Татьяна Устинова - Разбор полета - 2021-11-01
С. Крючков
―
22 часа и почти 6 минут в российской столице. Это действительно «Разбор полета» — программа о людях и решениях, которые они принимают в своей жизнью. Проведут эту программу, как, впрочем, и всегда по понедельникам, Марина Максимова и Стас Крючков. Марина, здравствуй!
М. Максимова
―
Добрый вечер!
С. Крючков
―
И сегодня наша гостья — писатель Татьяна Устинова. Татьяна, добрый вечер!
Т. Устинова
―
Здравствуйте, ребята! Рада вас видеть и слышать!
С. Крючков
―
Абсолютно взаимно! Вы знаете, у нас уже давно так повелось, что мы начинаем этот эфир с вопроса в адрес нашего гостя — вернее, даже не вопроса, а с такой просьбы, предложения — взглянуть немножко назад и выбрать тот эпизод, то решение в жизни, которое стало в чем-то (может быть, во многом, а может быть, и во всём) определяющим, главным, каким-то парадигмальным для ее последующего течения. Многие лукавят, начинают немножко поламываться. Вот ждем от вас!
Т. Устинова
―
Решения, связанного с чем? С карьерой, с жизнью?
С. Крючков
―
Карьерного, частного. Это ваша прерогатива. В данном случае предоставляем возможность выбрать вам, потому что жизнь ваша.
Т. Устинова
―
Вы знаете, мне кажется, что совершенно абсолютно системообразующим решением в моей жизни явилось решение выйти замуж за моего мужа. Если бы я не вышла замуж за моего мужа в 1988 году от рождества Христова, ничего бы из меня никогда не вышло. Не писала бы я никаких романов, не снималась бы я ни в каких телевизионных программах. Но спасибо ему большое — он на мне женился. Кстати сказать, он сделал мне предложение 7 ноября, то есть прямо буквально через неделю. А решение я принимала очень долго и трудно. Я советовалась со своим дедом. А деда я любила гораздо больше, чем потенциального жениха. Советовалась с дедом и говорила: «Дед, выходить мне замуж или нет?». И дед мне сказал: «Конечно, выходи. Тебе будет с ним всегда очень интересно». И я вышла за него замуж. И вот мне кажется, что именно это решение, собственно, и послужило такой — как вам сказать? — такой опорой. Как вот строятся электросети с опорами — электросеть не может без опоры, она не будет никак висеть. Ей нужна вот эта башня. И то, что я вышла замуж, договорилась с ним, что выхожу за него замуж, было абсолютно судьбоносным решением.
Т.Устинова: Совершенно абсолютно системообразующим решением в моей жизни явилось решение выйти замуж за моего мужа
С. Крючков
―
Круто. А вот этот критерий интереса, который обозначил ваш дед, был единственным? Или там еще что-то перечислялось в этом ряду, загибая пальцы?
Т. Устинова
―
Нет, дед сказал… Во-первых, я ему очень плакалась, что мой будущий жених — в смысле, человек, который сделал мне предложение — ужасный урод. Дед сказал, что на это вообще не надо обращать внимания, потому что мужская красота, вообще говоря, никого не должна волновать. Это вопрос, который интересует только дураков. То есть мужчина, которого интересует его внешность, и женщина, которую интересует внешность мужчины — дебилы, объяснил мне мой дед. Он был 1910 года рождения. 4 ноября ему будет 111 лет. Ну, он умер, конечно, но было бы, исполнилось бы 111 лет. И дед сказал, что мужскую красоту мы должны отвергнуть и вообще об этом больше не разговаривать. Потому что он был обо мне лучшего мнения до вопроса о красоте. Он мне сказал, что Женька — человек исключительно умный, исключительно порядочный. И он сказал: «Тебе будет с ним всю жизнь интересно». Он оказался абсолютно прав.
М. Максимова
―
А скажите, внешность только в отношении мужчины не должна играть никакой роли?
Т. Устинова
―
Вы знаете, сейчас я уже сама, считай, почти что 110 лет от роду. Поэтому сейчас я считаю, что не должна играть никакой роли никогда, ни у кого и нигде. Ну, может быть, при выборе собак и лошадей. То есть, может, люди и выбирают собак по внешности. Хотя это редко бывает — всё-таки они должны быть в душе. Ну, может быть, лошадей выбирают по внешности. А что касается людей, то это для меня вопрос абсолютно закрытый. Совершенно неважно, как человек выглядит, что он носит, бреется он каждый день или не бреется, делает он прическу в модном салоне или не делает. Если это дама, пришивает она себе груди или, наоборот, отрезает — это вообще совершенно неважно и очень глупо об этом думать, очень глупо на это тратить время. А дед говорил тогда, конечно, о мальчиках. Потому что я училась в физтехе. У нас были, в том числе, и такие — как вам сказать? — такие Алены Делоны. Потому что это исключительно мужской институт, там был огромный выбор молодых людей, и Аленов Делонов среди них тоже была тьма. Вот дед мне тогда объяснил, что это вообще неважно.
С. Крючков
―
Продолжить свое творчество, свою жизнь на этом физико-техническом поприще удалось по окончании университета?
Т. Устинова
―
Нет, конечно. Это институт. Это Московский физико-технический институт. Я не работала по специальности ни одного дня. Я окончила университет… Институт — вы меня сбили, Стас — в 1991 году, и всё развалилось. Научные институты, куда мы должны были идти на работу, просто перестали существовать.
С. Крючков
―
А само движение, становление на эти рельсы с чем было вызвано? Чего вы туда пошли тогда, на физико-технический? Значит, какая-то склонность души была наверняка.
Т. Устинова
―
Да не было никакой склонности! Я мечтала пойти на журфак, факультет журналистики или на филологический факультет. Моя семья была очень против. Я прекрасно помню, как бабушка говорила (а бабушку я обожала, она была непререкаемым авторитетом): «Ну вот окончишь ты факультет журналистики, — говорила бабушка. — и где ты будешь работать? В газете „Гудок“?». Почему ей далась эта газета «Гудок»? Почему она ее так презирала? В ней Михаил Афанасьевич Булгаков начинал, и очень даже прекрасно. Но бабушка считала, что это недопустимая профессия — журналистика.Больше того, у меня вообще была потрясающая история, потому что наш институт, Московский физико-технический — это как раз который в Долгопе, куда недавно приезжал Михаил Владимирович Мишустин и давал физтеховцам задачу. Наш институт, основанный Петром Леонидовичем Капицей — самый трудный вуз в природе, самый интересный, самый крутой (просто это правда: это самое лучшее образование, которое только может быть) — никогда не располагал людьми, которые проверяли бы сочинения. А сочинения нужно было сдавать всем, вне зависимости от специализации вуза: технические или гуманитарные — всё равно все писали сочинение. И наши сочинения по договоренности (была такая договоренность) проверяли профессора с филологического факультета МГУ. То есть приезжала комиссия и читала сочинения физтеха — вот эти, левой задней ногой накарябанные фразы из трех предложений. Ну, как пишут технари? Не ошибиться в запятых, чтобы не получить по сочинению «2». Потому что сочинение в нашем институте был последний экзамен, не первый.
Т.Устинова: Меня в институте научили работать
Я очень плохо сдала экзамен. Меня взяли только потому, что я девочка — на грани проходного балла. А сочинение написала и была совершенно уверена, что я написала его хорошо. Я просто была в этом уверена. И вот, значит, объявляют результаты. А там была такая система: их не вывешивали на двери. Раньше не вывешивали результаты, а выходил человек и читал их из списка. И он прочитал сначала двойки, потом тройки, потом четверки, потом пятерки. А моей фамилии нет! А меня в Долгопу, в Долгопрудный привозил папа. Я, значит, стою с папой и понимаю, что случилась какая-то катастрофа, для меня совершенно необъяснимая. То есть я не знаю, сколько я получила, если меня нет ни в двоечниках, ни в троечниках, ни в пятерочниках.
Потом вышел еще какой-то человек, пригласил нас с папой в комиссию. Комиссия сидела в одной из аудиторий — их было человек 5. И они стали прежде всего моему папе (даже не столько мне говорить: «Вы знаете, у вас девочка так написала сочинение, что мы перезачтем эту пятерку на филфаке, если вы сейчас переложите документы. То есть вам придется доздавать там английский, еще что-то, но пятерку за сочинение мы перезачтем». Понимаете? А пятерка за сочинение на филологическом факультете МГУ — это было невозможно. Тогда их никто никому не ставил. Но я сказала «Нет», потому что бабушка взяла с меня слово, что я поступлю в МФТИ. А бабушка в день, когда я писала сочинение, умерла.
С. Крючков
―
Слушайте, но МФТИ в итоге чем-то сгодился для вас?
Т. Устинова
―
Конечно. Я абсолютно от души (ну, это мое мнение) презираю людей, особенно родителей, которые говорят, что детям в школьной программе не нужны никакие теоремы Пифагора, проценты и дроби, а также десятичные логарифмы. Что никому никогда в жизни не пригодились десятичные и натуральные логарифмы. Это мое мнение, еще раз хочу оговориться: я от души презираю люди, которые так считают. Потому что десятичные логарифмы, интегралы и дроби, может быть, и не нужны в булочной, но они абсолютно необходимы для того, чтобы представлять себе, как устроен мир. Если ты этого не изучал, ты никогда не будешь иметь представления о целостности мира, о том, как он устроен, каковы в нем причинно-следственные связи.Я имею представление, потому что меня этому научили в институте. Меня в институте научили работать. Я могу работать столько, сколько мне нужно. 2 часа — значит, 2 часа. 8 часов — значит, 8 часов. И в институте же меня приучили к тому, что за самую добросовестную работу я могу получить по шее, потому что я чего-то недопоняла или не доделала. Доцент Дадонов закатал мне за лабораторную работу двойку. И что мне, спорить с ним? Я не могу. Я никогда ему не докажу, что я знаю на «3», потому что он точно знает, что я знаю на «2». В жизни это очень нужно. Это очень важное знание, понимаете? Внушать детям, неважно, какого возраста — 5 лет, 12 лет, 19 лет, 22 лет, — что все будущие чемпионы (это сейчас модная штука: у нас все чемпионы, все будущие звезды) — это очень скользкий путь, на мой взгляд. Потому что потом человек с этим не оберется хлопот. Он должен знать, на что он способен. Я знаю, например, что я человек в быстром мышлении и в технических науках исключительно тупой. Я очень глупый человек. Мне это очень помогает.
С. Крючков
―
То есть филологиней в классическом смысле вы не стали.
Т. Устинова
―
В смысле, Стас?
С. Крючков
―
Знаете, часто такой стереотип, что есть такая филологическая барышня, нежная. А здесь она знает мироустройство, знает все совокупности, взаимосвязи.
Т. Устинова
―
Конечно. Я и Энгельса читала. Читала «Анти-Дюринг». Я считаю, что, например, НРЗБ. Опять же, мы как-то на этом сошлись с Анатолием Вассерманом (ВАссерманом —так надо правильно говорить). Мы как-то с ним на этом прямо сошлись. Потому что мы оба искренне считаем, что для того, чтобы правильно понимать мир, нужно почитать Энгельса. Нас заставляли, мы читали.
М. Максимова
―
Тем не менее, то, чего ваша бабушка не хотела, тот ее страшный сон с журналистикой, с вашим будущим — он, получается, всё-таки исполнился. Несмотря на техническое образование, несмотря на то, что вы туда пошли, всё-таки как вас судьба занесла туда, куда бабушка говорила не ходить?
Т.Устинова: Когда с ностальгией вспоминают советское время, я всё время удивляюсь
Т. Устинова
―
У меня младшая сестра окончила РГГУ — Российский государственный гуманитарный университет. Он раньше назывался Историко-архивный институт. И она распределилась (тогда еще была система распределения — наверное, последний год она действовала) на только что созданное российское телевидение, на ВГТРК, на Второй канал в управление делами, в документоведение. Это величайшее заблуждение (вы меня прекрасно понимаете, ребята) считать, что на телевидении и на радио работают только люди, которые выходят в эфир. Конечно, нет. Это огромные службы. И вот она работала в такой службе на только что созданном ВГТРК. И учитывая что у меня был крошечный ребенок, не было никакой работы и никаких перспектив, она меня взяла на работу. Она там уже проработала, наверное, год или даже два. Мы скрывали, что мы сестры. Потом все, конечно, догадались, потому что это государственная структура — семейственность была невозможна. Она меня взяла, и я пришла работать в это управление делами ВГТРК. Потом меня взяли в утреннее вещание корреспондентом, потом редактором. Потом я перешла на Первый канал. И вот так оно и пошло. Вот сейчас я добралась до ведущей.
М. Максимова
―
Это были счастливые годы?
Т. Устинова
―
Да, конечно. Очень трудные, потому что вся страна жила трудно. Нам то платили зарплату, то не платили. То увольняли, то опять принимали на работу. То давали зарплату в джинсовых комбинезонах, и мы ее реализовали — это называлось бартер. То давали в монгольских тугриках, потому что не было рублей. Не было никакой уверенности в завтрашнем дне, что тебя завтра не сократят. Но так жила вся страна. Но это было страшно интересно. И потом, когда я уже перешла в политическое вещание, тоже сдав какой-то экзамен, написав текст, который подошел руководителю политической программы, началась уже вообще очень интересная жизнь, потому что я объездила всю Россию. Я была везде, именно как корреспондент. Я была в Краснодаре, в Саратове, на Ставрополье, в Мурманске, в Нарьян-Маре, в Петропавловске-Камчатском, в Дагестане. Мы так летали — у нас были такие задачи. Не существовало кремлевского пула. То есть его просто не было. Не было такой структуры, как кремлевский пул. Кремлевский пул состоял из нескольких журналистов, которые ездили за первым лицом или вторым. Едет первое или второе лицо, а с ним едут журналисты, которые делают какие-то материалы. И потом из той точки, куда мы приехали, это всё разгоняется в регионы, на орбиты и так далее. Вот этими журналистами мы и были. Это было страшно интересно, очень интересно.
М. Максимова
―
Это вы как раз про работу с Борисом Ельциным сейчас рассказываете, правильно?
Т. Устинова
―
Я никогда не работала с Борисом Ельциным. С Ельциным работал Сергей Константинович Медведев, наш начальник, руководитель пресс-службы… Нет, руководитель пресс-службы был Громов, а он был пресс-секретарь. А мы были в аппарате. То есть мы были просто рядовые сотрудники пресс-службы.
С. Крючков
―
Но помимо многочисленных путешествий по стране, о самой этой эпохе ваше ключевое воспоминание? Вот многие сейчас говорят: хаос, смута, лихие, то-сё, пятое-десятое. Я не слышу этого в ваших словах. Вы, по большому счету, восторженно об этом говорите. Оценка времени?
Т. Устинова
―
Смотрите: хаос и смута, несомненно, имели место. Это вам скажет абсолютно каждый человек. Мы боялись возвращаться с работы. А мы всегда жили за городом. Сейчас, когда с ностальгией вспоминают советское время, я всё время удивляюсь. Мне кажется, что люди забыли, что ли, о том, что было. Но у меня еще нет деменции, несмотря на то, что я бабушка русской революции. Я прекрасно помню. Мы учились в Москве и потом работали в Москве, а жили за городом. Машин, конечно, ни у кого не было. Мы ездили, конечно, на электричке. И наша тетя и мне, и моей сестре всю жизнь вдалбливала, чтобы мы никогда не садились в электричке возле окна. Потому что в окна бросали камни. Это был не один случай за год, а это было каждый день. Стекла бились, и человек, который сидел возле окна, получал ранение. Мы это точно знали, и у окна не садились.В Москве не было троллейбусов, не было света, не было стирального порошка, не было детской еды. У нас сын 1991 года рождения. Я думала, что это только мы с Женей два таких дебила, которые в 1991 году обзавелись ребенком. Но оказалось, что еще Урсуляки. Сережа Урсуляк тоже обзавелся дочкой в 1991 году. Саша Урсуляк 1991 года рождения. Всё это, безусловно, имело место. Теперь что касается моей работы. Смотрите, я решительно не знаю, как обстоит дело сейчас. Я сейчас очень далека от политики. Я совершенно ей не интересуюсь и не знаю, как устроен мир. Тогда знала. Значит, вот тогда во власть пришло огромное количество умных, хватких, благородных, деловых молодых мужчин, которые на самом деле страшно хотели сделать жизнь в нашей стране прекрасной. И я до сих пор не поняла, куда девались все их усилия.
Т.Устинова: У меня еще нет деменции, несмотря на то, что я бабушка русской революции
С. Крючков
―
Может, потому что рядом с ними не было тех самых молодых, страстных, желающих изменить страну женщин? Вы упомянули только о мужчинах.
Т. Устинова
―
O, я человек очень далекий от современных тенденций. Я считаю, что миром правили, правят и будут править мужчины. Женщины тут ни при чем.
С. Крючков
―
Кстати, вы сказали о том, что есть некая ностальгия по советским годам у многих. Упомянули 7 ноября 1988 года — познакомились с Женей.
Т. Устинова
―
Нет, он мне сделал предложение. Познакомились в 1985 году.
С. Крючков
―
Какая-нибудь демонстрация, я подумал. Значит, ошибся.
Т. Устинова
―
Конечно, была демонстрация. И он нес… Это было положено: нужно было нести фотографии членов Политбюро. И естественно, вся комсомольская организация прикалывалась: муж мой всегда носил портрет Дмитрия Федоровича Устинова. Потому что у него была фамилия Устинов. Устинов несет Устинова — это всем казалось очень смешно. Но потом Дмитрия Федоровича нужно было сдавать в хозяйственную комнату, откуда его вынимали раз в году — в смысле, портрет. И мы не могли после демонстрации пойти на свидание, потому что он должен был вернуться на факультет и отнести туда Дмитрия Федоровича. Понимаете, вот он относил Дмитрия Федоровича, а потом мы встречались и романтически прогуливались.
М. Максимова
―
Скажите, а где была поставлена точка в этой истории с политической журналистикой?
Т. Устинова
―
В программе «Здоровье». Нас всех разогнали после того, как сменился глава администрации. Ушел, по-моему, Сергей Александрович Филатов, пришел Чубайс, привел всех своих на все должности. В том числе на руководителя пресс-службы, по-моему, пришел Трапезников и Ястржембский. И нас всех выгнали. В этом нет ничего сверхъестественного, это нормально. Естественно, новый руководитель пришел со своей командой — а как иначе? Я, значит, оказалась совершенно без работы и в полном отчаянии. Тогда это было для меня в новинку — потом уже я меняла 150 работ, а до этого не слишком часто, но, в общем, я оказалась в полном отчаянии в программе «Здоровье» на Первом канале.И я прямо впала в глубокую тоску. Потому что представьте себе: еще месяц назад — политический Олимп. Какие-то разговоры, какие-то самолеты с Чкаловского, первые лица, съемки в кабинете у директора «Уралмаша» и так далее. А тут я, значит, оказываюсь в программе «Здоровье» как редактор и делаю репортаж о том, как правильно ставить клистиры и что собой представляет сахарный диабет. «Боже, какой кошмар!», — подумала я. И Лена Малышева мне говорит: «Слушай, а что ты какая-то такая смурная? Я на тебя смотрю — у тебя какой-то вид всё время недовольный». Я говорю: «Малышева, ты знаешь, мне очень плохо. С политического телевидения я должна была уйти. Сейчас я оказалась в программе „Здоровье“. И все великие люди, политики, с которыми я общалась, остались сзади. А мне это было так важно — общаться с великими людьми».
С. Крючков
―
Татьяна, давайте сделаем небольшую паузу. Мы прервемся на новости и рекламу на «Эхе», а потом продолжим этот разговор.НОВОСТИ. РЕКЛАМА.
С. Крючков
―
Стас Крючков, Марина Максимова и наша гостья сегодня — писатель Татьяна Устинова. И вот мы остановились на редакции программы «Здоровье», где вы загрустили и от грусти, видимо, за перо-то и взялись.
Т. Устинова
―
Я загрустила фатально, стала кричать и рвать на себе волосы, что великие люди, с которыми я работала, остались в прошлом. То есть политики. На что Лена Малышева, смерив меня взглядом с головы до ног, сказала: «Устинова, если и есть на свете великие люди, то это врачи». А Малышева всю жизнь, сколько я ее знаю, действует на меня как аспирин на больную голову. То есть я точно знаю, что если мне нужен какой-то отрезвляющий душ, у меня есть один совершенно беспроигрышный вариант — это позвонить Малышевой и спросить у нее совета. Подчас я очень на нее злюсь за ее советы, потому что они звучат примерно так: «Немедленно возьми себя в руки!». Но это всегда помогает.
М. Максимова
―
Тем не менее, у вас уже был такой момент. Это всё-таки не была точка — окончание политической журналистики. Потому что потом вы же еще попали в «Гражданскую силу». Вы были, соответственно, членом высшего совета этой партии. 2 года?
Т. Устинова
―
2 дня.
М. Максимова
―
2 дня?!
Т. Устинова
―
Я 2 дня была членом высшего совета «Гражданской силы». Потом узнала, что меня туда записали, и на следующий день у нас была в Кремле встреча с одним из помощников президента. Так было положено. Я ему сказала, что я должна с ним поговорить, так как с руководителем этой партии говорить было бессмысленно. Я была абсолютно убеждена, что разговаривать со мной он не станет. Но на следующий же день позвонили из его приемной и назначили мне время. Я пришла и сказала: «Отпустите! Я не могу быть в партии, ни в какой и никогда». Посмотрев на меня с усмешкой, он мне сказал: «Хорошо, прекрасно. Напишите статью в журнал „Эксперт“ на определенную тему». Поэтому я променяла членство в партии на статью в «Эксперте», и меня отпустили с миром.
Т.Устинова: Я сейчас совершенно политикой не интересуюсь и не знаю, как устроен мир
С. Крючков
―
Слушайте, а чего вам партии так не понравились? Не эта конкретная, а в целом. Почему не политика? Казалось бы, род деятельности гуманитарный — вам в пандан, вам соответствует. Нет, совсем не то?
Т. Устинова
―
Стас, нет, совсем не то. Я не верю в политику. Перестала в нее верить я, в общем, достаточно давно. Вот это сотрясение воздуха, которым занимаются политики, которое ладно бы еще было безобидным — то есть ну несут они что-то, и бог с ним. А когда это всё еще и выливается в проблемы — ну, для людей, — я не хочу в этом участвовать, не могу и не стану.
М. Максимова
―
А сейчас литература, писатель может жить вне политики? Я имею в виду, в России в данный момент.
Т. Устинова
―
Ну конечно. У нас сейчас ситуация гораздо лучше в смысле отношения к писателю, чем была, например, во времена Пушкина или Толстого. У нас нет никакой цензуры в литературе — никакой вообще. Нам никто не указывает, на какие темы мы должны писать, а на какие не должны. Мы можем писать на любые. Пока это так — вот так, как есть сейчас, — это прекрасно, и меня всё подходит.
С. Крючков
―
Но ведь есть же такая максима, что пока ты не занимаешься политикой, дождись, когда политика станет заниматься тобой. Вот нет цензуры, а замахнетесь на какой-нибудь глобальный опус, касающийся основ русской жизни, в том числе политической — и не уйти от этого никуда. Нет? Разве можно найти себе такую лакуну, в которой всегда будет комфортно? Ведь это русская жизнь — жди от нее чего-то такого.
Т. Устинова
―
Нет, Стас, смотрите: наверное, я как-то не так сказала. Я совершенно не утверждаю, что мне всегда комфортно в жизни. Абсолютно нет. Как любой пишущий человек, я очень тяжело живу. А как же иначе? Человек, который пишет, тяжело живет по определению. Это аксиома. Но пока, сейчас, на сегодняшний момент, на вечер 1 ноября 2021 года, я могу себе позволить не обращать на политику никакого внимания. И не обращаю. Что будет дальше, возьмет она меня за жабры или нет — посмотрим.
С. Крючков
―
Ваше право, абсолютно. Кстати, ведь у нас же миллионы писателей. Просто пишут они у нас посты в социальных сетях, а вы как-то счастливо избегаете своего присутствия в виртуальном пространстве.
М. Максимова
―
Да, расскажите, как можно жить без соцсетей в наше время.
Т. Устинова
―
Да прекрасно. Честное слово, я не очень понимаю, зачем они нужны. Искреннее не понимаю. Не потому, что я какая-то косноборская и погрязшая в позапрошлом веке бабка. Я искренне не понимаю, для чего это нужно. Я не знаю, зачем мне нужно знать, что именно сказал Лариса Долина певице Вике Локомотив. Зачем мне это надо? Я правда не знаю.
С. Крючков
―
А как же такой человеческий интерес, которым движимы многие и многие соотечественники, миллионы наших с вами соотечественников? То есть побоку? Это не ваш кайф, как говорят в народе?
Т. Устинова
―
Нет, смотрите, во-первых, у меня в моем окружении очень много детей. То есть у меня есть старший сын — ему 30 лет. Есть племянница, которой 24 года, и младший сын, которому 20 лет. Это совершенно разные дети. И у каждого из этих макак (мы называем их «шайка хохочущих гиен») есть круг общения — у каждого свой. А нам с папой чрезвычайно повезло с детьми. Мы с папой, я и мой муж, вхожи в их компании. Мы находимся в круге их общения. Мы всё знаем без интернета. Вообще всё! Мы получаем от них всю информацию, абсолютно переработанную, без нужды там ковыряться.
С. Крючков
―
А эффект испорченного телефончика не возникает в данной связи?
Т. Устинова
―
Нет, вообще не возникает, Стас. Потому что-то, что происходит в интернете, не имеет никакого значения. И даже если телефон испорчен, так и бог с ним. Потому что, оказывается, Лариса Долина не с Ксению Локомотив поругала, а Галю Атрибут. И что теперь мне делать? Понимаете, я человек, у которого прямо с самого раннего детства сформирована привычка к чтению. У нас она сформирована у всех — и у меня, и у детей она сформирована. А привычку к соцсетям я не могу в себе сформировать. Она мной не вырабатывается, и всё. Я не могу, мне страшно лень туда лезть, страшно лень всю эту ахинею читать. Таня Толстая меня за это недавно не то что поругала, а сделала замечание. У меня еще есть такая история: я страшно бешусь, когда вижу неграмотно написанный текст. И Таня мне говорит: «Ну ладно, какая разница? Можно так, а можно и не так». НРЗБ надо, чтобы текст был написан правильно. И когда он написан неправильно, я не знаю, как его читать — он меня бесит. Я и не читаю.
М. Максимова
―
Это понятное ощущение, потому что пишет кто хочет. Но смотрите, всё-таки соцсети — сейчас это стал некий неотъемлемый элемент жизни большинства людей, скажем так. Причем людей абсолютно разного возраста. Когда вы пишете книги, вы же отталкиваетесь от каких-то сюжетов, которые происходят сейчас или которые могли бы произойти в нашей жизни. Как же вы берете героев? Наверняка если человек идет, вот он уткнулся в свой телефон и что-то там читает. Если это героиня, то она наверняка может что-то там в соцсетях найти: «Ах, они там что-то…». Или этот элемент, получается, отсутствует ваших книгах?
Т.Устинова: Я загрустила фатально, что великие люди, с которыми я работала, остались в прошлом. То есть политики
Т. Устинова
―
Да конечно присутствует, Марина! Конечно присутствует. Просто для того, чтобы его ввести в роман… Вот у меня одна из героинь нового романа, который я написала, и который в декабре должен выйти — блогерша, тревел-блогер. Ее зовут Кара, а ник у нее Ван. Кара Ван. Она рассказывает про роды на Бали, про шаманские камлания возле водопадов Замбии. Для того, чтобы это описывать, совершенно не нужно никакого глубокого туда проникновения. Зачем? Это всё и так очевидно, ясно и понятно. Достаточно один раз посмотреть — и всё, и дальше всё ясно и понятно. Поэтому я с удовольствием описываю интернет-страсти, интернетные страдания, интернет-красоты. Интернет-девушек. Это так интересно — это же совершенно особый биологический вид. Это просто очень любопытно.
С. Крючков
―
Итак, мы накануне выхода очередного романа. А сколько вообще за год удается написать? Вообще какая периодичность? Поскольку я вот так пристально не слежу, но знаю, что вы очень плодовитый автор.
М. Максимова
―
Я так понимаю, что примерно 60 книг — я нашла такую цифру. Кстати, соответствует действительности или нет?
Т. Устинова
―
40.
С. Крючков
―
Тоже много.
Т. Устинова
―
Да, 40 — это, считай, сценарии, рассказы, сценарии, переписанные в текст. Да, 42. Я пишу в год — как вам сказать? — наверное, полтора романа. Меня очень ругает мой издатель за то, что я очень мало пишу по современным меркам. Я успеваю написать, допустим, один роман так, чтобы он вышел, а второй роман так, что он выйдет в следующем году. Вот когда началась пандемия — вот это был кайф! В смысле работы. Потому что за 2020 год я написала две полноценные книжки. Прямо вот раз — и написала. Потому что мне никуда не надо было ехать, метаться, носиться и как-то урывать время для литературной работы. Я просто сидела в деревне, где я сейчас нахожусь, и писала свои романы. Была прекрасно. Мечтала только об одном: чтобы скорее сняли карантин, чтобы пойти в книжный магазин. Так соскучилась без книжных магазинов — просто ужас!
С. Крючков
―
А без Москвы, в деревне — вы в Завидово живете, насколько я понял — не скучаете? Или Москва — это для вас какой-то чужой мир?
Т. Устинова
―
Нет, не чужой. Я, конечно, скучаю, но, к счастью, мне позволяет регулярно приезжать в Москву моя телевизионная работа. Потому что мы работаем в самом центре, на Белорусской. Мы пишем сразу несколько программ. То есть мы работаем, допустим, неделю, и неделю в месяц… Даже, наверное, неделю в 3 — 3 недели я не работаю в Москве, а потом неделю я в Москве. Это такая красота! Прямо просто красота. Я так радуюсь, когда приезжаю в Москву! Точно так же, как я радуюсь, когда уезжаю в Завидово.
С. Крючков
―
Слушайте, это прямо здорово.
М. Максимова
―
Кстати, с одной стороны, в вашей жизни был определенный момент, когда вы с журналистикой завязали, начали писать. Вот эта программа «Мой герой», которая идет уже несколько лет — уже больше 5 лет идет — у вас всё равно есть какая-то потребность в этой передаче? Почему тогда уже не перевернуть полностью эту страницу и не посвятить себя полностью писательству? Или всё-таки это неотъемлемая часть вашей жизни тоже?
Т. Устинова
―
Конечно, неотъемлемая часть жизни. Это такой восторг! Я так люблю телевидение! Я так люблю всё, что с ним связано! Сценарии, биографии, совещания перед гостем, где всегда обязательно бывает редактор — редактор по гостям, шеф-редактор и я. Грим, свет, камеры, кабели, о которые всё время спотыкаешься. Летом жарко, зимой холодно. Команда «Моторы идут!». Что вы, ничто в моей жизни не сравнится с телевидением! Для меня это так важно! И когда уже под конец дня, особенно если в день бывает 4 героя — редко, но бывает… Когда уже во рту не помещается язык, потому что человеческий язык не приспособлен 12 часов кряду молотить — а надо, куда деваться-то? И вот сидишь в этой редакторской комнате, где накурено, темно, непонятно, какое время года, какие-то объедки, огрызки, окурки, сейчас уже маски, где меня ждет моя собака, которая за день замучилась — думаешь: боже, как прекрасна моя работа!
С. Крючков
―
А создать такое телевидение имени себя? Благо у каждого сейчас есть такая возможность: создать youtube-канал и делать ровно то же самое, но там, где ты и редактор, ты и продюсер, и ты выбираешь героев — тех, которые тебе нужны, радостны, интересны… Нет? Ведь это же не совсем тот мир социальных сетей, о котором мы говорили чуть раньше. Это мир фактически параллельного телевидения.
М. Максимова
―
Да почти профессионального телевидения сейчас уже.
Т.Устинова: У нас нет никакой цензуры в литературе — никакой вообще
Т. Устинова
―
Да, конечно. Но просто, понимаете, телевизионный канал — это пока еще до сих пор такая витринная выборка. То есть человек, который смотрит телевизор, не дает себе труд что-то искать в интернете. Он приходит, кнопку нажимает и смотрит. И пока меня не прогнали с этой кнопки, которую человек приходит, нажимает и смотрит, я останусь там. А там посмотрим. Потому что без этого — без общения с людьми, без интервью, без разговоров, без подготовки — конечно, жить неинтересно. Наверное, интересно, но не так, как со всем этим. Мне бы хотелось продолжать. Но посмотрим. Может быть, это и нужно будет потом сделать — в смысле, youtube-канал.
М. Максимова
―
Давайте всё-таки к книгам. А то у нас практически осталось не так много времени, а про книги мы не говорим. У меня такой вопрос. Понятное дело, что в основном, куда ни посмотришь, определение ваших книг идет как жанр детектива. Вы с этим согласны или нет? Потому что я читала несколько ваших интервью, и вам задавали вопрос (ну, вам много раз задавали этот вопрос) по поводу того, что вас называют «русской Агатой Кристи». Вы сказали, что это не совсем так, потому что для нее был важен как раз этот детективный сюжет, а вас больше интересует сущность, эмоция — вот эта история.
Т. Устинова
―
Да, жизнь. Я вообще не знаю ни одного русского детективного автора, который писал бы детективы, Марина. Я не знаю такого автора. Потому что мой любимый Акунин пишет о Российской империи, о месте личности в Российской империи, о том, как сложно быть выдающимся на каком-то государственном посту. Маринина пишет о женщине в мужском мире, которая работает и совершенно блистательно владеет этой своей работой. Я пишу, опять же, какие-то истории о жизни, понимаете? У того же Акунина мне совершенно всё равно, кто убил НРЗБ. Ну правда, мне всё равно. Мне потом автор говорит, что его убил подьячий Тихонравов. О, прекрасно, хорошо! Дальше меня вообще совершенно не интересует эта часть. Я читаю, как они письма пишут, как они в епархию едут, если речь идет о какой-то клерикальной прозе, и так далее.И так почти всегда. Поэтому мне кажется, что я, естественно, пишу романы с четко структурированным сюжетом, где есть начало, середина и финал, и где что-то происходит. Обязательно происходит что-то, что двигает этот сюжет вперед — убийство, или расследование, или поиск виноватого. Но, в общем и целом, это на самом деле вопрос такой, третий. Кто там у нас убил старушку — неважно. Кто-то убил, и ладно. Но вот как на ее убийство прореагировали ее внуки, ее собачонка, ее давняя подруга, с которой она всю жизнь была в ссоре — вот это интересно.
С. Крючков
―
А необходимость оформлять все эти реакции, все эти жизненные ситуации в конкретный детективный сюжет — это вас никоим образом не сковывает? То есть вам не бывает тесновато в этом жанре? Не возникает желания сделать какую-то такую сугубую публицистику или что-то подобное? Я этот ряд могу перечислить. Просто уйти от детектива? От детектива как формы прежде всего.
Т. Устинова
―
Вы знаете, Стас, нет, не возникает. Я очень люблю свою жанр. Прежде всего за совершенно неслыханную свободу, которую он дает автору. Детективный жанр — это самый свободный литературный жанр на свете. Я могу в нем всё. Я могу наказать злодея, наградить героя, дать, опять же, бездомной собаке хозяина, а брошенной бабушке — доброго внука. Меня никто никогда ни в чем не сможет упрекнуть, потому что у меня на всё на это есть железная отмазка: ребята, это детектив.
С. Крючков
―
Детектив не помещает в какие-то рамки таких решений без полутонов? Вот вы говорите: есть добро, есть герой, есть антигерой. И соответственно, ты подчас расставляешь акценты довольно-таки прямолинейно. А вот иные жанры — они, казалось бы, такие просторы тебе громоздят, такие варианты предоставляют. Или я здесь заблуждаюсь, и в рамках того жанра, в котором вы героиня, вы делаете всё?
Т. Устинова
―
Нет, мне вот эта жанровость никак не мешает разбавлять краски. Я не должна рисовать черным или белым. Ни в коем случае — это неинтересно. Я могу как угодно мешать эти краски и как угодно ими писать.
М. Максимова
―
Хотела задать вопрос про такие теперь уже неизбежные спутники литературы. Это аудиоверсия произведения и, соответственно, киноадаптация. А теперь уже, я бы сказала, сериалоадаптация — это уже две разные вещи. Как вы к этому относитесь? Свободно ли вы отпускаете книги на экранизацию? Вы как-то отслеживаете этот процесс, даете рекомендации или, может быть, ставите какие-то условия?
Т. Устинова
―
Нет, никаких условий я не ставлю, конечно. Автор на площадке — это катастрофа для режиссера и для продюсера. Да и, наверное, для актеров тоже. Поэтому у нас (по крайней мере, меня) на площадку никогда не приглашают. Или приглашают: «Приезжай, говорят, 12-го числа. Мы будем снимать в Ярославле». Я с утра 12-го звоню и говорю: «Ну что, я выезжаю?». А мне говорят: «Ой, мы ошиблись. На самом деле мы это отсняли уже 9-го. Не надо приезжать». И когда 3 раза подряд так случилось, я поняла, что ничего из этого дела не выйдет. И я перестала проситься.А поначалу, несколько лет назад, когда я только начала отдавать права, конечно, было тяжко. То есть это было прямо тяжко: непонятно, что из этого сделают. Как правило, получается, в общем, совсем не то, что ожидается. Сейчас я с собой договорилась. У меня есть два варианта жизни. Я могу или отдать права и больше не думать об этом, или не отдавать права, и книжка экранизирована не будет. Я выбираю первый вариант. То есть я отдаю права.
Т.Устинова: Я вообще не знаю ни одного русского детективного автора, который писал бы детективы
Что касается аудиокниг, то они сейчас очень бурно развиваются. Полным-полно людей как-то к этому приходят — к тому, что в машине прекрасно слушать аудиокнигу, или где-то в отпуске, или на тренажере, или где-то. И когда она хорошо прочитана — допустим, моя книжка, — когда ее читает Владислав Ветров или Люба Толкалина, это прямо блеск. Это прямо удовольствие и счастье. Но для того, чтобы она была хорошо прочитана, ее нужно хорошо записать. А школа радиорежиссеров в России вся погибла. Ее нет. Есть один человек, который это умеет — Макс Осипов. Но, слава богу, мы с ним и работаем.
М. Максимова
―
А что касается сериалов. Я так понимаю, что вы как раз работаете, причем даже с Netflix у нас в России. Вы как-то сказали, чтобы будущее как раз именно за этими многосерийными фильмами или за сериалами. Почему?
Т. Устинова
―
Это сказал мне Павел Семенович Лунгин, поразив меня в самое сердце. Он мне сказал, что кино, которые показывают в кинотеатрах, в скором будущем станет исключительно для подростков пубертатного возраста с попкорном, и черных. Так сказал Павел Семенович. А всё большое кино — экранизации, психологические драмы, хорошие детективы — всё постепенно сместится в сторону многосерийных. То есть сериалов. Многосерийных фильмов. Когда он мне это сказал несколько лет назад, я подумала, что он сошел с ума. Сейчас я абсолютно точно понимаю, что он был прав. Ну вот посмотрите: все самые рейтинговые фильмы, начиная от «The Crown», «Короны», существуют в формате сериала.
С. Крючков
―
Полутора часов не хватает современному гражданину, чтобы высказаться так, чтобы поставить точку или мысленное многоточие. Нам, собственно говоря, тоже не хватило часа для того, чтобы пообщаться с Татьяной. А можно было бы это делать долго и долго. Огромное вам спасибо! Это было очень интересно.
Т. Устинова
―
Спасибо вам, ребята!
С. Крючков
―
Удачи вам! Благодарю за творчество! Это было «Разбор полета» с Татьяной Устиновой. Провели его Марина Максимова и Стас Крючков. Марина, до свидания тебе! Сразу после новостей в 23 часа «Футбольный клуб». После полуночи «Битловский час» с Владимиром Ильинским. А с часу до 3-х пополуночи программа Игоря и Юджина «Хранитель снов».