Реплика Ореха - 2005-11-28

Доклад осетинского парламента по Беслану не главный, и не решающий, и наверняка не самый полный, потому что возможностей у него меньше, чем у комиссии Торшина или Генпрокуратуры. Но он очень важен в двух смыслах.

Во-первых, именно осетины заинтересованы в том, чтобы докопаться до истины, чтобы не врать и не изворачиваться. Потому что это их беда, их боль, их родные и их дети. Но, во-вторых, и те, кто виноваты в трагедии, тоже могут быть их родными, знакомыми, просто земляками.

Самого доклада практически еще никто не видел, но по выжимке, по основным выводам, которые уже известны, лично у меня не сложилось впечатления, что члены комиссии пытаются кого-то выгораживать. Повторюсь, это первое и, возможно, поверхностное впечатление.

Да, вопросов все равно осталось много, их даже больше, чем ответов, но там, где есть неясности и неточности, комиссия так и говорит, что имеются разные версии. И это уже ценно. Потому что когда товарищ Колесников приезжает в Беслан и через три дня делает вид, что ему все ясно, и говорит, что бесланские матери черт-те что городят, начитавшись газет, а на самом деле все было не так, как они видели своими глазами, когда товарищ Шепель втирает очки и громоздит нелепости, когда в грузовик напихивают народ и оружие, как сельдь в бочку, и утверждают, что в таком виде можно проехать десятки километров, а потом атаковать объект – вот все это и многое другое с самого начала породило сомнение в том, что кто-то действительно хочет найти истину и честно расследовать дело.

На этом фоне доклад комиссии осетинского парламента, опять-таки, по тем моментам, которые мне известны, уже своего рода достижение. Однако этого мало. Можно порадоваться тому, что депутаты не врут, но и к сути дела они ведь не особенно приблизились. Если они физически не могут найти ответы на важнейшие вопросы, это же не значит, что эти ответы не надо искать.

То, что Генпрокуратура заниматься поисками не собирается, всем, кажется, понятно. Не очень, правда, понятно, почему она не собирается, но это отдельный разговор. Значит, остается ждать выводов комиссии Торшина. Сам он производит впечатление приличного человека, но, в то же время, кажется, что Торшин уже пожалел, что ввязался в это дело. Как я понял, весь последний год его комиссия фактически занята тем, что пишет. То есть все, что она хотела узнать, – узнала, а теперь пытается изложить на бумаге.

Спрашивается: почему так долго? И что за странный срок для чтения доклада обозначен – 28 декабря? В Новый год самое время, конечно, для обнародования такого важнейшего документа. В суматохе, в елках и гирляндах кому охота будет вникать? А потом, после десяти дней пьянства, кто вообще вспомнит о каком-то докладе. Только ведь, если это дело так, между прочим, замотают, к нему потом уже не вернешься. Не хочется думать о людях плохо, но возможно, в этом и состоит цель: спустить потихоньку все на тормозах и забыть как страшный сон.