Суть событий - 2008-09-19

Ю.ЛАТЫНИНА: Добрый вечер. В эфире Юлия Латынина. Программа на этот раз – не «Код доступа», а «Суть событий», потому что невозможно прервать цикл передач, который идет, пока я была в отпуске, но зато, поскольку в отпуске Пархоменко, поэтому здравствуйте, я сегодня Сергей Пархоменко.

Ну, наверное, самая обсуждаемая история, которая обсуждается всеми моими знакомыми, даже если они занимаются фондовым рынком, это история с похищением Магомета Хамхоева, которого держали на даче в Серебряном Бору некие спецслужбы. Впрочем, там были люди, говорящие по-осетински, но дача, судя по всему, принадлежит спецслужбам. Собственно, очень много дезинформации появилось в СМИ об этой истории, поэтому я расскажу то, что мне сказали. Прежде всего, надо понимать, что Магомет Хамхоев – ингуш, который здесь в Москве жил, ничем не занимался, просто работал, он находится в чудовищном состоянии. Он не просто страшно избит – у него отбито все. У него, видимо, сломаны какие-то ребра, я уже не говорю о сотрясении мозга. Судя по всему, его похитители думали, что он уже умер, когда они бросили его в комнате на третьем этаже, и в этом состоянии Хамхоев, который, видимо, бывший спортсмен, стянутые наручниками руки перетянул себе вперед, выскочил с третьего этажа, перепрыгнул через забор – представляете, какие заборы в Серебряном Бору, очень высокие. Его бы ничто не спасло бы, если б он бросился по улице, потому что его сразу стали искать. Но он перепрыгнул через соседний забор, дальше через соседний, то есть он так скакал поперек, пока не сел в какую-то маршрутку и на этой маршрутке не приехал к посту милиции, где сразу позвонил родственникам, и этот пост милиции тоже сразу известил вышестоящие органы. За Хамхоевым тут же приехали, причем приехали и родственники, и какие-то люди в форме, которые сказали – «Да-да, супер – поезжай с нами, сейчас поможешь нам опознать, где тебя держали». Они почему-то хотели увезти Хамхоева в одиночку, то есть несмотря на то, что они видели, что человек просто не в состоянии передвигаться, у него был шок, когда он бежал. Родственники не дали его увезти в одиночку. Началась страшная перебранка, потому что Хамхоева хотели увезти именно одного - те люди, которые за ним приехали, почему-то очень хотели, подчеркиваю, увезти его одного. И после того, как это не получилось, все-таки был опознан тот дом в Серебряном Бору, где его держали. Причем опознали его так: Хамхоеву было трудно понять, где его держали – он расслабился и был в совершенно невменяемом состоянии, но тут старушка какая-то из соседнего дома выскочила и говорит: «А вот тут весь день люди бегали и спрашивали – не видели ли вы мужчину в трусах и с наручниками?» Так этот дом и опознали.

И что, собственно, рассказывает сам Хамхоев, что меня потрясло. Во-первых, никакой истории, что это якобы какая-то месть за Беслан, он не рассказывает. Откуда эта история взялась в СМИ, чья это операция «Прикрытие», я не понимаю. Потому что даже если его били и говорили про Беслан, то если он этого не говорит, это взялось из какого-то другого источника. Другого источника легитимного пока нет. Он говорит – это настолько важно, что несмотря на то, что я общалась с его друзьями, с его женой, потому что он сам практически не в состоянии разговаривать, я попросила ему передать трубку, и человек плывущим голосом на грани жизни и смерти подтвердил мне, что нет, ему ничего не говорили, что это месть за Беслан. Ему показывали фотографии каких-то людей – судя по всему, это были фотографии богатых ингушей, расспрашивали об их образе жизни. То есть это напоминает такую либо чисто колумбийскую операцию, когда похищают богатых людей, требуют из выкупа, а потом, видимо, ликвидируют, либо это какая-то операция спецслужб, связанная с присутствием «Эскадрона смерти» прямо в России, прямо в Москве. Потому что – еще раз повторяю – это не имеет никакого отношения к Беслану. И так ясно, что это не имеет никакого отношения к Беслану, потому что – да, я готова подтвердить, что, видимо, был ряд террористов, которые шли из Беслана, в отличие от нашей Генпрокуратуры, которая там не считает, я даже могу сказать на всякий случай, для Генеральной прокуратуры, назвать имя главного террориста, который ушел – это т.н. Амир Магас, это человек, который является вторым в иерархии террористов после Доку Умарова. Вторым он является потому, что несмотря на то, что Ингушетия очень маленькая республика и в ней не было войны, у него больше всего людей. Просто в Ингушетии ситуация сейчас такова, что у Амира Магаса больше всего людей после чеченцев. И вот этот человек, он же Али Тазиев, сначала назывался в числе погибших в Беслане, а потом, после очередного убийства милиционера, когда был убит начальник ОМОНа господин Нальгиев, внезапно ингушские власти сказали, что мы знаем, кто это сделал – это сделал Али Тазиев, это было удивительно, поскольку они признали, что этот человек жив, этот человек либо командовал либо одной из групп террористов в Беслане, либо, что не менее вероятно, просто возглавлял всю операцию и ушел еще за день до штурма. Так вот, я примерно представляю себе, что действительно есть осетины, которые ловят боевиков, бывших в Беслане. Как вы понимаете, они ловят их в ингушских лесах. Они не ловят их, не отвлекаясь от девочек, водки и тому прочих развлечений в Серебряном Бору. Боевики типа Амир Магаса не водятся в Серебряном Бору, они не летают бизнес-классом самолетом вместе с президентом Зязиковым, как полетел Магомет Евлоев, после чего через 15 минут был убит. То есть то, что мы видим – мы видим совершенно невиданное разложение государства и то, что сразу все аналитики, в том числе и я, предсказали после российско-грузинской войны - обострение ситуации на Кавказе. Причем это обострение связано вовсе не с тем, что кто-то чего-то у нас от России отвалится, никакая кавказская республика не отвалится, пока в России есть газ и пока в России есть деньги, это я вам как человек, только что побывавший в Уренгое, ответственно говорю, а вот разваливаться это начнет из-за ощущения абсолютной вседозволенности людей, которые могут убить любого человека, включая шестилетнего ребенка, и сказать «Да он боевик!», которые могут вытащить из салона бизнес-класса Магомета Евлоева, всадить ему пулю в висок и сказать «Ну, это случайно, это при сопротивлении». И понятно, что вот это очень страшная вещь – кавказизация самой Москвы, потому что раньше мы все знали, что это происходит на Кавказе, потому что те пытки, о которых рассказывает Хамхоев – нечеловеческие, запредельные, причем не сопровождающиеся никакими особо требованиями, вот его просто убивали, просто разбивали на части, просто делали с ним то, что невозможно описать и невозможно себе представить, и это происходило, как я уже сказала, в элитном поселке, в Серебряном Бору. Кстати, это было в двух местах. Он говорит, что сначала его привезли в одно место, и именно там ему показывали три трупа, не один, а три трупа – один уже очень старый, разложившийся, два других свежих, и говорили – «С тобой будет то же». Напомню, что всего в Москве исчезло десять ингушей, около десяти. А уже потом его привезли на эту элитную дачку в Серебряный Бор, где живут только элитные люди. То есть вот видите, как хорошо ребята работают – даже не в пятиэтажках каких-нибудь бирюлевских. Не отказывая себе ни в каких удовольствиях.

Понятно, что группа такого рода – «Эскадрон смерти» или «Эскадрон бизнеса», если они собирались потрошить богатых ингушей такого рода, - он может же делать все что угодно потом. Вот, потрошить бизнесменов, красть и начальству как-то отчитываться, что это за Беслан, или еще как-то. Убивать неугодных журналистов. Да кого угодно можно убить. Неугодного чиновника. Хоть неугодного премьера. Кого угодно! Такая группа не контролируема никем, кроме ее непосредственного начальника, который замазал всех ее участников, которые ему полностью подконтрольны и больше никому. Вот это очень важное последствие того, что у нас происходило на Кавказе.

У меня очень много вопросов о моем отпуске. Ну, нормальный человек проводит отпуск в Ницце или на Багамах, а у меня был форс-мажор – собственно, он и остается, потому что мне 4 октября надо сдать по договору с издательством книжку, а для этого мне надо было еще побывать в куче мест, и вот я одну неделю провела в Казахстане и в Астрахани, другую неделю – в Ямало-Ненецком АО в городе Новый Уренгой и вокруг, и это были очень интересные обе поездки, потому что… Ну, сначала я расскажу немножко про казахстанскую.

Она была такой, удивительно духоподъемной. В чем заключалась духоподъемность? Внешне все это выглядело ужасно. Я сначала побывала на буровой лукойловской в открытом море – она там бурит на шельфе Казахстана для «Shell». Потому мы вместе со сменой поехали в Астрахань – Астрахань в 340 километрах, но мы ехали 9 часов, поскольку значительную часть этого времени мы стояли на границе. Не потому что очередь была большая – мы были первые, там «Лукойл» держит специальный человек, чтобы пропускать людей без очереди. Но просто вот это отношение к людям как к быдлу. Таможенник или пограничник не считает вас человеком, хотя понятно, что через некоторое время, когда он снимет форму и оденет гражданское и встретится с каким-то другим чиновником, он уже не будет человеком. Это такая цепочка трофическая. Приезжаешь в Астрахань – первое, что бросается уже не в глаза, а в нос, это запах в городе. Рядом с городом стоит Астраханский газо-конденсатный комбинат, редкая птица долетит до середины его газовой струи, в дельте Волги перевелась вся мошка. Люди хоть и не мошка, но тоже как-то врачи говорят, что женщины рожают только в отделениях патологии. То есть это бросается в нос. И, конечно, что бросается в Астрахани уже не в нос, а в глаза, это город, который весь в лесах к 450-летию. Что-то отремонтировано, но большей частью в лесах. И весь в плитке тротуарной, которая недоположена. Дело в том, что огромные деньги были выделены на празднование этого 450-летия, как-то их мэр освоил, и вот, вы знаете, результат какой-то довольно странный, потому что всех бизнесменов еще нагнули и велели им эту плитку класть тоже за собственный счет, причем такой ехидный разговор ходит, что надо чуть ли не чек предъявлять из одного определенного магазина, это магазин «Элко», а иначе типа незачет. И вот когда я в Астрахани была, мне все местные говорили, что вот сейчас приедет Путин, он увидит, что творится в городе, потому что это же наглядно, и барин всех рассудит. Прилетел, как известно, действительно Путин, он провел там совещание, ему сказали, что есть проблемы с миноритарным владельцем пакета акций аэропорта, Путин спросил – неужели нет прокуратуры, которая выяснит это? И губернатор Жилкин успокоил, что прокуратура уже все выяснила, человек сидит и скоро продаст акции. Путин после этого улетел. То есть все это – пограничники, плитка, воздух – это такой знак полного распада государственной ткани. Вот знаете, бывают геморрогические лихорадки, и в них внутренности распадаются. И вот посреди всех этих довольно страшных вещей плавает, как я уже сказала, платформа, и бурят нефть, и так сильно надуваешься гордостью. Потому что, во-первых, она ужасно чистая, хирургически чистая, просто как новый Мерседес. Во-вторых, помимо этой буровой и разведочной «Лукойл» строит огромную платформу – по-моему, больше миллиарда долларов – уже в самой Астрахани, и тоже она сверкает. И будет она бурить нефть с двух месторождений – с Филоновского и Корчагина. И при этом строится еще современный газоперерабатывающий завод, который в России не строится. И что самое важное – когда эта разведочная платформа бурит для «Лукойла», то у нее фантастически высокая производительность: она, по-моему, 70% пробуривала точно, а когда она бурит для Казахстана по просьбе Казахстана, она все время попадала на пустое место, и это не из-за удачи, а просто потому что «Лукойл» вложил миллионов долларов в геологоразведку Каспийского моря, вот сейчас. И конечно, там масса проблем. Потому что эта платформа плавучая – такая тюрьма маленькая. Потому что люди – по крайней мере те, с которыми я говорила, - называют фантастически маленькие зарплаты – 60 тысяч рублей (видимо, это зарплаты пом буро) за каторжный труд, который гораздо больше стоит на Западе.

Но вот вы понимаете, с одной стороны, вся эта социальная инфраструктура, которая вот в том состоянии, которое я описала, а с другой стороны, люди работают и понимают, что социальная инфраструктура когда-нибудь изменится, а тот факт, что произведена уже в российское время геологоразведка за десятки миллионов долларов, останется. И все это «Лукойл» понимает. Это ведь очень тихая компания. У нее недавно была замечательная история. На одном из месторождений у нее была лицензия пополам с ЮКОСом. Тоже, кстати, ЮКОС тогда туда без мыла влез, еще при Ельцине, сказал, что нехорошо, если «Лукойл» будет на Каспии монополистом, хотя, еще раз повторяю, тут такой сложный вопрос, потому что «Лукойл» же это все и разведывал, и вот получилось, что на этом месторождении у ЮКОСа 50%, у «Лукойла» 50%. К этому времени у ЮКОСа начались проблемы. Чтобы не потерять лицензию, «Лукойл» платил за себя и за того парня, потом произошло банкротство ЮКОСа, стали распродаваться активы. «Лукойл» предложил на аукционе самую высокую цену за чужие 50% месторождения, разведку которого он уже оплатил, выиграл аукцион. Через три дня ему говорит ФАС – «Вы знаете, вы неправильно выиграли. Победитель – государственная компания». «Понял», - сказал «Лукойл». Ни слова не кричали люди публично. Ну, вот такие правила игры. Вам шашечки или ехать? Вам зарабатывать или протестовать? И это такая, духоподъемная, на самом деле, вещь.

Вот после этого через недельку прилетаю я в город Новый Уренгой недалеко от Полярного круга, газовую столицу России, и впечатление ровно противоположное. То есть поймите меня правильно – как раз от социальной сферы впечатление остается потрясающее, потому что Новый Уренгой – это город даже не просто с иголочки, он построен и отремонтирован так, что любой российский город обзавидуется. Правда, у него и бюджет как у Краснодарского края. Но условия жизни, которые есть, потрясающие. Буровые мастера, насколько я знаю, газпромовские получают по 200 тысяч рублей. При этом огромные социальные пакеты еще, которые сейчас пытаются сократить. Более того – я попала в необыкновенно удачное время, потому что в Приполярье есть два времени года: зима и мошка. Причем когда мошка, когда лето, все равно длится зима, потому что если ты, допустим, заходишь в озеро, оно маленькое, на полколена, под ногами все равно холодно, потому что там лед в этом озере не растаял. То есть, может, оно и глубокое, но в нем лед не растаял, поэтому все равно зима. И я попала в необыкновенно удачное время, когда мошка уже кончилась, а зима еще не началась, и тундра, такая ровная, в этот момент совершенно необычайных цветов – она как на другой планете. Вот этот мох бирюзовый, кустики красные, березки желтые. И это ощущение феерическое. То есть я ничего прекраснее в своей жизни не видала ни в горах, ни в Ниццах, ни на Бали. Ну, это экзотическое ощущение. Ну вот если б можно было на полторы недели где-то открывать туристический сезон, то я бы, конечно, порекомендовала открывать в тундре в эти самые дни. Причем там же все ровное, все плоское – там есть только эти озера и два вида возвышенностей в тундре. Одна – это пупок, это несколько миллионов лет назад там выползла вечная мерзлота. Это такой холмик круглый. И другой – это газопровод. Вот магистральный газопровод посыпают песочком, сверху на нем растет какая-нибудь брусника, мох растет, и вот ты видишь, он вдаль идет – труба, тысячевка или 1400. Вот это два вида возвышенностей в тундре. Вот о социальных вещах остается самое превосходное впечатление. И видно, что в этом городе до сих пор социализм. А дальше понимаешь, что то, что представляет из себя этот город, и то, что представляет из себя все окружающее, когда едешь по этим бесконечным дорогам и бесконечным промыслам, что нас обманули, что не было в 70-е годы в России никакого социализма, и в 90-е не было никакого капитализма, и сейчас нет никакого капитализма, а что начиная с 70-х годов в различных своих модификациях в России господствует строй, который основан на арктическом способе производства. И вот различные модификации этого строя мы последние несколько десятков лет наблюдали. Сейчас опишу основные модификации, на мой взгляд.

Первое, что бросается в глаза, это то, что сам город Новый Уренгой не должен был существовать, и что его существование – это зарождение в 70-х годах вот этого самого арктического способа производства. Потому что город Уренгой – зимой там минус 50, ну или в крайнем случае минус 30, потому что машины там заводят в октябре и выключают в мае и потому что когда едешь на этой машине на месторождение, которое расположено в ста километрах, при минус 50, то нужно ехать на двух машинах – если одна выключится, то пересесть на вторую. А если ехать на одной и она у тебя выключится, после этого жизни твоей остается на полчаса, потому что человек замерзает. Он сначала подает по рации СОС, если она у него есть, потом он сжигает покрышки машины, потом он сжигает саму машину, через полчаса он замерзает. Единственные, кто не замерзает, это ненцы или ханты, потому что они падают в снег возле этой машины или просто падают в снег около своего оленя, спят, просыпаются… при минус 30 и минус 50. И естественный, конечно, вариант – это научить ненца или ханта бурить нефть. Но тут маленькая проблема, которая заключается в том, что если ненца помыть, продержать его несколько лет в техникуме, то он, конечно, научится бурить газ, но он при этом начнет замерзать. И, видимо, наоборот, можно российского младенца отдать на воспитание ненцам, и тогда он научится ходить в малице, этой шубке на голое тело, ходить за оленем, не замерзать в снегу при минус 50, а просто там спокойно спать, но тогда он разучится бурить нефть. Вот это такая культурологическая проблема, которая непреодолима. Так вот, вот во всем этом основан город Новый Уренгой. Это неправда, что он был основан, потому что был социализм и денег не считали. Как раз в Госплане сидели умные люди – они посчитали и сказали, что надо бурить вахтовым методом. Но возникновение города было первым проявлением арктического способа производства, и заключалось оно в том, что если вы бурите вахтовым методом и живете где-нибудь в Воронеже вы директор этого предприятия, то вы никто – над вами секретарь воронежского парткома, обкома, и вообще – что вы с этого имеете кроме того, что вы надрываете пупок при выполнении плана. А если вы строите город, то вы везете туда чешский хрусталь и финские унитазы и все необходимое для освоения крайнего севера, причем чешский хрусталь потом уезжает обратно. Вот смыслом возведения этого города можно считать знаменитую фразу Фармана Салманова, отца-основателя города, обращенную к одному из строителей на одном из заседаний. Господин Салманов сказал, обращаясь к одному из своих заместителей – «Ты как воруешь! Ты за год наворовал столько, сколько я не наворовал за всю свою жизнь!» Вот это была первая фаза арктического способа производства, как он имел место при социализме. Я еще раз повторяю – она заключалась в том, что город был основан ради того, чтобы возить тужа и обратно чешский хрусталь.

Вторую фазу, которая началась в начале 90-х, лучше всего продемонстрировать на примере месторождения, которое называет Роспан. На самом деле, никакого Роспана вначале не было, а были геологоразведочные скважины, из которых доставали конденсат. В чем проблема газовых скважин с точки зрения воровства? Нефть вы можете воровать ведерком и составами, а газ – вы не можете с ним ничего сделать, пока к нему не подведена труба. Газ можно забрать только в трубу, нельзя его налить в ведерко. Есть такая штука, которая называется газовый конденсат – по сути выглядит она просто как дизельное топливо, которое тоже идет из скважины вместе с газом, и вот ее можно налить в ведерко и ее можно воровать. И вот, в начале 90-х было повсеместно, что из геологоразведочных скважин брали этот газовый конденсат, а нефть сжигали. Перерыв на новости.

НОВОСТИ

Ю.ЛАТЫНИНА: Снова у микрофона Юлия Латынина, которая сегодня Сергей Пархоменко. И я продолжаю рассказ об арктическом способе производства, который существует в России, начиная с 70-х годов. Что особенно заметно, когда посещаешь Приполярье и Ямало-Ненецкий АО, который является сердцем России? Так вот, возвращаясь к началу 90-х и к новой фазе существования арктического производства. Я напомню, что я говорила о геологоразведочных скважинах, где осуществлялось т.н. опытно-промышленное бурение. Заключалось оно в том, что лицензий никаких не было, никто формально ничего не знал, и газ выбрасывался в воздух и сжигался, а газоконденсат грузили в бензовозы и вывозили, кстати, по единственной на тот момент в России частной железной дороге – в ней было 80 км и она имела статус внутризаводских путей. Глядя на тундру – да, тундра это такой большой завод, который производит газ. Кончилась эта лафа, по-моему, в 93-м году, когда Свердловская железная дорога замела несколько вагонов с конденсатом и обнаружила, что количество возимого по ней конденсата превышает количество конденсата, производимого Газпромом. Тогда организаторы именно этой схемы бросились в Москву, пали в ноги, сказали – вот так и так. Им сказали – ну ладно. Обвели те 19 геологоразведочных скважин, с которых воровался конденсат, это Восточно-Уренгойское месторождение, отдали лицензию. Назвали это компаний Роспан. Но надо сказать, что конденсат с этой компании продолжал вороваться, насколько я себе представляю, примерно до того момента, когда ее продали ТНК, и теперь уже, конечно, не воруется. Но вот это достаточно страшная вещь, потому что когда воруешь конденсат так, то ведь еще и скважина портится – она обводняется, а вместе с этим обводняется и все месторождение.

И третья фаза арктического способа производства наступила сейчас, и, пожалуй, всего лучше она выражена в том, что… Понимаете, в чем дело – сейчас в большом Газпроме очень много питерских, но питерец, как ананас - южнее некоторых параллелей не водится, и вот там до сих по местные старожилы, люди, которые всегда работали на Газпром – там даже большая проблема, потому что в Новом Уренгое человеку со стороны очень трудно найти работу, потому что там всегда есть родственники, там уже, знаете, почти по-кавказски – мама работает, тетя работает, дядя работает, и газодобывающие подразделения до сих пор возглавляются старожилами, и они, надо сказать, не очень одобрительно глядят на питерцев, и при случае они тебя отводят в сторону и что-то шепчут на ухо, оглядываясь, нет ли вокруг народу. В основном они шепчут про две замечательные компании – одна называется «Газкомплектимпекс», а другая «Газстройконсалтинг». «Газкомплектимпекс» - это та компания, которая теперь поставляет все для буровых. То есть возникает вопрос – как, не покидая Москвы, контролировать арктический способ производства? И вот все это, включая воровство газового конденсата, бесконечные накрутки на ремонте, на прокладке газопровода, очень просто – лишить местных права подписи и сделать так, что все закупки идут через компанию «Газкомплектимпекс», и, соответственно, если вы что-то хотите купить, то вы должны послать заявку, вам через некоторое время придет деталь, а по какой цене, это определяет «Газкомплектимпекс». Ну, как мы знаем из доклада господина Милова, издержки Газпрома себестоимости за последние семь лет возросли в три раза. А впрочем, местные очень жалуются не только на себестоимость, но и на сроки выполнения поставок. Они очень стали, скажем так, большими. И кроме того, жалуются, что покупается зачастую отечественное или союзное, и даже если есть очень дешевые и качественные западные аналоги. Причем это имеет отношение не только к срокам, не только к ценам. Там года полтора назад на одном из месторождений сгорел УКПГ – узел контроля подготовки газа. Он взорвался. И не из-за человеческого фактора, а из-за того, что там была бракованная задвижка с Украины. Ну, кстати, в этом смысле там вообще общество такое, достаточно закрытое. То есть про вот эти вещи, про пожары, про вахтовку с «Арктикгаза», которая замерзла, по-моему, в позапрошлом году, об этом особенно не распространяются. Вот арктический способ производства предполагает закрытость информации и посты везде на дорогах на выезде из города, как будто это прифронтовая зона. Причем естественно, возникает вопрос – если везде стоят посты, то как же до сих пор ездят эти бензовозы, вам до сих пор на каждой буровой расскажут, на каком месторождении как работают ночные смены. Скажем прямо, что то месторождение, про ночные смены которого мне рассказывали, расположено в 400 км южнее и принадлежит другой государственной компании, не Газпрому, и сразу вам расскажут про каких-то людей в погонах, которые взяли подряд на ликвидацию скважин, выведенных из оборота, а в тех скважинах еще по тысяче тонн конденсата в сутки. То есть как все это перемещается по совершенно закрытым местам, где везде стоят посты, не совсем понятно, и еще менее понятно, откуда в городе берутся наркотики. Потому что – откуда берутся наркотики на подводной лодке? А они, тем не менее, берутся. И вообще, надо сказать, что на севере люди ужасно совестливые, и действительно буквально каждый человек тебе жалуется, тебе с ужасом рассказывает про то, как в советское время портились месторождения, потому что месторождения портились кучей способов – портились ускоренной проходкой, надо было быстро бурить, а чтобы быстро бурить, в скважину надо закачивать тяжелый раствор, потому что тогда ты легко проходишь пласты, но ты тем самым их забиваешь, и скважина не дает того количества газа. Или другой самый распространенный способ был, когда стране требовался газ или та жнее нефть – на трубу ставили большой штуцер. Ну, грубо говоря, диаметр дырки у вас определяет скорость, с которой у вас выходит нефть или газ из скважины, и если эта скорость слишком большая и если она выше рассчитанной геологами, то скважина начинает подсасывать воду, и у вас мгновенно обводняется месторождение. Так в пять лет было загублено Самотлорское месторождение, богатейшее, очень плохие вещи говорят о Ямбургском газовом месторождении. То есть люди вам рассказывают про это, про конденсат, люди вам рассказывают про то, сколько стоит оборудование у «Газкомплектимпекса», и все, знаете, вот так вот за правду. Только думаешь – а кто же ворует, если все от этого страдают? И когда спрашиваешь – а как же, вот сейчас Газпром в Новом Уренгое живет, когда нельзя бумажки подписать без Москвы? Тебе спокойно машут рукой и говорят – не бойся, теперь просто надо договориться с «Газкомплектимпексом». Все в порядке.

Еще раз – об арктическом способе производства что самое важное я хочу сказать? был в свое время такой человек – Карл Витфогель – он в свое время написал замечательную книгу «Азиатский деспотизм или Сравнительное исследование тоталитарной власти». Витфогель был марксистом и пытался объяснить, почему происходит азиатский деспотизм – то, что Маркс называл азиатским способом производства. И Витфогель решил, что деспотизм бывает везде, где есть ирригационные системы. То есть что в Европе, где дождь падал с неба и крестьянин сам обрабатывал поле без помощи государства, там была свобода и демократия, а в какой-нибудь Месопотамии или Египте, где надо было рыть каналы, каналы рыло государство, и естественно, оно не останавливалось на одном рытье каналов, оно забирало себе и все остальное. Я не могу сказать, что гипотеза Витфогеля полностью описывает человеческую историю, хотя бы вот просто пример. Месопотамия – это, на самом деле, родина городов-государств. Вот все старые первые основанные месопотамские города – Ур, Урук, Лагаш – это были такие полудемократические города с торговой аристократией, которые однако либо были завоеваны и превратились в деспотии, либо, пытаясь спастись от ассирийских и других завоеваний, назначали себе единого вождя, и деспотия происходила уже изнутри. Но тем не менее, статистически наблюдение Витфогеля, конечно, верно – в ирригационных обществах мы имеем некую такую главную последовательность историческую: в ирригационных обществах много деспотий. И если посмотреть, что такое трубопровод, это современная ирригационная система. Это ирригационная система индустриальных государств. И это очень важный момент, потому что очень любопытно сравнить газовое хозяйство России и Америки. У нас говорят, что Россия – газовая держава, а Америка, мол, нет. Это не совсем не так, потому что Россия добывает 560 миллиардов кубометров газа в год, а Америка 480 – меньше, но сравнимо. При этом Россия продает свой газ по цене от 50 до 250 долларов за тысячу кубов, и этот газ либо безвозвратно сгорает, либо уходит за рубеж за эти самые 250 долларов, он не дает дальше никакой прибавочной стоимости в экономике. А американский газ уходит в систему по рыночной цене 700 долларов за тысячу кубов. То есть совокупный доход американского Газпрома, грубо говоря, в 3-4 раза превышает доход российского Газпрома, но это при том, что этот вот американский совокупный Газпром, который состоит из сотен и десятков тысяч мелких владельцев, которые могут иметь одну скважину, 20 скважин, которые могут владеть скважиной сообща, десятком человек, вот эти совокупные американские владельцы не только же получают деньги за этот газ – этот газ идет на заводы, где идет пятая-шестая степень переработки. А у нас газ в основном сгорает. У нас очень мало современных заводов. Единственный современный завод, который сейчас функционирует, построила на севере, если я не ошибаюсь, компания «НоваТЭК». Газпром тоже закупил, по-моему, еще в конце 80-х комплекс, который способен извлекать из газа этилен, и некоторое время с этим комплексом ничего не происходило, а вот сейчас, говорят, опять этот комплекс строит компания «Газстройконсалтинг», которой руководит араб Менасир Зияд. Это вообще тоже очень интересный момент – какие компании приживаются там, на крайнем севере, а какие не приживаются. Я, может, об этом поговорю чуть подальше. Так вот, когда сравниваешь Америку и Россию, то сначала думаешь – а почему у нас не может быть, как в Америке? Но когда попадаешь в тундру, понимаешь, почему. Потому что американская-то газовая скважина стоит в огороде у фермера в 20 метрах от ближайшего Макдональдса, а если она стоит в 40 км от Макдональдса, это просто уже катастрофа. А когда видишь межпромысловую дорогу, которая уходит на сотни километров, которую надо отсыпать посреди бескрайней тундры, и там вокруг этой дороги нет никаких населенных пунктов, там только два вида табличек – либо это название на ненецком - Хангхарвутатарка, это названия речек, либо это названия на газпромовском, это названия промышленных объектов – УКПГ-2, УКПГ-3, УКПГ-18. Вот и все ориентиры. И когда ты видишь вот это, ты понимаешь, что да, эта земля предрасположена к ирригационному способу производства на трубопроводах. Нельзя сказать, что нельзя было ничего сделать. Вот по пути из Уренгоя в Ямбург я видела очень интересную картину. Она выглядела так. Сначала я увидела вышку, именно вышку, не газовую елку, то есть не то, что добывает газ, а вышку. Я спросила, что это такое. Мне сказали, что это скважину ставят на капитальный ремонт, то есть ее глушат. И поскольку было видно, что от этой скважины не идет никакой трубы, то если скважина в таком состоянии ставится на капитальный ремонт, значит, это та самая скважина, которой 20 лет качали газовый конденсат, она обводнена и ее нельзя использовать. Она пиратская скважина. Потом едешь немножко дальше и видишь огромный узел контроля и подготовки газа – тот самый УКПГ, который не работает. Спрашиваешь – а это что такое? А он еще зелененький, как ЮКОС. А вот это УКПГ, который выстроил ЮКОС, и он ни дня не использовался. Его весь растащили, потому что это УКПГ предприятия, которое называется «Арктикгаз» и принадлежит ЮКОСу. А дальше видишь такую веселую немецкую вышку очень аккуратную и говоришь – а это что? а это бурят новую скважину, бурят итальянцы. Потому что «Арктикгаз» после того, как был обанкрочен, достался итальянцам, потому что… Короче – если вы хотите узнать, почему Берлускони поддерживает Владимира Владимировича, то вам надо съездить в город Уренгой, проехать 100 км по тундре и увидеть вот эту немецкую вышку, и у вас все вопросы иссякнут, потому что они получили этот «Арктикгаз» на очень интересных условиях. Там существует опцион, который по истечение двух лет позволяет Газпрому выкупить все это в любой момент. Так вот – что такое «Арктикгаз»? Это вот бывшее частное, грубо говоря, предприятие. Ну, оно до сих пор осталось частным, потому что там концерн "Eni", а это сначала были те самые скважины, из которых воровали газовый конденсат в начале 90-х, потом их отдали Березовскому. Не знаю, за что, но думаю, что ни за сколько. Потом Березовский их продал ЮКОСу, и ЮКОС уже начал там обустраиваться капитально – там такой вахтовый поселочек замечательный стоит, там стоит этот УКПГ, как я сказала. Мы ехали, и вдоль дороги шел человек в юкосовской зеленой курточке. Трофейная, что называется. ЮКОС, как известно, обанкротился, ему предъявили неозеленение скважин «Арктикгаза» в феврале, и вот все, всего этого нет. Есть еще несколько независимых производителей, которые вернулись в лоно Газпрома, у которых тоже очень интересная судьба. И я, бесспорно, не буду защищать этих независимых производителей, потому что, например, один из них – он называется «НоваТЭК» - выглядит так: там был человек, которого звали Левинзон и который был одним из лучших местных геологов. Он был начальником, если я не ошибаюсь, Уренгойской геологоразведочной экспедиции. И в 99-м году он подошел к Рему Вяхиреву и попросил отдать компании «НоваТЭК» маленькой месторождение – там каких-то 9 миллиардов кубов. Просьбу господина Левинзона уважили, потому что он хороший геолог, и, кроме того, он был в это время вице-губернатором Ямало-Ненецкого округа. Ну, раз человек говорит, маленькое месторождение, значит, маленькое. Ну, выяснилось, что очень хороший геолог Левинзон ошибся примерно на три порядка. Потому что в месторождении оказался один триллион кубометров запаса, когда его стали разрабатывать, и это не понравилось уже современному Газпрому, и хотя «НоваТЭК» формально остается до сих пор независимым производителем, у него забрали часть акций. И, казалось бы, это не очень красивая история, но понимаете, какое дело. Как я сказала, «НоваТЭК» - это единственная компания, которая построила там суперсовременный завод. То есть есть два таких способа функционирования арктического способа производства, которые очень похожи на состояние Китайское империи. Вот Китайская империя на протяжении двух тысячелетий своего существования имела две фазы – либо в стране не было ни бедных, склонных к бунтам, ни богатых, склонных к недовольству и выражению собственного мнения, и всем правили чиновники, и везде царила вертикаль власти, либо империя распадалась, тогда богатые богатели, бедные беднели, люди уходили вразнос, но рынка не возникало, потому что возникала система грабежа. То есть вот эта система заключается в том, что вы либо все контролируете через компанию «Газкомплектимпекс», либо у вас воруют конденсат из скважин и говорят, что это опытно-промышленное производство. Кстати – об опытно-промышленном производстве. Благодаря ему некоторые компании газовые, не буду называть, какие, потому что маленькие, имели в те самые 90-е годы отрицательную себестоимость. Потому что что такое газовый конденсат с точки зрения опытного бурения? Это отходы. Вы должны платить за то, чтобы отходы вывезли. То есть та компания, которая вывозит отходы, имеет отрицательную себестоимость производства. Маркс бы просто лопнул от зависти.

И вот когда едешь по этой тундре, понимаешь, что с 70-х годов, как я уже сказала, мало чего меняется, и пока есть газ, этот способ производства абсолютно бессмертен и абсолютно вне конкуренции. И этот способ выдержит все. Он выдержит не только конфликт с Западом, не только войну в Грузии. Издержки бесконечны. Издержки могут повышаться бесконечно, потому что если нечто выдерживает стоимость содержания города, который не должен был возникнуть, выдерживает воровство конденсата с последующим сжиганием газа и одновременно порчей и обводнением месторождения, выдерживает гигантский большой Газпром, и все равно остается прибыль… ну, это абсолютно бессмертно. И этот Кавказ никогда не отвалится – успокойтесь, господа. И ОРТ всегда будет пользоваться необыкновенной популярностью. И никакой оппозиции в этой ситуации невозможно. Это смешно. И в какой-то степени это неплохо, потому что это дает стабильность людям. Потому что страшно представить себе, что будет, когда это кончится. А как это кончится, я вам тоже могу сказать, потому что я захожу в одну из буровых компаний и вижу дуру такую красную на земле, говорю – А чего такое? Мне говорят – Это превентор. А я уже к этому времени понимаю немножко и говорю – Да, я вижу, что это превентор, я даже вижу, что он универсальный гидравлический, только вот что это на нем за надпись на китайском? А мне говорят: - Да, вот Газпром китайское не покупает, но есть независимые буровые компании, мы считаем, что это очень хорошая техника, потому что они сделали копию с американского, она выдерживает минус 50; раньше у китайцев были проблемы, а теперь она выдерживает минус 50. И вот – понимаешь, чем это кончится. Чем это кончится, можно прочесть в романе Сорокина «День опричника».

Ну и что еще можно сказать? у меня тут есть куча вопросов о фондовом рынке, о его неожиданном возрождении. Вы знаете, мне кажется, немножко обманул кто-то наше правительство. Дело в том, что я не совсем понимаю, что такое поддержка фондового рынка… Просто сначала немножко вернусь назад. Понятно, почему рушился наш рынок, да? Это являлось сочетанием двух факторов: один из них был связан со всемирным кризисом финансовых рынков, причем это кризис системный и связанный с переоценкой того, что можно сделать с помощью производных финансовых инструментов. То есть, возможно, просто американским рынкам следует пересмотреть свои позиции по поводу того, насколько можно секьюритизировать некоторые производные финансовые инструменты, потому что мы видим, что слишком начинает рынок гулять. Ну и второй фактор, который есть, это, конечно, обещание прислать доктора – компанию «Мечел» - это последствия конфликта в Грузии. И вот это смешалось и произвело такую гремучую смесь, и после этой гремучей смеси мы вдруг видим неожиданный рост рынка после интервенции российского государства. Так вот, я хочу сказать, что я совершенно не понимаю, что такое поддержка фондового рынка. Я понимаю, что такое поддержка отечественного автопроизводителя – это когда спонсируют неэффективное производство, а людей заставляют платить удороженные пошлины за нормальные автомобили. Я понимаю, что такое поддержка отечественного сельхозпроизводителя – это когда выдают кредиты, которые потом распиливают между чиновниками, а сельскохозяйственное производство гибнет. Но я совершенно не понимаю, что такое поддержка фондового рынка, потому что это все равно что поддержка проигравших в рулетку. Можно поддерживать банки, которые разоряются. Можно даже выдавать субсидии заводам. Но вот что касается самого фондового рынка, то понимаете, как это выглядит – это выглядит, как то, что сначала с рынка ушли иностранцы, потом вследствие т.н. margin call продали люди, которые более или менее спекулировали на рынке, а потом те люди, которые более или менее близки к правительству или имеют вес, попросили поддержки и ее получили и смогли реализовать свои бумаги так, что они оказались не в убытке. Во всем мире это называется инсайдерская торговля. За это сажают в тюрьму. То есть то, что у нас это называется государственной поддержкой рынка, это странно. До встречи через неделю.