Суть событий - 2009-05-22

С.ПАРХОМЕНКО: 21 час и почти 7 минут в Москве. Это программа «Суть событий». Я – Сергей Пархоменко. Добрый вечер. Как всегда по пятницам в это время, мы обсуждаем с вами события недели или события последних дней, ну и разговариваем вообще про важные для нас вещи в области политики и не только ее. Вообще важные, в целом. Пользуемся при этом системой смс – 7 985 970 4545. Можно послать сообщение на экран передо мною с помощью мобильного телефона, можно отправить его с нашего сайта www.echo.msk.ru – как зайдете, там справа большая кнопка, сразу увидите. Ну и телефон прямого эфира – 363 36 59. Как кривая вывезет, как появится нужда и желание вывести кого-нибудь в эфир, так сразу он у нас и заработает, но скорее всего во второй половине программы. Вот, собственно, и все, вся техническая информация, с которой нужно мне начинать мою программу.

Из событий последнего времени я бы заговорил для начала об истории с Конституционным судом. Сейчас объясню, почему. Вы, конечно, наслушались уже до бесконечности этих историй, в ураганном темпе произошло… чуть не сказал обсуждение, но обсуждения никакого не было, отсутствия обсуждения в нашей Государственной Думе выдвинутых президентом поправок к нескольким законам, имеющим отношение к Конституционному суду. Суть этих поправок заключается в том, что председатель Конституционного суда должен избираться на более длительный срок и избираться в рамках процедуры такой же, какая применяется к избранию председателя Верховного суда и председателя Высшего Арбитражного суда, то есть на самом деле это никакое не избрание, а назначение по рекомендации, по представлению президента в верхней палате российского парламента, в Совете Федерации. До сих пор председатель Конституционного суда был единственным председателем из всех трех высших российских судов, кто избирался в прямом смысле этого слова – внутри судейского коллектива самими судьями, членами Конституционного суда. Теперь решено это унифицировать, как было нам сказано. И, собственно, это основной мотив, который предлагается нам в качестве объяснения для этих поправок, который вдруг, откуда ни возьмись, говорят, что это было большой неожиданностью для членов Конституционного суда, а впрочем, наш Конституционный суд вообще отличается такой некоторой наивностью в отношении разных событий, которые с ним происходят. Например, говорят, что судьи восприняли как большую неожиданность переезд в Санкт-Петербург, точнее, постановление о том, что они должны туда в конце концов туда переехать, несмотря на то, что перед этим не только несколько месяцев, но несколько лет шли об этом разговоры, но все равно как-то не верилось, все казалось, что не может быть. Ну, в результате вот переехал наш Конституционный суд в северную столицу. Тут вот тоже случилась такая неожиданность: вдруг, откуда ни возьмись, образовались эти поправки. Унифицировать, говорят. Вообще, замечу сразу, что ведь унифицировать можно и в другую сторону. Вот была одна процедура в Конституционном суде, где председатель избирался судьями. Была другая процедура, скажем, в Верховном суде, где председатель назначается в Совете Федерации. Почему-то решили вот по этому второму образцу провести унификацию. А почему не по первому? Какие были претензии к этой первой процедуре, к процедуре избрания председателя? Может, наоборот, нужно было перейти к избранию председателя в других высших российских судах? В чем дело-то, в чем проблема, в чем опасность? Или в сегодняшней России принципиально не принимается идея независимости чего бы то ни было или кого бы то ни было от острия вертикали, от собственно президентской власти? И вот выбирается такая процедура. Мы ведь с вами понимаем, что не избираемый сегодня, а назначаемый Совет Федерации – орган марионеточный, который находится полностью, так же ровно, как и Государственная Дума, правда, там механизм марионеточности немного другой, во власти администрации президента. Напомню, что по меньшей мере половина членов Совета Федерации просто в политическом отношении являются внуками президента в том смысле, что президент у нас назначает высших должностных лиц региональных администраций, так называемых губернаторов, ну, невозможно больше называть их губернаторами, поскольку они не избираются на выборах, так вот, президент назначает губернаторов, а губернаторы назначают своих представителей в Совете Федерации. Вот такое вот получается второе политическое поколение, которое, тем не менее, напрямую восходит к президенту, и понятно, что полностью от него зависит, поскольку в любой момент такой сенатор, с позволения сказать, может быть удален из своего сенаторского кресла, если вдруг проявит какую-нибудь независимость или вдруг какое-нибудь, не дай бог, своеволие. Так что цена этой дискуссии в Совете Федерации и этим выборам в Совете Федерации нам вполне понятна, тем более что и вторая половина, там механизм другой, там механизм влияния единственный действующий в стране в условиях однопартийной системы, которая создана в России, единственной политической партии, которая полностью доминирует сегодня на региональных выборах, доминирует прежде всего благодаря использованию административного ресурса, благодаря обеспечению глобального неравенства возможностей на выборах. В этом случае, собственно, мы и вправе говорить о том, что выборы в России не являются равными – помните эту формулу: выборы явные, тайные, всеобщие, прямые и так далее? Вот они не являются равными в России, постольку вопиющим образом, вполне осознанно, вполне открыто и вполне с сознанием своего права обеспечивается неравенство доступа разных партий, точнее, одной партии по сравнению со всеми остальными партиями к разного рода возможностям и инструментам предвыборной борьбы, агитации, обеспечения своей победы на выборах в широком смысле слова. Вот. Так что мы понимаем с вами, что Совет Федерации живет за пазухой у президентской администрации, и нет совершенно никаких сомнений, что назначение председателя Конституционного суда, так же ровно, как и назначение председателя Верховного суда или Высшего Арбитражного суда, будет напрямую контролироваться из Кремля, и ни о какой демократической процедуре, ни о каком более или менее свободном демократичном выборе здесь речи быть не может. Ну что же, говорят многие политики и комментаторы, ну вот, значит, унифицировали. А почему, собственно, Конституционный суд должен отличаться в этой ситуации от других высших судов? Я бы на это ответил, что вообще-то это прямо написано в Конституции, почему он должен отличаться. Вообще, достаточно взглянуть на текст российской Конституции, на те статьи, которые описывают деятельность трех высших судов, и сразу становится понятно, что к Конституционному суду в нашей Конституции отношение особенное. Эта статья, если я не ошибаюсь, 125-я, как гвоздь, торчит из Конституции. Она огромная, она какая-то непропорционально подробная, в ней многое описано в деятельности Конституционного суда. Прямо в Конституции эта статья – 125-я статья Конституции РФ. Ничего подобного нет ни в отношении Верховного, ни в отношении Высшего Арбитражного суда. Понятно, что роль Конституционного суда сразу нашим основным законом определена как нечто очень важное, как нечто центральное, что ли, во всем крыле российской судебной системы. И понятно, что и из конституционного закона, который определяет деятельность Конституционного суда, и из всего комплекса законодательных актов, которыми эта деятельность регулируется, ну, в общем, совершенно очевидно, что это верховный из верховных судов, это та единственная инстанция, в случае решения которой, например, все прочие решения, в том числе и решения Верховного и Высшего Арбитражного суда, вообще все судебные решения, которые приняты в соответствии с нормой, которая Конституционным судом вдруг признана неконституционной, противоречащей Конституции РФ, все эти решения должны быть отменены. Ну, за исключением тех, которые уже вступили в законную силу. Там работает принцип, что закон обратной силы не имеет. И именно Конституционный суд – это та единственная инстанция, в которую человек обращается в случае нарушения его гражданских прав. Я имею в виду, судебная инстанция. Где он может потребовать защиты своего конституционного права. Это, собственно, высшая ценность, которая в государстве должна существовать. И именно эта роль Конституционному суду отдана. Мы видим сегодня, что этот самый Конституционный суд стал инструментом какой-то внутренней политической интриги. Смысл ее не вполне понятен, скажу сразу. Очень многие говорят о том, что вот, речь идет о том, чтобы создать возможность для назначения на пост главы Конституционного суда человека, который пользуется особым доверием президента, человека, во всех смыслах слова близкого к президентской власти. Очень часто называют в этой связи Ларису Брычеву, руководителя Государственно-правового управления Администрации Президента, одного из известнейших российских юристов. Дескать, вот, этот высокопоставленный чиновник или, как сказать в отношении дамы, чиновница как-то утомилась на своем месте, проделала за последние года огромную работу, и вот неплохо было бы предоставить ей какую-то более спокойную профессиональную гавань, и вот место председателя Конституционного суда как нельзя лучше для нее подойдет. Вполне вероятный, на самом деле, расклад событий, тем более, что, по всей видимости, в ближайшее время, как тоже говорят люди, которые хорошо ориентируются в ситуации в этом нашем судебном высшем органе, там грядут всякие значительные перемены, и кое-кто из судий, по всей видимости, должен будет покинуть состав Конституционного суда. В частности, называют Гадиса Гаджиева, которого прочат в президенты Дагестана. Кстати, такой опыт уже есть, когда судья Конституционного суда становился во главе того, что раньше называлось национальная республика, во главе сложного субъекта федерации, национально окрашенного. Хочу вам напомнить, что был такой очень известный и очень популярный среди журналистов судья, очень яркая фигура – Борис Эбзеев, который некоторое время тому назад сделался главой Карачаево-Черкессии. Вот опыт вроде признан успешным, и теперь еще один судья должен отправиться по такой же тропинке. Ну, непонятно, это вверх или как-то вбок, но во всяком случае, пост главы такого крупного и неспокойного субъекта федерации – это пост очень ответственный. Ну а вот на его место, дескать, могла бы прийти Лариса Брычева с тем, чтобы фактически немедленно сделаться главой Конституционного суда. И есть еще более далеко идущая версия на этот счет. Довольно много было рассуждений на предмет того, не для себя ли готовит это место нынешний блюститель президентского престола Дмитрий Анатольевич Медведев. По всей видимости, он задумывается, как всякий нормальный политик, о том, что будет тогда, когда его полномочия истекут. Вот, дескать, самое было бы ему место водвориться на должность главы Конституционного суда. Мне лично эта версия кажется крайне маловероятной. Должность главы Конституционного суда почетная, во многих отношениях завидная, чрезвычайно надежная, но, мне кажется, несравнимая по статусу с президентской должностью, совсем другого класса. Другое дело, что есть в кругах, так или иначе связанных с российской судебной властью, такой, я бы сказал, этакий «летучий голландец» юридический – законопроект о слиянии трех высших судов. Судьи Конституционного суда некоторые, обладающие особенным чувством юмора, очень любят пугать коллег рассказами о том, что они вчера читали этот документ, вот, краешком глаза им позволили на него взглянуть. Некоторые журналисты тоже хвастаются, что они этот документ видели, но на самом деле, это такой законодательный фантом, который, во всей видимости, существует, но никто за хвост его так и не поймал. Закон о том, чтобы превратить три суда – Верховный суд РФ, Высший Арбитражный суд РФ и Конституционный суд РФ – в один сверхорган, который, по всей видимости, должен называться Верховный суд РФ, председатель которого должен назначаться пожизненно, по образцу американскому, скажем, быть таким небожителем, как, собственно, и члены этого суда. Ну, вот это уже поинтереснее. Вот если что-то такое произойдет, все это вместе, весь этот огромный конгломерат можно было бы свезти в Санкт-Петербург, поскольку уже есть такой опыт переселения Конституционного суда из Москвы в сторонку, в более спокойное место. Ну вот, создать такое вот нечто огромное, нечто чрезвычайно влиятельное, очень почетное, очень важное. Ну, и вот этот стул, может, был бы уже и по размеру бывшему президенту РФ. Такая версия мне кажется более правдоподобной, более работоспособной.

Почему я так подробно про это рассказываю? Знаете, почему? Потому что ведь эта история с Конституционным судом, история с изменением режима назначений главы Конституционного суда, проведенная, надо сказать, так, как мы уже привыкли – в рамках абсолютно в законодательном смысле наглой сокращенной процедуры, бегом… Вот сегодня два чтения подряд. Фактически без обсуждения. Зажмурившись. Нажимая кнопки локтями, плечами, носом, я не знаю, чем еще они там нажимают эти кнопки, чтобы выразить свое рвение и свою готовность подчиниться президентской воле, в этой самой Государственной Думе. Так вот это реальный политический поступок, совершенный президентом РФ, по инициативе президента РФ, после большого количества всяких сигналов, которые он подавал. В последнее время много – ведь правда?- мы обсуждаем эти самые сигналы. Только что закончилась программа уважаемого мною Евгения Алексеевича Киселева, который тоже отдал должное разнообразным сигналам, он и его комментаторы: а вот, президент просигналил, открыв блог в интернете, а еще он просигналил, дав интервью оппозиционной газете, а еще он сам – сам! – съездил на встречу со своими экспертами, не спросив разрешения ни у кого, и ему ничего за это не было, а еще он организовал совет, который будет заниматься защитой гуманитарных прав человека в РФ, и встретился с его членами, между прочим. Вот какие сигналы он нам подает! А еще он сказал, а еще он подмигнул, а еще он у себя в блоге написал – разобраться и доложить в трехдневный срок, наказать виновных, когда у него в блоге кто-то вывесил сообщение о том, что ужас-ужас, перед 9 мая в Краснодарском крае закрыли мемориал на ремонт и вот собираются его разрушить, и он немедленно прочел это сообщение и ответил на него, представляете? Вот я недавно, например, услышал о том, что в одной очень крупной московской клинике изобрели некую революционную методику и отчаялись пробить ее через наши всякие надзирающие органы и добиться того, чтобы эта методика была бы формально утверждена, и люди – серьезные, профессора, очень заслуженные и ответственные люди, руководители медицинской науки, скажем так, говорят так: «Знаете что, мы напишем в блог президенту, мы составим заявление и повесим его в Живом Журнале, там, где президент открыл свой блог. У нас есть теперь такая возможность. Есть теперь такой канал связи – прямо куда-то туда, вверх!» В отсутствие парламента, в отсутствие нормальной политической дискуссии, в отсутствие партийной жизни. Зато у нас есть Живой Журнал! Я объясню тем, кто не в курсе, что это такое место в интернете, где чиновники, специально для этого нанятые в администрации президента, вывешивают от имени президента разные его выступления и заявления. Потом люди могут прочесть это и изложить свое мнение, вывесить свои комментарии. Тогда чиновники некоторые из этих комментариев – те, которые считают нужными – распечатывают на бумаге, как мы теперь видим, вручают президенту, кажется, а может, кому-нибудь возле президента, а может, даже и самому президенту, кто знает, и президент читает это и оставляет на этих комментариях свои резолюции! И тогда эти комментарии, распечатанные на бумаге, с резолюциями президента сканируют и вывешивают в виде картинок опять в интернете, чтобы люди видели, как президент откликнулся на эти комментарии. Вот это все сигнал. Это все узоры и кружева, которые нам демонстрирует президентская власть для того, чтобы показать, как много в ней намерений, как она дышит с нами одним воздухом, переживает с нами одни общие чувства. А тем временем готовится решение. И решение это вот такое. Было избрание председателя Конституционного суда, а будет назначение. Был случайно сохранившийся от Конституции 93-го года такой странный островок, не скажу независимости, какая уж там независимость, но некоторого такого организационного своеволия – вот возьмем и выберем из своей среды председателя такого, какого захотим. Кстати, Валерия Зорькина, нынешнего председателя Конституционного суда, три с небольшим года тому назад, не в последний раз, когда его полномочия были подтверждены в феврале нынешнего года, а за три года до того, выбрали довольно неожиданно. Кремль поддерживал совсем другого кандидата – тогдашнего председателя Конституционного суда Марата Баглая, и вроде вели разговоры со всеми судьями, все обещали голосовать правильно, именно за него, а потом взяли и проголосовали за Зорькина. Что делать? Можно, конечно, им всем головы поотрывать. Ну, как-то смирился с этим Кремль. Но, как видим, запомнил, затаил. Вот был такой странный оставшийся кусочек неподконтрольности, хотя бы в чем-то, хотя бы в какой-то небольшой процедуре. Убрать. А зачем? Чтобы не было. Вот это политическое решение. Вот это политика главы российского государства в ее реальном воплощении. А блоги, интервью, беседы с экспертами, подмигивание Совету по правам человека и всякое такое прочее – это балет. Это политически балет, который танцуют на наших глазах для того, чтобы отвлечь наше внимание – ваше и мое – от того, что происходит на самом деле. От спокойно развивающейся подготовки к очередной рокировке во власти. Мы с вами в 12-м году получим президента Путина на два следующих шестилетних срока. А президент Медведев найдет себе другое достойное применение. Это так, если кружева приподнять и заглянуть туда вот, под эту юбочку, с позволения сказать. Давайте я прервусь на этом месте. Мы послушаем новости. А спустя 3-4 минуты я вам расскажу одну интересную историю из времен России президента Медведева. Ей-богу, интересную.

НОВОСТИ

С.ПАРХОМЕНКО: 21 час и 35 минут в Москве. Это вторая половина программы «Суть событий». Я – Сергей Пархоменко. У нас работает смс – 7 985 970 4545. Через некоторое время я включу телефон – 363 36 59. Можно еще с сайта отправлять сообщения, зайдя на www.echo.msk.ru и воспользовавшись специальной кнопкой. Вот я, тем временем, читал те сообщения, которые пришли мне в первой половине программы. Илья спрашивает у меня: а когда же истекают полномочия Валерия Зорькина, чтобы вот так можно было прицелиться на его место и найти кресло для нынешнего президента РФ? Может быть, при объединении трех судов? Да что вы, Илья, очень вовремя истекают эти полномочия. Если мы с вами вспомним, что в феврале нынешнего года Валерий Зорькин был избран на очередной срок, на следующий срок он, несомненно, претендовать не может просто по возрасту – ему сейчас 66 лет, через три года будет 69, и останется ему год до окончания отпущенных законом судейских полномочий. Так вот, это будет февраль 2012 года. Ни на что вам эта дата не намекает? Как раз за пару месяцев до очередных президентских выборов. Понятно, что можно не выбирать немедленно. Ну, будет небольшая пауза, затянется с этим избранием. Может, чуть-чуть случится какая-то заминка. Может, как раз в этот момент будет изменен статус судов. В общем, туда месяц, сюда месяц – как раз попадет к очередной смене президента РФ. Так что здесь, собственно, все отличнейшим образом сходится. Кстати, знатоки всех этих конституционных реформ говорят о том, что вполне вероятно в ближайшее время и продолжение этой реформы в Конституционном суде, на очередь дня встанут поправки к законам, которые создадут более работоспособную, более эффективную процедуру привлечения судей к дисциплинарной ответственности в случае чего. Уж больно в последнее время большая коллекция собралась каких-то не очень приятных для правящей партии России решений, ну и, соответственно, для досрочной отставки судей. Сейчас это сделать довольно сложно. Это только сами судьи могут инициировать. Понятно, что тут открываются большие возможности для того, чтобы, скажем, Государственная Дума или Совет Федерации или сам президент могли бы внедриться в эту процедуру. Или, скажем, квалификационные комиссии судейские разного рода. Ну и можно было бы все-таки судьям Конституционного суда дать понять, что, в общем, не нужно так уж особенно задирать нос и чувствовать себя уж такими защищенными. Вот такой политический баланс, который сложился сегодня в России – на одной чаше этих несложных весов решение президентское, а на другой – много-много сигналов. Это то, о чем мы говорили в первой половине программы. Жизнь, тем временем, идет своим чередом.

Вот вам история. Я в этих обстоятельствах специально хочу рассказать ее здесь. Поскольку она очень вписывается в новый вид взаимоотношений, которые президент РФ, принимающий свои политические решения такие, как мы видим, новые взаимоотношения, в которые он вступил со страной. Вот нечто, что я мог бы, например, тоже повесить на блоге президента РФ. История, в которой будет крайне мало конкретного. Не будет, сразу предупреждаю, ни одной фамилии, ни одного названия, ни одной даты, ни одного адреса, ничего. Я некоторое время тому назад стал общаться с одним благотворительным фондом, совсем небольшим – его ведет несколько частных лиц. Они собирают деньги у тех, кто готов поделиться своими доходами, на совершенно конкретный случай – на лечение детей. Каждый раз абсолютно точно известно, что это за ребенок – вот его фамилия, вот его фотография, вот его диагноз, вот больница, в которой он лежит. Речь идет о детях очень тяжелых, о заболеваниях, которые раньше считались смертельными, а теперь, по существу, смертельными перестали быть, но только это вопрос денег. Вот есть такая пограничная зона в нескольких областях медицины, где крайне тяжелые заболевания можно лечить, но это крайне дорого. И выясняется, что если деньги есть, человек остается жив. Не во всех случаях, но процент, достаточный для того, чтобы этим заниматься. А денег нет – значит, нет и человека. А когда мы говорим здесь о человеке, чаще всего мы говорим о ребенке. И в этой ситуации, конечно, трудно смотреть на это и оставаться равнодушным. Так вот, я общался с организаторами этой несложной такой деятельности, когда собирают просто суммы в рублях и в валюте и передают их на лечение конкретных детей. И я стал спрашивать – а на что чаще всего требуются деньги? Мне говорят: чаще всего они требуются на закупку каких-либо дорогостоящих лекарств. И, в общем, ситуация стандартная: вот ребенок, вот его диагноз, вот его имя, вот ему нужен такой-то препарат, в таких-то количествах, в таких-то дозах, стоит это вот столько. Надо собрать эту сумму. И тогда мы это редкое и дорогое лекарство, которым не располагают лечащие врачи в российских больницах, ему купим. Ну и вот, мы собираем эти деньги. Ничего, все в порядке как-то. Показываем потенциальным нашим помощникам, потенциальным донорам этого ребенка, рассказываем про него и говорим – помогите этому конкретному ребенку. И, в общем, довольно часто деньги находятся. Но бывают сложные случаи. Сложные случаи заключаются в том, когда лекарство некое нужно вообще. Вот оно нужно не для конкретного ребенка. Ну, например, если речь идет о лекарстве, которое представляет собой защиту от осложнений. Ну, например, в онкологии при химиотерапии. Бывает, если ребенок маленький, а опухоль большая, то во время химиотерапии возникают очень опасные осложнения, и нужно немедленно – такой больной не может ждать – вытащить из сейфа, из холодильника ампулу и пустить ее в ход. Таким образом, эти лекарства все время должны в больнице быть. Они все время должны находиться под рукой, но они не предназначены ни для какого конкретного пациента. Поэтому собрать на них деньги очень трудно. Поэтому мы вынуждены каждый раз объяснять людям, которые готовы дать нам деньги вообще, на чистом доверии, что вот, понимаете, это не для какого-то конкретного больного, это вообще в больницу. Вот нам нужно в месяц столько-то. Практика показывает, что этого препарата в среднем уходит вот такое количество на такую сумму, столько-то тысяч евро. Обычно эти суммы измеряются в тысячах евро в месяц. Мы должны собрать вот столько. Ну и собираем. Лекарство это закупается за границей. Покупаем и привозим. Я говорю – подождите, минуточку. Речь идет о российских больницах, больших, государственных, совершенно официальных лечебных учреждениях. Имеется нужда каждый месяц в одном и том же препарате, из месяца в месяц, из года в год, в одних и тех же более или менее количествах. А почему нужно это ставить на такие странные благотворительные рельсы? А что, государство не может обеспечить клинику этим препаратом? Деньги-то в государственном масштабе не очень большие. Несколько тысяч евро. Нужно это все время. нужда острая. Ни к какому конкретному больному – да, не привяжешь. Но вот есть точное количество, известное. Что, собственно, происходит? А мне говорят: вы знаете, дело в том, что это лекарство не сертифицировано в РФ, на него не получено официального разрешения Росздравнадзора, ну и всяких организаций, которые в контакте с Росздравнадзором работают. Между тем, это лекарство не то что какое-нибудь экспериментальное. Оно известно на весь мир, давно существует, заслуженное, проверенное, во всем мире используемое и так далее. Поэтому мы поступаем таким образом. Мы находим врача. Он у нас отважный. Он нам соглашается каждый месяц подписать бумагу о том, что – уважаемый Росздравнадзор, просим в виде разового исключения разрешить ввоз в РФ вот такого-то количества этого препарата, необходимого для лечения больного такого-то, следует фамилия и имя реального больного, ребенка, лежащего в этот момент в этой больнице. Понятно, что лекарство нужно не ему, ну или во всяком случае не только ему, а и другим лежащим в этой больнице. Но выбирается один какой-нибудь и вносится в эту бумагу. И врач ставит внизу свою подпись, под свою собственную ответственность. И такую бумагу, говорят мне люди из этого благотворительного фонда, мы несем в Росздравнадзор, получаем там разрешение в виде исключения, потом отправляем ее с каким-нибудь нарочным, с какой-нибудь оказией туда, где находится этот производитель – обратите внимание, я не называю ни одной фамилии, ни одного названия, я даже страну не назову сейчас, в которую они это отправляют… Ну, скажу, что это Швейцария, хотя это точно не Швейцария. Вот, отправляем в Швейцарию, приходим к производителю этого лекарства, вручаем им этот запрос из Росздравнадзора подписанный, получаем партию лекарства, расплачиваемся наличными. Нам выдают это лекарство, выдают к нему сертификат, что это такое, что это за партия, когда она произведена, все чин чинарем, и опять наша оказия везет это обратно. И здесь это ложится в сейф или в холодильник в этой больнице и используется в случае острой нужды для того или иного ребенка, когда возникает потребность. А на следующий месяц все с начала – опять доктор пишет запрос: «Прошу в виде однократного исключения, разрешить мне…», опять едем туда, опять покупаем, привозим, кладем и используем. Я говорю: ну хорошо, а что случилось-то, почему нельзя его зарегистрировать? Понимаете, а регистрировать его может только фирма-производитель, та самая, которая в Швейцарии. А фирма-производитель говорит: нам невыгодно регистрировать это в РФ, потому что, в общем, не на такую большую сумму РФ потребит этих лекарств, это не очень много, а регистрация этого лекарства стоит 15 000 евро. Но штука в том, что взяток нужно заплатить – 200 000 евро, чтобы получить регистрацию этого лекарства в РФ. Это очень дорого, это не окупится. Ну тогда этот фонд говорит руководителям этой самой швейцарской компании-производителю: слушайте, ну вы же ведете какую-то благотворительную деятельность, вот вы какие-то концерты в прошлом году оплачивали, еще что-то, у вас есть какая-то такая филантропия? Ну давайте вы в виде благотворительной деятельности заплатите за регистрацию в России, ну вот пойдете на такой убыток. Ну есть же какая-то социальная ответственность у вас перед российскими детьми. Ну они же тоже дети. Ну вот они родились в России, ну что ж теперь. Помогите им, пусть это будет ваша благотворительность. Те говорят – да мы с удовольствием, мы 15 000 евро заплатим в виде благотворительности за регистрацию нашего препарата в вашей России, но мы не можем по статье о нашей благотворительности провести взятки вашим чиновникам. Ну так все-таки не бывает. А без взяток нам не зарегистрируют. Нравится вам такая история? Вот такой препарат и такая история и такой доктор, который подписывает ежемесячно эти прошения в Росздравнадзор, есть во многих отраслях российского здравоохранения – и в онкологии есть, и там, где лечат эпилепсию, например, и много где. Вот если государь меня слышит или, может быть, лицо, близкое к государю, может быть, какое-нибудь лицо, близкое к государю, едет сейчас домой после рабочего дня и слушает «Эхо Москвы», пусть государь направит ко мне своего доверенного эмиссара, я ему расскажу в подробностях, с фамилиями. Государь ведь такой порядок установил в общении с гражданами. Я назову и больницу, и название препарата, и фамилию врача, и стоимость. Все скажу. Только лицу, близкому к государю. А иначе нельзя. Понимаете, если я сейчас произнесу это, если я сейчас выдам эту тайну, то система ведь сломается. Следующий такой запрос в Росздравнадзоре не подпишут. Скажут – ах так, вы, сволочи, что-то такое на нас баллон катите, во взятках нас обвиняете! Не будет вам. И не привезут. И лекарства этого не будет в этой клинике. Улавливаете смысл происходящего?

Вот такая история. Есть еще таких историй довольно много. И это история сегодняшней России, России, где подается много демократических сигналом президентом, где непрерывно одергивают и ставят на место клеветников и очернителей, которые фальсифицируют историю и всячески роняют престиж России, постепенно встающей с колен и идущей строевым шагом к цивилизованности и прогрессу. Слышит ли меня государь? Или, может, лицо, близкое к государю? Появись, лицо, я расскажу эту историю. А про другие такие попробуйте, может быть, сами выяснить. Ну вот. Давайте по телефону поговорим. 363 36 59. Вот человека, который звонил на «Эхо» 1590 раз, я, пожалуй, отключу. Человека, который звонил на «Эхо» 963 раза, я тоже отключу. 363 36 59 – это телефон прямого эфира «Эха Москвы». Давайте с вами поговорим об этой истории, только я не назову ни одного имени, ни одного названия. Или поговорим о Конституционном суде. Или поговорим об очернении исторической истины, для чего комиссия тут была создана некоторое время назад. Или еще о каких-нибудь важных событиях. Да, я слушаю вас, вы в прямом эфире.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Меня зовут Александр, Москва, 29 лет. Вы знаете, я вот сейчас слушал вашу историю. Очень меня удивило то, что это было в режиме монолога. Заслушался, если честно. Это, может быть, и вам комплимент. Но с другой стороны, все это настолько актуально. И эта тема – больные дети – очень усиливает эту актуальность. Касательно того, что можно с этим сделать… Вы знаете, ну, вы считаете, что если государь услышит, что-то изменится?

С.ПАРХОМЕНКО: Нет. Я говорю это для того, чтобы стало понятно, чтобы стала видной и какой-то рельефной вся абсурдность ситуации, в которую люди, которые управляют Россией, ее привели. Вот убрав парламент, убрав партийную жизнь, убрав дискуссию на телевидении, убрав возможность обсуждать с властью ее действия. Ведь эти люди, о которых я говорю, люди, которые набирают на 200 000 евро взяток, разные люди, они не только в этом Росздравнадзоре, они, скажем, в системе Росздравнадзора, вокруг него, всякие комиссии, коллегии, институты и так далее, эти люди чувствуют себя совершенно защищенными. Это они выиграли в ситуации, которая сложилась тогда, когда не стало свободного телевидения, когда контролируется пресса, когда контролируется политическая дискуссия, когда оппозиция загнана в буквальном смысле этого слова на помойку. Вот они, что называется, бенефициарии, как говорят в экономических отчетах, этой всей истории.

СЛУШАТЕЛЬ: Понятно. Тогда еще один вопрос, если позволите.

С.ПАРХОМЕНКО: Давайте.

СЛУШАТЕЛЬ: Вот вы донесли до меня то, что вы сейчас сказали. Да, действительно, я это глубоко понял. Но как вы считаете, мои дальнейшие действия какие? Продолжать возмущаться либо, может быть, вы каким-то образом призовете меня…

С.ПАРХОМЕНКО: Вспомнить это тогда, когда у вас в жизни возникнет ситуация какого-то участия в том, что называется народовластие, когда кажется, что пришло время проголосовать за что-нибудь, когда вдруг выяснится, что есть шанс собраться, может, в какую-то первичную, начальную организацию. Я ж не с топором на улицу вас зову. Я вас зову почувствовать вашу личную ответственность. Мне кажется, что у меня с вами, лично с вами, Саша, это получилось. Почувствовать вашу личную ответственность за то, что в стране происходит. И эти люди, о которых я сейчас говорю, ходят рядом с нами по тротуарам, они близко. Вот они. Мы можем до них дотянуться. В политическом смысле, разумеется, дотянуться. А другие из них едут на машинах с зашторенными окнами мимо. Тоже, в общем, недалеко. И едут, потому что мы спокойно, хладнокровно относимся к тому, как они обустраивают свою власть. Вот о чем речь.

СЛУШАТЕЛЬ: Спасибо.

С.ПАРХОМЕНКО: Спасибо вам. 363 36 59 – это телефон прямого эфира «Эха Москвы». И вот, например, еще один слушатель. Да, я слушаю вас, алло.

СЛУШАТЕЛЬ: Добрый день. Меня зовут Рая. Я хотела сказать вам по поводу вашего последнего замечания, по поводу вашей истории. Я работаю в фирме, которая занимается клиническими исследованиями, и мне очень близка эта тема. И я вам хочу сказать, что то разрешение, о котором вы рассказывали, берется, на самом деле, не столько для человека, который продает препарат, сколько для таможенников…

С.ПАРХОМЕНКО: Конечно. Это же везут контрабандой, по существу, конечно.

СЛУШАТЕЛЬ: Да, потому что человек может вести один-два пузыречка, и не больше, а эта бумага просто позволяет провезти через…

С.ПАРХОМЕНКО: Да, именно.

СЛУШАТЕЛЬ: …таможню. Собственно говоря, и все. А то, что это невыгодно производителю регистрировать здесь этот препарат, это ровно потому, что для того, чтобы его тут зарегистрировать, нужно провести здесь клиническое исследование.

С.ПАРХОМЕНКО: Да. Вот цена этого клинического исследования по тому конкретному препарату, о котором я говорил, 15 000 евро, довольно много. Но 200 000 взяток. И производитель говорит: 15 000 мы сами заплатим, мы проведем как благотворительность, мы подарим эти 15 000, но 200 000 не подарим.

СЛУШАТЕЛЬ: Да, и еще я хочу сказать о той кампании, которая у нас периодически возникает по поводу клинических исследований. Как у нас к этим клиническим исследованиям пытаются народное мнение настроить. В общем, это тоже довольно…

С.ПАРХОМЕНКО: Да, помните эту знаменитую историю с запретом на вывоз каких-то там образцов и так далее? Что вот, сейчас генофонд России вывезут и продадут злым американцам.

СЛУШАТЕЛЬ: Да, и то же самое Волгоградское дело, где тоже довольно сомнительные факты, и…

С.ПАРХОМЕНКО: Не помню. Это вы о чем?

СЛУШАТЕЛЬ: О прививках, которые были по всей Европе, и этот препарат использовали во всей Европе, а здесь вдруг возникли какие-то проблемы. Тоже, в общем, довольно странная история…

С.ПАРХОМЕНКО: Ну а что, история очень простая. Вот я сейчас выдам название этого лекарства и фамилию этого врача, и завтра вы прочтете в газете «Известия», что этим лекарством кого-нибудь отравили, что врач этот вредитель. Потому что мы таким образом сломаем кормушку людям, которые ждут свои 200 000 за регистрацию этого лекарства и надеются, что однажды кто-нибудь их все-таки принесет.

СЛУШАТЕЛЬ: Нет, поэтому мы с вами…

С.ПАРХОМЕНКО: Поэтому мы этого не назовем ни за что.

СЛУШАТЕЛЬ: Тем более, что я довольно неплохо знаю о работе нескольких благотворительных фондов, и уж не знаю, тот это или не тот, о котором вы говорите, это неважно, но действительно – и о том, как вывозили кровь контрабандой, чтобы стать донором за границей, когда как раз была вся эта история с запретом вывоза биообразцов. Это тоже все было на глазах. И, на самом деле, конечно, это чудовищно, потому что мы оказываемся просто за бортом развития, цивилизации. Кто-то загоняет нас на позиции людей…

С.ПАРХОМЕНКО: За бабло, это называется. За бабло! Спасибо.

СЛУШАТЕЛЬ: Да, даже не за идею. Спасибо большое, до свидания.

С.ПАРХОМЕНКО: Счастливо, всего хорошего. Ну давайте еще один звонок. Буквально минута у нас еще есть. 363 36 59 – это телефон прямого эфира «Эха Москвы». Вот, кажется, какой-то не московский телефон. Да, слушаю вас, алло.

СЛУШАТЕЛЬ: Да. Здравствуйте. Владимир, Архангельск.

С.ПАРХОМЕНКО: У вас есть одна минута, чтобы изложить, зачем вы звоните на «Эхо Москвы».

СЛУШАТЕЛЬ: Я слушаю вашу передачу, и вот этот факт о детях больных, о том, как доставляются лекарства. Это, конечно, вопиющий факт, но ведь и вся жизнь кругом такая же вопиющая, как этот факт. Поэтому я не знаю…

С.ПАРХОМЕНКО: Знаете, она не такая же. Она состоит из этих фактов.

СЛУШАТЕЛЬ: Конечно.

С.ПАРХОМЕНКО: Вот ведь в чем дело. Она из них сложена. Поэтому, может быть, работая с этим конкретным фактом, как-то в ожидании доверенного лица Его Императорского Величества, может быть, занимаясь этим конкретным, мы занимаемся ситуацией в целом. Может быть, мы подвигаемся на шаг к другой России. Я сейчас ни на что не намекаю, не дай бог. Я ничего не имею в виду. К другой России, не той, в которой мы живем сегодня с этой историей. Спасибо большое. Меня зовут Сергей Пархоменко. Это была программа «Суть событий», время ее кончилось. Мы встретимся с вами в будущую пятницу. Всего хорошего, счастливых вам выходных. Подумайте обо всем об этом.