Суть событий - 2009-05-01

С.ПАРХОМЕНКО: 21 час и 6 минут в Москве. Еще раз добрый вечер. Я по-прежнему Сергей Пархоменко. Это по-прежнему программа «Суть событий». Предыдущий час такой призовой нам достался на разговор обо всяких грядущих пандемиях и прочих гриппозных несчастьях. С Борисом Жуковым мы это обсуждали. И мне кажется, какой-то вполне у нас получился спокойный, разумный, подробный разговор. Ну и хорошо. И давайте оставим теперь эту тему. Не будем уж на нее и второй час тратить. У нас с вами есть возможность обсудить то, что происходило в течение этой недели, то, что нас всех с вами взволновало.

Я думаю, что, конечно, не обойти историю с майором Евсюковым, с этим кошмарным расстрелом, который произошел в Москве. И очень много на эту тему всякого уже сказано. И если суммировать эти слова, то я бы, пожалуй , присоединился к тем, кто сказал – такая немудрящая идея много раз уже звучала, - что сами такого рода события действительно происходят и происходят более или менее повсюду, и это плата за пороки цивилизации, за стресс, за неспособность просто человеческой натуры сопротивляться сложностям окружающей нас жизни. Ну, разумеется, и такие пороки хорошо нам знакомые, как пьянство, здесь имеют место. Имеет смысл об этом говорить. Но вся штука в том, что происходит потом, когда это несчастье случилось, когда вот это стихийное бедствие произошло. Ну вот, бывает по-разному. Бывает, что происходит какая-нибудь авария. Бывает, что происходит какой-нибудь потоп или какое-нибудь землетрясение. А бывает, обезумевший тип, который с пистолетом в руках выскакивает на улицу. Дальше что? Что происходит потом? Какие выводы из этого делаются? Кто за это несет ответственность? Кто за это страдает или не страдает? И так далее. Конечно, в этой конкретной истории самое интересное и важное – это история про оружие, которым воспользовался этот самый Евсюков. Действительно, это вылезшее на поверхность еще раз всем известное обстоятельство. Совершенно отдельно и помимо всяких разговоров о том, хорошо или плохо, когда граждане имеют возможность пользоваться оружием – есть страны, где оно разрешено, есть страны, где оно запрещено, но совершенно вне этого и помимо этого мы знаем, что по стране ходит огромное количество незарегистрированного огнестрельного оружия. Последнее время наши с вами сограждане успели много где повоевать. Много произошло всяких конфликтов по границам России, много было распродано, много было разграблено, много было возможностей для всякого, кто хотел заполучить пушку. Я вот представитель вполне мирной профессии, и круг моего общения – люди достаточно образованные и интеллигентные, воспитанные и так далее, и тем не менее, даже среди моих знакомых есть достаточное количество людей, которые любят это дело, вот им нравится в это играть, они как-то с удовольствием эти железяки крутят в руках. Я, например, лично терпеть не могу и как-то никогда в жизни в руки не брал и постараюсь не брать ничего, из чего можно убить другого человека. А есть люди, которые по этому поводу испытывают какое-то специальное волнение. Так вот, если хотят, всегда могут достать. Я еще не знаю ни одного случая, когда человек не добыл бы себе пистолета, а в некоторых случаях и автомата (для тех, кто любит пострелять на даче по банкам), если он этого хотел. И, конечно, здесь наша правоохранительная система просто держит пальму первенства. Огромное количество оружия конфискованного, огромное количество оружия отобранного, просто украденного, которое имеет некоторое специфическое хождение внутри этих кругов. Вот мы бесконечно слышим о том, что кому-то что-то подбрасывают – подбрасывают, обыскивая автомобили, просто с целью обыкновенного вымогательства. Знаете, есть такой джентльменский набор патрульного милиционера – грамм героина, патрон от автомата и незарегистрированный какой-нибудь макаров или ТТ времен войны или еще что-нибудь вроде этого. Самое милое дело – кому-нибудь сунуть за обшивку багажника при осмотре или под коврик в машине или в карман пальто, если это зимой. Летом не очень сумеешь – в пиджак или в брюки в карман не очень как-то влезешь. Да и то влезет. А уж если человек в пальто или в шубе, запросто. Сначала запихнул, потом вынул двумя пальцами и сказал «а это у вас откуда? Платите, товарищ. Давайте как-то урегулировать вопрос на месте». И я нисколько не сомневаюсь, что у огромного количества наших оперативников, у огромного количества вот этих сыскарей, если хорошо поискать, найдешь вот эти вот незарегистрированные стволы, которыми они при случае готовы воспользоваться тем или иным образом. Вот один такой выполз и сейчас. Будет кто-то серьезно этим заниматься? Ведь это же, на самом деле, только деталь. Это только часть некоего такого милицейского, а также и всякого прочего связанного с этим – омоновского, собровского, гэбэшного и прочего быта. Вот это вот свободное, спокойное отношение к оружию, которое в этих кругах существует. Тронь это, займись этим – надо тогда заниматься и всем остальным. Надо заниматься пьянством, надо заниматься взятками, надо заниматься системой провокаторов, которые вокруг этого существуют, когда на самом деле непонятно, к чему эти провокаторы – они заброшены в преступный мир для того, чтобы информировать правоохранительные органы о нем изнутри, знаете, как в кино мы часто видим – вот, есть свой человек в среде наркоторговцев, который предупреждает о том, что большой груз плывет через Мексиканский залив, как в кино голливудском. Или наоборот – или это сеть воздействия на милицию, на офицеров правоохранительных органов, на прокурорских. Наоборот, средство коррумпирования, средство поддержания с ними отношений и прочее. В какую сторону, собственно, работают эти провокаторы? Они кого к чему провоцируют? И так далее. Все это вещи завязанные друг на друга. Ну вот на деле Политковской, например, вылезло то, до какой степени это все завязано одно в другое. Мир преступный и мир, так сказать, правоохранительный. Вообще непонятно, где между ними пролегает граница, кто там на кого работает, кто кого нанимает, кто кому является подрядчиком при организации преступлений и так далее. Уже, по-моему, запутались все по ходу этого процесса. И блестяще воспользовался этим, как мы помним, адвокат обвиняемых по делу Политковской. Почему я вдруг сейчас об этом вспоминаю? Потому что это части одной системы. Потому что это части одной сферы человеческих взаимоотношений. Вот все, что вылезает с делом Евсюкова – сам этот персонаж и то, как он шел по служебной лестнице, история с его женой и взаимоотношениями с этой женой, история с тем, как его сейчас стали прикрывать разные милицейские чины и как они там получали по шапке, как пытались подставить – в прямом смысле подставить, то есть выставить вперед, человека, который уже уволился из органов для того, чтобы на нем – вы помните, руководителя милиции этого самого округа московского, к которому принадлежал Евсюков, вот подставить его, выставить вперед, поскольку все равно он уже там не работает, все равно его уже там нет, ну пусть его уволят еще раз, и на этом пусть начальство успокоится. Но начальство не успокоилось – уволили еще и главного московского милиционера. Сказать, что на этом нужно закончить… Я, например, совершенно не понимаю, почему эта волна не поднимается до министра внутренних дел. По-моему, он первое лицо, которое в этой ситуации должно подавать в отставку, сразу, автоматически! Потому что это часть его политической профессии, безотносительно к тому, знаком он был с Евсюковым или нет, держал ли он в руках когда-нибудь этот пистолет или нет, имел ли он прямое отношение к событиям, произошедшим в этот вечер или нет, ступала ли его нога когда-нибудь в этот злосчастный супермаркет или нет. Да разумеется! – не был знаком, не видел этого пистолета, не был на этом месте, не разговаривал с этим человеком. Никакого прямого отношения. Но политически он, несомненно, несет за это ответственность. Он – человек, который представляет для всех нас, для граждан Российской Федерации, эту систему в целом. И он, несомненно, первый, кто в этой ситуации должен взять эту ответственность на себя. Я здесь опять вспоминаю то, что я вспоминал одну или две передачи тому назад – человека по фамилии Квик, английского руководителя отдела по борьбе с терроризмом, который ушел в отставку мгновенно, расплачиваясь за маленькую техническую оплошность – за то, что он, выходя из машины, держал в руках бумаги, которые оказались видны журналистам, которые стояли неподалеку, и они успели это сфотографировать, а потом опубликовать. Оплошность, не сравнимая с тем, что произошло здесь. Но политическая ответственность здесь важна. Это, собственно, механизм этой ответственности. Это в какой-то мере залог того, что это не произойдет в следующий раз, что следующий политический руководитель будет помнить об этом, извлечет из этого какие-то уроки, хотя бы из инстинкта самосохранения, и попытается каким-то образом с этим разобраться. Вот, собственно, это самое главное – каков будет урок из этих событий вокруг чудовищного преступления майорам Евсюкова. Пока то, что мы слышим оттуда, абсолютно чудовищно, начиная с того, что есть несколько свидетельств, и я пока не слышал, чтобы кто-то опроверг их, о том, что людей, собственно родственников погибших в этом инциденте, того самого парня, который подвозил этого майора, и он был первый застрелен, и девушки-кассирши в этом супермаркете, этим родственникам было сказано: «Ищите сами свидетелей преступления». Потому что по закону мы должны его выпустить. И если вы не найдете… Ну, понятно, что это значит – мы искать не будем. Вам надо – вы и ищите. Ну, на самом деле, вот это уже второе преступление, которое, конечно, сравнивать с первым не следует, потому что все-таки ничего страшнее убийства и смерти не существует, но по степени цинизма вещи сравнимые. И я бы сказал, по степени ответственности, которую должны нести люди, которые руководят теми, кто ни в кого вроде не стрелял, но кто сейчас должен заниматься расследованием и минимизацией последствий этого события. Вот ответственность здесь сравнима с той ответственностью, которую несут люди непосредственно за совершившиеся убийства.

Я думаю, что это будет проверкой еще и для остатков российской прессы в той мере, в какой она по-прежнему существует, чудовищно пораженная той сервильностью и трусостью, которые мы видим в работе российских газет и главным образом российского телевидения, абсолютно не способного выполнять свои обязанности вне воли начальства. Но вот здесь очень важно было бы, чтобы не заговор молчания, а я бы сказал заговор послушания, который так широко распространен в столичной журналистской среде, абсолютно раздавленной трусостью и готовностью служить начальнику, начальникам, ну и главному, верхнему начальнику, несомненно, тоже, вот здесь очень важно, чтобы эта система дала сбой, здесь очень важно, чтобы в журналистской среде нашлись люди, которые на свой страх и риск, на свой профессиональный риск, продолжают следить за этой ситуацией и за тем, как откликаются на нее разные слои российской административной машины, имеющие к ней отношение. Мне кажется, что волна эта затихнуть не должна.

363 36 59 – это телефон, который у нас по-прежнему работает. И я упомянул бы еще нашу систему смс – 970 4545, перед этим, как обычно, +7 985. Все это работает. И пожалуйста, вы всегда можете этим воспользоваться. Вот Макс пишет мне по этому поводу: «Не слишком ли высокая плата? Может быть, вернуться к истокам в СССР?» Ну а кто вам сказал, что там, у истоков, в СССР не происходило ничего подобного? Вы просто могли об этом не знать, и чаще всего не знали. А что, там не было пьющих милиционеров? А что, там не гуляло оружие? Кто вам сказал, что существовала тишь, гладь и благодать? Люди, которые работали тогда в правоохранительных органах, полны разговорами про все эти истории. И недавно прошедший фильм «Груз 200», который про такого вот советского милиционера, на самом деле, совершенно не кажется мне каким-то особенно преувеличенным. 363 36 59 – это телефон прямого эфира радио «Эхо Москвы». У нас с вами есть несколько минут. Давайте я на эту тему приму один-два звонка, а потом новости, и мы, может, тему сменим и поговорим о чем-нибудь еще. 363 36 59 – это телефон прямого эфира «Эха Москвы». И вы всегда можете до нас дозвониться. Вот так, например, как это сделал один из наших слушателей. Да, я слушаю вас, здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Меня зовут Георгий, я из Москвы. А можно не по этой теме?

С.ПАРХОМЕНКО: Ну давайте не по этой, что ж теперь.

СЛУШАТЕЛЬ: Меня знаете, что интересует? Подписание вчерашнее с Абхазией, с Южной Осетией.

С.ПАРХОМЕНКО: Да, интересный сюжет.

СЛУШАТЕЛЬ: У меня просто такое впечатление складывается, что это как бы целенаправленно. В 92-м году выгнали всех грузин, оккупировали эти территории, а теперь еще и границы. Вот просто людям зачем независимость, если они сами не могут свои границы охранять?

С.ПАРХОМЕНКО: Да нет, Георгий, можно подумать, что вы первый раз только в этой ситуации понимаете, что вся история с независимостью это чистая пропаганда, а на самом деле речь идет об аннексии Россией части грузинской территории. В конце концов, паспорта, которые выдавались жителям Абхазии, это были паспорта не независимой Абхазии какой-то там, это были российские паспорта. Вы никогда не слыхали про это, что ли?

СЛУШАТЕЛЬ: Нет, я слыхал. Но как раз по этому вопросу я еще хотел вас спросить. Вот многие президенты Михаила Николаевича обвиняют, что он начал войну. А что он должен был делать? Граждане Российской Федерации ходят по территории Грузии, вооруженные до зубов. Вот что сделала бы Россия в этом случае?

С.ПАРХОМЕНКО: Вы знаете, я думаю, что Россия в этом случае, несомненно, начала бы войну, как она ее, собственно, и начала в других ситуациях – в случае Чечней, где речь шла даже не об иностранных гражданах, а о гражданах своих собственных, но таких вот избыточно вооруженных и избыточно агрессинов настроенных. Нет. Россия поступила бы ровно так же, я думаю. Точнее, российское руководство. Потому что это самое простое решение. Оно самое бесчеловечное, самое бессовестное, но в то же время самое простое. Да, Саакашвили был спровоцирован. Мы много раз про это говорили. Он был долго, изощренно и нагло провоцируем на эту войну. И это не снимает с него ответственности за то, что он на эти провокации поддался. Его мастерство, его профессиональный долг заключался в том, чтобы несмотря на это, искать другие варианты. Я думаю, что варианты были в данном случае очень простые – он должен был превратить эту ситуацию в международную, он должен был прибегнуть к помощи мирового общественного мнения, привлекая внимание к этому и настаивая на том, что если существует ооновский мандат на поддержание мира в этом регионе, этот ооновский мандат должен исполняться силами и инициативой ООН. Вот то, на что он должен был работать. Он решил, что он обойдется сам, обойдется при поддержке целого ряда своих союзников, что ему хватит своих сил и что он таким силовым образом с этой ситуацией справится. Не справился. И это была его грубая ошибка, за котором в политическом смысле он и вместе с ним вся Грузия расплачивается до сих пор. Таким образом, мы разделяем эту ответственность между двумя сторонами этого конфликта. Что касается истории с охраной абхазский и югоосетинских границ, то да, действительно, это еще один этап некоего общего процесса. Я абсолютно убежден, что никакого такого последовательного расчета с заранее расписанными датами здесь не существовало, но есть логика процесса. А логика именно такова – Россия последовательно идет к присоединению этих территорий. Уже сегодня очевидно, что мир не принял этих территорий в качестве независимых государств. Вопрос не в том, что никто в это не поверил на самом деле, но никто даже не захотел играть в эту игру, за исключением Никарагуа и некоторых наиболее одиозных течений внутри палестинской политики, внутри Палестинской автономии. Ну да, ну можно еще немножечко поднажать, выкрутить руки Лукашенко, и Лукашенко тоже что-нибудь признает. Можно еще, может, найти кого-нибудь, кого просто за крупный займ, что важно в кризисных условиях, или за какую-нибудь военную базу, которая может помочь в политическом смысле, или за поддержку на предстоящих выборах или еще за что-нибудь можно купить еще кого-нибудь. Можно купить еще какую-нибудь Киргизию или еще кого-то из центрально-азиатских республик. Они, в конце концов, довольно сильно от нас зависят, от нас – в смысле от России. И, наверное, можно от них этого добиться. Ну и что? Все равно совершенно очевидно, что в игру под названием «Независимость Абхазии и независимость Южной Осетии» никто даже не стал играть, даже понарошку не согласился. За исключением пока двух т.н. политиков. Ну, может быть, их будет четыре или пять, но это никаким образом не поменяет ситуации. Ну, значит, процесс будет развиваться дальше. Процесс будет развиваться вплоть до окончательной аннексии этих территорий и присоединения их к России. Есть еще ведь важный фактор Олимпийских игр здесь. Ну, давайте скажем пока, что необходимо гарантировать защиту какого-то периметра более или менее удаленного вокруг Сочи для того, чтобы иметь возможность контролировать ситуацию в этом регионе в целом. Вообще-то, я сказал бы, что ситуация несколько сложнее там. И я вполне допускаю, я уже несколько раз об этом говорил, это совершенно не мое мнение, это мнение людей, которые присматриваются к этой ситуации достаточно пристально – я вполне допускаю, что в случае если история с подготовкой к Олимпиаде получит какое-то неожиданное продолжение, ну, грубо говоря, если деньги будут просто совсем все разворованы и выяснится, что там ничего, собственно, ничего не построено и никакой Олимпиады там пройти не может, мы все-таки с вами не забываем, что Сочи – это город, где, по существу, нет нормально работающей канализации, где большие проблемы с транспортной системой, большие проблемы с подачей электричества, и, в общем, история современного олимпийского движения не знает ситуации, когда город, находящийся в таком состоянии, получил бы мандат на проведение Олимпиады. Вполне возможно, что придется искать из этого какой-то выход. Вот этот выход мог бы быть в конфликте вокруг Сочи, ну, где-то неподалеку от Сочи, который мог бы разгореться вот так вот нечаянно-нечаянно, внезапно-внезапно, ну и пришлось бы тогда что-то с этим делать. Я думаю, что для того, чтобы контролировать ситуацию и в этом смысле, неплохо было бы держать границу в своих руках. И в этом смысле нынешнему российскому руководству важно здесь обеспечить какую-то надежность своего положения. Как мы захотим, так и будет. Захотим – будет конфликт. Не захотим – не будет. Захотим – будет здесь. А не захотим – будет на сто километров левее или правее. Граница-то у нас. Вот и все. Это важная вещь. Давайте с вами подождем, как события буду развиваться. Я совершенно не исключаю, что они будут развиваться ровно таким образом. Давайте я прервусь на этом месте. Это программа «Суть событий». Половина ее уже прошла, а другая половина нам предстоит после новостей. Мы с вами долго – аж два часа – разговариваем. Ну и отлично. Есть о чем поговорить. Не удаляйтесь, пожалуйста, от ваших радиоприемников. Новости.

НОВОСТИ

С.ПАРХОМЕНКО: 21 час и почти 35 минут в Москве. Это программа «Суть событий», вторая половина этой программы. 7 985 970 4545 – это номер для смс. Пожалуйста, присылайте. Я буду очень рад получать ваши сообщения здесь передо собою на экран. Они мне очень помогают вести разговор и как-то управлять линией передачи. И телефон прямого эфира – 363 36 59 – телефон, по которому вы можете дозвониться прямо сюда без всяких дополнительных прослушек, без какой-либо цензуры или чего бы то ни было еще предварительного. «Уважаемый Сергей, - спрашивают у меня, - пожалуйста, расскажите о вашем отношении к суду над Ходорковским и Лебедевым. Были ли вы на заседании Хамовнического суда?» Нет, надо сказать, что это не Хамовнический суд. «…на одном из заседаний суда? Спасибо за ответ. Лариса». Вы знаете, Лариса, нет, пока не был. Хотя обязательно пойду. И действительно, большое количество моих знакомых и друзей уже успели там побывать. И мне кажется, что это важный какой-то долг, который мы должны отдавать, поддерживая интерес к этому процессу. Тем более, что действительно то, что там происходит, касается нас всех, потому что это то редкое столкновение прямое и открытое между вот этой машиной подавления, в которую превратился суд, и людьми, которые в силу тех обстоятельств, которые произошли с ними в последние годы, утратили страх перед этим судом. Это так. И то, что там происходит, я читаю ежедневно отчеты людей, которых я знаю лично, которые сначала туда ходят, а потом где-то в интернете в своих дневниках или в текстах, которые они пишут для разных интернетовских СМИ, вывешивают свои впечатления об этом процессе, мне кажется, что там действительно происходит что-то очень важное. Мне кажется, что там происходит открытое столкновение двух взглядов на жизнь, и один из этих взглядов – это взгляд свободных людей, которые готовы отстаивать свою точку зрения, а на другой стороне – люди, которые по всем признакам, во-первых, просто очень боятся. И многие отмечают это, что разница между двумя процессами заключается в том, что обвинение на первом процессе было очень уверено в своей, прежде всего, безнаказанности, в своей не только непогрешимости и непобедимости, но и абсолютной защищенности – мы можем вытворять все что угодно, мы можем городить любую чушь, мы можем подтасовывать что хотим, мы можем как угодно корежить закон. Нам ничего за это не будет. Не потому что наше дело правое, а потому что начальство нас защитит. Вот сегодня в действиях обвинения этого нет, как говорят все, кто прислушиваются непосредственно к тем дебатам, которые там происходят. Мне самому очень интересно это послушать. Кстати, всем, кто в Москве и готов потратить на это некоторое количество времени, советую – совсем не сложно обнаружить в интернете расписание заседаний. Пускают туда более или менее в пределах разумного всех желающих. Если прийти заранее, говорят, что можно попасть гарантированно. Хотя зал битком полон.

И еще один интересный поворот этого сюжета. Вот, например, наша слушательница по имени Алена Корзухина, преподаватель из Москвы, пишет мне на сайт «Эха Москвы»: «Считаете ли вы что то, что Бахмину выпустили на свободу, это ваша победа? Я счастлива, что Светлана и ребенок свободны, но удовлетворения как-то не чувствую. Нет ощущения, что вот и я помогли Светлане, что к моему мнению наконец прислушались. Ее выпустили, потому что услышали наши голоса. Хотя, о чем это я? Да и вообще – ее не за что было сажать». Интересный, на самом деле, вопрос, чья это победа. Нет, я не считаю, что это победа моя или победа тех остальных 90 с лишним тысяч, которые оставили свои подписи на сайте с требованием выпустить Светлану Бахмину, или даже победа тех, кто очень активно и интенсивно работал на этот сбор подписей. Вы знаете, что там была группа почти из ста известных деятелей культуры и науки, которые тоже собрали такой очень впечатляющий список подписей. Эти люди очень много потратили на это сил и времени и положили на это свою репутацию. И я в этом смысле горячо их поддерживаю. Нет, разумеется, никакая это не победа. Потому что поражение произошло существенно раньше – тогда, когда невиновный человек был репрессирован вот таким образом за факт своей принадлежности к некоей группе людей, к некоей компании, за отказ сотрудничать с несправедливым следствием, за отказ дать порочащие своих руководителей показания и так далее. Вот тогда, когда не удалось отстоять и защитить этого человека перед лицом машины репрессий, вот тогда это можно было трактовать как серьезное поражение. И тот факт, что человека выпустили, да еще и на достаточно унизительных условиях – известно, что Светлана должна находиться где-то неподалеку от своих тюремщиков, время от времени там отмечаться и так далее… Какая уж тут победа? Но есть одно интересное наблюдение. Действительно, в последнее время образовалась целая серия событий, которые заставляют думать, что что-то такое меняется в головах у высоких чиновников, которые уж совсем наплевательски относились к общественному мнению. Может быть, они начинают немножко побаиваться. Не только прокуроры, которые выступают в суде над Ходорковским и Лебедевым, начинают задумываться о том, чем мы прикроем свою задницу тогда, когда наконец все это вылезет из-за кулис и окажется, что мы вот здесь собственно фальсифицировали все это дело. Так вот, есть несколько таких случаев. Вот смотрите. Бахмина. Была широкая общественная кампания за ее освобождение. Она закончилась, и ее освобождают. Может быть, и без этого ее бы в конце концов выпустили. А может, и еще бы держали. Но во всяком случае, складывается такое ощущение, что это сыграло некоторую роль. Была грязная совершенно история с налоговыми преследованиями против лицея Кораллово, когда, вы помните, вдруг выяснилось, что родители детей, которые там учатся, должны заплатить некую налоговую недоимку. И было совершенно очевидно, что это еще один случай избирательного применения закона. Да, действительно, существует налоговое положение – нелепое, абсурдное, отвратительное, безнравственное, но тем не менее прописанное в законе положение, которое позволяет требовать с родителей этот налог. Но никому в голову не пришло бы воспользоваться этой нормой закона, если бы это не был лицей, так или иначе связанный с ЮКОСом, с именем Ходорковского и так далее. Отменили. Каким-то образом двинулись назад. Другая история. Несколько месяцев назад мы заговорили с вами, и я тоже принимал в этом участие среди большого количества других журналистов, о чудовищной ситуации, сложившейся с финансированием сложного лечения тяжелых больных, в частности онкологических детей, с тем, что называется медицинские квоты. Это прямой случай такой халатности людей, которые заняты распределением бюджетных потоков, которые заняты организацией социального обеспечения, обустройством финансовым нашего здравоохранения. Сдвинулось с мертвой точки. Каким-то образом после этих разговоров начались попытки изменить там нормативную базу, изменить процедуру сбора документов. И люди, которые подробно этим занимаются, говорят, что, кажется, есть надежда, что это станет чуть-чуть легче и появится возможность получить финансирование в разумных размерах для людей, которые остро в этом нуждаются. Дальше. Была история, грязная совершенно, с т.н. командировочными для людей, которых отправили на войну на Кавказ. Я абсолютно настаиваю на том, что мы должны отдельно обсуждать две эти истории: одну историю – про справедливость самой этой войны, самой этой операции, про то, почему туда были брошены российские войска, почему люди вынуждены были проливать кровь там за глубоко неправое дело, но тем не менее, люди, которые отправились туда, они выполняли приказ, не могли этот приказ нее выполнить, и их просто обманули, их просто грубо надули. И весь цинизм и все хладнокровие российской власти, которая, с одной стороны, захлебываясь, участвует во всяком пропагандистском пении по поводу того, как мы отстаиваем интересы России на этих территориях, как нам важны эти территории, какое необыкновенно важное и правое дело мы там делаем, а с другой стороны, выясняется, что если можно как-то с экономить, если можно не платить, если можно кого-то кинуть, так почему бы и не кинуть? Помните эту историю – с т.н. «боевыми», со знаменитыми 53 или 54 долларами, которые в день полагались каждому военнослужащему, пока он находился там в зоне боевых действий. Заговорили об этом, и что-то такое сдвинулось. И проблема, кажется, то ли решена, то ли будет решена. Но во всяком случае, выяснилось, что просто пропустить это мимо ушей почему-то уже нельзя. Выяснилось, что тут что-то такое есть. Отдельные истории – с поведением президента Медведева, который вызывает руководство «Новой газеты» и шушукается с ними по поводу своей позиции в деле об убийстве адвоката и журналистки, потом демонстративно дает интервью именно «Новой газете», и так далее. Это какая-то работа с общественным мнением. Что мне важно в этой ситуации? Мне важно, что это доказательство теории, которой я придерживался все эти годы, что обойтись совсем без этого невозможно, что рано или поздно у самого наглого, у самого самоуверенного и самого жестокого политика, который считает себя ничем не обязанным, который относится глубоко наплевательски к общественному мнению и к тому стаду, которое он использует для избрания себя, для подтверждения своих властных полномочий, рано или поздно и в его душу начинают закрадываться какие-то легкие сомнения по поводу того, что, во-первых, это когда-то кончится, и во-вторых, ну, невозможно совсем наплевательски и с совсем стопроцентным презрением относиться к общественному мнению. Ну хотя бы потому, что это идет вразрез со всей линией развития цивилизации. Потом этот же человек приезжает куда-нибудь в Европу, надевает смокинг, участвует в каких-то Семерках, Восьмерках, Двадцатках и так далее, и он ловит на себе эти презрительные взгляды, он видит эти протянутые ему для рукопожатия два пальца, с которыми он вынужден мириться, когда выясняется, что ничего кроме газа за ним не видят, что ничего кроме какой-то тупой экономической в нем нужды, которая сегодня есть, а завтра нет, завтра изобрели что-то такое не углеводородное, и он оказался никому не нужен со своим газом. А так он вообще дикарь. А так он вот человек с каменным топором, который каким-то образом здесь среди нас, живых людей, оказался. Не нравится, не хотят люди оказываться в таком положении. Их тяготит эта репутация. Они инстинктивно начинают по мелочи чуть-чуть вопреки своему собственному мнению как-то в этой ситуации подвигаться. Мне кажется, что это дает представление о том, что в целом теория верна, что в целом теория постепенно развития и вживания общества в свою роль, очень важную, в роль силы, которая оказывает давление на власть и которая держит власть непрерывно под контролем, эта теория, по всей видимости, все-таки оправдывается. И все-таки оказывается, что очень медленно развитие идет в этом направлении. Жалко времени, конечно, ужасно. Ужасно жалко, что вот так, такими черепашьими шагами. Что опять много лет потеряли на то, чтобы убедиться в этом очевидном – что без контактного способа между властью и населением невозможно. Страна так не существует. Она валится. Она начинает сильнее валиться тогда, когда исчезает эта бесконечно богатая денежная смазка, которая несколько в стране была, когда было до черта в стране бабла и в крайнем случае можно было заплатить. Вот опозорился, исподличался, сделал какую-нибудь мерзость – ничего, заплатим, и они успокоятся. Чуть-чуть деньжат подбросим – простят. И на все был, по существу, такой ответ. Если перевести на простой понятный человеческий язык вот эту социальную политику, которая существовала в России на протяжении последних нескольких лет, это вот оно и есть. Это политика извинительных шагов за подлость, которая этой власти была свойственна последовательно. Ну плюс, понятно, некоторая пропагандистская поддержка в лице федеральных телеканалов – это, в общем, в этой ситуации вещь была совершенно неизбежная. Вот немножечко как-то побольше юмора, побольше гэгов, как это называется, побольше про задницу. Это очень помогает. Это как-то очень полезная вещь, чтобы народ чуть-чуть отвлекался от своих обстоятельств реальных. Тем не менее, мы видим, что когда смазка эта исчезает, когда с деньгами становится немножко туго и приходится чуть-чуть думать головой, о чем они начинают думать? Вот об этом. О том, что нужно хотя бы слегка реагировать на движение общественного мнения в очевидных случаях, когда ну совсем нечего противопоставить. Вот история с Бахминой нулевая, безнадежная – ничего нельзя сказать по этому поводу, никак нельзя объяснить, почему она до сих пор сидит. История с этими медицинскими квотами – ничего невозможно здесь сделать. Ну нет ни одного аргумента в пользу того, что это правильно. История с киданием военнослужащих на Кавказе – никак невозможно от этого отмазаться. Ну совсем-совсем все просто плоско и понятно. Вот в таких случаях выясняется, что все-таки давление имеет свое значение. Даже если завтра Сурков или кто еще у них там отвечает за пропаганду скажет «Да ладно, отстаньте! Мы сами соображаем. Сегодня захочу – заплачу. Завтра не захочу – не заплачу. Как-нибудь без вас обойдемся, без ваших комментариев и вашего мнения». Это нормально, это совершенно в стиле. Вон вы слышали эту знаменитую конференцию «2020», где было сказано: «Не смейте об этом разговаривать! Чего это вы там придумали какую-то теорию? Это неправильная теория, не будет больше этой теории. У нас все хорошо. Отстаньте!» - вот примерно в такой интонации это было сказано. Ну хорошо, ну называйте это так. Но я же вижу, на самом деле, что это не так. Я же вижу, что на самом деле эта штука работает. Этот механизм очень слабо, очень трудно, очень отдаленно, но все-таки функционирует. 363 36 59 – это телефон прямого эфира «Эха Москвы». У нас есть с вами несколько минут на то, чтобы обсудить события недели, которые нас взволновали и которые нам запомнились за последние семь дней. Да, я слушаю вас. Алло.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте, Сергей Пархоменко. Михал Михалыч из Москвы. Я посмотрел Советскую энциклопедию…

С.ПАРХОМЕНКО: Так, и что оказалось?

СЛУШАТЕЛЬ: Большая советская. Там сказано, что автономная Абхазская республика вошла в состав Грузии на условиях договора. Что вы по этому поводу думаете? Что значит «на условиях договора»? она могла войти, значит, и так же свободно и выйти.

С.ПАРХОМЕНКО: Понятно. Михал Михалыч, у меня есть ответ, и он есть не у меня, а у огромного количества людей, который заключается в том, что в 1991 году Советский Союз пал, он был распущен. Важным условием его падения была нерушимость границ союзных республик. Вот какие они есть, такие они есть. Поддержание этого принципа на протяжении первого времени и в общем, надо сказать, в целом уважение этого принципа, что бы ни говорили про Крым и всякое прочее до сих пор, это то единственное, что спасло Советский Союз от развития по югославскому сценарию, где таких гарантий не было. Тот, кто попытается сейчас апеллировать к событиям 20-го года, 18-го года и так далее, кто вспомнит, что было с Бухарским ханством, что было вообще в Центральной Азии, что было на западных границах, что откуда взялось, тот немедленно погрузит страну по пояс в кровищу. И вы, Михал Михалыч, должны это понимать, что ваша апелляция к Большой советской энциклопедии – это апелляция к войне, на самом деле, к тому, что одни скажет «У меня есть право выйти по договору», другой скажет «Нет, я, пожалуй, вас поддержу», третий скажет «Нет, а я и без всякого договора его себе забираю», и поехало. И майоров евсюковых с их пистолетами хватит еще на много-много войн на территории бывшего Советского Союза.

СЛУШАТЕЛЬ: Так что, выходит, что заключить договор…

С.ПАРХОМЕНКО: Выходит, что в 91-м году партия началась с начала, и страны об этом договорились. И они в значительной мере от этого выиграли. Потому что первый, кто должен был бы потерять при переделе границ, это Российская Федерация, которая должна была потерять Калининградскую область, которая должна была бы потерять значительную часть своих азиатских приращений. И так далее.

СЛУШАТЕЛЬ: Вы знаете, я с удовольствием слушаю ваши рассуждения, они очень логичны, почему я и задал вопрос. Но мне непонятно следующее. Ведь Грузия-то взяла суверенитет, когда Ельцин сказал «Берите».

С.ПАРХОМЕНКО: Не, Ельцин сказал не Грузии про суверенитет.

СЛУШАТЕЛЬ: Он всем сказал.

С.ПАРХОМЕНКО: Ничего подобного. Когда Ельцин говорил про суверенитет – не надо легенд, я как-то это хорошо помню, и вы, если захотите, найдете, в конце концов, библиотеки работают, подшивки газет живы, целы – Ельцин обращался к регионам России в этот момент. Речь уже совершенно не шла ни о закавказских республиках, ни о Средней Азии, ни о Прибалтике, ни об Украине, ни о Белоруссии. Он имел в виду – это очень спорная вещь, и непонятно, нужно было ему это говорить или не нужно, возможно, на том этапе это был единственный выход – он имел в виду Татарстан, Башкирию и так далее. Но ни в коем случае не Грузию, не Армению, не Таджикистан.

СЛУШАТЕЛЬ: Почему вы так думаете?

С.ПАРХОМЕНКО: Потому что я это знаю. Знаете, между думать и знать есть некоторая разница. Я в это время был действующим политическим репортером и находился в гуще событий, разговаривал с людьми, которые вырабатывали эти формулировки, писали эти документы, консультировали Ельцина, и у меня была возможность непосредственно у источника узнавать смысл того, что тогда говорилось. Это было сказано в рамках взаимоотношений с российскими территориями. Для этого было сказано. Им было адресовано. Вот и все.

СЛУШАТЕЛЬ: Хорошо. Скажите, пожалуйста, вот я немолодой человек, я в молодости много раз бывал в Абхазии…

С.ПАРХОМЕНКО: Я тоже. Не много раз, а, кажется, два раза. И воспоминания у меня изумительные.

СЛУШАТЕЛЬ: Я ездил с Северного Кавказа на Южный и в Сухуми отдыхал. И я слышал много раз, как абхазы – какие-то жители, может, они не абхазы, говорили, что Грузия нас давит. Почему, говорит, я должен учиться в университете в Сухуми на грузинском языке? Я хочу на абхазском. И много раз я слышал, что грузины давят, хотят колонизировать Абхазию, давят на абхазский язык. Много раз слышал это.

С.ПАРХОМЕНКО: Вы знаете, по всей видимости, это правда. И по всей видимости, действительно существовали проблемы с насильственным административным насаждением по меньшей мере грузинских кадров на абхазской территории. Так получилось просто, что у меня было некоторое количество знакомых среди работавших в Абхазии в правоохранительных органах, чисто случайно – мои родители просто были с ними знакомы, так получилось, с людьми, которые работали в Абхазии в прокуратуре, в МВД и так далее. Это просто происходило на наших глазах – становилось все меньше и меньше людей с абхазскими фамилиями, а все больше и больше людей с грузинскими фамилиями. И это очень печально. И, по всей видимости, является политической ошибкой тогдашнего республиканского грузинского руководства. Точка. С новой строки с абзаца: это не повод, чтобы играть в футбол головами грузинских соседей в Пицунде, как это происходило во время войны. Это не повод жечь дома. Это не повод резать беременных женщин.

СЛУШАТЕЛЬ: Согласен.

С.ПАРХОМЕНКО: Это не повод отрывать автомобилями детям руки и ноги. Это не повод. Вот и все. То, что произошло там дальше, было, что называется, историческим эксцессом. И мы давайте не будем сейчас с этим разбираться. Хорошо. Михал Михалыч, простите, мы с вами как-то явно злоупотребили вниманием радиослушателей, погрузились опять в эти темы. Мы явно с вами не решим этих геополитических проблем. Спасибо вам, тем не менее, за звонок и по меньше мере за спокойную заинтересованную беседу. Ну, собственно, у нас и не осталось более или менее времени. Это была программа «Суть событий». У нас была с вами возможность задуматься над тем, что произошло на этой неделе. Мне кажется, что очень важная история с судом над Ходорковским. Еще раз я к ней возвращаюсь и про нее повторяю – очень советую людям, которые действительно заинтересованы в том, чтобы почувствовать какое-то дыхание живых исторических событий, сходите туда в суд и посмотрите, что там происходит. Там происходят важные вещи. Поразительным образом – там делается российская история, вот в этом самом зале все-таки Хамовнического суда, конечно, я ошибся, не знаю, почему я стал отрицать этот факт, но тем не менее это так. Недалеко от Киевского вокзала он находится. Меня зовут Сергей Пархоменко. Это была программа «Суть событий». Всего хорошего. До будущей недели. Счастливых праздников.