Говорим по-русски. Радио-альманах - 2013-09-01

О. СЕВЕРСКАЯ: Национальное, интернациональное… Иногда это так легко спутать! И допустить ошибку при переводе – с иностранного на язык родных осин.

М. КОРОЛЕВА: Впрочем, безошибочный перевод – это тоже не всегда перевод хороший.

Но обо всем по порядку.

О. СЕВЕРСКАЯ - Каждому из нас хоть раз, да приходилось – прося визу в посольстве, оформляя иммиграционную карту в зарубежном аэропорту, - заполнять анкету или бланк на английском языке. Там после «первых» и «последних» имен следует графа «nationality». Обычно, добравшись до нее, наши соотечественники переводят дух и радуются, поскольку узнают слово по сходству с привычной для русского языка национальностью.

М. КОРОЛЕВА - «Однако, - замечает профессор МГУ Светлана Тер-Минасова, автор книги «Язык и межкультурная коммуникация», - радость эта, как правило, преждевременна. Дело в том, что nationality подразумевает не этническую национальность, а гражданство, официальную принадлежность к стране. … Англоязычный мир не интересуется тем, кто вы по крови, по этнической принадлежности, а только тем, каково ваше гражданство».

О. СЕВЕРСКАЯ - Откуда недопонимание? В западной культуре nation – это синоним слова «государство», не случайно крупнейшее международное политическое объединение носит название «Организация Объединенных Наций».

М. КОРОЛЕВА - А у нас нация – это, прежде всего, исторически сложившаяся форма общности людей, с единством языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в культуре», а уже потом – «страна, государство».

О. СЕВЕРСКАЯ - Хотя в толковых словарях русского языка есть и это «государственное» значение слова нация, а прилагательное национальный значит не только «принадлежащий, свойственный данной нации, отражающий ее характер, выражающий ее общественно-политические интересы», но и «государственный» – у нашей страны, например, есть национальный герб, национальный флаг и национальный гимн, и эти символы государственности – одни на всех.

М. КОРОЛЕВА - Первоисточник всего национального, порождающего множество вопросов, - латинское nātiō – «происхождение, род», которое постепенно начало употребляться и в отношении «племени», «народности», а также «класса», «сословия», «касты» и даже «породы».

О. СЕВЕРСКАЯ - Интересно, что заимствовали мы слова «нация» и «национальность» из западноевропейских языков, но первоначальное значение их почти забыли. А ведь вопрос «какой ты национальности?» должен переводиться «откуда ты родом, каково твое происхождение?» Ответ «из России» кажется мне разумно компромиссным. Иногда полезно знать, откуда родом слово – хотя бы для того, чтобы употреблять его правильно. А то, например, можно и такое услышать: «Наш Витя — настоящий паноптикум, он решил теорему Ферма уже во втором классе». Правильно было бы сказать — уникум, конечно.

М. КОРОЛЕВА: Придется заглянуть в «Словарь интеллектуала», на портал adme.ru. Слово паноптикум в буквальном переводе с греческого - «пространство, в котором видно все». Сейчас оно чаще всего употребляется в переносном значении — как синоним кунсткамеры. Это зафиксированное в словарях значение («музей или коллекция разнообразных необычных, уникальных предметов, редкостей») происходит от распространенных XIX веке коммерческих паноптикумов. Знаменитый пример — Britannia Music Hall в Глазго, который раньше назывался Britannia Panopticon. Его экспозиция славилась уродцами и восковыми фигурами, а в подвале умещался зверинец.

О. СЕВЕРСКАЯ: Другая версия паноптикума связана с проектом идеальной тюрьмы, предложенным английским философом Иеремией Бентамом в конце XVIII века. Бентам хотел создать круглое здание, в котором заключенные в полностью просматриваемых камерах не видели бы стражей и не знали, в какой момент за ними наблюдают. Слежка в такой тюрьме велась бы из центральной башни, чтобы у узников складывалось ощущение, что они находятся под контролем в каждый момент. Это позволило бы снизить до минимума персонал тюремного заведения, в идеале — до одного человека — на роль надзирателя Бентам предлагал себя.

М. КОРОЛЕВА: Модель паноптикума была воплощена в кубинской тюрьме Пресидио Модело, которая ныне работает как музей. Проект Бентама там был осуществлен довольно точно: в центральные башни четырех паноптикумов вели подземные тоннели, которые в случае опасности бунта минировали. В этой тюрьме в 1950-е годы томились Фидель и Рауль Кастро.

О. СЕВЕРСКАЯ: Мишель Фуко усмотрел в паноптикуме нечто большее, чем архитектурный план: технику контроля над всеми формами деятельности. В первую очередь, это камеры наружного наблюдения и системы сбора информации о пользователях в социальных и информационно-поисковых сетях. Сегодня популярны «Электронный паноптикум» или «Паноптикум 1.0».

М. КОРОЛЕВА: И вполне можно услышать: «Ненавижу переговорные со стеклянными стенами — чувствуешь себя не то в аквариуме, не то в паноптикуме».

О. СЕВЕРСКАЯ – Но вернемся на родную почву. Помните – в фильме «Покровские ворота»: "Лев Евгеньич, я вашу бургундскую полечку перепёр на родной язык"… То есть перевел с языка на язык. Это не хулиганская выходка сценариста, а цитата – из эпиграммы Тургенева на «неуклюжие» переводы Шекспира: «Вот еще светило мира, Кетчер, друг шипучих вин. Перепёр он нам Шекспира На язык родных осин».

М. КОРОЛЕВА - Тургенев, безусловно, играл словами: перевести можно того, кто не сопротивляется, перепереть – только упирающегося руками и ногами. В словаре В.Даля глаголу переть приписано значение «тащить, волокти, таранить».

О. СЕВЕРСКАЯ - В «Толковом словаре русского языка» Д.Ушакова уже указано переносное употребление: перепереть – «дурно перевести с одного языка на другой», в «пример приведен» все тот же бедняга Кетчер. Тургенев был одним из лучших знатоков Шекспира, но и Кетчер был - не лыком шит.

М. КОРОЛЕВА - Кетчер – врач и переводчик Шекспира, английский он хорошо знал с детства, а Шекспира не просто любил – он перед ним преклонялся, вот почему его переводы, не всегда отличаясь поэтичностью, были замечательно близки к подлиннику.

О. СЕВЕРСКАЯ - Кетчер боялся опустить хотя бы одно слово. Хотите образец? Вот знаменитый монолог «Гамлета» в его переводе: «Быть или не быть. Вопрос в том, что благородней: сносить ли пращи и стрелы злобствующей судьбины или восстать против моря бедствий и, сопротивляясь, покончить их. Умереть - заснуть, не больше, и, зная, что сном этим мы кончаем все скорби, тысячи естественных, унаследованных телом противностей, - конец желаннейший. Умереть - заснуть, заснуть, но, может быть, и сны видеть - вот препона; какие могут быть сновиденья в этом смертном сне, за тем как стряхнем с себя земные тревоги, вот что останавливает нас…»

М. КОРОЛЕВА - Наверное, Тургенев смеялся не над Кетчером, а над буквализмом в переводе, а может – над самой идеей возможности перевести поэзию адекватно. Переводы стихов обычно называли "Из такого-то", печатали подряд вместе со своим. Насмехаться над переводами было принято. У Пушкина есть эпиграмма на перевод Гомера: «Слеп был Гнедич - поэт, переводчик слепого Гомера. Боком одним с образцом схож и его перевод».

О. СЕВЕРСКАЯ- Впрочем, традиция эта была такой же устойчивой, как и тяга врачей к литературной деятельности. Вот еще П.А.Вяземский высказывался по этому вопросу: «Уездный врач Пахом в часы свободы От должности убийственной своей С недавних пор пустился в переводы. Дивлюсь, Пахом, упорности твоей: Иль мало перевел в уезде ты людей?»

М. КОРОЛЕВА – Все, все! Наше время… перевелось. До встречи через неделю!