Суть событий - 2008-06-27

С.ПАРХОМЕНКО: 21 час и 6 минут в Москве. Это программа «Суть событий» и я, Сергей Пархоменко. Пятница, вечер. Хоть и летняя пятница, но все равно – чего не поговорить про события недели? Тем более что изрядная часть нас с вами едет на дачу, стоит в пробках, ехать будет еще некоторое время, а спутник… не спутник – передатчик «Эха Москвы» нынче вполне ничего себе, слышно его довольно далеко. Да и все больше и больше городов с нашим эфиром. Так что дачники всей страны прислушиваются к нашей «Сути событий». Не только прислушиваются, но и, аккуратно пользуясь мобильными телефонами, в соответствии с правилами дорожного движения, при необходимости прижимаясь к обочине, пользуются смсом – 970 4545. +7 985 – сначала как обычно, а потом 970 4545. Все это работает. Вот я вижу уже некоторые сообщения. Телефон через некоторое время – 363 36 59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы». Не сейчас, а через минут несколько мы им воспользуемся. Да, а смс можно отправлять уже немедленно. Вот вижу, например, от предыдущей передачи: «Дорогой Алексей Алексеевич, это была прекрасная передача, превосходный собеседник. Пригласите его, пожалуйста, еще, и не раз. С любовью и уважением ко всему «Эху». Гуля, Казань». Гуля, присоединяюсь. Действительно – собеседник замечательный и очень интересный текст. И очень интересный был разговор в предыдущем часе. Так что тут я, Гуля, с вами. И действительно – большое спасибо господину Фурману за умение обдумать то, что вокруг нас происходит. Это умение чрезвычайно полезное и по нынешним временам редкое.

Ну что? Я смотрю на то, что мне наприсылали тут при помощи Интернета к нам на сайт. Немного, скажу прямо, вопросов. Не самые интересные эти вопросы. Как-то люди предпочитают переругиваться между собой. Переругиваться между собой можно после передачи. Буквально через пару часов после эфира появляются у нас на сайте сначала звуковые файлы, они почти немедленно, кстати, появляются. Потом через некоторое время появляется скрипт – очень, надо сказать, аккуратно и точно расшифрованный, там бывают кое-какие ошибки, но немного, - ну и вот там есть возможность оставлять комментарии, спорить, собачиться, не побоюсь этого слова. Пожалуйста. Это для вас устроено. Не могу гарантировать, что все это стану читать. Тем более не могу гарантировать, что на это стану отвечать. Зависит от уровня дискуссии. Если как-то сбегается такое нездоровое воинство, как время от времени случается… ну, зависит от собеседника иногда. Позовешь какого-нибудь – ну и вот они потом придут, эти вот, вон те…

Ну ладно. Из вопросов. Ну про футбол, конечно, спрашивают тоже. Нашли у кого спрашивать, скажу вам откровенно. При наличии Бунтмана на нашей радиостанции спрашивать про футбол у меня – довольно странная затея. Но я вам вот что скажу, по-дилетантски. Я вам скажу то же самое, что я сказал только что Виталию Дымарскому, которого встретил здесь в коридоре «Эха», и мы с ним немножко пообсуждали. Но он знаток этого дела, а я, в общем, сторонний наблюдатель. Мне вот что кажется – что это и есть футбольная жизнь. Вот я так ее себе представляю. Мне кажется, что вот сейчас, в этом раз на протяжении двух недель, даже больше – трех недель – наша страна жила футбольной жизнью, потому что у нее была футбольная команда. И в этой футбольной жизни встречаются разные футбольные события. Выиграли. Еще выиграли. Еще выиграли! Потом проиграли. И начали с проигрыша. Ну, нормально. В жизни случаются разные обстоятельства, встречаются и радости, и огорчения. Это нормально. Это лучше, чем когда жизни нет. Вот я помню какие-то прошлые чемпионаты и всякие турниры с участием наших команд – так вот там не было у нас футбольной жизни, было такое футбольное, я бы сказал растительное существование. Вот вырастает при дороге какой-то неинтересный кривой кактус – ну, прохожий сшиб его ногою или проезжий, не заметив, раздавил колесом и поехал дальше. У них какая-то жизнь, они куда-то там добираются, а мы тут у обочины растем. Не так в этом раз. Совсем не так. И это, конечно, очень радостно. И это страшно интересно. И это интересно даже тем, кто первый раз или редкий для себя раз, как я, увлекается этими событиями. И интересно смотреть, что вокруг. Интересно видеть, как люди реагируют. Интересно видеть, как люди флагами размахивают и развешивают их на автомобилях, в окнах и заворачиваются в них и собираются во всяких кафе и пабах, чтобы поболеть вместе, и не устраивают потом мордобоя. Вот это правильная футбольная жизнь. Когда нету в ней остервенения. Вот честно говоря, я не увидел никакой злобы, никакой агрессии в этот раз. Даже после проигрыша – доносились какие-то сведения, что кто-то что-то разбил, какую-то палатку, какую-то витрину, но для огромного многомиллионного города это, в общем, результат очень неплохой – вот эти несколько случайных отдельных инцидентов. Ну да, кто-то надрался, у кого-то плохое настроение, кого-то девушка только что бросила, у кого-то с бизнесом не ладится. Ну вот он как-то на футбольный мотив это и сублимировал, что называется. Но в общем, по-моему, все обошлось во всех смыслах. И в футбольном смысле, и в болельщицком смысле. И мне кажется, что начав жить этой жизнью, почувствовав некоторый вкус этой жизни, наши с вами соотечественники могут к ней по-хорошему привыкнуть и захотеть еще, и может начать получаться. И в этом смысле я очень благодарен иностранному специалисту Хиддинку. И я, между прочим, вспоминаю не без злорадства, какое было смертоубийство, предшествовавшее его приглашению, как много лет наша спортивная и не только спортивная, а и околоспортивная государственная бюрократия сопротивлялась приглашению хорошего специалиста мирового уровня, как долго они боялись нарушить, разрушить свою тупую чиновничью монополию на назначение, потому что с этим Хиддинком сейчас нелегко довольно будет. Да и было. Ему трудно приказывать, ему не вывернешь руки, его не заставишь выступать с какими-то верноподданническими лизоблюдскими заявлениями, как многих наших спортивных специалистов и даже тренеров с очень хорошим именем и хорошим прошлым. Они как-то вот думают над тем, чтобы открыть спортивную школу, чтобы получить дополнительное финансирование, чтобы улучшить условия для тренировок своих спортсменов – вроде из самых лучших соображений. А ведут себя как свиньи время от времени. Не буду называть конкретных имен, но я думаю, многие из вас вспомнят эти ситуации, когда они участвуют во всяких отвратительных околополитических акциях, ходят целоваться со всяким околополитическим начальством перед камерами, подписывают всякие письма и прочая мерзость. Что-то мне кажется, что Хиддинк не будет подписывать никаких особенно писем и не будет к ручке подходить. У него как-то есть некоторое свое тренерское профессиональное достоинство. И мне кажется, что за это мы с вами должны его еще больше ценить. А что он замечательный специалист – смотрите, кого он там, корейцев вывел, ничего не стоящих, на какой-то серьезный футбольный уровень, австралийцев вывел, мало чего стоящих, на серьезный футбольный уровень. Вот нас теперь выводит. Да и мы, наверное, не последние. Он человек еще не старый, ему еще хватит сборных второго ряда, которых нужно научить жить футбольной жизнью. Хорошая у него профессия. Я, на самом деле, ему завидую. Вот что могу сказать вам про футбол.

Ну, события этой недели, как последнее время часто случается, как-то подгребли к концу недели. Интересная очень история с Абхазией, которая выплыла сегодня главным образом на первой странице газеты «Коммерсант», например. По-моему, очень дельный текст. Очень понятная простая карта – вот если на нее посмотреть, сразу становится понятно. Потому что мы так слышим всякие названия про всякую реку Ингури, Кодорское ущелье, разные районы абхазские, и как-то не очень себе представляем, где это. Даже люди, которые там были, в Гагре, в Пицунде, знают несколько вот этих вот прибрежных местечек, а не очень себе представляют, как устроена тамошняя география. На самом деле, посмотрев на эту карту, понимаешь, в чем замысел, в чем затея. Как бы дальняя от России Абхазия, дальний кусок Абхазии становится грузинской зоной влияния, а ближний кусок, который поближе сюда, к Краснодарскому краю, к Сочи, к черноморскому побережью Кавказа российскому, он остается зоной российского влияния. И я вам скажу, что это, в общем, не последняя идея. Может, в этом что-то есть. Во всяком случае, это первая идея, на которую я смотрю и мне в ней видятся какие-то компромиссные намерения. Вот тут что-то вам, что-то нам. Вот вы выигрывает вот это, а мы выигрываем вот то. Вы смиряетесь вот с этим, что вам не нравится, а мы смиряемся вот с тем. Но как всякая компромиссная идея, это, пожалуй, неплохо. Во всяком случае, это какая-то отправная точка для дальнейшего разговора. Дальше можно как-то эту границу пытаться двигать. Хотя она там естественная – она там по реке, граница между этими зонами – грузинского и российского влияния. Но тем не менее – можно как-то торговаться, можно что-то обсуждать, можно дальше как-то спорить о сроках, о форме, о том, кто за этим за все наблюдает, кто где следит за порядком, каким образом оборудуются границы, каким образом устраиваются переходы, в каком режиме возвращаются беженцы. И так далее. Это начало для длинного разговора. В этом смысле это полезная вещь. И меня как-то она воодушевляет. Потому что ну все-таки это очень мрачная была история – с Абхазией. И мои коллеги, которые туда ездили собственно в пору войны, в пору горячего конфликта, рассказывали какие-то совершенно чудовищные невыносимые вещи о том, что там творилось, сколько было жестокостей, сколько было человеческой подлости, вдруг непонятно откуда взявшейся, когда буквально сосед бросился на соседа, люди, которые десятилетиями жили, не просто фигурально выражаясь, но буквально – забора не было между двумя соседними огородами, знали, что это мои грядки, это ваши грядки, и как-то два сортира деревянных стояли спинами один к другому. А потом один сосед другого соседа в его сортире и утопил вместе с детьми, женой и всеми остальными. И действительно – все истории там про стрельбу и про поджоги и про разграбления и про массовые изнасилования и про какие-то жестокие убийства. Откуда это все взялось там в людях? Ну и вот так оно как-то там и висело – это облако жестокости. Вот это ощущение… Я как-то не люблю разговоров про всякую там энергию, которая разлита, про всякий дух, который рассеян над какой-то там территорией. Но какое-то было проклятое место. И даже люди, которые сейчас ездили туда отдыхать, говорили – ну да, пустынно, очень дешево, море чистое, но как-то тоскливо и гнусно отдыхать посреди войны. Такое же ощущение часто у людей, которые с Кубы возвращаются. Какое-то такое страшное место, несмотря на то, что песок очень белый, море очень синее, ананасы на территории отелей очень сладкие, а девушки с прекрасными тонкими талиями. Вот. Что-то такое можно про эту Абхазию теперь говорить, тем более, что нас с вами это должно интересовать в связи с Олимпиадой.

Знаете, я не большой любитель разных заговорщических теорий, но мне действительно кажется, что история с умиротворением Абхазии и урегулированием тамошнего конфликта очень тесно связана со всей этой олимпийской эпопеей сочинской, которая превращается просто в важный экономический фактор, потому что там целый регион на этом пытается как-то развиваться. Все это как-то страшно криминализовано, все это делается чудовищно подлыми и часто бесчеловечными методами. Мы много тут говорили о том, что происходит такой настоящий, слившийся с государственной, местной властью в основном бандитизм и рэкет, что огромное количество захватов, что у людей за бесценок отнимают их собственность и так далее. Да и, по всей видимости, перелив ассигнований из государственного бюджета и из той казны, которую государство будет собирать с бизнеса, собирая этот вот фонд… Мы знаем, как это делается – последнее время довольно часто, когда в добровольно-принудительном порядке с компаний крупных и средних устраивают поборы, заставляют их жертвовать на благое дело, а потом говорят «Да нет, это не государственные деньги, это вот бизнесмены тут сложились, скинулись, это их благотворительность, добрая воля, меценатство и все остальное». Ну, мы помним, как это с «Нашими» было устроено отвратительно, когда собирали деньги силой на их разные мероприятия. Ну вот примерно то же самое происходит, конечно, и вокруг Сочи. Но не надо забывать, что это ведь очень странная история – с сочинской олимпиадой. Это город, в котором не все в порядке ни с водой, ни с канализацией, ни с электричеством, город, плохо приспособленный даже для жизни. Ну, если говорить о жизни на современном уровне, о комфорте современном для горожан, для людей, которые там проводят 365 дней в году, город Сочи – с плохой инфраструктурой, город с чудовищно функционирующим транспортом, город с по существу отсутствующими спортивными сооружениями, которые строятся сейчас на скорую руку по очень странным, не выверенным ни с экологической, ни с инженерной точки зрения проектам, и так далее. В общем, есть много разных соображений относительно того, каким образом Олимпиада вдруг оказалась в этом странном месте. Но есть еще другой вопрос. Ну хорошо – а вот придет день этот сам олимпийский, и нужно будет эту олимпиаду там проводить. И что? Вот есть значительное количество людей, которые говорят о том, что наличие там под боком территории конфликта, территории, где происходит такое сепаратистское противостояние, это вещь в этом смысле очень полезная, потому что оно создает на всякий случай, на крайний случай возможность выскочить из этой ситуации. Ну действительно – представим себе, что за два-три месяца до начала олимпиады в Абхазии появляется какой-то неопознанный танк и три раза в кого-нибудь стреляет. Или пролетает какой-нибудь самолет и что-нибудь сбрасывает, и это что-нибудь где-нибудь взрывается. И все – и Олимпиада уезжает в Корею, потому что мы не можем рисковать, потому что о чем вы, собственно? А ложечки серебряные остались в кармане. Несмотря на то, что осадок какой-то необычный получился, но ложечки-то унесли, и ложечки уже не вернешь. Вот. Такая опасность существует, несомненно. И так представляя себе примерно, как устроены мозги у целого ряда людей, которые сегодня находятся у руля российской власти, и у людей, которые от имени и внутри российской власти сегодня занимаются распилом и расхищением разного рода бюджетов, действительно, неостановимы. На пути к деньгам их ничто не может удержать. Можно себе представить, что и такой поворот сюжета тоже может оказаться вполне реальным. Хотелось бы эту возможность исключить. Мне кажется, что если там же неподалеку от этих людей, там же во власти найдутся люди, которые интенсивно и эффективно попытаются сейчас абхазский конфликт, абхазское напряжение как-то утихомирить и создать хотя бы минимальные гарантии спокойствия хотя бы на ближайшие несколько лет, это вещь полезная. И с этой олимпийской точки зрения тоже, потому что она создаст во всяком случае у людей, которые сейчас там прут деньги и которые как-то рвут там зубами стремительно дорожающую собственность, ощущение, что надо все-таки в какой-то мере думать и о деле тоже. Вот. И в какой-то момент придется за это ответить. Придет день, когда надо будет предъявить сделанное – построенное, функционирующее, дорогу, по которой можно проехать, аэропорт, котором можно приземлиться, трамплин, с которого можно прыгнуть на лыжах, и бобслейную трассу, с которой можно съехать на бобе или как там называется этот чудесный аппарат… Так что я приветствую эту самую инициативу абхазского урегулирования.

Интересная еще история – тоже упомянем ее только коротко – история с фудстэмпами по-русски, то есть с этими т.н. карточками для распределения продовольственной помощи наименее защищенным в экономическом и социальном смысле группам населения. Здесь часто ссылаются на США, говорят, что там несколько десятилетий уже эта система работает. Вот она там как раз фудстэмпами называется. Ну, понятно, что сейчас это предлагается сделать с некоторой поправкой на современные технологии. Речь идет об электронных пластиковых карточках, таких электронных деньгах, которые не шуршат и не звенят, а которые переводятся со счета на счет. Надо сказать, что ссылки на американский опыт не очень веселые, потому что там все те сорок или больше лет, сколько эта система существует, столько лет она подвергается там ожесточенной критике, и в ней находят все новые и новые изъяны, и вокруг возникают все новые и новые аферы и все больше и больше скандалов, связанных со злоупотреблениями, мошенничеством и так далее. Нет никаких сомнений, что если в России эта система будет внедрена, она не будет лучше защищена от мошенников, чем та. Тем более, что… ну действительно – представить себе в деревнях и в маленьких провинциальных городках российских систему, которая построена на электронных пластиковых карточках, а ведь именно там те самые люди в основном, которые нуждаются в этой помощи – я думаю, что их Москве-то не так много. Если выбирать самые незащищенные, самые бедные слои людей, которые действительно находятся в катастрофическом положении, так это скорее всего не жители больших городов, это люди где-то там. И можно себе представить, как их будут дурить с этим. Потому что, конечно, эта штука работать не будет, и легко можно себе представить, что есть в округе 50 бабушек, которым раздали эти карточки, и поскольку никакого терминала для того, чтобы эти карточки задействовать, по сельским магазинам не расставишь, значит, эти бабушки будут собираться раз в месяц где-то, куда им будут указывать, сдавать эти карточки какой-то тетке местной, а скорее всего эти карточки просто всегда будут у нее храниться, и она централизованно будет эти карточки прокатывать через какую-нибудь машинку и что-то такое этим бабулям выдавать или не выдавать или обменивать это на, скажем, реальные деньги с каким-то коэффициентом. Потому что мы понимаем, что такое эти карточки для бедных, вот эта вот продовольственная помощь – это просто появление еще одних денег, таких немножко странных, кривых, пораженных в правах, на которые не все можно купить, а только некоторые товары, которые заранее назначены. Когда в стране появляется две валюты – две, три, пять, сколько угодно, больше, чем одна, - устанавливается какой-то обменный курс между ними, тут же. Тут же выясняется, что один рубль живой стоит полтора рубля мертвых, которые на карточке лежат. Так ведь это было еще на заре новых времен в конце советской власти, когда существовали деньги наличные и безналичные – помните эту историю? В какой-то мере это возвращение к этим временам. Давайте я на этом месте прервусь, потому что новости. После новостей скажу еще буквально несколько фраз на эту тему. Очень интересное есть социологическое исследование на эту тему – оно мне чрезвычайно, признаться, понравилось. А дальше мы с вами поговорим по телефону на эти и другие темы. А сейчас новости.

НОВОСТИ

С.ПАРХОМЕНКО: 21 час и ударило 35 минут на часах в студии «Эха Москвы». Это программа «Суть событий», вторая ее половина. Я – Сергей Пархоменко. Мы с вами обсуждаем важнейшие события недели, в частности вот идею бурно обсуждавшуюся и энергично продвигаемую – идею введения специальных продовольственных карточек электронных, на которые можно было бы разложить некоторую сумму денег и таким образом помочь наименее защищенным и особенно бедствующим слоям нашего российского общества. Мы с вами говорили про то, что появление в стране таких вот суррогатных денег несомненно вызовет, я абсолютно в этом убежден, значительное количество всяких злоупотреблений, мошенничеств на почве обмена этих денег на настоящие в той или иной пропорции. Тут вот мне напоминают времена, когда по стране ходили всякие сертификаты, боны, чеки серии Д, Внешпосылторга, еще чего-то. Да-да, я ровно это и имею в виду. Только там была обратная ситуация – там были как бы лучшие, привилегированные деньги, которые обменивались на обыкновенные в определенной пропорции. А здесь наоборот – будут такие пораженные в правах эти самые безналичные деньги. Но знаете, что интересно во всей этой истории помимо сугубо экономической стороны дела, сугубо монетарной, сугубо финансовой? Интересна реакция людей на это. Было проведено несколько социологических опросов в последнее время, и результаты очень интересные – люди не хотят такой помощи. В том числе как-то подозрительно много не хотят ее те, на кого она, собственно, направлена – люди, которые сами оценивают свое экономическое положение как бедственное, говорят, что им буквально на еду не хватает, или говорят, что на еду хватает еле-еле, но вот на одежду уже нет. Там небольшие очень проценты тех, кто согласен получать такую помощь. И я, пожалуй, присоединяюсь к тем, кто, анализируя такой неожиданный результат, говорят – люди не хотят, чтобы их к этому положению, вот к этой ситуации прибивали гвоздями. Не хотят, чтобы на них ставили крест. Не хотят, чтобы государственная политика в отношении этих самых бедных по существу была бы констатацией факта их существования. Точка, все. Когда появляется возможность сказать – ну да, вот они бедные, бабушки и дедушки, ну что? На хлеб, молоко, соль, спички дали? Дали. Ну и все. Картошку и капусту они сами на огороде вырастят. Ну чего еще надо? Ну, в общем, вот, собственно, и все. Я хочу обратить внимание – и, кстати, внимание тех, что ссылается сегодня на аналогичный опыт в других странах, говоря, что вот, в США есть такая система, в Израиле есть знаменитая система с корзиной абсорбции, которая в каких-то своих элементах напоминает что-то подобное, хотя она гораздо сложнее и по-своему гораздо изящнее устроена для тех, кто приезжает в страну, есть масса других еще аналогий. Но в разумно устроенных странах – знаете, бывают на свете разумно устроенные страны, я все-таки настаиваю на этом, хотя в каждой из них – и в США, и в Израиле, и где угодно еще – есть немало нелепого и немало бесчеловечного, конечно, и немало уродливого, всякого. Но тем не менее – есть какая-то попытка организовать какие-то взаимоотношения между государством и человеком как-то разумно. Так вот – эта помощь в разумно устроенных странах направлена на то, чтобы поддержать человека в период его адаптации. Вот в тот момент, когда он обустраивается – вот сейчас приехал, скажем, эмигрант. Ну вот сейчас – пока он ищет работу, пока он устраивает детей в школы, пока он обрастает какими-то страховками, пока у него образуется какое-то нормальное жилье, вот давайте в этот период мы его поддержим, дадим ему возможность сосредоточиться на том, чтобы, скажем, получить профессию и найти себе заработок. Как только это произойдет, все – хватит. Помогаем следующему. А этому больше не помогаем. Более того – в ряде случаев еще и просим его вернуть часть того, что он получил в качестве помощи. Бывают и такие схемы. И в этом нет какой-то безысходности, в этом нет приговора этому самому человеку – вот ты бедный, нищий, ни на что не годный, ничего не стоящий, вот с этим и живи. А, кстати, вся критика этих систем довольно часто – в частности, в США – связана именно с тем, что такая система иногда дает сбой, и как раз получается на практике, что вопреки вот этому записанной мною, заявленной этой идеологии, этой заявленной цели, как раз получается, что люди сидят на этой помощи долго, иногда всю жизнь. И это главная претензия к этой системе – как же так? это не может продолжаться! Мы уродуем людей! Мы лишаем их способности адаптироваться в обществе. Мы лишаем их стимула приобретать профессию, находить работу, содержать себя, содержать своих близких. Мы их этим уродуем, мы превращаем их в заведомых социальных инвалидов. Мы способствуем атрофии их социальных, профессиональных мышц, - говорят люди, которым не нравится эта система. А вот та система, которая предлагается сейчас в России - во всяком случае что-то я не слышал, чтобы ее создатели и ее инициаторы сегодня говорили о том, как они собираются гарантировать нас, российское общество, от вечной посадки на эту иглу. Что они собираются сделать в этой своей системе такого, чтобы она была направлена именно на адаптацию людей, чтобы дать им возможность дальше содержать себя самим и подниматься по этой имущественной и социальной лестнице, а не застревать на ней? Я что-то не замечал ничего такого. Может, я пропустил что-то важное… Но по-моему, там этого нет. По-моему, там речь идет именно об этом – о том, что есть бедные, ну вот давайте мы поддержим в них их физическое существование. Мне кажется, что государство не имеет права на этом успокаиваться. Оно обязано – особенно такое государство, которое получает сверхдоходы дармовые с неба на голову, такие, как получает сегодня Россия от нефтяного рынка, такое государство обязано думать над тем, как искоренить саму проблему, как помочь людям выбраться из нищеты и как предотвратить то, чтобы другие люди, следующие поколения, проваливались в эту нищету. Здесь нужна серьезная, сложная, эффективная, продуманная программа вот такой социальной мобильности, чтобы люди поднимались со ступеньки на ступеньку, а не бессильно лежали там внизу. Вот что я хочу сказать по поводу этой системы российских фудстэмпов, российской продовольственной помощи неимущим.

Из того, что пришло по смс. Опять к футболу меня возвращает Светлана Ивановна из Москвы: «Болельщики – бог с ними. На то они и болельщики, но когда патриарх нашей православной церкви 22 июня говорит, что наша футбольная победа перебила горечь потери в войне…» Он сильнее сказал, Светлана Ивановна. Он сказал, что скорбь разбавляется – слышите, раз-бав-ля-ет-ся! – радостью победы. Я на это могу сказать следующее со всей ответственностью: нехорошо, когда наиболее многочисленной церковью в стране руководит такой глупый человек. Это мог сказать только человек, который плохо соображает или плохо контролирует свой язык. Это просто глупость, и все! Как мне немедленно сказал вчера один мой хороший приятель, процитировал: скорбь от смерти моих родителей разбавляется радостью от покупки холодильника. Что бы вы сказали человеку, который скажет вам вот это? С постной, благообразной физиономией. Вы бы ему сказали: «Дурак!» На этом как бы все и кончилось бы. А здесь почему мы должны говорить что-то другое?

Еще одно сообщение, на которое я тут обратил внимание. Тоже про футбол. «Как русский требую славить не только Хиддинка, но и Абрамовича!» Согласен. Во всяком случае, вы знаете, мне в этой истории не нравится некоторое фарисейство, некая такая стеснительность. А чего мы так редко слышим о том, что этого самого Хиддинка отобрал на некоем конкурсе, привез в Россию и платит ему зарплату до сих пор Роман Абрамович, проклинаемый всеми вокруг борцами за социальное и имущественное равенство миллиардер, владелец яхты «Пилорус», которая стояла посреди Питера и как-то олицетворяла собой позор российскому бизнесу, а также злодей, который все деньги пустил на «Челси». Сколько раз уже в этом самом эфире Бунтман и Уткин напоминали о том, что ровно эти же самые деньги расходуются на подготовку всяких молодых российских футбольных дарований, ровно столько же уходит на футбольную школу – просто хоть проверяй. Ну и вот история с Хиддинком. Кто денег-то нашел немалых? Да я думаю, что и не в одних деньгах дело тут как-то. Я думаю, что чтобы заманить в страну такого футбольного специалиста, нужно было предоставить ему некоторые гарантии. Нужен был ему некоторый собеседник, который бы ему сказал – «Я обещаю. Я вам организую. Я вас буду гарантом того, что эта вот страна, в которую вы едете и про которую вы сейчас ничего не знаете, она вас не обманет, вы в ней сможете получить все то, что вам сейчас обещают. И касательно компенсации за ваш труд, и в том, что касается условий этого самого труда. Будем вам доверие, будем вам карт-бланш, будет вам уважение, будет вам безопасность». Знаете, в футболе много разных психов. Мало ли, что и как. Причем психов самого разного рода. Так что да, большое спасибо Роману Абрамовичу. Вот тот случай, когда надо произнести вслух эти слова. Совершенно я этого не стесняюсь. Поехали по телефону разговаривать. 363 36 59. У меня тут уже полна коробочка телефонных звонков. Ну и отлично. 363 36 59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы», многоканальный телефон, с помощью которого вы оказываетесь прямо здесь, один на один с многомиллионной аудиторией российских радиослушателей. Выключите, пожалуйста, радио. Вот вы. Да, я именно к вам обращаюсь.

СЛУШАТЕЛЬ: Все, я выключил.

С.ПАРХОМЕНКО: Да. И скажите, пожалуйста, как вас зовут и откуда вы. Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Меня зовут Михаил, я из Москвы.

С.ПАРХОМЕНКО: Да, Михаил, что скажете? С чем звоните?

СЛУШАТЕЛЬ: Я звоню вот с чем. У меня давно возник такой вопрос. У нас в России нет обращения друг к другу, которое соответствовало польскому «пан» или «месье». Вот «господин» явно не приживается.

С.ПАРХОМЕНКО: Ну почему не приживается? Я вот, например, как-то пользуюсь, и ничего, как-то люди не обижаются.

СЛУШАТЕЛЬ: Нет. Я категорически с вами поспорю. «Господин» не приживается, потому что…

С.ПАРХОМЕНКО: Ну а в каких случаях не приживается? Когда вам нужно обратиться на улице к незнакомому человеку? Когда надо сказать «Эй, господин» - вот в этом смысле не приживается?

СЛУШАТЕЛЬ: Да.

С.ПАРХОМЕНКО: Согласен с вами. Но знаете, языки разные. Я все-таки заканчивал такую околофилологическую школу – факультет журналистики Московского университета. Там филологическое образование было поставлено сильно, и поэтому позволю вам сказать в отсутствие Марины Королевой следующее. В разных языках это устроено по-разному. Мне кажется, нам надо смириться с тем, что русский язык предпочитает какие-то такие обходные пути и обходные формы. Например, очень просто обратиться к незнакомому человеку на улице следующим образом: «Простите» или «Будьте любезны», и недостающее показать интонацией, жестом, бровями, выражением лица. Ну да, но так устроены языки. Нас же не смущает, что итальянцы много жестикулируют, а японцы сложно интонируют, а китайцы вообще поют – у них как-то оно устроено особым образом в языке. А у нас вот так. Ну что ж делать? Да, действительно – в таких сложных ситуациях, в ситуациях некоего замешательства оно не работает, а в остальных случаях – скажем, в официальном обороте, меня совершенно не смущает писать письма: «Многоуважаемый господин такой-то…» или «Уважаемые господа…» - во множественном числе – или «Дамы и господа…» или «Позвольте мне поблагодарить господина такого-то за то и се…» Ничего страшного. Абсолютно.

СЛУШАТЕЛЬ: Я могу вам возразить? Потому что я много на эту тему думал.

С.ПАРХОМЕНКО: Конечно.

СЛУШАТЕЛЬ: Смотрите – если обратиться на эту тему к истории, то у нас всегда получается в прошлом – «Ваше Превосходительство», «Эй, мужик», «Эй, казак» - то есть всегда подчеркивался статус человека, к которому ты обращаешься. То есть надо сначала понять, с кем ты имеешь дело, а потом в нему соответственно обратиться. Сейчас происходит следующее. У нас волей-неволей, но каким-то образом создается все-таки какое-то более или менее единое общество. Мне кажется, что надо придумать, а может, заимствовать у соседей-славян, но во всяком случае самообращение друг к другу уже должно быть.

С.ПАРХОМЕНКО: Вы знаете, я вам на это скажу вот что. Мне кажется, что не нужно стремиться к такому уж в этом смысле абсолютному единству и монолитности общества. Есть разные слои, есть разные круги, есть разные социальные группы, есть разные региональные особенности, национальные и так далее. Ну я хорошо себе представляю, что где-то в маленьком городке или деревне обращение «мамаша» или обращение «дедушка» к человеку, с которым бок о бок ты живешь на соседней улице, звучит совершенно нормально. А в городе как-то кривовато. Или в общественном транспорте. Или… Ну, знаете, как-то адаптируется язык постепенно. Но мне кажется, это тот случай, когда не нужно стремиться к абсолютному единообразию.

СЛУШАТЕЛЬ: Ну польское «пан» вполне же подходит.

С.ПАРХОМЕНКО: Ну разные традиции. Понимаете, они тушат свою капусту как-то с вином и уксусом, а мы без. Хотя и у тех и у других тушеная капуста. Они копченую колбасу туда кладут, а мы кусок сырой свинины. Ну должна же быть какая-то разница. Спасибо вам, Михаил. Спасибо за звонок. Несколько неожиданный, но любопытный. Спасибо, всего доброго. 363 36 59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы». И вот, ничто не мешает нам снять эту трубку. Да, я слушаю вас.

СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер. Евгений, Ярославль. Как вы думаете – я, может, не понимаю чего, но мне кажется, насчет совмещения скорби и праздника: может, прихожане в момент скорби больше занимаются благотворительностью?

С.ПАРХОМЕНКО: Что вы имеете в виду? Не понял ваш вопрос. Пожалуйста, расшифруйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Ну, насчет пожертвований. Может, здесь вся соль? И еще вопрос насчет…

С.ПАРХОМЕНКО: Да нет, я не думаю. Знаете, вы как-то глубоко копаете. Вы, по-моему, за этой глупостью, которую человек сморозил, пытаетесь обнаружить какие-то необыкновенные глубины. Да нет их там. Откуда им там взяться?

СЛУШАТЕЛЬ: Хорошо. А вот если фудстэмпы как-то привязать к заработку человека, что будет?

С.ПАРХОМЕНКО: Ну так они и привязаны к заработку человека.

СЛУШАТЕЛЬ: Чтобы как-то стимулировать. До определенного уровня больше будет кушать человек.

С.ПАРХОМЕНКО: Так, собственно, и предлагается. Да, действительно, можно вычленить таких вот малозащищенные слои – скажем, пенсионеры или люди, находящиеся на пособии, или люди, не работающие и получающие какое-то государственное вспомоществование, или инвалиды, живущие на пенсии по инвалидности, и так далее. Там очень легко это вычислить. Можно привязать это к определенной цифре – что вот если доход человека не выше такого-то, то тогда можно ему предложить вот такую дополнительную помощь.

СЛУШАТЕЛЬ: А потом он будет получать носки, трусы…

С.ПАРХОМЕНКО: Ну, вот понимаете – мы видим, что люди относятся к этому, и, по-моему, справедливо, скептически, потому что им кажется, что этим их навсегда замораживают в этом нищенском социальном статусе. Мне кажется, что правильнее было бы предложить этим людям… ну, скажем, если речь идет об инвалидах, за исключением совсем трагических ситуаций, когда человек совсем-совсем не способен никаким образом обслуживать себя или производить какие-то осмысленные действия, можно даже и инвалиду всегда предложить какую-то разумную деятельность. Сейчас как-то много работы, связанной с программированием, с набором текстов, с работой с клавиатурой, со всякими таблицами и так далее. Достаточное количество работы не очень квалифицированной – можно было бы предложить людям что-то с этим делать. Есть всякие сборочные работы, всякие тонкие производства, всякие кустарное производство… Ну, можно, в общем, что-то такое найти, можно что-то придумать, можно создать какую-то программу разумной деятельности для этих людей. И платить им за эту деятельность. Может, платить им больше, чем она того заслуживает. Мне кажется, что это было бы даже справедливее. Если люди делают какую-то работу, которая в общем ценится не очень высоко, давайте за нее переплачивать, давайте немножечко добавим, с неким коэффициентом. Казалось бы, не стоило бы за нее столько платить, но мы заплатим. В этом есть, во всяком случае, какое-то уважение к людям. В этом есть надежда на то, что они продвинутся дальше. Но это как-то эффективнее, точнее и честнее, чем вот такая вот раздача пособий, которая в значительной мере, конечно, тоже будет просто разворована. И мы с вами должны про это помнить. 363 36 59 – телефон прямого эфира «Эха Москвы». И вот, вы в этом самом прямом эфире. Алло.

СЛУШАТЕЛЬ: Алло. Добрый вечер. Меня зовут Павел, я журналист, Москва. Я бы хотел высказаться по такому поводу. Сейчас очень много говорят о том, что якобы с приходом известных деятелей к власти у нас наблюдается некое потепление, весна, оттепель, как говорится. Я бы хотел сказать, что я за прошедшие два месяца не заметил ни одного указания на то, что об этом можно говорить. Ни одного намека на это. И все это, по-моему, досужие домыслы. К примеру…

С.ПАРХОМЕНКО: Я как-то говорил здесь про это. Мне кажется, что это не досужие домыслы, а что это скорее настроение. Люди хотят в это верить, как выясняется. Вот мы с изумлением обнаруживаем, что много людей вокруг хотели бы в это верить. И выясняется, что сама эта вера – вот я по-прежнему так думаю – само это настроение создает некоторый дополнительный эффект. Люди чуть меньше боятся, люди чуть меньше шарахаются, начинают позволять себе. И оно работает.

СЛУШАТЕЛЬ: Можно один пример?

С.ПАРХОМЕНКО: Вперед.

СЛУШАТЕЛЬ: Сегодня газета «Коммерсант» написала замечательное известие о том, что вчера Басманный суд запретил следственному комитету расследовать следующее дело. Оно довольно известное, Юлия Латынина его касается частенько, и вот последний раз коснулась. Назначение московских нотариусов на должность. Запретили расследовать назначение домохозяйки, жены заместителя генпрокурора России.

С.ПАРХОМЕНКО: Да.

СЛУШАТЕЛЬ: Вот. Запретили расследовать следственному комитету это дело – законность назначения этой домохозяйки на довольно хлебную должность. Она работает, по-моему, рядом с Киевским вокзалом, как расследование проводилось. Запретили расследовать, потому что было указание генпрокурора. Но мне кажется, что подобные вещи в свете…

С.ПАРХОМЕНКО: Ну а чего вы хотели? Чтобы сразу как-то все стало белое и пушистое? Чтобы сразу все вычистилось? Знаете, для начала, мне кажется…

СЛУШАТЕЛЬ: А что вычистилось?

С.ПАРХОМЕНКО: Да ничего, мы с вами разговариваем про это. Вот вы взяли и позвонили на «Эхо Москвы». Это отчего? Может быть, оттого что вы немножечко меньше боитесь? Оттого что вам показалось, что сейчас вам обязаны. Прислушайтесь к своим собственным ощущениям…

СЛУШАТЕЛЬ: Да я и года назад не боялся вам позвонить.

С.ПАРХОМЕНКО: Да. Но вы год назад жили – я сейчас фантазирую, мне так кажется, может, я прав, а может и не прав, скажите вы – вы год тому назад, кажется мне, жили с ощущением, что так и должно быть. Что звонить нечего, потому что все равно помойка. Что все равно все бессмысленно. Что все равно так оно и останется, ничего не изменится. И вот все провалилось. Знаете, смешно – мы сначала с вами жили какое-то время с ощущением, что вот, как-то люди раскрепощаются в России, вот становится больше свободы, вот люди себя чувствуют более независимыми, вот люди как-то сбрасывают с себя влияние власти, и это останется навсегда. Так мы прожили несколько лет. Потом – бац! – все это как-то свалилось. Мы поверили в то, что теперь так навсегда останется – вот в таком кислом, тухлом состоянии. Прошло некоторое время. Сейчас вы как-то требуете каких-то перемен. Вы что-то возмущены, что что-то не так быстро меняется. А где оттепель обещанная? Вы как-то год назад вроде не просили оттепели, а, Павел?

СЛУШАТЕЛЬ: Мне кажется, за эту оттепель приняли, например, последнее решение Конституционного суда. Мы просто привыкли, когда черное называют белым, а белое черным…

С.ПАРХОМЕНКО: Очень хорошо, что приняли. Отлично, что приняли.

СЛУШАТЕЛЬ: Когда было отменено решение суда по делу Асламазян, то все начали думать – неужели это оттепель? А это всего лишь белое названо белым.

С.ПАРХОМЕНКО: Павел, я вот что хочу вам сказать. Провалился Павел. Извините, Павел, это какие-то шутки связи. Ей-богу, я не выключал. Но вот что я вам скажу. Мне кажется, что очень важно, что белое стало приниматься за белое. Вот само вот это ощущение – оно что-то означает. Оно означает, что людям это становится постепенно важно, что они начинают этого хотеть. Может быть, они и ошибаются на первом этапе. Ничего страшного. Знаете, есть такой эффект самосбывающегося прогноза – иногда важно начать во что-то верить. Следовательно – немножко меньше бояться. В который раз здесь про это говорю. И еще буду говорить. Не сомневайтесь. В программе «Суть событий» каждую пятницу с девяти до десяти. Меня зовут Сергей Пархоменко. Всего хорошего. Счастливых выходных. Пока.