаться, сильно меня огорчили. И я теперь не имею возможности прямо вот взять и как-то смаху сказать, что эта вся Общественная палата… Там есть некоторое количество людей, которых я очень уважаю, к которым отношусь с глубоким почтением.

Но, тем не менее, давайте с вами вспомним. Общественная палата создавалась – это как-то очень в пандан к нашему сегодняшнему разговору о муляжах – как муляж парламента, как действующая модель парламента в одну 132-ю натуральной величины. Вот у нас с вами есть Государственная Дума, парламент, которая должна штамповать законы и не тратить время на разговоры. А поскольку какие-то психи хотят, чтобы еще какие-то разговоры происходили, давайте создадим отдельную такую палатку, где будут сидеть люди и трепать языком. Вот так была создана Общественная палата, как место таких выносных, ничего не значащих споров и ничего не значащих обсуждений.

Мне это очень обидно было, потому что это прямая попытка меня, как избирателя, обмануть, просто надуть, предъявить мне надувную куклу вместо того, чтобы дать мне возможность избрать нормальный парламент. Но, к сожалению, сегодня мы это видим. Эта контора абсолютно безответственная, это контора, не заинтересованная ни в каком результате, состоящая из людей, которые по большей части – делаю я эту оговорку – в основном красуются. Чего вы от них хотите, Федор?

СЛУШАТЕЛЬ1: Сергей Борисович, позвольте тогда прямо спросить. Мы имеем на руках предложения Милова, Немцова. Все-таки что важно: принять закон, который ужесточает наказание за преступление в адрес журналистов, или все-таки принять очень важные кадровые решения в администрации президента, которые меняют политический курс в сторону большего уважения свобод, демократических ценностей?

С. ПАРХОМЕНКО: Знаете, Федор, ни то и ни другое, вот что я вам на это скажу. Что касается кадровых решений, то кадровые решения должны приниматься под давлением избирателей. До тех пор, пока избиратель не давит, до тех пор, пока выборы проходят вот так, как они проходят, при безразличии огромного количества российских избирателей, кадровые решения будут такие: люди будут назначаться на свои должности главным образом по принципу преданности и подобострастия. Это будут главные достоинства, которые необходимы для назначения на очередную высокую должность.

Что касается законов, я сказал бы следующее. В России очень неплохое законодательство. В России очень неплохая конституция. В общем, как говорят специалисты, вполне разумный, за исключением некоторых деталей, уголовный кодекс, в нем всё есть, в нем, в сущности, всё сказано. Но только необходим институт, который занят приведением этого в действие, в исполнение. Я имею в виду не систему исполнения наказаний, хотя и она очень важна, а я имею в виду, прежде всего, суды, которые применяют эти законы. И следствие, которое готовит для суда возможность для применения этих законов.

Что касается того законодательства, которого недостает, то я сказал бы, что это, прежде всего, законодательство об ужесточении, несомненном ужесточении наказания за препятствование журналистской деятельности, кто бы эту деятельность ни осуществлял. Чиновник должен быть обязан отвечать на вопросы, в некоторых законных рамках. Государство должно быть обязано демонстрировать и рассекречивать разного рода документы по определенным правилам, в определенные сроки.

Если чиновник, должностное лицо этого не делает, он должен быть наказан, вне зависимости от того, обратился к нему журналист со справкой или без справки, журналист с удостоверением или без удостоверения, журналист член Союза журналистов или не член Союза журналистов, как я. Я занимаюсь 30 лет этой деятельностью, никогда, разумеется, членом никакого Союза журналистов не был и не собираюсь, и мысли у меня нет – примкнуть к этой дутой организации.

Вот что на самом деле важно – люди должны понимать, что информация, которой они обладают, если они государственные чиновники, им не принадлежит, они обязаны делиться ею в законных рамках с тем, кто интересуется ею в полезных для общества целях. Как отделить эти полезные для общества цели от бесполезных – вот это и должен определить закон.

Что такое законная деятельность журналиста, что такое законный интерес к деятельности чиновника, к деятельности должностного лица, к деятельности милиционера, судьи и так далее, как отделить законный интерес от незаконного – вот этого в российском законодательстве сегодня нет. И поэтому тех, кто обращается к чиновникам с законными требованиями об отчете по существу, чиновники видали их в гробу. Этого не регулирует, к сожалению, никакой уголовный кодекс, и фактически не регулирует никакое другое российское законодательство. Вот что я думаю, Федор, на эту тему.

СЛУШАТЕЛЬ1: Сергей Борисович, а вы верите в какие-то кадровые отставки или нет?

С. ПАРХОМЕНКО: Спасибо, Федор. Спасибо вам за эти вопросы. Нет, я не верю, что коротким кадровым решением можно радикально изменить ситуацию в такой серьезной сфере. Я думаю, что, если каким-то чудом в результате дела о нападении на Олега Кашина обнаружится, что к этому имеет отношение какой-нибудь деятель из руководства «Молодой гвардии», или «Единой России», или еще какой-нибудь государственный чиновник из этого идеологического ведомства, которое воспитывает всех этих хунвейбинов, если вдруг это обнаружится – а обнаружится это только в том смысле, если заранее, предварительно будет решено бросить этого чиновника с раската, вот в этом порядке: сначала сгустятся тучи над чьей-нибудь головой, а потом этот человек будет объявлен имеющим отношение к этой истории, ни в коем случае не в обратном порядке, – тогда, может быть, чья-нибудь голова слетит. Да и то, я бы сказал, не голова слетит с плеч, а задница слетит с начальственного кресла. Вот это максимум, чем рискует Якеменко или еще кто-нибудь из этой компании.

Вообще, мы пришли к отличной ситуации в связи с этим делом. Один подарок мы уже получили в результате этого расследования. Это ситуация, в которой Якеменко доказывает, что он не имеет никакого отношения к «Молодой гвардии» и к «Единой России». Это красивая история на самом деле. Опровергайте, опровергайте и еще раз опровергайте. Я с удовольствием послушаю дальше, как эти люди рассказывают, что нет-нет, что вы, они отдельно, а мы отдельно, мы тут ни при чем, это не мы, это они, это какие-то никому не известные уроды, мы их не воспитывали. Опровергайте, опровергайте. Мы послушаем еще. Это чрезвычайно симпатично звучит. Можно посмотреть, как вы поедом жрете друг друга. Я бы сказал, это достойный конец вашей структуре.

21 час 50 минут в Москве. Это программа «Суть событий». Вот кто-то два раза позвонил на «Эхо Москвы», ни разу не дозвонился. Предложим ему выйти в эфир. Я слушаю вас.

СЛУШАТЕЛЬ2: Добрый вечер, Сергей Борисович. Меня зовут Валера, я живу в Санкт-Петербурге. Сразу слышно, что вы умный человек. У меня к вам вопрос такой. Естественно, никто не доверяет «Единой России», стадо. А какой партии, как вы думаете, можно доверять?

С. ПАРХОМЕНКО: Спасибо, Валера. Среди зарегистрированных сегодня в РФ немногочисленных партий я такой партии не вижу. Дело в том, что сегодня обязательным условием формальной регистрации является сговор с президентской администрацией, нужно получить там разрешение на свою деятельность. Эта недопустимая ситуация. Она приводит к тому, что люди, которые регистрируют политические партии… А что такое политическая партия? Это группа людей, которая объявляет себя формально претендентом на власть. Может быть, не на всю власть, может быть, на часть власти.

Она говорит: мы тоже хотим побороться за власть. Дальше следуют аргументы. Одни говорят – потому что мы этой власти очень хотим. А другие говорят – потому что мы считаем, что мы знаем, как лучше решить проблемы, которые стоят перед нашими согражданами, перед нашей страной. А третьи говорят – потому что у нас есть идеи развития нашей страны, которые приведут ее к процветанию. Вот с этими аргументами все хотят, в сущности, одного и того же – власти.

Если партия должна получить разрешение на регистрации у той власти, которая существует сегодня, причем разрешение сугубо не формализованное: хочу – разрешу, не хочу – не разрешу… Не существует некоторых формальных принципов, которые гарантировали бы успех и в любом случае сохраняли бы шансы на этот успех: вот я выполнил эти требования – извольте меня зарегистрировать. Это делается очень простым способом: выясняется, что требования, которым следует соответствовать, они принципиально невыполнимы.

Нельзя создать партию, подготовить ее к регистрации, если у тебя уже нет зарегистрированной партии. Получается, что змея кусает себя за хвост и изображает собою символ вечности. Или ты должен воспользоваться помощью государства, которое за тебя совершит некоторые действия, необходимые для регистрации партии. Вот и всё. И в этой ситуации вы получаете человека, который принципиально не способен выполнить никакие формальные требования.

Таким образом, вы получаете в качестве зарегистрированных только те партии, которые зарегистрированы со спросом, с разрешением. Я не верю ни одной из них: ни правым, ни левым, ни коммунистам, ни «Яблоку», ни «Правому делу» – никому. Потому что все они получили свое разрешение вот таким образом. Они партии «христа ради». Меня это не устраивает. Я не считаю, что это достаточная база для нормальной политической деятельности. Я подожду ситуации, пока люди вокруг меня взломают эту ситуацию, пока избиратели постепенно начнут понимать, что это их не устраивает, и однажды продемонстрируют свою способность сломать эту ситуацию. 363-36-59 – телефон прямого эфира «Эхо Москвы». И вот еще один звонок в прямом эфире.

СЛУШАТЕЛЬ3: Добрый день. Меня зовут Максим, Подмосковье. У меня нет ни одного знакомого человека, который болел бы за «Единую Россию». Я просто уверен, что всё фальсифицировано. Вы видите какой-то выход из этого? Сейчас будут выборы, и на этих выборах опять будет 95% за «Единую Россию».

С. ПАРХОМЕНКО: Знаете, Максим, я думаю, что дело не только в фальсификации. Вот это подход, который очень помогает совершенно поразительному персонажу, который у нас сейчас возглавляет формально нашу избирательную систему, г-ну Чурову, который делает круглые, наивные глаза и повторяет в микрофон: «А чего? Всё в порядке, всё по-честному, всё по закону. Как в законе написано, так мы и сделали». Штука заключается в том, что выборы состоят не только из выборов. Да, действительно, существуют фальсификации непосредственно при подсчете голосов, непосредственно при передаче сведений о результатах голосования с нижних уровней на верхний.

Лично я по разговорам с разными специалистами, с которыми я имел дело, оценил бы уровень этих фальсификаций примерно в 10-15%. Имея в виду то преимущество, которое получает партия «Единая Россия» в последнее время, этот уровень, эти 10% позволяют Чурову и его коллегам говорить: «А в чем дело? Это же не изменило результата. Так давайте вычеркнем эти 10%, если уж вы так хотите, хотя не доказано. Ну пожалуйста, давайте вычеркнем и увидим, что на самом деле ничего не изменилось».

На самом деле выборы – это нечто гораздо большее. Выборы – это то, что им предшествует, прежде всего. Это то, о чем я говорил, отвечая на предыдущий вопрос. Это регистрация кандидатов, это равный доступ к информации, это равная возможность обратиться к избирателям со своими словами, со своей программой, со своей точкой зрения, если у кого нет программы, со своей уверенностью в том, что ты решишь те проблемы, которые стоят и так далее. Это равная возможность показать себя, это равная возможность следить за голосованием. Вот на этом уровне это всё происходит. К сожалению, равнодушие наших людей, оно ровно на этом этапе проявляется, прежде всего. Ни в том, что люди не приходят голосовать. Их приходит достаточно.

СЛУШАТЕЛЬ3: Я извиняюсь, на секунду перебью. У меня знакомая, которая принимала все эти листы, она говорит, что люди не приходят, а потом получается так, что даже нам не говорят, приходит буквально 10-15 человек, я утрирую, а получается, что с этого района 95% голосовали за «Единую Россию». Т.е. как бы ты ни поступил – пришел ты, не пришел, – всё равно твой голос…

С. ПАРХОМЕНКО: Я вот что хочу сказать – к этому моменту всё уже решено. К этому моменту люди, которые не пошли голосовать, к этому моменту люди, которые заранее сказали – меня не интересуют результаты этих выборов, – к этому моменту люди, которые видели, как велась подготовка к выборам и как одни были отсечены от возможности продемонстрировать свое отношение к делу, свои идеи и свою программу, а другие получали эту возможность за счет государства, люди к этому отнеслись равнодушно и, таким образом, предопределили результаты выборов.

СЛУШАТЕЛЬ3: А можно делать?

С. ПАРХОМЕНКО: Протестовать. Протестовать на этом предыдущем этапе. В тех случаях, когда вам предлагают вступать в правящую партию и сулят за это какой-то карьерный рост, не играть в эту игру. Отказываться действовать в этой логике. Отказываться участвовать в этих партийных мероприятиях, которые всё чаще появляются на самых неожиданных этажах российской жизни.

СЛУШАТЕЛЬ3: Буквально еще одну секунду. Я понимаю, что все эти другие партии – это карманные партии «Единой России». Т.е. они не смогли бы там быть, если бы они не подписали какой-то договор о том, что они не будут конкурентами.

С. ПАРХОМЕНКО: Конечно. Мы об этом говорили сегодня.

СЛУШАТЕЛЬ3: И что делать в этой ситуации? Россия просто умирает.

С. ПАРХОМЕНКО: Слушать голоса, которые к вам обращены. Потому что постепенно, мне кажется, в России начинают появляться люди, новое поколение людей, молодые люди, которые говорят и пишут и которые обращаются к вам. Поставьте себе Интернет для начала и читайте, что в нем происходит. Мне кажется, вы найдете там некоторое количество энергичных и интересных людей, и однажды они обратятся к вам с предложением, например, мирным образом, не проявляя никакого насилия, выйти на улицу и продемонстрировать свое отношение к чему-то важному.

Знаете, через день после покушения на Олега Кашина я участвовал в пикете на Петровке возле Министерства внутренних дел, в котором участвовало, кроме меня, еще человек 30. Это было тяжелое, стыдное зрелище. И вас, между прочим, там не было. Очень жаль. Спасибо. Это была программа «Суть событий». Я – Сергей Пархоменко. Встретимся с вами через неделю, в будущую пятницу, в это же самое время. Всего хорошего.