Борис Кузнецов - Разбор полета - 2020-08-17
17.08.2020
М. Максимова: 22
―
05 в Москве. Это действительно программа «Разбор полета». В студии Марина Максимова. Всем нашим слушателям и зрителям на YouTube-канале «Эха Москвы» сразу объявлю, что мой коллега Станислав Крючков, с которым мы обычно ведем эту передачу, в отпуске, чтобы вы не писали вопросов. Всё с ним в порядке. Тем не менее, «Разбор полета» на своем месте. И сегодня у нас в гостях Борис Кузнецов, адвокат, в настоящее время политэмигрант, автор книги «Она утонула... Правда о «Курске, которую скрывают президент Путин и бывший генерал-прокурор Устинов». Борис Авраамович, вы нас слышите?
Б. Кузнецов
―
Да, слышу хорошо.
М. Максимова
―
Отлично. Борис Аврамович, у нас есть классический вопрос, который мы задаем всем гостям этой передачи в самом начале. Это вопрос о самом сложном решении. Может быть, решении, которое трудно далось, или, может быть, оно даже далось легко, но сильно повлияло на вашу дальнейшую жизнь.
Б. Кузнецов
―
Это эмиграция. В 2007 году я пересек границу России. Оказался сначала на Украине, потом в Европе, а затем переехал в Соединенные Штаты Америки, где получил политическое убежище. Сейчас я живу в Латвии - 4 года. Жена у меня гражданка Греции, и мы выбрали Латвию. Это было непростое решение, но принимал я его моментально. Потому что в любом другом случае я бы оказался в Лефортово. И дожил бы я до конца своего срока, который мне определили бы по максимуму за разглашение государственной тайны - я не знаю. Или, может быть, меня бы постигла судьба Алексаняна.
М. Максимова
―
Эту историю вы связываете с тем, что вы представляли интересы семей подводников, погибших на «Курске»? Расскажите, собственно, почему? Были какие-то угрозы?
Б.Кузнецов: Это было непростое решение, но принимал я его моментально. В другом случае я бы оказался в Лефортово
Б. Кузнецов
―
Угрозы были. Дело в том, что я вступил в дело «Курска» и представлял интересы 55 семей... Вы имеете в виду только 55 семей? Не всех 118 погибших, только часть? Это было в начале 2002 года. Ко мне обратился Курдин, капитан 1-го ранга. Он возглавляет Клуб моряков-подводников в Санкт-Петербурге. Мы с ним были друзья, и он ко мне обратился. Я встретился с членами семей погибших на «Курске». Там было, может быть, человек 12-15. Впоследствии к ним присоединились остальные - до 55 человек. Дело в том, что представитель потерпевших - на стороне обвинения. Задача адвоката, который представляет интересы потерпевших - с одной стороны, следить, чтобы соблюдались их права, а с другой стороны, чтобы расследование велось объективно, всестороннее. Когда я изучил материалы уголовного дела, я понял, что по делу на скамье подсудимых должна сидеть целая группа людей. Но их там нет. Я написал жалобу. Эта жалоба была негативно воспринята со стороны Главной военной прокуратуры и Администрации президента.
М. Максимова
―
Жалобу куда?
Б. Кузнецов
―
Жалобу в суд. Обжаловал постановление о прекращении уголовного дела. Потому что первый вывод следствия - что виновных нет, это стечение обстоятельств, и никто за это нести ответственность не должен. Кстати говоря, на Первом канале только что прошел фильм «10 дней, которые потрясли мир». Он посвящен 20-летию гибели «Курска». Надо сказать, что для меня было большой неожиданностью, что авторы этого документального фильма пригласили в этот фильм Попова, бывшего командующего Северным флотом, который, по существу, является убийцей подводников. Его действие, бездействие привело к гибели корабля и экипажа. Он вновь выдвигает уже давным-давно забытую версию о якобы столкновении «Курска» с иностранной подводной лодкой. Возникает вопрос...
М. Максимова
―
Это уже идет вразрез даже с официальным следствием?
Б. Кузнецов
―
Да, конечно. Следствие определило, где находилась эта подводная лодка. Их было 2 - даже 3. 2 американских - «Мемфис» и «Толедо» - находились примерно в 150 километрах от места гибели «Курска», от района учений. А потом вопрос-то... Командующий Северным флотом. Проводятся учения. Учения, в том числе, и противолодочные. Потому что задача «Курска» - учебный торпедой атаковать группу кораблей. А кораблям - найти, обнаружить и также условно атаковать подводные лодки, которые участвовали в учениях. Слушайте, что это за флот, если в районе учений - иностранная подводная лодка? На месте Попова я бы просто застрелился, если бы это на самом деле было так. Но на самом деле это всё было не так. Потом еще один момент (фильм я целиком не успел посмотреть - какие-то фрагменты) - стуки. Стуки производились в течение более 2-х суток. Они фиксированы. Более того: они записаны. Более того: по ним проведена экспертиза. И в результате этой экспертизы установлено, что это стуки, производимые человеком. Что это стуки металлом по межотсечной переборке подводной лодки.
М. Максимова
―
У вас нет ни доли сомнения в этом? Потому что я много читала... Собственно, если честно, я поставила такую примерную задачу, в том числе, на наш «Разбор полета». Потому что спустя 20 лет после гибели лодки уже такое количество фильмов (вот видите, вы говорили, что вышел еще и этот фильм на Первом канале), такое количество материалов, уже такой ворох информации, что подчас уже трудно разобраться. Я читала отчеты некоторых экспертов, которые говорят, что там работал какой-то механизм, какая-то специальная машина, которая отвечает на сигналы других лодок. Почему вы считаете, что это не так?
Б. Кузнецов
―
В деле такой экспертизы нет. В уголовном деле. Есть экспертиза, где записывали, проводили экспертизу (она называется фоноскопическая) по этим стукам. Дело вот в чем. Вывод следствия, который есть в постановлении - что стучали неизвестные лица, подавали сигналы SOS из подводной части надводных кораблей.
Б.Кузнецов: Что это за флот, если в районе учений - иностранная подводная лодка? На месте Попова я бы просто застрелился
М. Максимова
―
То есть стучали, но не они.
Б. Кузнецов
―
Да, кто-то стучал. Тогда я следователю Егиеву задал вопрос: «Скажите, пожалуйста, а кто стучал-то? Вы установили?». Он говорит: «А нас это не интересует. Главное, что это не из подводной лодки». Но дело в том, что эксперты, которые говорят, что это были стуки с подводной лодки, прослушивали не только сами стуки, но и фон. Потому что у любого корабля, который стоит на якоре или находится в дрейфе, работают вспомогательные механизмы - электрогенераторы, вспомогательные паровые котлы, которые обогревают, и так далее. И все они прослушиваются. В данном случае было только журчание воды и шипение воздуха.
М. Максимова
―
То есть все механизмы были выключены, либо не работали.
Б. Кузнецов
―
Не работали. Кроме того, они установили, что стуки были из глубины. Но когда в конце 2001 года Устинов докладывал президенту предварительные итоги расследования, президент принял политическое решение: никого к уголовной ответственности не привлекать. Такое решение прямо противоречило конституции, поскольку в конституции до сих пор существуют три ветви власти - исполнительная, законодательная и судебная, где одна из ветвей не может вторгаться в область действия другой ветви власти. И в данном случае его вторжение в сферу правоохранительной системы было абсолютно незаконным. Но такое решение он принял. Но принял-то принял, а расследование проводилось профессионалами на достаточно высоком профессиональном уровне. И этот следователь Егиев - сильный следователь. Тогда включили в состав бригады и назначили проведение двух экспертиз. Одну экспертизу проводил бывший главный судебно-медицинский эксперт Министерства обороны Колкутин (его уже нет в живых). Он пришел к выводу, что подводники жили не более 8 часов. Это была повторная экспертиза, потому что в первой экспертизе (он участвовал во вскрытии тел подводников) вывод был другой: что время смерти установить невозможно. А вот повторную экспертизу он провел. Притом эта экспертиза была опровергнута мной в суде. Были альтернативные экспертизы, включая Федеральный центр судебно-медицинской экспертизы Минздрава России. Опытные эксперты, которые пришли к выводу, что выводы Колкутина ненаучные. Кроме того, он там определяет по некоторым на медицинским показателям. Кроме него так не определял никто никогда - ни в России, не за рубежом. У меня заключение экспертов - норвежцев, немцев, которые тоже делают вывод, что экспертиза, которую проводил Колкутин, ненаучная. Вторую экспертизу, которая была проведена, проводил такой Сергей Козлов. Он тогда был капитан 1-го ранга, бывший заместитель главного штурмана ВМФ - в тот момент, когда он проводил эту экспертизу. И он приходит к выводу, устанавливает по пеленгам, что стучали не из подводной лодки. 85% стуков приходится не на то место, где находился «Курск». Но, что интересно, в его экспертизе полностью отсутствует исследовательская часть как таковая. Неизвестно, где он брал пеленги, какие пеленги. У меня в книге, во втором издании всё это очень подробно расписано. Потому что я-то отобрал пеленги из вахтенных и гидроакустических журналов. Совершенно очевидно, что 85% пеленгов ложатся как раз на то место, где находился «Курск», а всё остальное - это погрешности.
М. Максимова
―
То есть получается, что это расследование было проведено довольно тщательно. А вот решение суда по этому расследованию...
Б. Кузнецов
―
Это не решение суда, это решение следствия. Там, кстати говоря, было еще одно постановление того же Егиева. Его мне не показали. Я его заполучил, уже находясь в эмиграции, от бывшего работника Главной военной прокуратуры. Следователь там пишет, что эти экспертизы он во внимание не принимает. Тем не менее, постановление о прекращении дела осталось без изменений. То есть он таким образом вроде как чуть прикрыл свою задницу - таким постановлением.
Б.Кузнецов: После того, как я написал жалобу на постановление о прекращении дела, когда вышла книга, меня начали давить
М. Максимова
―
Скажите, вы раздумывали, прежде чем взяться за это дело? Вы помните, когда вы первый раз встретились с пострадавшими?
Б. Кузнецов
―
Нет, ни одной секунды не раздумывал. Дело в том, что я всю жизнь занимался Военно-морским флотом. Защищал очень многих моряков. Достаточно сказать, что среди моих клиентов - два полных адмирала, даже три: адмирал Хмельнов, которого я защищал, бывший командующий Тихоокеанским флотом и начальник Главного штаба ВМФ; адмирал Ерофеев, бывший командующий Северным флотом; адмирал Сучков Геннадий Александрович. Всё это замечательные люди, честные моряки. Просто обстоятельства сложились таким образом, что в результате подковерной борьбы их по одному отстраняли от должности главкома. Каждый из них мог эту должность занять. Я защищал капитана 2-го ранга Вербицкого (это был еще 1990-1991 год), которого обвиняли в государственной измене, в шпионаже в пользу Швеции. Контр-адмирал Кличугин - я практически и сейчас его защищаю по всяким делам, по которым его обвинили: что он незаконно продал по сниженной цене судно до Канады. Я помогал журналу «Морской сборник», когда у них не было денег на выпуск юбилейного номера журнала. В общем, помогал.
М. Максимова
―
Смотрите, ведь вы же, наверное, довольно быстро поняли, что это дело непростое. Какую вы ставили себе задачу, и не было ли какого-то ощущения безнадежности, безысходности? Взять это дело - как кто-то тут только что написал (сейчас не найду сообщение) в чате у нас на YouТube, это всё равно что играть в шахматы с боксером.
Б. Кузнецов
―
На самом деле первоначально такого ощущения не было. Больше того: у меня, в общем, установились довольно хорошие отношения и со следователем, и с главным военным прокурором (был такой Савенков), и с главкомом ВМФ Куроедова. Они даже были у меня дома, даже выпивали понемножку. Больше того: они предлагали, чтобы я, мое адвокатское бюро взяло на обслуживание весь Военно-морской флот. Но я сказал: «Ребята, вот сейчас с «Курском» закончим, и тогда уже будем решать вопрос». Но после того, как я написал жалобу на постановление о прекращении дела, когда вышло первое издание книги, которая также называлась «Она утонула...» (она была издана в Москве в издательстве «Де-Факто»), вот тогда меня начали давить. Но это было не единственное дело. Было дело Игоря Сутягина, сотрудника Института США и Канады, которого обвиняли в государственной измене, который никогда никому не изменял, и которого просто выжили из страны. Сначала посадили на 15 лет, 11 лет он отсидел, потом его выжили из страны. Потом я защищал такого Владимира Хуцишвили. Это дело об убийстве Ивана Кивелиди боевым отравляющим веществом, которое сейчас носит название «новичок» и которое откликнулось спустя много лет в Великобритании с покушением на убийство Скрипаля и его дочери. Потом было дело сенатора Чахмахчяна. Мне в руки попали документы с грифом «секретно». Это была справка-меморандум о том, что ФСБ его прослушивала. Дело в том, что сенатор по конституции обладает неприкосновенностью, и ФСБ не имела права его прослушивать. Я, как адвокат, в общем, правильно сделал - я бы и сейчас сделал то же самое. Заполучив этот документ, я обжаловал его в Конституционный Суд Российской Федерации. На меня возбудили уголовное дело, что я перед Конституционным Судом Российской Федерации раскрыл государственную тайну. А в России есть такой закон о гостайне, и там есть такая статья 7 - очень хорошая статья, которая говорит о том, что не подлежит засекречиванию и не является государственной тайной нарушение прав человека и сведения о злоупотреблении должностными лицами своим служебным положением. То есть для меня было совершенно ясно, что эта справка-меморандум не является секретной. Более того, за год до этого я отправил точно такую же жалобу в Московский городской суд. Но я решил постебаться и на своей жалобе поставил гриф «секретно». И эта жалоба прошла через спецчасть Московского городского суда. Ее рассматривала такая чудная женщина-судья, умница - она сейчас работает в Верховном Суде - Алла Михайловна Назарова, которая отказала мне в принятии этой жалобы и возвратила мою жалобу с грифом «секретно» и вот эту справку-меморандум несекретной почтой в мое адвокатское бюро. Совершенно очевидно, что она посчитала, что никакого секрета там нет. Я тоже так посчитал. После этого прокурор города Москвы (был такой Семин) направил ходатайство о возбуждении в отношении меня уголовного дела, приложил эту справку-меморандум. Это всё пришло в Тверской суд. А в Тверском суде спецчасти нет, и с этой жалобой ознакомились секретари, работники канцелярии...
Б.Кузнецов: «Курск» нельзя было выпускать в море. Лодка не была готова к стрельбе этой торпедой
М. Максимова
―
Все, кто проходил мимо.
Б. Кузнецов
―
Да. То же самое сделали, когда решали вопрос о моем аресте. Несекретное постановление о привлечении меня в качестве обвиняемого направили в Замоскворецкий суд. Там тоже прошла процедура - то же самое: секретари изучили это постановление, судья вернул обратно и говорит: «Мы не можем рассматривать секретный документ». Если мне и садиться на скамью подсудимых, ты рядом со мной с одной стороны должен сидеть прокурор, с другой - ныне судья Верховного Суда, следователь, руководитель следственного подразделения. В общем, скамья подсудимых тут достаточно широкая.
М. Максимова
―
Борис Авраамович, у нас сейчас будет небольшой перерыв, потому что у нас как раз подходит время для кратких новостей и саморекламы. После этого мы вернемся в студию и продолжим разговор. Наши слушатели задают вопросы. Я напомню, что нас можно не только слушать, но и смотреть на канале YouTube «Эха Москвы». Здесь есть чат, я за ним слежу. Подключайтесь! Можно присылать вопросы на SMS +7-985-970-45-45. Напомню, что у нас в гостях Борис Кузнецов, адвокат, в настоящее время политэмигрант, автор книги «Она утонула... Правда о Курске». Сейчас краткие новости, потом вернемся.НОВОСТИ. РЕКЛАМА.
М. Максимова: 22
―
33. Продолжается программа «Разбор полета». У нас в гостях Борис Кузнецов, адвокат, в настоящее время политэмигрант, автор книги «Она утонула... Правда о «Курске, которую скрывают президент Путин и бывший генеральный прокурор Устинов». Говорим об этом и не только об этом. Борис Авраамович, сейчас, пока была реклама и новости... Мы, безусловно, сейчас вернемся к «Курску», но раз уж зрители заметили, что у вас за спиной курительные трубки... Вы коллекционер?
Б. Кузнецов
―
Нет, специально я не коллекционирую. Трубки невозможно коллекционировать. Коллекционировать можно только то, что можно учесть. Вот, например, у меня в Москве была коллекция оружия - порядка 150 клинков морского оружия. Все эти клинки были введены в разных армиях мира, в разных военно-морских силах указами, приказами и другими документами. То есть их можно фиксировать, ограничить таким образом размер этой коллекции. Трубок же выпускается огромное количество. Маркированных трубок на самом деле не так много. Но есть, конечно, редкие трубки.
М. Максимова
―
У вас их больше 100. Потому что у нас пытались посчитать, сколько их у вас за спиной.
Б. Кузнецов
―
В общей сложности около 200 трубок.
М. Максимова
―
Что за уникальная вещь, которую вы принесли?
Б. Кузнецов
―
Это даже не трубка. Это мундштук.
М. Максимова
―
Ух ты!
Б. Кузнецов
―
Это слоновая кость. Вот это платина. Мне подарил эту трубку (будем называть ее трубкой) Шурик Ширвиндт. История здесь такая. Дочка из Франции прислала мне книжку о трубках, и там есть рисунок этой трубки - не фотография, а рисунок. И там на французском языке указано, что это изготовлено в одном-единственном экземпляре, и что она была подарена великому князю Александру Александровичу, который был с визитом в Париже. Это впоследствии император Александр III. Здесь на крышке надпись «Александр, Санкт-Петербург». Вот такая трубка, вот такая история. Шурик Ширвиндт об этом не знает. Может быть, из этой передачи он узнает и пожалеет, что он мне когда-то эту трубку подарил. А вторую трубку мне подарила младшая дочка на мое 60-летие.
Б.Кузнецов: Все документы о подготовке экипажа - поддельные. Все, которые есть в материалах дела
М. Максимова
―
Это Ленин?
Б. Кузнецов
―
Эта трубка принадлежала Мейерхольду.
М. Максимова
―
А кто это?
Б. Кузнецов
―
Мейерхольд?
М. Максимова
―
А, она принадлежала Мейерхольду. А кто изображен? Я не вижу, экран далеко.
Б. Кузнецов
―
Изображен Мейерхольд в какой-то из своих ролей. Я, честно, не знаю, в какой именно. Но трубка такая - с сертификатом, всё как положено. Вот, две уникальные трубки у меня есть. Я собираюсь описать все трубки, которые есть, атрибутировать их, что называется. И буду размещать.
М. Максимова
―
Давайте всё-таки к другим книгам, с которых вы начали про подводную лодку «Курск». Присылают разные вопросы. Не успеем, конечно, времени у нас осталось 20 минут. Был ли шанс на спасение?
Б. Кузнецов
―
Был. Во-первых, лодку нельзя было выпускать в море. Лодка не была готова к стрельбе этой торпедой. Это перекисно-водородная торпеда. Она специфическая. Достаточно сказать, что ее загрузили в «Курск» перед выходом в море, за 3 дня. Она работает на керосине, и окислителем является пероксид водорода - маловодная перекись водорода. Это взрывоопасная вещь. Ее подключают к системе контроля окислителя. На «Курске» не нашлось ни одного человека, который бы умел подключить эту торпеду. «Курск» никогда этой торпедой не стрелял. Все документы о подготовке экипажа - поддельные. Все, которые есть в материалах уголовного дела. Но следствие на это внимания не обратило.
М. Максимова
―
Поддельные - в смысле, что всё хорошо, всё проверено, всё по регламенту, по инструкции?
Б. Кузнецов
―
По регламенту, подготовлены, обучены. На самом деле командир минно-торпедной части, погибший Иванов-Павлов - чудный парень, но в то время, как он значится проходившим обучение в Центре моряков-подводников в Обнинске, он на самом деле служил на другой подводной лодке. Подделана подпись командира Лячина, других офицеров - в том числе и тех, которые проводили проверку. В общем, короче, это работа командования Северным флотом - Попова и ныне покойного Моцак.
М. Максимова
―
Означает ли это, что наш флот, а может быть, и вообще вся наша армии в то время была в таком состоянии? Что просто попал «Курск», а мог попасть кто угодно?
Б. Кузнецов
―
Да это и сегодня может произойти. Я абсолютно убежден, что нынешние вооруженные силы опаснее на учениях, чем на войне.
М. Максимова
―
То есть ничего не поменялось. Смотрите, опять же, просто смотришь - это открытая информация: этот хлопок на «Петре Великом» был зафиксирован 12 августа в 11:28. После чего, как написано, корабль ощутимо тряхнуло. Но тогда этому не придали значения. Потом там есть, что, по идее, он должен был провести эти стрельбы. В 14:50 корабли и вертолеты по приказу осмотрели район возможного нахождения и всплытия «Курска». «Курск» должен был к тому моменту всплыть, даже если у него ничего не получилось. Не вышел на связь - всё равно не объявили. В 17:30 тоже не объявили, только в 23:30.С 11
―
28 до 23:30 - это как-то очень много времени. Неужели в этом нет никакого нарушения регламента - что лодка столько часов без контроля?
Б. Кузнецов
―
Дело в том, что этот взрыв зафиксировал гидроакустик «Петра Великого», старший лейтенант Андрей Лавренюк в 11:28. Но взрыв нужно было классифицировать, то есть выяснить, что произошло и где произошло. Лавренюк запеленговал этот взрыв. Он был на 96 градусов в том месте, где находился «Петр Великий» в момент взрыва. Если бы командование флотом, командование учений, тот же Попов взял бы карту учений и проложил бы пеленг, он бы понял, что место взрыва и направление взрыва совпадает с местом вхождения «Курска» в район боевых действий по плану учений. То есть ясно, что что-то произошло с «Курском». Тем более, что тряхнуло, взрыв подводный. Это совершенно очевидно. Нужно было немедленно объявлять «Курск» аварийным, а его объявили аварийным спустя 12 часов.
М. Максимова
―
Просто получается, что пропущено несколько этапов. Правильно я понимаю? Ведь всё это время лодка не выходила на связь. Во-первых, она не выходила на связь. Она не всплыла, хотя должна была, даже если там что-то не получилось - отстрелялась, не отстрелялась. Потом еще что-то, еще что-то.
Б.Кузнецов: Попов должен был сидеть. Не знаю, как бы решил суд, но на скамье подсудимых он должен был быть
Б. Кузнецов
―
Начали же сбрасывать за борт гранаты. Эти гранаты, серия взрывов - для любого командира подводной лодки это приказ немедленно всплыть. Всплытия не было.
М. Максимова
―
Почему? Вы как-то для себя отвечаете на вопрос, почему 12 часов? Они же не идиоты, правильно? Они что, думали, что у них рация сломалась? Это я сейчас пытаюсь придумать из головы, потому что ответа у меня нет.
Б. Кузнецов
―
Вы знаете, в чем дело? На эти вопросы Попов должен был дать ответ в этом фильме: почему он на это не среагировал. Больше того: он же в час с чем-то улетел на берег. По моим сведениям, он улетел водку пить. А перед этим сказал журналистам, что учения успешно завершены. А в это время там жили люди. 23 человека находились в 9-м отсеке, умирали. Так вот спрашивается, почему? У меня на этот вопрос ответа нет. Это преступная халатность, это уголовщина в чистом виде. За это Попов должен был сидеть. Не знаю, как бы решил суд, сажать ли его в тюрьму, но на скамье подсудимых он должен был быть.
М. Максимова
―
Просто есть еще рассуждение на тему того, почему (и вообще возможно ли это было чисто теоретически) моряки не попытались выйти сами с помощью этих водолазных костюмов. Просто я размышляю: это учения, правильно? Это значит, что у них на этой подводной лодке произошло ЧП на глазах у половины флота. То есть это как на Красной площади у тебя что-то сломалось, и ты остановился посередине площади. Не заметить это невозможно. Может быть, один из вариантов ответа на вопрос, почему они не пытались, или это вообще было невозможно сделать - они думали, что безопаснее остаться, потому что их точно спасут. Потому что ну как? Вот они на открытой поляне, вокруг них корабли. Это же учения!
Б. Кузнецов
―
Дело еще вот в чем. К выходу они готовились. Они готовили буй-вьюшку - это специальная веревка, на которую пристегивается карабины. При выходе из подводной лодки подводник, чтобы не получить кессонной болезни, цепляется, какое-то время фиксирует (минут 10-15), а потом поднимается выше еще на 10 метров. Дело в том, что не все 23 человека были обеспечены индивидуальными дыхательными аппаратами. Только 19 человек. При выходе мокрым способом нужно было полностью затапливать отсек. То есть были какие-то люди, кто был обречен остаться. 19 - значит, сколько там? 4 человека. Это раз. Потом они слышали, что наверху находятся корабли. Потому что стуки раздавались до 14-го числа, фиксированно до 11-ти часов утра. А некоторые говорят, что стучали до вечера, слышались стуки. Но официально в навигационных, акустических и вахтенных журналах зафиксировано, что стуки до 11-ти часов 14-го. Гибель подводников в 9-м отсеке произошла в результате несчастного случая, который там случился. Там аппараты для регенерации воздуха содержат металлический калий, и при попадании масла или воды они воспламеняются. И вот в 9-м отсеке возник локальный пожар, и они погибли от отравления угарным газом. Возможно, они могли прожить еще несколько суток. Но там есть записка НРЗБ, который пишет, что шансы выжить 10-20%, что повышается давление в отсеке. Но записка недатирована, трудно сказать, когда он писал. Но писал он уже в полной темноте, судя по топографии, по географии расположения букв, слов, строк. Так же, как и записка Колесникова, последняя записка, тоже написана в темноте. Он прямо пишет: «Пишу в темноте».
М. Максимова
―
Почему так долго не отправляли спасательную операцию? Даже после того, как уже объявили, что лодка аварийная.
Б. Кузнецов
―
Во-первых, была телеграмма начальника Главного штаба, который требовал, чтобы в ордере находилось спасательное судно. На Северном флоте было одно-единственное спасательное судно «Михаил Рудницкий», на котором были эти спасательные аппараты АС-32 и АС-34. Капитан этого спасательного судна даже не знал о том, что проводятся учения, хотя при этом у него должна быть часовая готовность. Кроме того, судно вышло и ко всему еще и заблудилось. Они подошли на следующий день, 13-го, где-то в районе 11-ти часов утра, к месту гибели «Курска» и стали спускать спасательные аппараты, а спасательные аппараты не могли присосаться.
М. Максимова
―
Потому что там были какие-то повреждения?
Б. Кузнецов
―
Нет, никаких повреждений на самом деле не было. Они должны были присосаться к комингс-площадке. Это такая специальная металлическая площадка, которая окружает сам люк, который открывается. Вот к ней должны присосаться. Откачивается вода, и подводники сухим способом перебираются в спасательный аппарат. Но дело вот в чем. «Курск» имел конструктивный недостаток, о чем в своей книге не пишет Спасский, и уж понятно, что не пишет в своей книге Устинов. А в заключении, в материалах уголовного дела это есть. Дело в том, что подводные лодки оклеиваются резиной для того, чтобы было сложнее было ее запеленговать. Чтобы звук отражался от резины хуже, чем он отражается от металла. Дело в том, что вот эта комингс-площадка была на 7 см заглублена. И поэтому эти спасательные аппараты садились не на металл, не на комингс-площадку, а на резину, и не было отсоса. Они не могли отсосать воду. То есть, таким образом, они не могли пристыковаться. Я уж не говорю о том, что экипажи не были готовы, что на этих спасательных аппаратах не было новых аккумуляторов. Самое главное другое: ведь была реальная возможность спасти. 13-го числа из Великобритании вылетел борт со спасательным аппаратом на борту, который мог открыть, спасти, вывести подводников.
М. Максимова
―
Почему отказались? Как раз спрашивают: почему отказались?
Б. Кузнецов
―
Это решение принимал Путин.
М. Максимова
―
Как вы его объясняете? Всё равно же в итоге согласились, но только когда уже было поздно.
Б. Кузнецов
―
Я думаю, что главком ВМФ и командование флота пытались убедить президента, что у них есть все средства для того, чтобы спасти подводников. Кроме того, до сих пор существует эта психология, когда важнее железо, чем люди. С моей точки зрения, это как раз то самое, что сыграло решающую роль во всей этой истории. И продолжает играть и в настоящее время, до сих пор: что у нас замечательные танки «Армата», что у нас 949-е - того же проекта, что и «Курск» - находятся в строю. Правда, эти торпеды сняли с вооружения, хотя не думаю, что это было правильное решение. Торпеды-то хорошие. В общем, я думаю, что убеждали, надеялись на эти спасательные аппараты.
Б.Кузнецов: Была реальная возможность спасти. 13 числа из Великобритании вылетел борт со спасательным аппаратом на борту
М. Максимова
―
Что как-нибудь склеится?
Б. Кузнецов
―
Да, как-нибудь склеится. И боялись за собственные задницы, честно говоря. И главком ВМФ боялся, и командование Северным флотом, и тот же самый Попов. В общем, вводили Путина в заблуждение. А Путин не вникал. Главнокомандующий Вооруженными силами России даже не знал, что проводятся учения! А учения, военно-морские учения - самые крупные за всю новую историю России. Ни при Ельцине, ни при Путине в первый срок... Хотя срок у него там был небольшой - по-моему, чуть больше, чем 100 дней.
М. Максимова
―
Там уже не 100 дней, там уже 300 дней было.
Б. Кузнецов
―
300, но Путин не знал о том, что проводятся учения. Я не знаю, что хуже.
М. Максимова
―
Скажите, как вы считаете, случись такая авария сейчас, эта история повторилась бы или всё было бы по-другому?
Б. Кузнецов
―
Вы знаете, судить тяжело. Не дай бог, чтобы она повторилась.
М. Максимова
―
Это безусловно.
Б. Кузнецов
―
Я не знаю. Сейчас ведь все сведения... Знаю, что ввели в действие новое спасательное судно «Белоусов» - но на Тихоокеанском флоте. Есть ли сейчас водолазы, которые работают на больших глубинах, на Северном флоте, я не знаю. Дело-то вот в чем - ведь почему еще не выходили? Потому что опасались кессонной болезни. Никто же не знал, есть или нет на «Рудницком» эти аппараты для того, чтобы спасать людей.
М. Максимова
―
Барокамеры или как там?
Б. Кузнецов
―
Барокамеры, да. Обычно в таких случаях водолазы-глубоководники спускаются и выводят людей. Кроме того, там же есть система подключения, подачи воздуха, отопления. А у нас на Северном флоте не было водолазов, которые могли бы всем этим воспользоваться.
М. Максимова
―
Какая-то очень мрачная картина. У нас время подходит к концу передачи. Я вам, наверное, задам последний вопрос - коротко от нашего слушателя Дмитрия Мезенцева: вы верите, что состоится суд по делу «Курска»?
Б. Кузнецов
―
Нет. Дело в том, что я обратился в Европейский суд по правам человека. Подписант был один - Роман Колесников, отец Димы Колесникова, капитан-лейтенанта, автора этой записки. Когда я вынужден был уехать, покинуть Россию, Роман Колесников отозвал свою подпись под жалобой.
М. Максимова
―
Почему?
Б. Кузнецов
―
Он объясняет, что не мог меня найти, не мог со мной связаться. На самом деле всё это было очень просто сделать. Я думаю, что ему поступило такое предложение, от которого он не смог отказаться. Я его не осуждаю - ни его, ни других родственников. Конечно, я сам виноват: мне нужно было привлечь еще несколько родственников к подписанию этой жалобы. Но я встречался с Романом Колесниковым. Капитан 1-го ранга, преподаватель Военно-морской академии...
М. Максимова
―
Он поступил как смог. Спасибо большое! Борис Кузнецов, адвокат, политэмигрант, автор книги «Она утонула... Правда о «Курске»». Спасибо большое, что были с нами на связи! Программа «Разбор полета» заканчивается. Я хотела в конце дать вам послушать песню ДДТ «Капитан Колесников» (она так и называется) - по крайней мере, ее начало. Была написана в 2007 и посвящена как раз этой самой записке, о которой вы только что говорили. Спасибо, до свидания!
Б. Кузнецов
―
До свидания, спасибо!