О шутливом языке европанто, а также о роли смешения языков и проблеме языковой и культурной идентичности - Говорим по-русски. Радио-альманах - 2009-09-20

О шутливом языке европанто (новом языке всеевропейского общения), а также о роли смешения языков и проблеме языковой и культурной идентичности. По материалам интервью со знаменитым итальянским писателем Диего Марании, опубликованном на Интернет-сайте openspace.ru.

М. – Добиваться чистой расы – преступно, добиваться чистого языка – абсурд… Эта чеканная формулировка, которую можно принимать, а можно и отвергать, принадлежит Диего Марани, итальянскому лингвисту и писателю.

О. – Тому самому, который пишет еще и детективные романы – но и в них размышляет в основном о языке. И тому самому, который изобрел «европанто».

М. – Бьюсь об заклад, мало кто слышал о европанто!

О. – Да мы и сами, если честно, узнали об этом явлении совсем недавно – из интервью Диего Марани с Варварой Бабицкой, которое появилось на Интернет-сайте openspace.ru.

М. – Вот об этом самом «европанто» и еще о некоторых интересных языковых наблюдениях известного итальянца – в нашей сегодняшней программе.

(МУЗЫКА)

О. – Итак, что это за европанто такое? Или такой?...

М. – Оказывается, так Диего Марани назвал новый язык всеевропейского общения. Надо честно признать: это была всего лишь шутка. Он работал переводчиком в Евросовете в Брюсселе и постоянно слушал за обедом вавилонское смешение языков, которому неожиданно подобрал такое вот название.

О. - Главным достоинством европанто Марани считает то, что его не нужно учить: чтобы воспользоваться этим универсальным наречием, нужны только пара европейских языков в анамнезе и чувство юмора.

М. – А это еще зачем?

О. – Чтобы не обижаться. Марани припомнил, что это название, «европанто», поначалу обидело эсперантистов, они подумали, что он так передразнивает эсперанто. На самом деле это не так: это греческий корень, который означает «все то, что составляет Европу». Европанто не язык, подчеркивает писатель: это игра, лингвистическая провокация. Это способ показать людям, что языки всегда перемешаны, что смешение языков — нормальный процесс, что с языками можно шутить. Шутя, мы учимся.

М. – Согласись, для нас это непривычный подход. Шутить?! С языком?! Да это же святое!

О. – Вот и Диего Марани о том же: ошибки приводят нас в ужас, грамматика для нас священна. Мы не отдаем себе отчета в том, что иностранный язык можно знать на разных уровнях, можно никогда так и не овладеть им в совершенстве. И в этом нет ничего смертельного.

М. – В общем, в отличие от эсперанто, настоящего искусственного языка, изобретенного лингвистом и имеющего логическую структуру, европанто не имеет грамматики — и не хочет ее иметь, у него нет словаря, он отказывается быть кодифицированным. Он не хочет быть пойманным и запертым в книгу, продолжает писатель.

О. - В основе европанто лежит, грубо говоря, упрощенная структура английского языка, потому что английский все европейцы, как правило, учат в школе. Далее, Марани пытается выявлять слова с латинскими корнями, пользуясь тем, что они существуют во всех европейских языках, включая германские. Ну и, наконец, использовать слова, которые в каком-то смысле не имеют границ: такие как мучача, базука, сайонара, блицкриг, мама, Наполи, мафия, пицца, шофер, куафёр.

М. – И все-таки, еще раз повторим: европанто — это лингвистическая игра! У Марани нет намерения предложить его как новый универсальный язык. Ему нравятся настоящие языки — те, на которых говорят люди. Продолжим через несколько секунд.

(ОЙ-ОЙ-ОЙ)

О. – Мы продолжаем цитировать интервью с итальянским писателем и лингвистом Диего Марани. Он же продолжает настаивать на том, что смешение языков — продуктивный процесс. Латынь, по его мнению, не прекратила свое существование: она смешалась с другими языками и произвела на свет испанский, итальянский, португальский, французский и так далее.

М. – Ну, эта точка зрения несколько противоречит общепринятой: недаром же латынь называют «мертвым языком». То есть, как самостоятельный, самодостаточный язык латынь умерла.

О. – А вот Марани считает, что язык никогда не умирает. Он меняется, трансформируется. Итальянцы, например, с трудом понимают книжки тринадцатого или четырнадцатого веков. Это неизбежно: реальность меняется — и язык вместе с ней, потому что отражает уже другую реальность. Но писатель не думает, что по этому поводу стоит беспокоиться. М. - И объясняет, почему. Человеку важно понимать собственную культуру на максимально протяженном временном отрезке — том, который имеет смысл для его настоящего. Для сегодняшнего итальянца понимание итальянского языка одиннадцатого века не является насущной необходимостью. Однако понимать язык шестнадцатого и семнадцатого веков важно, чтобы быть в состоянии читать первых великих классиков итальянской литературы.

О. - Диего Марании предостерегает от одной большой ошибки – от противопоставления одной национальной и культурной идентичности другой. От непонимания, что существуют переходные зоны между культурами! Он вспоминает, как через всю Италию ехал из родного города в Триест. Он чувствовал, как «итальянскость» становилась все более разреженной. А в Триесте она была почти эфемерной! Там была иная идентичность, питаемая «славянскостью» и «германскостью».

М. - Россия устроена так же, утверждает итальянец — по крайней мере, ее европейская часть. Русские смешиваются с поляками и украинцами, с евреями, с немцами, с финнами. Разные идентичности не исключают друг друга, а питают взаимно. Человек родом из Рима — итальянец, но в еще большей степени он римлянин. Итальянец из Феррары имеет другую «итальянскость»: другую социальную действительность, слова, ценности. Следовательно, не существует предопределенной, неприкосновенной национальной идентичности для каждой европейской страны. Существует два или три элемента, которые составляют итальянца или русского. Но внутри этих контуров комбинации и оттенки бесконечны, уверяет Диего Марани…

(ОЙ-ОЙ-ОЙ)

(МУЗЫКА)

О. – Однако вернемся к любимой идее (и любимой игрушке) писателя Марани – к европанто. Для этого языка, напомним, он выбирает интернациональные слова, которые, по его мнению, способствуют укреплению национальных стереотипов: будь то пицца, сомбреро или Гулаг. М. – Марани и не думает отрицать, что стереотип существует. Он, без сомнения, приблизителен, поверхностен, он говорит о народе и о человеке очень мало и очень топорным образом. Когда говорят, что любой итальянец любит оперу, любит хорошо поесть и глазеет на красивых женщин, в этом есть доля истины, хотя существует масса оттенков. Когда мы говорим, что немцы суровые и серьезные, в этом есть доля истины. Этот стереотипический образ узнаваем.

О. - В конце концов, наша национальная идентичность основывается на стереотипах. Не нужно бороться с этим фактом или отрицать его, говорит Диего Марани, мы должны просто отдавать себе отчет в том, что это стереотипы и что они, следовательно, относительны и приблизительны.

М. – Именно! Немцы, о которых упомянул итальянский писатель, чрезвычайно разнообразны, и, чтобы их понять, нужно их знать; многое зависит, например, от того, протестанты они или католики.

О. – Но в целом, заключает Марани, привычка к разнообразию делает людей более терпимыми, более любопытными, более открытыми, более подверженными влияниям. И это вовсе не угроза собственной идентичности! М. - А идентичность нации, убежден писатель, имеет разную насыщенность и разные оттенки. И, возможно, пора отказаться от устаревшей идеи национального государства, в котором язык, флаг и граница представляют собой священную триаду?...

(МУЗЫКА)

О. – Прежде чем наброситься на нас за это рискованное предложение, прослушайте важное напоминание.

М. – Мы, Ольга Северская и Марина Королёва при помощи звукорежиссера…. лишь цитировали сегодня большое инетинтервью Варвары Бабицкой с известным итальянским лингвистом и писателем Диего Марании, автором шутливого европанто.

О. – Спасибо интернет-сайту openspace.ru. И до встречи!

(КОНЦОВКА)