Михаил Жванецкий - В круге СВЕТА - 2018-11-06
06.11.2018
Ю. Кобаладзе
―
Добрый вечер, дорогие друзья. Это действительно программа «В круге Света». Ее ведущая – Светлана Сорокина. Я – ее помощник Юрий Кобаладзе. И у нас сегодня необычайный потрясающий гость – Михаил Михайлович Жванецкий. Вы вообще бывали раньше на «Эхо Москвы»?
М. Жванецкий
―
Да. Бывал.
С. Сорокина
―
Следить надо за эфиром. Конечно, бывал.
М. Жванецкий
―
Наверное, раза два.
Ю. Кобаладзе
―
Но это где-то, наверное, давно.
М. Жванецкий
―
Давно.
Ю. Кобаладзе
―
Возвращение Михаила Михайловича в эфир «Эхо Москвы». Мы вас сердечно приветствуем и я думаю, что у нас будет незабываемый час эфира.
С. Сорокина
―
Да. Я хочу только сказать сразу для тех, кто захочет еще и увидеть Михаила Михайловича и не только послушать, есть такая возможность 6 декабря в Крокус Сити Холл будет выступление Михаила Михайловича. Так что если хотите, приходите туда. А здесь он у нас со своим неизменным портфелем. Которому как оказалось уже больше 70 лет. Я вот тоже на протяжении некоторого времени встречалась с Михаилом Михайловичем, он всегда с этим портфелем и сейчас с ним. Огромное количество текстов, с которыми он тоже не расстается и которые постоянно пополняет. По большому счету, Юрий Георгиевич, мы с тобой можем помолчать и просто послушать.
Ю. Кобаладзе
―
Но дело в том, что таких портфелей несколько.
М. Жванецкий
―
Нет, я прошу и поговорить. Потому что я занимаюсь этим всю жизнь, когда помолчать и послушать.
С. Сорокина
―
Хорошо.
М. Жванецкий
―
Хочется поговорить тоже.
М.Жванецкий: В моем возрасте ты больше доволен, чем счастлив
С. Сорокина
―
Михаил Михайлович, вот 6 декабря пойдете вы выступать в Крокус Сити Холл, а все-таки аудитория меняется? Что-то другое смешно. Или все то же и вас также принимают, понимают.
М. Жванецкий
―
Вы знаете, не поймешь, что смешно, потому что юмором занимаются все, смеются все. Но мне кажется, что уходит ум из юмора. Это острословие, а есть остроумие. Вот остроумие мне кажется более интересное. Потому что оно может быть и не так смешно, но все-таки когда участвует в этом ум, то всегда это можно употребить еще где-нибудь. Не просто на концерте. А это обязательно кто-то запомнит, обязательно будут цитировать. Вот цитируют именно это. Не цитируют просто шутки. Просто мелочи. А вот цитируют там, где что-то есть. Потому что публика не дура, она разбирается. Короче, острословие очень отличается от остроумия. Сейчас эпоха острословия.
С. Сорокина
―
Это правда.
Ю. Кобаладзе
―
Я почувствовал свое ничтожество.
С. Сорокина
―
Нет, в Интернет зайдешь…
М. Жванецкий
―
Это, кстати, святое чувство.
С. Сорокина
―
Во-вторых, ты все-таки остроумный в какой-то степени.
Ю. Кобаладзе
―
Спасибо большое. В какой-то степени – ключевое слово.
М. Жванецкий
―
Конечно.
С. Сорокина
―
Ну рядом с Михаилом Михайловичем-то.
М. Жванецкий
―
Там необязательно быть смешным. Необязательно вызывать хохот. Но если ты владеешь иронией – это гораздо выше.
Ю. Кобаладзе
―
Это единственное, чем мы со Светой владеем. Это ирония и самоирония.
М. Жванецкий
―
Это самое главное – владеть самоиронией. Это высшая точка юмора, высший слой юмора. Это класс.
Ю. Кобаладзе
―
Вот вы сказали, что что-то уходит, а что приходит? Что новое.
С. Сорокина
―
Острословие.
М. Жванецкий
―
Приходит острословие.
Ю. Кобаладзе
―
То есть старое уходит хорошее, приходит новое не очень хорошее.
М. Жванецкий
―
Да, новое не очень хорошее. Простота. Как говорила моя мама.
С. Сорокина
―
Мы, когда сюда поднимались с Юрием Георгиевичем, Юрий Георгиевич сказал, что мечтаю, чтобы Михаил Михайлович прочитал о патриотизме у вас было известное высказывание. И когда мы Михаилу Михайловичу предложили, он отказался, поскольку там есть слова, которые не должны звучать в эфире. Так скажем. А жаль, потому что сейчас в эти дни как раз самое то про патриотизм порассуждать.
Ю. Кобаладзе
―
А в Крокусе можно будет?
М. Жванецкий
―
Обязательно. Да.
С. Сорокина
―
А почему именно в эти дни – потому что в эти дни у нас сейчас всякие дни единства. Завтра вообще 7 ноября. И вот нам написали даже один из вопросов: «Михаил Михайлович, пожалуйста, как-нибудь все-таки коротко и емко. А что сегодня понимать под патриотизмом?»
М. Жванецкий
―
Сегодня я бы сказал лаконично и просто. Что под патриотизмом я понимаю то, что мы живем в этой стране.
С. Сорокина
―
И все.
М. Жванецкий
―
Пока – да.
Ю. Кобаладзе
―
Пока живем или пока…
М. Жванецкий
―
То, что мы живем – это уже проявление патриотизма. Потому что народ со всех сторон раздумывает. А мы не раздумываем. Мы живем здесь. Вот и все. Мы взяли на себя это ведро с водой, эту ношу и вот так и живем.
С. Сорокина
―
И живем здесь.
М. Жванецкий
―
Да. И конечно, ну что же, я уже был, в Америке каждый из нас, наверное, уже был, это не для меня. Потому что язык мне нужен, во-первых, язык, язык.
В Интернет не заглядываю. Это все равно, что разгонять туман полотенцем. И извините, жопой волны отбивать
С. Сорокина
―
Только языковой барьер позволил нам сохранить наш патриотизм.
М. Жванецкий
―
Светочка, да. Потому что когда встречаешь женщину за рубежом, ты чувствуешь себя идиотом.
Ю. Кобаладзе
―
Беспомощным.
М. Жванецкий
―
Да, абсолютно беспомощным. Как, вот женщина это же самое главное, что есть вообще в стране.
Ю. Кобаладзе
―
Это правда. В жизни.
М. Жванецкий
―
И что есть в человеческом обществе, в жизни. Самое главное. И когда ты не можешь с ней разговаривать, и даже если ты владеешь английским языком, но вся жизнь твоя совершенно прошла в другом месте, и она живет в другом месте. Бессмысленные разговоры. Нет возможности покорить ее. Нечем.
Ю. Кобаладзе
―
Это единственное, что вас сдерживает. Или есть еще какие-то…
М. Жванецкий
―
Нет.
С. Сорокина
―
Ты про женщин?
М. Жванецкий
―
Это главное…
М.Жванецкий: Я не люблю писать на злобу дня. Я даже не знаю, какая сейчас злоба дня
Ю. Кобаладзе - Я
―
то вас хорошо понимаю.
М. Жванецкий
―
Конечно. О чем говорить. Но понимаете, все-таки надо как-то что-то говорить.
Ю. Кобаладзе
―
Женщинам.
С. Сорокина
―
Так, надо прекратить ваш этот разговор полунамеками.
Ю. Кобаладзе
―
А у вас прекрасный патриотический текст про запуск…
М. Жванецкий
―
А вы никогда не пробовали, как говорится с женщиной…Ю. Кобаладзе
―
Нет, не пробовал. Боже упаси.
М. Жванецкий
―
…в постели…
Ю. Кобаладзе
―
Не, боже упаси!
М. Жванецкий
―
…через переводчика.
С. Сорокина
―
О, боже мой.
М. Жванецкий
―
Жалко, я пробовал. Поэтому это было ужасно.
Ю. Кобаладзе
―
Да?
М. Жванецкий
―
А как же?
Ю. Кобаладзе
―
А почему, могло и получиться.
С. Сорокина
―
Так, по-моему, мы уже в программу «Кейс» перешли.
М. Жванецкий
―
Всё, все.
С. Сорокина
―
Михаил Михайлович вот вы тут собрались, продолжая о патриотизме, о том, что все мы тут в Москве в самом центре этого города. А собрались, между прочим, люди из самых разных мест. Михаил Михайлович – из Одессы. Юрий Георгиевич – из Тбилиси. Я – из Санкт-Петербурга.
Ю. Кобаладзе
―
Но все мы москвичи.
С. Сорокина
―
Этот город нас туда втянул и привлек. Ну а в силу того, что все-таки Михаил Михайлович гость и он из Одессы, давай немножко про Одессу порасспрашиваем. Я лично не была очень давно в Одессе. Я была один раз в жизни в Одессе. И было это еще в советские времена очень давно. Город мне тогда очень понравился. Но я это списываю еще и на свои юные годы и на то, что тогда ярче светило солнце и трава была зеленее, и вообще все было замечательно. Сейчас Одесса хороша или нет?
М. Жванецкий
―
Я думаю, вам бы и сейчас там было замечательно. Конечно.
Ю. Кобаладзе
―
Даже без переводчика я думаю.
М. Жванецкий
―
Да, абсолютно. Там прекрасный климат, там тепло, там сейчас я думаю тепло. Я уже, наверное, недели три или месяц как я оттуда приехал сюда, но я думаю тепло, то есть 17-19 градусов.
С. Сорокина
―
Ух, красота какая.
М. Жванецкий
―
Да. И поэтому там даже с моего балкона видны купающиеся.
С. Сорокина
―
До сих пор.
М. Жванецкий
―
Да, до сих пор. А я бы назвал жаркий день просто таким названием – хохочущие в воде. Потому что бесконечные разговоры, я далеко от пляжа, но у меня бинокль, но я вижу, как люди разговаривают, стоят. По грудь в воде и как они решают какие-то обмены квартир, записывают адреса. Это все в воде. Я и назвал бы это все – хохочущие в воде. Это очень приятно. Значит вода теплая. Значит от одного человека к другому доходит юмор и он получает от него эту реакцию…
С. Сорокина
―
Вот так, Юрочка. Из нашего окошка только улицы немножко.
М. Жванецкий
―
Да, ребятки.
С. Сорокина
―
Михаил Михайлович, а настроение в Одессе прежнее? То, что я помню или все-таки поменялось?
М. Жванецкий
―
Нет, там даже уже нет того, что я помню. Там поменялось многое. Но давайте говорить смело. Отъезд большого количества евреев, они как-то всегда чувствуют, они чувствуют что-то. Вот они что-то чувствуют, и в моей книжке осталось ну 8 фамилий таких специфических. В записной книжке телефонной. Это у меня кроме телефона еще есть записная книжка. Толстенькая. Ну что…
С. Сорокина
―
Всего лишь восемь.
М. Жванецкий
―
Это моих.
С. Сорокина
―
У вас должно быть больше.
Ю. Кобаладзе
―
А те, которые уехали, вы что, их вычеркнули?
М. Жванецкий
―
Я их не вычеркнул. Нет.
С. Сорокина
―
Но они не патриоты.
М. Жванецкий
―
Я их помню. Я когда ехал сюда и разговаривал, мне звонят люди оттуда. Ну, они все говорят по-русски лучше, чем я. Оттуда, просто замечательно говорят. И там конечно… Нет, там русский язык совершенно прижился…
С. Сорокина
―
Это вы уже про Израиль.
Ю. Кобаладзе
―
Там или в Одессе?
С. Сорокина
―
В Одессе он всегда был.
М. Жванецкий
―
В Одессе он был всегда. А я имею в виду там, где он сейчас. Бруклин у них там есть, там это все и… Пожилые люди там ходят в таких костюмах 58-61-го года. А молодежь нормально. Но дети уже, конечно, действительно служат наши эмигранты удобрением для своих детей. Поэтому дети там…
С. Сорокина
―
Как-то мы уже через океан перемахнули. А я все про Одессу хочу. Одесса с отъездом этих замечательных людей…
М. Жванецкий
―
А вы считаете, что можно всегда держаться одной рельсы. Все-таки каких-то два рельса есть, еще о чем-то. А что про Одессу рассказать. Одесса прекрасна. Вот прекрасна. Потому что я построил дом в «Аркадии» на берегу, потому что я там почетный и так далее. Я вижу с балкона всех стоящих по горло в воде. А, скорее всего, по пояс в воде, жестикулирующих, хохочущих. Звук не доносится. Только когда порыв ветра или когда море, а море тоже не выносит пустой болтовни. И начинается порыв ветра и все летит, шезлонги, все. И все крики: Наташа, Маша, держи одеяло, беги. Что-то еще. Это прокричали. И ветер затих. Море опять успокоилось, потому что, видимо, море и тоже раздражает эти все разговоры.
С. Сорокина
―
Ну что, Юрий Георгиевич, тебе захотелось в Одессу?
Ю. Кобаладзе
―
Я, поскольку ты о патриотизме заговорила…
М. Жванецкий
―
В Одессе самое главное, что я не сказал, - еда. Потрясающая.
Ю. Кобаладзе
―
Но сейчас везде неплохо кормят.
С. Сорокина
―
Но в Одессе особенно.
Ю. Кобаладзе
―
Главное одесское блюдо.
М. Жванецкий
―
Там это выловлено все только что. Камбала только что…
С. Сорокина
―
Рыбка. Ой, не надо про еду. Я сейчас слюной изойду.
М. Жванецкий
―
Не надо приходить на эфир голодной.
Ю. Кобаладзе
―
Маленькая красная рыбка как называется.
М.Жванецкий: Сразу исчезает какая-то свирепость, когда человек пошутит
С. Сорокина
―
Барабулька.
М. Жванецкий
―
Да, барабулька там меньше, это ближе к Севастополю.
С. Сорокина
―
Кефаль, наверное.
М. Жванецкий
―
Камбала.
С. Сорокина
―
Шаланды, полные кефали.
Ю. Кобаладзе
―
Камбала была очень редкая рыба. Она вернулась в Одессу.
М. Жванецкий
―
Шеф, после того как ваша советская власть прекратила застраивать берега заводами…
Ю. Кобаладзе
―
То и вернулась.
М. Жванецкий
―
Да, потому что там были литейные заводы, кому к чертовой матери нужна было промышленность в Одессе. Станкостроительные заводы. Все время какие-то дымы. На берегу.
С. Сорокина
―
Теперь чисто.
М. Жванецкий
―
А сейчас тихо. Трубы стоят. А дыма нет. Промышленность скисла и поэтому камбала подошла. Кефаль подошла. Все подошли. И люди подошли.
Ю. Кобаладзе
―
Рыба подошла, а людей уже нет, уехали.
М. Жванецкий
―
Нет, таких людей, которыми гордились – нет. А вот такие обычные…
С. Сорокина
―
Михаил Михайлович, а вот знаете, я вспоминаю, когда я была в Одессе, у меня было интереснейшее впечатление. Мне казалось, что чувством юмора обладают буквально все, идущие по улице. Даже какие-то перепалки по ходу помню, в автобусе, на улице – это было все время бесконечно смешно. И люди улыбались всегда. И действительно остроумные очень. Вот сейчас эта атмосфера уличная осталась? Или все-таки уже не то.
М. Жванецкий
―
Нет, конечно, нельзя же, когда носители юмора уезжают, атмосфера. А тогда была просто прекрасная. Изя, ты куда? – Нет, я иду домой. Лаконично и четко. Потому что мы стоим кучкой возле филармонии, а он сразу объявил, что он не будет в этом участвовать. Ни в ресторан не пойдет, ни с тетками никакими не желает. Нет, все, я иду домой.
С. Сорокина
―
Ну, а живут сейчас трудно люди в Одессе?
М. Жванецкий
―
Вы знаете, не хочется о политике говорить.
С. Сорокина
―
Я не про политику.
М. Жванецкий
―
Трудно живут или не трудно живут – это все-таки сразу разговор о политике получается. Вот нет, насчет еды все в порядке. Рыба, которая подошла к берегу. И все это в изобилии. Это есть. И чеснок пахнет чесноком. Петрушка пахнет. Все это пахнет, зелень пахнет. Аромат. Помидоры пахнут. Но что-то… Чего я говорю.
С. Сорокина
―
Про трудно ли жить.
М. Жванецкий
―
Да, неопределенность. Вот неопределенность. Немножко хочется очень тепло сказать о том, что Одесса всю жизнь была на Украине, но вот сейчас немножко, конечно, взаимоотношения с Киевом у Одессы и раньше были непростые…
С. Сорокина
―
Отдельный город.
М. Жванецкий
―
Да. А сейчас пытаться научиться Одессу говорить на украинском языке это очень сложно. Очень сложно. И бывает я там делаю зарядку, у меня беговая дорожка и все время на украинском языке когда говорят, уже русского не слышно по радио, по телевидению. Это как, сами понимаете.
С. Сорокина
―
Всегда был очень русскоязычный город.
М. Жванецкий
―
Да. Одесса чисто русскоязычный.
С. Сорокина
―
Такой со специфическим говором. Но очень русский город. И конечно это очень странно и очень обидно.
М. Жванецкий
―
Вот специфический город. И там потому что одесский акцент складывался из еврейского акцента, из молдавского. Из украинского. Из греческого. Там много было греков. Смесь этих языков и приводила к такому искаженному русскому языку. Но тоже было интересно.
Ю. Кобаладзе
―
Получили сообщение, что вас плохо видно в телевизоре. Поэтому нам лучше пересесть, чтобы вы засияли.
М. Жванецкий
―
А чего же вы так долго ждали.
С. Сорокина
―
Маленькая пауза.
Ю. Кобаладзе
―
Меня народ не хочет видеть, я так понимаю.
С. Сорокина
―
Да ладно. Ты будешь в профиль, в гордый грузинский профиль.
М. Жванецкий
―
Здесь я буду читать… Когда придется.
С. Сорокина
―
Михаил Михайлович…
М. Жванецкий
―
Говорите.
С. Сорокина
―
А есть какие-то темы, которые сейчас табуированные в Одессе. На какие темы не любят говорить?
М. Жванецкий
―
Нет.
С. Сорокина
―
Или по-прежнему все возможно.
М. Жванецкий
―
Да.
М.Жванецкий: Когда кто-то от тебя зависит – ты так просто не уйдешь из жизни
С. Сорокина
―
А политика, я не вас спрашиваю о политике, а о политике в Одессе любят рассуждать?
М. Жванецкий
―
В Одессе телевизор все время говорит о политике. Ну, в основном это у нас киевское. Но надо отдать должное, что свобода там высказываний очень…
С. Сорокина
―
Очень даже. Разные мнения звучат.
М. Жванецкий
―
Да, совершенно свободно. Мата я не слышал, к сожалению, но вот просто, в общем, не могу сейчас пример привести. Не приходит на ум. Но там свобода слова очень, очень.
С. Сорокина
―
Михаил Михайлович, я, собственно говоря, когда сюда шла к вам на встречу, подумала о том, что вы конечно уже на все виды вопросов ответили. И я так полагаю, что…
М. Жванецкий
―
Задавайте любые.
С. Сорокина
―
Что у вас на все вопросы есть ответы.
М. Жванецкий
―
Я вижу, как наша беседа складывается. Мне очень приятно, я даже прочитать…
С. Сорокина
―
Прочитайте, пожалуйста, ответы на вопросы журналистов. Мне очень нравится. Потому что это можно просто студентам.
М. Жванецкий
―
Шаблон для интервью.
С. Сорокина
―
Да. Можно студентам на журфаке.
М. Жванецкий
―
Они у меня оказались в кармане. Шаблон для интервью. Интервью для всех называется. «Люблю театр БДТ, любимый актер – Басилашвили. Лучший город – Петербург. Любимый город – Одесса. Живу в Москве. Любимый писатель - Чехов. Любимое дерево – липа. Сразу после липы – люблю дуб почему-то. В любое время года люблю жизнь. Любимое время года – лето. Любимое время жизни – осень. Любимая река - Волга. Любимое море - Черное. Любимое общество - женское. Из граждан люблю англичан. Из друзей - давних. Кстати, из эмигрантов люблю тоже своих. Но те, которых я вижу иногда в Англии, для меня Англия просто она…
С. Сорокина
―
Осторожнее, Михаил Михайлович.
М. Жванецкий
―
Она почему-то что-то такое…
С. Сорокина
―
Это не патриотично.
М. Жванецкий
―
Да. Да. Для меня вот уровень квалификации какой-то. В разговорном жанре. У них уровень квалификации. Я не могу овладеть английским до сих пор. Ну поэтому просто говорю. «В любое время года люблю жизнь. Любимое время года – лето. Любимое время жизни - осень. Любимая река - Волга. Любимое море - Черное. Любимое общество - женское. Из граждан люблю англичан. Из друзей - давних. Из эмигрантов –своих. Любимые дети - свои. Еще больше люблю котов. Не считаю, что дети - наше будущее. Как не считаю, что мы - их прошлое. Мы живем в разных мирах. Музыку люблю - далекую и тихую. Люблю систему Менделеева. Любимый элемент - фтор. Из продуктов люблю борщ. Из людей - женщин. Из женщин - жену. Ценю каждую из тех, кто любит меня. Не уверен, что Волга впадает в Каспийское море, но никому об этом не говорю. В кино люблю веселье. В лирике — нежность. В жизни — скромность. Когда встречаю скромность - всегда здороваюсь первым. Со скромностью люблю встречаться. Но редко. В себе стараюсь разобраться, но не могу. В других стараюсь разобраться и тоже не могу. Из людей люблю не очень старых стариков и не очень молодых молодых. Это, в общем, одни и те же люди. Погоду люблю наблюдать, но не люблю в ней участвовать. Из человеческого очень нравится память. Из животного - слух. Из частей тела - голова. Затем глаза. Затем ноги. У женщин - наоборот. В животном и человеческом мире нравятся обеды коллективные, когда сам наедаешься и видишь, как это делает другой. В это время у всех живых существ рождаются приятные беседы при пережевывании и переваривании более мелких и беззащитных. Из поведения люблю сытое веселье. Правда, голодного веселья не наблюдал. Из веселья больше всего люблю смех. В смехе ценю раскатистость и заливистость. Дикий хохот - не люблю. После этого долгий кашель, дрожание рук, невозможность вспомнить, что там было. Ванную не принимаю. Выйдя из душа, считаю себя чистым. Плевал на другие мнения. Легок на подъем, когда ждут там или надоело здесь. Чтобы двинуться - где-то должно быть лучше. Когда вернусь, всегда не знаю. Если обещал -ждите! Не кажется ли мне, что задачи современного кино? - Кажется. Не кажется ли мне, что современная литература? – Кажется, да. Не кажется ли мне? – Нет. Вред от денег? Есть. Если очень их хотеть. При добывании денег думай о другом. Получится одно и другое. Верна ли тенденция современной медицины? - Нет. Не верна. Бесплатность лечит лучше, платность - охотнее. Держите любое второе про запас. Сытость делает человека приятным, голод – полезным. (Между прочим, хорошая фраза. Только сейчас я заметил это) Считаю ли я, что болезнь? - Да. И не осуждаю. Человек в болезни меняется. Он приспосабливается. И к нему приспосабливаются. Как я думаю - тщеславие? - А как же. Обязательно. Зависть? - Необходима. Что-то должно тянуть пустые вагоны таланта. А если взять дружбу? - Закончилась. Тщеславие, сострадание, взаимопонимание. Но не встречи. Все издали. Дружба труднее любви. Любовь - это одиночество. Дружба - это вдвоем. Дружба - это обязательство. Любовь - нет. Любовь неподвижна. Дружба работает. Не кажется ли мне, что? - Да. Времена изменилось. Люди - нет. Необязательный, но упорный - достиг своего верха. Неправдивый достиг своего верха. Оба хотят чего-то вечного. Покупают Айвазовского. А возраст имеет значение для деятельности. Молодые ребята разобрались в кнопках, слегка запутались в приоритетах. Мат их веселит. Пули привлекают. Кровь возбуждает. Давно не было войны. Боюсь, что они могут разжечь из любопытства. Им помогают все, кто пишет и показывает. Если им хочется умереть раньше других, кто помешает. Дети тоже увлекаются смертью. Им еще не страшно. А женщины? – Вот женщины умнее всех. Их не развлекают драки, бокс, стрельба. Вот дольше и живут. Литература».
С. Сорокина
―
Михаил Михайлович, остановимся. Нам нужно прерваться на новости. Михаил Жванецкий. Извините, ради бога.
М. Жванецкий
―
Хорошо, что вы меня прервали на новости тем более.НОВОСТИ
С. Сорокина
―
Еще раз приветствуем вас. Рядом с нами Михаил Жванецкий, народный артист России.
М. Жванецкий
―
И Украины.
С. Сорокина
―
Да. Мы начали и перед новостями не успели дослушать «Шаблон для интервью». Слушаем вас.
М. Жванецкий
―
«Молодые ребята разобрались в кнопках, слегка запутались в приоритетах. Мат их веселит, пули привлекают. Кровь возбуждает. Давно не было войны. Они могут разжечь из любопытства. Им помогают те, кто пишет и показывает. Если им хочется умереть раньше других - кто помешает. Дети тоже увлекаются смертью. Им еще не страшно. А женщины? - Умнее. Их не развлекают драки, бокс, стрельба. Литература. Старые писатели напоминают высохших жуков. Молодые – однодневных бабочек. Те и другие еще живы. В завершение. Сразу после работы люблю жизнь. Первое работает на второе, второе – на первое. Легок на подъем. Люблю подняться и поехать, чтобы приехать. И сразу на сцену».
С. Сорокина
―
И сразу – на сцену. Вот ответ на все вопросы. Я за это время посмотрела сообщения, которые нам присылают. Ирина спрашивает: «Спросите Михаила Михайловича, а бычки есть?» Рыба.
М. Жванецкий
―
Есть. Но они снова вернулись к своему старому названию. Мусорная рыба.
С. Сорокина
―
Особо не едят.
М. Жванецкий
―
Они костлявые. Бычки есть.
С. Сорокина
―
Спрашивают: «А переводчик в постели тоже женщина?»
М. Жванецкий
―
Мужчина.
С. Сорокина
―
Это несколько меняет картину. Еще сообщение из Санкт-Петербурга: «Я автор 2150 сонетов и 140 венков. Помогите издать».
М. Жванецкий
―
Венков?
С. Сорокина
―
Да, есть Венок сонетов.
М. Жванецкий
―
И чтобы я помог ему издать. Но это только когда у меня будет собственное дело. Когда мне надоедят собственные произведения, я буду издавать другие.
С. Сорокина
―
Между прочим, новости прослушали и ваше завершение «Шаблона интервью», оно практически перекликалось. Потому что в новостях говорилось про молодого человека, который жизнью своей не дорожит и в 14 лет ввязался в опасные игры. И у вас про это было.
М. Жванецкий
―
Они, по-моему, не дорожат жизнью, потому что не накоплено, ничего не накоплено. Вот когда накоплено, уже очень сложно с этим расстаться. Ты уже кого-то любишь и кто-то от тебя зависит. А когда кто-то от тебя зависит – ты так просто не уйдешь из жизни.
С. Сорокина
―
И у них еще и фантазия плохо работает. Они не могут себе представить этих последствий.
М. Жванецкий
―
Конечно, не представляют, потому что именно они не понимают этого. Теперь насчет новостей я хотел сказать. Я уже приспособился, я все время слушаю новости и всегда считаю, что это плохое, что в нашей жизни есть. Это новости. Я уже успокоился и слушаю новости, когда они перестают быть новостями. То есть слушаю сегодняшние новости дня через 3-4. И думаю: ты смотри, как было хреново три дня назад. И дня через 3 узнаю, как хреново было сегодня и радуюсь, что пережил. Поэтому в краткосрочных прогнозах ошибаюсь, в долгосрочных – не участвую. В Интернет не заглядываю. Это все равно, что разгонять туман полотенцем. И извините, жопой волны отбивать. Это я как в порту работал…
С. Сорокина
―
На новостной радиостанции сразу после новостей.
М. Жванецкий
―
А что можно делать. Потому что в порту работал, и я понимаю, что это значит отбивать…
М.Жванецкий: Сейчас пытаться научиться Одессу говорить на украинском языке - это очень сложно
С. Сорокина
―
А вот еще цитата из вас: «Юмор – единственное, что гасит ненависть». Мы мало шутить стали или плохо шутить. Почему так ненависти много? Про ненависть и спрашивают нас, вернее вас.
М. Жванецкий
―
Почему ненависти много? Ну, конечно, потому что юмор вы понимаете, человек с юмором я не хочу сказать остроумный, но хотя бы просто с юмором, он не может, у него, так или иначе, что-то вызовет улыбку. Где-то в каком-то моменте ссоры, драки, либо криков, он имеет этот юмор, и он всегда его оценит внутри него. Поэтому сразу исчезает какая-то свирепость, когда человек пошутит. Или если человек с юмором, ты можешь на него кричать, когда он, допустим, накрывает на стол или что-нибудь, в любом раздражении, вдруг обязательно рассмеется. И рассмеется тот, кто кричит и рассмеется он. Поэтому сразу пропадает раздражение. Злоба и ненависть. Ненависть может быть более что-то глубокое. А вот злоба и…
С. Сорокина
―
Агрессивность такая.
М. Жванецкий
―
Да, она пропадает.
С. Сорокина
―
Тогда получается у нас просто мало людей с чувством юмора.
М. Жванецкий
―
С настоящим. Да. Потому что это все только такое то, что мы с вами говорили – острословие, которое не волнует. Самое главное в произведении искусства – оно должно волновать. Самое главное в разговоре – он должен волновать. Самое главное во взаимоотношениях – они должны волновать. Это все должно волновать. Если это не волнует, если идет острословие потоком, то всегда среди этого может возникнуть и стрельба, и драка, и все… Потому что не волнует.
С. Сорокина
―
Возвращаясь к новостям, а что-нибудь из того, что вы слышите спустя три дня, и уже не очень волнует, но можно оценить, что-нибудь вызывает ваш интерес, недоумение, может быть повод для того, чтобы написать что-то. Что-то новостное.
М. Жванецкий
―
Ну конечно, нет, я все время регулярно чувствую, вы знаете, звание, которое мне дали «Дежурный по стране» требует, чтобы я был в курсе. Потому что что-то кто-то все равно будет спрашивать. И даже просто я люблю разговаривать с публикой. Очень люблю говорить просто. Ну политических вопросов немного, слава богу. Больше всего идут личные какие-то о любви, о семье. Как мне с ней быть, что там…
С. Сорокина
―
Но здесь вы, по-моему, большой специалист. Опыт-то какой.
М. Жванецкий
―
Они же это тоже чувствуют.
С. Сорокина
―
Естественно.
М. Жванецкий
―
Публика же это чувствует.
С. Сорокина
―
Скажите, пожалуйста, мне кажется, что в последнее время появляется время от времени помимо каких-то действительно трагических или нелепых сообщений что-то, что вызывает улыбку может быть даже. Вот, например, в ГД предлагают создать министерство психологического климата. Вот как к этому относиться? Я улыбаюсь.
Ю. Кобаладзе
―
Это ваши конкуренты будут.
С. Сорокина
―
Министерство психологического климата. Вас министром надо.
М. Жванецкий
―
Вы знаете, это, конечно, для этих юных борцов с жизнью, для тех, кто часто просто кончает жизнь самоубийством. Это почему-то всегда молодые люди. Министерство психологического климата мне кажется, я где-то читал о том, что еще существует министр по предотвращению самоубийств.
С. Сорокина
―
Это в Англии. Есть министр по предотвращению суицидов и по борьбе с одиночеством. Там уже есть. А у нас предложили, видимо, объединить и то и другое. И сделать министерство психологического климата.
М. Жванецкий
―
Нам нужен, прежде всего, большой опыт разговора с такими людьми. Я как-то не верю в тех, кто отговаривает человека от суицида. Что они могут сказать?
С. Сорокина
―
Да что вообще можно сказать.
М. Жванецкий
―
Что можно сказать. Разве только взять этого человека и пойти с ним куда-то может быть, вот присоединиться к нему на какое-то время. Может быть так. Потому что тут, наверное, есть психологи, я не знаю, что они там могут.
С. Сорокина
―
Это пусть британцы голову ломают. А у нас вообще…
Ю. Кобаладзе
―
У нас не получается пока. С лордами у нас не очень хорошо.
М. Жванецкий
―
Да.
С. Сорокина
―
Мы просто министерство психологического климата. Юрий Георгиевич, как думаешь, что под этим подразумевается.
Ю. Кобаладзе
―
Я думаю, я очень прекрасно понимаю, готов работать в этом министерстве. Если платить будут хорошо.
М. Жванецкий
―
Есть, где-то я прочел, что есть министр по делам суицида где-то в Англии… Ну хорошо, это в Англии.
С. Сорокина
―
А мы пытаемся копировать.
М. Жванецкий
―
Сразу отмахнулись от Англии.
С. Сорокина
―
Это их проблемы.
М. Жванецкий
―
У нас, пожалуйста, пусть стреляются, вешаются.
С. Сорокина
―
Вопрос, который вам прислали на сайт. «Почему не слышно ваших произведений на злобу дня. Может быть, что-то в стол пишете?» Спрашивают вас.
М. Жванецкий
―
Да просто не люблю писать на злобу дня. Я даже не знаю, какая сейчас злоба дня. Наверное, да.
С. Сорокина
―
У нас такая злоба дня сейчас.
М. Жванецкий
―
Наверное, да, я сейчас пишу более какие-то вещи, наверное, такие непростые. Какие-то серьезные…
С. Сорокина
―
Философские.
М. Жванецкий
―
О смерти. Да. «Я потерял и простил своих друзей, я потерял и простил своих женщин. Я снова влюбился в бумаги и заинтересовался тем, что она пишет. Терпит. Песочными часами пересыпается время, будущее внизу, прошлое – вверху. Вертишь свои годы, сыплются дней и смехов слезы, ощущение переходит в наблюдение. Наблюдения – в воспоминания. Слезы, выраженные словами, вызывают смех. Смех вызывает кашель. Кашель выдает присутствие. Если войдешь незамеченным – выйдешь запомненным. Значит – жив».
М.Жванецкий: То, что мы живем в этой стране – это уже проявление патриотизма
Ю. Кобаладзе
―
А ты меня всегда останавливаешь, когда я кашляю. Обозначаю присутствие.
М. Жванецкий
―
Конечно.
С. Сорокина
―
Михаил Михайлович…
М. Жванецкий
―
Ну, действительно все равно все переходит в юмор. У меня ничего не получается просто так.
С. Сорокина
―
Я знаете, что задумалась. Я вдруг подумала, тут просто была вчера у своей приятельницы в книжном магазине, юбилей книжного магазина на Тверской который.
М. Жванецкий
―
Москва?
С. Сорокина
―
Да, да. И я, слоняясь там между книжек, подумала, что как у нас меняются вкусы в смысле чтения. В какой-то момент увлекают книги про любовь, потом начинается что-то про смысл жизни, потом еще что-то. Вы сейчас что читаете, какого рода книги любите?
М. Жванецкий
―
Одно и то же.
Ю. Кобаладзе
―
«Три мушкетера».
М. Жванецкий
―
Нет, я читаю Антона Павловича бесконечно Чехова.
С. Сорокина
―
Вы уже наизусть должны его знать. Это же ваш любимый автор.
М. Жванецкий
―
Уже многое знаю наизусть. У него великая литература, потому что она небольшого размера. Потому что это целое население, это население города какого-то. Это Чехов. Ну конечно у него и «Драма на охоте», более крупные произведения. Но пьесы мне меньше нравятся. «Три сестры». В Москву, в Москву.
С. Сорокина
―
Оценил.
М. Жванецкий
―
Это какое-то свое. Артисты любят это, потому что он очень нежен действительно. Но самое лучшее у него – рассказы. И перечитываю. Вот перечитываю. Потому что Льва Николаевича с большим уважением пробовал взять, взвесил…
С. Сорокина
―
В руке.
Ю. Кобаладзе
―
Не удержал.
М. Жванецкий
―
Да, «Война и мир». Тургенев – ближе мне. А Лев Николаевич, он мощный очень и тяжелый. А сейчас, когда вы живете нелегкой жизнью, его тяжело.
С. Сорокина
―
Я понимаю. А посовременнее авторов каких-то не посматриваете.
М. Жванецкий
―
Нет.
С. Сорокина
―
Не тянет.
М. Жванецкий
―
Я даже не помню. Я начал читать Пелевина, мне понравился его язык. Но больше не стал. Далеко углубляться не стал.
С. Сорокина
―
Еще из вашего «Шаблона для интервью», я зацепилась за вопрос, на который у вас, конечно, есть ответ. Но может развернете. По поводу зависти, которая толкает пустые вагоны таланта. Чему и кому завидуете?
М. Жванецкий
―
Я? Так всему, что, допустим, вызывает смех. Я вдруг слышу, если допустим, КВН и все, это я могу пропустить. Но если что-то вдруг остроумие какое-то действительно, которое вызывает какую-то хорошую улыбку. Я начинаю завидовать. Вообще зависть мне очень помогает…
С. Сорокина
―
Присуща.
М. Жванецкий
―
И присуща.
Ю. Кобаладзе
―
То есть толкает пустые вагоны.
М. Жванецкий
―
И толкает, тянет пустые вагоны таланта. Тянет, тянет.
С. Сорокина
―
Прочитайте что-нибудь еще, Михаил Михайлович.
М. Жванецкий
―
Поэтому я так, ну Чехову уже не завидую совершенно.
С. Сорокина
―
Да чего уж ему завидовать.
М. Жванецкий
―
Куда уже ему завидовать действительно. Ну что же тут читать-то. Чего бояться смерти. «Великие все умерли – и ничего. Благодаря им и жизнь есть. И мосты и лекарства, книги. Но если наконец подумать: они же все умерли. Вот все написали, изобрели, построили и ушли. Их уже нет. И ничего. И никто не горюет. Чего ж переживать, когда такие люди, в сто раз умнее, в тысячу раз талантливее, красивее, трудолюбивее - ушли! И ничуть об этом не жалеют. Разве они стремятся сюда. Вот в это, извините, время. К этим, извините, людям. Вот в эту, извините, жизнь. Кто нас услышит. А, услышав, поймёт. А, поняв, запомнит? Кто? Кому сегодня это нужно? И им сюда не нужно. И нам отсюда не попасть туда. И всё! И как легко. Читаешь их с восторгом. Уже вся ночь. Еще чуть-чуть, еще чуть-чуть. И вдруг! Господи! Так он же умер! Тот, кто это написал. А спасти? Теперь бы, может быть, спасли бы? Вопрос: а надо? Чтоб он еще что-то сказал? Он бы не захотел. В такое время как у нас: или умереть или молчать. Вот что случилось с гениями. Они уже прошли вот через это, о чем я говорю. Вот почему они так зазвучали. И музыка, и краски, и слова. Через это все пройди и ты в порядке. И сразу как все просто. И нынешняя, все начинающая, начинающая и дышащая возбуждением. Да ладно вам. Вот инструмент. Вот стол. Садитесь. Весь в очках, в компьютерах, в паролях. Подумаешь, секреты. Через смерть пройдешь и всё поймешь, и все узнаешь. И все не страшно. И ты поймешь и ахнешь: «Так все же великие ушли». Ну? И ничего. Живут. А смерть. Так, просто – перерыв». Всё, я на этом закончил. Сколько ни приучал себя смотреть на женщину как на человека – не могу.
С. Сорокина
―
Сказал Михаил Михайлович, поглядев на меня.
М. Жванецкий
―
А в нашем возрасте мы ищем в доме эхо: чтобы я охнул, и оно охнуло, я заплакал, и оно заплакало и не нужно слов.
С. Сорокина
―
Да, как-то… А вы про смерть думаете, Михаил Михайлович? Или хватает юмора для того, чтобы…
М. Жванецкий
―
Я не думаю об этом непрерывно, но иногда думаю, конечно. Потому что возраст уже такой и что же говорить. А я не понимаю, ну, нет, я думаю, в общем, немного. И не часто. И вот просто когда, допустим, врач приходит или я к врачу прихожу – вот там мы приближаемся к этим разговорам.
Ю. Кобаладзе
―
В основном врач.
М. Жванецкий
―
Оттуда это и написано.
С. Сорокина
―
А скучаете по кому-нибудь. Не только по уехавшим…
М. Жванецкий
―
Из живых?
С. Сорокина
―
Да. Из живых, уже не живых. Исключая Антона Павловича Чехова. Кого-то более вам близкого и родного.
М. Жванецкий
―
Нет, пока все, слава богу, из тех, с кем я дружу, самые близкие со мной. И Олег, Олег Сташкевич я имею в виду, и друг Толя мой. И с которым с пятого класса. Живы. Он уже плохо слышит. Я уже тоже. В ухе в каком-то, не буду говорить в каком - усилитель маленький такой стоит. Так что это, ну вот все, больше пока…
С. Сорокина
―
Вот. Тогда вопрос от Дмитрия Мезенцева: «Михаил Михайлович, а вы счастливый человек и много ли вам нужно для счастья?»
М.Жванецкий: Мне кажется, что уходит ум из юмора. Это острословие, а есть остроумие
М. Жванецкий
―
Мне кажется, что, давайте другое слово скажем, что я довольный человек. Я доволен. Вы знаете, счастье это вопрос другого возраста. Может быть, и нет. Но, в общем, в моем возрасте ты больше доволен, чем счастлив. Успехов меньше, в молодости успехов больше. Там счастье состоит же из удач. Это хорошо получается, это хорошо. Туда попал, сюда попал. Получилось. Аплодисменты. Успех. Всё. У меня тоже есть эта возможность. Я время от времени… Так что я доволен. Вот сказать счастлив, счастлив я в течение пяти минут после успеха на концерте. Счастлив. Потом вот это я все время молюсь, во-первых, кстати, суверен довольно-таки. О продлении этого промежутка между успехом и тревогой. Чтобы Господь продлил мне этот промежуток. Чтобы он не был таким коротким. Потому что сейчас аплодисменты, вот я кланяюсь, люди все стоят, это такая красота. Когда люди встали, и ты выходишь и иногда ты выходишь, просто начинаешь и они встают перед тем, как ты заговорил. Это в начале концерта. А иногда встают и в начале, и в конце. А в конце часто. Вот я смотрю на них и я говорю: я счастлив. И абсолютно искренне. Когда вижу, как они стоят и аплодируют. Стоя. Я счастлив.
С. Сорокина
―
То есть для вас самое главное удовольствие – все то, которое вы получаете при выступлениях.
М. Жванецкий
―
Именно. От работы своей. Не оттого, что я пишу, эту работу я не могу оценить. Я должен ее оценить только на зале.
С. Сорокина
―
На слух.
М. Жванецкий
―
Зал никогда не фальшивит и не врет. Полный зал - это всегда верный ответ. А еще если они встают в конце, а если встают в начале и конце.
Ю. Кобаладзе
―
Счастье.
С. Сорокина
―
Да.
М. Жванецкий
―
Просто держи брюки…
Ю. Кобаладзе
―
Зачем?
М. Жванецкий
―
Ну, потому что худеешь. Я серьезно говорю. Вот иногда ты чувствуешь, просто похудел, но затянуть ремень вдруг на аплодисментах неудобно. Вот так держишь…
С. Сорокина
―
Мне понравилось: дай бог увеличить это расстояние между ощущением успеха и тревогой. Мне очень нравится. Читаю еще одно сообщение.
М. Жванецкий
―
Светочка, вы умный человек.
Ю. Кобаладзе
―
Осторожнее.
М. Жванецкий
―
Открываю для себя.
С. Сорокина
―
Под занавес, Михаил Михайлович. Читаю вам сообщение от Константина из Москвы: «Если бы я, - видимо после наших разговоров о министре по суицидам, - стоял на мосту, чтобы убиться, Михаил Михайлович меня бы точно спас».
М. Жванецкий
―
Думаю, что да. Я столько получаю писем не от будущих самоубийц, нет… А от того, что…
Ю. Кобаладзе
―
Или подбежал бы сказал: возьмите…
С. Сорокина
―
Ну так получается.
М. Жванецкий
―
Спасибо, спасибо.
С. Сорокина
―
Спасибо большое. Наше время пролетело. Я напоминаю, что все, кто захотят увидеть Михаила Михайловича, услышать его, приходите 6-го декабря в Крокус Сити Холл. А мы с Юрием Георгиевичем здесь счастливо пообщались. Спасибо вам, Михаил Михайлович. Всего доброго.
М. Жванецкий
―
Пожалуйста, я очень рад, я даже не рассчитывал, что мне так будет хорошо от этого и так понравится. И я чувствую себя немножечко счастливым.
С. Сорокина
―
Спасибо.