Говорим по-русски. Передача-игра - 2004-04-14

О. - "Дорогие москвичи, говорите правильно!" - этот призыв повторяется рефреном к "песне о русском языке", которая звучит и в московском, и в петербургском эфире "Эха" и подхватывается на форуме.

М. - Спор, о том, кто чище и правильнее говорит, ведется не одно столетие. Петербуржцы учат нас, москвичей, говорить языком Пушкина, забывая, что основоположник русской литературной нормы родился в Москве, а потому и мы можем считать себя его наследниками. "Cтоличные штучки" в свою очередь ревниво относятся к тому, что и как говорят питерцы.

О. - А ведь и действительно, шагу нельзя ступить, чтобы не обнаружились наши речевые различия.

М. - Уважающий себя житель города на Неве, гуляя в Летнем саду или по набережной, никогда не сядет на лавку, предпочтет скамейку. Москвич плюхнется на лавочку отдохнуть - и почувствует себя, как дома.

О. - Кстати, о домах. В Петербурге мы подъездов не найдем, там парадные, в дом ведут пусть даже обшарпанные, с облупившейся краской и штукатуркой, но все равно парадные двери и лестницы. У нас подъезд как подъезд, у кого - с черным, у кого без черного хода.

М. - А еще в Москве к домам ведут подворотни, а в Петербурге арки.

О. - С точки зрения москвича, "проем в стене дома для прохода и проезда" аркой не назовешь, этот "низкий, тёмный, обычно грязный, неопределенной формы тоннель во двор" (эк "наши" значение определили на зависть "словарникам"!) типичная подворотня.

М. - В Петербурге, где подворотня это "широкая щель между землей и воротами", говорят так: "Идёте по улице и сворачиваете под первую арку".

О. - "Боже правый! вздохнула одна наша "буквоедица". - Я бы так и шла, и шла, и шла по этой улице..." С улицами тоже не все так просто. Нет, в Санкт-Петербурге, как и у нас, есть и мостовые, и тротуары. Однако "в Москве не знают такого милого слова, как поребрик его заменяют достаточно скучным бордюром", - с плохо скрываемым превосходством говорят наши петербургские друзья. Да, у нас тротуар отделяется от мостовой бордюрным камнем. Потому что, с нашей точки зрения, поребрик относится к архитектурному декору, поребриками украшены, в частности, многие псковские церкви, видимо, у зодчих и позаимствовано слово.

М. - Что неудивительно. Петербург славится архитектурой, высокий ее стиль повсюду ощущается.

О. - А за продуктами в Питере идут не в палатку, а в ларек. Если, конечно, не отправляются в магазины в названии этих торговых точек мы проявляем трогательное единодушие.

М. - Но в вопросе о том, во что класть продукты, опять расходимся: в Петербурге в ходу кульки и мешочки, у нас пакеты.

О. - Кошмар москвича в петербургском магазине это кура.

С нашей точки зрения, слово это грубо-просторечное, а потому не достойное интеллигента. С точки зрения петербуржцев, кура досталась им в наследство от благородных предков (действительно, можно убедиться, открыв словарь Даля, испокон веков кур был петухом, кура вдохновлявшей его на подвиги самкой). Кура "перелетела" в язык петербуржцев, видимо, из новгородских говоров, а псковичи "познакомили" их с горянкой (по-нашему сыроежкой) и с вересом (по-московски можжевельником).

***

М. Каждый язык существует во множестве вариантов и форм. И самая естественная форма бытования языка народный говор. Люди говорят, как птицы поют, и совсем не задумываются о том, говорят они правильно или нет.

О. Заметь, едва ли не в каждой деревне существует своя "естественная" языковая норма. Даже сейчас, когда радио и телевидение вещают повсюду, территориальные диалекты не исчезли.

М. Павел Клубков, автор книги "Говорите, пожалуйста, правильно", вспоминает, как ездил в диалектологическую экспедицию, в деревню на берегу Белого моря. На вопрос, где находится местный клуб, он получили ответ: "А вЫстань на вАраку, так увидишь"

О. Ну и что он?

М. А что ему оставалось делать? Он вЫстал на вАраку (то есть поднялся на горку) и увидел.

О. Но согласись, если бы кто-то из жителей этой деревни приехал в городе и заговорил на своем диалекте, его бы просто не поняли. Такой язык горожане воспринимают как "испорченный русский". Многие возмущаются, сразу начинают пророчить русскому языку скорую гибель.

М. Получается, если следовать этой логике, что сначала был литературный язык, а потом он стал портиться? Но ведь в истории языка все было наоборот, напоминает Павел Клубков. Он цитирует языковеда Александра Пешковского: "литературное наречие есть лишь одно из этих областных наречий, обособившееся в своей истории и зажившее своей особой, в значительной мере неестественной жизнью". Вот оно как!

О. Но тогда возникает другой вопрос: что же, все правильно? Можно говорить "пекёт", "вчерась", "сумлеваюсь"?

М. Да нет, не все так однозначно. Если диалект самая естественная форма существования языка, это вовсе не значит, что можно бесстрашно вводить диалектные слова в литературную речь. Если бы на русском языке говорили только в одной деревне (всего в одной!), не было бы надобности в нормах. Но в истории народа, в истории языка наступает момент, когда без этого попросту не обойтись. Ведь мы же хотим, чтобы нас понимали.

О. Если бы Толстой, Тургенев, Достоевский писали не на русском литературном языке, а на народных диалектах, их и читали бы только носители соответствующих диалектов. А так литературный язык объединяет народ во времени и пространстве.

М. Вообще-то диалектизмы в литературе возможны. Они совершенно неизбежны в этнографичесом описании. Когда воспроизводится народная речь, они тоже нужны Да и в устной речи диалектное слово, неизвестное собеседнику, в принципе может быть спользовано, но с известными оговорками. Надо учитывать интересы читателя и слушателя. Иными словами знай меру!

О. И еще об одном надо сказать: города, особенно большие города, ведут к стиранию диалектных различий. Человек, переезжая в город, вынужден отказаться от многих привычных слов и выражений. Тем, кто приехал сюда из другой деревни, они непонятны! Так что во втором-третьем поколении горожан следы диалекта стираются.

М. Правда, если население города сформировалось по преимуществу из жителей одного региона, то диалектные черты сохраняются дольше. Так, среди жителей Вологды многие сохраняют окающее произношение, а в речи жителей Краснодара звучит южное "Г".

О. Зато речь русского населения Средней Азии, Казахстана, новых городов Сибири и Урала, куда съезжались люди из самых разных мест, в среднем ближе к литературной норме, чем речь жителей старых русских городов

***

О. Но продолжим разговор о тех особенностях, которые отличают москвичей и петербуржцев. Мы никак не можем привыкнуть к тому, что питерцы называют белый хлеб булкой, а черный хлебом. У нас белым чаще всего бывает батон, круглый пшеничный хлеб остался одной разновидности это пришедшая с юга паляница, булкой же житель столицы назовет, скорее всего, нечто круглое, маленькое, возможно, сдобное.

М. - В общем, оказавшись у одного прилавка, петербуржец попросит хлеб и булку, москвич батон и буханку черного. И оба будут по-своему правы.

О. - Еще в начале ХХ века самым распространенным выпечным изделием был хлеб из ржаной муки, а вот выпечку из пшеничной муки каждое утро могли позволить себе далеко не все жители России. Слово "хлеб" поэтому и закрепилось за ржаным, составлявшим основу рациона большинства населения, праздничный, пшеничный хлеб именовался по-разному: "пирог", "каравай", "калач", "бабка", "кулич".

М. - Даль пишет, что "булка - общее название пшеничного хлеба", но прежде всего этим словом называет белый хлеб "немецкого печенья"; булки и сегодня похожи на немецкие broetchen это "небольшие хлебцы круглой или овальной формы". В русском языке, по свидетельству "Историко-этимологического словаря современного русского языка" Черных, булки появились в первой трети XVIII века, булочники и булочные попали в словари ближе к концу того же столетия. Булка ведет свою родословную от латинского bulla "шар".

О. - А буханка? В "Историко-этимологическом словаре" указано, что это слово результат скрещения общеславянского корня *buch- (его следы - в русском глаголе "набухать") с немецким vochenze, которое произошло от позднелатинского focacius panis "печной хлеб".

М. - Вначале буханкой назывался "пышный, хорошо испеченный пшеничный хлеб", потом "цельный испеченный хлеб круглой формы". А теперь, как написано в словаре Ожегова-Шведовой, буханка это "формовой, обычно черный хлеб".

О. - Что касается батона, то "белым хлебом удлиненной формы" он стал совсем недавно в этом значении слово впервые попало в "Словарь иностранных слов, вошедших в русский язык" Кузьминского, изданный в 1933 году. А как "кондитерское изделие в форме палочки" батон был завезен в Россию еще в XVIII веке: при дворе подавали "bâtons royaux" - "род хлебенного", рецепт которого можно найти в словаре: "делают из фаршу палочки и покрывают слоями лучшего теста". В "Объяснении 25 000 иностранных слов" Михельсона 1865 года другое значение слова: "род узких и длинных пряников с цукатами и миндалем".

М. - Само слово французского происхождения, bâton по-французски "палка", по отношению к хлебу слово не употребляется, ему дает название другая "палка" - baguette.

О. - В общем, ни буханку черного хлеба, ни батон или булку белого покупать языком не запрещено, кажется, можно придти к консенсусу. Желая примирить противоречия, наши "форумляне" придумали слово-гибрид: батулка. Нам М.К., О.С. и звукорежиссеру Сергею Игнатову это смешное словечко нравится. А вам?