«Говорим по-русски!» – 18 и 19 августа 2004 года - Говорим по-русски. Передача-игра - 2004-08-17

О. – Здравствуйте, сегодня мы поговорим о том, почему кое-где кое-кому у нас порой все – до фонаря и до лампочки, но вначале дадим слово человеку неравнодушному – Эдуард Григорян, старший научный сотрудник отдела Института русского языка РАН полагает: латиница идет в народ, вплетаясь в кириллицу, и уже можно говорить о настоящей «чуждо языковой» агрессии.

Пленка -

О. – Эдуард Григорян ведет статистику: чаще всего латинскими буквами вытесняются русские В, И, Н, Р и С. И, представьте себе, некоторые уже путаются, рука сама в родных прописях чуждые знаки так и выписывает…

М. – У парадного подъезда звонит колокольчик, и дверь распахивает великолепный, полный достоинства швейцар… Такую картину я себе представляла, когда разбиралась с вопросом одной нашей слушательницы.

О. – Увы, никто уже не звонит в колокольчик (звонки электрические), да и швейцаров поубавилось…

М. – Но они всё-таки есть! Возле больших гостиниц и дорогих ресторанов швейцары стоят обязательно. Правда, некоторые из тех, кто ходит в эти рестораны, всерьез называют швейцаров «швейцарцами».

(ДРУГ АРКАДИЙ, НЕ ГОВОРИ КРАСИВО…)

М. – Слушательница, которая задала вопрос, прекрасно знает, что «швейцар» и «швейцарец» - разные вещи. Ее вопрос как раз в том, насколько разные. Она спрашивает, что общего у швейцара и швейцарца.

О. – Если коротко отвечать на этот вопрос, то «швейцар» в русском языке когда-то значил только одно – «житель Швейцарии». А «швейцарца» пришлось потом придумывать.

М. – Нет, жаль ограничиваться кратким ответом, - представляю, какая история на самом деле скрывается за этим маленьким различием – «швейцар – швейцарец»…

О. – Расскажем всё, что знаем сами. Итак, первое, что нужно сообщить: привратника, сторожа называют швейцаром только в русском, украинском и белорусском языках. В других славянских языках – болгарском, сербскохорватском, чешском, «швейцар» - это житель Швейцарии.

М. – Но так же было когда-то и в русском языке: в 18 веке, например. Карамзин писал о «щастливых швейцарах»…

О. – Однако уже к началу 19 века в русском «швейцар» стал значить то, что он значит сейчас. Вспомните «Евгения Онегина»: «Швейцара мимо он стрелой Взлетел по мраморным ступеням».

М. – Интересно, чем это объясняется в историческом плане?

О. – Исторически – тем, что в старые времена французские, итальянские короли и другие владетельные особы, а также папа Римский имели обыкновение набирать свою наемную личную гвардию телохранителей из швейцарцев. Они как нельзя лучше для этого подходили.

М. – Кстати, в итальянском языке «svizzero» - это и «папский солдат», и «швейцарец».

О. – Но не так-то всё просто было у нас в русском языке: во времена Пушкина слово «швейцар» в качестве привратника приживалось непросто. А когда прижилось, возникла другая проблема: как теперь называть жителя Швейцарии?… Естественно, путаница возникала. И тогда пришлось ввести слово «швейцарец» - чтобы отличалось от «швейцара».

М. – Здесь можно вспомнить Тургенева, «Дворянское гнездо» (это 1858 год): «Шведку заменил молодой швейцарец».

О. – С середины девятнадцатого века «швейцар» и «швейцарец» различались уже совершенно четко… Да, и еще одно: не думайте, мы не одни такие. В немецком языке, например, со словами «швейцар» и «швейцарец» произошла абсолютно такая же история. Более того, происходила она в то же время!

(ОЙ-ОЙ-ОЙ)

О. – Мне это все до лампочки… Или до лампы, до лампады, до фонаря… Какое именно слово будет употреблено – не столь важно. Главное – то, что тот, кто это произносит, абсолютно ко всему равнодушен.

М. – Выражение это относительно новое, вошло в оборот в советское время, пишет Валерий Мокиенко. Вошло – и прижилось, хотя многие пытались с ним бороться. Как, например, артист Михаил Жаров, считавший его «словесной шелухой»: «Это те «семечки», - говорил он, - которые повисают иногда на губах говорящего, и хочется, чтобы он скорее их сбросил, так как это выглядит неэстетично».

О. – Однако народ так говорил, говорит и, пожалуй, будет говорить. Вот только почему он именно к лампочке тянется?

М. – Этимологи пока не нашли однозначного ответа. Но Мокиенко в своей книге «Почему так говорят?» высказал вполне убедительную версию.

О. – Ученый полагает, что здесь мы имеем дело с иноязычным влиянием. В польском языке есть обороты gadac jak do muru / do sciany, gadac jak do kamenia, gadac jak do pnia, do kolka, do slupa, которые намекают на то, что речь, адресованная собеседнику, с тем же успехом могла бы быть обращена к стенке, к камню, к пню, к колышку или к столбу.

М. – У нас тоже нечто похожее есть: если кто-то нас в упор не слышит, мы обычно вздыхаем – с ним говоришь, как со стенкой.

О. – Вот-вот! Валерий Мокиенко полагает, что в нашем «до лампочки» есть что-то польское или украинское, очагом возгорания этой лампы-лампады он считает одесское просторечие, в Одессе – нет-нет, да услышишь: «А шо ты до мене кажешь? – Та не до вас, до Опанаса…»

М. – А почему некоторым все не до лампочки, а до фонаря?

О. – Ну, от лампочки до фонаря в языке – один шаг, одно слово заменяется другим по ассоциации. Впрочем, и фонарь мы могли позаимствовать. В немецком языке есть выражение zu Laterne sprechen (говорить с фонарем), да и в чехи говорят mluvi s lucernou о – внимание! – безучастном ко всему пьяном человеке. В общем, картина ясна, напился бедняга, захмелел, утратил связь с окружающей действительностью, и все ему – до фонаря, до горящей в этом фонаре лампочки, обнял пьянчужка фонарный столб, с ним и разговаривает.

М. – Нужно сказать, что от лампочки «зажглось» еще множество оборотов, передающих крайнюю степень равнодушия ко всему: до форточки и до потолка, до жердочки и до мушки, до зонтика и до фени…

О. – Ну, это уже – к нашей Ксене. А мы – М.К., О.С. и звукорежиссер С.Игнатов – на этом с вами прощаемся.