Суть событий - 2009-08-21

С.ПАРХОМЕНКО: Добрый вечер, 21 час и почти 7 минут в Москве. Это программа «Суть событий». Как обычно, по пятницам вечером обсуждаем с вами события недели, обсуждаем вот так, в прямом эфире, в режиме один на один или, если хотите, один на всех. Я вот тут вот сижу, а вы мне звоните и пишете. Смс - +7 985 970 4545. Или прекрасная возможность – послать сообщение при помощи нашего интернет-сайта www.echo.msk.ru. Там очень просто – увидите специальные ворота, через которые к нам может пройти ваше сообщение. Через некоторое время я включу телефон – 363 36 59. Телефон прямого эфира, многоканальный. Только что мы его проверили, он как-то барахлил некоторое время, а теперь вроде опять все в порядке. Так что можно будет разговаривать. Есть еще возможность задавать вопросы на сайте за некоторое время до начала программы. Я вот просмотрел те, которые пришли мне, немногочисленные, надо сказать, на этой неделе, как-то не очень их густо набралось к этой программе.

Довольно много посвящено сухогрузу вот этому самому, «Arctic Sea», вокруг которого уже больше недели масса всяких предположений. Скажу вам откровенно, что я не принимаю этой истории. Мне как-то ясно только одно – из-за груза финского леса никто не будет устраивать ни таких сложных похищений, ни потом таких сложных расследований. Ясно, что везут там что-то другое, что, впрочем, как я понимаю, достаточно частая ситуация, когда груз формально заявлен один, на самом деле другой. В международных морских перевозках довольно много всяких тонкостей, всех вот этих вот правил с чужими флагами, с чужими экипажами, с фрахтами, с принадлежностями и так далее. Морское право – вообще одна из сложнейших отраслей мирового права, и там всегда страшно много всяких тонкостей и всякой путаницы. Здесь явно не лес они везли, и, видимо, в тот момент, когда станет понятно, что было погружено на этот сухогруз на самом деле, тогда будет ясно и в чем там дело. А пока давайте с вами отдадим себе отчет, что мы питаемся одними исключительными какими-то слухами и недоговоренными какими-то намеками, и информации у нас для анализа мало. У меня, во всяком случае, мало, и я не берусь этим заниматься.

Август, как обычно, выдался довольно тяжелым. Действительно, это большая, уже многолетняя наша с вами традиция, что в августе ждут разных несчастий, разных аварий, катастроф, разных неурядиц, терактов и так далее. Есть этому вполне реалистичные объяснения. Что, дескать, это момент такого всеобщего расслабления, когда одни уже ушли в отпуск, другие вот-вот уйдут, и как-то им не хочется особенно вникать в свою работу, третьи только что пришли и как-то еще не включились в дело, и ослабляется внимание у всех – и операторов разного рода тонких устройств, и всяких диспетчеров, и всяких водителей всякой сложной техники, и у людей, которые призваны следить за нашей безопасностью. В общем, похоже, что есть этому всему скорее какое-то действительно человеческое, психологическое оправдание. Но действительно, вот уже год за годом мы наблюдаем в августе разные мрачные и трагические события, и вот на этой неделе случилось таких два. Я говорю об истории с Саяно-Шушенской ГЭС и о гораздо менее масштабном, но таком, довольно впечатляющем событии – об аварии с самолетами под Москвой. Вот я связал бы их, два эти события, вот каким образом. Я поговорил бы о взаимоотношениях на фоне какого-то несчастья, какой-то катастрофы, аварии, о взаимоотношениях на этом фоне между человеком и государством. Мне кажется, что это важная вещь. И в том и в другом случае у нас с вами есть повод об этом говорить. И, вы знаете, когда начался такой бурный разговор по поводу пострадавших при аварии самолетов возле Жуковского – я говорю сейчас не о летчиках, один из которых, к сожалению, погиб, а я говорю о людях на земле, на головы которых в буквальном смысле обрушились эти самолеты, - на мой взгляд, было высказано много каких-то скоропалительных и не очень взвешенных, а иногда и просто нелепых мнений. Начиная от того, что никто никому ничего не должен, потому что – ну да, ну упал самолет, и что ж теперь, и кончая прямо противоположными заявлениями, что государство должно всем все компенсировать сейчас же, всем выплатить такую-то сумму, и так далее. Вы знаете, ситуация как-то одновременно и проще, и сложнее. Проще она потому, что вообще человечество… Я понимаю, что я повторяю здесь в тысячный раз, может быть, то же самое, возвращаюсь к одним и тем же сюжетам, но что ж теперь поделать, если действительно мы все время упираемся в одни и те же проблемы, в одни и те же сложности сегодняшней российской государственности, в одни и те же несовершенства российского общества? Так вот, человечество изобрело способ для разрешения разного рода сложных, тонких и неожиданных и очень многообразных, не похожих друг на друга конфликтов. Человечество в лице своих наиболее разумных представителей в очень древние времена, еще на уровне вождей всяких племен убедилось, что всего не предусмотришь и заранее всего не распишешь, заранее не договоришься обо всем многообразии ситуаций, которые могут возникнуть в жизни. Наверняка жизнь подбросит что-нибудь новенькое. И по поводу этого новенького нужно уметь спорить. Если мы хотим уметь спорить, нужно вырабатывать, во-первых, правила этого спора, а во-вторых, специальные механизмы выяснения истины и исполнение потом полученного в результате этого выяснения истины решения. Все это вместе называется суд. Я ничего тут не изобрету нового. Я возвращаюсь опять туда же. Вот мне кажется, что ситуация с пострадавшими в результате падения этих самолетов чрезвычайно проста потому, что вообще-то на это уж точно есть суд, который должен взвесить вину той стороны, которая для начала будет признана причастной к этой катастрофе. Кто – владелец этого самолета, организатор этих полетов? С другой стороны, взвесить серьезность и справедливость притязаний тех, кто хотел бы, чтобы ему компенсировали утраченное или разного рода ущерб – материальный или, может, даже не материальный, а моральный, который здесь появился. Стороны должны встретиться в суде. Они должны встретиться наравне, между ними должно произойти состязательное судопроизводство, состязательный процесс, и в результате этого должно быть установлено, кто, кому, чего и сколько должен. Потому что, на самом деле, там все довольно непросто. Вот, например, совершенно непонятно, почему всем должно быть заплачено решением государства одинаково? Почему одинаково? У кого-то дом сгорел, а у кого-то только калитка слетела, у кого-то большой дом, у кого-то маленький, кто-то сильно пострадал, обгорел, вон одна женщина даже погибла в результате, а кто-то только испугался, а кто-то так сильно испугался, что теперь у него серьезные психологические проблемы. Люди разные, ущербы разные. Ситуации разные. И нужно по-разному их и компенсировать, если нужно. Давайте рассмотрим это все. Давайте каждый изложит, что с ним случилось, что он утратил, что он потерял, почему он считает, что ему должно быть это возмещено. И давайте посмотрим на это. Та же абсолютно история со страховками. Если кто-то построил там дом и не застраховал его, возникает вопрос – а, собственно, почему? Ведь когда он строил этот дом или покупал этот участок, он, наверное, понимал, что он покупает участок возле активно действующего аэродрома, где регулярно происходят полеты, а время от времени, раз в год, происходит еще и большое это самое аэро-шоу, этот фестиваль. Возможно, даже на цене этого участка и этого дома отразилось, что над головой все время что-то летает. Я думаю, что там участок чуть дешевле, чем тот, который в стороне, над которым ничего не летает, где тихо. А эти о чем думали? И когда человек говорит – «да что ж мы теперь каждый год должны…» Ну вообще да, каждый год должны. Вы же покупали здесь участок. Вы же знали, что вы его покупаете здесь, под этими самолетами и возле этого аэродрома. А тогда, когда вы это знали и когда вы составляли ваш страховой договор со страховой компанией, вы почему не предусмотрели того, что на вас сверху может что-нибудь упасть? Ведь никто же не сомневается, что вот начиная с завтрашнего дня все контракты, которые будут на будущий год заключены, они все будут содержать этот пункт. Теперь-то все ученые. А раньше вы чего были не ученые? Если вы не предусмотрели этого. Я не к тому, что я здесь знаю, кто прав, а кто виноват. Я этого совершенно не знаю. Я просто хочу продемонстрировать, что ситуация сложная, что здесь есть в чем разбираться. И разбираться можно только одним-единственным способом – при помощи суда. И тут выясняется, что люди страшно не хотят судиться – боятся. Они твердо уверены, что тяжба с государством – вещь, заведомо проигранная. Что жаловаться некому, что никто их не защитит. Вот в такие моменты выясняется, что они зря отдали некоторые вещи, которые у них были, скажем так, после 91-го года. Вот тут вот давайте вспомним сегодняшнюю дату – годовщину августовского путча. Да, российское государство после августа развивалось в этом смысле вверх, в смысле утверждения некоторых демократических механизмов и законов. Они были искажены много чем. Нищетой, например. Слабостью государства. Отсутствие у него доходов. Неспособностью заплатить за некоторые важные государственные функции. Просто денег не было у страны. Нефть стоила 10 долларов. Не 100, не 140. В гайдаровские времена, хочу вам это напомнить. Но тем не менее, механизмы эти постепенно устанавливались, постепенно вырабатывались и создавались. Потом в какой-то момент было решено, что это все лишнее, что без этого проще обойтись. Что вертикаль заменяет все. Что это как-то лишние процедуры, которые только замусоривают. И нечего, как было сказано одним классиком, сопли жевать. Что эти все ваши демократические процедуры – это все жевание соплей. И суду позволили развалиться. Развратили его, раскупили его, разобрали его по властям разным. И в результате сегодня даже во взаимоотношениях людей, даже в их политических декларациях возникает совершенно отчетливое презрение к этому.

Вот наш министр чрезвычайных ситуаций Сергей Кужугетович Шойгу, который объявляет, что он будет судебным образом преследовать человека, который, как ему кажется, посеял панику, чему-то помешал, что-то там не то сказал, кого-то не в том обвинил. Я имею в виду этого самого блоггера Михаила Афанасьева, вокруг которого столько разговоров. Вообще, министр Шойгу не имеет к суду никакого отношения. Он никого преследовать не может. Он может в своем личном качестве как гражданин или, может быть, что гораздо сложнее, как должностное лицо пожаловаться как одна из сторон. Нижайшим образом положить к ногам суда свою жалобу, свое недовольство, свою обиду, свою оскорбленность, свое наблюдение над тем, что человек совершил какой-то поступок, а суд решит. Шойгу никого не преследует и преследовать не может, как никакой другой министр не может этого делать. Но поскольку есть общее ощущение, что это все в кармане, что это мы государство, мы власть, это все наше, вот мы сейчас с ними тут разберемся все вместе. Каким образом? Ну вот каким-нибудь. Вот так как-то устроим. Это немедленно лезет наружу.

И я здесь возвращаюсь к той же самой ситуации на гораздо более трагическом материале – вот история сейчас с пострадавшими при катастрофе на Саяно-Шушенской ГЭС. Приезжает туда премьер-министр Путин и первым делом говорит: этим заплатим, этим заплатим, всем заплатим по миллиону рублей. Вообще, отдельная история – того, как власть наша в лице нескольких должностных лиц и в особенности лично господина Путина, как легко они на публике реализуют этот принцип: бабло побеждает все. Как-то все продается, все покупается, в том числе и горе. Вот здесь, в этой самой студии пару недель назад, мне кажется, в передаче у коллеги Владимира Кара-Мурзы Елену Милашину. Я даже записал ее имя. Я как-то раньше не имел с ней дела и не читал ее. Елену Милашину из «Новой газеты», которая говорила о покупке горя. Очень точное, между прочим, словосочетание. Я его запомнил. Еще тогда я не понимал, что оно так скоро мне пригодится. Вот оно мне пригодилось сейчас, когда случилась эта история. Действительно, еще в истории с «Курском» родилась вот эта политическая технология – скупить горе. Явиться и сказать: «Всем заплатим, спокойно. Вам заплатим, вам заплатим, вам заплатим. Всем заплатим. Всем все вернем. Всем все компенсируем». Вообще, сама постановка вопроса – а чего вернем? Мужа вернем, отца вернем, ребенка вернем? Каким образом? Что? Справедливости ради надо сказать, что люди, которые там, по ту сторону этого горя, они, конечно, поразительно легко на это ловятся. Они, в общем, покупаются с полслова, с пол-оборота. Тут же начинается разговор о том, что – а за обучение детей заплатите? а квартиру дадите? а вот тут вот еще у меня… а вот… а здесь… а там… Это тоже следствие. Знаете, это не само по себе получилось. Это следствие того, что человеческая жизнь в России сегодняшней стоит недорого. Вот не только в переносном, но и в прямом смысле. Люди спокойно, гораздо спокойнее, чем нужно, по всей видимости, относятся к тому, что – ну, вот как-то государство забрало, теперь заплатит. А особенно когда действительно приезжает и действительно платит и действительно обещает какие-то, как кажется, большие деньги – миллион рублей, шесть нулей! Вообще, если задуматься о том, сколько стоит человеческая жизнь, целая человеческая жизнь! – и вот этот миллион рублей, вот человек родился, учился, жил, рос, выучился, что-то делал, женился, родился у него кто-то, потом – бац! – миллион рублей вот за это все. Вот за это все, что было и что будет. Но вопрос даже не в этом. Это так, такое замечание, что действительно люди идут на это как-то удивительно спокойно и покорно, сказал бы я, и это очень тревожный симптом, который тоже надо исследовать и российским социологам, и российским социопсихологам, как-то попытаться понять, почему люди так дешево ценят жизнь свою, своих близких, почему они так покорно это обменивают на, в общем, какие-то, во-первых, просто на деньга, а во-вторых, еще и небольшие деньги. В чем тут дело.

Вот еще один поворот той же самой истории. Ну хорошо, если мы организуем все эти компенсации. Как это все должно быть устроено? Вот волею Его Превосходительства, приехавшего и пальцем указавшего и написавшего: «Всем по миллиону. Велю» и еще как-то бочку выкачу на площадь и поставлю вагон соленых огурцов. Или как? Вообще, кто-то на это скажет – послушайте, ну, катастрофа есть катастрофа, нет никаких правил, ничего нету, ничего непонятно, ну вот как оно получилось, теперь по ходу дела будем с этим разбираться. Вообще, это не совсем так. На самом деле, есть довольно существенный накопленный уже опыт по поводу того, как в этих даже совершенно неожиданных и очень трагических случаях действовать, как себя вести. Я хочу напомнить, например, что не так давно в историческом смысле произошла самая невероятная и впечатляющая, может быть, катастрофа века, а именно – 11 сентября. Погибло огромное количество людей. И тоже стоял очень остро вопрос о компенсациях и так далее. И был придуман тогда и опробован и действовал очень сложный, но по-своему совершенный механизм. Тогда была создана специальная комиссия в США, из бюджета были выделены деньги на выплату этих компенсаций, и был назначен такой спецраспорядитель, человек, который в каждом отдельном конкретном случае, с каждой семьей каждого погибшего или пострадавшего вел сложнейшие, тончайшие переговоры о том, что такое справедливая в данном случае компенсация, учитывая огромное количество разных вещей, начиная от таких легко учитываемых – типа, был ли человек застрахован, есть ли какие-то выплаты, которые готова заплатить его компания, в которой он работал, и так далее, и кончая вещами гораздо более сложными – ну, например: вот погиб человек, вопрос ведь не только в том, что как-то вместе с ним исчезли какие-то деньги, он перестал кормить семью, перестал зарабатывать для семьи, но штука еще и в том, что его ведь ждала какая-то карьера, это был талантливый человек, успешный человек. Скажем, это был молодой человек, который сегодня зарабатывал вроде еще немного, но подавал большие надежды и, вероятно, сделал бы большую карьеру и, вероятно, завтра стал бы зарабатывать гораздо больше и смог бы тогда, скажем, обеспечить образование своих детей, которое сегодня еще не мог обеспечить, но у него были перспективы. Это был немолодой человек и нездоровый, и вроде как ему немного теоретически оставалось, и, наверное, не так много бы он успел заработать. Или нет – это был молодой человек, впереди у него была большая жизнь, и можно было рассчитывать, что он проживет долго, он занимался спортом, он хорошо выглядел, и, наверное, он бы много зарабатывал, и так далее. Вот звучит все страшно цинично, правда? Звучит все невыносимо нагло и механистически. Я понимаю. И, тем не менее, вот эти переговоры велись. И человек этот, его звали Кеннет Файнберг, такой был адвокат, человек, которого все возненавидели, вся страна его возненавидела за то, как он холодно, спокойно и бессердечно ведет эти переговоры. Но он добился того, что установил в значительном количестве случаев некий компромисс. И судов потом – изматывающих, кошмарных, жутких судов, которые еще обходятся тем, кто судится, в огромные деньги, потому что надо платить адвокатам и так далее, судов потом было существенно меньше, потому что в большом количестве случаев он договорился досудебным образом с этими людьми, и они получили эти компенсации. В среднем, известно, что было выделено немножко меньше двух миллионов долларов на каждого погибшего, примерно 1 850 000 долларов. Плюс – всякие пожертвования, которые были от частных лиц, они не входили в эти договоренности, они распределялись благодаря совсем другим механизмам. Но речь шла вот об этом. Речь шла о том, что с людьми договариваются о компенсациях, которые им полагаются. И что мне здесь важно подчеркнуть – договариваются в каждом конкретном случае в соответствии с очень сложной, очень тонкой и очень эффективной в то же время процедурой. Ничего такого мы не видим сегодня. И мы не видим даже попытки это устроить. Мы не видим даже примерного представления о том, что что-то подобное сегодня было бы нужно. Ну да, к катастрофам привыкнуть невозможно, каждая из них является неожиданностью, и на то она и катастрофа, что никто не представлял себе, что удар будет нанесен с этой стороны, хотя, кстати, в случае с Саяно-Шушенской ГЭС, похоже, что это не совсем так, давайте посмотрим, послушаем и почитаем то, что пишут специалисты на этот счет – похоже, что там были большие проблемы. Сколько раз мы с вами слышали из уст Анатолия Борисовича Чубайса, который руководил всем этим хозяйством на протяжении почти десятилетия, слова о том, до какой степени изношены эти самые основные фонды, и эти слова звучали для нас совершенно какой-то страной музыкой, которая нас не касается. Какие-то основные фонды – чего они основные? Это вот это. Это вот ровно об этом речь – о том, что вода просачивается сквозь плотину, о том, что все эти механизмы, которые там, на ладан дышат, что они требуют ремонта, что в тот момент, когда они ремонтируются, они недостаточно защищены от дурака. Одна из версий, хочу вам напомнить, заключается в том, что кто-то пустил воду на тот агрегат, который находился в состоянии ремонта, просто случайно. Или как-то оно само сорвалось. Ну, в общем… Так вот, будут еще катастрофы. Это точно. Как ни печально об этом говорить. Будут еще эти случайности в самых неожиданных и самых непредсказуемых местах. И к ним нужно готовиться. Нужно извлекать уроки из предыдущих и готовиться к следующим. Не к прошлым, не к минувшей войне, а к следующим, понимая, что нас ждет, с одной стороны, что-то совсем новое, невиданное еще, не пережитое, а с другой стороны, в чем-то похожее – например, потому что нужно будет договариваться о компенсациях людям, почти в любом случае. Я остановлюсь на этом месте. Почитаю смсы в ближайшие четыре минуты. А после новостей мы с вами вернемся главным образом к телефонным разговорам в программе «Суть событий» со мной, Сергеем Пархоменко.

НОВОСТИ

С.ПАРХОМЕНКО: 21 час и 35 минут в Москве. Это вторая половина программы «Суть событий». Я – Сергей Пархоменко. Телефон – 363 36 59. В ближайшее время я его включу. А также смс – 7 985 970 4545. Ну и сайт – www.echo.msk.ru – самый лучший способ общения с нашей радиостанцией. Давайте я прямо пойду снизу вверх по тем посланиям, которых я тут получил не очень много, но большинство из них довольно содержательные, и я бы с удовольствием какими-то репликами на них ответил. Сергей из Тюмени спрашивает у меня: «Правильно ли сделал Путин, что не встретился с родственниками пострадавших и журналистами?» А смотря с какой точки зрения. С точки зрения своего пиара и имиджа, правильно. Он строит из себя образ человека, к которому ничего не прилипает и который ни к чему, что происходит вокруг, не имеет никакого отношения. Он отдельно, он в стороне. Чтобы строить такой образ дальше, да, надо избегать всяких неприятных сцен. Хватит ему той сцены, которую он пережил в свое время в Видяево, когда пришлось в шею колоть сзади несчастную женщину, которая рыдала и кричала ему по поводу своего погибшего на лодке «Курск» мужа. Ну, вот тогда он научился, что не надо появляться на публике в таких ситуациях. Так что с точки зрения пиара, правильно. С точки зрения политики, нет, это грубая ошибка для политика, который в чем-то чувствует себя зависимым от своих избирателей, для человека, который считает, что ему нужно создавать со своим народом, как ни цинично это звучит, некоторое взаимопонимание и некоторую систему взаимоотношений. Он твердо знает, что его власть берется не из этого, его власть произошла не из избирательной урны. Он пришел к власти в результате интриги, в результате крупномасштабной пиар-акции, которая была устроена государственными телеканалами в качестве инструмента этой пиар-акции, и так и собирается Владимир Владимирович Путин оставаться у власти столько, сколько ему захочется, с помощью этих инструментов, а не какого-то там заигрывания с избирателем, которому надо что-то такое показать, который должен на что-то такое отреагировать и так далее. Ему не нужно это совершенно.

«Есть ли у вас какие-нибудь положительные новости?» - спрашивает Алексей из Вологды. А как же! Вот, книжная ярмарка начнется через несколько дней. По-моему, это совершенно положительная новость. И рекомендую вам к ней присоединиться. Как я отношусь к аресту журналиста за клевету, из Абакана? Ну, там речь идет обо всяких бурных следственных действиях, бурных обысках и прочем и прочем. Отношусь как к истерической выходке людей, находящихся у власти и чувствующих себя в этой кризисной, трагической ситуации неуверенно. Они как-то ощущают некоторую шаткость своей позиции, не знаю, за что схватиться. Не знают, за что взяться в этой ситуации. Поэтому они кидаются на самое простое – на человека, который что-то такое им не то сказал. Знаете, это в чем-то похоже на футболиста, который совершает ошибку на поле, пропускает мяч как-то смешно между ногами, и ему с трибуны болельщик что-то такое выкрикивает – «На мыло!» или что-то вроде этого. И после этого этот футболист бросается на трибуну с кулаками бить этого болельщика. Такие случаи, кстати, были. В том числе, между прочим, и с хорошими футболистами. Такой случай был, например, я помню, с Эриком Кантона, такой был хороший очень француз, игравший в Англии. Впрочем, я в футболе ничего не понимаю. Так вот, ну вот это что-то примерно такое. Это такой побег на трибуну с кулаками на болельщика. «Ты как смел что-то такое мне тут?..» Вообще, политик должен быть сильнее этого, выше этого. Это демонстрация слабости политика. Странно видеть это от Сергея Шойгу, который человек, несомненно, сильный, несомненно, профессиональный, и свидетельством тому то, что он пребывает на этом посту на протяжении уже многих-многих лет в независимости от всяких президентов и так далее.

«Самолет – это же не небесное тело, а земное, дело рук человеческих». Ну правильно, конечно. Вот поэтому и нужно с этим самым человеком, делом рук которого, с ним и нужно разбираться в суде. Суд – это ведь не обязательно обмен взаимными оскорблениями какими-то. Суд – это выяснение истины. Это демонстрация друг другу своих аргументов. Ну да, несомненно, у самолета, который упал, был владелец. Несомненно, был кто-то, кто несет ответственность за то, что он летает, и, соответственно, несет ответственность за то, что он не летает, упал. Это само не происходит. Какое бы это ни было стечении обстоятельств. Надо выяснять эти отношения.

Почему у меня нет видео, спрашивает Наташа из Москвы. «Очень хочется не только послушать». Дорогая Наташа, не знаю. Жалуйтесь администрации «Эха Москвы». Почему у меня нет видео. Я сам удивляюсь, почему у меня нет видео. Я бы тоже хотел как-то вам себя показать. Но почему-то нету тут у меня никакого видео. А на самом деле, если серьезно, прежде всего, потому что я один сижу в студии. У меня нету никакого здесь ведущего. И, соответственно, на самом деле, тут не особенно есть на что смотреть.

«Москва тоже на перекрестке авиационных путей. И что же, всем страховаться от падения самолетов?» - спрашивает Ия. Ну, вообще, если хотите быть застрахованной от всего, страхуйтесь. А почему нет? Да, действительно, вы живете в большом городе. Плотность движения не только на дорогах, но и в небе над Москвой, очень велика. Если вы хотите быть серьезно застрахованной, страхуйтесь. Требуйте у своего страховщика включения этого пункта в ваш страховой договор, договор о вашем страховании жизни. Это будет вам стоить отдельных денег, несомненно. Страховщик потребует, чтобы вы заплатили за этот новый экзотический вид страховки. Вы можете застраховаться даже от падения метеорита, я думаю. Но если вы хотите надежности, почему бы и нет? Каждый выбирает сам. Заплатите дополнительно за страховку, и у вас будет шанс в случае, если вдруг этот страховой случай наступит, получить компенсацию, и шанс будет достаточно велик.

«А в Перми и МиГи и боинги заходят на посадку над населенным 50 тысячами районом Парковый», - пишет мне Роман. – «Мы тоже, по вашему, дураки?» Роман, знаете, а вы загляните в свой страховой полис. Если вы, живя в этом самом районе Парковый, не имеете страховки от падения этих самых МиГов, ну, я не скажу, что вы дурак, но, во всяком случае, я скажу вам, что, пожалуй, вы поступили легкомысленно. А если вы не хотите, чтобы я вас обвинял в том, что вы поступили легкомысленно, включите в следующий в свой страховой полис и это. Потому что если над вами непрерывно оно летает, то шанс не нулевой. Может, он и небольшой, но не нулевой. И если вы хотите быть застрахованным, вперед. Я тут, знаете, совершенно не лоббирую страховые компании. Я еще раз вам напоминаю, это вам обойдется в деньги. Вероятно, в довольно существенные. Ну, выбирайте сами. Вы взрослый человек. Почему бы и нет?

«Какие шансы были в 90-е годы простому человеку выиграть суд у олигарха?» - спрашивает Юрий. Хороший вопрос. Небольшие шансы были. Но вот у меня к вам, Юрий, есть встречный вопрос. Какие шансы есть у младенца, который только-только встал на ноги, дойти до противоположной стенки, отцепившись от маминой или от папиной ручки, и не шлепнуться на попу? Большие шансы, как вы думаете? Вообще, не очень. Скорее всего, шлепнется. Потом встанет, пойдет дальше. Вывод, который мы делаем: давайте мы этому ребенку оторвем ножки, чтобы не было. А чего он, ходит, все время падает? Зачем это надо? Нечего ему тут! Он же стукается. Ампутируем! Вот примерно это же самое произошло с российскими демократическими институтами – им оторвали ножки, потому что они недостаточно изящно функционировали, недостаточно уверенно, шансы выиграть были небольшие. Масса была каких-то нарушений, сложностей, недоработок и прочего. Ну вот, решили, чтобы не было вовсе, на всякий случай. Вы согласны с таким решением? Вам оно как кажется – мудрым, серьезным, дальновидным, исторически правильным? А главное – много шансов, что вот теперь как раз все будет хорошо, вот как раз теперь, когда все это извели под корень, вот теперь-то оно будет правильно развиваться. Не так ли, Юрий? Вы удовлетворены моим ответом? Напишите, что ли, на эту тему. Ну ладно, давайте я остановлюсь на этом месте с смсками и перейду к телефону – 363 36 59. У меня тут битком линии все заняты. 363 36 59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы». Ну вот, например, какой-то, мне кажется, не московский звонок. Ура, вперед. Да, я слушаю вас, алло.

СЛУШАТЕЛЬ: Сергей Борисович, добрый вечер. Вадим из Санкт-Петербурга. Я хотел бы продолжить ваши рассуждения по поводу цены человеческой жизни в России. Вот за последний месяц, я помню, когда семьям ингушских милиционеров, которые погибли в теракте, заплатили по сто тысяч рублей, третьему летчику России государство заплатило триста тысяч, сейчас по приказу Путина погибшим на Саяно-Шушенской ГЭС заплатят по два миллиона.

С.ПАРХОМЕНКО: По два, да? Мне казалось, что по одному.

СЛУШАТЕЛЬ: Ну, там один миллион как бы от государства, один миллион от энергокомпаний.

С.ПАРХОМЕНКО: А, понятно.

СЛУШАТЕЛЬ: Чиновникам, которые охотились на архаров, 9 января грохнулись, им государство заплатило по 10 миллионов рублей. Разница получается от минимума до максимума – в сто раз. Вот мне кажется, этого не должно быть в нормальной стране.

С.ПАРХОМЕНКО: Ну, ответ мой, вы знаете, Вадим, будет ровно тот же – это не должно определяться монаршей волей. Это предмет договоренности сторон. Это предмет тяжбы. И в результате этой тяжбы неким третьим, не зависимым ни от одной, ни от другой стороны, арбитром определяется, что в этой ситуации будет справедливо. И тогда появится шанс, например, что человеческая жизнь будет стоить дороже в среднем, в целом. Что вы думаете об этом?

СЛУШАТЕЛЬ: Сергей Борисович, а вот как вы считаете, может, в Конституцию внести цену человеческой жизни в России?

С.ПАРХОМЕНКО: Нет. Это шутка, Вадим?

СЛУШАТЕЛЬ: Например, 500 тысяч.

С.ПАРХОМЕНКО: Нет, вы знаете, я не считаю, что в Конституцию нужно внести цену человеческой жизни. Мне эта постановка вопроса кажется, скажу вам откровенно, несколько абсурдной. Мне кажется, что нужно давать себе труд и понимать, что без этого не обойтись, рассматривать в сложной ситуации сложные обстоятельства и принимать сложное, но взвешенное решение в каждом отдельном случае. Тогда оказывается, что чиновнику, который в служебное время на вертолете, который он, используя свое служебное положение, взял для того, чтобы лететь на охоту, ну дальше я опускаю все подробности, с кем он летел, зачем он летел, на кого он охотился и так далее, просто сам этот факт, может быть, семье чиновника в этой ситуации и не нужно платить такой большой компенсации. А следующему чиновнику нужно об этом помнить – что если он погибнет при таких нелепых и дискредитирующих его обстоятельствах, не только его жизнь прервется, но еще и жизнь его близких окажется разного рода неудобств, потому что никакой компенсации они в этой ситуации не получат. Это неплохой, на самом деле, способ профилактики, кажется мне. Но для того, чтобы это происходило, должен быть арбитр, который примет на себя это решение. Этот арбитр должен быть достаточно авторитетным, чтобы это решение обосновать и чтобы настаивать на том, чтобы оно было исполнено. 363 36 59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы». И вот, например, вы в этом самом прямом эфире. Да, я слушаю вас. Алло.

СЛУШАТЕЛЬ: Рашид Ибрагимович, Татарстан. У меня два вопроса. Хотел бы услышать ваш комментарий на недавнее высказывание Немцова Бориса Ефимовича о том, что России пора кончать с агрессивной внешней политикой, перестать гнаться за соблюдением паритета в вооружениях с США, что США богатое государство, производит 25%...

С.ПАРХОМЕНКО: Понятно. Рашид Ибрагимович, вы знаете, я не слышал этого заявления Бориса Ефимовича Немцова и не могу как-то его комментировать так уж подробно, потому что не знаю контекста, в котором эта фраза была сказана, но если бы, например, я услышал бы такую фразу от вас, если бы это было ваше мнение и вы попросили бы меня прокомментировать его, вы же тоже имеете право на свое мнение не хуже Немцова, то я бы вам сказал следующее. Я согласен с этим заявлением в том смысле, что сегодня изменилось отношение к паритетам и к тому, что называется непоправимой, невыносимой угрозой. Вот об этом очень много и хорошо говорил и писал и продолжает это делать мой коллега Александр Гольц, замечательный журналист, специалист по военным и оборонным вопросам. Действительно, было время, когда считалось, что недопустимый ущерб, который, собственно, означает победу одного государства над другим, заключается в том, что у проигравшего государства должно быть, в общем, все сметено с лица Земли, у него должно погибнуть три четверти населения, должно быть уничтожено две трети экономического потенциала, и т.д. Были даже специальные таблицы, которые составлялись, вот что такое этот самый неприемлемый ущерб. И, в общем, понятно было, что война предстоит до полного уничтожения. Сегодня ведь это все не так. Сегодня стандарты человеческой жизни во всем мире, та самая цена человеческой жизни… вот поразительным образом мы возвращаемся к той же теме совершенно под другим углом, цена человеческой жизни совершенно другая. Правы те, кто говорят, что, скажем, для Франции невыносимый и недопустимый ущерб – это дна бомба, упавшая даже не на Париж, а на Бордо или на какой-нибудь большой город. То же самое для США. Все, на этом это правительство сметено. И имя его проклято. Которое допустило эту войну, при котором вот это вот произошло. Не нужно столько. Выясняется, что для того, чтобы осуществлять вот это самое сдерживание, роль ядерного оружия, несомненно, в том, чтобы служить вот этим инструментом сдерживания, его столько не нужно. И вообще не нужно таким образом гоняться за этим. Потому что непоправимый, невыносимый, недопустимый ущерб существенно ниже. Не нужно все разбомбить к чертовой матери пополам. Достаточно, что называется, чуть-чуть уколоть, и современное общество, которое относится к человеческой жизни с большим трепетом, окажется очень чувствительно к этому. В этом смысле, да, я думаю, нужно менять приоритеты. Я убежден в том, что нужно уходить от простой механической гонки: ах, у вас столько, ну, у нас будет в два раза больше. Или, по меньшей мере, столько же. Ах, у вас такое, а у нас сякое. Существует, действительно, огромное количество возможностей и всяких ассиметричных и нетривиальных ответов, построенных на понимании того, что сдерживание наступило на гораздо более низком уровне, научным языком выражаясь. 363 36 59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы». Ну и вот, например, вы в этом прямом эфире. Да, я слушаю вас, алло.

СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер. Юрий, Екатеринбург. Сергей Борисович, добрый вечер. Одна маленькая деталь. Вот эта катастрофа на Саяно-Шушенской станции, к ней причастен каким-то образом министр энергетики – господин Шматко, если я не ошибаюсь.

С.ПАРХОМЕНКО: Ну-ну.

СЛУШАТЕЛЬ: У него есть, естественно, прямой начальник – господин премьер-министр. Он, очевидно, не контролировал работу своего министра. Не пора ли взять за горло и того и другого, чтобы оба отвечали за свою бездеятельность?

С.ПАРХОМЕНКО: Простите, пожалуйста, а кто будет брать за горло? У меня есть такой вопрос.

СЛУШАТЕЛЬ: А у нас избиратели уже кончились?

С.ПАРХОМЕНКО: А каким способом? Избиратели вообще согласились с тем, что их мнение более или менее никого не интересует.

СЛУШАТЕЛЬ: Да, я с этим согласен, что мнение избирателей мало кого интересует. Но есть же понятие чувства порядочности профессиональной. Понимаете? По-моему, человек, который не справляется со своими обязанностями, обязан сам уйти в отставку.

С.ПАРХОМЕНКО: Это хороший вопрос. На самом деле, да. Я думаю, в том, что касается министра энергетики, то это так. Ну, есть некоторая, я бы сказал, профессиональная этика, некие правила профессионального поведения.

СЛУШАТЕЛЬ: Да, конечно.

С.ПАРХОМЕНКО: Которые в этой ситуации заставляют реагировать вот таким вот образом.

СЛУШАТЕЛЬ: Странным образом.

С.ПАРХОМЕНКО: Да, ну это такой чиновничий этикет. Мы достаточно часто понимаем ,что в реальности, даже в гораздо менее каких-то вопиющих случаях, чиновник, может быть, не несет ответственности за происходящее.

СЛУШАТЕЛЬ: Он был в этой истории чуть ли не президентом компании «РусГидро». В таких случаях надо очень жестко брать…

С.ПАРХОМЕНКО: Ну, он по должности, в частности, является и президентом компании.

СЛУШАТЕЛЬ: Совершенно верно. Он обязан за эту катастрофу нести полнейшую ответственность.

С.ПАРХОМЕНКО: Согласен с вами, но это часть того, что называется, я бы сказал, корпоративной традицией. Ну, например, скажу удивительную, может быть, для вас вещь – что здесь очень важно еще и мнение цеха, мнение корпорации. Вот очень часто говорят о том, что какой-то журналист на каком-нибудь федеральном канале сделал какое-то лживое кино, предположим, Аркадий Мамонтов или кто-нибудь еще, что вот, как ему не стыдно, что это такое!

СЛУШАТЕЛЬ: Ну, это не очень прямая аналогия.

С.ПАРХОМЕНКО: Прямая абсолютно. Потому что он позволяет себе это делать, в частности потому, что не существует абсолютно профессионального, корпоративного отношения к этому. Он понимает, что никто ему не откажет в рукопожатии после этого, никто не скажет: «Знаешь, я больше водку с тобой никогда пить не сяду». Аркадию Мамонтову это не грозит. Или какому-нибудь Пушкову не грозит, после того как он выходит из студии очередной своей передачи.

СЛУШАТЕЛЬ: К сожалению, вы правы.

С.ПАРХОМЕНКО: Вот ровно так же это не грозит этому самому министру энергетики, потому что не существует некоторой политической корпорации, в данном случае корпорации политиков-профессионалов, которые в этой ситуации скажут ему: «Ты знаешь, ну вот у нас принято в таких случаях уходить».

СЛУШАТЕЛЬ: Вы знаете, ощущение какой-то непроходимой безнадежности.

С.ПАРХОМЕНКО: Понятно. Хорошо. Спасибо большое, Юрий.

СЛУШАТЕЛЬ: Будьте здоровы.

С.ПАРХОМЕНКО: Всего хорошего. Давайте я сниму еще одну трубку. 363 36 59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы». И вот, кажется, московский телефон, для разнообразия. Да, я слушаю вас, алло.

СЛУШАТЕЛЬ: Алло, здравствуйте, Сергей Борисович. Меня Сергей зовут. У меня к вам вопрос. А вы не считаете, что эта практика в Америке, про которую вы рассказывали, там дело не в том, сколько выплатили людям, больше или меньше, а вообще подход такой индивидуальный? Дело в том, что у нас…

С.ПАРХОМЕНКО: Да, именно это я и считаю самым важным. Именно поэтому я и принялся это рассказывать. Им, может, выплатили в этой ситуации и меньше, чем теоретически могли бы, если бы вдруг они судились и выиграли какой-нибудь огромный судебный процесс, но мне важно, как это было построено как технология, как, извините, пожалуйста, механизм взаимоотношений между государством и людьми даже в трагической, непредсказуемой и непредсказанной ситуации. Да.

СЛУШАТЕЛЬ: А как вы вообще считаете, освещение этой трагедии – во-первых, правительство сказало «помочь пострадавшим», а я слышал репортаж, и меня ужаснуло, что даже в местах психологической помощи родственникам пострадавших им давали валерьянку, и совершенно не было, как я слышал, людей, которые квалифицированно могли бы помочь при стрессе.

С.ПАРХОМЕНКО: Сергей, простите, а что, вы хотите, чтобы я вам на это сказал? Я скажу вам, что в стране, которая на протяжении десятка лет получала вот такие нефтяные сверхдоходы, ей, этой стране, в лице ее руководителей должно быть стыдно, что они не смогли создать вот этих необходимых государственных учреждений и институтов, что они не предусмотрели квалифицированной помощи на разного рода сложные случаи. А деньги эти более или менее спустили на то, что казалось им важнее. Им казалось важнее укрепление державности, пропаганда, на которую пошли абсолютно гигантские средства, на ремонт всяких дворцов и прочее. Ну, вот оказалось, что нашлись вещи поважнее этой валерьянки как-то. Ну, здесь валерьянка, а усилия, внимание, талантливые руководители, между прочим, эффективные менеджеры и всякое прочее пошли на другое в это время. Ну, это же вопрос о приоритетах. Что показалось важнее. Ну, показалось важнее не это. Вот и все.

СЛУШАТЕЛЬ: Да. После этого хочется сказать вам спасибо большое.

С.ПАРХОМЕНКО: Спасибо вам. Мне-то за что? Всего доброго, до свидания. 363 36 59… ой, нет, у нас осталось меньше минуты уже до конца этой программы. Поэтому я скажу вам, что мы встретимся с вами через неделю, встретимся снова в программе «Суть событий». Я очень надеюсь, что темы для разговоров будут у нас не столь печальные, что мы наконец сможем с вами поговорить о чем-нибудь, что не упало и не развалилось и не под руинами чего никто не пострадал. Но, знаете, какие новости, такие у нас и темы. Мы их не придумываем. Мы их из окружающей жизни вынуждены с вами брать для нашего разговора. Я, Сергей Пархоменко, желаю вам хороших выходных, желаю вам хорошей погоды в конце лета. Мы с вами все-таки заслужили еще немножечко тепла, мне так кажется. А то что-то как в том норвежском анекдоте: как хорошо, что в нашем городе в этом году лето пришлось на выходные. Ну вот, надеюсь, что оно продлится немножко дольше. Счастливо. Всего хорошего. До будущей пятницы. Пока.