10 лет без Ельцина - Георгий Сатаров, Людмила Телень, Сергей Ястржембский - В круге СВЕТА - 2017-04-25
25.04.2017
10 лет без Ельцина - Георгий Сатаров, Людмила Телень, Сергей Ястржембский - В круге СВЕТА - 2017-04-25
Скачать
Ю. Кобаладзе
―
Добрый вечер, дорогие друзья. Это действительно программа «В круге Света». Правда, сегодня без Светы. В следующий раз она обязательно будет. Мы решили сегодня отметить годовщину ухода из жизни первого президента России Бориса Николаевича Ельцина. Даже страшно подумать, что 10 лет прошло. Я сегодня в институте студентов спрашиваю: что вы знаете о Ельцине, что о нем думаете. И, к сожалению, знают очень мало, а думают совсем плохо. Причем понаслышке, кто-то что-то где-то видел и вдруг поймал себя на мысли, что люди, которые с ним непосредственно работали, его знали, а кроме вас я знаю таких людей. Все относятся, чтят его память и даже с какой-то любовью. И Боря Немцов, и Олег Сысуев, мы были в Лондоне, когда пришла весть о его смерти. Они бросили Лондон и уехали на похороны. То есть он остался в памяти людей очень светлой личностью. Я хочу представить моих гостей, двое из которых были можно сказать соратниками и много лет работали бок о бок с Борисом Николаевичем. Это Георгий Сатаров, сегодня он президент фонда «Индем». А тогда был советником…
Г. Сатаров
―
Помощником.
Ю. Кобаладзе
―
Никогда не забуду ваш твист в Доме кино… С Батуриным и Лившицем по просьбе зрителей, считалось, что вот наконец-то нормальные помощники у президента.
Г. Сатаров
―
Там была очень интересная история. Потом расскажу.
Ю. Кобаладзе
―
Сергей Ястржембский, который тоже помощник и долгие годы был рядом и с Ельциным и потом вообще в Кремле оставался и человек, прославившийся, по крайней мере, в журналистских кругах великими фразами на вопросы о состоянии здоровья Бориса Николаевича. Что у него крепкое рукопожатие и работа с документами – это по-моему вошло в анналы просто истории. И Людмила Телень, тоже была лично знакома. В качестве журналиста брала несколько раз интервью. А сейчас просто породнилась можно сказать с семьей Ельцина. С Наиной Ельциной. Поскольку она первый зам. исполнительного директора президентского центра Ельцина. Я хочу вам задать вопрос, вот каким остался в вашей памяти Борис Николаевич. Сергей, может с тебя.
С. Ястржембский
―
Я бы уступил, конечно, даме.
Ю. Кобаладзе
―
Поскольку она знает то, чего вы не знаете…
С. Ястржембский
―
Ты правильно сказал, что, наверное, очень многие люди, которые работали с первым президентом России, до сих пор расплываются в улыбке, когда заходит разговор о нем. Потому что можно конечно на протяжении, много лет работаешь и общаешься в ежедневном режиме, можно вспоминать разное. И это совершенно нормально. Но вспоминается крупными мазками очень крупная личность, которая не попадала ни под какие стандарты. Это было удобно, неудобно, но это был факт. Мне вспоминаются очень часто многие эпизоды работы его невероятная сила воли, когда были представления о том, что пресс-конференцию, как он может отработать ее, когда он так себя чувствует утром. После этого через несколько минут появлялся подтянутый, свеженький такой президент, который бодро шел мимо делегации, подмигнет еще. До этого только что я видел совершенно другого человека. Человек, который конечно, мог собираться в невероятных совершенно ситуациях и владел собой, по крайней мере, на тот отрезок, что я был с ним, - великолепно. И потом по человеческим качествам предупредительный, внимательный. Помнящий о днях рождения своих близких сотрудников. Человек сюрприз. Который мог любого рода сюрприз выкинуть на публике. Иногда нам было от этого очень тяжело. Но в любом случае сегодня об этом вспоминаешь с большим удовольствием. Это конечно был человек огромного масштаба личности и человек незауряднейший. И человек, который я считаю, сделал очень много для России.
С. Ястржембский: Очень многие люди, которые работали с первым президентом России, до сих пор расплываются в улыбке
Ю. Кобаладзе
―
Георгий, ты согласен?
Г. Сатаров
―
Да, во-первых, это был последний начальник в моей жизни. Больше у меня начальников не было. И, наверное, уже не успею обзавестись. Это был совершенно уникальный начальник, потому что он умел доверять. А для политика такого уровня это вообще редчайшее качество. Уникальное. Это человек, который всегда уважительно относился, даже если был не согласен. Человек, который всегда говорил «вы». Вы можете себе представить строителей, которые не ругаются матом. Это Ельцин. Никогда не любил и не любил, когда это делают другие. И это начальник, которому можно было говорить неприятные вещи. Можно было говорить обо всем.
Ю. Кобаладзе
―
И прощал.
Г. Сатаров
―
Без последствий. Просто пришлось это испытать неоднократно на себе, потому что почему-то наша команда помощников, когда нужно было говорить какие-то неприятные вещи, всегда посылала меня. Ну и ничего.
Ю. Кобаладзе
―
Тебе прощал, другим не прощал.
Г. Сатаров
―
Я думаю по другой причине. Потому что все-таки я рассматривал наши отношения как чисто деловые. И это было удобно и ему и мне.
Ю. Кобаладзе
―
Вообще ходила легенда, что один твой приход он не простил. Когда ты пришел с какой-то претензией или советами. Или я путаю.
Г. Сатаров
―
Нет, это была одна бумажка, которая ему не понравилась. Господи. И он там на ней написал сердитые слова. Но это совершенно было несущественно. И конечно политик потрясающий. С потрясающей интуицией, силой держать удар. И умением выигрывать. В последний момент. Он волейболист, представляете себе, 14:0 в пользу соперника, он начинает играть и выигрывает. Это нормально для него было. И это масштабнейшая личность. Несмотря на то, что и у меня и у многих других есть к нему претензии. А к какому политику нет претензий. Но в общем я считаю…
Ю. Кобаладзе
―
О претензиях мы еще поговорим. Хочу дать слово Людмиле. Поскольку это все-таки люди, он был их начальником. Вы же за ним наблюдали с такой журналистской стороны. Брали у него интервью и у вас должны быть более беспристрастные мнения.
Л. Телень
―
Я вспоминаю о том, что первый президент России не был начальником для журналистов. И это абсолютная его заслуга перед нашей профессией. Конечно, справедливости ради надо сказать, что профессия стала меняться при Горбачеве. Но Ельцин, которому доставалось от журналистов, все мы знаем, как, никогда не воспользовался своими возможностями, чтобы каким-то образом придавить прессу, приструнить. И когда сегодня кто-то говорит о том, что пресса обслуживала интересы президента, это полная ерунда. Потому что те, кто не хотел обслуживать – не обслуживали. У меня было абсолютно профессиональное счастье, я работала в газете «Московские новости», которые весьма критично оценивали очень многие шаги российского президента. И никогда никаких не то чтобы репрессий, а даже попытки одернуть газету через администрацию, не было. Газета например меняла в кремлевском пуле своих корреспондентов специально, потому что боялись стокгольмского синдрома. Поэтому наша была принципиальная позиция, в пуле полгода – до свидания.
Ю. Кобаладзе
―
Он не спрашивал, а где моя любимая Телень.
Л. Телень
―
Я по-моему в пуле продержалась три месяца. Поэтому он не успел ко мне привыкнуть.
Ю. Кобаладзе
―
Из-за конфликта?
Л. Телень
―
Нет, просто было наше внутреннее ощущение, я сама считала, что мне больше там нечего делать. Нельзя дружить с властью. Даже если там работают такие симпатичные люди как Сатаров и Ястржембский. Все равно нельзя.
Ю. Кобаладзе
―
Вот так и дружили. Они были в то время сами власть.
Л. Телень
―
Журналисты всегда должны держать дистанцию. И то, что первый российский президент позволял нам так работать, позволял, мы сами себе позволяли, не мешал нам так работать, это конечно колоссальный…
Ю. Кобаладзе
―
Вы изнутри наблюдали с Сергеем. Раздражала вас такая позиция журналистов?
С. Ястржембский
―
Иногда – да. Но совершенно правильно был сделан анализ, как пресс-секретарь я был каждую минуту фактически на этой линии фронта. Но у нас была одна договоренность с Борисом Николаевичем. Я когда приехал поступать на работу, когда он меня вызвал, спросил, какие у вас будут ко мне условия. Я говорю, извините, не могу условия ставить президенту. Он говорит: ну пожелания. Я высказал два пожелания. Одно касалось непосредственно работы прессы. Я сказал, что мы вам каждое утро будем давать мониторинг СМИ. За день. Со всем негативом, который существует. Потому что я увидел, что делали до нас под руководством, по-моему, Коржакова редактировалось. Мониторинг был ужасен. Он был комплиментарен и ужасен. Он сказал: конечно, а как можно иначе. Ну хорошо. И на протяжении какого-то времени мы действительно давали каждое утро несколько мониторингов, он читал их, когда садился в машину, чтобы отправиться в Кремль. Пока он ехал, он успевал посмотреть. Я все ждал, когда закончится терпение. Ну, прошел, наверное, год, и рано очень утром он вызывает меня, держит этот мониторинг брезгливо двумя пальцами, так размахивает, говорит: «Сергей Владимирович, все-таки вы совсем не работаете с прессой». Я уже не помню, по какому поводу.
Ю. Кобаладзе
―
Телень не называл?
С. Ястржембский
―
Нет, Связьинвест, этот скандал вокруг команды молодых реформаторов. Ну, совсем не работаете. «Борис Николаевич, конечно, мы должны работать лучше». «Ну, поработайте». И бросил это куда-то в мусорное ведро. На следующее утро, естественно, за сутки ничего не могло произойти и мы не могли коренным образом изменить мнение прессы.
Ю. Кобаладзе
―
Начали работать, я вижу.
С. Ястржембский
―
Он звонит и говорит: «Ну вот видите, когда хотите, ведь можете». Совсем другой мониторинг.
Ю. Кобаладзе
―
Георгий, а что у тебя такое из воспоминаний. Может быть негативных. Я потом скажу, что мои студенты вдруг неожиданно вспомнили. Это был действительно очень печальный и стыдный эпизод.
Г. Сатаров
―
Очень трудно вспоминается. Один раз он выразился резко во время нашей встречи. Чтобы было понятно, что значит резко в устах Ельцина.
Ю. Кобаладзе
―
Без мата.
Г. Сатаров
―
Такие регулярные встречи с помощниками по направлениям, когда ты идешь, готовишь какой-то списочек вопросов, который надо обсудить. И у меня в этом списочке была моя встреча с Явлинским. И я ему рассказываю, и он недовольно так говорит: «Георгий Александрович, наверняка у вас в списке есть более важные сюжеты».
Ю. Кобаладзе
―
Хотя он к Явлинскому относился нормально.
Г. Сатаров
―
Я потом понял, это было самое резкое, что он сказал за все годы нашей работы. Я потом понял, почему он так сказал или мне помогли понять. Я уже сейчас не помню. Он подумал, что Явлинский подумал, что эта встреча была с его подачи. А это было не так. Это просто была моя инициатива. А ему не хотелось этого в тот момент.
Л. Телень: Первый президент России не был начальником для журналистов. Это его заслуга перед нашей профессией
Ю. Кобаладзе
―
А вот я человек со стороны, тогда складывалось впечатление, что было два Ельцина. Первый Ельцин, все-таки работая с Примаковым, как-то опосредованно наблюдал за ним. И он действительно был, как вы описываете, энергичный, интересовался, в том числе информацией, которую Примаков ему докладывал. А вот второй период это уже был несколько другой Ельцин.
Г. Сатаров
―
После операции.
Ю. Кобаладзе
―
После операции, вторичных выборов и, к сожалению, в памяти народной он остался таким негативным персонажем. И уже когда он уходил из власти, по-моему, никто об этом не сожалел. Хотя ушел он очень достойно. Впервые в истории нашей страны человек принимает такое решение. И уходит добровольно.
Л. Телень
―
Наверное, он единственный среди российских руководителей ушел и сказал «простите меня».
С. Ястржембский
―
Ключевые слова были.
Ю. Кобаладзе
―
А за что он просил прощения?
Г. Сатаров
―
Две вещи, насколько я понимаю. Во-первых, Чечня. И, во-вторых, то, что весь этот транзит был гораздо тяжелее, чем это казалось до старта. То, что так просел жизненный уровень.
С. Ястржембский
―
Социально-экономические последствия оказались очень жесткими гораздо хуже, чем то, на что он надеялся.
Л. Телень
―
Я думаю, что даже если бы Ельцин был абсолютным ангелом, просто ангелом во плоти, но историческая ситуация была такой, что все равно бы о нем вспоминали нелестно. Все бы равно вспоминали скорее со знаком минус, чем со знаком плюс. Просто потому что на него наложилась вся та тяжелая ситуация, которую люди в этот момент переживали.
Ю. Кобаладзе
―
Он ее выдержал.
Л. Телень
―
Мы все вместе ее выдержали, в общем.
Ю. Кобаладзе
―
А как вы считаете, пройдут годы, все-таки, что будет преобладать в оценке Ельцина?
Г. Сатаров
―
Уверен на сто процентов – позитив. По одной простой причине – потому что России не очень везет на руководителей.
Ю. Кобаладзе
―
Осторожно, я тебя прошу.
Г. Сатаров
―
Да я, в общем-то, говорю о достаточно длительном периоде. Ни у кого даже у действующих нет оснований загордиться. И человеческая мысль вообще нормальная такая, взгляд на свою страну в прошлое и историческая мысль, она все равно ищет позитивные примеры. И уж на столетнем интервале от 1917 до 2017 года, если будут искать, то конечно Ельцин там будет одним из пиков.
Ю. Кобаладзе
―
А это противоречие, напряженные отношения с Горбачевым. Это действительно или все-таки это больше раздувалось прессой…
Л. Телень
―
Опять пресса виновата. Ну что же такое.
Ю. Кобаладзе
―
Потому что я большой поклонник Горбачева и отношусь к нему с огромным уважением. И тогда мне за него было обидно, когда его после прихода Ельцина к власти вообще загнали за Можай можно сказать.
Г. Сатаров
―
Что значит загнали за Можай.
Ю. Кобаладзе
―
Все-таки он с этим центром его мурыжили, отнимали здание. Было, было. И чисто по картинке там любви и взаимопонимания не было.
С. Ястржембский
―
Это совсем необязательно…
Г. Сатаров
―
Начнем с того, что на том промежутке, который мы вспоминаем, у Ельцина были, если говорить о его противниках политических, были реально гораздо более острые противники. Тот же Хасбулатов.
Ю. Кобаладзе
―
Это уже чуть позже.
Г. Сатаров
―
Да, несколько позже. И Ельцин по его человеческому характеру, по его политической стилистике, он никогда и никого не превращал в смертельных врагов в принципе. Два примера. Можно много приводить. Вот тот период противостояния с верховным советом, мы вписывали ему в его выступления какие-то мощные инвективы в ответ на удары с той стороны. И он вычеркивал, рвя бумагу, своей черной ручкой вычеркивал все эти инвективы. Поднимите любые его выступления. В любом жанре. Вы никогда не найдете выпадов личных. Ни против Горбачева, ни против Хасбулатова, ни против Руцкого. И так далее.
Ю. Кобаладзе
―
Хотя они себе позволяли…
Г. Сатаров
―
В общем, никому из них нельзя пожаловаться на судьбу, на какие-то преследования и так далее. Просто сравните это с любым другим историческим периодом.
Ю. Кобаладзе
―
Сергей, согласны?
С. Ястржембский
―
Да.
Г. Сатаров
―
Я добавлю еще одну очень важную мысль. Он никогда не сваливал текущие трудности на предшественников, на предыдущий период. Вот до меня все напортили, теперь я расхлебываю. И прочее. Никогда.
Ю. Кобаладзе
―
Мы помним, как он брал ответственность и при назначении Гайдара, как он его защищал. И последствия. Конечно, он был такой…
С. Ястржембский
―
Боец. Который придерживался честных правил. Насколько это возможно в политике.
Ю. Кобаладзе
―
Очень интересно, во второй части программы почитаем, что пишут люди. Диаметрально противоположные точки зрения. К нему нельзя было относиться безразлично. Или ненависть или признание и любовь. Это очень хорошо видно по sms.
Г. Сатаров: Ельцин по характеру, по политической стилистике, никогда и никого не превращал в смертельных врагов
Л. Телень
―
Я бы хотела два слова добавить про взаимоотношения, которые действительно и напряженными, драматичными и наверное всегда такими оставались. Когда я пришла работать в «Ельцин Центр», и впервые пришла в музей Ельцина, у меня было несколько лакмусовых бумажек. Как в этом музее отображены те или иные события. Потому что у меня к ним было свое отношение, и я понимала, что если не буду выбирать выражения, если вранье, то я не смогу работать. В музее очень уважительно представлена вся драматургия, весь сюжет их взаимоотношений с Горбачевым. И нигде и никакого неуважения к Горбачеву нет. Более того, в зале, посвященном 96-му году, хотя этот конфликт не обойден, есть письмо Горбачеву, и выступление Ельцина на Октябрьском пленуме. В зале представлены разные кандидаты в президенты, тогда же баллотировался Горбачев. Всех нельзя было представить, они просто не помещались в витрине. Вот присутствие там Горбачева с его листовками, которые, кстати, нам передал Горбачев-фонд, предвыборные листовки. Они есть в этой витрине. Для меня это было очень важно. Вторым таким же камнем, лакмусовой бумажкой была чеченская война. Которая представлена в музее как трагедия. Это очень важная нота в этом музее.
Ю. Кобаладзе
―
А вообще как возникал музей. Первоначально не было такой задумки. Просто центр, библиотека. Или я что-то путаю.
Л. Телень
―
Нет, с самого начала была идея создать музей. Просто по мере, я не присутствовала с самого начала в реализации замысла, но по мере продвижения к финалу музей все в большей степени становился не персональным музеем Бориса Николаевича Ельцина, а музеем 90-х. И он сделан действительно максимально честно, с громадным привлечением документов. То есть там можно проводить часы. Он рассчитан на всех, и на тех, кто ничего не знает, и на тех, кто знает, но кого интересуют подробности. Тех, кто любит Ельцина и кто ненавидит. Может придти абсолютно любой человек и сверить свою позицию с тем, что он там видит.
Ю. Кобаладзе
―
Но если говорить о музее, он популярный стал?
Л. Телень
―
Да, очень популярен.
Ю. Кобаладзе
―
Не только среди горожан.
Л. Телень
―
Он фантастически популярен, потому что за первый год сам музей, Ельцин-центр посетило значительно больше народу. А вот музей посетило больше 250 тысяч человек. Это очень большая цифра. В пиковые дни бывало по 7 тысяч посетителей.
Ю. Кобаладзе
―
А чем объяснить, тем, что это все-таки родной город Ельцина? И там к нему какое-то более трепетное отношение. В Москве также ходили бы люди?
Л. Телень
―
Конечно. Тут несколько аспектов. Во-первых, это очень современный музей. Он действительно современный. Он говорит с людьми очень современным мультимедийным языком. Может быть, это во-вторых. А, во-первых, люди приходят и понимают, что им не дурят голову. Что им не показывают позолоченную историю, не пытаются преподнести отлакированные события, не пытаются погрузить их в какую-то сказочную реальность. Им показывают то, что было. Со взлетами, с падениями, с трагедиями, со слезами. Как было, так и есть.
Ю. Кобаладзе
―
Я должен вас прервать. Сейчас новости середины часа. Мы вернемся через несколько минут.НОВОСТИ
Ю. Кобаладзе
―
Еще раз приветствую вас в студии передачи «В круге Света». +7-985-970-45-45 для ваших sms. Итак, очень много сообщений и даже простое чтение их говорит о том, что люди неоднозначно относятся к памяти президента. Кто-то пишет: Ельцин символ и гордость России, когда-нибудь народ это осознает. А кто-то: Ельцин был алкоголиком и КПСС из него сделала алкоголика. А кто-то: с уважением к нему относятся только те люди, (это, наверное, о тебе, Жора) кто при нем сказочно разбогател. О злоупотреблениях и так далее. Но в целом картина, очень отражающая действительно положение дел. К нему нет равнодушного отношения. От ненависти до такой преданности и любви. Может, вы вспомните что-то такое, что до этого никому не рассказывали из вашего общения с президентом. Что-нибудь, сенсацию какую-нибудь нам. Ты даже до начала передачи просил напомнить эпизод печальный.
Г. Сатаров
―
Нет, это не относится к тому, о чем я никогда не говорил. Я даже писал об этом. Это было про дирижирование оркестром в Германии. Очень любят это вспоминать. Просто я предлагаю разобраться в этом эпизоде. По сути, что это за эпизод изначально. Это вывод войск страны победителя из побежденной страны. Это завершающий этап этого периода. И самый травмирующий для граждан. Теперь давайте вспомним, вы об этом помните?
Ю. Кобаладзе
―
О чем?
Г. Сатаров
―
Что это было за событие. Вы не помните.
Ю. Кобаладзе
―
А ты к кому обращаешься.
Г. Сатаров
―
К слушателям. Мы помним, как он дирижировал.
Ю. Кобаладзе
―
Помним.
Г. Сатаров
―
А то, что вот это какой кошмар…
Ю. Кобаладзе
―
Но согласись, какое бы ни было событие, поведение было не совсем…
Г. Сатаров
―
Стоп. Можно я договорю?
Ю. Кобаладзе
―
Да, можно.
Г. Сатаров
―
Итак, мы не помним травмирующие обстоятельства, мы возмущаемся Ельциным. Подумайте, что сделал Ельцин. Это очень простая вещь. Это называется психотерапия. Сознательно он это сделал или несознательно, это сказать трудно. Не очень близкая аналогия, но представьте себе, что ваша бывшая любимая девушка и ваш бывший друг, который ее от вас отбил, приглашают вас на свадьбу.
Ю. Кобаладзе
―
Я просто не принимаю приглашение.
Г. Сатаров
―
Другие принимают и устраивают скандал. Напиваются, начинают петь неприличные песни. И так далее. Чтобы запомнилось это, их торжество над тобой. Вот это собственно проделал Ельцин. Это моя версия, не более того. Но по факту, по конечному результату вы не помните…
Ю. Кобаладзе
―
Также сочувственно с пониманием или…
Г. Сатаров
―
Да нет, все возмущались. И я возмущался. И мы все помощники вместе возмущались. Мы ему потом письмо написали в 1994 году.
Ю. Кобаладзе
―
И как он это воспринял?
Г. Сатаров
―
Обиделся. Там правда мою подпись и подпись Юры Батурина отрезала Пихоя, потому что мы были сравнительно новенькие и она считала, что нехорошо…
Ю. Кобаладзе
―
А там было коллективное письмо.
Г. Сатаров
―
Да, ближайших сотрудников.
Ю. Кобаладзе
―
Ястржембский участвовал в этой провокации?
С. Ястржембский
―
Я с 1996 года.
Г. Сатаров
―
А это конец 1994. Конечно, он обиделся. И он правда узнал, что были подписи Батурина, Сатарова и снял нас, тогда готовилась гигантская его поездка в США, он снял нас с этой поездки. Но потом прошло все.
Ю. Кобаладзе
―
А вы на какой рассчитывали эффект, что он прочитает и скажет: да, как я плохо себя повел. Как мне стыдно. Больше не буду. Или что?
Г. Сатаров
―
Трудно сказать, на что мы рассчитывали. Ведь часто что-то делаешь такое, не потому что ты на что-то рассчитываешь, а потому что понимаешь, что просто обязан это сделать.
Ю. Кобаладзе
―
Сергей, я прекрасно помню первые пресс-конференции. Общение с народом. Ты их вел с ним. Это было тяжело или он был удобным партнером.
С. Ястржембский
―
Он был очень неудобным партнером. Естественно мы брифинговали, готовили. Но он всегда поступал по-своему. И было несколько эпизодов, поскольку спросил о неизвестных сторонах, я могу сказать об известной, могу об неизвестной. Пример просто, это перед дефолтом за один день президент отдыхал на Валдае, и мы летели на один день на вертолете в Великий Новгород к Михаилу Прусаку, тогдашнему губернатору. Для того чтобы посмотреть исторические памятники Новгорода, пообщаться с жителями и губернатором. И большая толпа ожидала около аэропорта. И естественно большой пул журналистский. И он меня спрашивает как обычно: о чем сейчас будут меня спрашивать. Я говорю: Борис Николаевич, только один вопрос сейчас вам зададут. – Один? – Только один. – Какой? - Дефолт будет или нет. – Ну и что вы бы на моем месте ответили? Я говорю: Борис Николаевич, вы не обязаны отвечать на этот вопрос, потому что это вопрос правительства. Это не вопрос президента. Он говорит: да, правильно. Я думаю, слава богу, я свою работу сделал в этом плане. Ну, идет мимо пула, Слава Терехов из Интерфакса кричит: Борис Николаевич, Борис Николаевич… Он оборачивается: да, слушаю. – Дефолт будет? Он поискал глазами меня в толпе, посмотрел на меня, развернулся и сказал: не будет. И на следующий день был объявлен дефолт.
Г. Сатаров: Ельцин был совершенно уникальный начальник, потому что он умел доверять
Ю. Кобаладзе
―
Во всем виноват Чубайс. А в данном случае виноват Ястржембский.
С. Ястржембский
―
Был очень любопытный эпизод, когда он с нами замечательно сотрудничал. Нам нужно было переиграть Клинтона на первой встрече, февраль, по-моему, 1997 года. Поскольку президент был в послеоперационном периоде, восстанавливался. Первый саммит в Хельсинки. Мы никак не могли придумать какой-то ход и потом обратили внимание, что Клинтон, наш замечательно уже ходил, передвигался, а Клинтона возили на коляске, у него бриллиантовая рука или нога. У него нога была сломана. И перед пресс-конференцией я говорю: «Борис Николаевич, у нас тут идея есть, но все зависит от вас». Он говорит: «В каком плане». Я говорю: «Вот сейчас вас вместе будут выводить на сцену. По протоколу вы должны вместе появляться. Вы выходите сами, а Клинтон на коляске. Его будет вести охранник». Он говорит: «Ну». Так уже глаз заиграл. Я говорю: «Вы охранника, он вам не откажет, так в сторону ручкой поведите. И возьмитесь за коляску, вывезите Клинтона». Он говорит: «Хорошая идея». Хулиганства такие замечательные нравились. Что и произошло. Потому что охранник опешил, когда только они появились, огромное количество камер, фотокамеры…
Ю. Кобаладзе
―
Ну и кто из нас больной.
С. Ястржембский
―
Он перехватывает у охранника. И хохот гомерический в зале. Клинтон не может понять, что происходит. Поднимает голову и видит, что его Ельцин вывозит на пресс-конференцию. И все, мы выиграли этот саммит.
Ю. Кобаладзе
―
А бывали случаи, когда проигрывали?
С. Ястржембский
―
Саммиты. Да были тяжелые саммиты. В Швеции сентябрь 1997 года был тяжелейший саммит.
Ю. Кобаладзе
―
Тоже с Клинтоном?
С. Ястржембский
―
Нет, с премьер-министром Швеции. Был прямой эфир из ратуши стокгольмской. И через 30 минут работы прямые вопросы, прямые ответы. Вопросы, естественно никто не распределял. И их задавали, как хотели. И президент поплыл в силу просто физической усталости. Это было к концу дня, и там были 3-4 тяжелых очень ответа. Два из них не было никакой возможности объяснить потом журналистам. Обычно я интерпретировал, у меня такое право и привилегия. А в этом случае…
Ю. Кобаладзе
―
Напомните.
С. Ястржембский
―
Там было скажем расширение Совета Безопасности ООН. За счет некоторых стран, которые не были постоянными членами Совета Безопасности…
Ю. Кобаладзе
―
Страны перепутал.
С. Ястржембский
―
Ну да. Потом были некоторые нюансы Второй мировой войны, которых не было. И потом на брифинге, я за это просто обожаю прессу за человечность, там, где мог я объяснил, интерпретировал. А в этом случае мне сказали: а вот это как. Я говорю: извините, президент устал. И все. И больше не было вопросов. И никто не топтался на этом эпизоде.
Ю. Кобаладзе
―
Людмила, вы были там в зале?
Л. Телень
―
Нет.
Ю. Кобаладзе
―
То есть вы бы не дали спуска я думаю.
Л. Телень
―
Дело в том, что то, что рассказывают коллеги, говорит о том, что взаимоотношения и внутри команды и с журналистами были весьма человеческими. Они были действительно человеческими со своими внутренними отношениями, со своей драматургией. Я помню, как мы проходили в Кремль. Когда я сейчас рассказывала студентам, как это было, они мне не верят. Мы как журналисты приходили в Кремль. В самом начале приходили вообще, просто выписывая на бумажке пропуск, и мы входили в Кремль и ходили по кабинетам. От Сатарова к Батурину, от Батурина к Лившицу. К Филатову, который был руководителем президентской администрации. Я могла договориться с Сатаровым, в соседний кабинет зайти просто так, потому что я увидела табличку и зашла просто поздороваться, спросить, как дела происходят.
Ю. Кобаладзе
―
Сейчас это невозможно.
Л. Телень
―
Это надо спросить у тех, кто сегодня работает. Надо сказать, что эта ситуация ужесточалась и тогда постепенно менялась. Но, тем не менее, просто сам стиль отношений с журналистами был принципиально иным. Он был не чиновничьим. Может быть, это было связано с тем, что первый призыв команды Ельцина был не чиновничьим. Потому что позвонить руководителю администрации президента было легко. Секретарь соединял. Так просто происходило довольно долго. И эта открытость, понятно, что у власти были свои задачи. Понятно, что у журналистов были свои задачи. Это естественно, это всегда борьба, всегда перетягивание каната. Но в том, что это были нормальные человеческие отношения, это факт. Это подтвердит любой журналист, который тогда работал в политической журналистке, необязательно в кремлевском пуле.
Л. Телень: Даже если бы Ельцин был абсолютным ангелом что все равно бы о нем вспоминали нелестно
С. Ястржембский
―
Можно один пример, подтверждающий то, что сказано. О нормальных человеческих отношениях. К тому же это касается непосредственно «Эхо Москвы». Это утро того дня, когда была операция у Бориса Николаевича на сердце. И совершенно было очевидно, мы были на рассвете в своих кабинетах, ждали, когда начнется движение. И вдруг мне звонит Леша Венедиктов и говорит: «Сережа, кортеж пошел». У меня еще информации нет, что кортеж пошел.
Ю. Кобаладзе
―
Из больницы?
С. Ястржембский
―
Из резиденции в больницу. Я это даю как новость. Срочно. Я говорю: «Подожди секунду, дай мне перепроверить». Он говорит: «Я тебе даю пять минут». Я проверил за три минуты, говорю: «Леша, давай». И второй эпизод очень смешной. У нас были заготовлены болванки о том, что скоро будет операция. И Миша Лесин покойный находился в соседнем кабинете. Вернее около аппарата секретаря.
Ю. Кобаладзе
―
А у него какая была тогда должность?
С. Ястржембский
―
Он возглавлял управление по связям с общественностью. И он параллельно, я работал с Интерфаксом, зачитывал текст, а он зачитывал ИТАР-ТАСС. Вот отношения частного и государственного информационного агентств к новости. Интерфакс сразу же, пока я зачитывал, они давали флеши и горячие новости, а ИТАР-ТАСС сказали: кто с нами работал. Сказали: Лесин, такой-то. Сказали: пока Ястржембский не подойдет и не подтвердит, что вы сказали, мы новость не дадим. Я подбежал, подтвердил новость. Она вышла еще после этого минут 35 спустя.
Ю. Кобаладзе
―
Знаете, что еще хочу спросить. Особые отношения у Бориса Николаевича были с Наиной Иосифовной. И она после его смерти сумела, у меня такое ощущение, что центром она руководит. Ее детище, хотя может быть это не так. Но на нее не распространяется никакой негатив, который порой распространяется на Бориса Николаевича. Она как-то сохранила такую чистоту и удивительное достоинство. Я думаю, во многом отношение к Ельцину определяется сегодня отношением к ней. Так или нет?
Л. Телень
―
Если говорить о ее участии в работе центра, то конечно для нее это стало тоже частью ее дома, часть ее ответственности. И то, как она относится ко всему, что там происходит, это и трогательно и вызывает колоссальное уважение. Например, она мне звонит по телефону и говорит: «А вы сейчас в Екатеринбурге». Я говорю: «Да». «Вы где?» Я говорю: «Я в кафе сижу». «А скажите, пожалуйста, а сколько там стоит печенье по моему рецепту». Я ей называю ей сумму.
Ю. Кобаладзе
―
А что значит по ее рецепту.
Л. Телень
―
Там продаются печенья по ее рецепту. Знаменитое творожное печенье. Ей называю цену. Она говорит: «Нет, нет, это что-то очень дорого». Хотя на самом деле это совсем недорого. «Подождите, я сейчас перезвоню». Перезванивает через минут: «Я посчитала, оно должно стоить не 10 рублей, а 7 рублей, это неправильно, обязательно надо это обсудить». То есть она действительно и это искренне, и она действительно добивается того, что он считает нужным. Я уж не говорю, что она каждый раз приезжает туда, проверяет, чтобы вся рецептура, там не только это блюдо, там несколько блюд по ее рецептам. Все это делается очень тщательно. Но это такая деталь, но в принципе так получилось, что я ко дню рождения Наины Иосифовны сделала фильм о ней совершенно случайно. Мы не собирались этого делать, просто ее снимали для истории. Отсняли 60 часов. И когда мы отсняли, мы вдруг поняли, что надо делать фильм о любви. Потому что действительно их с Борисом Николаевичем Ельциным связывали удивительно теплые и удивительно долгие теплые отношения.
Ю. Кобаладзе
―
Она не вмешивалась, ее не было видно в политике.
Л. Телень
―
В политике ее не было видно, но она была, понимаете, когда ее изображают такой вот тенью Бориса Николаевича, это абсолютная неправда. Потому что она абсолютно живой человек со своей точкой зрения. С довольно сильным характером. И я думаю, что именно благодаря ее характеру он мог на нее опираться. Она ему действительно очень помогала. И я думаю, что он состоялся вообще как человек во многом благодаря тому, что рядом с ним была Наина Иосифовна.
Г. Сатаров
―
В те времена, которые мы вспоминаем, одной из ее главных проблем была пресса.
Ю. Кобаладзе
―
В каком смысле.
Л. Телень
―
И до сих пор. Она очень переживает.
Г. Сатаров
―
Это конец 1995 года был сильный инфаркт у него. И он лежал в больнице. Я по каким-то делам должен был к нему приехать. Что-то такое обсудить текущее. В ЦКБ, там такая из нескольких помещений и в одном из них сидит на диванчике Наина Иосифовна. Она меня увидела, вскакивает и говорит: «Георгий Александрович, но ведь что же они про него там показывают. Что они про него говорят, он ведь это видит. Он же с сердцем тут лежит. Ну может быть хоть вы ему скажете, чтобы он как-то их приструнил». А он всегда одно и то же: нельзя их трогать. Забудь. И вот это просто крик души такой. Может быть, я ему скажу, чтобы он приструнил и он приструнит.
Ю. Кобаладзе
―
А на Ястржембского не распространялся негатив относительно прессы.
С. Ястржембский
―
У меня за все время, три года практически, только один у меня был мелкий конфликт по поводу Наины Иосифовны. Когда моя шляхетская генетика выдержала того, что написал один корреспондент, Гамов его звали. В «Комсомольской правде» я его выставил из кремлевского пула. Это был единственный случай. И то, по-моему, через какое-то время его вернули. Потому что там я просто увидел оскорбление женщины и первой леди и с этим категорически не согласился. А так не было. Ну, конечно, нас всех клевали. Но это нормально, это входит в распределение ролей. Так и должно быть. Зачем тогда идти в политику, если не выдерживать удары прессы.
С. Ястржембский: Ельцин был очень неудобным партнером. Мы брифинговали, готовили. Но он всегда поступал по-своему
Г. Сатаров
―
У меня был один конфликт, конфликт с НТВ, история была такая. Тогда решался вопрос о расширении их эфира и мы с Илюшиным пытались это дело продавить. Но тут Тарпищев у Бориса Николаевича подписал другой документ. И на этом месте появился который недолго просуществовал, какой-то Спорт, помнишь этот эпизод. И тут же началась по НТВ бешеная атака на Ельцина. Просто бум, как будто там все переключили. Я позвонил и сказал, чтобы вычеркнули мою фамилию из записной книжки, я больше с ними не общаюсь. Потом все это закончилось.
Ю. Кобаладзе
―
То есть до сих пор не общаешься.
Г. Сатаров
―
Нет. Все закончилось перед выборами. Когда НТВ начало помогать Борису Николаевичу. Зверева прислали, Малашенко прислали. И все нормально. Потом выпивали вместе сидели буквально маленькой компанией с женами, с Гусинским. Он сказал: «Я Сатарова даже в стоп-лист включил».
Ю. Кобаладзе
―
Хорошо. Но у нас к сожалению, время подходит к концу. Может быть, вы еще нас порадуете такими эпизодами, которых никто не слышал. Остается буквально минута.
Г. Сатаров
―
Очень трудно вспомнить, что никогда не слышали.
Ю. Кобаладзе
―
Вообще не собираетесь писать…
Г. Сатаров
―
Мы написали же вместе книжку «Эпоха Ельцина».
С. Ястржембский
―
Лично.
Г. Сатаров
―
Нет, у меня столько планов научных, просто времени нет.
С. Ястржембский
―
Тоже не было писать.
Ю. Кобаладзе
―
Потому что деликатная тема.
С. Ястржембский
―
Потому что мемуары относятся не к самой объективной части литературы. И многие живы, слава богу, и многие еще находятся в коридорах соответствующих.
Г. Сатаров
―
Вот сначала надо их пережить.
Ю. Кобаладзе
―
Ну хорошо. Спасибо большое. Я не знаю, понравилась эта передача или нет нашим радиослушателям, но я рад, что я тоже был причастен к этой программе. Поскольку мы отдали все-таки должное и вспомнили добрым словом президента, который, как мы с вами договорились, еще будет признана его роль и отмечена человека, который в тяжелейшее для страны время вел ее со всеми промахами, недостатками, ошибками. Поэтому спасибо вам большое, что пришли. Это были Людмила Телень, трижды бравшая интервью у Ельцина и сделавшая фильм о Наине Иосифовне. Георгий Сатаров и Сергей Ястржембский, бывшие помощники первого президента России. Спасибо большое.