Сэм Клебанов - Разбор полета - 2021-02-08
С. Крючков
―
Добрый вечер, здравствуйте! Это действительно «Разбор полета» — программа о людях и решениях, которые они принимают в своей жизни. Сегодня у нас в гостях Сэм Клебанов, кинодистрибьютор и продюсер. Сэм, здравствуйте!
С. Клебанов
―
Здравствуйте!
М. Максимова
―
Добрый вечер!
С. Крючков
―
Проведут программу, как всегда по понедельникам, Марина Максимова... Марина, привет!
М. Максимова
―
Привет!
С. Крючков
―
И Стас Крючков. Уже работает наша трансляция на основном YouTube-канале «Эха». Также мы на площадке Яндекс.эфир. Есть средства связи. Они привязаны к SMS-номеру +7-985-970-45-45. Всё работает, ждет вашего участия. И мы, собственно говоря, начинаем этот полет. Сэм, мы обычно на старте задаем нашему гостю вопрос о том, что было таким парадигмальным, определяющим жизненным выбором, решением, повлиявшим на течение жизни. Причем все так начинают немножко поламываться, говорить, что, дескать, таких решений было много. Но есть условие — нужно выбрать одно. Что-то одно.
С. Клебанов
―
Ну мне, мне кажется, проще ответить на этот вопрос, потому что решением, которое в корне изменило мою жизнь, за которым последовала целая цепная реакция, было, конечно, решение уехать в Швецию. Тут мало какие решения, которые мы принимаем жизни, настолько же связаны с долгосрочными последствиями, как решение об эмиграции, о смене не просто места жительства, а страны жительства и даже, я бы сказал, идентичности.
С. Крючков
―
А это было решение во-первых уехать, или решение уехать в Швецию?
С. Клебанов
―
Это было решение уехать. В тот момент — это было 1 сентября 1991 года, через неделю после путча. В общем-то, мы с двумя друзьями, выезжая из Москвы, не очень-то даже предполагали, что 30 лет спустя мы будем в Швеции. То есть все эти 30 лет проведем в Швеции. Но у меня, конечно, были большие периоды, когда я практически половину времени даже больше, чем в Швеции, проводил в России. Был такой длительный период.Но, в принципе, да, уезжая в тот день из Москвы, мы не особо думали, что приедем в Швецию. В общем-то, гораздо более реалистичным казался сценарий, что мы останемся в Германии. Но была целая такая цепочка случайностей, обстоятельств, которые накладывались одно на другое. И то, что один из моих друзей, на чьей машине мы, собственно говоря, и уезжали, был переводчиком со шведского языка, и у него были друзья в Швеции. Мы ехали через Швецию и, в общем-то, в итоге в Швеции и остались.
С. Крючков
―
А здесь было больше причин или больше целей? В том смысле, что вы уезжали от чего-то или ехали к чему-то?
С. Клебанов
―
Да, сложно, конечно, анализировать события 30-летней давности, когда тебе было 26 лет.
М. Максимова
―
Но всё-таки решение-то переломное. Кстати, это было внезапно?
С. Клебанов
―
Нет, это была не внезапно. Тогда вообще-то было такое очень распространенное движение — взять и куда-то уехать. Среди молодежи. Мы тогда еще не знали, конечно, но это были последние месяцы, последний год существования Советского Союза. Будущее казалось очень туманным и, казалось, не несет ничего хорошего. Тогда, вы помните, был опубликован, не знаю, роман, повесть Александра Кабакова «Невозвращенец», где рисовалась такая очень мрачная антиутопическая картина будущего. Но одновременно открылись совершенно новые возможности — куда-то уехать, поехать в другие страны. Пожить там, попробовать. Я помню, первые мои идеи были не уезжать насовсем, а просто попробовать найти работу или создать какой-то бизнес в Европе.
С.Клебанов: Уезжая 1 сентября 1991 года из Москвы, мы не особо думали, что приедем в Швецию
Опять же, когда эти мысли стали приходить в голову уже всерьез, это был 1990 год. Мы, конечно, ничего не знали ни о жизни в Европе, ни о создании бизнеса в Европе, а тем более о работе. Все были очень наивны и плохо проинформированы. Мы все выросли, в общем-то, за «железным занавесом». Но в 1990 году мне удалось нелегально выехать в Европу, сделать такое большое путешествие по многим странам автостопом. Это было одно из самых больших приключений в моей жизни.
Я 2 месяца путешествовал по Европе. Советский юноша, только что окончивший институт, выехавший из страны с 7 долларами и 2 дойчмарками в кармане и кучей всякого мерчендайза, который я продавал по дороге — вроде командирских часов и октябрятских звездочек. Вот так я объехал всю Европу. В Амстердаме меня ограбили, я потерял всё. Я остался в Голландии, работал, снова заработал деньги, поехал дальше. Это были 2 месяца, полные приключений и удивительных открытий.
Вернувшись в Россию, я говорил: «Не знаю, если я уеду, будет ли у меня ностальгия по России, но у меня уже есть ностальгия по Европе». То есть мне хотелось конкретно взять и поехать в Европу. Тем более тогда еще даже не было России как государства. Я никогда не был гражданином России как такого самостоятельного государства — я был гражданином Советского Союза. И куда качнется маятник истории, в тот момент было непонятно.
И когда начался путч, нам казалось, что всё, все наши планы накрылись. Мы с друзьями пошли сложить голову за демократию к Белому дому. Потому что казалось, что все наши планы уехать уже обречены. Мы тогда не думали, что наше стихийное ополчение, которое встало на защиту Белого дома, сможет переломить ход истории. Но оказалось, и это, и много других факторов сработали на то, что путч провалился.
Тогда мы уже решили не испытывать дальше судьбу. Я как раз только что услышал в новостях, что хотят восстановить памятник Дзержинскому. А тогда снос памятника Дзержинскому был очень важным символическим событием для всего моего поколения, конечно. И тогда мы уже решили не испытывать дальше судьбу и рвануть в Европу. Тогда же была еще такая история, что советские евреи стали уезжать в Германию. И к тому моменту уже один из моих ближайших друзей, Саша Климанский, с которым мы до сих пор близкие друзья, был в Кельне. Несколько моих двоюродных братьев и сестер были там, дядя и тетя. В общем, уже вдруг началось такое движение семьи в сторону Германии. У меня родственники позже оказались в Гамбурге, во Франкфурте, в Берлине.
Поэтому целью была Германия. Но просто так сложились обстоятельства, что вдруг это оказалась Швеция, о которой я вообще даже не думал в тот момент. Но, конечно, сейчас, 30 лет спустя, я думаю, что мне очень повезло, что я выбрал для себя очень правильную страну, которая мне очень подошла и в плане природы, и в плане менталитета, в плане культуры, в плане тех ценностей, которые здесь в обществе. В общем, я как-то удачно для себя сделал выбор.
М. Максимова
―
А как отнеслись тогда родители к вашему решению уехать из Советского Союза?
С. Клебанов
―
Родители отнеслись нормально. Они тоже хотели уехать. Просто идея была такая, что я куда-нибудь еду... Они не очень понимали, куда я уеду, но они уже были приучены к моим приключениям, потому что я за год до того… А тогда еще не было ни телефонов, ни емейлов, ничего. Они уже помнили, как я 2 месяца проболтался по Европе, иногда звоня, может быть, в лучшем случае раз в неделю, из автомата на 30 секунд — остальное было очень дорого.Поэтому идея была такова, что я уеду, найду где остаться. Если получится где-то остаться, они тоже приедут. Тем более мы тогда с семьей подали документы на выезд в Германию в посольство. Тогда очень многие это делали. Просто в посольстве нам сказали, что надо ждать 2 года. А мы были молодые и нетерпеливые. Притом, что из Питера все очень быстро уехали. Мои родственники из Питера, кто хотел уехать, уехали буквально за 2 месяца. А в Москве оказалась большая очередь. Поэтому мы не стали дожидаться очереди. Если бы мы тогда были потерпеливее, наверное, мы бы могли уехать в Германию. Или, кстати, еще, может быть, жизнь сложилась бы так, чтобы уехать в Польшу. Потому что бабушка с дедушкой из Польши, а Польша приглашает к себе тех, у кого есть польские корни. Но вдруг, знаете, как шарик, который крутится в рулетке, остановился в клеточке с надписью «Швеция». И потом через год мои родители поехали в след за мной.
Поэтому они нормально относились. Мы были на связи. Через год мои родители приехали. Моя мама, к сожалению, умерла в 1996 году здесь, в Швеции. Она похоронена в городе Гетеборге. А мой папа — с ним всё хорошо. Он по-новой женился. Сегодня они только что получили первую прививку от коронавируса.
С. Крючков
―
А вы с родителями совпали в этих ощущениях своего нового местопребывания? По природе, по менталитету, как вы говорите.
С. Клебанов
―
Да, я знаю, что мои родители очень полюбили новую страну. Мама, к сожалению, очень мало в ней прожила. Но даже когда она уже тяжело болела… У нее был рак, и мы с ней ездили на лечение в Японию. Собрали деньги, продали квартиру в Москве, чтобы это можно было сделать. У мамы был рак мозга, глиобластома. Там такое экспериментальное лечение, при котором был задействован целый ядерный реактор. Там использовались альфа-лучи, поток нейронов. Так вот мама брала с собой в Японию учебник шведского, потому что она всё-таки надеялась, что лечение ей поможет, и она очень хорошо относилась к своей новой стране. Мы с ней занимались шведским, пока были в больнице.Но и папа мой как-то нашел здесь себя, потому что здесь есть две вещи, которые он очень любит. Во-первых, он у меня театральный режиссер. Он создал здесь такой русскоязычный театр, и занимается этим уже больше 20 лет. Они ставят спектакли, ездили на гастроли в Россию, в Германию. Папа еще работал с артистами-чтецами в Московской филармонии перед отъездом. Потом папа сам стал делать чтецкие программы на русском языке и тоже выступал в Швеции, Норвегии, Германии. В общем, он сейчас до сих пор продолжает. Ему 86 лет. Его жена Лариса — тоже театральный режиссер. Они вместе, папа и его жена Лариса, занимаются этим театром до сих пор. Сейчас, конечно, все репетиции у них идут по зуму, но так как папе уже сделали вакцину, после второй вакцины они собираются возобновить нормальные репетиции. Плюс в Швеции очень хорошая рыбалка. Это мой папа тоже очень любит. Так что здесь как-то всё совпало.
Знаете, может, еще сыграл тот факт, что мой папа из Ленинграда. И вся семья со стороны папы была из Питера. Я всё детство (то есть четверть моего детства, каждое лето) провел на даче на Карельском перешейке. Это к северу от Питера, между Ладожским озером и Финским заливом. То есть территория, которую Советский Союз отхватил у Финляндии. Наша дача была прямо около границы — с советской стороны, но буквально в 2 километрах от старой границы. Я вырос в этом климате, в этой природе. Это как-то сделало для меня Швецию очень родной страной, потому что здесь очень похоже (даже климат) на всё то, к чему я привык в детстве, и к чему мой папа тоже привык.
С. Крючков
―
А солнечных дней в Швеции много, кстати?
С. Клебанов
―
Да, вот сегодня, кстати (в этом году прямо такая настоящая зима) был прямо такой солнечный морозный день. Как повезет. Знаете, это лотерея. Я живу на берегу моря. То есть у меня до моря, до пляжа на велике, наверное, 3-4 минуты. То есть ровно 1 км до пляжа. И мы с моей дочкой всё лето никуда не уезжали, были в Гетеборге, купались почти каждый день. То есть лето хорошее. Море прогревается, можно купаться. Но может быть и дождливое лето. Как повезет.
С. Крючков
―
А вы к рыбалке, кстати говоря, как — равнодушны?
С. Клебанов
―
Знаете, в детстве любил. Папа меня брал с собой на рыбалку. Мы там жили на Лемболовском озере под Питером. Я ходил с папой с утра на рыбалку. Потом как-то у папы эта страсть осталась, а у меня нет. То есть я даже еще в студенческие годы иногда выезжал куда-то на рыбалку. Даже здесь несколько раз, помню, ходил на рыбалку. Но потом как-то у меня здесь появились совершенно другие увлечения.
С.Клебанов: Россия тогда казалась страной просто невероятных возможностей
С. Крючков
―
Вот это-то и странно. Смотрите, отец привез с собой увлечение рыбалкой, страсть к театру — дело своей жизни. А вы только что закончили университет, получили образование. Как у нас это было... И как же вот этот юноша не работает по специальности?
С. Клебанов
―
Да, это, кстати, тоже о решениях. Решение перестать работать по специальности.
С. Крючков
―
А работали?
С. Клебанов
―
Конечно, я работал в Швеции по специальности. Несколько лет работал программистом в двух компаниях. Я еще когда ждал вида на жительство, жил в лагере беженцев, уже начал работу по специальности. Во-первых, давал частные уроки программирования, во-вторых, разрабатывал одну игру — такую, обучающую детей математике. Эта компания, которая разрабатывала игру, мне сразу потом предложила работу. Я еще за эту игру получал роялти. Она издавалась во всех скандинавских странах, была даже продана по лицензии в Австралию, в Великобританию. В общем, у меня была такая достаточно успешная история с этой разработкой. Потом я перешел другую компанию.
М. Максимова
―
А чем был обусловлен, кстати, выбор образования здесь, в Москве?
С. Клебанов
―
Знаете, вообще это был не первый мой выбор. У меня вообще было много таких моментов, когда я менял свою судьбу. Сначала после школы я поступил в автомеханический институт. То есть вообще у меня были амбиции поступить в физтех. Я попытался это сделать. Но в советские времена была такая довольно серьезная дискриминация евреев при поступлении в некоторые учебные заведения — физтех, МГУ были в их числе. Кого-то, конечно, брали — не могли не брать. Но там была такая своя очень маленькая квота. Желающих поступить было много. Наверное, тогда я не был самым гениальным абитуриентом, который пытался поступить. И меня на экзамене срезали.Я пошел и поступил в МАМИ. Сдал все экзамены на пятерки. Я хорошо учился, знал математику, физику. Это было, в общем, несложно. Год проучился на факультете двигателей внутреннего сгорания, инженерном. Но это была не то, чтобы близкая для меня история. Просто выбрал такую инженерную специальность, как многие выбирали. Мы тогда в семье купили машину, меня это интересовало. Я в школе на УПК был автослесарем. В общем, как-то более-менее разбирался в том, что это такое.
Потом меня забрали в армию, и была такая пауза, которая позволила переосмыслить. Родители мне, помню, писали письмо: «Сынок, слушай, вот есть такая тема, что после армии можно сдать экзамены на тройки вне конкурса. То есть надо просто сдать экзамен. Не хочешь ли ты пойти на ВМК в МГУ? Есть такая идея. Как тебя она?». Я что-то подумал: вообще-то хорошая идея — программирование. Это был какой год в армии? 1984-85. Я получил письмо от родителей, может быть, за полгода до дембеля и думаю: хорошая идея! Нам как раз тогда в часть привезли компьютер. Меня даже посылали мыть пол около компьютера, я его видел: какие-то там лампочки мигают, интересно, какие-то перфокарты туда загружаются. Тем более, в общем-то, идея, что, может быть, когда-нибудь придется уехать, вполне присутствовала — у меня многие родственники уехали еще в 70-е годы.
М. Максимова
―
То есть вы уже тогда, будучи в армии… Кстати, вы же в ГДР служили, правильно? У вас уже тогда была идея уехать?
С. Клебанов
―
Идея была мне не чужда, да. Я помню, моя бабушка приезжала, уговаривала родителей уехать. Но папа был режиссером, мама была инженером, у нее была очень хорошая работа. Она была начальником строительного отдела большого проектного института. Они как-то были не готовы. А мне было лет 12-13, и я слушал и думал: «А прикольно было бы, действительно, поехать в Америку. Классно там, наверное».Я знал, что многие мои родственники, уехав в Америку, переучились на программистов. Я думал: а чего переучиваться на программиста — я могу сразу научиться. Мне эта идея понравилась. Тем более, что математику я любил. И после армии я пошел и попытался действительно честно поступить на ВМК. Я занимался, пошел на подготовительные курсы в МГУ. Я уже когда пришел из армии, забрал свои документы из МАМИ. Они очень удивились, потому что я хорошо учился. У меня там была повышенная стипендия, всё было хорошо. Но я сразу оттуда ушел. Стал серьезно готовиться к экзаменам на ВМК. Прослушал курс лекций там же, в МГУ. Пошел сдавать. Всё сдал, всё хорошо. И мне там дали решить какой-то пример, задачу. Я его не решил. Поставили двойку.
Потом я подошел к преподавателю, который вел курсы в МГУ и говорю: «Вот мой знакомый вчера сдавал экзамены, дали такую задачу». Он посмотрел и сказал: «Вашего знакомого очевидно не хотели брать». Потому что эта задача в каком-то учебнике была названа самой сложной из всех когда-либо предлагавшихся на вступительных экзаменах в МГУ. Я говорю: «Вообще-то, извините, это был я». Он говорит: «Значит, вас не хотели».
Но он был так тронут моей историей, что провел со мной еще несколько индивидуальных занятий, дал мне свои материалы, и я увидел, что можно поступить в экономико-статистический на прикладную математику. Там хорошая кафедра, всё хорошо. Я тоже легко сдал экзамены на пятерки. Потом на 1-м курсе выиграл, кстати, Московскую городскую олимпиаду по высшей математике, где, поскольку это был математический вуз, я играл против студентов ВМК, куда меня не взяли. И я победил тогда, занял 1-е место, и подумал: по крайней мере, я получил моральную компенсацию. Вот закончил институт. Работал по специальности, уже будучи студентом — подрабатывал программистом. Потом в Швеции работал программистом.
М. Максимова
―
Но не увлекло.
С. Клебанов
―
Одно время меня увлекало. Всё могло случиться по-другому. Я мог бы оказаться, например, как некоторые мои друзья в этот момент оказались в Силиконовой долине, где была такая движуха, где создавались стартапы и прочее. В Швеции в тот момент ты шел работать в какую-нибудь фирму, где тебе платили нормальную зарплату. Мне, может, на первых порах платили ниже, потому что видели: парень только приехал, только получил вид на жительство. Моя первая компания платила мне, как я сейчас понимаю, довольно низкую для моей квалификации зарплату. Просто они подумали: отлично, возьмем парня недорого — только получил вид на жительство, он будет рад. Но это всё равно было хорошо для меня. То есть меня не увлекла даже не столько работа, сколько сам этот образ жизни. Может быть, если бы я оказался в другом месте в это время, в центре мировых стартапов, всё было бы по-другому. Сейчас Швеция такая же хорошая стартаповская страна, как и многие другие. Всё изменилось с тех пор.
С. Крючков
―
Извините, не увлек образ жизни наемного сотрудника? Я правильно понял?
С. Клебанов
―
Да, не увлек образ жизни такого программиста, который ходит на работу и там разрабатывает какие-то программы. Во второй моей компании я делал какие-то программы, в которых, собственно говоря, ничего не понимал. То есть я понимал то, что я делал. Но это были программы каких-то инженерных расчетов. Я был так называемым фронтендером. То есть я делал фронтенд — всю часть пользовательского интерфейса: как пользователю работать с программой, как он получает результаты. А сами расчеты делали программисты, специализирующиеся именно на инженерных расчетах. В общем, ничего такого прямо особо увлекательного в этом, честно говоря, не было. А это был момент середины 90-х, когда все мои знакомые, друзья, кто был со мной в Швеции, очень увлекались бизнесом с России. Россия тогда казалась страной просто невероятных возможностей. Новая страна, там ничего нет. Капитализм строят с нуля, рыночную экономику строят с нуля. Люди чего только ни пробовали — везли какие-то запчасти, обойный клей. Каждый придумывал себе какой-то самый невероятный бизнес. И я совершенно случайно ни с того ни с сего придумал продать туда какие-то сериалы. И у меня получилось. Так вот неожиданно.
С.Клебанов: Место арт-кино в массовом сознании продвинутой молодежи заменили сериалы
М. Максимова
―
То есть это тоже была какая-то случайность? Потому что я как раз хотела узнать, как кино вошло в вашу жизнь.
С. Клебанов
―
Да, случайность. Потому что сначала я хотел продать один шведский сериал, который мне понравился — такой комедийный. Я его записал на кассету и поехал в Россию по другим делам. Надо было заниматься квартирой — поехал в Россию на пару недель. Позвонил на 6-й канал, пошел туда, мне там назначили встречу.Пришел, рассказал: «Вот, хочу вам предложить сериал». Я просто знал, что его снимают в моем Гетеборге, недалеко от меня. Немножко приукрасил ситуацию — сказал, что я знаю производителя. Но я, по крайней мере, знал, на каком автобусе до них доехать. Это для меня уже было достаточным основанием. Я же не предлагал продать от себя пиратскую версию. Я сказал: «Если вам понравится, я с ними договорюсь». Потому что я рассчитал, что если кто-то захочет купить, они наверняка будут рады, если я к ним приду с таким предложением. Они потом говорят: «Да, нам очень понравился сериал, но особенно второй». Какой второй сериал, о чем они? А потом понял, что я записывал этот сериал на кассету, где до того был записан Монти Пайтон. Я понял, что они хотят купить у меня Монти Пайтон. При этом, опять же, это была совсем ранняя стадия развития российского телевидения — они даже не поняли, что это британский сериал. Они говорят: «Мы даже не знали, что в Швеции снимают такие смешные сериалы».
А так как у меня был друг англичанин Барри, с которым мы хотели вместе всё это делать, я говорю: «Барри, ты сейчас едешь в Лондон. Найди там агентов Монти Пайтон и скажи, что мы хотим продать их в Россию». Он их нашел, они сказали: «Да, круто, давайте!». В итоге мы вели-вели переговоры, о цене не договорились. Но уже потом мы решили, что нам надо расширить нашу деятельность. А я работал программистом, полный день этим занимался, по вечерам оставался на работе, какие-то факсы рассылал. Мы написали письмо на шведское телевидение и представились как агенты Монти Пайтон. Что, в общем-то, было правдой. И с нами захотели пообщаться на шведском телевидении, потому что мы сказали, что можем продать их сериал. Вот тогда мне уже удалось продать 2 сериала. Я уже приехал в Россию как человек с агентским договором со шведским телевидением. А потом уже всё это быстренько стало развиваться. Мы что-то еще продавали...
С. Крючков
―
Давайте прервемся здесь на новости, а потом вернемся к этому разговору.НОВОСТИ. РЕКЛАМА.
С. Крючков
―
Стас Крючков, Марина Максимова и Сэм Клебанов, кинодистрибьютор и продюсер, сегодня наш гость. Мы заговорили о появлении в вашей жизни кино. Но возникло оно как бизнес, насколько я понимаю. А вот как любовь, оно возникло перед этим или потом?
С. Клебанов
―
Да, на самом деле я очень любил кино, насколько его можно было любить в Советском Союзе, где доступ к хорошему кино был ограничен. Я помню, мы с моим одноклассником Мишей НРЗБ куда-то ездили, в какие-то захолустные ДК посмотреть фильмы Тарковского, например. Плюс папа мой когда-то работал в ДК Русакова, и там тоже были кинопоказы. Меня туда звали. Я смотрел, например, фильмы Бастера Китона на большом экране.Как сейчас, очень хорошо помню: мы смотрели «Андрея Рублева» в ДК «Серп и молот». Был какой-то дневной сеанс, где никого не было. А «Зеркало» — наоборот, мы с родителями промерзли часа 3 на морозе перед входом в ДК Метростроевцев, чтобы попасть на единственный показ «Зеркала», который там был. Это вообще была целая эпопея, чтобы туда попасть. То есть я любил кино, смотрел его. И когда я начал заниматься продвижением кино в России, просто как агент для других компаний — для шведского телевидения, для датского, продал какие-то датские сериалы, мультфильмы, документальные фильмы, всё это начало развиваться довольно быстро.
Потом я стал продавать фильмы первым видеооператорам, которые пытались встать на путь легального бизнеса. И очень быстро понял, что тебе фильмы, которые мне нравятся, никто у меня не хочет покупать. Я увидел в этом возможность. Я понял, что можно создать такую компанию, которая не будет их продавать, а будет сама прокатывать. Тем более как раз тогда, в конце 90-х, появились первые ростки российского проката, который потом очень быстро стал развиваться.
В 1998 году я сделал свой первый уже самостоятельный релиз — фильм «HANA-BI» («Фейерверк») Такеши Китано, потом фильмы «Догма», «Покажи мне любовь» — фильм, который стал культовым для поколения миллениалов, так сказать. Поколения, которое взрослело на рубеже веков. После того всё это стало очень быстро развиваться. Мне повезло, потому что мой бизнес был и моим увлечением. И тогда же, так как я был первый человек, который стал так системно прокатывать арт-кино в России… К тому же еще такая странная история: такой здоровый бритоголовый чувак приехал из Швеции, зовут Сэм, говорит по-русски. То есть была какая-то загадка. Меня стали звать на разные телеканалы, радиопрограммы.
И в итоге меня заметили на канале «Культура» и предложили свою провести свою программу, которую я вел там 8 лет. Потом перестал. Потом начал вести новую программу «Особый взгляд», и веду до сих пор. У меня скоро, через пару недель, начинается мой новый цикл программ на канале «Культура» — «Особый взгляд».
М. Максимова
―
Удаленно делаете?
С. Клебанов
―
Конечно, там такой формат, что я могу записывать его где угодно. Это такая программа, где я один сижу в студии и разговариваю. То есть мне нужно место для съемки и люди, которые всё это сделают, смонтируют. То есть я могу в любой точке мира записывать такую программу. Сейчас это всё очень легко и технологично делается. Материалы пересылаются. Поэтому я до сих пор делаю программу о кино на канале «Культура».
М. Максимова
―
Когда вы начинали, как раз, получается, вот это артхаусное кино, выражаясь современным языком, таким разговорным, зашло. Такеши Китано... А как изменилась ситуация и когда она изменилась в России? Когда это перестало быть популярным? Или даже не знаю, какое точное слово использовать.
С. Клебанов
―
Вы знаете, оно не перестало быть популярным. Многие артхаусные фильмы всё равно выходят в прокат. Там есть большие режиссеры, которых в России знают и любят. Например, Ларс фон Триер собирает в России больше, чем в большинстве других стран мира. То есть есть несколько таких культовых имен. Например, Педро Альмодовар, которого тоже все знают.
С.Клебанов: А потом открытая Россия стала превращаться в Россию — осажденную крепость
Но такое явление, когда люди делают открытие, когда люди могут пойти посмотреть фильм, про который ничего не знают, потому что там стоит бренд «кино без границ» — вот за счет этого мы, в общем-то, и росли, что люди поверили в наш бренд и покупали. Сначала коллекционировали кассеты, потом DVD. И каждая наша премьера становилась таким большим культурным событием в жизни Москвы. Туда приходила куча знаменитостей, камеры с каналов. Это ушло не от нас. Это ушло вообще. Потому что, с одной стороны, место арт-кино в массовом сознании продвинутой молодежи заменили сериалы. Так развивается индустрия. Тут никуда не денешь — все обсуждают сериалы. Кино стали обсуждать меньше.
Потом вообще изменилась сама атмосфера в России. Потому что если в начале нулевых всё-таки было такое ощущение (это еще оставалось как инерция с 90-х), что Россия была очень открытой всему миру страной, где людям реально было очень любопытно, очень интересно. Вот мы привезли и впервые в России выпустили в широкий прокат южнокорейский фильм «Шири». И очереди в кассу. Люди идут, спрашивают в кассе: «Это северокорейский или южнокорейский фильм?». Они даже не знают, что это за фильм, но им интересна такая экзотика. И вот было такое ощущение, что теперь и в Москве можно увидеть лучшие фильмы со всех фестивалей мира. Это же так круто! Раньше этого не было, а теперь есть. Вот есть такой Сэм, который привозит сюда. И потом не только я, конечно — появились коллеги, другие компании.
Сейчас это просто уже такая часть повседневности. Сейчас это просто стало такой маленькой нишей для любителей. Это хорошая ниша. Там есть много любителей, я их очень уважаю. Я с очень большим уважением отношусь к коллегам, которые продолжают этим заниматься. Но тогда в этом было ощущение какой-то огромной перспективы — что это будет расти, что в России вместо арт-кино будет как во Франции или в Америке, когда много фильмов становятся массовым явлением и собирают миллионы. Что из этого может вылезти что-то большое.
Так и было. А потом открытая Россия стала превращаться в Россию — осажденную крепость. И вот это настроение, атмосфера — понятно, для наших зрителей это, может быть, не так свойственно, но на людей это всё равно действует. У тебя уменьшается приток зрителей и прочее. Вот это любопытство, открытость миру куда-то исчезла. Возникли всякие комплексы — с одной стороны, что нас все не любят, с другой стороны, что мы лучше всех. Немножко изменился общественный дискурс. Плюс есть объективные причины во всём мире. Теперь гораздо большее конкуренции со стороны производителей качественных сериалов, которые действительно производят очень хороший продукт. Я сам его очень люблю и сам смотрю. Может быть, не так много сериалов, потому что нет времени, но всё-таки да, стараюсь следить.
С. Крючков
―
Вы это поняли на расстоянии, что вот эта инерция завершилась?
С. Клебанов
―
Нет, почему на расстоянии? Я же где-то, наверное, с 2001-2002 года по 2015 проводил в России половину своего времени. То есть, наверное, в этот период я был глубже погружен в российскую жизнь, чем в шведскую. Ходил с моими друзьями на все эти мероприятия на Болотной и прочее. То есть это всё происходило на моих глазах. Я это чувствовал. При этом у нас был какой-то момент очень большого расцвета бизнеса, когда еще Александр Роднянский стал моим партнером. Мы стали покупать и прокатывать такие большие фильмы, как «Опасный метод», как «Стык». Были очень успешные проекты. Наш последний большой релиз был «Жизнь Адель». Это всё были такие очень успешные истории, но недостаточно успешные для того, чтобы выстроить из этого такую долгосрочную историю.Плюс на это всё наложился 2014 год, девальвация рубля, падение. То есть покупаешь фильмы за доллары, за евро, а деньги собираешь в рублях. Тогда очень много компаний просто ушло с рынка. В том числе это случилось и с компанией «Кино без границ». И мне тоже пришлось как-то пересмотреть свои планы на жизнь. Возник новый бизнес, потом еще проекты. В общем, сразу пошло несколько других путей.
М. Максимова
―
Скажите, а если всё-таки сравнить объем аудитории после того, как в России он сжался, допустим, с Европой, учитывая эту общемировую тенденцию того, что зрители сейчас больше увлекаются сериалами...
С. Клебанов
―
Вы знаете, в то время я даже написал одну такую работу, сделал исследование. Сделал презентацию этого исследования на «Кинотавре». Потом его даже опубликовали в «Искусстве кино» и в журнале «Variety» — такой краткий пересказ. Я провел исследование. Я изучал количество зрителей на душу населения. Ну, пропорциональное количество зрителей с учетом еще сборов и разницы в покупательной способности на билет на арт-кино между разными странами. И в России, конечно, в разы меньше, чем в любых европейских странах, и даже в таких странах, как, например, Мексика и Аргентина, которые близки к России по уровню жизни, по количеству населения, по покупательной способности.
М. Максимова
―
По каким-то проблемам.
С. Клебанов
―
Да. В 4-5 раз. То есть я не помню сейчас точных цифр, но с какими-то странами типа Норвегии и Испании разница была больше, чем в 10 раз. Но даже с Мексикой и Аргентиной была разница в 3-5 раз.
М. Максимова
―
Про российское кино. Потому что наши слушатели спрашивают, что вы думаете про современное российское кино. И тут вспомнили «Зою Космодемьянскую», если вы смотрели.
С.Клебанов: «Настройщик» Киры Муратовой — это был один из моих любимых фильмов, который я прокатывал
С. Клебанов
―
Вы знаете, у меня, к счастью, сейчас нет такой необходимости смотреть «Зою Космодемьянскую». Те отзывы, которые я о ней читаю, не вызывают у меня никакого желания погрузиться. Тем более вокруг меня сейчас много всякого другого кинематографа, который надо смотреть. В российском кино периодически, несколько раз в год, появляются очень хорошие фильмы. Я, к сожалению, уже несколько лет не был на «Кинотавре», но раньше ездил туда регулярно, и каждый год было несколько очень ярких открытий.Мы тоже в свое время прокатывали российские фильмы или русскоязычные фильмы. «Настройщик» Киры Муратовой — это был один из моих любимых фильмов, который я прокатывал. Мы прокатывали, например, «Свободное плавание» Бориса Хлебникова. Мы прокатывали «Простые вещи» Алексея Попогребского. То есть у нас была хорошая история с российским кино. Я, например, с огромным уважением отношусь к тому, что делает Андрей Звягинцев, к новым фильмам Кантемира Балагова, который стал сериальным. Сейчас практически есть два режиссера, которые создают такие прямо событийные фильмы для мира — не только для России. Но есть и много других замечательных режиссеров — например, Михаил Сегал или Борис Гуц, молодой режиссер.
То есть в российском кино есть очень талантливые режиссеры, которые иногда снимают. Иногда им удается на эти деньги снять очень хороший фильм. Тот поток коммерческого, блокбастерного кино, которое снимается в России, меня, к сожалению, не сильно впечатляет. Хотя бывают успехи и в области коммерческого кино. Например, мне в свое время очень понравился фильм «Холоп», потому что он очень точно попал в общественное сознание. Они сделали комедию о сословном устройстве современного российского общества. То есть они вроде сделали легкую комедию, но она так сработала, потому что люди вдруг увидели эту сословность, которая действует в те времена, куда перенесли этого московского мажора. Она так хорошо сыграла, потому что это, в общем, наложилось на сословность современного российского общества. Это было прямо очень точное попадание вроде бы такого простого, жанрового смешного фильма — широкого, народного. Попадание получилось прямо в нерв времени.
С. Крючков
―
А вот это коммерческое кино — или пропагандистское, как угодно его назовите — оно могло бы быть понято условным средним шведом? Или он бы с юмором отнесся к нему?
С. Клебанов
―
Знаете, оно здесь вообще, конечно, так особо не идет. Нет, я думаю, вряд ли. Понимаете, потому что масштабные фильмы с большим размахом съемок, со спецэффектами — они, в общем-то, исправно сюда поставляются голливудскими студиями. Россия была бы интересна фильмами с какими-то новыми смыслами, с какими-то новыми средствами художественного выражения этих смыслов. Опять-таки, когда появляются такие фильмы, как, например, «Дылда» Кантемира Балагова или фильмы Звягинцева, это становится событием. По крайней мере, для тех людей, которые в Швеции интересуются кино. Вот сейчас, например, на Гетеборгском фестивале показывали «Дорогих товарищей» Андрея Кончаловского (я думаю, рано или поздно он выйдет в прокат), и «Конференцию» Ивана Твердовского. То есть такие фильмы здесь замечают. Но смотреть поток таких пропагандистских блокбастеров здесь никому не интересно. Вы же в России не смотрите пакистанские блокбастеры? А их там наверняка снимают.
С. Крючков
―
Для общего развития можно было бы просто приколоться.
С. Клебанов
―
Можно, почему бы нет?
М. Максимова
―
Вы сейчас упоминали фестивали. Скажите, а как у вас вообще жизнь в стране в связи с коронавирусом? Потому что некоторые европейские страны сейчас, наоборот, опять ужесточают. Франция, Германия закрыты.
С. Клебанов
―
Вы знаете, конечно, когда мы в Швеции читаем новости из других европейских стран, нам кажется, что это новости с другой планеты. Да, в Швеции сейчас зимой тоже, конечно, правила чуть-чуть более строгие, чем были весной. Но это настолько отличается от других европейских стран. У нас по-прежнему ничем не ограниченная свобода перемещения. И что мне очень понравилось в шведском государстве, почему я понял, что я действительно сделал правильный выбор — государство всё-таки решило, что оно не должно даже ради блага людей прибегать к диктаторским методам. Тем более опыт таких стран, как Бельгия, Испания, Италия, Великобритания, Франция, показал, что эти диктаторские методы не производят результата. Если бы был такой эксперимент, что есть Швеция, где люди жили как хотели и все умерли, а вот есть Испания...
М. Максимова
―
Я сейчас посмотрела статистику на сегодняшний день — да, Швеция где-то далеко во 2-м десятке.
С. Клебанов
―
Да, в 3-м десятке. На 23-м месте в мире по смертности. При том, что Швеция тщательно считает всю смертность от ковида, а во многих странах так не делают. Я посмотрел: по средней смертности Швецию сравнивали с соседними странами. В Финляндии смертность от ковида намного ниже, а общая смертность на душу населения в Швеции ниже, чем в Финляндии, где-то почти на 10%. В Швеции была такая же смертность в 2020 году, как в Дании. Выше, чем в Норвегии. Но в Норвегии всегда самая низкая смертность из всех скандинавских стран. По избыточной смертности Швеция, в общем-то, ничем не отличается от других стран Европы.
М. Максимова
―
А какие у вас сейчас действуют ограничения?
С. Клебанов
―
Ну, запрещены массовые мероприятия. В ресторанах за столиком должно быть не больше 4 человек. На входе в любой магазин, в любой спортзал, в любое заведение висит табличка, указывающая, сколько максимально человек там может находиться из расчета 10 человек на квадратный метр. Везде сделаны такие разметочки на полу. Что еще? Собственно говоря, всё.
М. Максимова
―
Всё открыто? Кинотеатры работают?
С.Клебанов: В российском кино есть очень талантливые режиссеры, которые иногда снимают
С. Клебанов
―
Нет, кинотеатры не работают. Массовые мероприятия — не больше 8 человек. То есть на государственном уровне 300, но в регионах ввели 8. Кинотеатры работали летом, а сейчас закрыты. Вот кинотеатры не работают, театры не работают, а магазины работают, спортзалы работают. Я 2-3 раза в неделю занимаюсь пляжным волейболом. У нас самый большой в мире центр пляжного волейбола. Я там занимаюсь, играю. По вечерам сейчас практически ни одной свободной площадки — всё забито. В спортзалы можно ходить. В магазины — пожалуйста. Я сейчас смотрел какой-то репортаж из Латвии, где заходишь в супермаркет купить еды — а полка, где стоят, например, тетрадки, игрушки, заклеена. Почему? Какое это имеет отношение к борьбе с пандемией? То есть Швеция выбрала очень прагматичный путь: вводить те ограничения, которые помогают остановить распространение (например, отмена массовых мероприятий), но не осложнять жизнь людей больше, чем это необходимо. И главное, не заставлять их сидеть дома. Вот за это прямо вся Швеция очень благодарна.
С. Крючков
―
В какой мере решение не закрываться, на ваш взгляд, было связано с тем, что ваши власти были уверены в своей системе здравоохранения?
С. Клебанов
―
Во-первых, руководство Агентства общественного здравоохранения было уверено в том, что этот путь правильный. Юхан Гизеке, который был главным консультантом и бывшим главным эпидемиологом, очень агрессивно во всех интервью продвигал эту идею. Андерс Тегнелл более спокойно всем говорил: «У нас такой путь». И потом действительно шведская система здравоохранения очень сильно нарастила свои мощности за это время. Вдвое увеличили количество мест в интенсиве. В принципе, места всегда оставались. Другое дело, сейчас критикуют систему, что, например, старикам не предоставляли адекватного лечения, что было слишком много паллиативного лечения вместо реальной терапии. Но это, боюсь, такая общераспространенная проблема. Об этом много писали и в других европейских странах. Но в принципе, перегрузки системы здравоохранения не произошло. То есть они даже открыли тогда экспресс-госпиталь в Стокгольме на 600 мест и поставили армейский госпиталь в Гетеборге. И тот, и другой не были задействованы. Ну, в Гетеборге чуть-чуть задействован, а в Стокгольме совсем не задействовали.
М. Максимова
―
Как идет вакцинация, и что в Швеции говорят про российский «Спутник»?
С. Клебанов
―
В Швеции про «Спутник» вообще ничего не говорят.
М. Максимова
―
Да? А вот некоторые страны Европы уже говорят.
С. Клебанов
―
Нет, смотрите, то есть я читал. Я видел в Швеции новости, что были переговоры, что если «Спутник» пройдет сертификацию европейских властей, то он появится и в Швеции. Ну о'кей. То есть какого-то эмоционального отношения к «Спутнику» в Швеции ни у кого нет. То есть, опять же, Швеция очень прагматическая страна, и мне это очень нравится. Если будет еще одна вакцина, что же в этом плохого? Хорошо. Тем более если европейские власти серьезно проверят, сертифицируют, то давайте, будем ее использовать. Пока что у нас есть Pfizer, есть Moderna. Сейчас вакцинируют группы риска. Мы надеемся, что уже в скором времени начнется вакцинация и у людей моей возрастной группы.
С. Крючков
―
Сэм, а вообще насколько шведы следят за своим здоровьем? Я знаю, что вы в какой-то момент времени стали таким провозвестником или адептом системы особого питания. С чем это было связано?
С. Клебанов
―
Да, в Швеции в свое время стала очень развиваться популярность системы LCHF (low carb high fat), то есть меньше углеводов, больше жиров. И когда я это попробовал на себе и понял, что это работает, что мне очень комфортно так жить, я так живу, не меняя свой стиль питания — ни сладкого, ни мучного (то есть я ем сладкое, но такое, другое сладкое, без сахара — как говорит моя дочка, без вредного сахара, с невредным сахаром) — я так живу уже 7,5 лет. И когда я понял, что это работает, я вообще довольно быстро решил создать еще один бизнес — именно по продвижению этой системы. Создал этот сайт, lchf.ru, и открыл онлайн-магазин. Просто в какой-то момент моя семья взяла развитие этого бизнеса на себя — моя жена, ее дети. Поэтому это стал такой по-настоящему семейный бизнес, где задействованы и сын моей жены, и дочка.Дочка Алена ведет все наши социальные медиа, и делает это совершенно гениально. Сын управляет магазином. Его девушка управляет магазином вместе с ним. В общем, этот стиль питания превратился в такой прямо настоящий семейный бизнес. Сейчас мы начали этим заниматься еще и в Швеции. Но тут еще и моя жена, которая открыла в себе просто таланты бизнесвуман. Без нее бы я, наверное, не смог. Потому что я потом стал заниматься развитием нашего нового проекта онлайн-дистрибьюции кино. Это связано с блокчейном — мы не успеем об этом поговорить подробнее, но когда я всё-таки опять решил, что надо сфокусироваться на кино, моя жена смогла взять на себя бразды правления семейным бизнесом, связанным с едой.
М. Максимова
―
Что касается вообще России... То есть мы говорили про «Спутник», про вакцину. Тут как раз у нас в новостях прямо сейчас, во время нашей программы, было, что Швеция высылает российского дипломата, соответственно, в ответ на то, что Россия уже выслала нескольких дипломатов за участие в акциях в поддержку Навального. Как вообще в Швеции освещаются эти события, как вообще смотрят на это?
С. Клебанов
―
В Швеции события освещаются очень широко. Потому что вообще Россия рядом с нами. Всё, что происходит в России, в Швеции традиционно интересует больше, чем, может быть, в странах, которые находятся географически гораздо дальше от России. Навальный в Швеции звезда. То есть помните, как говорил Дональд Трамп — locker room talks, разговоры в раздевалке. Вот в нашей раздевалке, опять же, так как я 2-3 раза в неделю бываю в волейбольном клубе, в раздевалке парни реально обсуждают золотой ершик за 7 тысяч крон. Это прямо такая тема, которая даже в Швеции стала мемом. То есть это просто реально обсуждают мои знакомые, спрашивают меня.
М. Максимова
―
Потому что вы из России?
С. Клебанов
―
Нет, просто это вообще стала тема для обсуждения — дворец Путина. Потом в шведских новостях корреспондент шведского телевидения в Москве говорит в вечернем выпуске новостей, что Навальный ввел в обиход мем «Владимир — отравитель трусов», который останется в истории. В Швеции это всё очень широко освещается. И статьи про дворец были везде, и история с отравлением Навального. То есть ко мне подходят друзья, спрашивают. Они предполагают, что я более осведомлен, чем они, что происходит, что с Навальным.
С.Клебанов: Россия обогатила мир новым словом — novichok. Потому что это как sputnik, как perestroyka, как glasnost’
То есть Навальный, в принципе, не только в Швеции, сейчас стал самым известным политзаключенным в мире. Это надо признать. Россия получила свою знаменитость мирового уровня, как был Мандела в 80-х годах. Россия обогатила мир новым словом — novichok. Потому что это как sputnik, как perestroyka, как glasnost’. Просто каждая эпоха дает свои слова. К сожалению, эта эпоха дала миру слово novichok. Лучше бы этого, конечно, не происходило. Но тема России сейчас очень широко освещается. Швеция отличается от многих европейских стран (и не только европейских) тем, что в Швеции нет такой иррациональной любви к Путину, как, например, она есть в Италии. Вот моя приемная дочь живет в Италии. У нее бойфренд итальянец, они живут в Венеции. Я просто знаю, что в Италии любителей Путина намного больше, чем в Швеции. В Швеции я пока один раз встретил любителей Путина — это были турки. И сирийцы, конечно, которые сюда приезжают — некоторые. Это зависит от того, на какой стороне сирийского конфликта они были. В Швецию приехало много сирийцев. И те, которые поддерживают Асада — те, конечно, любят и Путина. А те, которые против Асада, не любят Путина.
М. Максимова
―
Вы долгое время, даже несмотря на то, что уже жили в Швеции, вели бизнес (совместно или как-то) с Россией. Скажите, в современных условиях каковы возможности и желание вести бизнес?
С. Клебанов
―
Знаете, я и сейчас веду в некотором роде бизнес с Россией. Именно бизнес, связанный с едой. Всё это очень сложно. Россия — очень тяжелая страна для бизнеса. Чтобы ввезти какой-то новый товар, нужно такое количество бюрократических согласований, совершенно бессмысленных. Ты завозишь товар, утвержденный везде в Европе. С таможенной сертификацией, со всем. Всё очень сложно.Плюс совершенно непонятные перспективы, связанные с курсом валюты, так как любое плохое политическое событие влияет на курс валюты. Но, тем не менее, нам удалось. Может быть, потому, что наш продукт очень востребован. Нам удалось пережить тяжелые времена. Мой проект, связанный с кино — мы сейчас развиваем нашу онлайн-платформу Cinezen, построенную на блокчейн-технологиях. Мы ее развиваем как бы для мира, но серьезный фокус будет в том числе на Россию. У нас тоже была пауза, связанная с пандемией, с тем, что часть процессов была остановлена. Сейчас всё восстановлено, и мы обсуждаем развитие этого проекта в России с некоторыми очень серьезными партнерами.
То есть понятно, что Россия для меня всё равно будет страной, где я буду стараться присутствовать, несмотря на все неблагоприятные условия — вести и какой-то бизнес, и культурную деятельность. Например, связанную с каналом и с моими передачами. Потому что, опять же, по сравнению со среднестатистическим шведским бизнесменом, который хочет делать бизнес в России, я, во-первых, знаю в страну, во-вторых, я люблю быть в России, люблю делать бизнес в России, люблю общаться с людьми в России. То есть мне это интересно. Поэтому, конечно, я не буду это оставлять, несмотря на то, что среда становится (и для бизнеса) всё более недружелюбная и агрессивная.
С. Крючков
―
Сэм Клебанов, кинопродюсер, кинодистрибьютор, сегодня был гостем программы «Разбор полета». Провели ее Марина Максимова и Стас Крючков. Сэм, спасибо вам большое!
М. Максимова
―
Спасибо большое, до свидания!