Купить мерч «Эха»:

Русский бомбардир - 2011-08-19

19.08.2011
Русский бомбардир - 2011-08-19 Скачать

В.УТКИН: Добрый вечер.

А.ОРЕХЪ: Добрый.

В.УТКИН: Добрый, памятный вечер. Мы наверно уже все сегодня слышали много разных рассказов…

А.ОРЕХЪ: Знаешь, Вася, в течение всей недели слышали, и сегодня, но сегодня просто с утра уже до вечера. Мы, видимо, замыкающие, да, с тобой?

В.УТКИН: Нам судьба проводить, видимо, в небытие этот день

А.ОРЕХЪ: Нет, (неразб.) вспоминается, я назвал это таким трехдневным (неразб.) демократии, поэтому 22-го, видимо, такие финальные будут проводы, День флага это называется официально.

В.УТКИН: Наверно.

А.ОРЕХЪ: Но сегодня да, мы замыкающие в этой цепи бесконечной воспоминаний, выводов, анализа, стенаний, слез, восторгов, романтики или там, не знаю, проклятий. Я сегодня видел в метро, человек читал газету «Правда», есть и такая газета, она, правда, почему-то без орденов уже, без Ленина, без всего, но, такая, уменьшенного формата, но…

В.УТКИН: (неразб.) в сравнении с брендом самим, это же целая история.

А.ОРЕХЪ: Какие-то были тоже разборки, раскол КПРФ, Зюганов, газета «Правда»….

В.УТКИН: Как раз для московского «Торпедо», знаешь, команду закрыли, открыли в другом месте, ту переименовали, чьи кубки, напрашивается вопрос?

А.ОРЕХЪ: Ну да, кто эти самые Ботанов, Иванов и прочие звезды, кто они, чьи они?

В.УТКИН: (неразб.) Мы же не о футболе собирались говорить.

А.ОРЕХЪ: Мы собирались не о футболе, да. Вот у нас сегодня годовщина путча, 20 лет. Василий, может, нам с тобой поделиться воспоминаниями, кто что помнит? Все же поделились воспоминаниями, почему мы не станем?

В.УТКИН: А ты уже делился сегодня в «Реплике», во-первых, как ты на электричке полз.

А.ОРЕХЪ: Полз, да. Знаешь, это был такой довольно… я говорю, у меня довольно хорошая память на детали. Я помню, например, с учетом того, что я родился в 1972, я помню открытие Олимпиады в Монреале 1976 года. Поскольку я такой болельщик, поклонник спорта, и так далее. И самое первое, что я помню в жизни – это открытие Олимпиады 1976 года, бежит мужчина с факелом, зажигает. (неразб.) она говорила – поеду я в Монреаль, к моему Коле Озерову. Бабушка очень любила Николая Озерова. Вот это я помню в деталях. А путч, когда мне уже было 19 лет, я был человек политически грамотный, подкованный, отучившийся на факультете журналистики 2 года, ну и вообще…

В.УТКИН: Комсомолец?

А.ОРЕХЪ: Ты знаешь, комсомольцем я был, я заплатил единственный взнос комсомольский, и то потому, что мама очень хотела, чтобы я вступил в ВЛКСМ, чтобы мне как-то было проще поступать в высшие учебные заведения. Я говорю – вот, испортите мне биографию. В ВЛКСМ не хотел я вступать, ну, вступил.

В.УТКИН: Туда не брали без ВЛКСМ, наверно.

А.ОРЕХЪ: Понимаешь, тогда уже брали. Моего хорошего товарища как-то взяли без всяких там, вообще без ничего. Ну да полз…

В.УТКИН: Я не мог никуда ползти, потому что я был вожатым в пионерском лагере на третьей смене. Мало того, 19 августа я был еще и старшим пионервожатым. На подмене, правда, у нас Таня Зотова уехала на выходные в город, в Москву, значит, а я остался старшим пионервожатым. (неразб.) и не вернулась. И помню, что весь вечер прошел в шутках о том, что у нас тут тоже переворот, совершенно не властный. А потом она приехала с рассказами о том, как разговаривали с танкистами с подружкой. Ну, у меня главный-то был день веселый, конечно, в ночь на 21, потому что я должен был организовать совершенно сумасшедшей своей знакомой, которая работала с первым отрядом, должен был организовать поход. Ей вздумалось пойти в поход. Знаешь, что такое поход в детском лагере? С палаточками куда-то вышли, неподалеку, переночевали…

А.ОРЕХЪ: Нет, ну дело же не в этом. Дело не в том, насколько далеко вы ушли.

В.УТКИН: Я очень хорошо помню этот день, все из приемников несется, я бегаю по этой территории лагеря, тогда еще совершенно…

А.ОРЕХЪ: Ты, по-моему, в каком-то из своих воспоминаний писал…

(говорят одновременно)

В.УТКИН: Я бегал довольно быстро, и я помню, что нужно было выцыганить все, потому у их же заканчивались продукты, это был военный лагерь, и там бюрократия была страшная. Я наизусть помню все эти обращения, потому что я под ними пробегал часа 4. И в конце концов я нашел, и ко всему, что уже нашел, еще вот такой большой круг сыра. Я сказал ей – я приду к тебе ночью, и если не останется сыра, вот именно, потому что это моя заслуга, будет еще один путч. И вот эту (неразб.) я очень хорошо помню, самолеты, потому что лагерь был под Домодедово, мы сидели у костра, пионеры угоманивались, кто-то принес бутылку водки на всех, на 20, и мы думали, что будет с нами дальше. Там были парни, которые служили… как это называется… в спортроте они служили, они были физруками, там все сотрудники были военными, и все думали – куда нас пошлют? Мы тоже думали, студенты, потому что мы понимали, что университет отменит бронь, (неразб.), и когда именно начнется война. А на следующий день…ну, опять-таки, по телевизору ничего же не говорили, и радио «Эхо Москвы» там тоже не ловилось, и все новости поступали довольно случайно. Где-то в середине дня выяснилось, что все, кирдык.

А.ОРЕХЪ: Нет, у меня как-то так, поскольку у меня мама была большим поклонником, она и сейчас остается, «Эха Москвы», она слушает...

В.УТКИН: Она не думала, что кирдык?

А.ОРЕХЪ: Она прочла примерно через час после новости, что ночью был штурм, погибли люди, не знает, сколько, естественно, мы не знали, что это был не совсем штурм, а нечто вроде такой психической атаки. Ничего не знали. И через час оказалось, что все сбежали и сдались. Вот, я говорю, поскольку у меня мама была большим поклонником «Эха» еще до того, как я здесь стал работать, поэтому мы, естественно, знали, на что настраиваться, что включать. А поскольку живем мы недалеко от всяких правительственных трасс, было достаточно открыть окно, чтобы услышать такой непрерывный гул, это ехали танки. «Эхо» периодически возникало и пропадало, заиграл Шевчук. Вообще, думаю, как народ работает, они же по телефону выходят, по мегафону, по микрофону, из какой-то задницы там вещают, я помню, Корзун, Бунтман там, такие были небожители, люди героические просто. Хотя сейчас если посмотреть, они тогда были моложе, чем я сейчас, но казались такими вообще корифеями, вещают, спасают.

В.УТКИН: Так что если кто-то думает, что мы с Орехом корифеи – уймитесь, друзья мои, что вы, в самом деле.

А.ОРЕХЪ: Я точно не претендую.

В.УТКИН: Они же тоже не претендовали, просто так считалось.

А.ОРЕХЪ: Да, так вот да. Ну, повспоминали.

В.УТКИН: Повспоминали, да. И что теперь? Я думаю, что если мы продолжим вспоминать, то люди нас не поддержат. Наверняка целый день приглашают…

А.ОРЕХЪ: Целый день приглашают вспоминать. Я, поскольку ты мои измышления сегодня упомянул… в общем, праздновать нечего, и горевать не о чем, и праздновать нечего. Просто вот такой вот эпизод из жизни, который… может быть, конечно, не у каждого человека в жизни бывает, знаешь, кАтарсис или катАрсис, такой апофеоз, апофигей всего.

В.УТКИН: Обратный полюс Апокалипсиса..

А.ОРЕХЪ: Ну да, когда у человека что-то такое, самое важное в жизни произошло. Потому что, действительно, я видел людей, которые говорят – эти три дня – это было самое важное, что я сделал. Хотя он, может быть, был, три дня стоял у какого-то костерка, кто-то говорит – с бутылкой водки, кто-то говорит – нет, нет, мы не пили, как будто это страшный грех, что мы пили, ну, пили и пили. Те пили, эти пили, все пили. Кто в России не пьет? Это же необязательно, чтобы ты не отвечал за свои действия и делал что-то нехорошее. Выпили и защищали демократию. Почему, собственно, нет? Как-то люди возвращаются к этому, им кажется, что это было самое главное в их жизни, им хочется убедить других, что это было самое главное в их тоже жизни…

В.УТКИН: А кому-то хочется верить, что это было самое противное в их жизни.

А.ОРЕХЪ: Это, в общем, тоже не так. Вот так получилось, три дня такие, которые были очень…

В.УТКИН: Ты делаешь акцент реплики почему-то на том, что если так кратко было счастье, то, может, это и не счастье вовсе.

А.ОРЕХЪ: Нет, просто, понимаешь, когда оно такое вот короткое, оно, в общем, ничем не закончилось. Вот то, ради чего это затевалось, и теми, и другими, кстати говоря. Одни как будто бы хотели спасти Советский Союз и не спасли, другие как будто бы хотели построить новую Россию, новую страну, и это тоже у них не вышло. И это выяснилось довольно скоро. Но это был порыв, это было прекрасно, это было замечательно для одних людей, трагично для других, но вот заметь, те люди, которые были по ту сторону баррикад, условно говоря, плохие, отрицательные герои, они потом неплохо жили, они там все время выходили по амнистии – в 1991 вышли по амнистии, в 1993 вышли по амнистии. То есть, демократическая власть, она не была жестокой. Люди неплохо устроились, Рудской был, по-моему, губернатором…

В.УТКИН: Не по-твоему, а в принципе был.

А.ОРЕХЪ: Ну, в смысле «потом», я имел в виду, не «по-моему», а «потом». Хазбулатов сейчас преподает, остальные люди как-то так… самой трагической фигурой был (неразб.), который застрелился, а мог бы спокойно жить и сейчас бы был преподавателем, профессором, заслуженным человеком.

В.УТКИН: Знаешь, что него написали? Про него написали оперу.

А.ОРЕХЪ: И этим я не удивлен.

В.УТКИН: Сейчас бы мы сказали, наверно – фейк, но опера, тем не менее, была, она была поставлена, ее пели в камерном театре, по-моему, где-то на Валдае, в одном из городов средне-русской возвышенности, сейчас не помню, где именно. Понимаешь, все-таки такого количества мифов, пожалуй, не породило ни одно другое событие в современной истории.

А.ОРЕХЪ: Оно просто близко. Понимаешь, я еще что для себя отметил? В историческом смысле это видная, конечно, история. Совсем, вроде бы, близкое событие, 20 лет, они действительно пробежали как-то быстро. То есть, много живых свидетелей, не просто много, а большинство, даже мы с тобой еще молодые люди, и те, которые были тогда в нашем нынешнем возрасте, они, может быть, еще не успели выйти на пенсию. То есть, вот такое событие, которое должно быть на памяти. Вокруг него уже родилось столько всяких соображений, уже я сейчас смотрю, что Горбачев был чуть ли не теневой предводитель путча, который сказал – ребята, вы там разберитесь, я побуду в стороночке. И сам Михаил Сергеевич, который у нас на «Эхе» недавно был…

В.УТКИН: Да я слышал эту передачу.

А.ОРЕХЪ: За эти дни он дал столько интервью…

В.УТКИН: Хотя вообще это точка его позора.

А.ОРЕХЪ: Вот о чем я и хочу сказать. Из ныне живущих он, наверно, главный герой. Самый главный был, наверно, Борис Николаевич, который покойный, а так получается, Михаил Сергеевич. И он столько всего рассказал, с таким удовольствием, с подробностями, которых год от года все больше и больше, самых разных. В принципе, конечно, приехали его ближайшие соратники, все, по агентурным данным, это были все те люди, которые у него на дне рождения. Вот он отмечал до этого, у него был день рождения, в 1991. И все те люди, которые были у него на дне рождения, за исключением двух-трех человек, они потом приехали его арестовывать, ну, не арестовывать, изолировать, уговаривать. То есть, с человеческой точки зрения…

В.УТКИН: Подожди, он же говорил, в совместной передаче, буквально несколько дней назад, чуть ли не вчера, я просто на сайте слушал, не в эфире…

А.ОРЕХЪ: «48 минут».

В.УТКИН: Он же как раз говорил, что именно с этими людьми, которые в итоге собрались в ГКЧП, странное образование, он же с ними боролся уже несколько лет. А как же ты говоришь, что они были на дне рождения?

А.ОРЕХЪ: Ну, вот так и получается. Он с ними боролся, это все его ближайшие соратники, друзья, не друзья, сподвижники….

В.УТКИН: Я-то бы этому не удивился, просто я думаю – знаешь ли ты и то, и другое?

А.ОРЕХЪ: Знаю я и то, и другое, к сожалению или к счастью. Просто понимаешь, в этом смысле он, конечно, в человеческую ситуацию попал неприятную. Потому что соратники его, ну, неважно, друзья, враги, собутыльники…

В.УТКИН: А у меня как-то не вызывает доверия, знаешь…

А.ОРЕХЪ: И у меня не вызывает доверия.

В.УТКИН:… твой рассказ или то обстоятельство, потому что – ну, в конце концов, Путин однажды на день рождения Януковича позвал, они даже с ним близко знаком тогда не были.

А.ОРЕХЪ: Понимаешь, дело совсем не в этом.

В.УТКИН: Я тоже не об этом говорю, я в качестве примера. Я хочу сказать вот о чем – дело в том, что я вообще в воспоминаниях Михаилу Сергеевичу не очень верю. Объясню, почему, не потому, что я считаю, что он врет, не потому, что я считаю, что он злонамерен как-то, я считаю, что он (неразб.) Ты знаешь, я из слов Михаила Сергеевича самого, мне как-то дико было слышать, как он подбирал кадры. Если он, только назначив Геннадия Янаева вице-президентом, узнал, что он, оказывается, алкоголик, по его же словам. Это же в этой самой передаче он сказал, да? Назначил его вице-президентом, а он, оказывается, не просыхает. Это буквальные слова Горбачева. Вот как этому не удивиться?

А.ОРЕХЪ: В принципе, мы с тобой говорим об одном и том же.

В.УТКИН: Отчасти да. Я и хотел к этому прийти.

А.ОРЕХЪ: Люди, которых он назначил, люди, которые у него были на дне рождения все… в любом случае, если он первое лицо в государстве, эти люди так или иначе оказались на руководящих должностях, но не без его ведома, а иначе как? Они все приехали к нему в Фарос. И он сейчас со смаком, с удовольствием, с подробностями, всякий раз новыми, все большими и большими, об этом рассказывает. Я думаю, что в принципе, конечно, в такой день и по такому поводу он мог бы немножко промолчать. Потому что заслуг его в том, что произошло, точно нету. Ему можно посочувствовать, что он оказался в такой неприятной ситуации, но гордиться здесь явно нечем.

В.УТКИН: (неразб.) тон разговора, хотя он все время пытался склонить его немножко в свою сторону…

А.ОРЕХЪ: Он лет 5 уже пытается так.

В.УТКИН: Я не думаю, что он… может, кого как, конечно. На нашей станции он все-таки выступал в качестве свидетеля и, скажем так, драматического персонажа этих событий. А вообще… кстати, ты представляешь, я в понедельник лечу в Фарос на съемки документального фильма одного.

(говорят одновременно)

В.УТКИН: Вообще не об этом, хотя используется, конечно, именно это как декорация. Фильм называется «История отечественного юмора», я рассказывал как-то раз. 22 августа я проведу в Фаросе. Мне это очень кажется забавным. Кстати, никогда в жизни не был (неразб.). Так вот, я уже готовился просто к этой поездке, и я знаю, что сам по себе Фарос представляет тоже в каком-то смысле живой слепок кризиса. (Неразб.) до этого, так он сделал ремонт. А ремонт в Советском Союзе делали солдаты. (неразб.), кто-то из семейных, жили, я просто не помню, кто именно, Раиса Максимовна или кто-то из дочерей, я просто не помню этого сейчас, закрывала штору, и на нее упал карниз.

А.ОРЕХЪ: Да-да, я помню эту историю. Это даже показывали – вот он, этот самый карниз, вот она, эта самая комната, где вот так вот, да.

В.УТКИН: То есть, даже на даче генерального секретаря мог упасть, по плечу ударил карниз (неразб.), А то что же карниз-то падает?

А.ОРЕХЪ: Так, ну что, у нас +7-985-970-45-45, я совершенно забыл об этом, но народ-то пишет нам. Ой, что тут… ну, подвисло. Вот у меня есть в 23.15 последнее, такие, немножко оборванные, тут всякие чудеса происходят…

В.УТКИН: А я думаю, что людям просто надоело говорить правду.

А.ОРЕХЪ: Нет-нет, пишут, пишут. Как тебе сказать? Бывают чудеса иногда. Вот, свое лицо увидел тут в Сетевизоре. Иногда что-нибудь подвисает. Ну ладно, я думаю, что отвиснет, тогда мы будем пользоваться всеми имеющимися у нас гаджетами. В общем, ты понимаешь, Вась, если подводить некоторый такой итог, не итог, ну, вот такое было событие. На мой взгляд, понятно, что у него были предпосылки, были глубокие последствия, но для меня это как хэппенинг такой, без начала и конца. Произошла такая история, которая для всех была вот таким выплеском эмоций, положительных или отрицательных. Но после этого пошла совершенно какая-то другая жизнь, совершенно не такая, как планировали те и другие. Вот такая совершенно отдельная получилась история. То, что было после августа 1991 года, было другое. А в середине этого таким холмом возвышались три дня, с 19 по 22 число, они так возвышались, вот такой был пик всего, а потом, как другая серия фильма, о другом, с другими героями.

В.УТКИН: Мне кажется, что люди вроде нас с тобой не испытывают по этому поводу сильного разочарования и рефлексии, в массе своей, конечно, кто как. Потому что, понимаешь, когда так или иначе этот момент большого душевного подъема совпадает с молодостью – а в чем разочаровываться-то? Я еще и очароваться-то особенно не успел. Мне казалось, это настолько естественно, настолько нормально, все эти события августа, мне казалось, что по-другому и быть не может. Конечно, я был убежден, что это победа добра над злом.

А.ОРЕХЪ: Да, тогда было полное ощущение, что зло повержено.

В.УТКИН: С тех пор очень сильно изменились представления о добре со злом. И как-то наивно считать, что это только в рамках этого события поменялось, перевернулось. Вообще как-то размылись границы. Наивно об этом думать, правда? А потом, знаешь, все эти годы депрессии последующей, как принято обо всем этом говорить, постепенно перетекшие…

А.ОРЕХЪ: Лихие 90-е.

В.УТКИН: Вот я хотел тоже сказать про лихие 90-е. Во-первых, тоже моя молодость. Во-вторых, как-то я не заметил особенно их лихости, потому что в это время началась какая-то работа интересная, точно совершенно, честная, потому что, в конце концов…

А.ОРЕХЪ: Народ узнал, осилил Пушкина.

В.УТКИН: Это, предположим, даже не важно. Я не о Пушкине. Это очень важно, я об этом говорю. Как-то вот за делом все прошло, и как-то я упустил момент, где нужно было расстраиваться. Я помню, что в начале 90-х годов я два года проработал в программе «Взгляд», там тогда (неразб.) узнали люди понятие «ток-шоу». И в одном из ток-шоу пригласили разных деятелей искусства, уж не помню, по какой причине, пришел молодой поэт, Зайцев, как сейчас помню, у него фамилия, он тогда был каким-то известным молодым поэтом, а потом он куда-то исчез. И там шла речь, странный вопрос, очень в характере тех времен, что-то относительно духовного кризиса. И в конце, катарсис, зенит, пик, кульминация, хороший вопрос там собравшимся – как преодолеть духовный кризис? А как быть тем, кто не испытывает духовного кризиса? Я не испытал на себе…

А.ОРЕХЪ: Лихость 90-х, не потрепали.

В.УТКИН: Депрессии не испытал. Как-то жилось, да и все, и прекрасно жилось.

А.ОРЕХЪ: Это говорит о том, что… как это, мир, он многополярен, многопланов, многосрезен…

В.УТКИН: Многобанален.

А.ОРЕХЪ: Многооригинален.

В.УТКИН: Кто-то сосал лапу и ел корочку хлеба, кто-то прекрасно был занят, не то, чтобы шиковал, просто был занят работой, увлечен ею, и годы пролетели незаметно. Просто жизнь – она разная. Но то, что было в 1991 году… ну вот, вот так, просто я когда сейчас смотрю, очень же мало людей уже отмечает, выходит. Вообще у нас в политическом смысле мало людей можно собрать для чего-либо. То есть, чтобы они вышли… не знаю, к Соловецкому камню в честь чего-нибудь, всем известные 31 числа, там же тоже очень ограниченное количество людей. Мне один мой очень хороший товарищ рассказывал, работающий в информационной службе одного из центральных каналов – ребята, проблема не том, что нам запрещают говорить про Ходорковского или там про что-нибудь, да нет, никто вообще об этом не говорит уже. Ну, хотите про Ходорковского – ради бога, делайте, посылайте корреспондента в архангельскую эту область, где он там был. С Лебедевым была эта история. Посылайте, ради Бога. Приехал человек, в довольно язвительном тоне, кстати, сделал репортаж про всякие ужимки судей и прочее. Проблема не в этом. Проблема в том, что перед этим идет… даже не знаю, проблема ли это… перед новостным выпуском, где в начале идет Ходорковский, этот весь процесс с Лебедевым, идет сериал «Глухарь». И когда «Глухарь» заканчивается, рейтинг автоматически, еще до первой новости, падает в 6 раз, все. Потом идет там «Час Волкова», и дальше снова происходит та же самая история. Поэтому просто это все ушло из поля зрения. Я смотрю, у нас, допустим, ребята, у нас на «Эхе» работают… знаешь, я с этим столкнулся, феномен, когда был же тут весной юбилей чернобыля. У нас ребята делают материалы, то есть, про Чернобыль. Я слушаю, хорошие, умные ребята, делают материалы, слушаю и думаю – что меня, не то, чтобы смущает в этих текстах? И потом я понимаю – они рассказывают про Чернобыль примерно так, как я бы рассказывал, допустим, про Великую отечественную войну. То есть, я об этом читал, я образованный человек, мне об этом рассказывали, там дедушка мой воевал….

А.ОРЕХЪ: Правильно сориентированные акценты…

В.УТКИН: Да, правильно сориентированные, но этот отстраненный, безличный рассказ о событии историческом, далеком, которое было когда-то. Вот человек правильно изложил канву, но ты смотришь, это тебе кажется странным. То есть, звучит странно, все правильно, но странно. И точно так же 1991 год, выросло уже поколение, ну что, 20 лет. Такие красивые девушки, привлекательные, молодые юноши, которые родились уже, в принципе, после этого. И даже те, которые родились… ну сколько, 30 лет, а им было тогда 10. То есть, в 10 лет человек тоже не очень может понимать, что там происходило. А это уже состоявшиеся, преуспевающие, умные, образованные, какие угодно люди. Это все равно потихонечку стало историей, и, как я говорю, у нас с историей странные происходят вещи. У нас говорят – 1917 год, что это было? Революция, переворот, путч, что это было там? Сталинские репрессии, а были ли они вообще, что это? А может быть, и правильно 20 миллионов человек (неразб.) Потому что все это сваливается в некую проблему (неразб.) как было. Вот в 1991 году, что это было? Это была попытка спасти страну группой отчаянных, отважных, смелых… потом смотришь, вы посмотрите запись, на отчаянных, смелых, отважных (неразб.) с трясущимися руками. Допустим. Или что это было, как там, народ вышел весь, защитил Белый дом и…слушайте, что за народ? Москва, тогда еще 8-миллионник, считалась городом (неразб.) 30 тысяч человек. А в городах вообще никто не вышел. Даже в столицах союзных республик никто никуда не вышел. Только в Москве вышло 30 тысяч человек к Белому дому, 30 тысяч для 8-миллионного города. И сколько, несколько сотен человек в Питере вроде было на Дворцовой. Все. Можно и так посмотреть на это. Что это было, как это? И опять запутались, и опять непонятно, что это. То-се. То есть, у нас история, всякий раз она непонятно, какая. Знаешь, почему, в частности, она непонятно, какая? Я удивлен тому, что дискуссия об этом времени, не только конкретно о времени путча августовского, не только о последующих событиях, не только о том, как называть 90-е, вообще дискуссия о вот этих последних 20 годах, даже 25, наверно, она идет довольно активная. Слушай, полно свидетелей, полно людей, которые… взять, допустим, Немцова. Он же вообще практически весь отрезок прожил человеком властным, а потом просто политиком известным. Столько людей присутствовало при принятии важнейших решений, гигантское какое-то количество. Слушай, воспоминаний нету, волны воспоминаний нету, а ведь всем есть, что вспомнить. Какое количество людей прошло.

А.ОРЕХЪ: Сейчас, между прочим, не поймите это, как рекламу, но у нас на «Эхе» хороший подбор (неразб.) Месяц собирали воспоминания людей, которые были. Между прочим, прекрасно

В.УТКИН: Подумай, сколько людей не написали воспоминания. Я однажды нарвался… извини, я закончу (неразб,) Хочешь, перебивай, перебивай, ладно, ну, перебивай.

А.ОРЕХЪ: Я тебя перебил, а ты все равно продолжил.

В.УТКИН: Короче, я однажды прочитал, случайно набрел на сайт такого бывшего журнала «Русская жизнь», я догадался, почему он заглох, почитав этот сайт. В частности, там была серия интервью с политическими деятелями, когда-то известными, а потом ушедшими в тень после этого времени. И я узнал столько интересного. Конечно, там гигантское количество пафоса какого-то возникает, но там столько интересных деталей, столько интересных подробностей. Кашин, кстати, делал, эти все интервью. Он сейчас бы уже не делал, наверно. Сейчас ему все ясно про это время, судя по всему. Воспоминаний нет ни у кого. У Полторанина нет воспоминаний, по-моему, у Силаева нет воспоминаний. Черномырдин написал воспоминания, насколько я помню. Ельцин написал две книги. Но они такие, они… воспоминания лидера страны – это всегда другая ситуация. Михаил Сергеевич Горбачев, дай ему бог здоровья, написал. Ничего в них не понятно. То есть…

А.ОРЕХЪ: (неразб.)

В.УТКИН: Нам тогда казалось, что (неразб.) Оказывается, он реально так говорит, понимаешь, что самое удивительное, когда, представляешь, (неразб.) мне тут рассказывал, что он первым делом пришел к (неразб.) и сказал: «Складывается, значит, такая ситуация, что мог бы ты принимать меры?» Что-то в этом роде он сказал. Как понять? Что складывается, какие меры, кто принимать, по отношению к кому? А семья должна была, все-таки, потому что, ну, выросли, так сказать, в этом всем, в этой всей среде. Удивительно. ГКПЧисты, по-моему, никто не оставил воспоминания. Правда, остались интервью вот этих, когда показывали допросы в качестве…

А.ОРЕХЪ: Это трудно – читать мемуары.

В.УТКИН: (неразб.) какой-никакой, да.

А.ОРЕХЪ: Протоколы.

В.УТКИН: Да. У Волошина остались, мог бы сказать, правда?

А.ОРЕХЪ: Интересные у Руцкова, кстати говоря, воспоминания, потому что он же такая, как сказать, заметная фигура, потому что в 1991 году он был с Ельциным, более того, именно он летал за Горбачевым, он его вызволял из Фароса, привозил обратно. Но, поскольку он потом с Ельциным диаметрально разошелся, то у Руцкова воспоминания о 1991 годе, поскольку он… как тебе сказать… у него последующее отрицательное отношение к Борису Николаевичу, ко всей ельциновской команде, оно накладывается каким-то психологическим образом на тот период, когда он был с Ельциным и с этой всей командой. И у него получается такой интересный коллаж, гербарий, непонятно, то он летел за Горбачевым, зачем, и он там, куда?

В.УТКИН: Для психоведов, я думаю, это очень интересный феномен. (неразб) документы, конечно, подкачали.

А.ОРЕХЪ: О, у нас тоже праздник своего рода, у нас отвис наш пейджер, как я его, нашего королька, как я его называю. Отвис наш пейджер, там обрушилось…

В.УТКИН: Сергей Иванов нам пишет: «Урожденному холую свобода недоступна по определению. Я ни на кого не намекаю, но не удивлюсь, если вы обидитесь». Сергей Иванов, это потрясающе совершенно. Как же вы пишете: «Урожденному холую свобода недоступна по определению». А кто же тогда свободу отвоевывает? Разве не те, кто урожден не в свободе, интересный вы человек?

А.ОРЕХЪ: Других-то не было.

В.УТКИН: Других не было.

А.ОРЕХЪ: В этом, кстати, и была проблема.

В.УТКИН: Серега, ну что ты несешь, честное слово.

А.ОРЕХЪ: «Кто оценил роль рок-н-ролла в разгроме ГКЧП?» Это сегодня Евгений Додылев, кстати, у нас тоже на сайте был. Звонит Костя Кинчев и говорит – Женя, на баррикады. - Гитару принести? - Ты лучше водку принеси. (неразб.) роль рок-н-ролла. Давай почитаем, тут народ нам пишет. «Ваша личная жизнь неинтересна». Ну, это понятно, наша личная жизнь, естественно, неинтересна. «Если бы не Горбачев, вы бы сейчас чирикали по-другому». Ой, да кто же Михаила Сергеевича принижает роль? Просто я говорю, что чисто по-человечески его…

В.УТКИН: Его повышать очень принято.

А.ОРЕХЪ: Его ситуация, в которую он попал в 1991 году в августе, она была по-человечески неприятной для него же. Никто его обидеть-то не хочет. Просто он попал в неприятную ситуацию, когда его друзья, соратники, люди, которых он продвигал, назначал так или иначе, может, вопреки каким-то обстоятельствам.

В.УТКИН: Институтский друг Лукьянов.

А.ОРЕХЪ: Он просто попал в такую ситуацию, она для любого человека неприятна. Вот бывает, когда человек, с которым ты долго общаешься, дружишь, вы с ним по каким-то причинам расходитесь. Или он поступил нехорошо, или ты как-то по отношению к нему. В общем, это неприятно. А когда все люди, которые тебя окружают, оказываются настроенными против тебя, это… ну, как еще об этом сказать?

В.УТКИН: По крайней мере, все, кого ты наделил властью.

А.ОРЕХЪ: Ну да. «Неправда, мы в Волгограде ходили на митинги, распространяли листовки с текстами «Эха Москвы». Чиркунова Татьяна нам из Твиттера пишет. Ну, может быть.

В.УТКИН: Вы правы, Татьяна, но дело все в том, что все равно даже этот период истории знал гораздо более массовые события. Мы вот об этом сказали. Мы не сказали, что все остальные вообще сидели, уткнувшись носом в батарею, конечно, не так.

А.ОРЕХЪ: Нам пишут: «В Тольятти были гигантские митинги». Какие гигантские митинги были в Тольятти? Это сколько? Напишите нам, пожалуйста, товарищи, (неразб.) В Москве было 30 тысяч, в Тольятти было больше?

В.УТКИН: (неразб.) все-таки было побольше народу, просто у меня еще более поздних событий…

А.ОРЕХЪ: Ну как-то потом… так вот говорили, что в районе 30 тысяч. Кстати, Борис Николаевич…

В.УТКИН: Борис Николаевич поднимается на танк, пожимает руку танкистам.

А.ОРЕХЪ: Есть символы эпохи, конечно, вот Ельцин на танке. Причем даже сейчас вот скажите: а что он говорил с танка?

В.УТКИН: Это тогда было неважно. Когда лидер… смотри, сколько народу… когда лидер (неразб.) свою харизму, это, естественно, другая история, это не смысловое, это эмоциональное, в первую очередь. Вот Ельцин на танке, Ленин на броневике, по словам Михаила Сергеевича, непросыхающий сейчас бы появился, значит.

А.ОРЕХЪ: Ну, и пускай так. Вообще, понимаешь, когда говорит про нашу страну, что кто-то там был нетрезв в какой-то момент, я говорю – друзья мои, кто у нас в какой момент был трезв вообще в стране? В принципе, страна, которая, нам тут на этой неделе сообщили, что мы, оказывается, самая курящая страна. Я-то считаю, что это миф. Ну да, может быть, в процентном отношении - да. Но вообще, самая курящая страна в мире – это Китай. Так вот если разобраться, там многие…. Самая населенная страна, и…

В.УТКИН: Это ты сейчас к чему?

А.ОРЕХЪ: Может быть, к следующей теме перейдем? У нас тут пять минут осталось. Нет, просто, когда говорят, что в России что-то там совершалось с участием алкоголя, это смешно, потому что у нас все с участием алкоголя совершается, и хорошее, и плохое, и нейтральное. Просто выпили и пошли.

В.УТКИН: В другом случае, в другой стране говорили – у нас все были в СС.

А.ОРЕХЪ: Поэтому говорить, что кто-то там был выпимши… ну да, был выпимши, ну а кто не пьет? У нас предусмотрена песня. Давай, мы уж не будем отступать от традиций.

Звучит песня

А.ОРЕХЪ: Труха, ха-ха.

В.УТКИН: Как видите, даже сорняки хихикают тому, что останется на полях в результате неважно, чьей деятельности. Ну хорошо. Действительно, может быть, даже получилось довольно-таки размыто, но мне как-то хотелось поговорить об этом просто в примиряющем тоне, потому что я вообще не понимаю… мне кажется, что тот факт, что по этому поводу до сих пор ломаются копья так или иначе… надо сказать, что не заметил никто из-за этой годовщины…

А.ОРЕХЪ: Я тебе говорю, Вася, я тоже этим не удивлен. А как заметить это, отмечать каким образом?

В.УТКИН: Вопрос, что именно сказать, да?

А.ОРЕХЪ: Нет, вот я говорю - как это отмечать. Вот формально, вот что отмечать? Мы и на «Эхе», кстати, это обсуждали в течение недели. Вот как это отмечать? Говорят - власть не обратила внимания. Она должна была обратить внимание как? То есть, в общем, наша власть, я же не хочу про нее сказать что-то плохое, зачем?

В.УТКИН: Хочешь. Но не по этому поводу.

А.ОРЕХЪ: Не по этому поводу. Вся ее жизнедеятельность – это отрицание предыдущей эпохи, у нас это вообще распространенное явление. Лихие 90-е же придумали не кто-то там…

В.УТКИН: День выбрался, когда нужно было открыть памятник Ельцину, концерт провести памяти и что-то еще…

А.ОРЕХЪ: Открыли, воздали должное, так же, как Михаила Сергеевича тоже наградили в положенное время орденом в честь его юбилея, но потом до этого и после говорили – ну, это там, развал Советского Союза – огромная трагедия, но при этом, человек, который его развалил, по сути, Борис Николаевич, который был во главе этого процесса, мы его отметили тоже, поставили памятник открыли. И что, ожидали, что что скажут? Что это было чего? Нет, даже вот это название, назвать это событие, как? Вот это было что? Победа демократии? Тогда над чем? Над Советским Союзом, о развале которого мы жалеем? Ну и что?

В.УТКИН: Нет, конечно, это была не победа в историческом смысле. В историческом смысле это был крах.

А.ОРЕХЪ: Это был крах, из которого….

В.УТКИН: В первую очередь, конечно, КПСС это был крах, вот в той форме, и потом она долго от этого всего поднималась. Но те дни вспоминаются, как гигантский подъем, удивительное дело, да, как странно.

А.ОРЕХЪ: Ну, потому что… как вам сказать? Смысл же не в том, чтобы…

В.УТКИН: Я знаю, как это могло быть отмечено. Ты говоришь «бились над вопросом». Я знаю, как. Но для этого нужно, чтобы был не август, а хотя бы сентябрь. В августе нельзя отметить, потому что в августе телевизионный сезон, что называется, отсутствует. А вот случись это в сентябре или в октябре 20 лет назад, вот тогда я знаю, как отметить. Нужно было бы сделать так, чтобы в «Глухаре» именно в этот день вышла серия «Что тогда делал Глухарь». Маленький Глухарь, маленький такой Глухареныш. Хорек и глухарек такой.

А.ОРЕХЪ: Вспомню, конечно, этот анекдот, все его знают, но все равно, куда деться. « - А я во время войны нашим солдатам снаряды на позицию подносил. - И что они тебе говорили, Вовочка? – Зер гур, Вольдемар».

В.УТКИН: Ну да. Но, к сожалению, «Глухарь» выходит в другое время, в другой месяц, и…

А.ОРЕХЪ: В другую эпоху.

В.УТКИН: Совершенно верно. Вообще я (неразб.) про эту ситуацию серию в «Бригаде». Там, по-моему, сразу две серии посвящены событиям, что с этими ребятами происходит в день путча. Снимал, кстати, наш ровесник. Может быть, поэтому. Ну что, господа, нечего особенно нам сказать, но мы, по крайней мере, придумали способ, как можно было бы отметить. И на рейтинг бы попало, новости после «Глухаря» посмотрели бы…

А.ОРЕХЪ: Знаешь, фантастически, я тебя перебью. Степа, 20 лет, наверно, ровесник путча, ровесник демократии: «20 августа в Ленинграде на Дворцовую вышли 400 тысяч человек». Нам дальше пишет другой наш слушатель, что в Екатеринбурге были сотни тысяч. Ну, в Тольятти про гигантские митинги мы уже говорили. Да, вот: «В Екатеринбурге вышли сотни тысяч в августе 1991». Друзья мои, ну, не было этого. Ну, какие сотни тысяч в Екатеринбурге вышли? Какие гигантские митинги в Тольятти? Может быть, какого-нибудь 23-го тысяч 20 было. в Ленинграде 400 тысяч человек не наберешь даже народу, тем более, на Дворцовую-то, там не влезет столько. Ну, не было этого ничего, не было, понимаете? Да, вот был такой вот порыв. У нас вообще все новости в Москве происходят, а которые не в Москве, значит, как в Африке. Не было ничего, извините, я-то помню еще что-то. Не было. Я понимаю, что сейчас с Лениным много кто нес бревна, там целую поленицу несли, как я понимаю.

В.УТКИН: (неразб.) тоже было 400 тысяч? Если сейчас сосчитать, то те же 400 тысяч.

А.ОРЕХЪ: Где-то около того, да. Сейчас просто, понимаешь, не как с Лениным. Есть же такое общество «Живое кольцо», мой товарищ, мы с которым учились, он был все три дня там. Потом эмигрировал из нашей страны, разочаровавшись во всем, в том числе и в демократических переменах. У него тоже была медаль за август 1991. Но сейчас как-то не очень примазываются к этому делу, «Я тоже был, да-да, я тоже видел, стоял с Костей Кинчевым, пил водку, играл на гитаре». Нет желающих приобщиться. Ну, так вот, такая вот история была 20 лет назад. Все, нам уже машут, что пора закругляться.

В.УТКИН: Я это воспринял очень буквально, ты с тех пор все-таки сохранил стройность фигуры. Спасибо большое за внимание. Мы встретимся через неделю. Счастливо.

А.ОРЕХЪ: Счастливо.


Напишите нам
echo@echofm.online
Купить мерч «Эха»:

Боитесь пропустить интересное? Подпишитесь на рассылку «Эха»

Это еженедельный дайджест ключевых материалов сайта

© Radio Echo GmbH, 2025