Эльман Пашаев - Разбор полета - 2020-09-07
07.09.2020
С. Крючков
―
22 часа и 8 минут в российской столице. Это «Разбор полета» - программа о людях и решениях, которые они принимают в своей жизни. Проведу ее сегодня я, Стас Крючков. И сегодня мы говорим с адвокатом Эльманом Пашаевым. Эльман, добрый вечер!
Э. Пашаев
―
Здравствуйте!
С. Крючков
―
Давайте наберемся терпения. Я сейчас прочту небольшой текст, а вы дадите свое резюме: всё ли в нем верно с вашей точки зрения. Очевидно, что говорить сегодня будем о предстоящем приговоре артисту Михаилу Ефремову. Завтра в Пресненском суде в 11 МСК будет оглашен приговор. «Вечером 8 июня на Смоленской площади в Москве автомобиль Ефремова на большой скорости выехал на встречную полосу, где столкнулся с фургоном. В результате находившийся за его рулем 57-летний Сергей Захаров на следующее утро скончался в больнице. В крови Ефремова после ДТП был обнаружен алкоголь. В обвинительном заключении говорится о нарушении правил дорожного движения, которое повлекло по неосторожности смерть человека и было совершено в состоянии опьянения. Статья, по которой обвиняется Ефремов, предусматривает от 5 до 12 лет колонии». Всё верно?
Э. Пашаев
―
Верно. Дело не в том, что верно. Я имею в виду, указано.
С. Крючков
―
А в чем ваше принципиальное несогласие с тем, что могло бы быть неверным? Потому что прошел процесс. Мы наблюдали 2 месяца этого процесса. Сначала шло следствие, теперь суд подходит к своему логическому завершению. По итогам проведенного процесса у вас остались какие-то вопросы к самой процедуре, к тому, что мы все совместно наблюдали в ее ходе?
Э.Пашаев: Мы пошли в суд разобраться. Мы не пришли в суд отмазываться
Э. Пашаев
―
Много чего вам неизвестно. Если вы постоянно смотрите телеканалы или читаете в интернете, в СМИ, 99% не соответствует действительности. Что происходит в зале судебного заседания? В зале судебного заседания аккредитованные журналисты. Они заранее подготовлены по списку. Почему я это говорю? Когда я выхожу из зала судебного заседания на улицу, слушаю журналистов, которые задают мне вопрос, что якобы происходило в зале судебного заседания, то у меня впечатление такое, что меня там не было. Я неоднократно им говорил, что мне кажется, я отсутствовал, я не присутствовал в зале судебного заседания. К большому сожалению, я крайне недоволен. Мы пошли в суд искать правосудия. Мы пошли в суд разобраться. Мы не пришли в суд отмазываться. Мы не пришли, как другие - знаете, откупиться. Мы не создавали колонну, группу поддержки. Мы не просили артистов, актеров, известных людей, как другие всё это делают с утра до вечера. Мы отказались от всего. Ефремов сказал: «Я готов понести заслуженное наказание». Человек ничего не помнит в момент ДТП. Представьте себе, если человек выпил больше 1 литра алкоголя, и еще в крови, вы понимаете, обнаружили дополнительно - о чем может идти речь? Даже если вы посмотрите интервью следователя, который расследовал да, у нас с ним было много противоречий, другие позиции, порой очень напряженно с ним, но он профессионал с большой буквы. Даже он говорил, что когда общался с врачами-психиатрами, они сказали, что да, это характерно для тех людей, которые употребляют много алкоголя. Он мог не помнить, что происходило, что случилось в момент ДТП.
С. Крючков
―
Сейчас пройдемся по этим пунктам отдельно. Но давайте начну с самого процесса. То есть, с вашей точки зрения, гласность процесса была обеспечена не в должной степени?
Э. Пашаев
―
Гласность якобы была создана, обеспечена аккредитованными специальными журналистами. Часть этих журналистов принадлежала моему процессуальному оппоненту. Они писали по пальцам, что он говорил, писал на бумагу, передавал. А часть - аккредитованные журналисты, которые, что касалось грубейшего нарушения законодательства, вообще ничего никогда не указывали.
С. Крючков
―
Когда вы говорите о своем процессуальном оппоненте, вы имеете в виду представителя защиты стороны потерпевших?
Э. Пашаев
―
Представителя потерпевших. Там со стороны потерпевших нет защиты.
С. Крючков
―
Итак, давайте дальше по пунктам. У вас есть какие-то ожидания по приговору, который будет оглашен завтра? Учитывая всё то, о чем вы сейчас сказали.
Э. Пашаев
―
Мы с первого дня говорили с Ефремовым. Он говорил: «Мне дадут 10 лет», а я ему говорил: «От 6 до 8 лет». Я даже сказал: «Признаете, не признаете - в данный момент судят не гражданина, который совершил определенный поступок. Сейчас судят Ефремова».
С. Крючков
―
Когда вы говорите «с первого дня», когда вы вошли в защиту своего доверителя?
Э. Пашаев
―
Первый день.
С. Крючков
―
То есть речь идет о 9 июня?
Э. Пашаев
―
Нет, 3 дня он был никакой. 3 дня с ним было невозможно общаться. Где-то на 3-4-й день я начал с ним разговаривать.
С. Крючков
―
А можете приоткрыть завесу тайны о том, как вы стали представителем интересов своего клиента?
Э. Пашаев
―
Я же уже везде неоднократно говорил, что попросили, долго уговаривали, чтобы я его защищал. Я ни в какую не хотел, потому что прекрасно знал, что журналисты работать не дадут. Я привык работать тихо, спокойно. Я постоянно занимаюсь серьезными, громкими, сложными делами - так по арбитражным делам, также и в рамках уголовного дела. Я знал, что это уголовное дело само по себе ничего из себя не представляет. То есть оно не тяжелое, не сложное. Но журналисты работать не дадут. Не то, что журналисты виноваты. Это ваша профессиональная деятельность. Я понимаю, что вы тоже должны работать. Но пришлось. После долгих уговоров, переговоров я согласился
Э.Пашаев: Он говорил: «Мне дадут 10 лет», а я ему говорил: «От 6 до 8 лет»
С. Крючков
―
Если бы не было этого медийного сопровождения, если бы не было этого шума, как вы говорите, на ваш взгляд, шансы на то, что мы вместе с Михаилом получили бы приговор, не связанный с лишением свободы, или менее длительный срок, который был озвучен буквально накануне благодаря пленке, опубликованной НТВ (кстати, о ее происхождении еще, наверное, поговорим), были бы выше?
Э. Пашаев
―
Вы знаете, именно у этого же следователя с двумя трупами... У каждого трупа - у одного двое малолетних детей, у другого один ребенок. Даже хоть кто-то узнал об этом. Человека освободили из-под стражи. Вообще подписка о невыезде. Решили с потерпевшими, возместили причиненный моральный и материальный ущерб. И всё, видите, так тихо, спокойно. Я уверен, что получим условный срок. Вы понимаете, из смерти человека мои процессуальные оппоненты сделали праздничное мероприятие. Что меня удивляет? Почему я с удовольствием соглашаюсь вам давать интервью, более подробно, более открыто? За ваш взгляд, за добросовестное отношение. Не как другие телеканалы. Вы знаете, они с утра до вечера преподносят так: якобы только я устраиваю это шоу. Сами понимаете: они не вылезают из телеканалов. С первых дней не вылезали. То на самокате, то не знаю на чем. Это было праздничное мероприятие. Даже судебное заседание. Ефремов сколько раз делал ему замечание: «Как вы ржете в зале судебного заседания? Человек погиб. Почему вы себя так ведете - смеетесь, ржете, радуетесь? К чему?!». Даже сам Ефремов это делал. К большому сожалению, еще раз говорю: если бы не был Ефремов, с другой фамилией, я вас уверяю, его вообще не было бы на домашнем аресте, и мы бы давным-давно закончили тихо-мирно.
С. Крючков
―
Эльман, тут довольно многочисленные сообщения, которые приходят нам в чат. Среди прочего многие говорят о том, что и вы в том числе отчасти приложили руку к тому, чтобы процесс превратился в такого рода шоу. Нет, вы с этим не согласны?
Э. Пашаев
―
Давайте я вам отвечу. Вы задаете правильный вопрос. Первые 10 дней я вообще с журналистами не связаывался, интервью не давал. Мы договорились с ним, что с журналистами я работать не буду. С первого дня. Когда я понимал, что творит мой процессуальный оппонент, общественный резонанс очень сильно влиял на расследование уголовного дела. Я прекрасно понимал: его топят. После чего, после долгих уговоров журналистов меня то ловят в подъезде, то ловят на работе, то просят через знакомых, чтобы я давал интервью. Начал разъяснять. Что-то начинаю объяснять. Начал выходить, общаться с ними, давать интервью, потому что люди хотят от меня информацию. Тоже знаете, во что превратилось: «Пашаев превратил это дело в шоу». А почему я ни разу не слышал, что другая сторона сделала праздничное мероприятие? Пашаеву это не надо! Я в этом не нуждаюсь. Это нужно тем людям - ну, молодые адвокаты, которым нужна слава, знакомства, клиентура. Я их понимаю. Мне даже спать некогда.
С. Крючков
―
Скажите, в вашей адвокатской практике прежде были дела о ДТП со смертельным исходом?
Э. Пашаев
―
Более 10.
С. Крючков
―
И результативность вашей работы в данном случае?
Э. Пашаев
―
Никогда никто не сидел.
С. Крючков
―
То есть вы полагаете, что при всех прочих вводных, которые мы имеем, этот вариант был бы возможен и здесь?
Э. Пашаев
―
Смотрите, у нас закон. Если мы говорим о конституции, все перед законом равны. Всеми правами, которые нам разрешены законом, имеем право пользоваться. А почему в отношении конкретных лиц этот закон работает, а в отношении определенных лиц не работает? Это же дано законом! По закону каждый имеет право при возмещении морального вреда, при замирении с потерпевшим и так далее получать ниже низшего или любые меры, не связанные с лишением свободы. Это же по закону разрешено, позволено! И что мы здесь видим?
С. Крючков
―
В данном случае речь же идет не о частном обвинении, а о предъявленных обвинениях по статье о ДТП со смертельным исходом в алкогольном опьянении.
Э. Пашаев
―
Там как раз не о частном обвинении. Я говорю про такие обвинения. Это не первое и не последнее у меня. Я говорю: более 10.
С. Крючков
―
Если бы процесс над Ефремовым начался сейчас, вы бы выбрали ту же линию защиты или как-то модифицировали ее? Это вопрос, который задают вам на нашем сайте.
Э. Пашаев
―
Вы знаете, я сделал максимально, что разрешено законом. Я применил всё - все свои возможности, свой опыт, свою тактику. Я даже неоднократно говорил: «Если кто-то несогласен с моей работой, хочет сказать, может предложить что-то лучше, или лучше бы защищал его...». Я же предложил круглый стол в режиме онлайн, в прямом эфире: соберитесь, давайте проверим друг друга на знание юриспруденции. Тоже почему-то все пропали.
С. Крючков
―
Но ведь это было бы уже за пределами процесса, согласитесь. Процесс - это то, что происходит в зале суда, а не на круглых столах.
Э. Пашаев
―
Объясняю: что происходит в зале судебных заседаний, кроме меня, никто не может знать. Как другие с утра до вечера обсуждают, как я работаю? Как они могут знать? Я лечащий врач. Я лечу пациента. Откуда вы знаете, как я его лечу? Что даю, какие лекарства, каким способом, каким методом лечу. Я веду аудиозапись. Когда суд закончится, каждое судебное заседание, которое происходило... Конечно, часть, определенные моменты будут удалены по той причине, что иногда настолько зашкаливало. Нервные отношения. Были очень нервозные состояния как с одной стороны, так с другой. Я не выложу эту часть, которая не имеет отношения к юриспруденции. Но я полностью выложу в открытый доступ. С Ефремовым я это это согласовал. Пусть тогда народ сначала услышит, как я работал. Только после этого они могут сказать, насколько профессионально я защищал. Я не боюсь этого делать. Я сделал максимально.
Э.Пашаев: Если бы не был Ефремов, с другой фамилией, я вас уверяю, его вообще не было бы на домашнем аресте
С. Крючков
―
О чем в данном случае идет речь, касающемся юриспруденции? Речь идет о каких-то непринятых, отклоненных ходатайствах, сделанных вами? Или о чем-то еще, что может внести коррективы в завтрашний приговор?
Э. Пашаев
―
Как раз когда я уже вел открытый доступ, вы тогда поймете: каждое мое ходатайство имело прямое отношение к уголовному делу. Не то что устранить какие-то процессуальные нарушения - нет. Устранить грубые нарушения, устранить недостаток, устранить то, что следователь не расследовал. Приведу один пример, и вы меня поймете. Допрашиваем эксперта. Вы знаете: исследована только одна подушка безопасности, один ремень безопасности с водительской стороны. Говорим: «У нас с правой стороны разбито лобовое стекло». Просим, заявляем ходатайство: «Давайте исследуем подушки безопасности. Давайте исследуем ремень безопасности». Ефремов был окровавлен в момент ДТП. Дома жена говорила при допросе, что в кармане нашли окровавленный носовой платок. При ударе на подушке безопасности по-любому остаются следы. Я говорю: «Ваша честь, однозначно экспертиза занимает всего-навсего 1 день». Суд отказывает. Они делают всё возможное, чтобы самую главную экспертизу не проводить.
С. Крючков
―
Какова была мотивация в этом отказе?
Э. Пашаев
―
Суд сказал, что при вынесении приговора учтет всё. Я говорю: «Как вы можете учесть? Вы что, эксперты, что ли? Даже если вы эксперт, у вас нет доступа к машине. Как вы будете исследовать?». Вы поймите, это просто горох об стенку!
С. Крючков
―
Когда вы говорите о том, что вы опубликуете некие записи по вынесению приговора, не будет ли это сродни, скажем так, размахиванию кулаками после драки? Потому что тогда вы будете говорить фактически о своей работе в процессе, но не о результате этой работы, который мы услышим уже завтра.
Э. Пашаев
―
Вы как раз будете узнавать всё, чем занимается прокуратура: каким образом они поддерживают обвинение, каким образом они исследует доказательства, каким образом дают оценку своим свидетелям. Не то что я хочу выставить, как я работал - нет! Я хочу выложить, чтобы наш народ увидел, что происходит в зале судебного заседания. Что делала каждая сторона, чем занималась. К большому сожалению, это просто... Я говорю: за 20 лет опыта я занимался намного более сложными делами, громкими делами. С такой стеной на сегодняшний день я не сталкивался. Но, опять же, дай бог, чтобы я ошибся. Может быть, завтра суд при вынесении приговора вынесет другой приговор, чем мы думали - ради бога. На данный момент я ни в коем случае не хочу ничего сказать.
С. Крючков
―
В этом смысле каким бы ни был завтрашний приговор, ваша работа с Ефремовым 8 сентября 2020 года не завершится? Вы будете подавать апелляцию.
Э. Пашаев
―
У нас впереди апелляция. Конечно, если этот приговор суда нас не устроит, у нас будет апелляция, кассация. На апелляцию у нас мало надежды. Я даже говорил ему: у нас основная надежда... Может быть, сейчас апелляцию будут рассматривать по закону, в рамках закона. Но с первого дня, как мы общались (я имею в виду, первый день, когда он уже пришел в себя), у нас основная надежда на Конституционный или Верховный суд.
С. Крючков
―
То есть Михаил на данный момент готов к не самому благоприятному для него исходу?
Э. Пашаев
―
Я говорю: Михаил с момента ДТП готов к этому. Если вы обратите внимание, он даже глазом не моргнул, когда прокурор просил 11 лет. Он говорил: «10 лет мне дадут». А я: «От 6 до 8». Давайте подождем.
Э.Пашаев: С такой стеной на сегодняшний день я не сталкивался
С. Крючков
―
Давайте теперь вернемся к тем самым первым дням, о которых вы говорите. Что послужило тому, чтобы люди, вышедшие на вас с просьбой войти в защиту Ефремова, выбрали именно вас в таком качестве?
Э. Пашаев
―
Они мои давнейшие знакомые. Они знают результаты моей работы. Сколько уголовных дел прекращал, получал оправдательные приговоры, получал лучшие результаты, не связанные с лишением свободы. Знаете, они очень давно знают меня. У меня даже визитной карточки нет, чтобы вы понимали - я обслуживаю только своих близких знакомых, с которыми за 20 лет общаюсь. У меня такая большая загруженность, что даже некогда с семьей общаться. Не то что я хожу, бегаю, ищу много клиентов - нет. Просто уже давно сроднились, подружились со всеми. Когда обращаются, ты уже не можешь отказаться.
С. Крючков
―
Скажите, вы с этими людьми сейчас продолжает оставаться в контакте? И насколько они, скажем так, плотно следят за тем, как вы действовали в процессе? Может быть, делали какие-то свои замечания?
Э. Пашаев
―
На мою работу я до сих пор не нашел ни одного адвоката, чтобы сделали замечание.
С. Крючков
―
Насколько плотно вы находитесь в контакте с Михаилом Олеговичем в эти дни? Вы созваниваетесь? Каким образом осуществляется ваш контакт?
Э. Пашаев
―
В рабочем режиме, как всегда. То встречаемся, то общаемся по телефону. Не каждый день - или через день, или через 3 дня. По необходимости.
С. Крючков
―
Смотрите, у нас 3 минуты до новостей. Мы сделаем там небольшой перерыв, а пока, немножко абстрагируясь от самого дела, к которому вернемся позже, я хотел бы понять, как вообще вы для себя определяете свою адвокатскую миссию.
Э. Пашаев
―
Никак. Любой адвокат определяет свою миссию оказанием максимально качественной юридической помощи. Каждый адвокат должен профессионально оказать юридическую помощь в рамках позволенного, дозволенного, в рамках закона. Но не более того.
С. Крючков
―
На данном этапе это было сделано?
Э. Пашаев
―
Максимально. Мной сделано всё. Даже на тот период, когда был перерыв в несколько дней, когда меня не было. Семья же общалась с очень многими адвокатами. Они с очень многими общались. Ни один адвокат не мог ничего предложить из того, что я сделал. И ни один адвокат не мог высказаться, что я что-то сделал неправильно или мало сделал. Вы должны понимать: люди творческие (речь идет не о Ефремове, а о его друзьях) постоянно узнавали всё, что бы я ни делал, интересовались. Иногда приходили и говорили такие вещи - я чуть в обморок не падал: кто мог говорить такие вещи? Потом они выясняли: «Да, извините, спрашивали других - что-то не так, не соответствует действительности». То есть чтобы вы понимали: Ефремов не был один. Друзья Ефремова постоянно что-то предлагали, постоянно спрашивали, что я делал, что не делал. Ясное дело, сначала я получил согласие Ефремова кому-то отвечать на эти вопросы. Все близкие друзья, не то что со стороны. До сегодняшнего дня я не услышал никого, чтобы предъявили претензии к моей работе.
С. Крючков
―
А вот эти несколько дней, когда вы выходили из защиты - с чем они были связаны? Как вы для себя это объяснили?
Э. Пашаев
―
Давайте подождем приговор, и потом я раскрою всё.
С. Крючков
―
Смотрите, у нас 30 секунд до новостей. Я задам вопрос, вы коротко на него ответите, а потом вернемся. Кто был за рулем джипа Grand Cherokee на Смоленской площади 8 июня этого года?
Э. Пашаев
―
Это компетенция правоохранительных органов. В мою задачу не входит искать, кто был за рулем. Меня интересует только один факт: где был Ефремов.
С. Крючков
―
Эльман Пашаев, адвоката Михаила Ефремова, сегодня гость программы «Разбор полета». Небольшой перерыв на новости и рекламу, и вернемся в эту студию.НОВОСТИ. РЕКЛАМА.
С. Крючков
―
Мы продолжаем. В «Разборе полета» сегодня Эльман Пашаев, адвокат Михаила Ефремова. Мы заговорили об общей судебной практике по делам, подобным Ефремову. Но я бы хотел поставить вопрос так: а вообще в случае, когда речь идет о таких ДТП, участниками которых становятся яркие медийные люди, имеет смысл сравнивать?
Э. Пашаев
―
Да, конечно. Намного проще работать, когда не медийная личность. Очень просто работать. Настолько комфортно работать - тебе никто не мешает. И следователь работает в комфортных условиях, и прокуратура, и государственный обвинитель, и судья работают в максимально комфортных условиях. А здесь максимальное напряжение.
С. Крючков
―
Смотрите: комфортные условия... Но процесс - это по определению не самые комфортные условия. Вы говорите о своих процессуальных оппонентах, о представителях стороны потерпевших. Но в ряде интервью, которые я прослушал, готовясь к этой программе, я услышал и о претензиях, которые вы предъявляете в адрес самого суда. С чем это связано?
Э. Пашаев
―
Что именно вы имеете в виду?
С. Крючков
―
Отклонения тех же самых ходатайств.
Э. Пашаев
―
Это же право суда.
Э.Пашаев: Друзья Ефремова постоянно что-то предлагали, постоянно спрашивали, что я делал, что не делал
С. Крючков
―
То есть никакой дополнительной мотивировки, с вашей точки зрения, тут нет? И политической составляющей в этом процессе тоже искать не стоит?
Э. Пашаев
―
Вы знаете, ничего политического я пока не вижу. Единственно, вижу, что как я вошел в это дело в суде, меня начали прессовать с утра до вечера. Таскали то в Следственный комитет, то в полицию - с утра до вечера. Специально максимально отвлекают от защиты. Вот это да, я понимаю. Это что такое? У нас что, у нас же правовое государство! Адвокат защищает. Какая разница? - уйду я, придет другой адвокат. Нет. Наверное, если бы я плохо защищал Ефремова, в отношении меня такое бы не подняли со всех сторон - как со стороны Следственного комитета, так и со стороны правоохранительных органов.
С. Крючков
―
Смотрите, когда я задал вам вопрос о том, кто был за рулем, вы сказали, что отвечать на этот вопрос - не ваша прерогатива. Это вопрос к доказательности тех обвинений, которые предоставляла прокуратура. На ваш взгляд, в доказательствах, которые фигурировали в деле, есть какие-то противоречия? Помимо непринятой или непроведенной экспертизы правой подушки безопасности, ремней безопасности, на ваш взгляд, есть что-то, на чем стоит сейчас заострить свое внимание?
Э. Пашаев
―
А больше ничего не надо. Если мы говорим в рамках уголовно-процессуального законодательства, то каждое доказательство должно быть допустимо, относимо к прямым. О чем я говорю: пассажирская сторона. 2 свидетеля говорят, что он сидел на пассажирском сиденье. Шрамко и Женжебир - вы посмотрите, какие показания они дают на предварительном следствии, до встречи с Добровинским. Какие интервью они дают. В своем Инстаграме указывают, что в машине было 2 человека. А как повстречались с Добровинским, тут же начали отказываться от всего. Ни одного прямого доказательства в данном деле нет. Когда судья показывает видео - маленький экран, маленький мониторчик (это ноутбук), качество настолько... Видна только тень человека. И по таким моментам они определяют, кто где находится! Я говорю: я много чего видел, но такого я не встречал. Вот об этом идет речь.
С. Крючков
―
С другой стороны, «показания свидетелей защиты Кобца, Гаева и Бадасяна не подлежат доверию. Их показания свидетельствует о заинтересованности в деле». Об этом говорит гособвинитель. О какой заинтересованности в данном случае может идти речь?
Э. Пашаев
―
Вот вы, наверное, не специалист в юриспруденции, но даже вы говорите это. Знаете, кто такой свидетель? Свидетель - тот, кому стали известны конкретные факты. Свидетеля не выбирают по внешнему виду, по разуму. Кто в момент ДТП находился на месте происшествия, тот является свидетелем. Как может быть? 2 свидетеля четко, точно говорят, что было, как было - они не заслуживают доверия. А свидетель обвинения рассказывает всё, что в голову приходит. Постоянные расхождения, постоянные несоответствия действительности. Последние 2 свидетеля просто меня с ума свели. Набокова, если я не ошибаюсь (Набокова или Набокина) - знаете, как она определила Ефремова? Вы будете смеяться. С расстояния 70 метров в ночное время по затылочной части, по волосам она определила, что это Ефремов! Вы понимаете, что это такое?
С. Крючков
―
Но согласитесь, фигура достаточно узнаваемая.
Э.Пашаев: Ни одного прямого доказательства в данном деле нет
Э. Пашаев
―
Вы понимаете, что вы говорите? По волосам! Она не говорит: по фигуре. По затылочной части, по прическе, по волосам она определила, что это Ефремов! Я говорю: «Что, у Ефремова какие-то другие волосы, которых у людей нет, что вы сразу определили? Или у него волосы 2 метра длиной?». И то, опять же, это не может являться доказательством. А второй свидетель, который якобы врач. Когда мы на предварительном следствии разговаривали со следователем, говорили, что были врачи, но они не видели, что происходило в момент ДТП. А когда Добровинский его подготовил и пригласил, он на все вопросы: «Ничего не помню». Более 50 вопросов - «ничего не помню». Он сначала говорит: «Я побежал на пассажирскую сторону, а потом на водительскую, выводил Ефремова». А начинает смотреть видео - внешний вид не видно. Они сначала определяют, в чем одет. Четко говорит: «Это я», а человек идет к водительской стороне. Я задаю вопрос: «Подождите, вы только что сказали, что пошли на пассажирскую. На пассажирской видели подушки безопасности?». - «Нет, ничего не видел». Вы понимаете: не заметить сработавшие подушки безопасности! На все мои вопросы он не помнит. Только увидев Ефремова НРЗБ. А Женжебир и Шрамко - опять же, это свидетели обвинения. Им надо обязательно верить, доверять их показаниям. Они же первоначально говорили так же: «Мы видели». Сначала они не видели Ефремова, потом, когда Добровинский уже подготовил, пообщался, они видели, как он вываливается из-за руля. 2 свидетеля гособвинения говорят: «Он вываливался из-за руля, сам выходил». 2 свидетеля говорят, как его выводили. Это свидетели обвинения! Почему я вам говорю? Чем с утра до вечера занимаются аккредитованные журналисты в зале судебных заседаний - непонятно. В зале судебного заседания творится ужас! Противоречия, расхождения, грубейшие нарушения законодательства. Им всё можно, им всё позволено. А то, что мы всего-навсего просили - даже эксперты говорят: «Надо назначить экспертизу на это, на это» - ну, не буду перечислять, это долгое время.
С. Крючков
―
А с чем вы связываете то, что, по вашим словам, стороне потерпевших можно, а вам можно не всё?
Э. Пашаев
―
Давайте подождем завтрашний приговор. Потом как-нибудь я вам более подробно всё расскажу.
С. Крючков
―
Да потом уже будет приговор.
Э. Пашаев
―
Давайте подождем. Я постараюсь сделать вид, что я ошибаюсь. Дай бог, чтобы я ошибся.
С. Крючков
―
Кстати, я задал вопрос всё-таки еще и о том, о какой заинтересованности свидетелей со стороны защиты, то есть ваших свидетелей, могла бы идти речь.
Э. Пашаев
―
Это такая глупость! Даже не знаю, как назвать. Мы сами говорили: «В любое время вызывайте, мы его пропустим через полиграф, прежде чем привести в суд». Вы же видели - они такие провинциальные ребята. Их ни в коем случае даже невозможно подготовить. Почему я их привел в том виде, как видели? Адвокат должен готовить свидетелей. Я специально их не готовил - пусть говорят своими словами, как это всё было.
С. Крючков
―
Эльман, вы сейчас говорили о памяти, которая немножко вносит коррективы в расстановку акцентов. Михаил говорит о том, что не помнит событий того дня. Алкогольное опьянение - это состояние. Но у этого состояния, признаемся, есть болезненные формы. И при определенной расстановке акцентов не могло ли это стать дополнительным элементом защиты с вашей стороны?
Э. Пашаев
―
Ни в коем случае! Поверьте, я почти 20 лет защищаю людей. Я первый раз вижу человека искреннего, честного, порядочного. Даже при расследовании уголовного дела он мне постоянно мешал. Даже в суде постоянно мешал мне работать. Потому что я же всё-таки адвокат. У меня другая защита, чтобы его защищать. А он всегда: «Нет, это было не так». И начинает говорить, как это всё было - всё, что помнит. Я имею в виду, в той части. Ефремов не тот человек, поймите. Он говорил: «Эльман, я не хочу на себе таскать этот груз. Я хочу знать, я или не я. Я по-любому понесу наказание. Я знаю, что решение по мне принято. Но я хочу для себя понять». А этой возможности в суде не дали. Чтобы просто назначить биологию, был он там или не был. Вы спросите любого адвоката - пусть он вам ответит. Хоть тысяча свидетелей... Я говорю судье: «Хоть 10 свидетелей - не имеет значения». Свидетель - это свидетель. Тут биология - невозможно! Есть там частицы тела или нет - вот один вопрос. Мы же когда ездим за рулем, держимся за руль. Отпечатков пальцев Ефремова за рулем нет, крови нет, ДНК нет. Есть только эпителий. Даже на подушке безопасности ничего нет. Мы же видим: у него окровавленная шея.
Э.Пашаев: Он говорил: «Эльман, я не хочу на себе таскать этот груз. Я хочу знать, я или не я»
С. Крючков
―
О чем нам это говорит? Это говорит нам лишь о том, что, с вашей точки зрения, нет неоспоримых доказательств его присутствия за рулем этого автомобиля.
Э. Пашаев
―
Я же говорю: на данный момент в рамках уголовного дела нет прямых доказательств, что он был за рулем. Часть свидетелей говорит: «Мы видели», часть свидетелей говорит: «Мы не видели». Кому верить, если человек сам не помнит? Даже попросили назначить психологическую экспертизу, вызвать специалиста. В Москве, в субъектах мы не могли проводить экспертизу по Ефремову. Дали команду, чтобы нигде ничего не проводили. Вы не понимаете, с чем я столкнулся. Я шел не против течения, не против ветра - я иду против цунами! Вы себе не представляете, что это такое.
С. Крючков
―
С вашего позволения, спрошу, кто дал команду? Если вы говорите о том, что процесс не политизированный, что процесс никак не завязан на какие-то прежние высказывания Михаила и прочее.
Э. Пашаев
―
Вы знаете, я просто знаю методы работы правоохранительных органов. Если человек попал, они должны давить. Вы знаете, следователь - процессуально независимое лицо. Следователь по закону должен искать истину. А у нас следователь - как человек попал, у него задача не выяснять обстоятельства. У него одна задача - побыстрее упаковать. Вот так выстроено следствие. Такая же задача и у государственного обвинителя.
С. Крючков
―
Эльман, мы помним вот эту первую 2-минутную запись с раскаянием Ефремова и с его предложением помощи стороне потерпевших. На ваш взгляд, если бы эта линия защиты была продолжена (а она очевидно в какой-то момент была прервана), и это раскаяние действительно было бы деятельным, отчетливо проговоренным с самого начала, это не стало бы в большей степени подспорьем в решении поставленной вам задачи?
Э. Пашаев
―
В рамках уголовного дела обвиняемый, подсудимый имеет право десятки раз в день признать вину и так же отказаться от признания вины.
С. Крючков
―
Это бесспорно.
Э. Пашаев
―
Отвечу. Когда у него последнее слово, там он окончательно говорит свою позицию. Я адвокат. Я пошел туда его защищать, исследовать, установить всё. Когда я вижу кучу нарушений, когда вижу определенные моменты, в которых отсутствует его вина в совершении ДТП, что я должен был делать? Я должен был сказать: «Михаил, молодец, мы молчим»?
С. Крючков
―
Но не были ли эти нарушения, о которых вы говорите, в конечном счете порождены вот этой медийной составляющей процесса, в которой вы волей или неволей тоже принимали участие?
Э. Пашаев
―
Я вам ответил на это. За мной бегали, умоляли, просили: «Дайте интервью». Даешьи нтервью - тут же говорят: «Чего вы устраиваете шоу?». Я даже задавал вопрос - даже вам, вашему телеканалу: прежде чем нам с вами общаться, сколько ваших коллег со мной связались и просили, чтобы я вышел в прямой эфир? Вы в курсе?
С. Крючков
―
По поводу прямого эфира не скажу, но наши корреспонденты всегда работали в судах.
Э. Пашаев
―
Вы не поняли. Именно даже по поводу этого эфира. Вы в курсе, сколько раз они звонили мне и очень просили, чтобы я с вами пообщался?
С. Крючков
―
К сожалению, не могу ответить на этот вопрос.
Э. Пашаев
―
Я сейчас отвечу. Как минимум, 5-6 раз. Скажите, пожалуйста, вы знаете, что такое пиар, что такое шоу? Я за вами бегаю, я прошу ваших коллег: «Пожалуйста, звоните мне, снимайте меня, показывайте меня». Вот это и есть шоу.
С. Крючков
―
Кстати, по поводу шоу. Многочисленные люди из группы поддержки Ефремова, которые приходили на процессы и которых мы вряд ли можем назвать его друзьями, которые недостаточно известны, недостаточно медийны — это действительно люди, приходившие по своей доброй воле и никаким образом не координировавшие с вами свои усилия?
Э.Пашаев: Отпечатков пальцев Ефремова за рулем нет, крови нет, ДНК нет. Есть только эпителий
Э. Пашаев
―
Я вам искренне, честно говорю: никогда этого не было. Вы поймите: я тот адвокат, который занимается чисто защитой. Мне пропаганда не нужна. Я же вам еще раз повторяю: Ефремов даже ни к кому не обращался, чтобы ему помогли. Он сказал: «Я понесу заслуженное наказание». Если кто-то ловит себе хайп, делает пиар и рекламу - это их жизнь, это их судьба. Зачем они мне нужны? Я же адвокат, я же понимаю: это никаким образом не влияет на разбирательство, на судебное заседание. Зачем мне на это время тратить? Если бы они ходили с моими плакатами, я бы вас понимал: я устраивал для себя рекламу, хайп, чтобы они вышли и только обо мне говорили.
С. Крючков
―
Нет, речь ни в коем случае не идет о хайпе, о рекламе с вашей стороны. Речь идет о том, что это, быть может, стало элементом той линии защиты, которую вы изначально для себя сформулировали. Тем самым этот процесс превратился, по замечанию многочисленных слушателей и зрителей, которые пишут сейчас сюда сообщения, в шоу, в цирк, в балаган. Как угодно назовите, но я уверен, что вы сами слышали эти слова.
Э. Пашаев
―
Я вас слышу. Я вам ответил на этот вопрос уже неоднократно. Шоу — что я бегаю, прошу, пиарю себя. Вот это и есть шоу. Шоу — что я приезжаю на самокатах, когда погиб человек. Вы мне скажите: что это такое? Я ни разу не слышал, чтобы какие-то журналисты в СМИ сказали, что представители потерпевшей стороны устроили праздничное мероприятие или шоу. Я ни разу не слышал. Всё-таки журналист должен всесторонне посмотреть на каждую вещь, согласитесь?
С. Крючков
―
Безусловно, в данном случае речь идет не о вас. Речь идет о том, что в этом процессе есть, как минимум, две стороны, и они играют в игру. Хорошо, на кону стоит судьба человека — это бесспорно. Они играют в игру, в которой есть двое ворот, и мяч гоняется туда и сюда.
Э. Пашаев
―
Еще раз говорю: всё, что вы говорите, я воспринимаю. Скажите, что я сделал не то, что я сделал не так, кому я звонил и в очереди стоял: пожалуйста, снимайте меня, показывайте на всю страну, делайте рекламу? Я же этим не занимался.
С. Крючков
―
Смотрите, как минимум, слова, звучавшие в адрес вашего процессуального оппонента, подчас были достаточно грубые. Мы все слышали их в публичном поле — с коверканьем фамилии того же самого Добровинского, с появлением недавней записи на НТВ. Кстати, вы можете рассказать, как она вдруг попала в публичное поле?
Э. Пашаев
―
Только сегодня, когда мне звонили из «Время покажет» — только тогда мне стало известно. Мне некогда смотреть телевизор. Они мне звонили, говорили: «Вот, снимали». Я говорю: «Слушайте, я криминалист. Я очень хорошо понимаю в уголовных делах. Если бы это было подстроено, я бы так подготовил Ефремова, мы бы так красиво, так убедительно говорили бы на всю страну...». Вы же видели общение двух лиц — о чем мы говорим, как говорим. Но я догадываюсь, кто это сделал. Но опять же, мы же были в семье, мы были дома.
С. Крючков
―
Но если вы догадываетесь, кому бы это могло быть выгодно.
Э. Пашаев
―
Это не чужие люди. Я уверен на 100%, это просто чисто случайно попало к журналистам.
С. Крючков
―
Ну, слушайте, сложно поверить, что в таком процессе, проходящем всех на виду, бывают такие случайные вещи.
Э. Пашаев
―
Сейчас отвечу. У одних моих процессуальных оппонентов переписку показывали по телеканалам: обратились в Следственный комитет в отношении меня. Она переписывается и говорит: «Найдите за 30-40 тысяч долларов знакомых в МВД, чтобы Пашаева быстрее привлекли в качестве подозреваемого к уголовной ответственности». Они же все мне попались! Случайность бывает! Она же переписывалась с конкретным человеком, с чиновником, и скриншот отправляла. Но я же случайно получил это всё. Вы же понимаете, насколько у нас развиты технологии.
С. Крючков
―
Случайно, как правило, почему-то приходит в нужные руки — запись оказывается в распоряжении НТВ.
Э. Пашаев
―
Вы же понимаете: нужные руки… Вы знаете, какие в нашей жизни бывают совпадения. Я не хочу вообще оправдываться по этому делу, но зачем ему или мне это надо было в том виде, в котором было? Нам это было абсолютно не надо. Поймите, что бы ни было... Вот приведу вам один пример, и мы поймем друг друга. Сначала, когда Ефремов признавал вину, с утра до вечера все телеканалы и представители потерпевших: «Ах ты такой-сякой, специально признал свою вину, чтобы суд дал ниже низшего — колонию-поселение, условный срок. Он специально это делал, подонок, такой-сякой! Специально признал, чтобы получить меньше!». Отказывается от признания вины — тоже на всю страну: «Ах ты такой-сякой, ты хочешь откупиться!». Потом говорят: «Почему не хочет признать вину? Лучше признал бы свою вину», и так далее. Сейчас тоже: признал вину — а что слушали? «Ах, ты поздно признал свою вину! Если бы ты своевременно признал вину, этого бы не было. Ты не уйдешь, ты специально хочешь, чтобы не получить большой срок». Что вы хотите? Что вам надо говорить, чтобы вы его понимали? Ни Ефремов, ни я — что мы ни будем говорить, вы всё равно найдете, что говорить, как говорить.
С. Крючков
―
Смотрите, ведь здесь же нет задачи увидеть какие-то противоречия. Есть стремление или ожидание того, что человек будет от начала и до конца последователен в своих показаниях, в своей позиции.
Э. Пашаев
―
Смотрите, вот я приведу один пример, и вы меня поймете. Вот человек приходит к врачу. Говорит врачу: «Слушай, у меня почки болят — удали почку». Врач говорит: «Ты уверен, что надо удалять?». — «Да, надо удалять». Врач говорит: «Давайте сначала исследуем организм, все органы. А вдруг мы восстановим твой орган?». Врач начинает, занимается, в конце говорит: «Я восстановлю твой орган». Клиент знаете что говорит в конце: «Нет, удалите». К сожалению, есть определенные моменты. После приговора я их раскрою — вы удивитесь. Пока, к сожалению, не могу этого делать. Пример, что я приводил: адвокат — как раз тот врач. Даже при признании вины он должен сделать всё, убеждать своего подзащитного, что это не так. Убеждать не для пиара, для чего-то, для галочки, а реально. Ефремов — достаточно мыслящий человек. Он очень грамотный и умный мужик.
С. Крючков
―
В этом, безусловно, никто не сомневается. В своем последнем слове он просил о том, чтобы приговор был справедлив. На ваш взгляд, запрошенные обвинением 11 лет колонии общего режима — это справедливый срок? И что, с вашей точки зрения, было бы справедливым приговором?
Э.Пашаев: Ефремов — достаточно мыслящий человек. Он очень грамотный и умный мужик
Э. Пашаев
―
Вы знаете, по приговорам давайте подождем. Я отвечу на этот вопрос, но, единственное, что хочу сказать: в нашей судебной системе до сегодняшнего дня по этой статье больше 8 лет никому не просили. Говорю вам про судебную практику: за убийство, когда человек признает вину, просят 6-7 лет — за умышленное убийство. 5 лет, 4 года — ниже низшего дают. А здесь возмещен моральный вред, человек говорит: «Я раскаиваюсь, признаю». Но он говорит суду: «Только установите это, чтобы был справедливый, заслуженный приговор. Если я виноват, наказывайте меня. Я готов понести наказание. Просто избавьте меня от этого груза, когда я не могу определиться, что было, как было, где я был».
С. Крючков
―
Эльман, а что могло бы в конечном счете избавить от этого груза, если ситуация такова, какова она есть? Человек не помнит происходившего с ним в тот день.
Э. Пашаев
―
Это подтверждает только экспертиза. Знаете, там несколько разногласий. Сейчас объясню. Первая часть: когда оказывают медицинскую помощь, увеличивается шанс на выживание человека. У Захарова не было таких травм, которые были бы несовместимы с его жизнью. Нет таких травм! У него только переломы, с которыми он мог бы жить спокойно. Прибывает реанимация, скорая помощь. Они оказывают медицинскую помощь. Не исследована машина Захарова. Там, на территории — 60 км/час. Даже если бы он увеличил на 20 км/час, это тоже может являться причиной смерти. Сами понимаете: скорость увеличивается, противоположная машина сталкивается в лоб в лоб. Нарушение скорости как по вине первой машины, так и по вине второго водителя.
С. Крючков
―
Но согласитесь, на встречной полосе оказалась не машина Захарова.
Э. Пашаев
―
Вы не поняли: по поводу нарушения скоростного режима. Мы же здесь говорим не кто выехал на встречку. Мы говорим про причинно-следственную связь смерти человека. Здесь идет речь об этом. Никто не хочет этим заняться. Даже сами эксперты говорят: «Это надо делать». К сожалению, никому это не надо.
С. Крючков
―
Эльман, завтра будут расставлены точки над i в процессе, который завершается в Пресненском суде. Как вы сказали, будут апелляция и кассация — видимо, после того, как будут оглашены сроки. Я благодарю вас за то, что вы сегодня прояснили некоторые из позиций стороны защиты о том, как проходил этот процесс. Всего вам доброго! Сразу после новостей в 23 часа на «Эхе» будет «Футбольный клуб» с Максимом Курниковым и комментатором «Матч-ТВ» Александром Шмурновым. В полночь вас ожидает «Битловский час» с Владимиром Ильинским, а с часу до 3-х пополуночи — программа «Хранитель снов». А эту программу провел я, Станислав Крючков. Благодарю вас и доброй ночи! До свидания!