Мощь патриарха. Материал "Новой газеты" - Александр Солдатов - Рикошет - 2019-03-18
А. Плющев
―
Вы слушаете радиостанцию «Эхо Москвы». У микрофона – Александр Плющев. Сегодня в «Новой газете» появилась большая статья Александра Солдатова под названием «Мощь патриарха». И всем рекомендую с ней ознакомиться. Речь в ней идет о том, что если РПЦ удастся захватить Спасо-Андроников монастырь, то и экспонаты Третьяковки могут оказаться у других хозяев. Такой подзаголовок у этой статьи.Ну, вы и в новостях сейчас слышали, и раньше была реплика Антона Ореха на эту тему. Это такая уже некоторое время длящаяся история о том, как Русская православная церковь хочет передачи Спасо-Андроникова монастыря в Москве и предъявляет на нее право. Там не только, собственно, храм, но и музей древнерусской культуры имени Андрея Рублева. Вот эту историю можно и нужно, как мне кажется, посмотреть в «Новой газете»,
Я сегодня поговорил с Александром Солдатовым. Он не смог поговорить в прямом эфире, но поговорил со мной под запись. Прежде чем дать вам послушать это интервью, я хочу запустить голосование. Как вы в целом относитесь к передаче церкви имущества, принадлежащего государству? Если в целом вы хорошо относитесь, то ваш телефон – 101 20 11. Если вы относитесь плохо – 101 20 22. Напомню еще раз. Как вы в целом относитесь к передаче имущества, принадлежащего государству, церкви? Если хорошо – 101 20 11. Если плохо – 101 20 22.
Ну а теперь наш разговор с Александром Солдатовыми, религиоведом, автором «Новой газеты» и главным редактором портала Credo.press конкретно об этой истории.
Что в принципе плохого (или не плохого) в реституции церкви, если в свое время имущество было у церкви отнято?
А. Солдатов
―
Ну, в реституции самой по себе ничего плохого нет. Но есть некоторые вопросы к тому, кто является субъектом (или субъектами) этой реституции. Во-первых, та церковь, которая представлена Московской патриархией, вряд ли может претендовать на стопроцентную преемственность от дореволюционной российской церкви. Это очень спорный вопрос – обстоятельства ее возникновения в 27-м – 43-м годах.И до сих пор есть масса православных юрисдикций, которые оспаривают каноничность Московской патриархии. Есть старообрядцы. Большинство икон, хранящихся в фондах музея Рублева, например, располагающегося в Андрониковом монастыре, это иконы, написанные до 17-го века, то есть когда Русская церковь была старообрядческой по современным представлениям.
Ну и третий аспект – это светский характер нашего государства, которое является гарантом сохранности культурных ценностей. И музеи, как мы видим, при всех их недостатках все-таки обеспечивают довольно хорошую сохранность икон и других древних артефактов. А вот обладает ли Московская патриархия возможностями для такой сохранности – огромный вопрос. Есть ведь всякие негативные примеры утраты разных ценностей, неправильной реставрации храмов, которые осуществлялись церковью.
Поэтому если бы здесь было, конечно, клерикальное государство и такая иерократия, назовем это так, ну, наверное, реституция была бы абсолютным законом. В светском государстве это должно как-то более тонко решаться с учетом того, что эти ценности имеют не только церковный характер, но и культурный прежде всего, общенациональный.
А.Солдатов: Церковь Московской патриархии вряд ли может претендовать на преемственность от дореволюционной церкви
А. Плющев
―
А на что реально может претендовать РПЦ, что ей никогда не принадлежало?
А. Солдатов
―
Ну, если вы так ставите вопрос, то дореволюционной России, где официальная церковь была подразделением государства, вообще отдельной церковной собственности не существовало. Вся империя была православной и собственность была государственной, как правило. Поэтому та же логика, что с Исаакиевским собором распространяется на любые, я думаю, объекты, созданные до 1917-го года.А сейчас Московская патриархия интерпретирует свои требования немножко по-другому. Она требует вернуть не то, что ей принадлежало раньше, а то, что имеет религиозное назначение, чтобы эти ценности – храмы, иконы – использовались по прямому назначению, а не каким-то иным образом. Часто мы слышим утверждение, что в музее иконы как бы в плену находятся, что иконы – это все-таки предмет литургического обихода и она живет только в контексте богослужения, поэтому ее надо вернуть в храм.
В случае с Андрониковым монастырем, насколько я видел письмо патриарху, он требует передать 11 строений в собственность Московского патриархата, среди которых есть стены, башни, хозяйственные постройки, явно не имеющие прямого религиозного назначения. Ну, в так называемом Законе о реституции есть, правда, хитрая деталь, что вместе с объектами, имеющими прямое религиозное назначение, могут передаваться и другие объекты, входящие в единый комплекс с ними. Поэтому да, по букве этого закона 2010-го года, получается, может Московская патриархия требовать и непрофильные активы, скажем так, если они составляют единый комплекс с храмами, как это в монастырях бывает.
А. Плющев
―
А правильно ли я понимаю, что вот проблема как раз из-за вот этого принятого при президенте Медведеве достаточно расплывчатого закона?
А. Солдатов
―
Да, многие проблемы в этот закон упираются. Об этом постоянно напоминает Союз музеев России. Вот последнее его заявление было принято в Ярославле в феврале месяце, где музейщики в очередной раз потребовали пересмотреть этот закон. Он состоит всего из 12 статей. Чрезвычайно такой лапидарный, краткий и открывает массу возможностей для произвольных толкований.И главное, что закон оставляет властям всего 4 возможности отказать церкви в передаче имущества. Ну, эти возможности как бы лишают… Церковь по этому закону имеет гораздо больше прав, чем государство. И практически нет возможности, если они на что-то претендуют, им отказать. Они сами вправе выбирать, на что им претендовать или нет.
А.Солдатов: Да, многие проблемы в закон упираются. Об этом постоянно напоминает Союз музеев России
Реституция, возвращаясь к вашему первому вопросу, это все-таки тотальный процесс – либо все, либо ничего. А здесь хитро. Здесь сама Московская патриархия решает, что она готова брать, что находится в подъемном для нее состоянии, привлекательно для нее, а что остается на балансе государства. Она не готова брать на себя ответственность за содержание и восстановление всех этих памятников.
А. Плющев
―
Правильно ли я понял из вашей статьи, что Андроников монастырь – это некий такой маркер, некий такой рубеж, за которым процесс может пойти быстрее, необратимо, в общем, каким-то иным образом, нежели он шел сейчас?
А. Солдатов
―
Я считаю, что это экспериментальная площадка, потому что Московская патриархия призывает решать вопрос этого монастыря в комплексе. То есть не ограничиваться передачей зданий, стен, а еще и судьбу находящегося там музея как-то, скажем так, совместно решить, чтобы…музей же состоит церковных предметов…чтобы эти церковные предметы тоже хотя бы частично достались Московской патриархии. Если получится этот эксперимент с Андрониковым монастырем, то, я думаю, следующие требования к таким вот музеям с церковными экспонатами будут уже опираться на этот прецедент, что вот передавайте нам не голые стены, но еще и ценности – иконы, другие музейные экспонаты.Я упоминаю в своей статье об идее патриарха Кирилла создавать так называемые епархиальные древлехранилища. Эта идея высказывалась в нулевые годы в ответ на замечание музейщиков о том, что церковь же не имеет возможности правильно хранить музейные экспонаты: «Как же мы будем передавать “Троицу” Рублева, например, или Владимирскую икону, если у вас нет соответствующих капсул и помещений для их хранения?». Вот в ответ патриархия придумала эту идею – создавать такие специальные помещения, оборудовать их по всем требованиям музейной науки, но так, чтобы они находились в собственности церкви и доступ туда регулировала бы сама церковь, и распоряжалась бы этими иконами по своему усмотрению.
В общем, Андроников монастырь – это не обычный, скажем так, объект церковной реституции. Действительно, это будет индикатором того, как этот процесс пойдет дальше. Но я вижу, что музейное сообщество настроено очень решительно на этот раз, и битва будет, может быть, еще покруче, чем с Исаакиевским собором. Поэтому мне кажется, этот эксперимент не получится.
А. Плющев
―
А мы можем говорить о какой-то единой и согласованной позиции государства по вопросам передачи собственности церкви? Или там тоже группы влияния, башни, вот это все?
А. Солдатов
―
Ну, когда-то была согласованная позиция, я думаю, когда принимался этот закон. Но сейчас из-за того, что отношения президента и патриарха не абсолютно идеальны, скажем так, часто у них возникают определенные противоречия, – и по Украине мы это наблюдаем, и в случае с Исаакиевским собором тоже, – то скорее не о башнях надо говорить, а об отсутствии вот такой симфонии властей, о которой мечтает патриарх Кирилл. То есть Кремль уже не готов абсолютно, знаете, так автоматически, механически реагировать на любые требования, поступающие из патриархии. Возможен и другой вариант.Я хотел назвать эту свою статью в «Новой газете» «Россия после Исаакия», чтобы предсказать возможность другого исхода этого спора. Так что, я думаю, да, мы заживем в несколько новой уже парадигме, когда требования патриархии будут рассматриваться более пристально, придирчиво, критически, чем это было до истории с Исаакиевским собором.
А. Плющев
―
Ну и вот результаты вашего голосования. Лишь 5,5% наших слушателей положительно относятся к фактам передачи государственного имущества Русской православной церкви.