Суть событий - 2021-06-04

С.Пархоменко

Да и выложить свой обычный пост в Фейсбуке, где я обычно спрашиваю о темах и возможных сюжетах для обсуждения в этой программе, прошу задавать мне вопросы, — ничего этого сделать не мог, потому что я забанен в Фейсбуке, обращаю внимание моих читателей, обычных подписчиков моего фейсбукчного аккаунта. Связь со мной в ближайшее время только через Телеграм-канал «Пархомбюро» или через Твиттер или даже через Инстаграм. Я с горя и Инстаграм завел — найдите меня тем.

Потому что с Фейсбуком стало иметь дело чрезвычайно сложно. Мне это очень обидно. У меня как раз случился такой юбилей: 180 тысяч подписчиков в Фейсбуке, чему я очень рад. Понятно, что там есть какое-то количество искусственных аккаунтов, есть какие-то мертвые, есть фальшивые аккаунты, всякие, но какое-то количество живых людей там есть. Ну, хорошо, предположим, половина, или предположим одна треть. Все равно это много, это большая аудитория, для меня она очень важна.

К сожалению, я на ближайший месяц, по всей видимости, если мне не удастся как-то отстоять свою невиновность, на этот пришлось расстаться с этой аудиторией по совершенно вздорному поводу, как это теперь делается. Впрочем, теперь это превратилось в технологию. Мы с вами хорошо представляем, как это бывает: кто-то, кто вами недоволен, если это достаточно в смысле социальных сетей достаточно влиятельная личность, если у человека есть какое-то количество поклонников, или, как в данном случае, он является частью какой-то фабрики троллей, то очень легко организовать поток жалоб, очень легко создать такой фальшивый для бана.

На том конце не живые люди, а алгоритмы, автоматическая машина, которая подсчитывает эти жалобы — и вот, человек отправляется в бан по совершенно пустому, бессмысленному, вздорному поводу, как здесь в моем случае. Значит, все эти троллячие фабрики заинтересованы в том, или во всяком случае, какие-то из них, чтобы я не мог разговаривать с этой своей аудиторией, не мог писать на те темы, на которые я обычно пишу там.

Мне это очень обидно, особенно сегодня, потому что мне очень не хватает этой возможности написать об Алексее Навальном. Написать ему в связи с его днем рождения, причем с таким полуюбилеем: ему исполнилось 45 лет. Молодой совсем человек, во всяком случае по моим теперь меркам. И мне очень хотелось бы, чтобы я мог обратиться к моим читателям или отчасти к самому Навальному — я думаю, что он каким-то способом такого рода вещи может, сможет читать. Понятно, что он сам изолирован от социальных сетей, но понятно, что есть адвокаты, которые ему предоставляют разные возможности прочесть то, что, действительно, важно. Я думаю, что есть другие, как я понимаю, хитрые способы.

Я хотел бы не просто поздравить Алексея Навального, а я хотел бы сказать о том, что это человек, который чрезвычайно важен для сегодняшней России, который оказался сегодня в совершенно уникальной позиции не потому, что кроме него никто не сидит — сидит огромное количество людей. Но это человек, к которому, несмотря кажущееся затишье, в действительно, приковано огромное количество глаз, и в его сторону повернуто огромное количество ушей. Это человек, который сумел ситуацию, в которой и, находясь в тюрьме, оказывается чрезвычайно влиятельной политической личностью в России.

Конечно, многое теперь зависит от его коллег, что-то зависит от журналистов, что-то зависит от людей, которые просто ему сочувствуют, от его сторонников, от активистов организации, несмотря на то, что все организации, связанные с Алексеем Навальным, объявлены экстремистскими, то есть государство заявило огромному количеству людей, которые участвовали в этой деятельности или хотя бы сочувствовали этой деятельности, что оно готово преследовать их в уголовном порядке, оно готов их наказывать за не совершенную вину, за намерения, за образ мыслей.

По существу, эта история с объявлением экстремистскими всех организаций Навального — это, пожалуй, первый случай, когда Российское государство нового времени после уже времен коммунистической диктатуры прямо заявляет, что оно будет уголовным образом наказывать за мировоззрение, за то, что люди считают, что такие-то действия, или такой-то образ мыслей, такая-то этика в отношении государства, такие-то претензии к власти являются правильными. Вот достаточно этого. Не нужно для этого ничего делать, не нужно совершать каких-то поступков, в каких-то событиях. Достаточно просто так думать, и достаточно поддерживать эти точки зрения, эти мнения, распространять эту информацию, достаточно говорить об этом вслух — и всё, вы становитесь экстремистом, вы становитесь уголовным преступником. Вам полагается уголовное наказание, которое по размеру больше, чем за многие наказания и против собственности и против личности. Можно посмотреть по Российскому уголовному кодексу и сравнить со статьями. И участие в деятельности экстремисткой организации относится к разряду тяжелых преступлений. И за ним следует, в том числе поражение в политических и гражданских правах.

Теперь люди не могут избираться, люди не могут занимать разного рода посты. В общем, государство относится чрезвычайно жестоким образом к такого рода образу мыслей, который в целом состоит в том, что человек НЗРЗБ власть оснований. Человек смотрит на деятельность Навального, одобряет эту деятельность, разделяет его позиции, разделяет его возмущение разного рода фактами злоупотреблений и коррупции и бесчеловечности, которые мы видим в Российском государстве сегодня. Этого достаточно

Вот это то, что создал Навальный к своим 45 годам. Он создал огромное сообщество людей, которые думают так, как он, и которые противостоят злу. А зло знает об этом и готово их наказывать за это противостояние. Я не знаю другого человека, которому бы это удалось в России в таком масштабе. И, действительно, это результат многих разных талантов. Оказывается, что Навальный прекрасно соображает, прекрасно выражает свои мысли, прекрасно пишет, умеет привлечь к себе внимание, умеет сохранить на себе это внимание, умеет подчинить своей воле других политиков. Это чрезвычайно важное для любого количества качества, и, его уж мы будем отрицать это, чего уж мы будем стесняться этого — Навальный поставил перед собой задачу, я думаю, что это произошло в районе 2010 года, то есть, то есть примерно 10-11 лет назад — задачу сделаться лидером всего оппозиционного сообщества в России. Он это задачу решил.

С.Пархоменко: Мошенники, управляемые из Кремля, используют личную информацию, чтобы организовать избирательное мошенничество

Это удивительная на самом деле вещь, потому что у нас было огромное количество претензий, разных сомнений и раной критикой в отношении того, что он делал. Вон он тут был неправ, здесь был неправ. И тут что-то не то сказал, а вот это не точно, а это неаккуратно, а это не вовремя, а здесь что-то промолчал, а здесь не отреагировал. А всё в целом получилось то, что получилось: Навальный сегодня лидер людей, которые хотели бы, чтобы Россия перестала бы быть авторитарным государством, склоняющимся к авторитаризму. Такие люди в России есть. Таких людей в России достаточно много.

И эти люди сегодня смотрят на Навального, как на своего лидера. Некоторые с удовольствие, с удовлетворением, некоторые с раздражением, некоторые с удивлением, некоторые с огорчением — по-всякому бывает. Есть всякое отношение. Но разумные люди соглашаются с этим, говорят: Да, лидер вот этот. И если в России суждено произойти каким-то серьезным переменам, то они будут во главе с этим лидером.

А с этим в конечном итоге, между прочим, согласен даже президент России, тот самый человек, который бесконечно объяснял нам, что все это не имеет значения, что он знать этого не желает, что он никогда про это не слыхал, что он совершенно не знаком ни с этими людьми, и с этими идеями, ни с этими проблемами. Сегодня поразительным образом он говорит вполне неожиданные вещи. Он говорит на форуме, я слушаю его выступление сегодня, и вдруг Путин отверзает уста и говорит: «Все равно, как бы ни было, кто бы ни говорил, что какой-то режим там что-то подавляет, знаете, все равно, в любом обществе изменения, они будут происходить в связи с объективными обстоятельствами, связанными с развитием этого общества».

Какие правильные слова. Я совершенно с ними согласен. Я думаю, что они произнесены очень вовремя. И я думаю, что то, что все это вывалилось изо рта у Владимира Путина, свидетельствует о том, что он думает об этом, что он постепенно начинает это понимать. Я не знаю, может быть, кто-то из его любимых старцев ему это сказал. Вокруг него есть какое-то количество людей, которые что-то такое ему шепчут в уши, и люди там в рясах, клобуках, во всяких прочих, я бы сказал, епитрахилях. Но, так или иначе, он сказал это. Я дословно вам повторил. Это была дословная цитата, я специально выписывал этот текст из трансляции оттуда, из Петербурга. Это ответ на вопрос, а что же, собственно, теперь будет. А что теперь будет в ситуации, когда, как мы видим государственная машина подавления, государственная машина репрессий бросилась грести подчистую?

Мы видели в последнее время задержания и абсолютно нелепые обвинения в адрес Дмитрия Гудкова, мы видим арест Андрея Пивоварова, главы неформального «Открытая Россия», несмотря на то, что эта организация заявила заранее о прекращении своей деятельности. Мы видим еще огромное количество, всяких задержаний, арестов, фокусов, допросов, судебных процессов, нелепых приговоров. И складывается такое ощущение, что российская власть решила как-то разобраться с проблемой оппозиции радикально по принципу: 7 бед — один ответ. Давайте сейчас как-то напряжемся, давайте сейчас попробуем приложить максимальные усилия, и решим эту проблему в принципе. Вот вычистим это все дочиста, чтобы ничего не оставалось, чтобы не было вообще.

Знаете, это противоречит не только здравому смыслу, это противоречит всему опыту существования человечества. Так не бывает. Не существует и никогда не существовало таких режимов, не существовало таких режимов самых страшных, самых тоталитарных, самых бесчеловечным, которые убивали людей дубинами и черенками для рыхления огородов, как это происходило в Камбодже; тех, в которых людей в массовом масштабе отправляли в газовые камеры в концлагерях, как это было в нацистских лагерях; людей, которых массово депортировали, арестовывали, прятали, сбрасывали из самолетов над океаном, как это было в Аргентине в годы тамошней хунты. Несмотря на это, никогда, никому не удавалось зачистить начисто, никому не удавалось извести под корень, потому что общество остается живым.

И вот эти слова Путина про то, что кто бы ни говорил, что какой-то режим чего-то подавляет, все равно в любом обществе изменения будут происходить, — это справедливые слова. И я не знаю, что Путин думает, когда он это произносит. Может быть, он шутит, может быть, ему кажется, что он издевается, может быть, ему кажется, что он хитро уходит от ответа на конкретный вопрос. А он это сказал, отвечая на вопрос о похищении Протасевича в Беларуси и перехвате этого самолета. Путин там наврал, как обычно, рассказывая о том, как самолет главы государства — он имел в виду Эво Моралеса — был посажен принудительно. Никто, говорил Путин, этого не вспоминает, как будто этого не было, но это было. Это неправда, этого не было. Никто принудительно не сажал этот самолет. Не было никакого перехвата, не было никаких истребителей, не было никаких угроз, ничего этого не было. И в данном случае президента Путина в очередной раз, по всей видимости, обманули его собственные подчиненные, но виноват в этом только он сам, потому что он рад обманываться, потому что он окружил себя такими подчиненными, которые обманывают его так, как ему хочется быть обманутым.

С.Пархоменко: Огромное количество вещей делаются, чтобы начальство похвалило. Это важнейший элемент тоталитарного режима

Поэтому бог знает, что думал Путин, когда говорил это. В конце концов, это неважно. Но его рот это произнес. Видимо, без этого обойтись невозможно, видимо, это понимают все даже такие люди, как Путин, даже такие люди, как диктаторы, которые устанавливают сегодня эти диктаторские режимы. Вопрос в том, что это оппозиционная деятельность, вопрос в том, что эти самые в любом обществе изменения, которые будут происходить в соответствии с объективными обстоятельствами, они принимают разные формы. НРЗБ другой образ.

Видимо, уже закончилась некоторая эпоха — некоторая эпоха легального противостояния в рамках навязанного закона, в рамках постоянно меняющихся правил, и правил, меняющихся не сами по себе, а потому что государство меняет, подчинив себе законодателя уничтожив разделения властей. Вот эпоха такого противостояния, НРЗБ этих правил, этих шахматной игры, при которой каждый ход фигуры меняют свои правила передвижения по доске и конь перестает на следующий раз ходить буквой «Г», а начинает ходить буквой «Е» или буквой «Д», а ладья начинает ходить по кругу через клеточку, — так вот эта эпоха заканчивается. И люди, которые бы хотели не дать России превратиться в тоталитарное государство, люди, которые хотели бы добиться того, чтобы в России регулярно менялась власть в соответствии с ясными демократическими правилами, люди будут действовать по-другому: они будут действовать, используя разного рода технические и коммуникационные возможности, разного рода возможности информационных сетей. Время работает на них, техника работает на них. Наука работает на них, на этих людей. И постепенно создаются новые возможности, о которых еще вчера мы с вами не знали.

Еще вчера нам казалось, что никакая политика невозможно без проникновения на метровый канал телевидения, вот на те самые каналы, которые переключаются — может быть, еще кто-то помнит, а кто не помнит, пусть спросил у своей бабушки — как были телевизоры с такой ручечкой, которую надо было поворачивать, переключая с канала на канал. Даже не с кнопками, а с ручками. И казалось, что в этой ручечке всё заключено, что вот если вас в телевизоре нет, то вас и не существуют. Если о вас не пишут газеты бумажные с черненькими буковками на беленькой бумажке, то значит, о вас никто и не знает. Сегодня же это совершенно не так. Сегодня коммуникации между людьми устроены по-другому. Влияние на людей устроено по-другому. И репутации людей развиваются совершенно по-другому. И Навальный это первым понял.

Люди, которые говорят: «Что это такое? Зачем он приехал? Ведь с практической точки зрения это было неправильно, с практической точки зрения это была ошибка. Неужели он не понимал, что…?» Он отлично понимал, что. Просто его практическая точка зрения теперь другая, он уже по другую сторону этой страницы. Он первый понял, что правила поменялись и для того, чтобы жить и работать политиком в новых правилах, нужно пройти через это, и, прежде всего, нужно продемонстрировать, что он сильнее этого стареющего режима, что он сильнее того давления, которое могут на него оказать и тех мучений, которые могут к нему применить. Ему нужно было это показать. И он сегодня это показывает. Это не моментное событие, это не короткий поступок, это не рывок на спринтерскую дистанцию. Это длинное действие, которое займет много лет, большую часть его жизни. Но значит, он готов посвятить эту часть жизни этому.

И в этом его сила, в этом его перспектива, и в этом его будущее. Он же занимался на протяжении несколько лет вещами, о которых, как он говорил, он никогда не думал, что это будет его профессией, он никогда не думал, что он будет работать с текстами, с видео, будет писать эти расследования и так далее. И он чувствовал себя всегда в этой ситуации достаточно странно. И это не приносило ему никакого удовольствия, но он через это прошел. Он несколько лет развивал это производство, эту индустрию. Он построил завод по производству политических антикоррупционных разоблачений, добился с этим заводом колоссального спроса на его продукцию.

Никто не получал такого внимания, никто не собирал такой аудитории, никто не добивался таких эффектов, когда такими расследованиями он мог полностью разрушить политические карьеры каких-то важных своих оппонентов. Он мог присвоить человеку наименование, с которым тот будет жить весь остаток своих дней. Он смог это сделать. Но вот, видимо, ему теперь предстоит пройти еще один период своей жизни, когда он будет заниматься не тем, что его нравится, находиться не там, где он хотел бы находиться, общаться не с теми людьми, с которыми ему бы хотелось общаться, но это необходимое условие продолжения его политической карьеры.

Я желаю ему успеха. Я желаю ему здоровья, потому что ему, прежде всего, это сегодня нужно. Ему нужно пережить своих палачей. Просто перемочь, перебыть тех людей, которые сегодня его держат и его мучают. Это чрезвычайно тяжело во всех смыслах, в том числе и в физическом смысле. Но, тем не менее, он это делает.

С.Пархоменко: Протасевич, несомненно, пленный, он даже не заложник, а пленный у Лукашенко

Как видите, поздравление Навальному превращается не только в поздравление конкретному человеку, а оно превращается в наше с вами размышление о том, как устроено российское общество, как устроено дальнейшее движение российской оппозиции и той общественной силы, которая и противостоит сегодня тоталитаризму.

Конечно, второй сюжет, о котором нужно говорить, это то, что мы видим — я начну в этой половине программы, потом будут новости, я после перерыва продолжу, но я все-таки начну сейчас, — вот на наших глазах разворачивается совершенно трагический сюжет с молодым человеком, который оказался в руках палачей, мучителей и садистов, который был захвачен там, в Беларуси силой. В отличие от того, что говорит президент Путин по поводу самолета Эво Моралеса, там, действительно, это была сила, это был обман, это было международное мошенничество — вот такое обращение с иностранным самолетам. И мы видим сегодня, как на это реагирует мировое сообщество. Сегодня пришли сведения о том, что Беларусь будет наказана тем, что, по существу, она оказывается изолированной от мировых авиационных перевозок и воздушное пространство Беларуси объявляется пространством беззакония, с которым никто не хочет иметь дело.

Так вот в результате этой беззаконной операции человек оказался в застенке и вы видели вчера, видели и раньше в более НРЗБ варианте, и, несомненно, увидим еще его признание. И здесь я хотел бы напомнить, как в цивилизованном мире, подчеркиваю, принято относиться — не сейчас, это произошло уже много лет, десятилетий назад, — как принято относиться к проблеме заложников, подвергающихся пыткам, проблеме пленных. Протасевич, несомненно, пленный, он даже не заложник, он пленный у Лукашенко. Он взят в бою, если считать политическим боем то, чем он занимался вместе со своими коммуникационными, информационными ресурсами, которые он создавал вместе с большой группой людей, которые обеспечивали информацией тех, кто противостоял Лукашенко на этом фронте. Вот на этой войне он оказался пленен.

И вот что я успею сказать до перерыва. Во всех серьезных армиях мира за исключением российской — про российскую армию я ничего такого не знаю, знаю про другие — знаю про американскую армию, знаю про французскую армию, знаю про израильскую армию — во всех этих армиях есть в уставах, в документах, в писаных правилах поведения военнослужащих есть прямая обязанность военнослужащего, оказавшегося в плену, сохранить свою жизнь любой ценой. В этих уставах сказано что единственная ответственность, которая остается у военнослужащего, у бойца, у солдата, оказавшегося в плену, — это остаться в живых. Это то единственное, за что он отвечает. Как это делается, как это обеспечивается и почему это становится возможным в этих армиях, давайте я скажу после перерыва, после новостей. Это интересная на самом деле история, поучительная, и нам стоит о ней знать. Продолжим через три минуты в программе «Суть событий».

НОВОСТИ

А.Проханов

Так вот, что я хотел дорассказать. Мне кажется, то, что мы видим сегодня в этих его допросах, в этих показаниях, является важнейшим испытанием не для него, а для тех, кто интерпретирует и тот, кто это показывает, обсуждает, толкует, формирует отношение этому, обсуждает это. На самом деле сегодня это вопрос для этих людей, как себя правильно вести, как к этому правильно относиться, и какова ответственность тех, кто смотрит это интервью так называемое, эти показания, перед аудиторией, перед теми, кто слышит эти комментарии и так далее.

Обратите внимание, это не ответственность самого Протасевича. Бессмысленно обсуждать, что он сказал, что он имел в виду при этом, сказал он достаточно или мало, сказал он столько, сколько надо или лишнее. Для нас вами, для людей, которые смотрят на это снаружи, не имеет значения. Мы не имеем права, профессионального права, если речь идет о журналистах, интеллектуального права, если речь идет об аналитиках, если речь идет просто о зрителях, — мы не имеем права относиться к этому, как и информации, которая подлежит к некому толкованию и интерпретированию. Это набор звуков, это набор криков, которые издает пытаемый человек.

С.Пархоменко: Путина в очередной раз обманули подчиненные, но виноват в этом только он сам, потому что он рад обманываться

И вот теперь я хотел бы вернуться к тому, о чем я говорил уже — к уставам большого количества разных крупных, мощных армий, уставам, созданных на протяжении многих десятилетий. Например, я хорошо знаю, как это устроено в французской армии. Там сказано: «Ответственность за последствия показаний военнопленного — это не прямая цитата, это мое изложение того, что там написано — несут те, кто остались на свободе: командование, военнослужащие той же части».

Дело в том, что человек, который попадет в плен, освобождается от ответственности за то, что он там говорит. Его единственная задача — остаться в живых. И его воинский долг будет считаться исполненным, если он вышел из плена живым в конечном итоге, сохранил себя как боевую единицу, как военнослужащего, как живого человека для своей страны. Говорить при этом он может абсолютно всё что угодно. И никто не в праве его упрекнуть за это. Потому что другие люди — командиры этого человека, сослуживцы этого человека, однополчане этого человека — несут ответственность за то, чтобы минимизировать ущерб от этого, что онам там, в плену под пытками скажет, спасая свою жизнь. «Нужно исходить из того, — как учит французский устав, — что он скажет всё, что он выдаст все номера, все пароли, все коды, все дислокации — всё. Но задача тех , кто остался на свободе — сделать так, чтобы это не нанесло никакого ущерба: вовремя сменить эти шифры и коды, вовремя сменить эти коды и позывные, вовремя передислоцировать то, что представляет важность, убрать из-под опасности все, чему грозит опасность, если об этом станет известно противнику. Этим должен заниматься и об этом должен думать не тот, кто в плену, а тот, кто остался на свободе. А тот, кто в плену, имеет право говорить что угодно для спасения своей жизни. В этом его долг».

Вот, на мой взгляд, это очень правильное и очень человечное отношение к этой проблеме — вот это разделение обязанностей. К человеку, который оказался в плену, нет претензий. Не существует ответственности, которая на нем лежит за то, что он говорит. Он может говорить абсолютно все, что угодно. Кто-то умеет подавать какие-то сигналы. Ну, вот есть знаменитый случай времен вьетнамской войны, когда высокопоставленный американский военнослужащий, адмирал по имени Джереми Дентон попал в плен. Но вот он сумел во время такого допроса, снятого на кинопленку и показанного очень широко вьетнамским командованием, он сумел глазами, азбукой Морзе передать слово torture («пытки»), и таким образом, показать, почему он говорит то, что он говорит. Но, в конце концов никто не обязан из мирных гражданских людей владеть азбукой Морзе и ни от кого не требуется такое хладнокровие и такое мужество. Он все-таки был адмирал, человек, который прошел через многое и который сумел сохранить самообладание в этой ситуации.

Вопрос совершенно не в этом. А вопрос в том, что люди, которые сегодня начинают всерьез интерпретировать то, что сказал этот пленный, оказавшийся в лапах у Лукашенко, — это люди, которые по существу вступают в сговор с Лукашенко. Это люди, которые готовы участвовать в той игре которую Лукашенко им навязывает. Это люди, которые принимают на себя свою роль в этом спектакле, который разыгрывает Лукашенко.

И меня, конечно, поражает не только тот негодяй и подонок, который сидел рядом в одном помещении с Протасевичем и подавал ему реплики, принимал участие в этом театрализованном допросе. Это конченный человек, с ним абсолютно все понятно. И с ним останется до смерти то, что он сделал в эти дни. Но меня поражают те мои коллеги, люди, которые считают себя профессионалами журналистики в разных странах — и Беларуси, и, скажем, в Польше и Прибалтике и там, где люди, казалось бы, сочувствуют Протасевичу и которые ловятся теперь на эту удочку и, конечно, прежде всего, в России, — люди, которые начинают обсуждать, что именно он сказал, как он сказал, почему он сказал, имел ли он право говорить. Он имел право на всё. Он может говорить абсолютно все что угодно. Его задача — сохранить свою жизнь, выйти оттуда живым и рассказать, что он видел там внутри. А ваша задача, дорогие друзья, коллеги Протасевича или люди, которые сочувствуют Протасевичу, или люди, которые работали каким-то образом с Протасевичем, — ваша задача сделать так, чтобы то, что он говорит не нанесло реального ущерба вашему делу. И вы не можете уходить от этой ответственности. Не можете сваливать ее на вашего товарища, оказавшегося в плену, не заложником, а в плену. Причем он оказался там не один. Вместе с ним в плену чрезвычайно близкий ему человек — вот эта Софья Сапега, и они оба оказываются там под давлением и так далее.

Я читаю на сайте «Эхо Москвы» сегодня текст одного бывшего журналиста, ныне человека, по-моему, абсолютно выжившего из ума живущего давно за границей, и оттуда поучающего всех вокруг, который пишет, что есть такое правило молчать, не вступать в какие-то разговоры, не принимать участия в дружеских беседах со следователем, не ловиться на то, что следователь выдает вас за вашего друга и союзника. О чем это вообще? Как можно рассуждать об этом, когда речь идет о пытках? Как можно рассуждать об этом, когда речь идет о плене? Это же не шутки, когда можно сказать «Согласно статье 51-й Конституции Российской Федерации…» или какая у них там, наверное, есть статья и в Белорусской конституции. Я не большой знаток этого, но наверняка что-нибудь такое должно быть. «Я отказываюсь от дачи показаний».

Это абсолютно безответственная позиция, это бесчеловечная, звериная позиция, когда на человека, поправшего в беду, вы путаетесь повесить ненужную ему дополнительную ответственность. Работайте сами, думайте о том, что вам нужно сделать для того, чтобы любые показания, которые он даст, не нанесли вам ущерба, не подставили других люди, не вовлекли в беду другие организации, другие планы, идеи, события. Работайте над этим, думайте, трудитесь, принимайте не себя риски, принимайте на себя ответственность для того чтобы спасти человека, который находится в плену.

С.Пархоменко: Российская власть решила разобраться с проблемой оппозиции радикально по принципу: 7 бед — один ответ

Для меня это чрезвычайно важная вещь. Почему я говорю об этом так подробно? Почему я говорю об этом так много? А потому что это не последний такой случай. Потому что таких людей, которые сидят перед камерами и участвуют в этих показательных процессах — это ведь абсолютно аналогия теперь уже с показательными процессами, какие шли и Советском Союзе в сталинское время, в начале 30-х годов, потом в середине 30-х годов, это точно один в один, это ровно те же методы, та же политическая технология, просто помноженная на новые технические возможности, на то, что это видео, а не кино, на то, что это можно монтировать, подвергать разного рода эффектам, что это можно ретушировать, убирать пятна на лице, замазывать кровь на руках — можно. Теперь видеотехнологии позволяют это делать. Во времена сталинские или во временя Второй мировой войны или сразу после Второй мировой войны это было делать сложнее, и эти люди сидели с побоями, с заплывшими глазами, с разорванными руками, ногтями и так далее. Сейчас не обязательно с помощью грима это замазывать, это с помощью монтажа сделать, с помощью видеоретуши можно сделать.

Так вот люди, которые сегодня включаются в эти игру, демонстрируют тиранам, демонстрируют садистам, тем, кто готов захватывать людей в заложники и в плен, — демонстрируют эффективность этих способов. Они показывают, что, смотрите, это работает. Люди верят, обсуждают, внедряются во всю эту информацию, что-то такое в ней ищут, какой-то смысл. Кого-то там обвиняют, упрекают. Отлично! Слушай, давай еще одного возьмем. Смотри, как хорошо получилось. Пусть будет еще!

Ответственность на тех, кто сегодня это обсуждает и в это играет, ответственность за следующих пленных, за следующие мучения, за следующие пытки, которых мы, может быть, никогда не узнаем, но они будут, если окажется, что нынешний опыт, нынешний эксперимент, поставленный на этом самом Протасевиче оказался успешным. Помните об этом мучайтесь этим те, кто в этом поучаствовал в последние дни, в последнее время. Мне кажется, что очень важно, чтобы люди понимали это.

Конечно, тема, мимо которой нельзя пройти на этой теме — это так называемый праймериз «Единой России»: соревнование в фальсификации и подлогах. На самом деле, это поразительно. Кто-то говорит, что это такие шуры балагановы: «Послушайте, я как-то машинально. У меня как-то нечаянно получилось». Всегда, когда выборы, у меня руки сами, автоматически получается, залезаю туда, в чужой карман и вытаскиваю чужой бумажник. Извините, я машинально, Остап Ибрагимович. Сам не знаю, как это получилось». Помните этого прекрасного персонажа и этот прекрасный момент из «Золотого теленка» Ильфа и Петрова?

На самом деле, все серьезней. На самом деле, к сожалению, мы видим, что система, никоторым символом которой является «Единая Россия» — это, несомненно, не сердцевина этой системы, не основание этой системы. Это некоторый внешний признак, некоторое украшение. В целом система, которая создала эти фальшивые выборы, она оказывается совершенно неспособна понять какую-то меру в этом деле.

Был период, когда для людей, которые эти выборы организовывали, существовал интерес к тому, чтобы на этих выборах все-таки посмотреть на реальность, использовать их хотя бы как некий социологический опрос, сделать из этого какие-то выборы, внести какие-то коррективы. Это время прошло. И сегодня борьба на этом выборном поле идет только за результат. Причем, было бы интересно понять, а что, собственно, они считают результатом?

Я думаю, что важнейшая вещь этого процесса — это не формирование какого-то очень важного для этой тоталитарной власти политического инструмента, парламента, в котором было бы большинство, такое, сякое, перевес такого-то размера, чтобы можно было принимать какие-то законы. Все понятно, что этот режим работает в любом случае. Он работает механически, он на то и механизм. Он не зависит от конкретных людей, которые там сидят, от их воли, от их мировоззрения, от их желания или нежелания в этом участвовать, от этих страданий или чего-то такого. Это техническая вещь, часть административной машины, кремлевской администрации.

Но что такое тогда результат? Результат — это мнение начальства. Вообще огромное количество вещей в России сегодня делаются для того чтобы начальство похвалило. Это, собственно, важнейший элемент тоталитарного режима, важнейший признак того, что целая страна, целое государство начинает действовать исключительно в этой логике — в логике административных взаимоотношений между этажами власти, где каждый, кто находится этажом ниже, хочет понравиться тому, кто находится этажом выше — вот и все. Это захватывает самые разные вещи.

С.Пархоменко: Навальный сегодня лидер людей, которые хотели бы, чтобы Россия перестала бы быть авторитарным государством

Если вернуться к началу нашей передаче и первой теме, о которой мы говорили, вот об этих репрессиях и чистках намертво, на сто процентов, которые пытается организовать российское государство сегодня, мы должны понимать, что в этом есть, как ни удивительно, может быть, это звучит, спортивный мотив. Это превратилось во внутреннюю профессиональную не Олимпиаду, а спартакиаду, как в советское время, когда чиновники сражаются в очень специфических видах своей удивительной физкультуры: кто сколько натаскает оппозиционеров, кто сколько наарестовывает, наобыскивает, надопрашивает, набовиняет, намучает, наиздевается. Это вот такие виды спорта, физультурные дисциплины, в которых они демонстрирует свое мастерство — перед кем? Перед публикой, перед зрителями? Да нет, перед начальством. Их интересует только это жюри, которое они сами себе назначили. Нужно вслужиться, нужно продемонстрировать рвение.

Вот это рвения выражается в репрессиях и это же рвение выражается в так называемом избирательном процессе, в этих праймериз «Единой России», где никого, в сущности, не интересует результат, никого не интересует, чтобы люди, которые в итоге оказались наверху этой иерархии, чтобы они были профессионально состоявшимися, чтобы у них были навыки, умения идеи, ясное представление о том, как устроена окружающая жизнь. Не важно абсолютно. Важно продемонстрировать начальнику, что я все правильно сделал. Мне велели, чтобы этот выиграл — он выиграл. Мне велели такого кандидата, спустили сверху — я обеспечил победу на праймериз этому кандидату.

Поэтому какое-то поразительное количество людей, взявшихся ниоткуда. Даже внутри этой логики, этих праймериз мы часто видим ситуацию, если приглядеться к отдельным участкам, отдельным округам, где это происходит, что там есть люди, которые, в общем, могли бы даже, может быть, воспользоваться какой-то популярностью на месте, потому что они давно тут сидят, давно тут живут, давно тут мелькают, появляются и так далее. На их месте вдруг появляются откуда-то люди, присланные совершенно из другого угла. Потому что администрация президента в каких-то кабинетах недалеко от Кириенко в этих коридорах в Кремле кто-то переставляет какие-то шашечки, передвигает какие-то фишечки, не обращая абсолютно никакого внимания ни на какую реальность, и твердо решив раз и навсегда, что мнение людей, которые придут или, может быть, даже не придут к этим избирательным урнам, это мнение совершенно никого не интересует.

Опять мы видим математические анализы всех этих голосований, из которых следует, что никто даже не считает этих голосов, их просто рисуют из головы. Вот давайте этому припишем столько-то, этому — столько. В результате получаются какие-то удивительные эффекты, когда разные люди получают строго одни и те же цифры в разных местах. Почитайте, что пишет Сергей Шпилькин и его коллеги. Это все очень легко найти, и информацию эту заткнуть не удается, сколько ни пытаются это сделать официальные информационные каналы. Посмотрите замечательные графики, расчеты, как это все устроено.

Попутно абсолютно раздавлена система электронного голосования. Тут важно понимать, что эти инструменты электронного голосования, которые используются для этих праймериз «Единой России», они созданы совершенно не теми людьми, которые делали, например, систему электронного голосования для Москвы, которая использовалась некоторое количество раз уже в локальных московских выборах.

Другой вопрос, как она работает. В любом случае это другая система. Это система, которая построена заново, которая абсолютно не защищена от внешнего вмешательства. И когда говорят о том, что, понимаете, важно, чтобы хакер не мог проникнуть извне, не мог взломать, не мог что-то исказить. А вообще, зачем нужен хакер, когда тот самый человек, который владеет этой системой, которые ею формально, легально ею управляет, является тем самым человеком, который вносит произвольные изменения в результат.

Это все равно что запустить на улицу бронированный автомобиль, сказав, что очень важно, чтобы когда машина останавливается на светофоре, никто в не влез снаружи и не повернул руль куда-нибудь не туда или не переключил скорость. Поэтому у нас здесь бронированные двери, большие замки на этих дверях, и еще стекла толстенные которые невозможно разбить. Никто не влезет в эту машину и не повернет в ней руль! А зачем в нее влезать и поворачивать руль, если вы договорились с самим шофером, который сидит там, внутри, и этот шофер едет, куда вам надо? Зачем вам эти атаки извне? Это просто отвлечение внимания, это просто попытка заболтать проблему.

Я думаю, что эти электронные системы будут достаточно широко использоваться во время, собственно, выборов. Это полностью уходит от контроля каких бы то ни было наблюдателей. Это невозможно никаким образом вовремя увидеть. Это можно только понять задним числом, когда вы увидите результат достаточно подробно с точностью до отдельного избирательного участка, — вы видите все это вранье, потому что математика великая наука и математика может определять произвольно вписанные цифры и которые получились в результате какого-то естественного процесса. Это очень важная часть математической науки сегодня. Она умеет анализировать естественные процессы и понимать степень их естественности.

И вот мы видим, что на этих выборах естественного остается все меньше и меньше. Так что в эту топку бросают и очень важные технологии, которые развивались в России последнее время. Нет никаких сомнений, что в России, как и во всем остальном мире, постепенно демократия приобретает какие-то современные электронные формы. И понятно, что мы движемся в этом направлении и понятно, что когда-то голосование бумагами, руками и ногами на участках будет постепенно уступать место электронному голосованию. Но только это требует добросовестности для всех сторон. Это требует желания и для тех, кто строит этот автомобиль и для тех, кто управляет этим автомобилем. А если все это состоит из сплошных жуликов, если они готовы поставить на службу этому систему регистрации персональных данных — вот все, что связано с Госуслугами и так далее, мы с вами отдали этим Госуслугам, потому что жить без этого невозможно — мы вписали туда наши паспорта, наши адреса, выложили туда наши имена, наши телефоны. Сегодня государственные мошенники, управляемые непосредственно из Кремля, используют эту информацию для того, чтобы организовать очередное избирательное мошенничество. Вот, что с этим происходит, и математики нам ясно это демонстрируют.

А смыслом этого всего является глубочайший политический цинизм тех, кто захватил сегодня власть в России, тех, кого абсолютно не интересует отношение к реальности того, что они делают. Их интересует результат. Вот такой простой прагматичный отчет, чтобы начальство было довольно. Но все равно, как один важный для этой авторитарной страны человек, — но все равно кто бы ни говорил, что какой-то режим что-то подавляет, знайте, все равно, в любом обществе изменения будут происходить в соответствии с объективными обстоятельствами, связанными с развитие этого общества» — закрыть кавычки, конец цитаты.

Я бы хотел на этом месте закончить программу «Суть событий» и начать ее, может быть, отсюда же через неделю будущую пятницу опять в удаленной студии не на «Эхе Москвы». Мы с вами встретимся в программе «Суть событий» со мной, Сергеем Пархоменко. Всего хорошего! До свидания!