Алексей Малобродский - Разбор полета - 2020-12-28
С. Крючков
―
Добрый вечер, здравствуйте! Это «Разбор полета» — программа о людях и решениях, которые они принимают в своей жизни. Проведем ее сегодня мы — Марина Максимова и Стас Крючков. Марина, здравствуй!
М. Максимова
―
Добрый вечер!
С. Крючков
―
И этим вечером с нами театральный продюсер Алексей Малобродский. Алексей Аркадьевич, добрый вечер!
А. Малобродский
―
Здравствуйте, Станислав! Здравствуйте, Марина!
С. Крючков
―
О многом, надеюсь, мы сегодня поговорим. Но по традиции, для того, чтобы получить некую точку опоры в разговоре, я предлагаю не отступать от традиции, от того, как повелось, и задам вам вопрос о решении, которое в жизни представляется вам сейчас, здесь, в 2020, в его конце, определяющим. В частном смысле, в профессиональном, в гражданском. А может, в сугубо человеческом.
А. Малобродский
―
Вы знаете, я несколько раз слышал ваши эфиры, возвращаясь вечерами домой в машине. И каждый раз задавался этим вопросом, который вы традиционно задаете вашим гостям. Никогда не мог найти, что на него ответить сразу. И каждый раз думал: вот случись мне оказаться вашим гостем, я уж подготовлюсь и отвечу точно.Смешно, но я и сейчас не знаю, как ответить на этот вопрос. Потому что в моей жизни очень много разных событий, которые заставляли меня принимать решения. И мне очень сложно выделить из них какое-то одно ключевое, которое существенным образом повлияло бы на меня, моих близких или людей, с которыми я так или иначе связан. Не знаю. Я не знаю ответа на этот вопрос.
С. Крючков
―
А тем не менее, если выбирать, это будет скорее какая плоскость? Профессиональная или частная?
А. Малобродский
―
Скорее профессиональная. Потому что мне кажется, что в частной жизни я руководствуюсь небольшим количеством нехитрых правил, в которых я уверен. И тут проблемы выбора нет. Для меня он, как правило, достаточно очевиден.В профессиональной жизни несколько сложнее. Я пару раз принимал решение уйти из профессии под влиянием каких-то на самом деле достаточно прозаических обстоятельств. И каждый раз жизнь меня возвращала в профессию.
Возможно, самым сложным для меня и неоднозначным решением в момент его принятия было решение в 2006 году возглавить театр «Школа драматического искусства», созданный Анатолием Васильевым. Возможно, но не уверен, что только это событие как-то существенно повлияло на мою профессиональную жизнь. Скорее всего, нет, но это было важно.
М. Максимова
―
А вообще решения вы принимаете быстро?
А. Малобродский
―
Тут мне тоже трудно ответить на этот вопрос. Мне кажется, когда я пытаюсь честно посмотреть на себя, что я принимаю их быстро. Но из какой-то осторожности и занудства я пытаюсь перепроверять точность этих решений. Чаще всего я следую тому решению, которое возникало по какому-то первому импульсивному сигналу.
М. Максимова
―
То есть интуиции доверяете.
А. Малобродский
―
В общем, да. Я пытаюсь ее перепроверять, пытаюсь сам себе казаться таким рациональным мозгляком. Но боюсь, что я себя немного обманываю.
С. Крючков
―
А вот эта жизненная философия Алексея Малобродского выкристаллизовывалась долго или вы всегда таким были?
А. Малобродский
―
Ой, ну конечно же, нет. Я, честно говоря, не очень понимаю параметры этой философии, о которой вы говорите, и можно ли это вообще назвать философией. Я вообще довольно долго — в общем-то, до зрелого возраста — как-то упрекал себя в том, что у меня отсутствуют какие-то незыблемые принципы, что у меня нет каких-то опор, в которых я могу быть уверен или за которые я могу безоглядно и до конца бороться.Мне всё время казалось, что я достаточно беспринципный человек, еще не понявший точно, что хорошо, что плохо. Повторюсь, это было довольно долго — в общем-то, почти до седой бороды. Ну а потом как-то всё встало на свои места.
Мне кажется, что какие-то основы того, что я сейчас считаю верным, того, что я сейчас считаю неизбежным, правильным, незыблемым, видимо, были заложены всё-таки в детстве. Скорее всего, мамой и какими-то первыми впечатлениями юности.
Но, скорее всего, я этого не осознавал. Потому что мне всё время казалось, что существуют какие-то люди умудренные, которые хорошо знают жизнь, у которых есть жесткие и четкие нравственные ориентиры, и мне еще предстоит как-то дорасти до понимания жизни этих людей. Но со временем как-то стало понятно, что расти уже поздно, что ты уже большой.
А.Малобродский: Основы того, что я сейчас считаю правильным, незыблемым, были заложены всё-таки в детстве
С. Крючков
―
В какой степени выбор в пользу профессии был предопределен вот этими впечатлениями юности или впитан с молоком матери? Здесь советы ближнего родственного круга были значимы или это было что-то такое, пришедшее само?
А. Малобродский
―
Советы были направлены иначе. Мои родители оба по образованию физики. И несмотря на то, что дома всегда было много книг, в том числе и в первую очередь книг художественных, несмотря на то, что мама любитель музыки и театра, и я с детства, насколько это было возможно в провинциальном Краснодаре, был к этому приобщен, отец мягко не советовал мне заниматься театром.Ну, такая достаточно расхожая установка, что нужно получить какую-то нормальную человеческую, мужскую профессию, которая будет приносить уверенный кусок хлеба и гарантированную пользу людям. А потом, если ты почувствуешь неизбежность, пробовать себя в таких сомнительных областях, как искусство, и в частности театр. Тогда уже ты конченый человек, ничего с тобой не поделать.
Тогда неправота этой позиции казалась мне совершенно очевидной, и я ни секунды не колебался не последовать этому совету. Сейчас, кстати, говоря, я в этом не настолько уверен.
М. Максимова
―
То есть, может быть, мы потеряли Малобродского-физика?
А. Малобродский
―
Ну, вряд ли физика. Не знаю, может быть, врача или инженера.
С. Крючков
―
А ваше представление о том, что такое человек театра, тогда, в провинциальном Краснодаре, как вы его называете, и сегодня — оно сильно изменилось?
А. Малобродский
―
Да в общем-то, нет. Просто тогда, в юности, у меня был больший пиетет к людям этой профессии. Большинство из них, которых я знал по книжкам (мы взахлеб читали выходившие в то время книжки Анатолия Васильевича Эфроса, Товстоногова и прочих мэтров), или какие-то мои посещения гастрольных спектаклей или редкие (вру, не редкие — частые) приезды в Москву звезд, которых мне удавалось видеть на сцене — всё это, конечно, вызывало такой трепетный взгляд немножко снизу вверх.Я, как, наверное, и большинство людей, которых мы видим на сцене, авансировал им какую-то высокую духовность, если угодно, какой-то точный разум и тонкое чувствование. А уж если говорить о таких профессиях, как режиссер или дирижер, которые вообще казались недостижимыми, то да, это было какое-то безусловное уважение.
Сейчас я слишком хорошо знаю этот мир, чтобы относиться к нему чуть-чуть скептичнее, чуть-чуть спокойнее. Но это не означает, что уважения стало меньше. Конечно же, нет. Не знаю, ответил ли я на ваш вопрос.
А.Малобродский: Я слишком хорошо знаю этот мир, чтобы относиться к нему чуть-чуть скептичнее, чуть-чуть спокойнее
С. Крючков
―
Скажите, а вот если тогда продолжать... Я так понимаю, мы говорим о соотношении ремесла и искусства, по большому счету. Каково оно в театральной жизни? То есть это авансирование сошло на нет в большей или меньшей степени потому, что вы увидели, что степень ремесла в этом мире существенно выше, нежели степень искусства?
А. Малобродский
―
Нет, дилемма не в ремесле и искусстве. Понятно, что есть редкие гении или очень одаренные люди, которые естественной жизнью живут творчеством. Но поверьте, подавляющее большинство людей это творчество в себе вызывают, провоцируют тем или иным способом. И мастерство, профессионализм, в общем-то, в значительной степени и заключается в этом умении вызвать в себе подлинное творческое движение, подлинное чувство.Но я говорил не совсем об этом. Я говорил скорее о соотношении такого высокого идеального представления о творцах искусства, о творцах прекрасного, и обычных людях, которые живут достаточно обыденными, порой мелкими страстями, которые подвержены таким эмоциям, как тщеславие, иногда зависть, жажда успеха. Это даже неплохо, понимаете? Это какие-то естественные характеристики профессии, естественные свойства людей, которые занимаются этой профессией.
М. Максимова
―
А вот сейчас, если говорить о сегодняшнем дне. Я думаю, что нашим слушателям рассказывать не нужно — они следили за новостями, знают и подробности «театрального дела», и чем это всё, можно сейчас говорить, закончилось после апелляции.
А. Малобродский
―
Ну, после апелляции приговор вступил в законную силу. Соответственно, на юридическом уровне я и остальные обвиняемые по этому делу признаны виновными по разным статьям и в разной степени. Но, разумеется, это история, которая для меня не закончилась, потому что для меня не может закончиться никакая история, тем более эта, которая несправедлива, которая незаконна, которая глубоко меня оскорбляет. И я, разумеется, намерен еще побороться за свое имя и за правду в этой истории.
М. Максимова
―
Скажите, раз уж мы говорили как раз о профессиональной жизни, какие ограничения сейчас у вас существуют в жизни? Не знаю — что вам можно делать, что нельзя, чем вам можно заниматься, чем нельзя.
А. Малобродский
―
Я понял ваш вопрос, Марина. К сожалению, существуют. Эти ограничения для меня достаточно критичны. Потому что вместе с условным приговором суд решил ограничить меня на 2 года на занятие распорядительных должностей в государственных учреждениях культуры.Мы прекрасно понимаем, что в нашей стране государство — это единственный платежеспособный работодатель в культуре. И по существу, для меня это означает запрет на профессию. Какие-то попытки заниматься продюсированием частным образом, не имея никакой поддержки, не имея инвесторов, не имея зданий и так далее, чрезвычайно трудны.
Я пытаюсь это делать, мы пытаемся это делать вместе с моей женой и коллегой Татьяной, но это сложно. И еще этот дивный год с пандемией коронавируса добавил нам дополнительных испытаний. Вообще говоря, это такой забег на выживание.
А.Малобродский: В РФ государство-единственный работодатель в культуре. Это означает запрет на профессию
М. Максимова
―
И еще вопрос: получается, у вас есть фактический запрет на профессиональную деятельность, но при этом на вас еще наложен штраф. А что с этим? Это персональный штраф, а есть еще эти 130 миллионов, которые положили на вас троих. Вообще эта история — я не представляю, как вы в этой ситуации поступаете.
А. Малобродский
―
Вы знаете, Марина, я в такой же степени, как и вы, не представляю. Потому что если этот персональный штраф теоретически еще можно заработать, вычесть из пенсии, то вот эта контрибуция, наложенная в пользу Министерства культуры — это настолько нереально, что я даже не могу об этом задумываться. Остается надеяться на решение каких-то следующих инстанций или на то, что это на всю жизнь останется моим долгом родине.
М. Максимова
―
Сейчас, учитывая, что у должников есть определенные ограничения еще и на перемещения — у нас это в новостях постоянно...
С. Крючков
―
А какие детали из жизни современного российского театра в этой связи, пройдя этот урок, пусть и неправедный, пусть и жестокий, пусть не от должных учителей, скажем так, нужно принимать во внимание, говоря о том, что театр должен сторониться государства? Вот вы упоминали о пандемии и о той ситуации, в которой сейчас театральная общественность и театры вообще находятся. Или, с другой стороны, искать этих контактов с государством, налаживать их в большей или меньшей степени? Или всё, тут все акценты на данный момент расставлены: с государством иметь дело не стоит? Или тут никуда не деться?
А. Малобродский
―
На личном, субъективном уровне, разумеется, хочется посторониться. Хочется по возможности не иметь никаких отношений с НРЗБ. Потому что Минкульт, который, казалось бы, должен был вступиться за, скажем скромно, не последних представителей своей отрасли, вместо этого послушно, покорно выполняя волю Следственного комитета (или, я уж там не знаю, прокуратуры — до сих пор не понимаю, чья это была инициатива), послушно подписывал любые бумажки.Им сказали: «Вы потерпели», — они кивнули головой: «Потерпели». Им сказали: «Вы потерпели на 2 миллиона», — они с этим согласились. Потом было 60 с чем-то — о'кей, пусть будет так. Потом 130 — пусть будет так. Понимаете? То есть министерство — это государственная структура. И соответственно, эта ситуация очень точно отражает взаимоотношения государства и граждан.
Я уже не говорю о близком знакомстве с силовыми органами и судебной системой. Допускаю, что бывает по-разному. Допускаю, что иногда они случайным образом излавливают каких-то реальных преступников. Но мой непосредственный опыт говорит ровно о противоположном — что вся государственная машина, весь комплекс силовых органов, весь — я даже не знаю, как сказать — весь конгломерат людей и институций, которые почему-то называют себя судом, судом не являясь — они все работают против меня как личности, против меня как гражданина.
Кроме того, что я переживаю собственную историю, я, разумеется, смотрю по сторонам. Я знакомлюсь с людьми, я слежу за новостями и в политической сфере, и в уголовной, и понимаю, что мой случай далеко не единичный, далеко не исключительный. Понимаю, что это закономерность, а не случайность. Поэтому, разумеется, эмоционально хочется сторониться государства.
При этом еще раз повторюсь, что в моей ситуации, в случае с моей профессией это означает — почти наверняка, хотя жизнь иногда дает счастливые исключения — почти наверняка означает необходимость радикально менять образ жизни, привычки, профессию и так далее. Я этого делать не хочу, да и, наверное, поздно.
Разумеется, моя личная ситуация не может быть эталонной для моих коллег. Во-первых, достаточное количество моих коллег всё-таки находят способы достаточно уютного сосуществования. Большое количество чувствует себя неуютно в этом сосуществовании, но, тем не менее, признают его неизбежность и необходимость и так или иначе взаимодействуют с государством. Кто вынужденно, кто по убеждению.
Кроме того, существует еще — мне кажется, что существует… Во всяком случае, если бы меня не коснулись эти ограничения, то я бы причислял себя к той категории людей, которые сотрудничают с государством или, в моем случае, сотрудничали бы с государством, исходя из непоколебимой уверенности, что государство никогда не выступало, не выступает сейчас и не будет выступать по отношению ко мне благодетелем. Что у меня с государством абсолютно равные, партнерские в идеальном случае отношения.
Государство не оперирует какими-то мифическими своими собственными деньгами и иными ресурсами. Государство распоряжается нашими ресурсами — ресурсами граждан, ресурсами общества, позволю себе такое слово. И я, как квалифицированный, честный и умелый (я настаиваю и на первом, и на втором и на третьем) менеджер в области искусства, для государства самый лучший партнер. Для того, чтобы эффективно, рачительно, рационально распорядиться этими ресурсами.
Но, к сожалению, компетенция неважна в кадровой политике государства и, в частности, Минкульта. Для них важна лояльность. Причем я не могу себя причислить к каким-то откровенно нелояльным. Или не мог. Сейчас я нелоялен к государству однозначно. Но до этой истории, пожалуй, не мог себя причислить к откровенно нелояльным людям или к людям, которые находились в активной оппозиции. Скорее всего, нет. Но набор этих диких (диких — у меня нет другого определения) случайностей, который привел меня в эту историю и в нынешнее мое положение, делает из меня ярого противника.
А.Малобродский: Государство не оперирует собственными деньгами и ресурсами. Оно распоряжается нашими ресурсами
С. Крючков
―
Почему вы говорите об этом в категориях случайности? То есть вы не усматриваете за этим того самого желания государства быть благодетелем, патроном и, может быть, решать какую-то свою идеологическую задачу, под каток которой попали вы с группой фигурантов «театрального дела»?
А. Малобродский
―
Вы совершенно правы. Неслучаен сам факт возникновения этого дела. Тут вы правы, что это та случайность, которая вытекает из закономерности. А вот то, что именно я и мои бывшие коллеги оказались под этим катком — вот это, скорее всего, случайность. Во всяком случае, я совершенно точно могу это говорить о себе.
М. Максимова
―
Я думаю, что уже во второй части программы... У меня есть вопрос к вам — попытаться разобраться, как функционируют российские театры. Потому что, я думаю, для неспециалистов это будет интересно. Не все понимают, как это всё происходит.Было много комментариев к вашему делу, что в такой ситуации многие российские театры, если не все. В чем тогда уникальность? То есть всё-таки почему обратили внимание на вас? С вашей точки зрения, главная цель этого процесса для его инициаторов — продемонстрировать что-то?
А.Малобродский: Компетенция неважна в кадровой политике Минкульта. Для них важна лояльность
А. Малобродский
―
Вы знаете, уже несколько раз в различных разговорах мы затрагивали эту тему. Я не чувствую себя точным, правильным адресатом этого вопроса. То есть мы все понимаем, что основной фигурой в этой истории был Кирилл Серебренников. Если бы волею судьбы с ним работал не я, а какой-то другой человек, то, скорее всего, вы сейчас разговаривали бы с ним, а не со мной.
С. Крючков
―
Давайте сделаем небольшую паузу и вернемся в эту студию после новостей и рекламы на «Эхе». С нами Алексей Малобродский, театральный менеджер, театральный продюсер. Ведут программу Марина Максимова и Стас Крючков.НОВОСТИ.
РЕКЛАМА.
С. Крючков
―
Это «Разбор полета» — программа о людях и решениях, которые они принимают в своей жизни. Ведут ее Марина Максимова и Стас Крючков. Наш гость сегодня — Алексей Малобродский, театральный продюсер. Мы говорили о решении, которое, собственно говоря, привело к возникновению «театрального дела». О чьем-то решении. Алексей, скажите, а насколько это состоявшееся дело, этот процесс повлиял на атмосферу в театральной среде в целом?
А. Малобродский
―
Очень существенно повлиял, и повлиял к худшему, разумеется. Не могу сейчас подобрать точного слова, чтобы не растекаться по древу, но какие-то негативные, пессимистические настроения, какой-то упадок, в том числе творческой воли мы, безусловно, можем наблюдать, в том числе, и с этим процессом. Хотя, разумеется, не только с ним. Потому что понятно, что на людей влияет весь комплекс общественных явлений.Наше дело… Вслед за нами было еще несколько дел, направленных против театральных деятелей — менее громких, но тем не менее. Было памятное нам всем «московское дело». Сейчас происходят позорные процессы над Галяминой, происходит вся эта, я сказал бы, смехотворная, если бы это не было ужасно и не шла бы речь о жизни, история с отравлением Навального. Ну и так далее.
Вот весь этот комплекс событий, безусловно, влияет на людей. На людей театра наше дело, разумеется, влияет в наибольшей степени, потому что очевидно, что это легко может коснуться любого из наших коллег. Те, кто знают меня, те, кто знают нас, те, кто следили за нашей работой на «Платформе» и в «Гоголь-центре», те, кто следили за процессом, прекрасно понимают, что ни следствие, ни суд, ни прокуратура не обременяли себя тем, чтобы заняться доказательствами. Не обременяли себя даже тем, чтобы придать какую-то логику своим обвинениям.
Для любого нормального человека совершенно очевидно отсутствие этих доказательств. Для любого нормального человека очевидно, что дело в суде разваливалось. Но, тем не менее, вопреки этой очевидности, вопреки фактам и вопреки логике, суды раз за разом принимали неправосудные решения.
На сознание и психику любого человека это не может не оказать негативного воздействия. А на подвижное, неустойчивое сознание и еще более подвижную психику театральных людей, поверьте мне, в еще большей степени. Поэтому для меня однозначно, что это тяжелые и негативные последствия.
М. Максимова
―
Вы подавали апелляцию. Я знаю, что Серебряников не стал. Для вас это было зачем? Вы действительно на что-то надеялись, или была какая-то другая причина?
А. Малобродский
―
Во-первых, я не могу себе позволить не пройти все формальные ступеньки этой истории. Потому что, в отличие от Кирилла, я не могу находиться в позе гонимого художника. У меня другая судьба и другая профессия. Поэтому я должен и последовательно пройду все необходимые ступени.Во-вторых, вы знаете, я каждый раз говорю друзьям, что я же взрослый человек. Я ведь понимаю, в каком мире, в какой системе отношений я нахожусь. И в этой системе отношений умный человек на моем месте, конечно, не надеется на положительный результат, — говорю я друзьям и пытаюсь сказать это себе.
Но на самом деле, видимо, себя обманываю. Потому что когда я готовился ко всем этим заседаниям, я искренне увлекался и оставлял какую-то долю процента, какой-то незначительный шанс на чудо. Отдавая себе отчет в том, что мы не понимаем механизмов, которые руководят принятием решений, которые влияют на принятие решений, что мы не понимаем, от чьего настроения или состояния, от стечения каких звезд зависит решение, которое будет продиктовано судье в том или другом случае, и оставляя шанс, пусть мизерный, на то, что логика и правда всё-таки могут быть услышанными, я про себя этот шанс каждый раз держу и увлекаюсь им.
А.Малобродский:В отличие от Кирилла, я не могу находиться в позе гонимого художника
С. Крючков
―
А всё-таки если анализировать эту ситуацию, эту историю с точки зрения, опять-таки, театра. Если воспринимать этот процесс как театр, как театральную постановку, где есть приобретатель билетика или, скажем так, заказчик этой постановки. На ваш взгляд, итогами проведенной «работы» этот заказчик оказался в итоге доволен?
А. Малобродский
―
Я не знаю этого заказчика. У меня даже не возникает его образа. Я не могу себе представить, что это за человек или группа людей. Я не понимаю, какие именно интересы могли быть ущемлены. То есть есть какие-то версии, но ни одна из них не заслуживает того, чтобы говорить о ней уверенно. Поэтому мне сложно сказать, насколько взыскательны его вкусы и каких результатов он ожидал.Если же говорить о людях, которые, как вы выразились, купили билет и которые оказались невольными наблюдателями этого спектакля, то я думаю, что все не могут не отметить, что спектакль провальный. Что спектакль этот с бездарной режиссурой и с отвратительным сценарием. Со сценарием, который возникал из нечистых побуждений, сценарием, который был дурно прописан, который полагался на несколько каких-то поверхностных сюжетных ходов, которые этим графоманам казались очевидными и неизбежными.
И как только эти ходы проявили свою несостоятельность, как только всё пошло не так или не совсем так, они растерялись и стали делать ошибки, глупости и подлости. Хотя подлостью было изначально заведение этого дела. Поэтому уж не знаю, как этот гипотетический заказчик к этому отнесся, но любому зрителю с нормальным вкусом и с нормальным представлением о добре и зле должно быть очевидно, что это достаточно бездарный и отвратительный спектакль.
М. Максимова
―
После этой истории у вас и книжка вышла, которую вы начали писать в СИЗО. Я отрывки почитала. Скажите, после всей этой истории, после того, как у вас была какая-то, как вы сказали, доля надежды на чудо, что, может быть, не все такие следователи, может быть, не все такие судьи — у вас какая-то доля страха появилась после этого?
А. Малобродский
―
Скорее наоборот. Страх — он ведь продукт неизвестности, продукт неопределенности. Сейчас я знаю и понимаю гораздо больше, и бояться нечего.
М. Максимова
―
Как заниматься профессией через 2 года, когда все ограничения будут сняты? Включать какой-то самоконтроль?
А.Малобродский:Страх – продукт неизвестности и неопределенности. Сейчас я знаю и понимаю больше, и бояться нечего
А. Малобродский
―
Я не совсем понимаю, о чем именно вы сейчас говорите. Какой самоконтроль, самоконтроль в чем?
М. Максимова
―
Получается, за что обвинили, непонятно. Вы в первой части программы говорили (мы сейчас говорим вообще не только про «театральное дело», а про всю систему в России), что там преследуют нелояльных людей, что главное сейчас — это лояльность. Что делать и как дальше работать в такой ситуации? Когда тебя могут найти, могут привязаться к любой экономической, к любой финансовой истории. И даже доказательства не нужны.
А. Малобродский
―
Да, но мне кажется, что вы про другое — работать или не работать. А как работать, для меня совершенно очевидно: точно так же, как я работал. Моя профессия, мое профессиональное достоинство и моя компетенция заключается ровно в том, чтобы в любых юридических, экономических, организационных ситуациях находить самое рациональное, лежащее в правовом и законном поле решение.Я еще раз самонадеянно утверждаю, что я умею это делать. Я люблю эту работу и я в ней достаточно азартен. Поэтому выбор очень простой: или работать, или не работать. Если я буду работать в России, работать в нашей существующей системе, то точно так же, как и раньше. Мне не в чем себя профессионально упрекнуть, и тем более не в чем себя упрекнуть с точки зрения уголовного права. Все решения судов, которые по этому поводу состоялись, не выдерживают никакой критики.
А.Малобродский: Если я буду работать в России, в нашей существующей системе, то точно так же, как и раньше
С. Крючков
―
А за пределами России на данном этапе, в этой краткосрочной перспективе можно найти применение этим компетенциям? Чтобы переждать, что ли, это время.
А. Малобродский
―
Гипотетически — да. Но насколько это реализуемо практически, я не знаю, потому что, несмотря на то, что летом состоялся приговор, и чуть больше месяца назад он вступил в законную силу после решения апелляционного суда, я до сих пор не могу получить свои документы из суда. Ни заграничный паспорт, ни удостоверение гражданина Израиля.
М. Максимова
―
Это тоже изъяли?
А. Малобродский
―
Да, считалась же, что я непременно буду бежать и скрываться от следствия. На каком основании сейчас удерживают, я не знаю. Я уже говорил о том, что в этом спектакле бездарные авторы и бездарные исполнители. Не исключаю, что они могли быть потеряны — всё что угодно. Потому что о людях, о подавляющем большинстве людей системы, с которыми меня эта ситуация столкнула, я самого низкого мнения. И у меня для этого есть основания. Кроме того, я не очень понимаю, насколько я мобилен в связи с этими наложенными контрибуциями. Я просто пока еще не понимаю, как это работает.
М. Максимова
―
Про существующую ситуацию в России, или если продолжать работать в России, то я вас хотела еще в первой части программы попросить немного пояснить эту систему, при которой работают российские театры. Ведь правильно я понимаю, что сотрудничество с государством неизбежно? То есть российские театры живут за счет этих грантов, субсидий.
А. Малобродский
―
Большинство. Разумеется, есть какой-то небольшой процент частной инициативы, которая всё более и более скукоживается, особенно сейчас, на фоне вот этой пандемии. Очень маленькое частное театральное дело, ориентированное на детей и семейные просмотры, есть у моей жены Тани. Мы не получаем ни копейки от государства. За всё это время мы не получили никакой помощи.Наши залы, наши спектакли так устроены, что они заведомо рассчитаны на маленькие (50 человек) залы. И понятно, что когда возникают ограничения в четверть зала, то это, вообще говоря, такое убийство любой частной инициативы. Мы знаем, что совсем недавно был вынужден объявить о своем закрытии старейший частный театр Трушкина.
Разумеется, есть и какие-то чудеса. Совсем недавно наши коллеги и друзья — есть такой театрик «Таратумб» — получили от своего частного инвестора, от своего благотворителя очень симпатичное небольшое отремонтированное здание, где они смогут хотя бы не платить аренду, ну и получат еще какую-то поддержку. Но это, скорее, то исключение, которое подтверждают общее правило.
Какой-то традиционный театр в том виде, как мы себе это представляем, тем более в России, которая по преимуществу практикует театр стационарный, театр репертуарный — очень недешевое удовольствие, содержание такого театра. И без государственной поддержки такие театры не выживают.
А.Малобродский: Без государственной поддержки театры не выживают
С. Крючков
―
А от того, региональный это театр или он более близок к столицам, многое зависит? Сейчас выживают в большей степени удачно или успешно, насколько это возможно, в регионах или Москва и Петербург?
А. Малобродский
―
Ну, слушайте, на этот вопрос невозможно ответить. Нужно хорошо изучить ситуацию. Боюсь, мы это поймем уже задним числом, когда будем разбирать полеты. Вы сейчас сказали: Москва и Петербург. Это тоже очень разные ситуации. В Петербурге уже довольно давно закрыли театры для детей. И один из лучших наших театров «Karlsson Haus» остался тоже под Новый год без работы, точно так же, как и мы,Понимаете, ситуация ужасна тем, что мы не только теряем деньги. Например, наше новогоднее представление, домашняя елка, которую делает Татьяна Лукьянова и режиссер Полина Стружкова — билеты на нее люди покупают с лета. Это несколько лет существующий проект, пользующийся большой любовью зрителей. И с лета люди заказывают билеты.
Потом в какой-то момент, в октябре или в ноябре, мы были вынуждены объявить о том, что эти спектакли не состоятся, возвращать деньги за эти билеты, объясняться со зрителями и предпринимать какие-то шаги для того, чтобы этих зрителей не потерять.
Почему я упомянул «Karlsson Haus»? Потому что сейчас они спасаются в Москве. Опять же, друзья, вот это поле небольших частных театров, сумели предоставить им площадку. Но это единственная возможность им хоть как-то не закрыться и не умереть под Новый год. Как и очень многим из нас.
М. Максимова
―
То есть частные театры сейчас из-за пандемии коронавируса оказались… Какие-то прогнозы — или пока рано?
А. Малобродский
―
Государственные театры в минимальной степени обеспечены дотацией. Обеспечен хотя бы минимальный фонд зарплаты, какие-то коммунальные платежи и так далее. Частные маленькие театры никто не освобождал от выплат аренды. Никто не освобождал от расчетов со своими партнерами и артистами.Вопрос в том, как долго это всё еще продлится. Если, допустим, 15 января — время, до которого сейчас объявили ограничения — все эти ограничения будут сняты, то, наверное, многие еще смогут побороться за себя и за своего зрителя. Если нет, то они неизбежно будут закрываться. Дай бог закрываться без долгов.
С. Крючков
―
То есть мы недосчитаемся многих театров?
А. Малобродский
―
Частных маленьких театров — безусловно, да.
М. Максимова
―
А про систему...
А. Малобродский
―
Вы знаете, это очень смешно — про систему. Вы знаете, тут последние 2 дня новость… Нас же новости, скажем, Соединенных Штатов Америки интересуют в большей степени, чем наши собственные, судя по информационному полю. Мы без конца переживаем: чихнул Байден, вышел Трамп... И вот речь шла о бюджете Соединенных Штатов и о том, что Трамп раскритиковал, назвал позорным решение о выплате 600 долларов каждому американцу.Вот после того, как мы 15 марта сыграли последний свой большой спектакль в центре Мейерхольда, и после этого всё закрылось — за всё это время ни я, пенсионер, ни моя жена, индивидуальный предприниматель, не получили сопоставимой помощи. Понимаете, и никто даже не намекает.
И после этого пресс-секретарь президента самодовольно высказывается о том, что наша экономика пострадала в меньшей степени, чем экономика других стран, и вот эта веерная раздача денег себя не оправдала. Ну, вероятно, если не поддерживать граждан, не поддерживать микробизнес, малый бизнес, средний бизнес, наверное, можно сэкономить какую-то часть бюджета, но окончательно убить эти бизнесы и собственных граждан. Есть ли тут чем гордиться? Понимаете, это абсолютно точно, зеркально отражает ситуацию на всех уровнях и во всех отраслях. В том числе и в театре.
С. Крючков
―
Это, опять же, связано с некомпетентностью, с бездарностью управления или с какой-то злонамеренностью, что ли? На ваш взгляд. Неготовность помогать, неготовность бороться, неготовность включаться.
А. Малобродский
―
Мне кажется, это связано с какими-то более фундаментальными стереотипами и установками власти с одной стороны, и общества — а точнее сказать, населения — с другой стороны. Это воспитанное десятилетиями, если уже не столетиями неуважение к личности. неуважение к свободам личности. Неуважение к неприкосновенности частной собственности, неуважение к свободе предпринимательства, неуважение к свободе высказывания. Неуважение к правам — к праву на труд и так далее.И вот весь этот комплекс неуважения власти к людям и неуважения людей, к сожалению, к самим себе, неспособности отстаивать свое достоинство и свои права — это всё вошло в наше сознание. Это всё вошло в нашу парадигму. И мы, к сожалению, не имеем воли, не имеем энергии сопротивления. Мы настолько привыкли жить такой жизнью, что во всём ищем и умело находим оправдания. Вот мой ответ. Не знаю, устроит ли он вас.
М. Максимова
―
Скажите, а вот эта история лично для вас, помимо очевидных вещей, что-то изменила? Не знаю, ваши взгляды, ваши ощущения.
А. Малобродский
―
Вы имеете в виду историю судебного преследования? Разумеется, год тюрьмы не может пройти бесследно. 3,5 года следствия и суда, всех этих унизительнейших ситуаций не могут пройти бесследно. Разумеется, это повлияло на меня и изменило. Я в каких-то вещах стал более жестким, более определенным.Хотя, вы знаете, я отметил, что эта ситуация познакомила меня с огромным количеством недостойных, плохих, некомпетентных людей, которые обслуживают систему. Но эта же ситуация меня познакомила и с огромным количеством людей ярких, смелых, свободных по-настоящему. И эта же ситуация познакомила меня с возможностями нашего общества.
Я, возможно, несколько противоречиво высказываюсь, потому что там в одном случае я слово «общество» осторожно заменяю словом «население». Но в то же время та колоссальная поддержка, которую я испытал на себе, и мои бывшие коллеги — мы все вместе; которая, я уверен, в огромной степени повлияла на характер окончательных решений — хотя бы на то, что это условные сроки, а не реальные — это одновременно вселяет в меня какой-то осторожный оптимизм.
Ну и признаюсь вам, что я, конечно, очень сильно устал за это время. Боюсь, что я еще не вполне накачал такой душевный мускул для продолжения бодрой и азартной жизни. Но я вам обещаю, что я это сделаю.
А.Малобродский: Колоссальная поддержка, которую мы все испытали, повлияла на характер окончательных решений
С. Крючков
―
Алексей Аркадьевич, вот вы даже чисто внешне такой классический интеллигент.
А. Малобродский
―
Спасибо.
С. Крючков
―
А вот опыт этих 11 месяцев в СИЗО, опыт соприкосновения с людьми самыми разными — может, подчас не вполне вашего поля сконфигурированных — что он вам дал? Были те люди, которые вселяли в вас уверенность, о недостатке которой вы говорили сейчас? Были люди, которые поддерживали вас внутри? Которые были совсем далеки от театра?
А. Малобродский
―
Да, безусловно, были люди, которые оказали мне очень сильную поддержку. Особенно это касается самых первых моих знакомцев по первым камерам, в которых я оказался (я писал о них в своей книжке — не стану сейчас повторяться), которые очень существенно меня поддержали.При том, что эта поддержка не была поглаживанием по голове или подсовыванием какого-то пряника. Эта поддержка была, скорее, в каком-то трезвом, точном понимании ситуации. Хотя мы пришли к ней разными путями, но более-менее одинаковой ситуации, в которой мы все оказались.
И это очень важно. Это тоже один из уроков, который я вынес: не обманываться, не обнадеживаться, не льстить себе возможностью каких-то простых решений, возможностью чуда. Хотя я и сказал, что в каком-то проценте на него надеялся, но я надеялся не потому, что ждал его как какой-то горящей купины или манны с неба. Я работал для этого.
Я прочитал кучу материалов, привел кучу аргументов, провел серьезную аналитическую работу и зафиксировал ее в словах и доказательствах. И чудо, о котором я говорил, было бы чудом, если бы суды начали принимать это во внимание, в отличие от голословных, ничем не подкрепленных утверждений стороны обвинения.
Но вернемся к людям. Я уже сказал, что, безусловно, испытал на себе большую, серьезную поддержку — и моральную, и бытовую. Просто все мы прежде всего поддерживаем друг друга своим примером. Просто готовность людей, которые провели в заключении гораздо больше времени, чем я, бороться за свое достоинство и доказывать свою невиновность.
Это тоже такая особенность нашего правосудия — не обвинитель должен доказать, что ты виновен, а ты должен доказать, что ты невиновен. У нас как бы существует презумпция виновности.
М. Максимова
―
Скажите, но вы не стали пессимистом?
А. Малобродский
―
Слушайте, не знаю, мне кажется, я и был пессимистом.
С. Крючков
―
Алексей Аркадьевич, с Новым годом! Сегодня гостем «Разбора полета» был Алексей Малобродский, театральный продюсер, менеджер. Провели программу Марина Максимова и Стас Крючков. Огромное вам спасибо и до свидания!
А. Малобродский
―
Спасибо вам и с наступающим! Всех благ!
М. Максимова
―
До свидания!
С. Крючков
―
Счастливо!