Анатолий Агамиров - Сотрудники - 2000-01-08

С.БУНТМАН - Добрый день! Начнем мы с краткой характеристики нашего музыкального обозревателя, Анатолия Суреновича Агамирова. В течение года, я думаю, вы сможете познакомиться со всеми, кого вы хотите узнать поближе из тех, кто работает и работал на нашей станции. А сейчас - характеристика на сотрудника "Эхо Москвы" Агамирова-Сац Анатолия Суреновича. Характер не нордический, но стойкий. Обладает абсолютным слухом, музыкой начал заниматься с 6 лет. В школе играл на виолончели, в консерватории - на контрабасе. В дальнейшем, в аспирантуре, изучал эстетику, но диссертацию не защитил. Был женат 6 раз, но в связях, порочащих его, незамечен. С 1964 года работает в музыкальной радиожурналистике. Был лично знаком с Моцартом, Сальери, Бахом и их товарищами. По заданию центра занимался пропагандой запрещенных композиторов: Шнитке, Волконского, Денисова, за что и был изгнан. По заданию Юрия Никулина более 10 лет писал репризы и цирковые либретто. Мастер новой балетной драматургии. Был заброшен на "Эхо Москвы" в качестве музыкального обозревателя ровно через 3 недели после ее образования. С тех пор в чинах не повышался и не понижался. В свободное от службы время поигрывает на контрабасе. Добрый день, Анатолий Суренович!

А.АГАМИРОВ - Добрый день!

С.БУНТМАН - Тут же пришел вопрос на пейджер: "Не учились ли вместе с Бортнянским?"

А.АГАМИРОВ - Нет, я несколько моложе.

С.БУНТМАН - Анатолий Суренович стал первым в нашем цикле, потому что это единственный человек с двойной фамилией у нас. Есть здесь очень много вопросов, но сразу - почему вы - Агамиров-Сац?

А.АГАМИРОВ - Фамилия моего деда звучит точно так: он был Хуршут Мелик-Агамирян. Поскольку мой дедушка был офицером царской армии - командовал лейб-гвардии саперным полком в Варшаве, было принято менять грузинские и армянские окончания фамилий на "ов", поэтому он стал Агамиров. Мой отец был крупным партийным работником, и приставка "мелик", что по-армянски означает "князь", была ни к чему. Поэтому она отпала, и он остался Агамиров. Все мои родственники Агамировы. Что касается Сац - моя мама, Татьяна Александровна Сац, балетмейстер. Она представитель славной российской художественной семьи Сац. Я племянник замечательного композитора - Ильи Александровича Саца, который писал для МХАТа, музыку к "Синей птице" и т.д. Я никогда не чурался фамилии Сац, более того, я ей горжусь. И когда вводили в Гостелерадио, где я работал в брежневское время, мне предложили снять фамилию Сац, которая была написана через тире у меня в метрике. Мне сказали, чтобы я убрал приставку, потому что она портит мою национальность. Я сказал, что я никогда этой приставки не уберу. Вот и все.

С.БУНТМАН - Любимый вопрос части наших слушателей: "Кем Вы себя чувствуете по национальности?"

А.АГАМИРОВ - Мне довольно легко ответить. Кем может себя чувствовать Анатолий Суренович? Конечно, армянином! У меня на Кавказе масса родственников. Кстати, и в Москве Агамировых полно, как выясняется, в Воронеже. Я себя чувствую армянином - кавказцем, но я очень не люблю антисемитизм. Как только мне начинают говорить, что вот, ты в какой-то части еврей - я знаю, в какой, я на 12,5% еврей, я высчитал!

С.БУНТМАН - Я тоже работал в Гостелерадио, и я помню, что во второй половине 80-х годов ваши материалы стали явственно появляться. У вас были всевозможные неприятности в музыкальной журналистике и на Иновещании в частности. С чем они были связаны?

А.АГАМИРОВ - Очень просто. Когда я пришел на Иновещание, я пришел музыкальным редактором на Латинскую Америку, чем страшно горжусь - своей работой, вещанием на Испанию. Но очень быстро я перешел в отдел, который занимался на Иновещании чисто организацией музыкальных передач как таковых. Просто мне музыка была ближе, хотя испанский язык тоже был близок. И где-то сейчас я жалею, что ушел из Лат.Америки. Но я сразу же привлек к вещанию, пользуясь тем, что на Иновещании была несколько большая свобода, чем на вещании союзном, тогда запретных Шнитке, Волконского, Тарта, Губайдуллину, Картникова. Я с ними встречался, организовывал записи их произведений и передавал их на заграницу. Это было можно. Часто я использовал канал Латинской Америки для передачи знаменитого произведения Денисова "Солнце инков". Это не понравилось. Я не буду называть фамилии людей, поскольку они живы. Тогда они были начальниками Союза композиторов СССР. Они стали звонить моему руководству и говорить, что я занимаюсь буржуазной пропагандой. Пока во главе стоял Месяцев, меня как-то защищали. Потом пришел Лапин, ему я не нравился. И тогда я почувствовал, как вокруг меня сжимается кольцо. Меня, во-первых, лишили открытого эфира, хотя он и был минимальный. У меня даже документы отобрали на прямой эфир. Меня запретили на радиостанции "Юность", где я много работал. Но для того, чтобы меня убрать, нужен был предлог. У меня было слишком много всяких журналистских наград, у меня было громкое музыковедческое и музыкальное имя. Этот предлог искали. У меня не выдержали нервы, и я этот предлог дал. Подробности мне говорить не хочется. Я сам подал заявление об уходе. А вот когда я ушел, через 2 недели выяснилось, что отдел кадров пустил на меня в ход такую характеристику, что меня в СМИ не брали 10 лет, в государственные СМИ, негосударственных тогда просто не было. И 10 лет я писал для цирка репризы и либретто. Сидел дома 10 лет. Я был членом Союза журналистов, и за тунеядство меня привлечь не могли. Вот так сложилось. Когда мне уже во время перестройки предложили вернуться на Гостелерадио, мне было очень больно переступить порог. Все-таки дом родной, где я начал заниматься журналистикой. И я себя переломил, потому что если я где-то чувствую себя спокойно и уверенно, так это около микрофона.

С.БУНТМАН - У меня такое ощущение, что Вы на "Эхе" были всегда. Я пытался вспомнить день, когда Вы пришли на "Эхо", и не вспомнил! Может, Вы вспомните?

А.АГАМИРОВ - Спасибо! Мне сообщили на Иновещании, что вот организована такая радиостанция. Потом был концерт французских артистов, которые привезли пасторали 16-17 веков. Они выступали в Большом зале консерватории. Запись они не разрешили, и наши с Вами общие знакомые, которых уже нет в России, мне сказали, что Вы были бы не прочь получить материалы об этих пасторалях. Я сказал, что это пасторали не только 16-17, но и 18 века, что подобная пастораль сымитирована у Чайковского в "Пиковой даме", и просто меня от Вашего имени пригласили. Мы с Вами встретились на Никольской, долго говорили, и Вы меня выпустили в открытый эфир - это было сделано тут же! Мы с вами полчаса примерно говорили в зале с бюстом Ленина и красным знаменем, а потом я вышел в эфир и сделал программу о пасторали. С этого все и началось. Пошли передачи. Тогда музыкальным редактором был Игорь Лабунец. Он мне сказал, что народ требует романсов. Я сделал воскресную передачу о романсах. И так постепенно все и пошло. Потом рубрики для меня всегда придумывал Алексей Алексеевич Венедиктов - он большой выдумщик по части рубрик. Я оброс рубриками, и так все и пошло.

С.БУНТМАН - Когда приходится заниматься любой художественной критикой, там, как и в политике, приходится выдерживать и натиски, и портить отношения. Если говорить, то какие сложности у Вас были, бывают, остаются с исполнителями, композиторами?

А.АГАМИРОВ - Без сложностей не обойдешься. У меня, в этом отношении, дурацкий характер. Я прямолинеен - если мне что-то не нравится, я никогда не могу про это молчать. На "Эхе" я это делаю в меньшей степени, потому что понимаю, что это - весьма слушаемая радиостанция, а в газетной критике я это делаю очень часто. Мне кажется, что когда я критикую кого-либо, я всегда объясняю, почему мне это не нравится и что можно сделать, чтобы было лучше. я считаю такой способ критики оптимальным. Но у нас сейчас привыкли или поливать грязью в критике, или возносить до небес. Последнее я, как человек восточный, люблю, ну а насчет поливания грязью - не люблю. Но когда что-то мне не нравится, как, например, у меня обидно испорчены отношения со Спиваковым...

С.БУНТМАН - Как раз многие слушатели спрашивают, которые были шокированы выступлением Спивакова в эфире, когда он очень много говорил резких слов в Ваш адрес, что в эфире как по отношению к сотрудникам, так и по отношению к гостям недопустимо. Ведущая, на мой взгляд, вовремя пресекла это, но все были шокированы. Расскажите об этой истории.

А.АГАМИРОВ - Мне не понравился дирижерский дебют Спивакова в качестве симфонического дирижера. Он выступил, как главный дирижер национального симфонического оркестра. Я увидел в его выступлении массу сырых моментов, массу недостатков и что-то об этом написал в "АиФ", а в программе "Филармония" сказал, что он не понимает, что симфоническое дирижирование как-то отличается от дирижирования камерным оркестром. У него в "Виртуозах Москвы" сидят звери-музыканты. Состав может меняться, но там сидят действительно виртуозы. Ими не надо дирижировать. Спиваков это знает, и потому начинает заниматься перед этим маленьким оркестром кокетством, аэробикой. Но тоже самое перед большим симфоническим оркестром приводит к гибельным результатом. Во-первых, когда ты выходишь дирижировать Пятой симфонией Чайковского, которую мы все, музыканты, знаем наизусть, ну хоть подумай, что там можно придумать нового! У Чайковского бездна в музыке, всегда можно найти что-то свое! И потом, если он уж так хочет, то он должен знать, что на "раз" в дирижировании рука идет вниз, а не наверх. А у него - наверх! Он учился у Гусмана, ну неужели Гусман ему это не объяснил! Оркестр это сбивает. Это - элементарная ошибка., и таких было множество. Я в очень деликатной форме, прославив Спивакова в рецензии как скрипача - он действительно великий скрипач - сказал, что дирижирование - это особая профессия, что ей надо учиться и учиться. Скрипка - это одно, а это другое. Ну, он очень обиделся. Что я могу сделать? Я сказал то, что я думал.

С.БУНТМАН - Очень много спрашивают, как Вы начали заниматься музыкой? Здесь всегда есть проблема, что музыкой, даже будущие музыканты, начинают заниматься с большой неохотой. Как было у Вас? Как шел переход от виолончели к контрабасу?

А.АГАМИРОВ - Я начал заниматься музыкой очень поздно, все-таки я военный ребенок. Во время войны я жил в Тбилиси, там и пошел в грузинскую школу, и музыкой я там не занимался. Родился я в 1937 году. Потом, по требованию моей тетки, меня перевезли в Москву. Родители мои отсутствовали - они были репрессированы. Я приехал в Москву к тетке, и тетка решила, что я должен заниматься музыкой. В нашей семье был знаменитый музыкант - Илья Александрович Сац, и меня отвели в Центральную музыкальную школу, где не кто-нибудь, а сам Александр Борисович Гольденвейзер проверил мой слух, ритм, и сказал, что способности есть. Но на рояль я опоздал - мне шел 8 год. На скрипку тоже опоздал, и тут вспомнили - Илья Сац играл на виолончели. Так я стал виолончелистом. Я играл на виолончели до 10 класса. До класса 7 я играл очень и очень прилично. Про меня говорили, что я - второй Ростропович. Я всегда Славе об этом говорю, и мы с ним долго смеемся оба, потому что он меня знал, действительно, с детства. Но грешен - я проиграл виолончель в теннис, страсть как любил теннис и бросал все силы на занятия теннисом. Я хотел быть первым в теннисе, хотя Россия тогда не участвовала в Уимблдонском турнире. Это было несовместимо с занятиями музыкой. Я взрослел, стал увлекаться тем, чем увлекаются юноши, подростки. Это мне не мешало глубоко изучать музыку - ко всему, что относилось к музыке, я относился очень внимательно. Я просто бросил заниматься виолончелью как таковой. Меня с трудом хватило, чтобы поступить в консерваторию. Я поступил, как виолончелист. И Ростропович мне сказал: "Знаешь, старик, ты - человек самолюбивый. Переходи на контрабас, там ты первым будешь". Я перешел на контрабас, учился у Андрея Ивановича Астахова, но, в общем, я учился у самого себя. И на тот период, когда я играл на контрабасе, я в своей профессии был первым. Это все признают. Я просто перешел на контрабас, чтобы быть первым. А потом, не скрою, после виолончели на контрабасе делать нечего!

С.БУНТМАН - Как Вы оставили исполнительство?

А.АГАМИРОВ - Это было достаточно трагично. Я почувствовал, заранее, что у меня нелады со зрением, и я не смогу играть в оркестре, потому что в оркестре надо играть по нотам. В теннис я еще мог играть, а с нотами было все сложнее и сложнее. У меня стали уставать глаза, особенно, когда я стал играть в оркестре Большого театра - там темно. Я понимал, что зрение меня подведет и с нотами мне придется завязать в первую очередь. С чтением потом. Как видите, я сейчас не читаю, но у меня хорошая память, и это мне не мешает.

С.БУНТМАН - Да, отвечаю на вопрос: наши сотрудники будут идти не по алфавиту и не по какому-то особому смыслу. Мы представим всех. Единственное, что могу сказать, что все начальники, отцы-основатели, вся эта банда будет ближе к юбилею. Анатолий Суренович, насколько Вы широки в искусстве? Есть жанры, которые Вам нравятся, не нравятся? Вот тут пришел вопрос: "Когда прекратятся джазовые композиции на вашей станции?!"

А.АГАМИРОВ - Если бы я был начальником, я бы ответил - никогда! Джаз - замечательное, великое искусство 20 века. Его должно быть столько, сколько можно, тем более что у нас джазом занимаются очень квалифицированные люди. У них блестящие записи. Как можно зачеркивать джаз?! Не нравится - не слушайте. По-моему, джаз - это величайшая вещь.

С.БУНТМАН - Ваше любимое музыкальное произведение? Есть ли оно такое одно?

А.АГАМИРОВ - Это очень часто меняется. Это зависит от периода. Постоянного любимого музыкального произведения, под которое я встаю, "беру под козырек" и проливаю глицериновую слезу, у меня нет. Но есть вещи, которыми я увлекаюсь. В настоящий момент я очень увлекаюсь музыкой Пьяцоллы. Не потому, что это испаноязычная музыка, а просто потому, что он величайший композитор. И вот дома, когда у меня очень тяжелое настроение, у меня всегда готов компакт Пьяцоллы, я его слушаю.

С.БУНТМАН - Ваш любимый писатель, любимая книга?

А.АГАМИРОВ - У меня много любимых писателей. Прежде всего, Лев Толстой.

С.БУНТМАН - Да? Почему? Его так перестают любить после школы!

А.АГАМИРОВ - Я в школе плохо учился. Я совсем недавно в который раз перечитал "Войну и мир" - это гениально! А если еще после посмотреть фильм Бондарчука, то прекрасно понимаешь, что написал Толстой, и что, с моей точки зрения, не понял Бондарчук. Он поставил такой советский фильм, дежурную иллюстрацию, а Лев Толстой - гений. И если бы наши дети больше читали Толстого, Хаджи Мурата, как много бы мы избежали!

С.БУНТМАН - Как Вы относитесь к року 60-х?

А.АГАМИРОВ - Хорошо, особенно к "Beatles". К советскому року 80-х я отношусь с сомнением, потому что там больше политики, больше слов и меньше музыки. Я не знаю английский язык, это промашка, но мне переводили тексты "Beatles", и по музыке - замечательно! И то, что Бернстайн назвал Леннона "Шубертом 20 века", это абсолютно точно.

С.БУНТМАН Что бы Вы изменили на "Эхе Москвы"?

А.АГАМИРОВ - Я вроде бы за словом в карман не лезу, но тут... Я бы хотел, чтобы на "Эхе Москвы" было больше музыки!

С.БУНТМАН - Спасибо, Анатолий Суренович! А все просьбы по программам и все предложения я Вам обязательно передам. Это был первый герой нашей программы "Сотрудники".

А.АГАМИРОВ - Спасибо всем, кто откликнулся!