Иностранцы в России - Сергей Журавлев - Именем Сталина - 2009-11-07

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Здравствуйте. Вы слушаете «Эхо Москвы», вы смотрите телеканала RTVi. Я – Нателла Болтянская, ведущая программы «Именем Сталина», цикл передач совместно с издательством «Российская Политическая Энциклопедия» при поддержке фонда имени первого президента России Бориса Николаевича Ельцина. Сегодня у нас в гостях Сергей Журавлев, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН. Здравствуйте.

С.ЖУРАВЛЕВ: Здравствуйте.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: И говорим мы с вами об иностранцах в России. Как я понимаю, новое образование, новая структура, новый тип государства, безусловно, вызывали и любопытство, и кроме того, испытывала, наверное, страна потребность в каких-то специалистах, были добровольцы, были, наверняка, и те самые, про кого Михаил Афанасьевич Булгаков писал «Приедут, нашпионят как последний сукин сын», - это я цитирую. Итак, люди приезжали в Советский Союз. Кто-то из них возвращался, а кто-то из них попадал в жернова той самой машины, жертвами которой становились и многие советские граждане. Давайте поговорим о судьбах.

С.ЖУРАВЛЕВ: Давайте поговорим о судьбах. Вы совершенно правы, когда говорите о том, что это были самые разные люди – это, действительно, так, потому что спектр тех, кто приезжал в Советскую Россию после революции был очень широк, на самом деле. Давайте мы просто пройдемся по основным категориям для того, чтобы нашим радиослушателям было понятно, о чем мы будем говорить в дальнейшем. Ну, во-первых, это были, конечно, люди, которые мечтали о новом, мечтали о светлом будущем. Они были идеалистами, многие из них участвовали в революционном движении. Многие из них уехали из царской России, поскольку после революции 1905-1907 годов были гонения. И вот так они оказались в разных странах, а затем, когда произошла октябрьская революция в 1917 году, и особенно после окончания гражданской войны, когда уже было ясно, что эта страна будет существовать, что она будет развиваться, что какие-то программы экономические начали реализовываться, как план ГОЭЛРО, например, то, действительно, очень много людей возвращались. Это была реэмиграция тех, кто эмигрировал до революции. Нужно сказать, что до революции наша страна была одним из главных доноров эмиграционных других стран.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Почему?

С.ЖУРАВЛЕВ: Ну, сейчас, конечно, не принято об этом говорить, но, все-таки, царская Россия была тюрьмой народов. И антисемитизм существовал, и гонения на революционеров, как мы говорили, вообще на тех, кто выступал против режима, критиковал режим, существовали, на самом деле. И экономическая ситуация в стране была значительно хуже, чем в других странах. Поэтому, например, по официальным американским данным, с 1820 по 1920 год, то есть за это столетие, из царской России только в Америку эмигрировало 3 миллиона 300 тысяч человек.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ничего себе.

С.ЖУРАВЛЕВ: Можете представить себе размеры эмиграции из царской России в одну только Америку? А, вещь, еще была Европа, еще была Австралия и другие страны мира. Так вот, интерес к этой теме почему он у меня возник и почему я написал, хочу вам продемонстрировать книжку.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Покажите, пожалуйста, нашим зрителям книжку.

С.ЖУРАВЛЕВ: Вот эта книга, которая вышла в 2000 году в издательстве РОССПЭН – «Маленькие люди и большая история». Интерес у меня возник потому к этой теме, что 20-е – 30-е годы – это был, пожалуй, единственный период в советской истории, когда не из России ехали люди в другие страны в поисках интересной и материально более обеспеченной жизни.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А философский пароход уже ушел, и начали ехать обратно.

С.ЖУРАВЛЕВ: Конечно. А когда иностранцы вдруг поехали в Советскую Россию. Естественно, я заинтересовался: а что же их привлекало так в Советской России?

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Давайте сразу разделим реэмигрантов и иностранцев, у которых это вызывало, там, я не знаю, на которых Советская Россия была аттрактантом либо идеологическим, либо финансовым. Ведь, насколько я понимаю, спецы-то тоже ехали?

С.ЖУРАВЛЕВ: Были идеалисты и были романтики. Вот, вы не поверите, но среди американцев, которые приезжали, особенно в 20-е годы в Советскую Россию, было много молодых людей, которые начитались произведений Джека Лондона, и которым жизнь американская была уже скучна. Они хотели преодолевать трудности, они хотели жить в палатках, они хотели что-то делать своими руками. Вот, Америка 20-х – 30-х годов – это была уже такая страна, где пионеру так называемому, американскому, человеку, который хотел что-то своими руками делать и что-то открывать, преодолевать, было уже сложно. Так они ехали в Советскую Россию.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Много их было?

С.ЖУРАВЛЕВ: Ну, их было не так много. Это были сотни, но каждый из них был, конечно, личностью. Но кроме того было очень много людей со странностями, которые просто не могли вписаться в свою систему, в жизнь в своей стране, и они... Или они не были поняты по каким-то причинам в своем обществе. Они считали, что именно Советская Россия как страна радикальная, как страна экспериментов – она экспериментирует во всем. И были люди, которые, например, хотели внести свое слово в искусстве – они не были поняты у себя. Например, был распространен язык Эсперанто, который с большим трудом приживался в других странах, но считалось, что это язык, который объединит всех, и родиной этого языка, возможно, будет именно первое международное государство всех рабочих и крестьян.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Интернациональное государство, да?

С.ЖУРАВЛЕВ: Интернациональное государство Советская Россия. Были люди, которые изобретали совершенно иную нотную грамоту. И их тоже не понимали. И тогда они ехали в Советскую Россию в поисках того, что их здесь...

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Истинной свободы творчества. Какой бред, а?

С.ЖУРАВЛЕВ: Свободы творчества. А женщины ехали? Тоже в поисках реальной эмансипации. Потому что в Америке, как вы знаете, ведь, не было даже избирательного права для женщин в это время. А негры, или как сейчас принято политкорректно говорить, афроамериканцы – они ехали, потому что, ну, существовали суды Линча в 20-е годы. Да, была дискриминация по расовому признаку. А в Советской России не было этой дискриминации, в Советской России и негров-то никто не знал. Поэтому когда они приезжали сюда, то люди думали, что они откуда-то из Средней Азии, из наших республик.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Александровский фильм, да, так?

С.ЖУРАВЛЕВ: Да. Поэтому, действительно, самое поразительное, что в 20-е годы и, пожалуй, до середины 30-х годов никакого расизма, как сейчас у нас, например, в России существует, в Советской России не было. Были ученые, которые ехали к нам, потому что у себя на родине они не могли получить финансирование своих опытов, экспериментов. А здесь все знали, что государство будет поддерживать. Поэтому были и такие. А были даже религиозные деятели, которые считали, что социализм – это одна из разновидностей религии. И они пытались сделать так, чтобы объяснить советскому руководству, что надо постепенно укреплять вот эти религиозные основы социалистического мировоззрения. И они тоже ехали со своей мессианской идеей превратить социалистическую страну в страну истинно верующих.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Все? Можно задавать вопросы уже?

С.ЖУРАВЛЕВ: Да, конечно.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Значит, вопрос первый. Вот вы сказали, что все это продолжалось где-то до середины 30-х годов. Если сопоставить все это сокращение потока мигрантов с советской историей, то с середины 30-х годов уже гайки пошли крутиться всерьез, так, без признака вегетарианства. Но мир-то об этом не знал. Почему сократился поток? Или все уже приехали, кто хотел?

С.ЖУРАВЛЕВ: Ну, давайте мы поговорим, все-таки, о главных волнах миграционных. Ну, мы сказали сейчас о том, что первая большая волна была именно реэмигрантов в начале 20-х годов. Это были, в основном, выходцы, как мы сказали, из царской России. Вторая волна – экономических эмигрантов. Это был конец 20-х годов и начало 30-х годов, когда начинаются планы индустриализации страны, когда XVI съезд партии в 1930-м году принимает решение пригласить 40 тысяч квалифицированных инженеров и специалистов из-за рубежа на стройки социализма, и это было сделано. Но, вот, приход Гитлера, например, к власти в 1933-м году привел к тому, что очень большое количество немецких левых – коммунистов, анархистов, даже социал-демократов – вынуждены были спасаться от тюрем гитлеровских. При этом часть поехала в Западную Германию, а часть сразу в Советский Союз, либо через какие-то приграничные страны они оказались в Советском Союзе. То есть, вот, были определенные волны миграционные.

И гайки, конечно, начали закручиваться примерно в 1935-м году. То есть парадокс ситуации заключался в том, что вначале мигранты были очень даже востребованными, они были очень даже нужны. Потому что нужны были их знания, нужен был их опыт, особенно речь идет об экономических эмигрантах. И нужно сказать, что советское правительство подходило к этому вопросу очень прагматично.

Когда, например, по данным Омторга в 1933 году, в одном только 1933 году в условиях массовой безработицы на Западе – ну, вы знаете, это был период экономического спада, великой депрессии. 100 тысяч американцев подали заявление в 1933 году с просьбой дать им работу в Советском Союзе.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: То есть мы с них денег попросили?

С.ЖУРАВЛЕВ: На 4 тысячи открытых вакансий, представляете? То есть конкурс приехать в Советский Союз в начале 30-х годов был примерно 25 человек на место.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Фантастика!

С.ЖУРАВЛЕВ: Это как у нас в хороший вуз поступать. И вот, естественно, кого выбирать из такого количества? Советское правительство подходило очень прагматично. Кто лучше всех приспособиться к советским условиям при равной квалификации, естественно? Это, в основном, те, кто, видимо, выходец, все-таки, из царской России – кто знает более-менее язык, кто родился в семьях эмигрантов. Либо это были выходцы, по крайней мере, из славянских стран Восточной Европы, языки которых близки русскому, и культура, и ментальность тоже близка к русскому, к советскому. То есть те, кто лучше адаптируется к советским условиям, я повторяю, при равной квалификации. И, естественно, так получилось, что из тех экономических эмигрантов, из десятков тысяч экономических эмигрантов, которые участвовали в индустриализации, очень много было людей, которые являлись, на самом деле, выходцами, либо родились, либо сами являлись выходцами из царской России. То есть мы опять возвращаемся к вопросу о том, что и среди политических эмигрантов, и по соображениям прагматическим среди экономических эмигрантов было немало выходцев из царской России. И тут возникает вопрос...

Н.БОЛТЯНСКАЯ: С какого момента они стали классово чужды? (смеется)

С.ЖУРАВЛЕВ: Нет. Вопрос возникает в том, что многие из них с точки зрения советского законодательства были признаны советскими гражданами. А с точки зрения иностранного законодательства они являлись иностранными гражданами. И вот эта тема, о которой я довольно много писал и которая малоизвестна до сих пор, она как раз и стала причиной того, почему мы не знаем о многих людях, иностранцах, которые были репрессированы, которые вообще исчезли, растворились в ГУЛАГе. Но они оказались, как бы, гражданами 2-х национальностей. Таких было очень много среди американцев, например.

Даже человек, который родился в США, по американскому закону это 100-процентный американский гражданин, родившийся в США. По советским законам как только они, эти люди пересекали границу Советского Союза, если этот человек родился в семье выходцев из царской России, то он автоматически признавался советским гражданином.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Опасная штука.

С.ЖУРАВЛЕВ: И его заставляли сменить гражданство, подать заявление и так далее. Многие из них отказывались. В результате многие жили в СССР вообще без документов без всяких. В общем, ситуация была в 20-е и в 30-е годы крайне сложной в этом отношении, и это обстоятельство, повторяю, стало одной из причин того, что десятки тысяч людей просто сгинули в ГУЛАГе. Потому что советские власти даже на запросы родственников, проживавших за рубежом, например, в Америке – советские власти отвечали, что это советский гражданин и никакого права запрашивать информацию об этом гражданине у иностранцев нет. Они так отвечали и дипломатам иностранным, и рядовым гражданам, родным и близким людей, которые исчезли в Советской России. Такова ситуация.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Вы знаете что? Я хотела попросить, вот я насколько понимаю, вы занимались исследованиями конкретных судеб. Вот у меня такое впечатление, что общий разговор гораздо менее, что называется, доходчив, нежели примеры конкретных судеб.

С.ЖУРАВЛЕВ: Да. Конечно. Давайте попробуем дать нашим радиослушателям несколько таких примеров и показать, как в судьбах людей или, может, даже коллективов отразилась непростая жизнь тех лет. Ну, начнем, наверное, с коллективов. Вот, малоизвестно, что в 20-е годы, в начале 20-х годов советское правительство было очень заинтересовано в том, чтобы в Советскую Россию приезжали квалифицированные специалисты, в частности, в области сельского хозяйства. И при этом одним из условий было то, что они должны привести технику американскую, передовую американскую технику. И таким образом, возникло несколько сельскохозяйственных коммун, которые работали, как бы, на коммунистических принципах. Они работали на передовой американской технике, и вот одна из таких коммун приехала в Советскую Россию из Америки – там были и американцы, и там были выходцы из царской России, о которых мы уже говорили, несколько сот человек. Они поселились в целинной степи, в Сальской степи на Северном Кавказе.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Какой год, еще раз?

С.ЖУРАВЛЕВ: Это начало 20-х годов. Они поселились в Сальской степи, 1922-й год – год основания этой коммуны. Она стала называться Коммуна «Сеятель» И вот эти люди распахивали целинные земли. Земли им дали сколько хочешь, потому что целина, Сальские степи, никто там землю не обрабатывал и они стали обрабатывать землю, используя передовую технику, передовые технологии. Им пересылали семена друзья из США. И в результате они достигли очень хороших результатов в обработке земли.

Это, действительно, было передовое хозяйство. Ну, по крайней мере, судя по официальным документам, производительность труда и сбор зерновых был выше и чем в колхозах, и чем, естественно, в индивидуальных хозяйствах.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А они, кстати, кто были вообще? Колхоз? У нас же...

С.ЖУРАВЛЕВ: Это была коммуна, одна из форм, которые были приняты в 20-е годы. Были коллективные хозяйства, были коммуны, сохранились индивидуальные хозяйства. Но парадокс заключался в том, что вот эта коммуна – она была бельмом на глазу у местного руководства. Потому что такие хорошие результаты – они очень сильно противоречили тому, что показывали, например, те же самые колхозы, которые тоже трудились рядом на той же самой земле. И тоже могли, в принципе, использовать передовые методы. Американцы говорили «Давайте мы вам поможем, соседним хозяйствам». Но, вот, как-то так получалось, что не складывалось в колхозах, и слишком хорошо складывалось у этих коммунаров американских. Дело закончилось тем, что в середине 30-х годов многие коммунары уехали, понимая к чему все дело идет. В 1936-1937 году верхушка, руководство этой коммуны было репрессировано, и в 1939 году на уровне ЦК партии принимается решение о роспуске коммуны Сеятель. Это при том, что они, действительно, показывали блестящие результаты, сравнимые, между прочим, как видно из наших источников, с производительностью труда в Америке в аналогичных хозяйствах.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Скажите, пожалуйста, что-то известно про дальнейшие судьбы тех, кто был репрессирован? Все погибли или кто-то выжил?

С.ЖУРАВЛЕВ: Из коммунаров, в основном, все погибли – их репрессировали и погибли в ГУЛАГе. Интересно то, я бы сказал, символично то, что когда решением ЦК партии в 1939 году эта коммуна была распущена, то на ее месте, ну, естественно, сохранились орудия труда, там был даже комбайн передовой, очень по тем временам, закупленный в Америке.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну, инфраструктура была же тоже готовой.

С.ЖУРАВЛЕВ: Да. И на этом месте был создан колхоз имени Сталина. Вот это очень символично, название само – можете представить себе. Но как вы, наверное, догадываетесь, коммунары привлекали местное население, русское население. Смешанные браки, дети, которые рождались. В общем, к 1939 году, конечно, были основания для того, чтобы преобразовать эту коммуну, потому что к этому же времени большинство работающих – это были русские, то есть местное население. Ну вот, вот такая, в общем-то, судьба. С 1922 по 1939 год эта коммуна существовала. Вроде бы, все было прекрасно, вроде бы, показывала образцы, действительно, коммунистического отношения к труду. Что же вам надо? Вот вам реальный коммунистический труд, когда все делится поровну. Ведь они работали как? Вносили свой вклад, а результаты труда делили поровну в соответствии с количеством едоков, в соответствии с количеством детей и так далее. Это была процветающая коммуна. Не нужно это было Сталину в это время, понимаете?

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Грустно.

С.ЖУРАВЛЕВ: Единая должна была быть форма либо совхозы, либо колхозы. Но какие-то там коммуны, да еще которые работают лучше и совхозов, и колхозов уже были не нужны.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Не пьют, не воруют.

С.ЖУРАВЛЕВ: Не нужны никому, да. Вот такая история. Давайте о судьбах поговорим, о конкретных. Вот американский ученый Альберт Мельвилль-Троер, который сгинул в ГУЛАГе в 1938 году и судьба которого до сих пор неизвестна. Представьте себе, человек, американец, коренной, причем, американец, который не имеет никаких корней в царской России, в 1934 году приезжает в Советский Союз и начинает работать в Абхазии в Институте субтропических культур. Дело в том, что он был довольно известным специалистом в области цитрусовых. И как раз в это время идея была такова, что можно много довольно сортов цитрусовых культур адаптировать к условиям климата Северного Кавказа. Но для того, чтобы сделать это, для того, чтобы подобрать необходимые сорта и так далее, нужны были специалисты. Его пригласили, ему сказали: «Мы тебе дадим карт-бланш в материальном плане. Ты получишь лабораторию, помощников – только работай». И он пленился этим предложением, и в 1934 году приехал человек, которому уже за 60. Можете себе представить? Вместе с женой приехал, тоже с американкой. И вот он в Сухуми поселился, работал несколько лет, был в полном восторге, между прочим, от тех условий, которые ему были предоставлены. Вот эта жажда творчества ученого – она, конечно, совершенно потрясающий феномен. 1936-й год наступил.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Сергей, вот, секундочку. Про 1936-й год давайте вы расскажете после небольшой паузы. Я напомню, что наш собеседник – доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН Сергей Журавлев, говорим мы о судьбах иностранцев в России в рамках передачи «Именем Сталина». Продолжим через пару минут.

НОВОСТИ

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Итак, мы продолжаем разговор с Сергеем Журавлевым. Прервались мы в рассказе о судьбе американского специалиста, как это называется? Ну, биолог, видимо?

С.ЖУРАВЛЕВ: Он агрикультурист, так скажем.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Итак, он приезжает в 1934 году, в полном восторге получает здесь карт-бланш, и все это продолжается вплоть до?..

С.ЖУРАВЛЕВ: До 1936 года, когда его вызывают к местным властям и говорят, что из Москвы пришло распоряжение, все иностранцы должны решить для себя: либо они принимают советское гражданство, либо они уезжают из Советского Союза. Вот такое, действительно, было распоряжение не только в отношении Альберта Мельвилля-Троера. И, естественно, ученый как любой настоящий ученый не может прекратить эксперименты в процессе работы.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну вот: «Что вам нужно для того, чтобы я продолжал работы?»

С.ЖУРАВЛЕВ: Да. Он сказал: «Пожалуйста, я приму советское гражданство». И ради науки, ради достижения результатов, о которых он мечтал всю жизнь, - он был уже близок к тому, о чем мечтал, как он считал, он согласился принять советское гражданство. Жена его категорически отказалась, которая приехала с ним в Советскую Россию, а он согласился. В результате спустя некоторое время он был арестован уже как советский гражданин, естественно.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А зачем? Вы можете объяснить, зачем?

С.ЖУРАВЛЕВ: Трудно объяснить. В это время я могу только предполагать, что произошло. В это время так получалось, что когда кто-нибудь из иностранцев или связанных с иностранцами советских граждан попадал в поле зрения НКВД, оказывался в застенках НКВД, то затем к нему применялись физические методы или психологические методы воздействия, и он начинал оговаривать всех, с кем он общался. И вполне возможно, что такой человек, не выдержав пыток, мог оговорить Троера, что, якобы, это шпион американский и так далее. Но в любом случае следственное дело Троера до сих пор не найдено, никаких следов его не найдено до сих пор. Ну, вы можете представить, что жена... Да! Важно сказать, что в 1937 году, когда это произошло, Троеру уже был 71 год, То есть это был человек достаточно пожилой для того, чтобы вести какую-то шпионскую работу, явно это уже слишком. Жена обращалась его, естественно, во все местные инстанции, американское посольство.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А она уехала?

С.ЖУРАВЛЕВ: Да, ее заставили уехать из страны. Она уехала из страны. Естественно, это затруднило поиск ее мужа. Затем американцы по официальным каналам пытались выяснить судьбу Троера, но ничего сделать не удалось по одной простой причине – что он стал советским гражданином, и никакой информации мы не обязаны были выдавать.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Сергей, скажите пожалуйста, насколько мне известно, существуют люди, которые, пройдя ГУЛАГ, все-таки выживали и которые потом... Случалось вам с кем-то из них общаться, с кем-то из них разговаривать? Что-то знаете про тех, кто выжил?

С.ЖУРАВЛЕВ: Ну, мне, поскольку я занимался иностранцами, то мне удавалось, все-таки, в большей степени переписываться с теми, кто выжил. Ну, могу, например, рассказать вам об одном таком человеке необычном – это тоже американец, который, к сожалению, лет 6-7 назад умер уже. Но когда я начинал заниматься этой темой и напал на его след, скажем так, то для меня общение с ним путем переписки было, конечно, открытием – он жил в это время в Америке.

Это американец по имени Томас Сговио итальянского происхождения. Молодой человек, который приехал в Советскую Россию в середине 30-х годов вместе с родителями, которые были американскими коммунистами. И он сам, в общем, тоже участвовал в деятельности американского комсомола, участвовал в демонстрациях, даже был арестован однажды. И поэтому когда он приехал в Советскую Россию, он считал, что едет в страну свободы. И первое время, действительно, это было так. Он наслаждался жизнью, он был молод, он ходил на танцы в клуб иностранных рабочих, который был здесь в Москве. У нас было несколько клубов. Они были и пропагандистскими – там были лекции, и развлекательными. Вот там собиралось иностранное общество регулярно. Был клуб иностранных рабочих и был клуб иностранных специалистов. А еще был клуб политэмигрантов. И Сговио ходил и туда, и туда, и туда на вечеринки, встречался с девушками. Это было единственное место, где он мог регулярно говорить по-английски, потому что он не хотел терять связь с Родиной, узнать новости от тех, кто приезжает из Америки.

Но дело кончилось тоже не очень здорово, как вы можете предположить. В 1937 году и его отца, американского коммуниста, и его арестовали. Сговио провел несколько десятков лет в ГУЛАГе, в том числе был на Колыме в ужасных условиях. Он написал книгу, когда он вернулся и уехал в Америку – он выжил в ГУЛАГе, написал книгу под названием «Дорогая Америка».

И в этой книге он много внимания уделил бытовым подробностям жизни в ГУЛАГе. Он там, в частности, описывает, что выжил он, будучи уже доходягой, только потому, что он был талантливым художником. И он рисовал портреты местных криминальных авторитетов, потому что в лагере были и уголовники, и политические так называемые. И они его определили быстро на кухню, и только благодаря этому он и выжил.

Но он также рассказывает и о других иностранцах, с которыми он встречался, в пересыльной тюрьме, на этапе и в лагере. И вот среди тех американцев, о которых он упоминает, о которых он слышал на Колыме, был единственный, ну, стопроцентный, скажем так, американец, который был репрессирован и который не принимал никогда советского гражданства – это афроамериканец Ловетт Форт-Уайтмен.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А кто это?

С.ЖУРАВЛЕВ: Этот человек был одним из лидеров негритянского коммунистического движения в США. Он был делегатом двух конгрессов Коминтерна, на которые приезжал в Москву, на которые приезжал нелегально под чужими именами. Естественно, Коминтерн давал ему фальшивые документы для этого. Этот человек – он был талантливым журналистом, он был очень хорошим боксером, он был вообще всесторонне развитым человеком, который знал 4 иностранных языка и мечтал всю жизнь учиться. И вот, казалось, в 1928 году, когда он приехал на очередной конгресс Коминтерна, эта мечта могла осуществиться.

Он обратился с просьбой учиться в московском университете, ему дали возможность учиться на факультете биологии. И он закончил московский университет. В начале 30-х годов он работал учителем химии, биологии и физики в единственной в то время в Москве англо-американской школе. Ну, вы понимаете, что поскольку приезжали иностранцы, то, естественно, где-то должны были учиться дети иностранцев. Многие из них хотели учиться не только в русских школах – была немецкая школа в Москве, была англо-американская. Так вот, Форт-Уайтмен работал одним из учителей в этой самой англо-американской школе, и был, действительно, неплохим учителем. Он женился на русской.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А как ему удалось не принять гражданство, если вот то, что вы рассказываете, происходило, видимо, повсеместно.

С.ЖУРАВЛЕВ: Да. Ну, это было все то, что касается гражданства, то об этом мы говорим, применительно уже к 1936 году. Но пока еще был не 1936-й год, а начало 30-х годов. И в 1933 году Уайтмен полностью уже разочарованный в советской действительности и особенно в экономических тяготах, действительно, с питанием были проблемы – ну, вспомните, 1932-1933 год.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Не могу, извините.

С.ЖУРАВЛЕВ: Ну, по книжкам мы знаем об этом. Он написал заявление в Коминтерн с просьбой разрешить ему вернуться в Америку. Но, ведь, Уайтмен был символом черной Америки, которая эмигрировала и предпочла Советскую Россию, и отпустить его обратно в Америку, да еще неизвестно, что он там будет говорить о советской действительности – а вдруг он будет говорить плохо – так вот, было принято решение ни в коем случае не отпускать Уайтмена.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А кем было принято решение?

С.ЖУРАВЛЕВ: Ну, это англо-американская секция Коминтерна и руководство Коминтерна – они, конечно, решали эти вопросы. Так что, он не смог уехать обратно, он продолжал преподавать. Затем он продолжал писать книги – он писал книги. Он ездил по Советскому Союзу с пропагандистскими лекциями о жизни в Америке и вынужден был, естественно, говорить так, как необходимо было говорить. Ну, в общем, частично это была правда, потому что дискриминация по расовому признаку, действительно, существовала.

Дело кончилось тем, что в середине 30-х годов он был объявлен троцкистом. Он критически очень оценивал, действительно, деятельность американской компартии, он считал, что многие возможности не были реализованы. Он выступил против тогдашнего коминтерновского гуру, человека, очень популярного среди американских негров. В общем, сначала он был выслан из Москвы в Казахстан, Форт-Уайтмен я имею в виду, затем он получил уже в Казахстане 2-й срок и оказался на Колыме. На Колыме он прожил примерно год и погиб в ГУЛАГе. Вот такова была трагическая история единственного афроамериканца, который отказался принять советское гражданство и оказался в ГУЛАГе.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А вот, скажите пожалуйста, американец итальянского происхождения.

С.ЖУРАВЛЕВ: Томас Сговио.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Сговио. Ведь, насколько я понимаю, когда люди встречались с себе подобными уже внутри этого ада, ну, я не знаю, какие-то были надежды? Ведь, люди на что-то рассчитывали или к тому моменту, когда они уже оказывались в пересылочных тюрьмах, они понимали, что все, они уже попали в этот поток и ничто... И были ли примеры, когда удавалось кого-то вытащить?

С.ЖУРАВЛЕВ: Эти примеры были единичными. Они относились, конечно, не к периоду массовых репрессий. Ну, вообще нужно сказать, что ГУЛАГ – он был разный в разные годы. Некоторые иностранцы попадали в ГУЛАГ, совершив какие-то и криминальные действия. Ну, например, обычный шофер мог задавить человека, попасть в аварию и оказаться в ГУЛАГе как криминал. И тогда, естественно, посольство вмешивалось, его можно было вызволить. Люди надеялись всегда. Люди писали по мере возможности. Нужно сказать, что до начала массовых репрессий, то есть где-то 1934-й, 1935-й, 1936-й год еще была разрешена переписка, можно было писать довольно регулярно. Ну, некоторые и после этого умудрялись писать. Многое зависело от руководства лагеря. Мне встречались в американских архивах... Представляете? Письмо попадает из нашего ГУЛАГа, написанное рукой американца русского происхождения, он пишет это письмо в лагере, затем опускает это письмо в обычный наш почтовый ящик. Это письмо пересекает океан и попадает к его родным в Нью-Йорке. И эти родные идут в Госдеп, и Госдеп инициирует поиски этого человека через американское посольство.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А кум куда смотрел?

С.ЖУРАВЛЕВ: Что такое «кум»?

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Когда человек опускает такое вот письмо, они же, наверное, понимали, что, в общем...

С.ЖУРАВЛЕВ: Ну, не знаю. По крайней мере, такие письма мне доводилось встречать, даже целую переписку. Можно было писать несколько раз в год, и человек писал, просил.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: «Дорогие мои, вызволите меня отсюда».

С.ЖУРАВЛЕВ: Да, писали из тюрем, когда шло предварительное следствие. Тогда особо много писали, можно было писать. И в адрес прокуратуры, и в адрес Красного креста, между прочим, который действовал у нас еще в это время, международного Красного креста.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну, я думаю, что касаемо деятельности госпожи Пешковой и, так скажем, структуры, возглавляемой ею, нужно просто делать отдельную программу.

С.ЖУРАВЛЕВ: Да.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Но вопрос у меня к вам вот какой. Скажите пожалуйста, ведь, система тогдашняя – вы сами говорили о том, что прагматизм был в достаточной степени присущ ей. Они сами, как бы это сказать? Не понимали, что когда речь идет об иностранных гражданах, возможна некая реакция? То есть вы объяснили, каким образом и зачем брали, когда в результате пыток кто-то мог и оговорить человека просто потому, что, действительно, с ним работал. Но вот, хорошо, берут по чьему-то доносу или по целесообразности, или как – вот, в случае с этим афроамериканцем. Они как? Они считают, что все будет шито-крыто?

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну, тогда об этом не задумывались. Вы же знаете, что были, ведь, и национальные операции так называемые. Я думаю, что те, кто уже выступал у вас на радио, рассказывали о национальных операциях. Была польская, например, операция, немецкая операция, финская операция и так далее, и тому подобное.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну, были и просто точечные убийства в других странах.

С.ЖУРАВЛЕВ: Да. Это значит, что просто издавались инструкции о том, что люди определенной национальности должны оказаться под особым, скажем так, контролем. И если мы посмотрим, люди каких национальностей оказывались, то это, в основном, так получается, что это те, кто мог подозреваться в принадлежности к «пятой колонне» в условиях военной опасности. Поэтому на ваш вопрос я могу ответить, что да, на определенных этапах превалировали соображения прагматизма. Но где-то с середины 30-х годов, когда началась вот эта истерия, связанная и с военными приготовлениями, и с приходом фашистов к власти в Германии. А фашисты начали бряцать оружием и восстанавливать военную промышленность. Если хотите, мы можем кратко поговорить о том, как Советский Союз в 20-е годы помогал.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Вот как раз хотела поговорить о сотрудничестве.

С.ЖУРАВЛЕВ: Да. Но, все-таки, завершая мысль, я хочу сказать, что во 2-й половине 30-х годов, конечно, соображения разумности и прагматизма – они уже не работали. И истерия доносительства, истерия вот этих массовых операций национальных, попытки ликвидировать в условиях возможной приближающейся войны «пятую колонну» - они превалировали, эти соображения.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А расскажите, пожалуйста, о якобы имевшем место сотрудничестве НКВД и Гестапо.

С.ЖУРАВЛЕВ: Ну, здесь нужно, наверное, начинать с того, что сотрудничество в военно-технической области – оно было в течение всех 20-х годов и начале 30-х годов, вплоть до прихода Гитлера к власти. Потому что Гитлер разорвал контракты, заключенные между германским и советским правительством. И, действительно, поскольку по условиям Версальского договора 1918 года Германия была демилитаризирована, она не имела возможности создавать новые вооружения, испытывать новую технику, то Советский Союз предоставил им такую возможность. Германские летчики, в том числе и те, кто участвовали во Второй мировой войне, тренировались под нашим небом, на наших аэродромах. Германская техника совершенствовалась у нас здесь в Советской России, в том числе и танковая техника. Ну, были и военные заводы, которые, в общем-то, участвовали в этой программе. Затем когда Гитлер пришел к власти, то эти контракты были и сотрудничество в военно-технической области было прервано, в основном. Но, вот, в период массовых репрессий в конце 30-х годов, особенно когда был заключен пакт Риббентропа-Молотова и началась оккупация Польши, как вы знаете. А мы тогда это называли освобождением Западной Украины и Белоруссии. Вот тогда начинается сотрудничество между НКВД и Гестапо. И здесь мы имеем дело с поразительными по своей жестокости, по своему цинизму актам, когда определенное количество немецких коммунистов, арестованных НКВД якобы за шпионаж в пользу Германии, было выдано Гестапо. Просто в руки Гестапо. И эти люди, естественно, погибли. Поскольку они были не рядовыми коммунистами, а лидерами коммунистического движения.

Нужно сказать, что, ведь, на рубеже 20-х – 30-х годов, когда уже фашисты в Германии были довольно активны, коммунисты особенно не церемонились – были, ведь, и боевые отряды коммунистической партии и были стычки. Были кровопролития на улице. Вот, когда пришел к власти Гитлер, то многие из этих людей эмигрировали именно в Советский Союз, спасаясь от преследования. Так вот, парадокс заключался именно в том, что именно вот эти активисты, кто лично участвовал в стычках с фашистами, они оказались в гулаговских тюрьмах. И некоторые из них были выданы Гестапо. Понятно, какая судьба их ожидала.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну да. Хорошенький пример сотрудничества.

С.ЖУРАВЛЕВ: Да. Это, конечно, одна из самых темных сторон в истории. Но мне бы хотелось еще сказать о том, что изучение архивных документов показывает, что очень многие американцы оказались, как бы, между молотом и наковальней. Потому что в конце 30-х годов для правительства Америки они были коммунистическими симпатизерами на том основании, что они в свое время приехали в Советский Союз вне зависимости от того, в условиях Великой ли депрессии они туда ехали, либо как политические эмигранты они туда ехали, либо для того, чтобы воссоединиться с семьями ехали. Но просто сам факт того, что они ехали в эту страну, зараженную коммунистической угрозой, коммунистической бациллой, для многих людей, ястребов в американском правительстве было прекрасным доказательством того, что они коммунистические симпатизеры. Хотя, никогда они в партии не были.

Так вот, когда начинаются массовые репрессии, то эти люди обращаются в американское посольство в Москве: «Спасите! Помогите!»

Н.БОЛТЯНСКАЯ: То есть уже подозревая, что за ними придут завтра?

С.ЖУРАВЛЕВ: Они знают уже, что за ними придут завтра. Более того, они когда проходят в здание консульства американского в Москве, то они видят людей в плащах серых, которые ждут, когда они выйдут оттуда, для того чтобы их арестовать. Потому что в условиях того времени даже факт посещения иностранного дипломатического представительства означал подозрение по шпионажу: «А зачем он идет туда? Не иначе, как донести о чем-то». Так вот, под разными предлогами – это зафиксировано в документах – американские дипломаты, представьте себе, отказывали американцам в оформлении документов на выезд в Америку в условиях массовых репрессий. И во многих случаях это было причиной того, что они были арестованы сразу же, как только они выходили из здания дипломатического представительства. Вот вам пример того, что сталинский режим, как это ни грустно, и даже американский режим того времени – они во многом походили.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: «Обе вы хороши», как сказала Маргарита в том же бессмертном произведении Михаила Афанасьевича Булгакова. Я хочу поблагодарить Сергея Журавлева за, с моей точки зрения, фантастические подробности, которые, вот, я лично для себя узнала впервые. Я напомню, что это цикл передач «Именем Сталина» совместно с издательством «Российская Политическая Энциклопедия» при поддержке фонда имени первого президента России Бориса Николаевича Ельцина. Еще раз спасибо нашему гостю Сергею Журавлеву.

С.ЖУРАВЛЕВ: Спасибо.